Любовь любовью, обед обедом, дело делом! Токмо так

             К Новому году мы начинаем готовиться задолго до его прихода. Главное в этой десятилетиями отработанной церемонии – возвыситься над праздничным столом с бокалом в руке и под бой курантов окропить шампанским своё самое заветное желание в дежурном двенадцатимесячном цикле вращения Земли вокруг Солнца. Я с некоторых пор превыше всех прочих маловероятно реализуемых прожектов ставлю скромное желание через ещё один прожитый год просто не опоздать к очередному новогоднему застолью. А дело было так…
      К той минуте холодного декабрьского вечера, когда от столичного ж/д вокзала лениво отвалил состав «Тбилиси – Ереван», я был не только рядовым пассажиром одного из пятнадцати вагонов, но ещё и автором русскоязычного перевода книги путевых очерков писателя Реваза Джапаридзе «Четыре дня в стране Наири». Гонорар я давно проел и щёки мои от гордости за проделанный труд не раздувались. Пожилая проводница купейного вагона, смерив меня и моего спутника критическим взглядом, без всякого стеснения негромко буркнула: «Под самый Новый год в Ереван могут ехать  или патриоты, или идиоты, или спекулянты».               
        Несомненно, мы у проводницы проходили по третьей категории. Четыре крупноразмерных картонных коробки с мандаринами на нижней полке нашего купе не давали ей повода думать о нас не лучше, не хуже. Мой лобовой вопрос проводнице «В каком году произошла Аварайрская битва армян с персами?» остался без ответа и тотчас же придал нам статус пассажиров первой категории. От попадания во вторую мы застраховались уже ближе к полуночи, отвесив проводнице щедрой мерой цитрусовых, ореховых и медовых грузинских новогодних вкусностей.
       Мой спутник, организатор и вдохновитель этой поездки, приходился мне шурином, то бишь, родным братом любимой жены, подставившим в трудную минуту, что называется, своё верное дружеское плечо. В пору повсеместной безработицы начала 90-х годов он выгодно укоренился на тбилисском рынке в качестве торговца автодеталями к тогда ещё не вымершим у нас советским легковушкам класса «Жигули-Лада-Самара». Владельцы этих роскошных средств передвижения постоянно кучковались у будки Игоря Майсурадзе, шарили глазами по прилавку, и найдя нужную деталь, до покупки непременно справлялись о погоде в той стране СНГ, откуда хозяин доставил её к месту продажи, - будто боялись, что дождь и снег могут привести товар в негодность.
       В обширную географию источников поставки дефицитного товара входил и особо предприимчивый работник ереванской базы автозапчастей, кладовщик Жорик Велицян. На почве общих коммерческих интересов деловые партнёры спелись до необыкновенной слаженности. Дуэту не нужен был лишний голос и я в ереванском вояже понадобился Игорю вовсе не для подпевок. Просто моя зычная «хабарда»* моментально рассекала толпу надвое, а обе руки без устали тащили килограммов сорок выкупленного у Жорика бесценного груза. Я здорово жалел, что так и не выведал у наших вокзальных курдов-грузчиков точные слова тайного заклинания. Молвит такой «муша»** что-то неясное вроде «вори-вори гоп», - и холодильник, гардероб или даже целый рояль сам сверхъестественно вскакивает ему на спину.
      В Ереване у меня всё было куда естественней: зацепил верхними конечностями неподъёмную ношу, поднял, пукнул и короткими перебежками, проклиная свою судьбу попавшего под сокращение штатов телередактора, устремился вперёд по направлению к Арарату. Вид двухвершинной разноуровневой горы действовал на меня умиротворяюще и повергал в философские размышления. Если малая вершина библейского Масиса, - думал я, - столько тысячелетий мирно уживается с главным большим пиком, то и мне вовсе не зазорно пару дней провести в услужении у дорогого богатенького родственника.
       Ровно через двое суток мы планировали вернуться назад, точно так же, как возвращались из боевого похода спартанские воины: со щитом или на щите. Дабы исключить второй вариант и вернуться живыми с новеньким «жигулёвским» капотом вместо щита, нужно было расположить к себе Жорика Велицяна помимо денежной массы ещё и массой новогодних подношений. Кроме того, окончательно мелкопоместного ереванского автодворянина сразили мои познания в арменологии, некогда позаимствованные у Реваза Джапаридзе. Фамилию генерала Андраника, возглавлявшего народное ополчение в 1915 году, надо сказать, не помнят даже самые продвинутые тбилисцы чистых сололакских кровей. А я как бы невзначай вспомнил – Озанян. Ну а когда пятилетняя дочка Жорика в четвёртый раз поскользнулась на мандариновой корке в его микрорайонной нижнешенгавитской квартире, стало ясно, что дело сделано, и моему позвоночнику от шеи до копчика по приезде домой потребуется очень долгая реабилитация.
