Всё пройдет

Пролог


… Пройдет и это (царь Соломон)
…Рано или поздно, так или иначе… (Макс Фрай)



      Она шла домой из школы, грустно повесив голову, поддавая носком неказистого ботинка кучки уже подтаявшего снега и шлепая по лужам. Небо было затянуто низкой облачностью так плотно, что казалось алюминиевой кастрюльной крышкой, которую кто-то положил прямо на крыши высоких зданий. Порывистый холодный ветер изо всех сил старался забраться под шарф, небрежно намотанный на шею девушки, наверное, шарфику тоже было неуютно, и хотелось согреться в тепле и спокойствии.

      Вот как раз тепла и спокойствия не предвещало ничего. В дневнике были проставлены отметки за прошедшую неделю, как это всегда бывало по пятницам, поэтому девушку дома ждала очередная порка за полученную по русскому языку двойку.

      Как всегда говорил выпивший лишку отец, что в восьмом классе, когда на носу выпускные или переводные, это кому как повезет, экзамены, надо собрать всю волю в кулак и полностью сосредоточиться на учебе, а не порхать в мечтах о мальчишках, которые еще пока ничем не могут порадовать такую красивую и статную девушку.

      Взросление у нее проходило бурно, рано сформировавшаяся высокая грудь и аппетитно округлившиеся бедра привлекали взгляды одноклассников уже года полтора – завистливые у девчонок и мечтательные, а то и откровенно масляные у мальчишек. Но дальше взглядов никто себе заходить не позволял. Один только юноша из десятого как-то заикнулся, что не прочь был бы проводить ее домой. Но когда выяснилось, что он имел в виду свой собственный дом, а не ее квартиру, "ретивый вьюнош" получил такой отпор, что наблюдавшие эту сценку ребята больше за все время учебы ни разу даже не попробовали повторить опыт неудачливого предшественника.

      Зато отец, который самолично порол ее за неуспеваемость, любил сначала огладить округлости дочкиных ягодиц, а уже потом отходить ее ремнем так, что сидеть было после порки на самом деле больно.

      В этот раз она шла домой, зная что ее ждет очередная порка, а потому шла она медленно, намеренно оттягивая момент расплаты.

      Дома отец был один, мать куда-то уехала по делам, хотя у нее сегодня не было смены, а она только этим утром вернулась из больницы после суточного дежурства. Девушка молча тихонько прошла в свою комнату, в надежде, что отец уже нализался до чертиков и спит в гостиной, где они с матерью спали. Но только она закрыла за собой дверь, как та снова распахнулась. На пороге стоял отец, опираясь на косяк и как-то нехорошо улыбаясь. Он молча протянул руку к ее школьной сумке и пошевелил пальцами, требуя выдать ему дневник. Девушка так же молча выполнила требование.

      Изучив оценки дочери, мужчина улыбнулся уже во весь рот, показывая свои нездоровые зубы, и, потирая руки, произнес хрипловатым голосом:

      - Ну, доча, готовься к порке. Заслужила, сама знаешь, - и начал вытягивать ремень из линялых несвежих джинсов с растянутыми пузырями на коленках.

      - Пап, а может быть, не надо? Ну, пожалуйста! Не надо пороть! Пожалуйста! – затараторила она в последней совершенно эфемерной надежде. – Папа, ну, пап! Ну, может быть, я как-нибудь постараюсь просто исправить эту двойку? А? Ну, ведь я как-нибудь могу по-другому искупить свою вину? Я исправлю оценку, пап! Я тебе обещаю! Правда!

      Отец некоторое время смотрел на дочь и глаза его становились все более мутными, а руки играли с ремнем, как будто жили отдельно от него сами по себе. Молчание затягивалось, а дочь так и не спустила штаны и не легла на диван для порки. Тряхнув головой, мужчина отбросил ремень к письменному столу.

      - Хорошо, порки не будет. Отработаешь эту двойку по-другому. Сама напросилась, сучка, - и одним мощным движением завалил девушку поперек кровати и стал сдирать колготки и трусики, разрывая их вдребезги.

      Поздно она поняла, что же такое она сказала, и как мог понять ее слова извращенный ум алкоголика, которому жена давно отказала в близости и даже не стеснялась об этом говорить при дочери, которого другие бабы бесплатно тоже не ласкали, а деньги все пропивались.

      Отец был еще очень силен, шансов вырваться у девушки попросту не было. Когда в комнату вошла вернувшаяся домой мать, кровать была в крови, дочка лежала без сознания, а папаша крепко спал, оглашая комнату пьяным храпом, даже не до конца натянув штаны, а только отвалившись от дочери в сторонку.

      Закаменев в своих чувствах, мать набрала номер скорой помощи, потом вызвала милицию. Нет, она не любила этого мужчину уже давно и ревности давно не испытывала. Да, ей было жалко дочку, но женщина была такой уставшей и потрясенной, что была не в состоянии испытывать в этот момент никакие эмоции. Скорая увезла девушку в больницу, милиция приняла заявление от матери несовершеннолетней потерпевшей и забрала разбуженного и матерящегося мужа в СИЗО.

      Когда обозначились первые признаки беременности: тошнота, слабость, головокружения по утрам, скачкообразные смены настроения, отец уже убыл на зону строгого режима исправительно-трудового учреждения, а по-простому, его посадили в тюрьму. Мать ни разу не упрекнула дочь в случившемся. Она винила себя в произошедшем, в том, что не доглядела, не оградила, хотя и догадывалась о нездоровом интересе мужа к их дочери. А как она могла доглядеть-то, когда всё время работала, а дома только отсыпалась.

      Свидетельство об окончании восьмилетки девушка получила, когда беременность еще не успела отчетливо изменить ее фигуру. А сразу после выпускного вечера мать отправила ее к бабке в деревню, где и родился ребенок.

      Потом было много разных хлопот, переезды на новые квартиры, где никто не знал эту странную семью. Девушке пришлось делать вид перед соседями, что она немного старше своих лет. Правда, когда она все-таки закончила курсы и устроилась на работу, вокруг них всё как-то само собой улеглось и успокоилось. Соседки перестали шушукаться, а маленькая девочка успешно пошла в детский садик.


***

      Каждый раз посещая кладбище, где была похоронена ее мать, а отца, когда он умер в тюрьме от туберкулеза, она хоронить категорически отказалась, каждый раз она вспоминала историю своей юности в красках и лицах. Каждый раз она сжимала кулачки, впиваясь острыми ноготками себе в ладони, и ощущая на себе похотливо шарящие отцовские руки. Каждый раз она переживала вновь и вновь презрительные взгляды акушерок на нее, несовершеннолетнюю первородящую и то, с каким видом заведующая родильного дома принесла ей малышку вместе с заявлением об отказе от ребенка. Вспоминала она и то, как орала на заведующую её мать, и как она нежно запеленала свою внучку, утверждая, что они и без помощи от государства сами вырастят ребенка.

      И каждый раз она жалела, что не подписала отказ, а пошла на поводу у этой ненормальной. И вообще она жалела, что не сделала аборт, как советовали врачи в больнице, куда ее забирали на освидетельствование факта изнасилования. Ей пришлось еще и помучиться с этой малюткой, потому что здоровье у девочки было не очень хорошим, и частые простуды изводили, заставляя часто брать больничные листы. Потом менять работу, потом…

      Потом умерла мать, и жить стало еще хуже, пока ее не заприметил их сосед по дому. Ему надо было где-то отсидеться, пока его не впустит в квартиру жена, выгнавшая мужа за очередную пьянку. Вот он и обратил внимание на еще очень симпатичную молодую одинокую соседку, гуляющую на детской площадке с малолетней дочкой. А познакомившись и напросившись в гости, и отлежавшись там, добрый сосед перечинил все обнаруженные поломки, потому что руки у него были заточены правильным образом, и когда он был трезв, то он мог создать даже настоящего робота из радиодеталей для игр ребятишкам.

      Мужчина прижился, сменил одну семью на другую, но пить водку не прекратил, правда, оказалось, что, выпив, он становился не агрессивным, а общительным, начинал травить байки, рассказывать разные истории, пока не засыпал с выражением блаженства на лице. Малышку он полюбил всем сердцем, потому как своих детей в прошлом браке он так и не нажил. Он принял ее как родную, удочерил, хотя и знал историю ее рождения, сочувствуя своей нынешней жене, но разумно считая, что дети не виноваты в том, как их зачали и родили на свет.

      Сама она, глядя на дочь, не могла забыть своего позора и унижения, своей боли, своего ужаса, в результате которого на свет появился этот ребенок. О материнской любви не было и речи, эти не понятные слова вызывали всегда только горькую усмешку: она не получила этого от своей матери, она не могла и не желала давать этого своей дочери.

      Наоборот, она едва терпела рядом эту девочку. А уж когда та стала подрастать и становиться все более женственной, все больше и больше похожей на неё саму в юном возрасте, в ней созрела настоящая ненависть к этому напоминанию о трагедии, поломавшей всю её жизнь, заставившей навсегда отказаться от мечты выйти замуж по любви, да хоть просто найти работу по душе, а не по принципу, где больше платят, и откуда не прогонят мать-одиночку с часто болеющим ребенком.

      Вот и в этот раз устраивая покрасивее цветы около свежевымытого и еще влажного гранитного памятника с фотографией матери, она все вспоминала снова и снова, и горечь плескалась из ее глаз злыми слезами отчаяния из-за невозможности ничего исправить и нежелания жить дальше так же, как она жила все эти годы.


Глава 1.


