Притча о Честности

Жила - была  Честность. Она  была исключительно прямолинейной и считала это своим несомненным достоинством.   Не задумываясь, без ложного стеснения,  Честность  могла прямо в лицо сказать хромому,   что он  хромой,    рябому,   что он рябой и слепому,   что он слеп, при этом,  своей  прямолинейной  смелостью  гордилась  чрезвычайно.   Но вот что странно:  во   внутреннее  Честность редко пыталась  заглянуть   да и зачем?  Ни к чему это! Она  же  и  так зрячая,  не первый  год живет на свете, всех видит насквозь!  Тем более,   что и по внешнему  всё отлично   видно.    Уж, от её -то проницательности ничто не ускользнет!  Никакой сторонний недостаток или внутренний ущерб.
  Да  и  честолюбива Честность была,  надо признаться,  абы с кем дружбу не заведет, поскольку  цену себе знает!
Чем  более   Честность  жила на свете,  тем более   укреплялась  в   собственной правоте  и в собственной непогрешимости и справедливости.  А как  же иначе! Ведь состоит она из одних достоинств.  Она  и  хозяйка  рачительная - заботится  о том, чтобы в ее доме  все было не хуже, чем у других, а по возможности  и лучше, и  гостей  нужных принимать хлебосольно умеет.  А уж  как  любит она, чтобы  заметили и  заслуженно оценили  ее  незаурядные, положительные качества: и смела -то  она,  и   одета с иголочки, и в хозяйстве-то  у нее  все путем,  и  начальство ее ценит,  и  на  работе-то ей почет!     «Да! Я сама всего добилась, -   думала Честность, - не то, что некоторые»     И, вспомнив о «некоторых»,  презрительно  и злобно  морщилась.
«Вот, есть  же  такие,  тупоголовые -   воображают о себе,  невесть   что,  а  по  жизни ничего  сами,  всё им кто-то помогает!  Всё им кто-то преподносит.   Как же  это несправедливо:  один всё сам,  да сам, а другому и делать ничего не надо, ещё и любят же  почему-то таких!»
От  этих  мыслей   лицо  Честности  завистливо  мрачнело, и она понимала,  что  начинает  ненавидеть  всем  своим   порядочным, достойным   существом  этих условных и не условных  везунчиков - «некоторых».
От  этого внутреннего  и, как ей казалось, абсолютно справедливого   возмущения,    она стала становиться  все  более  высокомерной,  подозрительной и нетерпимой ко многим, видевшимся ей недостойным её,  особенно,  когда  ей  мнилось,  что словом или делом  задевали её самолюбие,  её безукоризненную,  незамутненную   честь,  оберегаемую ею  многими десятилетиями.   Когда  же  ей открыто льстили  и обращали на неё особое внимание, то Честность забывала обо всём на свете. Могла легкомысленно хохотать, веселиться  с льстецами,  даже  разбалтывать им  секреты о других, которые не осмотрительно доверили ей те, которые были не так принципиальны и честны, как она. Не гнушалась Честность при этом и вставить словечко, типа:  "Представляете, она такая и такая-то, а тот..., тот представляете такой, такой, в общем ужас!"   Оберегая  собственное достоинство, Честность совершенно  не  переживала  о чужом.  Даже и добавить могла лишнего от себя - она же Честность, она же  всех насквозь всех видит!
А от кого  же   оберегала Честность   своё достоинство?  Разве на него кто-то покушался?  Разве  кто-то против  него  выступал?   Разве кто-то сказал,  хоть однажды,    что  иметь   достоинство   плохо ?  Нет, никто и никогда.   Только  вот  Честность  почему-то решила,   что достоинство -   только  ее привилегия,   ее  неотъемлемая  святыня,   ее  прерогатива,  а вот, касательно  остальных...   тот еще вопрос!  Ей ведь и  ума   не занимать! А вот в других его, по ее мнению недоставало.  Ох,  и  любила  же выводить на чистую воду  иных!
Со временем,  Честность  уже настолько доверяла собственному заблуждению,  что    неосознанно стала выступать  и  в  роли нетерпимого судьи.  Ее высказывания  приобретали все более   обличительный, непререкаемый   характер,  порою доходящий до грубости, до резкости.  Обличая кого-либо, она  становилась злой,  раздражительной, не гнушающейся и нецензурных выражений.   С ней  по-прежнему  оставались   ее  друзья   и родственники,  которые, возможно, были не такие  честные ( куда уж им!), но которые  понимали   ее  гораздо лучше, чем она их,   жалели и  любили ее такой, какая она есть,  но,   в порыве «справедливого гнева»,   Честность могла  нагрубить и им,  особенно,   если  кто-то был не согласен с ее  высказываниями   или , как ей  опять же  казалось, покушался на  ее самолюбие.   Ей  думалось,   что  делают-то они  это   специально,   ей  назло!  Из зависти, к её прямолинейности и её устойчивому, жизненному  благополучию. "Вот, -думала она, - даже и родные мне завидуют. Какой жестокий мир! А я  ведь ...  только правду, только правду".
           С ней  пытались объясниться;  сказать,  что все совсем не так,  что  мир вокруг  не однозначен и не прост,  что  нельзя  сосредотачиваться  только на собственной непогрешимости и на собственной персоне, что  и  правда  у каждого своя, поскольку и  судьбы, и жизненные  обстоятельства  у всех  разные, что возможно нужно взглянуть на чужую жизнь с  иного ракурса, что нельзя мерить всех единой  меркой,   далеко не идеальной,  а возможно  и   неправильной.  Но одно только  слово «неправильная»  и ... бунт  начинался  сызнова.  «Как это?!  У меня неправильная мерка?!  У меня?!   Да кто  Вы  такие, чтобы меня учить? На себя посмотрите!»
  Честность  с не угасающим  упрямством  и твердолобостью  вновь  начинала выплескивать на других  свое несокрушимое мнение и своё  однобокое видение.
      Вот, такая  печальная  история.  Грустная,  разрушительная   и бесконечная.
Под конец хочется процитировать одно изречение, принадлежащее не мне,  а очень мудрому   человеку: « В борьбе за справедливость, он растерял лучшие свои качества,  а  когда  пожалел  об  этом, то  потерял все». (с)     Умеющий  слышать, да  услышит.