Роковая путаница

Юный Гамлет целый год прожил в Ленинграде…
Можно подумать, будто автор этих слов не в своем уме. Но это клевета! Потому что величественный российский град, хоть и называется Санкт-Петербургом, как поименовал его создатель триста с лишним лет назад, многие армяне, по инерции ли, ради собственного удобства ли, упорно продолжают говорить «Ленинград». Это, во-первых, а во-вторых, наш Гамлет – вовсе не шекспировский принц, а Гамлет Эгмонтович Тертерян из армянского городка Гюмри. Так что, автор в здравом уме, ара-э (непереводимо)!

Этот самый армянский Гамлет прибыл в Петербург сразу после окончания средней школы. В его Аттестате значились одни пятерки, а по русскому языку и литературе стояла даже пятёрка с плюсом! Хотя это и незаконно. Тем не менее, директор гюмринской школы Сэда Тиграновна Элоян, питая к выпускнику Тертеряну глубокую симпатию и зная его, «цава-таным» ( арм. плохо переводимые, но очень ласковые слова) заветную мечту – учиться на артиста в «далеком и волшебном» русском граде, пошла на, казалось бы, безобидное нарушение. Она пририсовала плюсик, ибо сильно  хотела помочь любимому ученику продвинуться в «уникально роскошном», по ее мнению, «имперском мегаполисе».

С Аттестом в правой руке и крохотным потертым чемоданчиком в левой, под горестные вопли мамы и бабушки, Гамлет залез в старый потрепанный автобус до Еревана. Через два часа чудовищной тряски по вдребезги разбитому асфальту он пересел на идущий в Петербург поезд, ибо билет на самолет оказался неподъемным для бюджета неполной семьи Тертерян. Ведь Эгмонт – отец Гамлета, когда сыну исполнилось два годика, вероломно покинул маму – будто испарился, а она, бедняга растила сыночка «самсэм» (совсем) одна. 
Теперь же Гамлету пришлось трое суток трястись в грязном и холодном плацкартном вагоне без постельного белья. И вот пред его восторженно горящим взором предстал блистательный «град мечты».

В «изъячной» (изящной) – так произносила это роскошное слово Сэда Тиграновна – записной книжечке Гамлета были зафиксированы два ленинградских адреса: ул. «Махавая», 35 и пр. «Лунычярского», 68, кв. 134. Первый принадлежал Театральному институту, а второй – маминой двоюродной сестре Кармэн Дудкиной, двадцать с лишним лет назад вышедшей замуж за приезжего ленинградского строителя алкаша Федю, который и увёз её в свой город. Сначала Федя Дудкин, как напьется, так почем зря лупил армянскую жену, а потом взял да помер от инсульта, оставив ей крохотную квартирку на окраине – в том самом доме 68, что на проспекте Луначарского, В придачу Кармэн получила Федину парализованную мать Пелагею Карповну. Свекровь всё «делала под себя» и по этой причине страшно воняла, да так, что темпераментной невестке поначалу хотелось  придушить старуху. Но потом Кармен смирилась и устроилась работать дворничихой.

С вокзала Гамлет решил первым делом отправиться на «Махавую». Сидевшая в справочном киоске баба пробасила прокуренным голосом: «Слушай сюда, «хачик»! До Моховой и пешком можно дойти. А до Луначарского тебе пилить минут сорок на метро аж до Политехнической. Плюс трамваем дюжину остановок. Прикинь!».
Гамлет решил заранее ничему не удивляться. Поэтому не стал поправлять «справочную» тётку и не сказал, что он, хоть и армянин, но звать его вовсе не Хачик. Просто пошел в указанном ею направлении и, как ни странно, быстро нашел Театральный институт. Ведь любимец Сэды Тиграновны был вполне смекалист.

Приемные экзамены уже закончились – опоздал бедный Гамлет. Он, было, приуныл, но потом, съев купленный в ближайшей булочной бублик, отправился искать станцию метро. К его счастью, она оказалась недалеко и на той же ветке, что Политехническая. В метро от непривычного гула и толчеи разболелась голова. Потом в трамвае, которого пришлось долго ждать, Гамлет задремал, чуть не проехав нужную остановку.
Стало смеркаться, когда он позвонил в ободранную дверь тётушки Кармэн. Южанин озяб, ведь в середине августа предвечерние сумерки в Северной Пальмире довольно прохладны – не то, что в Гюмри. Дверь долго не открывали. Потом щелкнул замок, и пред ним предстала заспанная Кара (так Кармэн звали на родине), а из квартиры пахнуло чем-то мерзким, больнично-затхлым.
Барев (привет – арм.) – ласково сказал ослабевший от долгой муторной дороги Гамлет, и тётя, которую он не видел лет десять – она тогда приезжала на похороны своего отца, ; втащила родственника в свою вонючую конуру.