      Староста группы ординаторов второго года Олег Лодыгин сидел в лекционном зале на предпоследнем ряду, заложив ногу на ногу и вальяжно развалившись на своем стуле. Его улыбчивое лицо светилось радостью, а ребята вокруг покатывались со смеху после его коротких, но, видимо, ёмких реплик. Олег был любимцем публики, но его ценили и педагоги кафедры терапии, где он и проходил ординатуру, и врачи отделения его уважали за крепкие знания и искреннее стремление заботиться о своих пациентах.

      Все эти байки о врачах-взяточниках, живодерах, измывающихся над беззащитными старушками, попадающими прямо в приемном покое в когти монстров в белых халатах, Олег слышал и как мог, опровергал своей работой, потому что считал себя обязанным достойно продолжить династию врачей, в которой являлся уже третьим поколением.

      Собственно говоря, не любить Олега было не возможно. Он нравился всем, дар обаяния он всосал с молоком матери, на которую был похож больше, чем на отца. Олег шутил, что он мамин сын, а его старший брат Игорь – папин.

      И, действительно, братья были одновременно и похожи, и отличались друг от друга как день и ночь. У старшего брата были темные кудри, у младшего – светло-золотистые. У старшего были карие глаза с грустью, у младшего брата в ярко голубых глазах вечно плясали веселые чертики. Старший брат больше любил математику и программирование, что и выбрал своей профессией наперекор всем родительским пожеланиям, а младший всегда считал себя гуманитарием, стал врачом и продолжил семейную династию Лодыгиных.


Я тебе безумно рад,
Ты ведь мой любимый брат!
Вместе сила мы, ей Богу,
Замостим мы всю дорогу.


      Рифмы из младшего брата иногда вырывались сами по себе к месту и не очень. Этот конкретный опус он выдал на даче, когда братья переделывали дорожку от калитки к крыльцу специально к юбилею свадьбы родителей. Они тогда знатно потрудились, и родители были очень рады результату. Мать так просто чуть не расплакалась – дача и кухня были её любимым царством.

      Физически братья были оба довольно сильными и выносливыми. Олег был более статным и более гибким, чем брат. Когда Игорь занимался прокачкой своих мышц штангой и другими «приспособлениями для пыток», Олег занимался бальными танцами, позволившими его телу стать сильным и гармоничным, ловким и гибким. Кроме прочего, занятия танцами научили Олега общаться с девчонками и привили уверенность в себе, в том, что он может нравиться другим людям, включая девушек и даже судей на соревнованиях.

      Зачем ординаторов второго года повторно послали на цикл лекций по электрокардиографии и другой функциональной диагностике, Олегу было не понятно, но он воспринял это с благодарностью, потому что втянуться в работу сразу после летнего отпуска для него было очень тяжело. Ему надо было для разгона, чтобы включить в работу свой мозг, какое-то несложное занятие, и лекции прекрасно подходили для этой цели.

      Пока веселая компания ожидала начала лекции, в аудиторию начали по одному подтягиваться первогодки, новички, еще ничего не знающие о работе и не представляющие, куда они попали, во что влипли. Девушки и молодые мужчины, язык уже не поворачивался назвать их юношами, крутили головами, разглядывая собравшихся «старичков» и обстановку в зале.

      В какой-то момент Олег обернулся, скорее всего, почувствовав неясное беспокойство, и встретился взглядом с красивой грустной девушкой. Он улыбнулся новенькой и продолжил слушать своего коллегу, рассказывавшего, как он провел летний отпуск, называя его еще по-старому каникулами. Приключения друга отвлекли Олега от странного ощущения после этого молчаливого диалога глазами, и он почти забыл про странную девушку.

      Потом была лекция, потом они с Евой, его «официальной» девушкой, пошли в кафешку, так что вспомнил он про эту девушку, брюнетку с грустными глазами, уже ложась спать. Ему вдруг захотелось увидеть, как эта девушка улыбается.


***

      На следующий день, придя в лекционный зал, Олег сразу увидел ее. Девушка с темными кудряшками вокруг бледного красивого лица сидела недалеко от его группы ординаторов. Было впечатление, что она существовала вне времени и пространства, эти субстанции ее просто обтекали, не затрагивая и не замечая. Она была от всего отделена, а реальность как-то существовала независимо от этой странной девушки. Улыбки на ее лице не было, по крайней мере, Олег ни разу не увидел сегодня ее улыбки, хотя довольно часто поглядывал в ее сторону, так часто, что даже напряг этими взглядами свою Еву.

      А после лекций он полетел стремглав домой, потому что компания из троих байкеров решила, пользуясь, быть может, последними погожими деньками устроить прохват по Садовому кольцу. Олег обожал летать именно по Садовому, потому что было где пройтись змейкой между стоящих машин, чтобы словить на себе недовольные и завистливые взгляды водил, грустно отбывающих свою пробковую повинность.

      Переодевшись по всем правилам – он же не самоубийца и не членовредитель, чтобы пренебрегать нормальной защитой, Олег выкатил из дворницкой свой мотоцикл.

      Местный дворник Заур, редкое явление среди нынешних дворников – пожилой человек, работавший на этом месте уже, наверное, с десяток лет, давным-давно разрешил Олегу использовать свою подсобку для хранения двухколесной техники, не иначе, как тоже попав в плен обаяния молодого доктора, а тогда еще студента, прикатившего свой первый байк Yamaha YBR125.

      Неприличное прозвище, созвучное с аббревиатурой и более чем скромный объем движка, соответствовавший цифре после этой аббревиатуры не смутили Олега при покупке своей собственной Ямахи, которую ему посоветовал, а потом и сосватал инструктор из конторы, где Олег обучался на права. Считалось, что этот агрегат хорош для начинающих гонщиков и для тех, кто только осваивает мотоцикл. Когда-то в советские времена в этой роли недорогого и простого мотоцикла выступала чешская «Ява», теперь практически вытесненная с российского рынка, а ведь именно на ней Олег когда-то впервые прокатился, и именно тогда он понял, что пропал для четырехколесной автомобильной техники.

      Но Ямаху Олег недавно продал Витяхе, новичку из их команды, которого притащил к ним их заводила и лидер Леонид Комиссаров или просто Комиссар, или Лео. А вместо нее был куплен новый шикарный литровый джексер Suzuki GSX R 1000. Деньги Олег копил долго, а, в конце концов, не выдержал и назанимал недостающую сумму у родных и близких, и теперь он ловил полноформатный кайф от своего мощного железного коня и хватал все неприкрытые дежурства, включая выходные и праздничные дни, когда шла двойная оплата скромного врачебного труда.

      Долетев за полторы минуты до точки сбора в малюсеньком дворике около кафешки с осетинскими пирогами прямо перед поворотом с Большой Серпуховской улицы на Садовое кольцо, на Валовую улицу, Олег увидел своих друзей, которые его уже ждали. Комиссар приветственно обнял Олега, похлопал по плечу и привычным движением заправил выбившуюся прядь золотистых кудряшек под бандану. Они коротко обговорили маршрут, надели свои карбоновые мотошлемы и стартовали, издавая веселый рев, быстро смолкающий для людей оставшихся ждать своих грустных троллейбусов и длинных автобусов.

      На дороге было удивительно мало для вторника машин, и асфальт стелился гладкой лентой под колеса друзей. Сидя на своем джексере как влитой, Олег чувствовал себя волшебным крылатым кентавром, который мог в любую минуту взмыть вверх, если бы такое потребовалось. Наверное, именно это состояние полета ему и было особенно дорого, ради него Олег вкалывал теперь сверхурочно, ради этого своего полета он бы мог сделать и большее, он не остановился бы, пока не получил бы этого коня в свои руки.

      На светофоре у Павелецкого вокзала они простояли почти полторы минуты, перекидываясь дежурными фразами о погоде, движках, ребята одобрили новые мотоботы Олега, которые теперь по цветам и пластиковым накладкам гармонировали с белыми деталями байка. Разговаривая Олег сдвинул щиток шлема вверх, чтобы он не мешал, и сейчас, разгоняясь по пустой дороге, оставив далеко сзади стоявшие в первом ряду машины, он чувствовал как ветер леденит его щеки и свистит в ушах. Олег и это состояние обожал и иногда давал себе возможность почувствовать скорость, так сказать, лицом, хотя техника безопасности и предупреждала, что не стоит так делать.

      По этому же маршруту они катились и в новогодний прохват, когда его брат привел домой свою будущую жену. Почему-то Олегу эти воспоминания принесли грусть, такую же светлую и теплую, как сегодняшний осенний день, но все-таки грусть. И он вспомнил снова грустные глаза той незнакомки из группы новичков. Почему он то и дело мысленно возвращался в лекционный зал? Олег сам себя ругал, но никак не мог отделаться от этого странного наваждения.

      Он был вполне удовлетворен своими отношениями с Евой, она ему нравилась по всем статьям. От куклы Барби Ева отличалась более спортивной фигурой и небольшим размером груди, остальное было очень похоже: длинные стройные ноги, красивое лицо с крупными чертами, такие лица еще называют породистыми, чувственный рот, большие серые глаза, прямые длинные волосы тоном немного светлее его собственных кудряшек. Она была по-настоящему красивой, могла бы работать в любом модельном агентстве мира, но предпочла карьеру врача, потому что знала, что ее сила не в красоте, а в интеллекте и умении управлять людьми.

      При взгляде со стороны Ева могла казаться неуверенной в себе девушкой, сама часто говорила о стеснительности и комплексе неполноценности, искренне заблуждаясь в своей застенчивости и нерешительности. Однако, в действительно напряженные моменты, или когда по ситуации было необходимо, Ева мгновенно собирала себя в кулак и отдавала конкретные и логичные указания медсестрам и санитарам, делая всё, чтобы максимально возможно помочь больному. В эти моменты ей не нужна была его помощь, и Олег молча любовался четкими действиями своей подопечной, чтобы потом на правах старосты с гордостью доложить куратору, как замечательно ординатор Ковальская справилась с экстренной ситуацией.

