7. 4 Ночь после сражения. Адмирал Рей

****
В который раз природа ужаснулась, задумалась и замолчала. Она разочаровано смотрела на своё лучшее, непонимая, зачем всё это создавалось, потрачено столько времени, любви, энергии, а главное - результат такой примитивный….

Зарево ярко оранжевого заката догорало за хребтами альпийских гор, густая тьма аллюром поглощала пространство, вытесняя последние полутени.

Ярко засверкали южные звёзды, млечный путь, боясь утонуть, прочно зацепился за альпийские хребты, низко стелился над поверхностью моря.

Большая Медведица очертила границы Тулона, слепяще красиво  мерцала Северная звезда.

Небывалый штиль остановил всякие движения и звуки, всё замерло в каком-то странном ожидании вывода третьей самой могучей силы.

Над морем повис смрад сгоревших кораблей, удушливого порохового дыма, смолы, пеньки и ещё какого-то непонядного едкого запаха.

Духи утонувших кораблей сновали над самой водой, пытаясь найти пристанище, тысячи душ погибших моряков прощались с землей на время приютивших вечных скитальцев.

Давящую тишину нарушали стоны, проклятия, душераздирающие крики искалеченных молодых людей, заставляя оставшихся в живых содрогаться и страдать.

Тридцать восемь уцелевших имперских галер из восьмидесяти с переполовиниными экипажами, окружили поле сражения, направив пушки на французские военные корабли стоящие внутри кольца.

Из первоклассного флота Луизы Савойской насчитывающий двести пятьдесят девять единиц, осталось всего семьдесят четыре, половина из которых самостоятельно передвигаться не могли.

Победителям повезло больше, из двухсот восемнадцати на плаву оставалось сто семь бригантин и военных галер.

По условиям капитуляции, все военные корабли Франции с вооружением, передавались имперскому флоту, матросы и офицеры могли покидать суда и

отправляться на берег после сдачи бригантины испанской команде или после того как боевой корабль будет прицеплен на буксир.

Раненых моряков французы могли эвакуирывать на берег немедленно двумя лодками, которые нарушая морскую гладь, не обращая внимания на густую тьму, ретиво принялись за дело.

Этой небывалой победе были рады имперцы, но радость была какой-то горькой  и досадной, погибло более половины личного состава, раненных и искалеченных несчесть.

После переговоров с командующим королевским флотом, маркизом де Бержераком, капитан Рей де Гонсалес вернулся на свой флагманский бриг, медленно прошёл мимо раненых матросов на носовую часть, сел на ящик с  пушечными ядрами и задумался.

На душе у него был тяжелый осадок, разочарование и тревога. Каждое проклятие  и крик искалеченного, он воспринимал, как укор за неумелое руководство битвой и свою бездарность.

- Кто мог подумать, что так получиться, кто?- думал он, морща своё красивое лицо, нервно потирая руки,- я руководил сражением всего какой-то час не более, после всё пошло произвольно.

Рядом с ним, оперевшись на тот же ящик, сидел Маноло Куэнка, который понимал переживания своего шефа.

- Франциско, не принимай всё так близко к сердцу,- снимая свою шляпу, расправляя её перья, как его начальник, подувая на них ртом,- ты победил в этом сражении, это главное. Приказ императора выполнен, цена конечно огромная, но как иначе, для достижения цели иногда она не имеет значения.

- Маноло, мы потеряли больше половины личного состава,- наклонил голову капитан, оперев руки на колени,- а это более тысячи матросов и офицеров, флот небоеспособен.

- Завтра подует свежий ветер, разгонит этот смрад, пойдём на Геную, там произведём ремонт, пополним запасы пороха, ядер, продовольствия и на Барселону, где будет набран новый личный состав, так всегда далается,- похлопал по плечу своего друга Маноло,- и флот твой будет в полном порядке.

Тьма сгущаясь усиливала эффект удушья и тошноты стоящего смога, стоны и проклятия, крик сошедших с ума от боли искалеченных людей, создавли впечатления, что вы попали к вратам ада.

Близко к трём часам ночи, показалась смеющаяся луна, серебряной дорогой прочертив круг, где-то скрылась, никто не понял, почему так строго и скоро.

Капитан так и уснул на ящике для ядер носовой пушки, его адъютант долго содрогался от страданий людей, наконец, забылся, наклонив голову.

****