За эписто! 62

Привет, Володя!

В апреле у людей каникулы, а меня послали на учительский семинар по совершенствованию и дальнейшему улучшению. Два дня сплошного бла-бла. Я занимал стратегическое место вне сектора обстрела со стороны президиума. И авторучкой с наливными чернилами с умным видом портил свой любимый англо-русский словарь под ред. Ахлановой. Крестиком помечал слова, которые знал твердо и во всех значениях. Диагональю отмечал слова, которые мог бы узнать и перевести в контексте. А слова, которые скорее всего не знаю и по сей день, оставлял, естественно, без помет.

Со стороны я был похож на верного адепта передовой педагогической науки, который жадно конспектирует каждое слово, произнесенное с трибуны.

Позже этот замечательный словарь в засаленном бежевом переплете кочевал со мной по профсоюзным собраниям, курсам гражданской обороны и  прочим замечательным мероприятиям.  Надеюсь, этот словарь пригодился кому-то в Шестигорске, когда была разворована моя библиотека и килограммы первосортного винила. Наверняка, новый владелец (владелица) ухмыльнулся, прочтя мою резолюцию на форзаце:

«Это очень хороший словарь. Хотя в нем отсутствует   слово GOOD!».

Хотя должен честно признаться: над этим словарем с отсутствующим словом «хороший» я иногда элементарно засыпал, сохрання при этом умный вид и вертикальное положение. И, поскольку я не имел привычки храпеть в объятиях Морфея, ни разу не был пойман на месте преступления.

У меня есть, конечно, версии по поводу отсутствия в том словаре такого базового слова, как good, но сейчас-то какой смысл пинать советские ляпы, когда вокруг море антисоветских безграмотностей и чудовищных ошибок…

Жизнь моя, или ты приснилась мне?

Когда вдруг просыпаешься в актовом зале, первым делом после испуга в голове мелькают обрывки каких-то слов и видений из епархии Гипноса. А один раз пришло вот это есенинское.

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя! иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Розовый конь --- это вполне реальный конь белой масти, густо подкрашенный щедрым летним рассветом.

Красиво и скандально прогарцевать свою дистанцию, а там по-гоголевски --- черт побери всё!

Отчий дом и матушка --- это вс1 далеко позади, в деревне, в прошлом, к которому возврата больше нет.

В суетном и заколдованном Городе  вечно молодой Есенин был одним из многих тысяч бомжей, босяков без своего угла и тем более дома. Жил у своих трех жен, ночевал у бесчисленных подруг и друзей, где попало. Культурно говоря, вечно странствовал, вульгарно --- бомжевал, потому что, скорее всего, не нуждался в личном крове. Конечно, шиковал и выпендривался, как все молодые люди и тем более представители богемы. 

Реализовал себя вполне и когда увидел перед собой пропасть, без раздумий сделал шаг в темноту. Понимал, разумеется, что это не по-христиански, но после нарушения всех заповедей смерть показалась ему предпочтительней исчерпанности и перспективы тупого небокоптительства. Те, кто слышал в его исполнении поэму «Черный человек», утверждают, что посмертная публикация менее трагична и безысходна. Один мой друг детства, а впоследствии врач, говорил, что «Черный человек» --- клиническое описание алкогольного психоза.

Если жизнь сновидение, как проверить, что смерть --- пробуждение?

Написать своей кровью «До свиданья, друг мой, до свиданья», ходить по гостинице и читать людям это завещание, а потом набросить веревку на трубу отопления и поставить последнюю  точку --- скверно, но поэтически логично. И насколько погано, корыстно и тупо звучат ррразоблачения убийц великого поэта. Современникам (даже самым не- или антисоветским) в голову не приходило болтать о том, что Есенина повесили в «Англетере», а потом, заметая следы, гостиницу через семьдемят лет взяли и снесли.

Нацисты и антисемиты тонны макулатуры произвели на свет, «доказывая», что коварное ОГПУ инсценировало самоубийство Есенина. В Пятигорске я говорил таким конспирологам: если человек повесился на горячей трубе  парового отопления, в последних конвульсиях бился об эту трубу и потом всю ночь висел, соприкасаясь с ней, разве это  не объясняет происхождение травматических следов на его голове и теле? В ответ только махание руками и брызгание слюной.

Древние в подобных случаях учили: Cui prodest? Во-первых, существуй какой-то "анти«сенинский заговор (расписанный всеми красками в том же бездарном безруковском телесериале), разве не проще и профессиональнее было убить поэта во время его бесконечных путешествий или беспробудных пьянок? За каким дьяволом надо было огород городить в населенной свидетелями ленинградской гостинице, когда покушение  можно было устроить со всеми удобствами в психоневраплогических и прочих медцчреждениях, чьим пациентом Есенин был неоднократно…. Болтовня об умервщлении Есенина советским режимом генетически сродни клоунаде с отработавшем свой ресурс перебежчике Литвиненко, который на фиг не нужен был Кремлю, а во-вторых, мог быть ликвидирован тихо и без общеевропейских радиоактивных спектаклей.

