Америка - от берега. 3 Принц и нищий

               

                Машина времени

     Удивительные всё-таки современные средства коммуникаций! Ещё три дня тому я вышагивал в сердцевине самого большого города мира Нью Йорка - Манхэттене: любовался фантастической рекламой Broadway’я, лавировал между гиганскими потоками разноликой толпы; глазел на обнаженного - в плавках с неизменной гитарой - “naked cowboy”я; вдыхал подозрительный, круто замешанный на бензиновых парах, аромат знаменитых улиц и ощущал на себе флюиды, дух, Spirit удивительного мегаполиса...

     И вот, спустя всего три, уже упомянутых однажды, коротких дня очутился (английское выражение “I found myself” – я обнаружил себя – кажется более сочным) в расположенном высоко в горах на отметке более 10000 футов над уровнем моря, то есть над тем самым Большим Яблоком, в древнем по понятиям совсем юной Америки городке, тёзки знаменитого штата – Virginia City. Почти шесть тысяч миль на запад и около двух миль вверх, в направлении к солнцу и я переношусь их 21-го века в девятнадцатый; из постиндустриального мира во времена начала технической революции; из величайшего города современности в City, именовавшимся “The richest place on earth”(самое богатое место на земле) тогда, когда гигантским Нью Йорком ещё не пахло.

    Богатым же оно стало благодаря залежам серебра и золота, которые привлекали сюда любителей лёгкой и нелёгкой наживы со всех концов земли. Гордая приставка “City” к названию города не мания величия, а выражение достоинства столицы золотоискателей, дававшей в ту пору фору в своём развитии будущим монстрам Калифорнийского Запада – Сан-Франциско, Сан Хосе и  иже с ними.
       Minеrs (шахтёры) со всего света находили здесь реже большие заработки, ещё реже – золотую жилу, а чаще всего – последнее пристанище. Ибо не зря слово мinеr – прародитель слова «минёр». А минёр, сапёр, шахтёр, как известно, ошибается в жизни один раз и тогда погибает под  завалом породы или от пули коварного компаньона...

       Сегодня Virginia City выглядит так же, как полтораста лет назад: сохранились постройки того времени, основанный более сотни лет тому храм Господний; по центральной улице теснятся лавчонки, харчевни, saloon”ы. Тут же, как в годы золотой лихорадки, можно увидеть одетого в стородавний костюм, в широкополой шляпе, в звенящих шпорами башмаках с высокими каблуками; с заткнутыми за пояс двумя-тремя пистолетами; так же, как и полторы сотни лет тому, полупьяного джентльмена удачи.

      Одетые то в шикарное бархатное платье, то во фривольную одёжку бандерши из соседнего  saloon’a с неизменными сетчатыми черными чулками, дамы лихо управляют кабриолетами, запряженными красавцами битюгами, в которых развалясь восседают «новые американцы». И мимо всего этого великолепия слоняется праздная публика- горожане преимущественно с тихоокеанского побережья, (но и с берегов Атлантики тоже) , героически прервавшие хоть на несколько часов самоотверженную борьбу со своими  извечными смертными врагами – игральными аппаратами и крупье в казино Лас-Вегаса, а также всех близлежащих городков штата Невада – коронованной столицы мирового игорного бизнеса.

      А ещё в Verginia City есть более дюжины музеев. Количество их не ахти как впечатляющее, однако и оно позволяет считать городок культурной столицей мира, хотя бы по количеству музеев на душу населения. Происходит это оттого, что в «самом богатом месте на земле» проживают...800 человек! Вот тебе раз – начиналось, как в Сан- Франциско, а чем всё закончилось: очевидно, у городов, как и у людей, есть свои судьбы...
      Самый популярный и необычный это музей золотодобычи. Расположен он внескольких милях от Virginia City на холме, гордо именуемом Gold Hill. Там всё осталось таким, каковым было во времена золотой лихорадки: штольни, машины, большая драга для промывки золотого песка; шахтные постройки и пристройки; горы намытой, взорванной, поднятой «на гора» породы, среди которой, сколько ни ройся проницательным глазом, уже не найти ни золотинки, ни серебринки.