После дежурных охов-ахов вперемешку с обязательными «джаник-матахым» (дорогуша – арм.) и неискренними поцелуями Кармэн стала расcпрашивать о Гюмри и тамошних родичах. Рассказывая, парень напряженно думал, как бы дипломатичнее объявить тётушке о своем намерении пожить у нее до следующих вступительных экзаменов. Тем временем Кармэн отправилась на кухню и притащила оттуда полбуханки ржаного хлеба и кастрюлю с «танофом» – похлебкой из мацони, яичных желтков и зелени. Правда, в северных условиях пришлось заменить божественный кавказский мацони примитивной простоквашей, а изобилие трав – жалкой увядшей петрушкой.
Несмотря на вынужденно грубое нарушение традиционного армянского рецепта, Гамлет набросился на «таноф» и даже прослезился, живо вспомнив маму с бабушкой – настоящих мастериц по приготовлению «танофа». Однако он быстро взял себя в руки и твердо сказал: ; Ай, Кармэн, джана моя, можно мне годик у тебя пожить?
И без того выпуклые глаза тётушки совсем вывалились из орбит. Она всплеснула руками и заголосила, мешая армянские слова с русскими: ; Гамлэт-джан! Клохэ тахым (арм. ругательство)! Ты что, думаешь, тётя Кармэн – это Абрамович, не дай бог?! Спатэк-атэрви (арм. проклятье)!!!
Гамлет был обескуражен, но решил не отступать: ; Ну, Кара, ты даёшь-э! Не бойся, объедать тебя не стану, работать пойду. А еще помогать по дому буду, за твоей свекровью смотреть буду. И не кричи так, у меня с ушами полный порядок.
Кармэн, перестав орать, задумалась, уставившись на Гамлета, с минуту помолчала и спокойно объявила: ; Ладны (ладно), завтры (завтра) павиду (поведу) тибя (тебя) в Жилконтору к начальнику. «Вашпэ» (вообще) он «самсэм» (совсем) дурак и «гамном» (говно), но посмотрим, что скажет?

Начальник Владимир Терентич сидел за огромным старинным письменным столом и разговаривал по телефону, регулярно применяя матерные слова – то на «б», то на «х», а то и на «ё»: ; Ну, ты, Васька, не вздумай отлынивать! Ежели в семидесятом доме горячую воду прорвет, мне на глаза не показывайся! А ущерб с зарплаты сыму, так и знай!
Васька в ответ что-то покорно забубнил в трубку, и Владимир Терентич, размашисто бросив её на телефонный аппарат, мутными глазками воззрился на вошедших армян.
; Чего надо, Дудкина? – неласково спросил он.
; Вот, племянник с Армении пришел, «хачу» (хочу) на работу устроить, ; заискивающе проговорила та.
Начальник набычился, отрыгнул и, резко понизив голос, проворчал: ; Завтра принесешь «зелёненькую» (тысячную купюру), а я уж похлопочу.
Когда вышли на свежий воздух, Гамлет тихо и ласково сказал: ; Кара-джан, отдам тебе тысячу. С первой же зарплаты отдам, только не кричи.
А еще он подумал, что тёткин начальник, хоть и «самсэм гамном», но отнюдь не дурак.

Назавтра Владимир Терентич взял у Кармэн «зелененькую», а через пару дней Гамлет вышел вместе с Кармэн в 6 утра подметать несколько дворов проспекта Луначарского и опорожнять там же мусорные урны. Однако ровно в 11 тётка погнала его домой, повелев вынуть тазик с «писями-каками» из-под Пелагеи Карповны, вылить в унитаз, а потом помыть полы и ждать. Мол, когда Кармэн сама придет с работы, «обед даст».
Лучше бы Гамлет до позднего вечера опорожнял урны и подметал дворы, ибо «писи-каки» старухи Дудкиной воняли дико, чудовищно, неправдоподобно! Сэда Тиграновна назвала бы такое  «фэн-аминально (феноменально) пикантным амбрэ».
И понял смекалистый Гамлет, что не о таком «Ленинграде» мечтал.