Убийство Есенина Сталин действительно организовал, изъяв его книжки из библиотек и репрессировав даже упоминание Есенина на три с половиной десятилетия. Вернул Есенина России Хрущев, которого болотные болтуны изображают как дегенtрата с ботинком в одной руке и кукурузиной в другой.

Мне больше по душе «неизвестный» Есенин --- без стакана спирта и апокрифического свинства. Не имея своей библиотеки и храня свой архив в редакциях или на квартирах друзей, трезвый Еcенин идет на Кузнецкий мост, заходит в дореволюционную еще книжную лавку, просит у хозяина лестницу-стремянку и забравшись на нее, ЧАСАМИ штудирует чужие книги.

В Пятигорске среди членов Ассоциации кавминеводских литераторов циркулировала моя шутливая пародия «Я теперь скромнее стал в желаньях».

Маяковского тоже немножко подначил: «Вы ушли, как говорится, в мир иной. Тишина, летите в звезды врезываясь. Ни аванса вам, ни бабы, ни пивной. Ничего --- одна сплошная трезвость». Просто космическая зарисовка с натуры. Маяковский осудил самоубийство товарища по литературному цеху, а потом совершил то же самое. В 19-м веке от гибели великого Пушкина до убийства гениального  Лермонтова прошло всего четыре года, почти четыре с половиной. В 20-м веке смерти Есенина и Маяковского случились с разрывом в почти пять лет. Совпадение роковое или закономерное. Что ожидало бы Есенина (кулацкого подпевалу) в сталинской давильне? Каким бы троцкистом объявили бы Маяковского или записали бы его в сингапурские шпионы?

Максиму Горькому в кошмаре привиделись сапоги, которые со скрипом шагают по пустынной заснеженной зимней дороге. Лермонтов перед сном клал на столик у постели чернила, перо, бумагу, чтобы записывать приснившиеся ему стихи и сюжеты.

Помню до сих пор   почти все свои кошмары, связанные со смертью, погонями и страданиями. Мне не было десяти лет, когда в цветном сне какая-то старушка шептала заклинания и варила какое-то месиво. Остудив его, бабушка со сморщенным как печеная картошка лицом приказала мне умыть лицо этим strange brew. Я с бьющимся сердцем погрузил руки в эту вязкую жидель коричневатого цвета. Наконец решился и стал «мыть» лицо этой полужидкостью-полумазью. Почувствовал нарастающее онемение кожи лица и невесомость тела. И вдруг бросок и полет в гигантской воронке к ослепительному свету в конце туннеля. И по ту сторону воронки веселый мир зеленого света. Радостные люди, которые очень хорошо ко мне относятся, лица которых мне кажутся знакомыми. Ощущение безмерного счастья.

Знаешь, Володя, я тебе этот детский сон рассказываю первому, потому что в детстве не мог его понять. А позднее, уже в Магадане, когда на английском и русском, на польском читал свидетельства тех, кто после реанимации возвращался в наш мир, их описания во многом совпадали с моим зеленым сном детства. Ведь в семь или восемь лет я не мог нигде прочесть или услышать про такие потусторонние путешествия. Теперь то в Интернете таких картинок и рассказов пруд пруди. А почему мне приснился бросок в зеленый рай там и тогда?

Актер в состоянии алкогольной ремиссии читает радостно Беранжера:

Господа, если к правде святой
Мир дорогу найти не сумеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!

Хорошо, когда и если сон золотой не оборачивается кровавой явью или кошмаром, от которого пресекается дыхание и останавливается сердце.

Отвратительный сон, который и пересказывать не хочу. Просыпаюсь как от толчка. Сердце подпрыгивает до горла. Вокруг чернильная темнота. Далекий рев ночного байкера. На автомате поднимаюсь, иду в сторону кухни, пью воду из чайника, втыкаю в розетку вилку приемника.

Ужас… Главред «Эха Москвы» примчался в студию и притащил с собой «деда Пархома». В Париже в эту пятницу, в ночь на тринадцатое подонки устроили стрельбу по людям в кафе и на концерте. Куча трупов.

Включаю ночник. Без двадцати пять утра. Два эхомосковских болтуна после комментирования множественных терактов в Париже сбиваются на обычные… антирусские разглагольствования. Мысль о том, что общий безжалостный террористический враг должен объединить страны и народы, никак не приходит в головки двух радиопровокаторов. Превозносят ЭФФЕКТИВНЫЕ действия парижских силовиков и ноги вытирают о наших борцах с террористическими подонками. Венедиктов читает с новостной ленты о поджоге центра для беженуев в городе Кале. Пархом уточняет: «Кто это сообщил?». Венедиктов отвечает: ТАСС.

Пархом: «Ну, если это наш ТАСС, то это скорее всего вранье».

Стрекочут еще о чем-то четверть часа.

Венедиктов читает подтверждение о поджоге. На этот раз ссылается на сообщение «Франс пресс».

Пархом: «Ну, если «Франс пресс», то это значит правда»…

Манки прерывает эту паранойю, приглашая меня на прогулку. С кряжтением одеваюсь, обуваюсь, вывожу пинчериху на улицу. Оранжевые фонари горят вполнакала. Тишина у нас. А в Париже террористический погром и ночь ужасов.

Vale.