      Главная же достопримечательность Virginia City – католический костёл, ведущий своё летоисчисление чуть ли не с момента основания столицы золотоискателей, то есть с семидесятых годов девятнадцатого века. Впрочем, католическим он стал гораздо позже, а тогда, from very begining(c раннего начала), был Храмом  Господним для верующих всех мастей и оттенков – католиков, протестантов, православных (русские minеrs тоже случались в этих местах) и всевозможных религиозных сект. Вероятно, истинный плюрализм веры наступает, когда впереди брезжит свет «золотого дьявола»...

        Костёл красиво убран, оборудован органом; внутри витает дух умиротворения, светлой скорби и веры в милость Всевышнего. Здесь же великолепный музей со множеством как религиозных, так и светских экспонатов. Настоятель костёла, он же директор музея и завхоз этого непростого хозяйства готов часами рассказывать историю Virginia City и вверенного ему храма. Не располагая таким временем, я тем не менее успел узнать, что Храм –единственное строение в «золотом городке», которого не тронули многочисленные пожары.
Не так уж богато живёт эта чистая и ухоженная юдоль веры: финансовый источник его (храма) существования- это пожертвования прихожан, которых с трудом хватает на «полставки» отправляющему здесь редие службы ксёндзу из соседней епархии. Немногочисленный персонал костёла самоотверженно влачит бренное существование на danations в пользу расположенного здесь же музея.

      Счастливцы, побывавшие в  Virginia City в дни праздников , становятся свидетелями парадов и фейерверков, автомобильных шоу, 100-мильного конного дерби; родео и художественных выставок на Золотом Холме – всего того, что в сочетании со стариной дает нам понимание бывшего когда-то “The richest place on earth”.


                “He set here” and me too!

        Всё это я узнал позже, уже посетив уникальное горное гнездо. А собрался туда по одной причине – в городке есть музей, домик, где жил и работал любимый, обожаемый и уважаемый мною с раннего детства американец с именем, которое никому в мире не придёт в голову произносить раздельно – Марк Твен.
Именно к нему я стремился в долгом пути, преодолевая зной пустыни, серпантины гор; пересекая границы трёх штатов и устремляясь в заоблачную высь, где разреженный воздух высокогорья заставляет грудь вздыматься, а сердечко поторапливаться.  И преодолев соблазны “old time western saloons” (борделей по-нашему) and the historic cemeteries (три огромных кладбища, где запечатлена яркая страница американской истории), я стою на крыльце небольшого старенькой постройки в двух уровнях -  домика “Mark Twain Museum”.

        На первом этаже музей, можно выразиться, краеведческий со множеством интересных предметов культуры и быта коренных жителей Америки индейцев; а также того времени, когда здесь проживал писатель. После посещения полдюжины музеев, кладбищ и Золотого Холма верхний этаж домика не впечатляет, но настораживает.
Вот, наконец, первая ласточка – выставленная во весь рост (на голову выше моего)  картонная фигура того самого боцмана, откуда взялся псевдоним писателя. Билл или Джо (или как там его!) только что послюнявил химический карандаш и, глядя на Сэма пронзительными молодыми синими глазами старого речного волка, привычно восклицает:
                -Mark twain (отмечаю вторично)!!
Рыбацкая роба, матросская шляпа, шотландская бородка, обветренное в мужественных складках лицо выдают в нём моряка, прошедшего огонь и  воду, а между делом и чертовы зубы!
Стоит боцман у входа на ведущую в цокольный этаж лестницу и всем своим видом старый гуляка показывает, что всё самое интересное случится внизу.
      И старина Билл (или Джо, или...) не соврал – именно здесь меня ждёт то, ради чего я мотался по горам и весям. Громадный basemеnt (цокольный этаж) – помещение не сгоревшее и сохранившееся в первозданном виде, предстает именно таким, каким сотню с четвертью лет тому покинул его Марк Твен, когда в силу жизненных обстоятельств перекочевал на Восток.

