Новогодний подарок

           Приближался Новый год, и мы с моим другом Львом Борисовичем Шерхановым решили встретить его вдвоём. Лёва был известным гипнотизёром, и ему просто хотелось отдохнуть от ежедневного наплыва пациентов. Снабжение населения продуктами в то время было отвратительным, на прилавках магазинов не было ничего, кроме серых, почти несъедобных макарон. В канун Нового года отцу посчастливилось выстоять в очереди килограмм варёной колбасы и пять порций свиных костей с оставшимися на них кусочками мяса. Мама сварила их, ободрала мясо и испекла пирог. Ещё она испекла бисквит из картофельной муки – пшеничную муку продавали только участникам ВОВ по два килограмма в руки.

     За два часа до боя Курантов раздался осторожный звонок в дверь. На пороге возникла миловидная девушка лет двадцати – Наденька – технический секретарь обкома КПСС. Она была немного болтлива, но её миловидность искупала этот недостаток.

      - Еле отыскала Вас, Лев Борисович. Вам придётся поехать со мной, - сообщила Наденька – это распоряжение главного (т.е. первого секретаря обкома партии). Он хочет своим гостям подарок к Новому Году преподнести, то есть Вас, чтобы Вы их сеансами гипноза развлекали, - тараторила Наденька, явно превышая свои полномочия.

      Зелёные глаза Лёвы потемнели от гнева, но он сдержался.

      - Откажись, – прошептал я.

      - Не могу, – ответил Лев, – мне скоро диссертацию защищать, характеристика будет нужна.
 
     Он быстро оделся, проклиная в душе всё высокопоставленное начальство, и вышел вслед за Наденькой. Наш праздник был безнадёжно испорчен.
 
     Через четверть часа они уже входили в квартиру первого секретаря обкома Величаева Кузьмы Семёновича. Гостей у него было немного: только самые необходимые люди, разумеется, с жёнами. Это были начальник продовольственного снабжения Толстозаденко Остап Захарович, второй и третий секретари обкома и непременный страж их здоровья, главный врач больницы четвёртого управления, где лечилось только начальство, - Страчков Василий степанович Степанович. Вот им-то в виде новогоднего сюрприза и хотел преподнести Величаев известного врача-гипнотизёра. Сам Величаев был высокого роста, крепкого телосложения, в расцвете лет. Глядя на него, можно было видеть этакого ухаря, типичного русского мужика, в прошлом первого парня на селе – выпивоху и дебошира. Так же ухарски он завышал показатели достижений сельского хозяйства, благодаря чему область хронически испытывала недостаток продовольствия.

      В гостиной был накрыт праздничный стол. Над всем царил Толстозаденко. Он суетился, бегал вокруг стола, указывая, что и где надо поставить. Шикарно накрытый стол невольно притягивал взгляд. Чего тут только не было: бутылки шампанского чередовались с коньяками лучших марок, фрукты горками возвышались в хрустальных вазах, отражаясь в тарелочках с заливными языками. Каждый из гостей – кроме Шерханова – счёл нужным произнести тост за здоровье хозяина дома, который, снисходительно улыбаясь, бокал за бокалом пил коньяк, при этом нисколько не пьянея.

      Шерханов держался корректно и щепетильно, соблюдая отведённую ему роль. Несчастный же Страчков, который привык целиком отдаваться каждому начальнику в отдельности, смертельно боялся обойти кого-нибудь вниманием, когда они были вместе. Он метался от одного к другому, каждому улыбался, с каждым старался заговорить, пока третий секретарь не крикнул ему грозно:

      - Прижми хвост и не мельтеши!

     Тогда он с видом побитой собаки устроился в углу, готовый, однако, не только встать на задние лапы, но и вылизать зад своим хозяевам.

     Шерханову всё это было глубоко противно. И когда, наконец, все дружно решили развлечься сеансом гипноза, он подумал злорадно:

      - Получите же вы новогодний подарок!

     Сеанс гипноза прошёл великолепно. Гипнотизёр работал вдохновенно и, как видно, с удовольствием. Гости в состоянии сна переживали неземное блаженство, испытывая все прелести воображаемой экзотики. И только некоторым лицам гипнотизёр шепнул на ухо нечто такое, что должно было остаться в подсознании после пробуждения. Гости были премного довольны сеансом, благодарили Величаева за подарок, снисходительно похлопывали Шерханова по плечу, выражая этим высшую степень начальственной милости.