      О любви к Еве Олег даже не задумывался – ему с ней было хорошо и спокойно в больнице, классно на прогулках и в кафешках, с Евой всегда было о чем поговорить, она умела и слушать, и доступно в культурной форме излагать свои мысли. И с Евой было улетно в постели. Более страстной женщины многоопытный ловелас Олег в жизни еще не встречал. Ева отдавалась с восхитительной страстью, отвечая на ласку каждой клеточкой своего тела, тая в руках от нежности и невозможно твердея, когда ее захлестывала волна экстаза.

      Он считал Еву идеальной любовницей, но ни разу не представил ее в кухне, готовящей борщ, стирающей белье в ванной или просто смотрящей какую-нибудь дурацкую передачу по телевизору в кругу семьи. Она была совсем не похожа на хозяйку дома, скорее Ева могла бы сойти за владелицу прибыльного бизнеса, правда, очень женственную внешне владелицу. Но, как известно, где мягко стелют, бывает очень жестко спать. Олег чувствовал Еву именно такой, а со своими чувствами он уже давно не спорил, те озарения, которые у него частенько бывали, он принимал без критики, ибо они всегда оказывались верными.

      Закруглив свой маршрут на том же месте, откуда они стартовали, байкеры решили перекусить в кафе.

      - Ну, как учеба, док? – спросил Леонид, тряхнув черными кудрями, откидывая их со лба назад. – Больные еще не достали до печени?

      - Да нет еще, - улыбнулся Олег, и оба байкера заулыбались ему в ответ. Карие с зеленоватым ободком вокруг зрачка глаза Комиссара при этом смотрели на Олега с каким-то странным выражением нежности. – А как твои арии, еще не разогнали скучающую публику из театра?

      - Всё нормуль! Прут валом! У нас же премьера на премьере, а ставит Покровский только вычурный эксклюзив, за который не берется больше никто в мире. Так что публика мне обеспечена.

      - Лео, а ты певец? – спросил Витяха, зачесав соломенные волосы в хвост и перехватив его коричневой резинкой. – А я почему-то думал, что ты преподаешь в музыкалке ребятишкам хоровое пение.

      - Не, Вить, я профессиональный баритон, давно уже пою. Ну, как давно? Да всю жизнь! – и Леонид рассмеялся во весь свой шикарно поставленный бельканто.

      - Ясно. А я… - Витяха замялся, - я кондитер, делаю торты и пирожные.

      - Гы-ы-ы! – выпятил вперед челюсть Олег. – Так ты у нас из «килинарного техеникума», оказывается? Вот теперь я знаю, чем надо было тебе расплачиваться за Ямаху – тортами и пирожными! Я это дело просто обожаю. Прикинь, сколько лет я бы жрал пирожные бесплатно!

      Байкеры дружно заржали, откидываясь от стола, где как раз закончилась вся еда. Отследивший ситуацию официант материализовался рядом со столиком.

      - Что-нибудь еще будете заказывать? – мягко и вкрадчиво прозвучавший вопрос заставил едоков задуматься.

      - Нет, не будем, - решил Комиссар за всех по праву старшего, - счет принесите, пожалуйста.

      Расплатившись, байкеры поблагодарили друг дружку за козырный прохват, попрощались и разъехались по домам.


Глава 2.


      Незаметно за лекциями и дежурствами пролетели три недели, и ординаторов первого года распределили по отделениям терапевтического корпуса. Олег почему-то даже не удивился, когда в их ординаторскую в третьей терапии, что располагалась, как это ни смешно, на третьем этаже, скромно ввалились пятеро новичков: три девушки и два молодых человека, и одной из девушек оказалась именно та самая темноволосая незнакомка, чью улыбку он безуспешно высматривал на лекциях.

      Вместе с имеющимся уже ординаторами второго года, тремя молодыми людьми и двумя девушками, получалось десять рабов, на которых можно было скинуть все неблагополучные и не престижные палаты. Заведующая отделением была довольна – наконец-то, ее кадровые врачи смогут отдохнуть и придти в себя после летней отпускной страды, когда у этих лоботрясов на кафедре каникулы. В отделении никаких каникул не придумали, вот и этим надо бы сразу привыкать к безумной жизни клиники, а у них, видите ли, каникулы.

      - Та-а-ак, - громогласно выдала заведующая и обвела суровым тяжелым взглядом враз притихший молодняк, - меня зовут Клара Гавриловна Новикова, я заведую этим отделением, и ваша кафедра отдала вас мне на воспитание. Поэтому большую часть своего времени вы будете общаться со мной, и вам это не покажется сахаром. Обещаю вам, что совсем скоро вы все до одного будете еще плакать горючими слезами и кусать локти, что вообще решились стать врачами.

      «Старики» все закивали головами, подтверждая истинность сказанного, кто-то из девушек шумно вздохнул. В памяти у Олега возникла сценка его собственного промаха, когда он в карте записал жалобы примерно так:


Сердце жмёт, живот болит –
Грудь с кишкою говорит.
Но инфаркта всё же нет,
Будет жить сегодня дед.


      На этот опус Клара орала, как будто в неё была встроена мощная усилительная установка с классным сабвуфером, а народ тихонько покатывался от анекдотичности самой ситуации.

      - Староста второго года, введите в курс дела своего нового коллегу, - заведующая нашла глазами Олега и кивком указала ему на другого паренька в белом халате, который скромно присел на подлокотник занятого девушками дивана. – А сейчас распределите между собой свободные палаты и на обход. И быстро! Работа не ждёт! Сегодня вы знакомитесь со своими больными, пишете простой дневничок в истории, а уже завтра мы с кем-то пойдем на обход в палату.

      Клара Гавриловна замолчала и призадумалась, обводя взглядом ординаторов и пересчитывая их.

      - Так. Вас тут десять штук. Это значит, что каждый день я буду проводить обход у одного «старичка» и одного новичка. Ясно? А вот кому завтра повезет, я еще не решила. Завтра и решу. Всё. По па-ла-та-а-ам!!! – гаркнула в заключении своей пламенной речи заведующая третьим терапевтическим отделением и удалилась из ординаторской.

      Новички еще какое-то время сидели неподвижно, медленно приходя в себя, а «старички» уже уткнулись в папки с историями болезни, готовясь идти на обход по своим палатам, которые были закреплены за ними еще в прошлом году.

      Олег отложил свою папку и тоже обвел взглядом новых врачей.

      - Приветствую вас, друзья, в этом маленьком, но бурном сумасшедшем домике, - улыбаясь, начал он свою речь. – Прежде всего, позвольте представиться: меня зовут Олег Евгеньевич Лодыгин. Я староста группы «второгодников», или, как сказала Клара Горилловна, - на этом месте все ординаторы прыснули от хохота, и обстановка, так тщательно нагнетенная заведующей, разрядилась, не улыбнулась только та самая, которая не улыбалась, - староста «старичков».

      Ребята начали потихоньку двигаться, девчонки шептаться, а Олег встал и вышел из-за стола в центр комнаты, где до него стояла гроза всех ординаторов третьей терапии.

      - Давайте знакомиться, что ли, - предложил Олег. – Народ, давайте, друзья мои, поактивнее, всем еще обход делать, а уже домой хочется.

      Это желание разделяли все присутствующие, потому что домой хотелось всегда, это было нормальное привычное состояние студентов, ординаторов, да и самих врачей всех клиник всех больниц, поэтому после такого признания напряжение выветрилось окончательно.

      - Я Ева Любомировна Ковальская, моя палата 301, - Ева чуть-чуть привстала и обозначила поклон головой.

      - Я Софья Львовна Нягу, моя палата 303, - Соня была полной и серьезной, к ней хотелось подходить за консультацией по разным вопросам.

      - Я доктор Хованский, Константин Кириллович, прошу запомнить, что моя палата 302, и в нее без моего ведома не залетать даже в мое отсутствие, - напускная строгость никого не обманула, за маской серьезности сквозил смех, Костику улыбнулись две новых девушки, а он в ответ на их улыбку поправил на носу тяжелую оправу очков, сдвигая брови к переносице.

      - Я Ренат Оскарович Рахманов, прошу не путать меня с великим композитором и не заставлять меня петь, а то пожалеете – пою я очень громко, а вот слуха у меня нет совсем. - Ренат тоже попытался сделать серьезное лицо, но Олег не выдержал первым, и прыснул со смеху, а за ним смех охватил всю ординаторскую.

      Она не улыбнулась, а скорее скривилась, как от боли. Смех ли это? Олег посмотрел на нее и у него холодок пробежал по спине: что же такое с этой девушкой, что она вот так смеется?

      - Да, забыл сказать, - добавил Ренат, когда все отсмеялись, - моя палата 308.

      И новая волна смеха прокатилась по комнате.

      - Ну, вот, теперь ваша очередь, новички, - улыбнулся Олег, - и кто же из вас староста?

      - Я староста группы ординаторов первого года, и попрошу больше не называть нас новичками, - серьезный молодой человек с гладким юным личиком, которое можно было брить даже не каждый день, встал и, глядя в глаза Олегу, представился – Холоневский Глеб Мстиславович. Какую палату мне взять?

      - Да любую бери, - похлопал его по плечу Олег, как это делал его друг Комиссар, - в любой палате пациенты имеют шанс умереть на твоих руках.

