Звездная стезя

В киноиндустриальном обществе очень жалуют нашу провинцию по причине правдивости натуры. В лихие 90-е,  натура была особенно правдива. Путь к коммунизму пролегал в обход нашего городка, о чем свидетельствовали совсем не декорационные руины.
Пребывая в студенческом периоде, я внедрилась в мир синематографа. Завершив танцевальные церемонии и расставив девичьи силки,  мы шумной компанией вышли из летнего сада (танцплощадка называлась «Утилька», разумных объяснений этому нет).  Расходиться не хотелось. В воздухе витало желание совместных авантюр. Недовыгулянная молодежь толклась на «крупе» (так в народе называлась площадь им. Н.К. Крупской; не оценили потомки героический вклад жены, соратника и няни в историю, а крупа – коротко, понятно, съедобно). Мы заметили, как толпа ручейками устремилась в сторону ж/д вокзала. У вокзала разлилась полноводная и шумная река молодняка. Поводырь держал интригу до конца. Оказалось, что на перроне ведутся съемки фильма «Бесконечность» Марленом Хуциевым и требуется массовка. Кроме творческих мук нам было обещано по 6 руб. за ночь (стипендия - 30руб.). Требовалось делать то, что говорит режиссер и не смотреть в камеру (мучил вопрос - как передать привет маме).
Сначала нас оценивали на пригодность, в смысле соответствия физиономии режиссерскому замыслу, потом отдавали на растерзание художнику по костюмам. Процесс затягивался по причине отпечатка сытости и наглости на отборочном материале.
Для создания из меня сестры милосердия потребовалось умыть, отнять жвачку и переодеть в уродливое платье. На голове красовался неведомый убор с крестом во лбу (обидно, Пушкин своей  принцессе звезду туда налепил). Из меня получилось злобное создание в сереньком платье с длинным фартуком, прыщами и крестом.
По замыслу, я отправлялась с белогвардейцами на 1ю Мировую войну. Работа закипела, хотя из-за частых остановок кипением это не назовешь, так, варились по рецепту.
Лицо у меня было испуганное (как и положено, перед отправкой на фронт) потому что от страха, в кадре я крестилась не в ту сторону. Хуциев (со своими Тифлисскими корнями) был крайне раздражен моим непрофессионализмом.
Стоя на подножке царского вагона,  я мысленно купалась в лучах славы и смущенно принимала комплименты от мэтров.
Все ночи (каникулы нам в помощь) мы проводили на вокзале. В зале ожидания базировался походный жбан с чаем и огромная кастрюля с сосисками. Это придавало физических сил и творческой неистощимости.
В мои милосердные руки настойчиво просились (для подлечиться) белогвардейцы (курсанты военного училища). Перед отправкой на фронт им требовалась легкая доза флирта. Асексуальность моего костюма с парашютом на голове их не отпугивала. Я холодно отказывала как сестра милосердия и тепло дружила с курсантами как студентка.
Самой прибыльной сценой был расстрел. Мужчин с фактурной внешностью большевика  (лысых, интеллигентных, пузатых и добродушных отметали как брак) ставили к истерзанной (детской шайбой) стене и зачитывали приговор. Задача состояла в том, чтобы смело смотреть в глаза классовых врагов, даже ушами выражая ненависть. Мысли о неокученной картошке вместо рыбалки, упрощали приговоренному задачу. Обычно ненависть удавалась с первого раза. Вместо выстрелов режиссер кричал: «Бдыщ!», они падали и лежали, глядя в голубое небо (это было днем) под будничные звуки города. Незапланированная «смерть» была  оценена по смете в 25 руб. (з/п инженера – 120р).
Наши съемки заканчивались варварской интервенцией дачников. Царские вагоны занимали первый путь, поэтому пригородный поезд был оттеснен на второй. Массовка, одетая по моде 1917 года перемешивалась с дачным контингентом и инвентарем. Люди пролезали под вагонами, беззлобно матерясь, не желая понимать тонкости съемочного процесса. Если бы не одежда, ныряние под поезд можно было бы замаскировать под   девиантное поведение в историческом аспекте. Но люди в свой выходной выглядели сытыми, довольными и решительно настроенными на битву за урожай.
Киношники давно выходят из таких положений с помощью пиротехнического колдовства. Все ненужное и чуждое высокому искусству тонет в дымовой завесе и исчезает (в пригородном поезде вместе с детьми, тещами, собаками и корзинами).
Сейчас эти съемки кажутся такими фантастичными как тот дым на основе канифоли с характерным запахом гэксахлорэтана.