         Но именно здесь было начало пути Великого Хранителя светлого детства в сумеречных душах взрослых людей от простого печатника в типографии, речного матроса в писателя-классика, да ещё и крупного издателя! Но меня не интересует карьера Сэмюэля Клеменса, меня волнует то, что именно здесь, в этой полутёмной комнате в голове разбитного журналюги рождались образы моих любимцев Тома Сойера, его дружка Гекльберри; похожих, как две капли воды, но с различными, как день и ночь, судьбами принца и нищего...

         Ещё до этого, гуляя по улицам Virginia City, я встречал строго одетую, со скромной улыбкой на девичьих губках Ребекки Теккер, аккуратно подстриженного мальчика Сиднея, даже полупьяного индейца Джо... Но вот Том и Гек Финн навстречу не попались: уж больно толстенькими и ухоженными  выглядели гулявшие с родителями американские мальчишки, чтобы походить на эту любимую пару!..
                Tom!
                No answer.
                Tom!
                No answer.
Назовите мне вестерн с таким интригующим началом; научную фантастику, завлекающую вас немедленно; детектив, где интрига завязывается с первого же слова; кровавую мелодраму, заставляющую так напрячься в момент начала действия!?
Не назовёте, потому что нет и не может быть ничего подобного, как не может случится  второго Марк Твена.
Даже, если я слегка «загибаю», то это мне простится за мою искреннюю любовь к мистеру Сэмюэлю Клеменсу, посколько все влюблённые во все века были склонны к преувеличениям, когда дело касалось их возлюбленных...

     ...Передо мною старинный, облезлый такой секретер и рядом с ним креслице, которое может (так мне кажется) развалиться от одного лишь пристального взгляда на него. На секретере лежит рукопись и небрежно брошенная ручка: видно автор отлучился на минутку и вот-вот войдет. Впрочем, о чём это я? Он ведь никуда и не уходил, только удобней устроился в кресле на портрете слева от секретера и с любопытством и тонкой иронией смотрит на снующих мимо обывателей, наивно пытающихся разобраться, откуда взялось то, что потом всю жизнь их очаровывает.

      Довольно мрачное черное металлосооружение – печатный станок того времени, на котором печатались “Virginia News” с золотыми строками от будущего классика, бывшим в ту пору вполне забубённым репортёришкой. Рядом со станком свежий, только-только сверстанный номер газеты с новостями от 15 октября 1872 года.
Немногочисленная публика благоговейно расхаживает по залу, осматривает музейные предметы. Скромные веревочки отделяют посетителей  от        экспонатов, которые трогать не следует, и все подчиняются этому правилу.
       В дальнем углу бейсманта застеклённые книжные шкафы с полками, забитыми газетами и томами. Какой-то небрежно одетый тип бесцеремонно хватает, смотрит, перекладывает с места на место содержимое шкафов. Чувство острой ревности и неприязни вспыхивает во мне: какого... и так далее он себе это позволяет?! Начинаю вразумлять нахала, но плохой английский мешает донести до того свою мысль. Он же (плохой английский) долго не дает мне возможности понять, наконец, что столь непринужденно одетый малый, оказывается, –единственный смотритель музея, доктор истории.

      Продолжаю осмотр – ещё один секретер, на этот раз из темного дерева: за этим сидели редакторы газет, в которые (порой и безуспешно) посылал свои репортажи с бортов речных корабликов Клеменс, когда плавал рулевым по Миссисипи...
       Стоп! В левом дальнем углу, огражденном такой же верёвкой, расположился старомодный, бежевого цвета, потемневший от времени... унитаз с открытой крышкой и надписью на нём:
             - “He set here.”  -  Он на нём сидел!!
Вот оно, то самое единственное место, где творец (с малой буквы), будь он печатником типографии или знаменитым писателем, до конца открыт перед собой и заряжен на гениальное произведение-
                И строки лучшие в мучительном экстазе
                рождались здесь, на этом скромном унитазе.
Казалось, прикоснись к нему и к тебе тоже придёт озарение – предтеча выдающегося творения...