Холодная и тёмная зима прошла в однообразно унылых трудах под аккомпанемент сумасшедшей вони, а в начале апреля пришла неожиданная телеграмма от Сэды Тиграновны, в которой сообщалось, что та тяжело заболела и через 10 дней приезжает в Петербург «ставить диагноз». Эта новость родила в сердце Гамлета бурю эмоций: радость предстоящей встречи с любимой школьной директрисой смешалась со страхом за здоровье Сэды Тиграновны и с ужасным стыдом перед ней. Ведь Сэда узнает, чем он занимается в «изысканно-тонком, роскошно-культурном, пикантно-шикарном» городе! До сих пор Гамлет в письмах сообщал ей, будто у него «всё отлично», и он, мол, каждый день ездит в библиотеку для подготовки к вступительным экзаменам. «Ара-э, как «стидно» (стыдно)! Ужас и «кашмар» (кошмар)! Вай-мэ! Аствац! (о боже)», - непрестанно повторял про себя несчастный Гамлет, подметая ли двор, выливая ли в унитаз отходы Пелагеи Карповны. Кармэн же, как ни странно, обрадовалась приезду землячки. Она возомнила, будто Сэда «сильна багатая» (сильно богатая) и может хорошо заплатить за постой.

И вот Кармэн с Гамлетом на вокзале встречают мадам Элоян. Через полчаса к перрону подполз поезд из Еревана – такой же пыльный и замызганный, как и тот, на котором почти год назад прибыл в Петербург сам Гамлет.
Бледная и сильно осунувшаяся Сэда Тиграновна изысканно плавной, как бы усталой походкой вышла из вагона. За ней какой-то мужик вытащил огромный сильно поцарапанный допотопный чемодан. Сэда поблагодарила дядьку, а тот опустил её багаж на мокрый асфальт и мгновенно растаял в толпе. Кивнув Кармэн, Сэда обняла и поцеловала Гамлета, потом тихонько сказала ему: «Милый мой, вот я «растеряшка» какая – в вагоне «Антимоль» забыла. Без него ведь пропаду. Зайди внутрь и возьми. Кажется, под столиком остался. Большой такой пакет».
Расталкивая выходящих пассажиров, Гамлет стремглав ринулся в вагон и стал заглядывать под все подряд столики, ибо Сэда Тиграновна не назвала номер места, на котором ехала. Увы, «Антимоля» нигде не было.

В голове удрученного Гамлета назойливо вертелся вопрос: зачем милая Сэда Тиграновна привезла в Петербург «большой пакет» средства от моли? В полной растерянности, подгоняемый проводницей, парень вышел из вагона и увидел, что ожидающие его женщины о чем-то оживленно беседуют. Сэда, увлекшись разговором с Кармэн, даже не спросила, где же «Антимоль»?
Только дома школьная директриса вдруг о нём вспомнила и, когда Гамлет пролепетал, что никакого свертка в вагоне не нашел, разрыдалась:
; Вай-мэ, всё-всё пропало! Я же везла эту дивную старинную вещь в «Ленинград», чтобы сдать в комиссионный магазин и получить деньги на врача, который определил бы мой диагноз!!!
Слезы буквально выпрыгивали из глаз Сэды Тиграновны и ручьём текли по её морщинистым щекам. Так продолжалось минут пять, а может и больше. Потом Сэда тяжело встала и поплелась в прихожую к своему чемодану. Она долго рылась в нем и вытащила старую потрепанную книжонку, на обложке которой крупными буквами значилось:
А Н Т И Н О Й.
Вернувшись в комнату, Сэда вручила книжку Гамлету и бухнулась на стул. Любимый ученик раскрыл старинное издание и медленно, с выражением прочел вслух:
«Антиной – юный фаворит древнеримского императора Адриана, погибший загадочной смертью в водах Нила. Адриан повсюду воздвиг статуи Антиноя и назвал его именем звезду. Император всячески содействовал распространению культа своего любимца. Облик Антиноя оказался последним эллинским идеалом, созданным римскими скульпторами. Все, кто видел эти статуи юноши с полными сочными губами, кудрявыми волосами и щеками ребенка, не могли не задуматься, что означает его искренний взгляд…».
Услышав всё это, Сэда Тиграновна разрыдалась пуще прежнего. Немного успокоившись, она пролепетала:
; Его мраморная головка была единственной моей усладой и драгоценностью, перешедшей от бабушки, а к ней – от ее бабушки. Изваяние очень древнее, ценное, и вот я его так глупо потеряла!».
; Но почему вы говорили про него «Антимоль» вместо «Антиной»? – вскричал Гамлет.
; Ах, милый мой мальчик! Армяне постоянно коверкают и путают разные слова, говорят, как попало…

И через пару дней поникшая и очень грустная Сэда Тиграновна уехала обратно в Армению, чтобы больше никогда не появляться на жизненном пути Гамлета Тертеряна.