     Не желая больше оставаться в этом обществе, Лев Борисович вежливо попрощался со всеми и покинул хоромы первого секретаря.
     Лев уже замерзал на трамвайной остановке, когда, наконец, подошёл почти пустой дежурный трамвай. Шерханов сел у окна и от усталости задремал. Его разбудил голос, прозвучавший у самого уха, рядом с ним стояла бойкая старушенция и с негодованием глаголила:

      - Напьются чуть свет и спят, где попало, нет, чтобы место уступить пожилому человеку.
 
     Шерханов быстро пересел на другое сиденье, а бабка с победоносным видом уселась на его место.

     Лёва вернулся от Величаева, когда уже наступил Новый год и мы продолжили праздник.

      Первым ощутил «подарок» гипнотизёра Толстозаденко, когда, проснувшись уже вечером, хотел съесть свой любимый бутерброд со сливочным маслом и паюсной икрой. После первого же проглоченного куска он стал мучительно икать. Решив прекратить икоту при помощи питья мелкими глотками кагора, Толстозаденко стал икать ещё сильнее и, наконец, снизойдя до стакана простой воды, прекратил это мучительное явление. Когда же он начал завтракать заливными говяжьими языками, икота возобновилась с новой силой.

      - Что за чёрт! – подумал Остап – Объелся я вчера, что ли?

     Однако голод давал себя знать. Толстозаденко угрюмо жевал корочку хлеба и с удивлением заметил, что больше не икает.

      - Но не могу же я питаться только хлебом, – с тоской думал Остап, – нужно сходить к врачу проверить желудок, а пока корку сосать придётся. 
     И, напевая себе под нос: «Сухой бы я корочкой пита-ался-а-а», Толстозаденко направился в больницу.

      Величаев заметил «сюрприз» не сразу. Открыв глаза и сладко потянувшись со словами: «Господи помилуй», он не обратил на это внимания. Когда же вся семья собралась за столом, и начали обсуждать вопросы, связанные с предстоящим выступлением на областном пленуме, слова Божьи поминутно срывались с его уст. Жена удивлённо поглядывала на Величаева, не зная, то ли осуждать новую прихоть мужа, то ли не обращать на неё внимания. Когда Кузьма наконец взорвался:

     - Да что это со мной?! Привязалось ко мне это «Господи помилуй».

     Его тёща, простая женщина, тайком державшая иконку у себя под подушкой, сказала проникновенно:

      - Бога забыл, батюшка, вот он о себе и напоминает.
 
     Больше всех был наказан Страчков. На следующий день утром, будучи в великолепном настроении, побегав по больнице и накричав на невропатолога, он отправился в обком нанести визит первому секретарю и справиться о его здоровье. Но, войдя униженной походкой в кабинет Величаева и начав произносить приветственные слова, вдруг с ужасом ощутил у себя в животе движение кишечных газов, которые вскоре с грохотом вырвались у него из заднего прохода.

      - Господи, помилуй нас грешных, – неожиданно произнёс первый секретарь.

      - Боже, это конец! - побледнев, прошептал Страчков и, стукнув себя кулаком по животу, пулей вылетел из кабинета.

 - Как всё странно, – подумал Величаев, привалившись к спинке кресла.

Прибыв в больницу, Толстозаденко по привычке зашёл к главному врачу. Тот, развалившись в кресле, поучал пожилую медсестру. Увидев начальника снабжения, Страчков махнул рукой медсестре, и она исчезла из кабинета. Приняв угодливую позу, он вскочил с кресла и со словами приветствия устремился навстречу Толстозаденко, но его опередили с грохотом вырвавшиеся из заднего прохода газы. Бедняга схватился за живот руками…

      - Животом мается, – уважительно подумал Толстозаденко и пошёл к терапевту.

     Врач – женщина средних лет с усталым лицом – внимательно расспрашивала его, после употребления каких продуктов возникает икота. Остап молчал, делая вид что вспоминает, а на самом деле думал:

      - Ну, как я скажу, что ем говяжьи языки и прочие деликатесы? Ведь она-то их не ест. Вот мы, начальство, лечимся у врачей и считаем, что этим одним уже делаем им одолжение, а нет, чтобы позаботиться о снабжении их хотя бы необходимыми продуктами.

      - Не помню, – мрачно сказал Остап.

     Врач выписала ему микстуру с бромом и валерианой и посоветовала больше гулять. Толстозаденко поблагодарил её и осторожно намекнул:

      - Может, приобрести что хотите, ну…продукты какие…

      - Нет-нет, что Вы, спасибо, – со страхом отказалась врач.

