Сладкое местечко

                12+
          

Кто бы знал, как мне хорошо сейчас живется. Десятки долгих лет я ждал такого тихого неброского счастья.

Вечером засыпаю со счастливой улыбкой на губах. Наутро с такой же улыбкой просыпаюсь. А всё потому, что сплю в своей постели, постели детства. Детство – самая счастливая пора в жизни человека. Ты родителями надежно защищен от повседневных житейских забот: тебе не надо думать об одежде, тебе не надо заботится о пропитании. Поэтому ты имеешь возможность часами мечтать о прекрасном будущем. Хотя самая прекрасная пора для тебя – сейчас и здесь. Но ты, как всякий счастливый человек, своего счастья не понимаешь. Ты вечером ложишься в постель и засыпаешь с улыбкой от сладких грез о будущем. О будущем не обязательно далеком. Может быть, о том, которое совсем рядом, которое наступит завтра утром. Ты пойдешь на рыбалку с друзьями на Иртыш, ты поймаешь на закидушку огромного осетра. И все в деревне будут – нет, нет не завидовать тебе, – все будут долго вспоминать о твоем улове. Деревенька Березовка, небольшая сибирская, основана вятскими переселенцами, общинниками по духу. Здесь не принято завидовать людям черной завистью,  здесь не принято желать другим несчастья при удаче. Здесь принято восхищаться умением человека, его везением, которое случайным не бывает, – бог-то, бог, да и сам не будь плох –  при любом успехе. Хоть большая пойманная рыба, хоть быстро срубленная красивая неугарная баня. Правда, сейчас с деревенскими совершенно не вижусь. Каждый сам волен выбирать пространственно-временные дорожки. У кого есть желание, тот по-прежнему живет общиной, а у меня такого желания нет. Мне пока и без свиданий с земляками хорошо.

Господи, наверное, ты один во всей вселенной знаешь, как мне хорошо!

Утром я всегда высыпаюсь всласть. Бодрым и отдохнувшим встаю часов в восемь-девять. Меня не будильник будит – хорошее настроение. После непременного кофе с молоком сажусь за компьютер. Впрочем, так, чтобы сразу уселся за компьютер, происходит летом. Зимой, прежде чем начать стучать по клавиатуре, растопляю печку. Трубы водяного отопления чистые, накипью не забитые. В прихожей, избе – по-нашему, и горнице  родительского пятистенника нагревается быстро.

Часа три-четыре набираю рассказ или  очередную научную статью. Иногда делаю перерыв на тридцать-сорок минут. Для физзарядки. У меня шикарная коллекция гантелей и эспандеров; перекладина закреплена тут же, в доме, на косяках дверного проема между избой и горницей. Разогнав кровь в мышцах, опять сажусь за компьютер. Неплотный то ли завтрак, то ли обед выпадает на час дня. Нормальные люди в это время обедают, а я завтракаю, отсюда и путаница. Меню однотипное. Ставлю в микроволновку тарелку с котлетой и картофельным пюре или чашку с пельменями. Наскоро строгаю салат из свежих огурцов и помидор. На десерт – пирожок с начинкой из малинового варенья. Такие мастерски готовила моя ласковая бабушка Оля. По ее рецептуре слеплен и тот, который сейчас пойдет под чаек. За едой смотрю новости по телевизору. Желудок испортить не боюсь. Он тут никогда не заболит.

После еды часок отвожу на легкое чтиво: газету или журнальчик. Если увлекусь, то читаю до позднего  вечера, делая небольшие перерывы для полдника и ужина. Часа полтора-два отдаю на вечерние телефильмы. Иногда листаю монографии и справочники. Слава Богу, с доставкой сложностей не возникает. Отправил заказ по Интернету – и, кажется, глазом не успел моргнуть, на твоем столе нужная книжка лежит. Я старомоден. Люблю листать бумажные страницы, отмечать закладками нужные развороты. Цифровые варианты тех же изданий на экране планшета вызывают какое-то необъяснимое отторжение.

