Ревушка-коровушка

Говорят, что хуже  нет,   чем  ждать и  догонять.
Позволю себе   не  согласиться:  и догонять иногда чрезвычайно  интересно,  например, когда это игра,  а уж про ожидание и говорить нечего.  Как   же ожидание весны?    А  ожидание ребенка?    А   после   ожидание  первого его  шага,  первого слова,   первых успехов?    Ожидание  встречи с любимым?  Ожидание  долгожданного  дебюта?     Всё это – ожидание необыкновенного праздника.    Светлое,   волнующее, трогательное чувство.   Иногда   волнующее более,   нежели   сам  праздник.    Ведь, как  только  ожидание  начинает осуществляться,  так  праздник   постепенно 
идет убыль, наступают будни.    Не может же  праздник   быть вечным.  И «насладиться»  им на всю жизнь  тоже  невозможно.
Поэтому  у  меня,   в предвкушении праздника, всегда присутствует и  некая   подсознательная грусть.   Так хочется,     чтобы    предпраздничное  время  не торопилось, чтобы   растянулось,  как можно дольше   и,     как   это  ни смешно,    чтобы   праздник   отодвинулся   еще  хоть   на  чуть -  чуть,  повременил  немного.   Особенно это неповторимое чувство  связано   с Новым годом. Теперь и с Рождеством.    В  детстве    моем  о   Рождестве  в нашей семье  вовсе  не     упоминалось,    впрочем,  как и во многих семьях,  как   и в среде  моих  самых близких    подруг и  знакомых.   Время было другое.
  А, вот, первую  елку в своей жизни  я помню достаточно красочно.  Собственно,    это   одно  из   самых  первых   моих жизненных воспоминаний,  зафиксированных  детской  памятью.   
             Мне  было, наверное,  около трех  лет,  родители   отправили  меня  в  пригород    Ленинграда,   в  Зеленогорск,    в  детский    санаторий,  для   поправки здоровья, поскольку    у меня   на тот момент было сильное малокровие,  хотя,   сколько я  себя помню,   внешне  это  ни   в чем не проявлялось.    Ну,  во всяком случае,  ни обмороков,  ни утомляемости у меня не  было.  Разве что,   когда нас, детьми вывозили за город,    то   от  свежего воздуха  несколько   кружилась голова.
Так вот.    Отправили  меня в этот самый санаторий  зимой,  в канун Нового года.  Зима была морозной и  снежной.  Отчетливо помню  широкую,  утоптанную,  белую,   чистую  лесную    дорогу, огромные, сказочно высокие,  заснеженные  с верхушки  до основания  ели,  маму  в  зимнем пальто и  пуховом платочке  на голове, отца,  несущего  меня  на  руках и  щиплющий   мне  нос  и  щеки мороз.     Расставания  с родителями  не помню совершенно.     А вот,     из  санаторной жизни,   кое - что  вспоминается.  Вспоминается  деревянный,   одноэтажный прямоугольный   корпус    санатория,  очень  длинная,   хорошо освещенная    столовая с  тюлевыми  занавесками    на окнах,  и длинные же, узкие коридоры деревянного корпуса санатория. Наши комнаты распологались на первом этаже. Из неприятных воспоминаний   -    дурно пахнущие салаты   из свежей капусты и свеклы,   которыми  меня пытались   напичкать , и  которые  не нравились мне до тошноты; темная,  похожая на погреб,   ванная  комната,  с тусклым  светом и  с  потрескавшейся   ванной.   В этой темной ванной  нас мыли по одному,  а потом почему-то надевали на всех девочек одинаковые платья – красные в крупный белый горошек.   Еще помню неугомонного, артистичного,  в вечном   движении   мальчишку,    любившего  стоять  на  голове   и  делать «колесо» ,  удивляя   и  забавляя этим  остальных  детей.  Еще припоминаю  широкую,   плохо    освещаемую   гостиную с крашенным,   блестящим  деревянным полом и с блеклыми плафонами на потолке.   Пожалуй и все.   Ах, нет! Главное! Конечно же,  помню наряженную  на Новый год елку в этой самой гостиной.    Елка была настоящая, живая, размером под потолок и украшена  чрезвычайно просто: небогатыми, скромными игрушками,  сделанными в основном из картона.  Но было и несколько красивых, цветных стеклянных шариков. А еще елка была усыпана маленькими, разбросанными по веткам кусочками ваты.   Причем особого празднества в санатории, насколько мне помнится,  не было.  Так,  хождение за руки   вокруг  елки,  пара  песенок, пара  игр и раздача, опять же, скромных подарков, собранных и присланных по всей видимости родителями.    Даже от подарка    радости,    помнится,  у  меня   было немного.  А точнее,   и   совсем не было.  Иначе я бы этот подарок запомнила.  Видимо, самым большим чувством для меня в это время было расставание с родителями и я страшно (в прямом смысле этого слова) тосковала по дому.       Помню  просторную,   светлую,  с окнами во всю стену,   спальню и маму,   заглядывающую в окно.    Мама   рассказывала, что пробыла я в санатории недолго,  менее положенного   срока,   поскольку все  время  ревела  и просилась домой  и,  в конце концов,  родители,   сжалившись,   забрали  меня. Кажется,  в этом решении  инициатором был папа.   Ему было жаль меня до невозможности   и он сказал : «Все, хватит!   Забираем ребенка!»
В электричке,   по дороге домой,   мама  укоряла меня за нетерпение    и   читала  мне какую-то книжку,  где были слова : « Что ты плачешь,  ревушка,  ревушка-коровушка,   у тебя от сырости  может плесень вырасти» .
Вот   таким  был мой первый  запомнившийся Новый год.
А для чего я написала такое длинное пространное вступление  к  своему маленькому   воспоминанию    и  сама  не  пойму.