      - Тогда пусть будет 304-я, - не теряя серьезности, согласился Глеб.

      - Я Вениамин Игоревич Шатров, и пусть моя палата будет 307-ой, - ткнул пальцем в список симпатичный высокий шатен.

      - Я Кристина Владимировна Григорьева, запишите за мной 306-ю, что ли, мне без разницы, - девушка с хвостом из пушистых непослушных каштановых волос пожала плечами.

      - Я Наталья Сергеевна Китаева, напишите мне тоже какую-нибудь палату, пусть будет хоть последняя в списке, - очаровательная стриженная под мальчика миниатюрная брюнетка с раскосыми монгольскими глазами и точеной девчачьей фигуркой по-доброму улыбнулась и посмотрела на Олега, который как раз поднял глаза от списка, сделав в нем пометку.

      - А вы, прекрасная незнакомка, будете брать палату? – после паузы спросил Олег ту самую «неулыбашку», как он уже ее называл мысленно.

      «Неулыбашка» вздрогнула и выплыла в реальность из какого-то своего мира, огляделась и представилась:

      - Вероника Юрьевна Ляпишева, мне 23 года и я тоже ординатор первого года, - она смутилась из-за взглядов, разом переметнувшихся на нее. - А что? – смущенно спросила девушка. – Я не так что-то сказала? Простите меня, пожалуйста.

      Она так тихо сказала последнюю фразу, что, если бы не тишина, воцарившаяся в помещении, никто бы и не услышал ее голоса.

      - Нет, - Олег улыбнулся ей персонально, он хотел похлопать и ее по плечу, даже двинулся в ее сторону, но по дороге передумал, - всё нормально, просто никто из нас не называл возраст, и еще, всем и так понятно, что ты тоже ординатор первого года. Та-а-ак, - он посмотрел в список и, сделав последнюю пометку, нахмурился: Веронике досталась самая пакостная палата, не проходило недели, чтобы в ней никто не умирал, потому что складывали туда весь валежник, то есть всех тяжелых и безнадежных бабок. – Тебе досталась палата 309, это в самом конце коридора напротив женского туалета, и там не шесть кроватей, как везде, а семь. Ну, ничего, не справишься, так поможем. Здоровье пациента превыше всего – так говорит Клара Горилловна, и я в этом ее поддерживаю.

      - А ваша… наша заведующая не обижается на это отчество? – спросил Вениамин.

      - Не-а, Клара сама рассказала нам про него, говоря, что это неизбежно все равно придет в наши дурные головы. А ее так прозвали детишки в пионерском лагере, когда она туда молодым специалистом работать подвизалась. Она у нас и сама юмористка та еще. На эстраде у них есть Клара Новикова, а у нас тут своя Клара Новикова, и тоже горазда на смех и слезы.

      - А что, правда, от нее все плачут? – раскрыв глаза, оказавшиеся огромными, спросила Наталья.

      - Увы, это правда, - взяла слово Ева, которой тут же вторила Соня, поддакивая и кивая головой в знак активного согласия, - только она никогда не доводит человека нарочно. Она просто очень сильно переживает за наши косяки в работе, а уж накосячить, поверьте мне, сможет каждый. Единственный, кого она не трогала ни разу, это Олег, ну так у него же и опыт какой! Он же давно уже в медицине впахивает, с самого первого курса института.

      - Нет, раньше, я еще до армии санитарил в больничке рядом с домом, - гордо признался Олег. – И, да, я врач в третьем поколении, прошу запомнить, потому что это тоже давно притча во языцех. Меня можно подкалывать, как хотите, но, чур, не обижаться на ответную подколку. Касается и девочек, и мальчиков. Я предупредил. Ну, народ, всё. Я пошел с бабульками знакомиться. Но ай-л-би-бэк, бэби!

      И Олег вышел, зажав папку подмышкой и поправляя в кармане тонометр.


Глава 3.


      Набранный в телефоне номер кабинета ультразвуковых исследований привычно ответил короткими гудками, и Олег снова положил трубку – кто-то уже договаривался об исследовании для своих подопечных, а он перезвонит через несколько секунд, и, может быть, тогда ему повезет дозвониться. Валерьяныч Олегу никогда не отказывал, а, наоборот, любил затащить молодого специалиста в кабинет и потыкать пальцем в экран визора, объясняя, что и где видно, и как смотреть.

      Валерий Янович Лихопой, которого ординаторы всю жизнь сокращали до Валерьяныча, был УЗИшным ассом, он мог смотреть любые системы организма, включая те, которые вообще для УЗИ были не видны, типа желудка или кишечника. Как известно, ультразвук имеет особенность отражаться от плотных образований так же, как простой крик в горах, но от полостных органов поймать устойчивый и, главное, информативный сигнал было делом крайне сложным, и полученную информацию можно было трактовать неоднозначно. Но Валерьяныч трактовал всё верно, по крайней мере, клинике его трактовки не противоречили, а, напротив, картину заболевания красочно дополняли.

      Но была у этого гения УЗИ и мерзкая особенность характера – он заводил себе любимчиков, в основном толковых ординаторов, которым показывал свои умения во всей красе. Пациентов этих везунчиков Валерьяныч записывал сразу и никогда не переносил дату исследования. Но некоторые врачи попадали у него в личный «черный список», для этих несчастных у Валерьяныча всегда была полная запись, и он их отшивал одной фразой: «Мест нет, позвоните на следующей неделе, возможно, кто-то откажется от своей записи». Дальше можно было даже не пытаться записать своих пациентов самостоятельно, приходилось просить Клару Гавриловну, чтобы она повлияла на несознательного гения УЗИ.

      Дозвонился Олег с третьей попытки, но зато сразу записал троих своих бабушек на исследование, причем, с одной из них полетел к Валерьянычу сразу, как только положил трубку – УЗИ почек можно было сделать и без подготовки.

      Когда Вероника влетела в ординаторскую вся в слезах, Олег еще не вернулся. Она забилась в самый дальний угол на диване, отвернулась от остальных и принялась упорно перечитывать свои записи и дневники в историях болезни, что-то помечая в них и тихонько всхлипывая. Да, сегодня была ее очередь сходить на обход с Кларой Гавриловной и получить свою порцию урдюлей. Следующей жертвой разъяренной заведующей стал Костик, но он вернулся быстро и в хорошем настроении, из чего остальные сделали вывод, что она вполне удовлетворилась Викиной жертвенной кровью и сегодня ее можно поэксплуатировать с записью пациентов на УЗИ к несговорчивому доктору Лихопою.

      Через пару недель на замкнувшуюся в себе окончательно Веронику почти все перестали обращать внимание, только Олег иногда обращался к ней с вопросами, но получив односложный ответ, тоже оставлял девушку в покое. И только когда в следующий раз Горилловна уже в ординаторской при всех стала разносить Веронику по косточкам громко и яростно, Олег решил встрять и разобраться сам, что же такое происходит.

      - Клара Гавриловна, простите, что вмешиваюсь, я по дежурству смотрел Зарыбину в 309 палате, она мне показалась вполне перспективной на выписку, а что с ней не так теперь-то?

      - Смотрел? – взрычала Горилловна. – Смотрел он! А анализ крови почему не повторил? Ты что не видел в исходном низкий гемоглобин? Слепой что ли? Или был пьяным на дежурстве?

      - Никак нет, бригаден-генерал! – весело отрапортовал Олег и резко встал по стойке смирно, задорно щелкнув каблуками стоптанных, когда-то бывших модельными, ботинок. – Я был трезв и ум мой был ясен, и, кстати, кровь я назначил по дежурству, но в лаборатории до сих пор нет реактива на гемоглобин. И всё это произошло именно сегодня ночью под покровом непроглядной и загадочной тьмы, потому что кто-то слишком умный выключил свет в коридоре отделения.

      Ребята ординаторы застыли в ожидании цунами, но волны вдруг успокоились и заплескались мерным прибоем в многострадальный берег.

      Клара Гавриловна не могла злиться на этого златокудрого балагура, потому что он был обаятелен как черт и умен как надо, хороший он был врач, а это было для нее самым главным. Ярость потихоньку схлынула и заведующая стала рассуждать более спокойно, разъясняя Веронике, что изменить в назначениях для остальных бабулек 309 палаты. В этот раз Вероника не плакала, но и не улыбнулась тоже.

      - Вероника Юрьевна, скажи мне на милость, что ж ты так боишься-то нашей Горилловны? – Олег подошел к печальной девушке и уселся рядом на диване, давая понять, что поговорить придется, не смотря на желание или нежелание это делать самой Вероники.

      - Меня можно звать просто Вика, - тихим голосом поправила она старосту. – Я не боюсь ее, но я не могу сдержать своих чувств, когда на меня орут, а Клара орет на меня постоянно. Вот сейчас впервые за все время она нормально объяснила, что хотела, а я поняла.

      - Ну, любой потеряется, когда на него орет злобная Горилловна. Не удивительно, что ты растерялась. Но каждый раз? Уже ведь месяц, как вы пришли на учебу. Значит, ты с ней на обходе уже четвертый раз, а она еще не успокоилась. Это странно, потому что с нашей группой она недели за три пришла в норму и перестала орать диким голосом.

      - Ну, мне всегда так везет. Хуже, чем утопленнику, - усмешка у Вики снова вышла кривой и невеселой, но сама попытка пошутить очень обрадовала Олега.

      - Так. Надо что-то делать, чтобы ты могла дальше без потерь работать, - он закопался длинными красивыми пальцами в своих непослушных кудряшках, откинул их со лба и тряхнул головой, отгоняя сон, который после полутора суток бодрствования нападал в самые неожиданные моменты. Олег был уже в таком состоянии, что мог выключиться на минуту даже в середине разговора.