Но так, чтобы стихийно зачитался с обеда до вечера, случается редко. Для долгого чтения взахлёб существует специальный график. Примерно  один день в неделю отвожу для полной неги организма. Пусть что хотит, то и творит. Пятнадцать-шестнадцать часов подряд могу отдать чтению незатейливого фантастического боевика или просмотру по телевизору пустого многосерийного фильма. Во все остальные дни недели после полуденного чтива отправляюсь, как шучу сам с собой, «возделывать поле».

Оно у меня великовато для деревенской придомовой усадьбы – около гектара. Одну половину занимает огород под картошку. Другая половина поделена на две равные части между огородчиком, так называю участок под овощи, и садом. Работа мне не в тягость. Я агроном по образованию и ботаник широкого профиля по общей любви к растениям. Когда сентиментальность накатит – лепестки цветов целую нежнее, чем когда-то целовал женщин.

У меня хороший набор сельской техники. Маленький колесный трактор, маленький плуг, маленькие картофелесажалка и картофелекопалка. И много еще чего, включая газонокосилку, стоит в моем гараже. Тоже всё маленькое. Я ж в удовольствие работаю, а не ради производственных рекордов. Впрочем, рекорды есть. О более высокой урожайности картофеля, чем на моем огороде, мне пока ни читать, ни слышать не приходилось.

В поле я тружусь по-разному. Когда час-полтора, когда – пять часов. Все зависит от желания работать. В охотку – и трудится сладко. Сладость пропала – иду гулять. Вокруг своего поля. По его окружности у меня проложена тропинка. Как у Чарльза Дарвина. Зимой люблю на максимальной скорости промчаться по кругу на лыжах.

Нет желания гулять вокруг поля – вывожу из гаража велосипед, мотоцикл или маленький джип. Все зависит от того, куда собираюсь поехать.

Велосипед достаю, если к деревенскому кладбищу хочу мотнуться. Километр пути. Там у меня два дела. Ухаживать за родительскими могилками и смотреть, как в болоте под увалом обстоят дела на опытной делянке. Работаю над новыми расцветками венериных башмачков. Красивее болотных венериных башмачков я цветов не знаю. Не зря они к орхидеям, царицам растительной красоты, относятся. А работать с ними не у всякого терпения хватает. Долго семена прорастают. Иной раз всходов лет пятнадцать ждать надо. Пусть, мне на сроки плевать, торопиться некуда.

Биологию венериных башмачков изучаю так тщательно, как никто на Земле. Обмеры, фотоснимки, зарисовки, ну и видеосъемки моторики лепестков при приближении дождя или заката. Мои видеофильмы, фотоальбомы и сборники научно-популярных статей о венериных башмачках в местной интеллектуальной сети, которую я по привычке называю Интернетом, считаются лучшими. А всё потому, что творю без спешки. Времени навалом.

Кроме венериных башмачков есть у меня – тут же, в болоте – еще одна забота. На совершенно бесплодном месте, где один камыш рос, клюквенную плантацию разбил. Раньше-то клюкву здесь наши, березовские, всей деревней брали. Повытаптывали ягодные кружавинки. Глубокие тропинки во мху пробили, вода в них стояла круглое лето. Некогда богатые клюквой места сплошь камышом взялись. Не стало хватать солнца для ягоды. Исчезла до последней клюквинки. Я восстановил экологическое статус-кво. Двадцать гектаров мшистой равнины плодоносят, как никогда прежде. Тут же, среди ягодных угодий, создал шесть кедровых островков. Летом заготавливал глину, песок и перегной, смешивал в определенных пропорциях. Зимой, летом-то топко, на тракторной тележке завозил приготовленную смесь в намеченные места. Весной с её помощью чуть поднимал участок. Засаживал его мхом и трехлетними сеянцами кедровой сибирской сосны. Такие стройные деревья поднялись – смотреть любо-дорого. Шишка отменная. И на корне кедры-великанши посидеть одно удовольствие.
 
