Крик дубравы

Стоял жаркий летний день. Солнце медленно катилось к закату, слегка касаясь своими невыносимо жгучими лучами верхушек могучих дубов-великанов . Довольный грибной удачей, уставший, но с приподнятым настроением, я шёл луговой тропинкой вдоль опушки леса домой. Невдалеке показался одиноко стоящий дуб с густой ярко-зелёной кроной. И я подумал: «А неплохо бы под ним отдохнуть от духоты и зноя, заодно перекусить не помешает...».
Поравнявшись с деревом, почувствовал приятное прикосновение блаженной прохлады, и не раздумывая, спасаясь от палящих лучей, быстро нырнул под густую прохладную крону.
С наслаждением вдыхая терпкие запахи старой коры и соцветья лесных трав, вытянув от долгой ходьбы ноги, блаженно привалился к шершавому стволу дерева. Прикосновение лёгкого ветерка , листва и приятная прохлада навеяли приятные размышления:
 – А ведь здесь же , по этим тропинкам, лугам и дубравам, наверное, не раз ходил сам Лев Толстой? – подумалось мне. – И кто его знает, может быть, он ласково прикасался своими добрыми руками вот к этим дубам-красавцам, которые стали невольно молчаливыми свидетелями той далёкой поры? И конечно же, он мечтал, что этим дубравам, на радость потомкам, жить многие века и украшать окрестности своим величием и красотой…
Мои размышления неожиданно прервал голос незнакомого мне грибника. Предо мной стоял невысокого роста, худощавый, бодрого вида старик. Одет он был в изрядно выгоревшую и поношенную штормовку. Держал он на изгибе локтя старую дермонтиновую сумку, на дне которой виднелось десятка два розоватых сыроежек. Коснувшись суковатой палкой моего наполненного лукошка, спросил:
 – А, что, далече был?
 – Да, там, за «Белой будкой», на семнадцатом километре, – ответил я.
И кивнув сторону моего лукошка, он продолжал:
 – А белых нет?
 – Нет. Всё больше лисички да подберёзовики.
И лукаво подмигнув, мой собеседник с сожалением сказал:
 – В былые времена грибов, да ягод здесь было полно, хоть косой коси, а нынче вот , смотри –  на суп едва набрал. И нахмурив брови, печально вздохнул:
 – Вот и лес теперь не тот, что был прежде.
 – А какой же он теперь? – усмехнулся я.
 – А ты погляди, открой лучше глаза,  – пробормотал обиженно старик,  – ты хотя бы раз слыхал, как кричит дубрава?
И поправив козырёк своей старой замасленной фуражки, кивнул в сторону леса.
 – Ты только взгляни , что делается в лесу. Сколько погибших там и засохших деревьев?  – и помолчав, добавил,  – и всё это потому, что сосед-то у нас Щёкинский химкомбинат, – отсюда и беды. Гибнет природа,кричат леса и дубравы. А защитить их некому…
Не попрощавшись, старик заторопился , быстро застегнул штормовку, опираясь на палку, широкими шагами направился к поезду на станцию Рвы.
А я долго смотрел ему вслед, пока его худощавая фигурка не скрылась за дальним поворотом.
И уже, проходя лесом мимо верхнего пруда, что за «стрельбищем», неожиданно увидел весьма печальную картину. Вдоль и поперёк тропинки валялись десятки погибших деревьев. Многие деревья сиротливо стояли с голыми засохшими верхушками. Внезапно налетевший не весть откуда свежий ветер стал безжалостно раскачивать эти дубы-великаны.
И они, раскачиваясь, жалобно стонали и своим печальным криком словно взывали о помощи. И тот печальный крик громким эхом доносился до самого Яснополянского лесничества и Щёкинского химкомбината, как мне тогда показалось, острой болью отзываясь в моей душе.
Виктор Савостин.
1988.