      - Я не знаю, что мне делать, - прошептала Вика и скрыла глаза за волнистой копной своих темно-шоколадных, почти черных волос. – Я уже снова перечитала весь курс лекций по терапии, все учебники, даже древнюю монографию по пропедевтике чью-то перечитала, и все без толку. Наверное, я и вправду зря решила стать врачом. Мне еще мама об этом говорила…

      - Вот еще! Что ты глупости мелешь? – возмутился Олег. – Ты дураков в белых халатах еще не видала – вот кому не стоило идти во врачи! А ты справишься, я чувствую, а моя чуялка никогда не врет. Это проверено.

      - Хорошо бы, если бы ты был прав, - тихонько ответила Вика.

      - Ладно, давай так. Завтра я сам с тобой пойду на обход твоей палаты. Я освобожусь от своих бабуль пораньше, у меня на завтра только на рентген легких одну послать и всё. Ты будешь рассказывать всё то, что говоришь Кларе, а я буду тебя поправлять, как надо говорить и что надо делать, чтобы ее не злить. О-кеюшки?

      - Хорошо, давай попробуем. Только ты мне обещай, что сам на меня орать не станешь.

      - Ну, я-то не стану орать, правда, могу пошутить не к месту, могу в стихах что-то ляпнуть. Но ты внимания не обращай, а обратишь, то всё прощай! – улыбка Олега была такой обезоруживающей, что у Вики впервые на лице появилась тень улыбки, а в глазах какая-то щенячья надежда, даже еще пока тоже только тень надежды, но Олег понял, что неподъемный груз сдвинулся с мертвой точки. Дальше будет легче, можно было действовать.

      - Ну? Поворковали, голубки? – Ева подошла своей тягучей кошачьей походкой и протянула руку Олегу, призывая его встать с дивана. – Пойдем, выйдем, друг мой.

      - Что-то случилось? – Олег встал и пошел за королевишной на выход.

      Выведя своего друга на лестничную клетку, что за лифтом, Ева достала сигарету и прикурила от красивой цветастой зажигалки, выпустила длинную струю дыма в открытое окно и уставилась неподвижным взглядом на Олега.

      - Ну, так что же случилось, что ты меня вот так выдергиваешь из разговора?

      - А ты не понимаешь сам?

      - Нет, а что? Я должен? – он закатил глаза, догадываясь уже, что ревность скрутила его красавицу в морской узел. – Ева, я так устал, что на выяснение отношений у меня не осталось ни сил, ни эмоций. Скажи прямо, что тебя так взволновало и давай закончим разборки. Пожалуйста!

      - Ты с этой… - прошипела девушка, сузив глаза до тоненьких щелочек. – Как ты можешь? Она же изгой, дура непробиваемая! Тебе делать нечего что ли? Она же ни с кем не общается, от всех шарахается, как черт от ладана, дикая какая-то. Наверное, еще и тупая как пробка. Вот как она Клару доводит, что та сама не своя каждый раз после обхода. И не подойдешь к ней, чтобы записала на УЗИ моих дедулей.

      - А, понятно, - улыбнулся Олег, - твои шкурные интересы были нарушены дважды за один день. Сначала накрылась медным тазиком запись на УЗИ, а потом твой любовник заговорил с другой красивой девушкой.

      - А она уже для тебя красивая? – задохнулась от возмущения Ева.

      - Для тебя. Красивая она для тебя. К остальным ты почему-то не ревновала меня. Ни к Соньке, ни к новеньким, Крис и Наташе. А вот тут, поди ж ты, глядите-ка какие у нас чуйства открылись. Ты еще в любви мне признайся, что б я растаял и потек как мороженка! - из-за усталости Олега очень злил весь этот разговор. – Ты слишком расчетливая тварь, чтобы влюбиться вообще, и не спорь со мной, я тебя уже давно знаю. И я тебе про любовь не говорил никогда, и в верности не клялся, и жениться на тебе не собирался. Если ты вспомнишь начало наших встреч, то я тебе сразу вот это всё и объявил, чтобы ты не питала ни иллюзий, ни надежд. Но, да! Ты меня вполне заводишь в постели. Ты прекрасна в постели! Ты – лучшее, что у меня было в этом плане! Ты должна собой гордиться. И да! Жениться я не собираюсь лет до ста минимум. Запомни!

      - Ого, сколько страсти! – улыбнулась Ева, и ее улыбка уже была вполне привычной для Олега, такой же сладко-манящей, соблазняющей, как всегда. Именно такой, как тогда, год назад, когда они впервые стали близки. И теперь он тоже не выдержал и притянул девушку к себе, впившись в губы, отдающие табаком и горькие на вкус.

      - Но запомни и еще одно, дорогая, - продолжил он, отдышавшись после минуты страсти, - я тебе не принадлежу, как и ты не моя собственность. Ты гуляешь от меня то с Костяном, то теперь вот с Венькой, я тебе замечания не делаю. Но и ты мне не указывай, с кем мне общаться, а с кем нет. Поняла, девочка моя?

      - Да, я все поняла, - загадочно улыбнулась Ева, выбросив окурок в баночку с водой, стоявшую на подоконнике, и уже шествуя в отделение. Работы у нее сегодня было еще много.

      Дым от курева, наконец-то, развеялся, и Олег постоял еще несколько минут, наслаждаясь прохладным свежим воздухом прежде, чем вернуться в ординаторскую, чтобы написать дневники и сделать отметки в назначениях.


Глава 4.


      Ночь была на удивление теплой и тихой для середины октября, конца бабьего лета очень длинного в этом году. Просто замечательная была ночь. Вызвав Олега на ночной прохват по какой-нибудь вылетной, Леонид хотел просто покайфовать вдвоём с другом на скорости.

      После обязательного ритуала громких приветственных и шумных объятий байкеры взревели моторами и помчались сначала снова по Валовой, потом свернули на Таганку и вылетели на Марксистскую, плавно переходящую в Волгоградский проспект и дальше в Новорязанское шоссе, на котором уже можно было отпустить себя в полет по почти безлюдной в час ночи трассе.

      Вдвоём лететь было здорово, было такое ощущение, что они птицы или пегасы какие-нибудь, что они братья-близнецы, и связаны в единый организм непонятной тягучей субстанцией, звучащей во весь голос низкими нотами их моторов. Не раздражали даже светофоры на пустых переходах, не вовремя зажигающих зеленый свет свободы, не раздражали одинокие, ползущие с незаметной скоростью легковушки. Ощущение полета захватывало парней с одинаковой силой, и они мчались рядом, видя боковым зрением краешек руля друга.

      Леонид пел, он погрузился в звук своего голоса и наслаждался сочетанием чистых нот с ревом моторов. Олег тоже увлекся дорогой, он почти физически ощущал раскрывшиеся за спиной крылья. Обоих уносили из реальности невероятно сильные ощущения, адреналин и ветер.

      Так они долетели до Люберец, где дорога была уже не такого качества, как по городу, развернулись и, не встречая на пути хоть сколько-нибудь значимых препятствий, вернулись домой.

      - Лёнь, давай посидим у меня во дворе, - попросил Олег.

      - Что-то случилось? – спросил друг, закатывая свой байк на утоптанную площадку, где когда-то была детская горка и песочница.

      - Нет… Не знаю я. Непонятки у меня, понимаешь.

      - Рассказывай, - велел Леонид и по-дружески приобнял Олега за плечи, когда они уселись на скамейку.

      Олегу нравилось, что Лео его обнимает, что смотрит на него, откровенно любуясь, он и сам любовался Леонидом. Актер был по-своему красив и привлекателен внешне: высокий и стройный, черноволосый и кареглазый, улыбчивый и какой-то сразу родной, что ли. Брат. Олег его про себя давно уже называл ещё одним старшим братом. Леонид был старше него на целых одиннадцать лет, работал, правильнее было бы сказать, служил в оперном театре под руководством старика Покровского. И еще Олег знал, что Комиссар уже не первый год жил с подругой, но они не были женаты по каким-то там финансовым соображениям.

- Понимаешь, - продолжил Олег после минутной паузы, - когда я ее увидел, я подумал, что девица просто не от мира сего. Ну, странная она! Может быть, скромная слишком, а может, недотрога. Но красивая… Чёрт! Дико красивая! Волосы темные и волнистые, как у тебя, только длиннее, глазищи карие, почти черные, грустные, без туши на ресницах. Сама стройная, но с такими аппетитными формами, что святой не выдержит. Хорошо, что у меня Ева есть, чтобы спускать пар из эээ… чайника. Вот Ева простая девка, вот она понятная мне до косточки, даже со своими секретами, но понятная. А эта…

- И чем же эта тебе так уж не понятна? Не дается что ли? Тебе и не дается? Ты такой, что за тобой девки толпами ходят, небось, и только и ждут момента отдаться, а то и сами прыгают.

      - В том-то и дело, что ты прав. Никогда у меня не было отказа, а тут, понимаешь, даже заикнуться не могу. Не, она даже не в курсе, что я на нее запал. Да и я не понял сам, запал я на нее или нет. Но удивительная она какая-то, непонятная. Говорит тихо, но знаний в башке вагон и целая библиотека, а говорит, как будто стесняясь своих знаний. И не улыбается. Вот совсем никогда. Прикинь!

      - Не бывает таких, чтобы никогда не улыбались! – не поверил Лео.

      - А вот бывает, я теперь знаю, потому что одна такая в моем отделении работает, только она первого года ординатор, а я второго. Но она тоже хватает все возможные дежурства, как и я. Деньги ей нужны, что ли, как и мне.