Если не тянет в болото, то на мотоцикле отправляюсь на Иртыш купаться. Он в трех километрах от Березовки течет. Река быстрая, шириной пятьсот-шестьсот метров. Махнешь на тот берег и обратно – настоящим мужиком себя чувствуешь. Иногда рыбку ужу. Я ж не робот. Я человек. Человек, который десятки лет ждал счастья – счастья жить в свое удовольствие, никому не мешая. И вот случилось. Живу как в доброй скучной сказке, где молочные реки с кисельными берегами и совершенно не водится злодеев, поэтому к подвигам готовиться не надо и бояться совершенно некого. Тишь да благодать… Никаких стрессов!
 
А джип завожу, когда захочу прокатиться по проселочным дорогам. Они у нас, в тайге на севере Сибири, по гривкам да узким вязким буеракам между гривками проложены. Пробуксовка нервы тонизирует. На джипе еще в парикмахерскую езжу. Единственный случай, когда так и не научился обходиться без людей. Стригусь наголо, чтоб никого снова месяца три не видеть.

Не скажу про себя, что не люблю людей. Просто мне без них лучше. Не спокойнее, а именно лучше. Комфортнее. Уютнее. Настрадался я от гомосапиенсов. Жил по евангелиям. Врежут по левой щеке, подставлял правую. Не от рождения благородством наделен, судьба покладистым сделала.

Беды мои с интерната пошли. С интернатом – в одиннадцать лет – детство мое и кончилось. Оно кончилось, когда закончил начальную школу. Не было в нашей крошечной Березовке средней школы. Средняя школа находилась в соседнем большом селе. Там же – интернат, длинное одноэтажное здание с полутора сотнями человек внутри, свезенными из десятка разных малых деревень. Я среди них физически самый слабый! Мой характер сломали быстро. За неделю. Уроки унизительного существования начались с первого интернатовского часа. Пацана года на два постарше плечом задел. Случайно. Он мне поддых. Я ему сдачи. Он бил меня до тех пор, пока я не прекратил сопротивляться. Потом жестокие уроки повторились еще несколько раз. Я быстро усвоил манеру поведения: тебя обидели – спрячься, перетерпи. Меньше неприятностей, меньше боли. Унижений, само собой, больше, тебя все презирают. Это обидно. Но это не больно!

С тех пор я шел по жизни вечной жертвой. В оправдание себе, будучи уже взрослым мужиком, придумал теорию о живцах Бога. Дескать, Бог сознательно выделяет категорию людей-живцов, служащих приманкой для негодяев. Ведь негодяя нельзя в Ад определить, если он ни одного по-настоящему подлого поступка за свою жизнь не совершил (вдруг так получилось). Для выявления негодяев по характеру и служим мы – живцы для греховодников. Увидит кто-то из них такого – слабенького беззащитного человечка – и не сможет устоять, чтобы не обидеть. А в небесных скрижалях его пакость ангелы навечно зафиксируют.

Судьба у меня сложилась все-таки не самым печальным образом. Детство пережил, с ума не свихнувшись. Другие ребятишки, с похожими на мой характерами, – мягкие, поддатливые, неагрессивные – психически больными из интерната выходили. Затюкивали их до самой нижней грани человеческого достоинства.

Я дома душой отдыхал. С родителями повезло: нравоучениями не допекали. Интернатовских на субботние день и ночь в родную деревню отпускали. Чтоб в бане помылись, одежонку сменили. Еще книги от невзгод прикрывали – читал запоем. А чем реже на глаза балбесам-дуболомам попадаешься, тем меньше трогают. Мечтательность, как форму ухода от реальности, развил до высочайшего предела. И выдюжил. Хорошо учился. Физкультурой много занимался. На дверных косяках на виду у всех, в интернате укромное место фиг найдешь, до изнеможения подтягивался, от стульев отжимался. Насмешки сносил с терпением древнеримских стоиков. Сила мало помогает при дракам, в них агрессия важнее, зато профилактика хорошая – не каждый сунется к более сильному.