     Страчков строго запрещал пользоваться услугами пациентов.

          Близился час открытия областного пленума. Великолепный, сверкающий люстрами зал был переполнен. Многочисленные секретари обкома, горкома, райкомов, сельские партийные работники – вся эта армия празднично одетых людей гудела, как пчелиный улей. Отдельной группой толпились комсомольские работники: члены обкома, горкома, райкомов, освобождённые секретари крупных комсомольских организаций. Лысины их довольно блестели. Толстые зады обтягивали модные джинсы, над которыми свисали начальственные брюшки. Они похлопывали друг друга по плечам, обращались просто по именам. Все эти Славики, Вадики, пятидесятилетние Вовики сплетничали, паясничали, делились успехами своих внуков. На сцену толпой поднимались завсегдатаи президиума, кое-где разбавленные дворниками, доярками, механизаторами с приставкой «знатные», которые были ещё в состоянии похмелья, поэтому их под руку вели ответственные работники райкомов, усаживая на стулья и демонстрируя этим свою «близость к народу». Колокольчик председателя давно призывал зал к тишине.

     На повестке дня был доклад первого секретаря обкома. На трибуне возникла его величественная фигура. Двадцать минут не смолкали приветственные овации, затем наступила тишина.

      - С Божьей помощью все мы трудимся на благо Родины и народа, – начал он.

     По залу прокатился одобрительный гул.

      - В прошлом году Бог послал нам засуху за грехи наши…

      - Как прост и остроумен, – умильно шептал третий секретарь второму секретарю, – старину почитает.
 
     По окончании доклада зал долго шумел оглушительными аплодисментами. После перерыва обсуждали вопросы транспорта и продовольствия, в частности, сколько килограммов освобождённых от мяса костей можно будет «выбросить» к следующему празднику для продажи населению. И каждый выступающий, подражая первому секретарю, как можно чаще старался произносить имя Господа нашего. Итак, все постепенно привыкли к новой странности первого секретаря, да он и сам перестал замечать вырывавшиеся у него поминутно Божьи слова.

     Зато несчастный Страчков страдал ужасно. Убедившись, что при каждом личном контакте с начальством из его заднего прохода вылетает неприличный звук, он как-то весь сник, стал ниже ростом, высокомерие его исчезло, тайно лечился у невропатолога – не помогло. Наконец, Страчков лёг в отдельную палату своей больницы, но начальство приходило его навестить, и муки возобновлялись. Пробовал затыкать задний проход ватным тампоном. Правда, звук получался более глухим, но зато ему предшествовало таинственное «пф-ф-ф», что заставляло собеседника заглядывать под стул или под кровать.

      Время шло, наступила весна, но и она не принесла ему радости. Никакое лечение: ни физиотерапевтические процедуры, ни лечебная физкультура не приносили исцеления. Он мрачнел, худел, стал замкнутым, а контакты с начальством поручил своему заместителю.
 
     Обращаться к психиатру Страчкову было как-то зазорно, к тому же он боялся огласки. Однако состояние кишечника вынудило его посоветоваться с психиатром, и тот предложил сеанс гипноза. Гипноз… как же он раньше не догадался?! Только нужен очень опытный гипнотизёр, ибо в случае неудачи уже ничто не поможет. И тут Страчков вспомнил о гипнотизёре, который был на Новый год у первого секретаря, и так блестяще провёл сеанс гипноза. Вот только фамилия его выпала из памяти. Нужно срочно позвонить Толстозаденко, возможно, он помнит?

     Но Толстозаденко не помнил, он, как говорят врачи, ушёл в болезнь. Бедняга похудел на десять килограммов, соблюдая вынужденную диету, и теперь его комплекция не соответствовала фамилии. Питался он хлебом и купленным в соседнем магазине молоком, жидким, не оставляющем молочных следов на бутылке, так как жирное молоко, привезённое из деревни, вызывало икоту. И вот однажды, плюнув на всё, он наелся мясного супа, съел всё мясо из тарелки и… не икал. Сначала Толстозаденко, уставившись в одну точку, ждал икоты, как ждут заклятого врага, но её не было. Тогда он заорал:

     Хивря-а-а! ( имя его жены ) Где ты брала мясо?

      - Да вот мимо рынка шла и купила у частника, – испуганно проговорила та.

      - А раньше где брала?

      - Как где? Из стола заказов привозили, тот, что для начальства.

      - Долой стол заказов! Бери продукты на рынке. Баста! – прорычал он и блаженно закрыл глаза.
    