       Ереван – город большой и красивый. Красоты армянской столицы нам демонстрировал брат Жорика и одновременно мастер спорта по боксу Вреж. Имя это в переводе на русский означает «мститель», да и к активным действиям  уже без  перевода призывает таким, что физиономию поневоле хочется руками прикрыть…  Попробуй тут иметь альтернативное мнение! Мы сразу согласились с тем, что бывшая ереванская площадь Ленина самая просторная в мире, и памятник отцу-Сталину, на место которого водрузили мать-Армению, тоже был самым высоким в Европе. Шутки шутками, но богатейшему архивному фонду Матенадарана действительно завидуют величайшие мировые манускриптохранилища, а к 301 году – началу христианизации Армении, иные ныне сильно европеизированные народы и впрямь только-только скинули набедренные повязки…
       Витрины ереванских магазинов уже вовсю светились гирляндами новогодних ёлок. Лебединое озеро в сквере около  оперного театра подёрнулось тонким льдом. Пар из ноздрей  лошади Давида Сасунского на привокзальной площади незримо замерзал на лету. Шёл снег. Экспедиция близилась к завершению. Наши головы побаливали после последнего коньячного обмывания удачной сделки и не сразу адекватно отреагировали на информацию о горном обвале у Санаина, фактически похоронившим возможность возвращения домой привычным железнодорожно-купейным манером. Избавившись от утреннего похмелья с помощью гомеопатии, командир экспедиции грустно заявил, что расходная часть общей сметы предприятия исключает воздушный перелёт и нам предстоит совершить автобусный бросок через сухопутное пространство братской республики.
       Гостиница «Ани» проводила нас в последний путь бесплатным стаканом чая и бутербродом с вкусной «микояновской» колбасой. И то, и другое мигом отправилось по назначению, отдавая благодарное должное выдающемуся уроженцу Санаина. Сталинский нарком Анастас Микоян перенял у Штатов лучшие технологии мясопроизводства, и он же, будучи уже искусным кремлёвским  дипломатом, разрядил напряжённость советско-американских отношений в период Карибского кризиса шестьдесят второго года. Не договорись тогда хрущёвский посланник с Джоном Кеннеди и Фиделем Кастро – над землёй вполне могли бы заискриться сполохи ядерной войны. Не допустившему её разгорания Анастасу Ивановичу, насколько мне известно, памятник в Ереване по сей день не соорудили. Не хотят земляки признать спасителем человечества подозрительно оставшегося в живых двадцать седьмого бакинского комиссара. Что ж, это их право.
       В неслабенько морозный полдень мы выехали из Еревана. В голове, не выходя за пределы одной извилины серого вещества, заезженно крутилось рязановское «у природы нет плохой погоды». Чрезвычайная мимолётность моей давней встречи с Эльдаром Александровичем – простите за невинную откровенность – в туалете московского Дома кино, помешала мне тогда поинтересоваться, насколько искренне это его песенно-поэтическое уверение?! Окунуться бы киномэтру в ереванскую предновогоднюю благодать образца 1992 года – не был бы так принципиален. Беспринципные водилы-дальнобойщики ниспосланную небом снежную благодать сочли за дурной знак и поставили свой транспорт на прикол. Автобусное сообщение между городами-побратимами тоже оказалось на грани разрыва. Восстановить братские связи решились два смелых армянских парня Камо и Седрак. Вопрошающий клич «Кто на Тбилиси?» в момент заполнил чрево «Икаруса» пассажирами, готовыми перенести все тяготы неблизкого пути. Знали бы они, что их ожидает!
       Жизнь прекрасна волнительной неизвестностью наступающих суток: кто встретится, кому улыбнёшься, кого поцелуешь?..  Но у путника в долгой дороге мысли о будущем сведены к простому желанию сегодняшним вечером добраться до дому и предстоящее утро встретить в своей постели.  Пассажиры «левого» автобусного рейса «Ереван- Тбилиси» встретили занявшуюся утреннюю зарю в креслах того же «Икаруса», который бравые пилоты Седрак и Камо обещались пригнать в столицу Сакартвело к исходу прошедшего дня. Однако, человек предполагает, а Бог располагает.               
       Столица Айастана, как я уже сказал, отпустила нас с миром. Спустя часа полтора относительно терпимой автобусной тряски наша предновогодняя дорожная эпопея переместилась в абсолютно непредсказуемую фазу. Маленький городок Апаран стал последним оплотом цивилизации перед тем, как отъехав от него с полдюжины километров, «Икарус» громоподобно чихнул, простуженно закашлялся, грузно осел и полностью обездвижился. Шофёр Камо на великом языке Месропа Маштоца начал горячо растолковывать шофёру Седраку важность своевременного техосмотра транспортных средств. Потом они поочерёдно копались во внутренностях автобуса, по непрерывно прибывающему снегу перебегая от его тяжёлой большефаровой морды к обвисшему крупногабаритному заду. Мотор не заводился.