Да, я – вечная жертва. Но не дурак! Потому не сказать, что бы жизнь у меня складывалась совсем уж серо или буднично. Всего хватало. Свиста натуральных пуль над головой в «горячих точках», ярких приключений в тяжелых экспедициях, умных дел в серьезных сельскохозяйственных проектах. Даже страстные романы с красивыми женщинами, как ни странно, иногда случались.

Другое было плохо – все мои достижения мучительной долгой болью через душу оплачивались. Как-то все так переворачивалось, что в чужих глазах и чужих речах все мои белые благие дела превращались в черные. Скажем, я и трое моих знакомых через страшные таежные дебри без продуктов, по плану специальных исследований, месяц продирались, а когда выбрались к людям, то оказалось, что приятели вели себя как истинные герои, а я – как жалкое ничтожество. Не всегда это, скажу в оправдание друзьям и коллегам, по чьему-то злому умыслу происходило. Теория вероятности играла не на моей стороне. Все самое худшее, что пролетало мимо других, сваливалось на меня. А следом летели насмешки: «лошара», «сопледуй», «пентюх неповоротливый». Крыть нечем. Только сердце в кулак зажать.

А сейчас мне хорошо. Людей рядом нет. Счастлив безмерно! И Бога, при всей своей набожности, вспоминаю редко. Нет повода его тревожить. Притом я твердо убежден, что Господь на меня за такое беспамятство не обидится. Ему же забот меньше.

Я довольствуюсь, как давно привык, малым. Меня не раздражает треск древнего родительского холодильника. Меня не угнетают старые микроволновка и газовая плита. Мне не в тягость печку дровами  топить, обходиться без душа – баня есть.

Мне хорошо, что могу писать и править написанное вволю, без сроков для сдачи рассказа в текущий номер журнала или книги в печать. Мне не надо думать, где достать деньги на оплату «коммуналки» и покупку еды на ближайший месяц. Мой маленький холодильник всегда полон котлетами, молоком и овощами с фруктами. На полках архаичного буфета всегда есть сахар, серый хлеб, пакеты с крупами и пирожки с начинкой из малинового варенья. В одежде недостатка тоже нет. В платяном шкафу висит костюм и смена из трех рубашек. Я умею обходиться малым. Но мне большего и не надо. Я счастлив другим.

Мои статьи, рассказы и книжки медленно и редко доходят до нутра Интернета. Зато в строчках сладко копаюсь до бесконечности. У многих моих произведений нет ни одного читателя. Пусть. Для меня не столь важно, что бы их читали, для меня важно, что я их написал. Еще в местной Сети хорошо то, что никогда не публикуются отрицательные злые рецензии. Всегда – рецензии-советы, рецензии-похвалы или рецензии-напутствия.

Я понимаю рецензентов, я тоже люблю быть добрым.

Девяносто процентов выращенной на своем огороде картошки и столько же процентов клюквы, собранной с собственной болотной плантации, отправляю другим. Здесь подобные вещи делаются просто. Достаточно на доску объявлений в Сети поместить записку: «Картофель и клюква затарены. Ждут потребителей». Я никогда не видел, кто забирает картошку и клюкву. Утром на поле, где стояли полные мешки, нахожу мешки пустые. Только и всего. Я снова счастлив: я – не дармоед!

Мне уже не шлют по Интернету весточки о встречах и переписке. Когда-то слали, я их отклонял. Не хочу общаться с людьми даже посредством букв. Это не значит, что я не люблю людей, мне просто без них лучше.

Рай тем и хорош, что если ты вдруг попал в него, то жизнь выбираешь по собственному вкусу. Даже если вкус у тебя странный. Знаю, о чем говорю. Я в Раю давно обжился, я в нем, если верить электронному табло в прихожей,уже семьсот лет нахожусь. Тут главное – не мешать другим жить в свое удовольствие. У людей, у каждого отдельного человека, свои представления о том, как жить в свое удовольствие. И здесь каждый живет в свое удовольствие. В свое! А не чужое! Это и есть Рай.

И в этом весь Рай!

И больше ничего.