     А между тем в Москве заканчивалось совещание первых секретарей обкомов. Оно проходило в министерстве сельского хозяйства в присутствии членов ЦК. Величаев ждал очереди своего выступления. Отдохнувший, одетый с иголочки, он чувствовал себя уверенно: цифры его отчёта были впечатляющими.

      - Слово предоставляется первому секретарю Н-ского обкома КПСС Величаеву Кузьме Семёновичу, – объявил председатель президиума.

     Глава области не торопясь поднялся на трибуну.

      - С Божьей помощью показатели этого года у нас превышают предыдущие, – по привычке начал он.

     Слушатели насторожились. Увлекшись докладом, Величаев не заметил, как всё больше хмурилось лицо министра.

      - К приближающемуся съезду партии, Бог даст, мы перевыполним наши обязательства. За здравие же руководителей нашей партии и всего советского народа Господу нашему помолимся-а-а, – протяжно закончил он.

     Жуткая тишина воцарилась в зале. Величаев недоумённо огляделся. На лицах присутствующих застыло выражение, которое бывает при погребении заслуженных людей.

     День спустя, выйдя из кабинета министра, где с ним проводили индивидуальную беседу, жалкий и униженный, Величаев направился в аэропорт. Не помня, как сел в самолёт, как вышел из него и очутился в правительственной « Волге», он мысленно твердил одни и те же слова:

      - Да, они правы… нужно лечиться… не соответствую должности, не соответствую занимаемой должности…Господи помилуй… Тьфу, чёрт…

     Не теряя ни минуты, Величаев ринулся к Страчкову за советом, как утопающий хватается за соломинку. Страчкова он нашёл в состоянии, не лучшем, чем своё. Не обратив на это внимания, а также на неприличный звук, воскликнул уже без прежнего высокомерия:

      - Слушай, помоги мне Христа ради, пропадаю ведь! Проклятые Божьи слова ко мне привязались, хоть давись…

      - Сам я погибаю, – ответил Страчков, – видишь, какая пакость ко мне привязалась, - впервые обратился он к первому секретарю, как к человеку, а не как к начальству.

      - Ну что ты сравниваешь! За громкое испускание газов из кишок ещё никого не увольняли, а мне вот по шее дали, чуть от работы не освободили и строго предупредили… Посоветовали пройти курс лечения у психиатра.

      - А мне вот к гипнотизёру советуют обратиться, может и тебе…- и тут Страчкова осенило: - Послушай, а когда ты заболел этим… словом Божьим?! - воскликнул он.

      - Да на другой же день после Нового года, – ответил Величаев, не понимая, куда тот клонит.

      - Да… да, – в полу-безумстве повторял  Страчков, – всё совпадает, ведь – это он! Этот гипнотизёришка нас погубил! Так бывает… Внушил, подлец, при помощи гипноза.
 
     Он бегал по кабинету, без смысла хватал предметы, переставляя их с места на место.
      - Порчу напустил, паскуда проклятый! – прорычал первый секретарь.

      - Да ведь это уголовная статья, – взвизгивал Страчков, – использование служебного положения. В суд его, подлеца!

      - Ну что ты мелешь, помилуй Бог, – спокойно прервал Кузьма излияния Страчкова, – Ну как ты следователю всё объяснишь- Ведь вся прокуратура хохотать будет! На весь Союз, не приведи Господи, как анекдот, прогремишь.

      - Да, верно, – согласился Страчков, – Тогда вызвать его! Заставить лечить!

      - Ну, нет, упаси Боже, с этой канальей уважительно надо обращаться, не то он такое внушит, что с трибуны не только «Господи помилуй», а частушку матерную споёшь или в штаны наложишь всенародно, на банкете, например.

     Через два дня оба пациента Шерханова постучали к нему в кабинет и убедительно попросили полечить их. Лечение прошло успешно, и они возвращались домой в отличном настроении.

     «Подарочек» мне подсунул дружок мой – третий секретарь, – думал Величаев, - А ведь не без корысти: сына своего, балбеса тупого, ко мне в обком на партийную работу просил зачислить. Зачислю я его теперь в обком… дворником.

     Страчков молчал и только счастливо улыбался. Его кишечник теперь освобождался от газов бесшумно.

     А третий пациент- Он исцелился сам, употребляя продукты, купленные в продовольственном магазине или на рынке.
     И если в Н-ске на прилавках магазинов начали появляться дефицитные продукты, то в этом повинна новогодняя шутка известного гипнотизёра.
     1978г