      - А может, она просто из дома смыться мечтает? Что ты про нее вообще знаешь? Где живет, с кем спит? Ну, это я загнул, конечно, - усмехнулся Комиссар, - но, на самом деле, чем она увлекается кроме врачевания старушек?

      - Не поверишь! Я не знаю! Ничего о ней не знаю… - притихший Олег вдруг понял, что, и вправду, прообщавшись с Викой уже полтора месяца, так и не знает про нее ничего конкретного. А остальные ребята и того меньше, небось, знают, потому что так и продолжают ее избегать и обходить стороной.

      - Друже, это безобразие надо срочно исправлять! – логично заключил Леонид и, похлопав друга по плечу, встал и начал разминаться.

      - Да, давай уже по домам, а то мне завтра в шесть вставать, а уже почти три часа.

      - Так это тебе сегодня уже вставать.

      - Не-а, завтра! Пока не спал, у меня еще сегодня, а как поспал и проснулся, то завтра. Количество сна не имеет значения, важен факт сна. Я и на дежурстве всегда найду час-полтора всхрапнуть где-нибудь в клизменной, - снова улыбнулся Олег. Ну, не мог он долго сохранять серьезное выражение на лице, когда общался с друзьями.

      - Ладно, завтра, так завтра. Бывай, братуха! – и Комиссар, прижав Олега к себе, размашисто похлопал его по спине, потом сел на свой байк и укатил в ночь, оставив друга с новыми мыслями и планами наедине.


***

      На следующее утро Олег очень быстро сделал обход своей палаты, отправил на рентген нуждающуюся в исследовании пациентку и вернулся в ординаторскую. За столом одиноко сидела Вероника и перелистывала истории болезни своих бабулек.

      - Готова, Вик? – спросил Олег и, получив утвердительный кивок, махнул коллеге на дверь. – Тогда пошли, пока нас не засекла Горилловна.

      - А разве это противозаконно, то, что мы будем делать? – Вика удивленно вскинула брови.

      - Нет, конечно! Ничего противозаконного в этом нет, тем более, что это же клиническая больница, а значит, здесь молодые врачи обучаются, а не только лечат больных.

      - А, понятно. Тогда пошли.

      В 309-й палате пахло несвежими старческими телами и чем-то неуловимо больничным. От этого запаха хотелось сразу сбежать куда-нибудь подальше, лучше сразу на свежий воздух в лес.

      В палату напротив женского туалета помещали в основном тех, кто не мог ходить далеко, но мог пересечь коридор поперек, чтобы дойти до вожделенной сантехники. И еще туда складывали бесперспективных в плане выздоровления и умирающих. Да, если во всех остальных палатах, которые вели ординаторы, было по шесть коек, то в 309-й их было семь – одна стояла в центре изголовьем к не открывающемуся никогда окну.

      - Здравствуйте, дорогие мои дамы! – громким голосом начал Олег и улыбкой осветил всю палату. – Сегодня я осмотрю вас вместе с вашим уважаемым доктором Вероникой Юрьевной. Меня зовут Олег Евгеньевич, я старший ординатор кафедры терапии и семейной медицины.

      Бабульки завозились в своих берлогах, стараясь рассмотреть причину беспокойства и шума. Но на Олега было смотреть приятно, поэтому некоторые из них постарались присесть в постелях, чтобы рассмотреть молодого красивого ординатора, даже ста-а-аршего ординатора, получше.

      - Первое, что мы с вами сделаем – это мы откроем окно, - сообщил он заговорщическим тоном и подмигнул старушке на центральной койке, - а вас, дорогая моя, я попрошу натянуть на себя одеяло и пересесть в ножной конец кровати.

      И он сам начал помогать избранной укрываться одеялом и пересаживаться, перенеся ее подушку в противоположный от окна конец койки. Бабуля удивлялась, но не протестовала.

      - Вы ведь все у нас уважаемые женщины! Правда? – бабульки кивали уже все вместе. – Значит, с нынешнего момента вы проветриваете свою комнату два раза в день, а за своей личной гигиеной вы следите так же тщательно, как это делали дома. Всё понятно? Есть вопросы?

      Бабки скукожили свои личики по поводу гигиены. По-видимому, и дома не все следили за собой по-человечески, то ли не хватало сил из-за болезней, то ли, попросту, не было охота этим заниматься, но тоже все единогласно покивали, соглашаясь с требованием старосты.

      - Ну, что ж, Вероника Юрьевна, вот мы и проветрили помещение, - продолжил Олег, закрывая окно, - теперь мы можем приступать к обходу.

      Они подошли к первой кровати у двери слева, откуда обычно начинался обход.

      - Пожалуйста, Вероника Юрьевна, - и Олег приглашающим жестом указал на пациентку, уже сидевшую на краешке кровати и готовую отдать себя на растерзание в руки этого красивого мужчины.

      - Пациентка Сизова Мария Федоровна, 82-х лет, поступила 3-го октября с диагнозом…

      Дальше Вика доложила, как положено, весь клинический диагноз, краткий анамнез, динамику состояния с анализами и исследованиями, и схему терапии. После этого бабульку раздели до трусов, а в этом случае до широких штанов с резинками на ляжках, померили ей артериальное давление, посчитали пульс, прослушали легкие, сердце, уложив на кровать, промяли живот, посмотрели пульсацию сосудов ног на предмет периферического кровоснабжения, не ослабла ли она из-за атеросклероза или диабета.

      Олег кивал, соглашаясь, спрашивал причину назначения того или иного препарата или замены одного другим, рекомендовал провести то или иное обследование, когда этого требовала схема ведения пациента с определенной патологией. Всё прошло просто и спокойно. Вика расслабилась и немного осмелела, и даже сама задала ему несколько вопросов по лечению предпоследней и последней старушек, и, получив исчерпывающий ответ, аккуратным почерком всё записала в блокнотик к уже сделанным пометкам по предыдущим пациенткам.

      Все прошло обыденно и спокойно, так, ка и должно было проходить. Когда врачи уходили из палаты, никто из бабулек уже не лежал бревном в своей койке, двое соседок уже разговаривали друг с другом о чем-то им интересном. Еще одна бабулька уже ушла в санитарную комнату с полотенцем наперевес, «центровая» бабулька сама приоткрыла окно и уселась в одеяле в противоположном конце кровати, прикрикнув на соседок по бокам окна, чтобы они тоже укутались. Жизнь потекла своим чередом.

      Вернувшись в ординаторскую, Олег бросил свой тонометр и фонендоскоп на стол.

      - Ну, и чего тут такого страшного? Ты ведь всё правильно делаешь, Вик! – спросил Олег. – Единственное, чтобы выслушать застойные хрипы в легких, начинай слушать не сверху вниз, как в школе учили, а, наоборот, с нижних точек и вверх. Так услышишь, а если сверху, то пока дойдешь до нижних долей, пациент у тебя уже раздышится, и застойные хрипы исчезнут, ты их уже не услышишь, а значит, пропустишь сердечную недостаточность, воду в легких, пока она еще не набралась до уровня. Или пропустишь отек легких, если тебя вызвали на резкую одышку.

      - Спасибо, Олег, я таких нюансов не знала, - смущенно поблагодарила его Вика.

      - А в палате, конечно, надо наводить порядок. И это прямая обязанность и право лечащего врача.

      - А они не простудятся? Прохладно же.

      - Нет, не должны. Да и не это играет роль! Главное, Вик, это их настрой на выздоровление! У меня бабки дольше десяти дней не задерживаются. Я их сразу напрягаю. Вы сюда не отлеживаться приехали, а лечиться! Это труд, совместный труд пациента и врача, потому будете бегать по кабинетам и коридору как миленькие. Бегать и радоваться! Всем приказываю бегать и радоваться! Жизни радоваться, солнечному свету, свежему воздуху, храпу соседки тоже радоваться! Храпит, значит, живая и теплая, а не мертвая и холодная! Пресекаю их срач друг с другом сразу. Одну предупредил, что выпишу без разборок, не поверила – выписал. Теперь это из уст в уста передают про меня, что прекрасен, но строг, собака, доктор наш, и склоки не переносит.

      - А как ты научился этому всему? – Вика внимательно смотрела на него серьёзными глазами без улыбки.

      - У меня родители и деды со всех сторон врачи, в доме такая атмосфера, что стать плохим доктором мне просто не светит, - и Олег улыбнулся за двоих. – И еще, входи в палату как утреннее солнышко! Улыбайся им, своим бабулькам! У них все надежды здесь только на тебя, кроме тебя они тут никому не нужны, а, может быть, и не только здесь, но это уже их дела. Но здесь ты за них в ответе, и за их настроение тоже.

      - А почему тебе Клара Гавриловна разрешает с собой пререкаться, а других за попытку сказать ей что-то в свою защиту смешивает с землёй и пеплом?

      - Вик, я заслужил это право. Вот так даже без пафоса. Это правда. Я беру все-все дежурства, которые только могу взять, я не вылезаю из клиники иногда и по трое суток подряд, но это, буду честным до конца, из-за денег. Правда, у меня за год в моей палате не умерло ни одного человека. Клара сказала, что такого еще на ее памяти не было ни разу, и что она меня уважает как коллегу.

      - Понятно, а у всех остальных умирают? Да? – она спросила это с выражением то ли надежды, то ли скорби, Олег не разобрался.

      - Ты имеешь в виду, констатировал ли я смерть и присутствовал ли я на вскрытие в морге? Много раз. По дежурству. И констатировал, и реанимацию проводил, пока реаниматологи неслись скорым поездом из своего отделения. И в морге стоял, и эпикризы писал не только выписные.