       В ясную погоду с Апаранской равнины хорошо просматривается Арагац – самая высокая гора нынешней Армении. По легенде, на одной из её четырёх макушек возносил к небу молитвы христианизировавший страну Григорий Лусаворич. Тёмными ночами страницы молитвенника освещала висевшая на небе яркая негасимая лампада. Говорят, она висит и сейчас, но свет её доступен только посвящённым. Увы, ни я, ни мой шурин к таковым не относились. За окном «Икаруса» сгустились сумерки и свет надо было искать где-то в себе. К энергичному поиску память моя подключила замечательного армянского писателя Вахтанга Ананяна. В детстве я зачитывался его книгой «Пленники Барсова ущелья». Достаточно подробный пересказ повести моего тёзки о советских пионерах, достойно проявивших себя в ситуации, подобной нашей, быстро усыпив шурина, привлёк внимание миловидной дамочки в соседнем кресле.
       Соседка назвалась Танечкой. Она навсегда покидала Армению после десятилетней службы бухгалтером на недавно прикрытой атомной электростанции. Возникшая взаимная симпатия помогла нам скоротать остаток ночи в разделённой межкресельным проходом и посему печально несоединимой близости родственных душ. За ночь «Икарус» занесло снегом по нижние впадины колёсных дисков. Шофёр Седрак советовал пассажирам далеко не уходить  в забрезжившую рассветную муть без очень большой надобности, а малую надобность справлять тут же, у дороги. «Но если увидите следы ирбиса – мигом в машину» - добавил он. Кто-то раздражённо потребовал разъяснения: «Я твой армянский не понимаю»…  Лучше бы он молчал. Выяснилось, что ирбис и снежный барс – одно и то же лицо, ну или одна и та же звериная морда. О своих надобностях пассажиры вспомнили только тогда, когда из Алагяза приехал трактор, выволок на им же расчищенную дорогу наш «Икарус» и на буксире попёр в маленькую столицу армянского Курдистана.
       Новый год приближался с беспрепятственной быстротой. Ничто не нарушало его календарного графика. Не то что наш «Икарус»! Он давно выбился из графика, а по прибытии на поводу у трактора в Алагяз – из сил. Водители не отступились от попыток вернуть автобус к нормальной жизни и отправили его в местный автопрофилакторий чиниться, а нас, промёрзших измотанных пассажиров – в местный придорожный приют отогреваться. Профильную функцию постоялого двора для застигнутых непогодой странников нёс скособоченный домишко о двух небольших комнатах; в одной комнате стояло несколько железных кроватей с голыми матрасами, в другой – топилась печь и на стене красовалось домотканное изображение павлина – главного религиозного символа курдов-езидов. Кончался второй день мученического путешествия и пассажиров больше всего радовала перспектива провести ночь в горизонтальном положении, желательно – на отдельной кровати.
       Кто, как, где и с кем провёл ночь в алагязском беззвёздном отеле на занесённом снегом международном магистральном тракте, я рассказывать не стану. Кроватей было мало, путешественников много. Но все они, разумеется, не изменили элементарным нормам пуританского кавказского воспитания. Диковинная пышнохвостая птица на стене ни разу стыдливо не прикрыла глаза при виде вповалку спавших чуть ли не друг на дружке мигом отрубившихся путешественников и путешественниц. Знать, не такие видела она лежбища!
       Утром пассажиры погрузились в многострадальный, чудом оживший «Икарус», и он сам, без посторонней помощи покатил навстречу Новому году и последнему, как нам казалось, перевалу в безбожно затянувшемся странствии. Но нам это именно только казалось. Покатили мы к последнему… ночлегу в ещё одном провинциальном гостевом заведении и навстречу  двум труднопреодолимым перевалам. Через Спитакский наш «Икарус» кое-как перебрался, а на следующем, Пушкинском, нырнул с колеи в глубокий снег и вместе с десятком таких же «ныряльщиков» полдня ждал бульдозерной подмоги на мощном гусеничном ходу.
       Где-то в этих краях притомившегося путешественника Пушкина армянские крестьянки потчевали сыром и молоком. В нашем прощальном внутриикарусном застолье упор делался на водку, бастурму и копчёного севанского сига. Незамысловатое ассорти рисковало превратиться во взрывоопасную смесь. Так иногда случается, когда не хочешь обидеть хозяина дома. Хозяйка гостиницы старообрядческого посёлка Калинино – места нашей коллективной третьей ночёвки – напоила пассажиров тёплым молоком: чтобы, так сказать, крепче спалось. От сакрального продукта молокан в пору рождественского поста отказываться было некрасиво.
       Возможно, красота и спасёт мир. Но ещё вероятнее, что мир спасёт красота человеческих взаимоотношений. Спали мы крепко. Без страха за свои желудки и упрёка в адрес всех предновогодних снежно-белых ночей Армении, проведённых в  дорожных, стойко переносимых страданиях и нелёгком следовании духу вышеупомянутого, чуть-чуть мной подправленного, самого человечного нравственного постулата русской литературы за авторской подписью Фёдора Михайловича Достоевского. А затем было утро. И тридцать шесть часов до Нового года. Успели.


  *хабарда –  «посторонись», предупредительный возглас кавказских носильщиков.
**муша – рабочий-грузчик.