      ...Мои спутники явно заскучали в довольно мрачном бейсманте. Идея себя исчерпала – впереди нас ждали другие экзотические аттракционы и места Virginia City. Окинув последний раз взглядом панораму зала с портретом писателя в центре, я нехотя поплёлся вслед за другими вверх по лесенке.
     Все посетители музея сгрудились вокруг Линды, работника музея, выполняющего одновременно функции кассира, билетёра, экскурсовода, уборщицы и продавца музейной книжной лавки. Она увлекательно о чём-то рассказывала, но языковая проблема не давала мне возможность оценить выдаваемую информацию.

        Воспользовавшись потерей бдительности у друзей, я снова по знакомой лесенке спустился в бейсмант. К моей радости там не оказалось ни души – даже доктор истории куда-то исчез (ланч-тайм – дело святое!)
Чудесное совпадение обстоятельств подвигло меня на вольность, на которую никогда прежде бы не решился. Птицей взмыв над заградительной верёвкой, через считанные секунды я уже сидел на волшебном унитазе. Сквозь плотную ткань своей одёжки я чувствовал каждую складку и шероховатость прибора; снизу вверх в мою плоть проникали флюиды творческой потенции, которые в результате многолетнего восседания оставил здесь Мэтр.
Воодушевлённый этим наполнением, я решил развить свой успех и через полминуты, так же легко на крыльях вдохновения преодолев вторую верёвку, очутился уже за стареньким секретером писателя на его дышащем на ладан сидении.

       ...Перед портретом короля репортёров и тонкого юмора, за его рабочим столом, в его кресле, держа в руке его же перо сидел принц-самозванец. В момент мне представилось, что я ползу в кустах с Томом и Гекки той страшной лунной ночью, попадаю в королевский дворец в одежде принца; покатываюсь от смеха, выслушивая анекдоты и байки посреди широкой Миссисипи; обнаруживаю себя во дворе короля Артура и, наконец, пытаюсь разменять на мелкие расходы банкнот в миллион фунтов стерлингов!
       Дрожащим от волнения голосом обращаюсь к мистеру Сэмюэлю Клеменсу:
      - Сёма, пока мы тут одни, скажи, пожалуйста, правильно ли я делаю, что пытаюсь что-то писать? Стыдно задавать столь нескромный вопрос, но, согласись, когда ещё мне выпадёт такой appointment?
И Сэмюэль, нисколько не обидевшись на мою фамильярность, задумчиво пожевав седющий ус, мудро ответил:
      -  Пиши... Бумага всё выдержит.

      ...Прошло не больше минуты, но мне показалось , что я пробыл здесь вечность. На лестнице раздались чьи-то шаги и я мигом преодолел полуметровую высоту, на которой висели «заградительные» верёвки.
Вошедший в комнату смотритель увидел привычную картину – улыбающегося на портрете усатого и чубатого короля, оставшегося навсегда в душе юным принцем, и сидящего поотдаль на гостевом стуле нищего, каковых страж музея встречает по несколько сот на день.
     Вспоминаю известную остроту Марк Твена: «Слухи о моей смерти оказались сильно преувеличенными» и убеждаюсь в её справедливости и нынче. Целый час я жил рядом с классиком, дышал тем же воздухом, улыбался схожим мыслям и ни секунды не сомневался в его несомненном присутствии.
Для встречи с давним другом я преодолел сотни миль, пересёк три границы и нисколько об этом не пожалел!

      Р.S.  В книжной лавчонке приобрёл свою любимую книгу «Приключения Тома Сойера». Теперь она всегда со мной и классика  буду читать в подлиннике. Стоил тоненький, скромно оформленный томик  23(!!)доллара и это я воспринял, как очередную шутку Марк Твена.