      - И мне тоже это придется делать? – ее голос буквально шелестел тихим едва слышным ветерком.

      - Да, придется, если ты хочешь стать настоящим врачом, - Олег тоже стал говорить тише, хотя состояние его требовало повышенной громкости, потому что хорошее настроение и громкость у него всегда шли рука об руку. – И тебе надо научиться улыбаться, чтобы стать хорошим врачом.

      - Я не умею… - совсем шепотом пролепетала Вика и сделала попытку спрятаться за своими волосами, сжалась всем телом, сразу став чуть не вдвое мельче. Наверное, если бы умела становиться невидимкой, то Вика бы исчезла сейчас вовсе.

      - Что я не так сказал, Викуль? – Олег наклонился к ней приобнять за плечи, как это делал его друг Комиссар, но девушка отпрянула от него как от зачумленного, подскочила и вылетела из ординаторской прочь, оставив дверь нараспашку.

      - Что это было? – не понимая ничего, Олег оглянулся на сидевших за столами Соню и Рената.

      - Дикая она, - пожала плечами Софья, - вот и дергается с непривычки. А ты здорово рассказывал про свой метод оздоровления атмосферы в палате. Я тоже примерно так же действую, но я не балагурю как ты, а просто излучаю доброжелательность и спокойствие.

      - Тоже правильно, - отозвался Ренат. – А Вероника странная, не от мира сего какая-то.

      - Это я и без вас, друзья мои, знаю, - резюмировал Олег. – А вот что с этой мамзелью делать, мне не понятно.

      - А зачем тебе с ней что-то делать? – удивился Ренат. – Её кафедра приняла в ординатуру? Вот кафедральные умы пусть с ней и парятся. Тебе-то что?

      - Нет, Ренат, ты не прав. А может быть, и прав. Не знаю, - Олег ходил перед дверью по коротенькому подобию коридорчика взад-вперед и размахивал руками. – И где мне ее теперь искать?

      - Сама вернется, - спокойным голосом предположила Софья.

      Через секунду дверь аккуратно открылась, и вошла Вероника. Прошла к столу, где лежала папка с историями болезней ее палаты и повернулась к Олегу.

      - Прости меня, пожалуйста, Олег, я не хотела, чтобы ты ко мне прикасался, но я не знала, как об этом тебе сказать. А теперь вот набралась смелости и говорю, - ее голос снова был тихим, но слова были четко слышны в тишине комнаты. На старосту она не смотрела, опустив взгляд в пол.

      - Да, ладно… - оторопело ответил Олег и почесал макушку. – Давай, что ли обход запишем?

      - Да. Помоги мне, пожалуйста, - попросила Вика и посмотрела ему в глаза. Олега аж тряхануло от ее взгляда, столько в нем было боли и смирения.

      Рабочая обстановка, привычные термины, запись под диктовку – всё это сделало свое дело, и напряженность, витавшая в воздухе, развеялась. К моменту, когда вернулись с обхода другие ординаторы, в кабинете была уже обычная деловая атмосфера, галдеж и стук клавиатуры трех компьютеров, на которых ребята писали выписки.

      Дела были сделаны, рабочее время подходило к концу. Ева сегодня ускакала куда-то с загадочным видом, наверное, к косметичке, и Олег с чистой совестью предложил Веронике проводить ее до дома.

      - Нет, Олег, пожалуйста, не надо меня провожать, - Вика умоляюще подняла на него глаза – в них стояли слезы.

      - Хорошо, не буду, только не плачь, чудо ты мое в перьях, - удивился парень.

      - Ты только на меня не обижайся, ладно, - еще тише попросила девушка.

      - Ладно. Да я и не собирался обижаться. На что обижаться-то?

      - На отказ.

      - Всё нормуль, забей на этот разговор, - Олег еще немного постоял, потом взял свой рюкзак. – Ну, тогда я пошел, - и уже всей аудитории громко, - народ, всем пока, до завтра!

      - Пока-пока, - понеслось со всех сторон, и он вышел за дверь.


Глава 5.


      Свой обход Вероникиной палаты Олег предложил делать накануне обходов с заведующей. Тактика сработала замечательно, Клара Гавриловна перестала так орать на Веронику, а больные стали быстрее выздоравливать, и в 309-й палате повысилась оборачиваемость койки, что приводило заведующую в восторг, но одновременно вызывало удивление. Вероника ее больше не раздражала, а бабульки перестали жаловаться на угрюмого доктора. Девушка училась улыбаться своим бабулькам, полноценно улыбнуться еще пока не очень получалось, но она старалась и совершенствовалась.

      Вероника запиралась в больничном туалете для сотрудников, где было зеркало, и сосредоточенно растягивала губы в стороны, щурила глаза и смотрела на это безобразие в зеркале. Ей не нравилось это занятие. Внутри, где-то в районе солнечного сплетения, при этих упражнениях возникало какое-то не понятное ощущение, незнакомое Вике, странное, не неприятное, а просто необычное. Ей требовалось время, чтобы привыкнуть.

      Из туалета ее выгоняли сотрудники, желающие использовать кабинку по прямому назначению. Признаваться, что Вика там просто кривляется со своим отражением, она не могла, потому выдумала себе кишечную колику, которая проходит, если посидеть несколько минут полностью расслабившись. И от нее отстали с вопросами, мало ли какие странности еще могут быть у этой и без того загадочной особы.

      В этот раз у всех нашлись какие-то срочные дела, и в ординаторской они оказались наедине друг с другом.

      - Как тихо, - Вероника присела на краешек стола.

      - Вик, слезь со стола немедленно! – Олег рванулся к девушке, буквально стаскивая ее со столешницы. – У нас здесь такая примета есть, если кто-то садится на край стола, то точно в отделении будет покойник.

      - Что за предрассудки? Вы же все цивилизованные люди, неужели, все в отделении, даже Клара, верят в эту чушь?

      - А не верили сначала, умными себя считали, цивилизованными, как ты говоришь, пока не убедились, что смерти нет разницы, считаемся мы с приметами или нет. Сел на стол – получи труп, и всё. И я буду очень рад, если труп окажется в чьих-нибудь чужих палатах, а не в наших.

      - Да-а-а… Как говорит моя мать, это капец. А еще у вас тут приметы есть? – Вика отвела выбившуюся из прически волнистую прядь со лба.

      - Да, есть, конечно. Вот, к примеру, свистеть нельзя, деньги пересчитывать в коридоре – это всё к убытку. А если цветет в правом холле китайская роза, ну, эта… как её… розенбаум, блин! А, вот – гибискус! Так вот, сколько на нем цветков, столько будет за сутки покойников, даже если на столе никто не сидел. А если сидели, то плюс еще покойник.

      - Не, знаю, - Вика пожала плечами, - уж ты мне точно не кажешься суеверным, все твои рассуждения разумны и логичны, но сейчас я и в тебе засомневалась.

      - Вик, а кем работает твоя мама? – Олег не оставлял попыток разговорить девушку на личные темы, но постоянно терпел неудачи, Вероника уходила от ответа, как заправский шпион КГБ.

      - Мама? Да, она работает, она же еще не старая, - вот снова ответа не было, а коллега поджала губы и углубилась в написание дневника, и отрывать ее от этого занятия Олегу было уже неудобно. Но он упрямо продолжил разговор.

      - А моя ЛОР в поликлинике, где отец заведует стоматологией.

      - Твоя мама тоже заведующая?

      - Нет, она просто врач, рядовой отоларинголог, лечит чьи-то отоларинги. А специализацию такую ее заставил выбрать мой старший братишка.

      - Это как так? Он же был тогда, наверное, еще совсем маленьким!

      - А он постоянно болел то простудой, то ангинами, замучил родителей, вот мать и пошла изучать науку, полезную в быту.

      - А, тогда понятно. А ты-то уже рос крепеньким и здоровым?

      - Ну, я, да, у меня все уже было хорошо. А ты в детстве болела?

      - Да, я очень часто болела. И простывала, и все детские инфекции по мне прошлись так, что на курсе детских болезней, я просто вспоминала свои симптомы и отвечала преподу такое, что даже в учебниках не было, только в жизни.

      - Ух, ты! А мама с тобой сидела? – Олег был настырен, когда хотел получить результат.

      - Да, она брала больничный, и сидела со мной, сколько положено, - Вика снова попыталась углубиться в дневник.

      - А на ее работе это не сказывалось?

      - Я тогда об этом не понимала ничего, а потом я почти перестала болеть, и у неё с работой всё пришло в норму.

      - А кем она у тебя работает?

      - В бухгалтерии она работает, а кем, мне не интересно, - выдавила из себя Вероника и окончательно углубилась в работу.


***

      В большой аудитории, закрепленной за кафедрой сидели и совещались по поводу своих ординаторов заведующая кафедрой терапии профессор Маргарита Германовна Гнедич с двумя доцентами: доцентом Старицкой Анной Андреевной, отвечающей за первогодок, и Ильёй Борисовичем Черноглазовым, руководителем группы второго года. На почетном месте сидела Клара Гавриловна Новикова и говорила громким напористым низким и чуть хрипловатым из-за простуды голосом:

      - Эта ваша Ляпишева сначала у меня вызывала просто животный ужас, я вообще не понимала, как ей удалось получить диплом, настолько она мне казалась тупой и непробиваемой. А вот, глянь-ка, разошлась, даже говорить погромче научилась, и старушек выписывает одной левой и всё с улучшением. Но я не понимаю причин перемены, хотя и радуюсь им.

      - Причину знаю я, и мне эта причина поперек горла уже давно, - проворчал пожилой седовласый бодрячок плотного телосложения, но не толстый, а такой крепенький, как грибочек. – За ней хвостом увивается мой староста Лодыгин, натаскивает ее перед вашими обходами, консультирует ее пациенток, советует с назначениями, то есть фактически он ведет сейчас две палаты, а не одну, как положено.

      - Простите, а чем вас это напрягает? Олег разве перестал справляться со своими прямыми обязанностями? Нет, нет и нет! Он умница и молодец! Он успевает везде! И девочке вот помогать успевает, и со своими обязанностями справляется, и на дежурствах не просто, руки сложа отсиживает, а бегает по этажам, консультирует в хирургии предоперационных по экстренке, и в неврологии его хвалили. Что вас не устраивает, я не пойму никак? - Старицкая тряхнула своими рыжими волосами, постриженными в короткое каре, и потянулась за новой сигаретой. В кафедральной комнате ей разрешалось курить, когда не было студентов.

      - Да, вы, Анна Андреевна, не понимаете, и не можете понять! – горячился Илья Борисович. – А то, что это он вашу работу выполняет, вам тоже не понятно? И, между прочим, вы за это получаете денежки!

      - Ой, дорогой мой, Илья Борисович, давайте будем считать деньги в своих карманах!

      - Конечно, конечно! Только парень так выдохнется раньше времени и выгорит, как спичка, а вам все равно!

      - Ну, допустим, его никто не просил брать шефство над Ляпишевой, - прервала этот спор Клара Гавриловна, - это раз. На дежурства он сам встает, по своей воле, а не по принуждению администрации, это два. И, наконец, он у нас мальчик взрослый, может сам для себя определить, справится он с такой нагрузкой или нет. Это три.

      - Давайте его пригласим сюда, - первый раз подала голос Маргарита Германовна, заведующая кафедрой, немолодая дама с правильными, не выразительными мелковатыми, но правильными чертами лица, крашеная блондинка, ее волосы красивого платинового оттенка были коротко подстрижены и аккуратно уложены в прическу. – Илья Борисович, пригласите к нам, пожалуйста, Лодыгина.

      Боровичок сорвался с места и вышел, хлопнув дверью аудитории, а через пару минут вернулся, ведя за собой смущенного с пылающими щеками и ушами Олега. Ординатор вошел и встал по стойке смирно перед старшими коллегами и начальством.

      - Здравствуйте, - вежливо поздоровался он, пытаясь справиться с сердцебиением и волнением при помощи глубокого дыхания.

      - Здравствуйте, Олег Евгеньевич, - спокойным голосом дружелюбно произнесла Маргарита Германовна, - располагайтесь и перестаньте напрягаться, пожалуйста. Вас никто не собирается ругать, скорее, наоборот, нам нужна ваша помощь в одном очень щекотливом деле.

      - Доносить ни на кого не буду, - выпалил Олег, не дослушав завкафедрой.

      - Нет-нет, что вы такое говорите! Об этом даже речи нет! – Марго подумала: «Хороший малыш, горячий какой, честный… Но не политик совсем. Трудно ему будет в руководители выбиваться. А оставаться рядовым терапевтом для мужика – это общеполитическая смерть и загнивание личности. Ладно, посмотрим, что скажет дальше. А донесут мне всё другие и без тебя». – У нас просьба к вам взять шефство над ординатором первого года обучения Ляпишевой Викторией Юрьевной. Она хорошая девушка, умная и грамотная, но ей почему-то очень трудно войти в работу. Я знаю, что вы общаетесь с ней, вам это не будет в тягость, Олег Евгеньевич?

      - Эээ… Маргарита Германовна, я как бы и так уже взялся натаскивать ее по своему собственному почину, - Олег давно уже понял, что их кто-то слил преподам, но не думал, что дойдет до такой лихой развязки.

      - Да, я знаю вашу ситуацию. Но ваш куратор был против вашей инициативы, - Марго внимательно посмотрела на Черноглазова тяжелым пристальным взглядом, потом перевела взгляд на Олега и слегка улыбнулась, в основном глазами, - а теперь я официально прошу вас нам помочь, потому что Илья Борисович согласился с разумностью вашего поступка, и беспокоился только о вашем состоянии. Вы много работаете внеурочно на дежурствах, не тяжело ли вам будет и впредь справляться с вашей подопечной?

      - Да, нормально я справляюсь, - такая информированность профессора смутила Олега, он-то думал, что просто потихоньку шабашил на благо пациентов и своего кошелька, а тут вон как получается. Все всё знают и еще и переживают за него. Что-то тут не так. – Официально, это даже лучше, чем мы это исподтишка делали и боялись, что нас ругать будут.

      - Вот так и решим. И часть ваших денег из зарплаты, Анна, Андреевна, будем перечислять к сумме стипендии Олега Евгеньевича, - Марго так посмотрела на Старицкую, что та аж задохнулась воздухом, собираясь что-то сказать.

      Олег чуть не подпрыгнул, когда смысл сказанного дошел до него.

      - Нет! На таких условиях не согласен я! – он вскочил и начал быстро ходить по проходу между рядами столов. – Так я отказываюсь это делать! Чужие деньги мне не нужны!

      - Но так было бы справедливо, Олег Евгеньевич, потому что Анна Андреевна получает деньги и за ту работу, что уже некоторое время делаете вы совершенно бесплатно.

      - Нет, я сказал, - Олег был тверд и решителен, его голос приобрел силу и уверенность, даже внешне он преобразился из такого мальчика-Леля в серьёзного и внушительного мужчину со сдвинутыми к переносице сердитыми бровями и мечущим молнии взглядом.

      Гнедич смотрела на преображение ординатора и не верила своим глазам – за одно мгновение так измениться парень не мог, значит, не всё еще про него она знала, не все грани натуры были раскрыты. Она была приятно удивлена и раздосадована одновременно. Таким Олег ее устраивал намного больше, можно теперь было его обучать правилам руководства, тихонько наставлять в политике кафедры, чтобы оставить работать у себя сначала ассистентом, а потом дать защититься и повысить до доцента.

      Но ей не удалось его втянуть в денежные отношения. Конечно, перевести часть зарплаты доцента на карточный счет ординатора было физически невозможно, но об этом знала только она и бухгалтерия института. Марго пришлось бы изыскивать возможность повысить стипендию Лодыгина прицельно, но, слава богу, позволяющие это сделать статьи, имелись. Но рыбка сорвалась с крючка так изящно, что не придерешься.

      - Хорошо, пусть будет по-вашему, Олег Евгеньевич, просто продолжайте делать так, как вы и делали всё до этого момента, но с официальным разрешением и даже поручением вам этой благородной миссии наставника. Будем считать это правом старосты. Так вас устроит?

      - Да, так меня устроит, - выдохнул Олег с облегчением. Он бы все равно продолжил свои занятия с Викой, даже если бы они ему их вообще запретили.

      Зато он понял, что его только что хотели посадить на короткий денежный поводок, и что он плавно выскользнул из-под влияния Гнедич, что она раздосадована, но чем-то все равно довольна.

      - Спасибо, - и Маргарита Германовна обратилась уже в сторону Старицкой, - Анна Андреевна, как вы считаете, стоит нам так же официально оповещать Ляпишеву о шефстве над ней ординатора второго года?

      - Я думаю, что я сама сообщу ей об этом. У девочки очень сложная ситуация дома, нервы, действительно, напряжены и она может расплакаться от такой торжественной обстановки, как у нас сейчас. Я оповещу ее в ближайшее время, обещаю.

      - Очень хорошо, - заключила заведующая кафедрой, - ни у кого возражений нет? Илья Борисович, вы согласны с правильностью принятого решения?

      - Да, согласен, - буркнул доцент и отвернулся к окну, его больше не интересовал Лодыгин, Лодыгин теперь интересовал саму Гнедич, а стоять у нее на пути Черноглазов не видел никакого резона.

      - Так и запишем в протоколе собрания кафедры, - и Марго кивнула головой Старицкой. Заседание было закрыто, доценты ломанулись в дверь не хуже простых студентов после окончания лекции. Было понятно, что разговор не принес никому дивидендов, кроме самой Гнедич и парочки ординаторов, получивших высочайшее благословение профессора.


Глава 6.


      За столиком кафешки Ева сидела, вальяжно откинувшись на спинку массивного деревянного стула, Олег уже сделал заказ, но продолжал крутить в руках толстую книгу с меню, то открывая и разглядывая фотографии блюд, то складывая и стукая корешком твердого переплета по столешнице. Ева позвала его сюда сама, хотя обычно такие походы были инициативой самого Олега. У Евы, видимо, лопнуло терпение, и Олег готовил себя к выяснению отношений.

      Взгляд из-под сведенных бровей был тяжелым, сами глаза из веселых голубых превратились в холодную и опасную сталь. Красиво очерченные губы, обычно нежные и мягкие, были сжаты в тонкую ироничную линию. Даже волосы были забраны в низкий хвост, перетянутый обычной аптечной резинкой.

      Наконец-то, принесли первую порцию еды, и на стол перед Евой выставили огромную тарелку с кудрявыми листьями салата, на котором были в творческом беспорядке набросаны креветки, крутоны и сырные стружки, кое-где яркими крапинками алели половинки помидорок-черри. На другой тарелке для Олега принесли горку салата типа оливье с громким названием «Кремлёвские купола». Видимо, имелись с виду купола тех соборов, что находятся на Красной площади. Горка салата была украшена пером петрушки, как шляпа мушкетера. На стол перекочевал и кувшин с компотом из клюквы, правда, найти этот компот среди почти доверху лежащих кусков льда можно было только по слегка розоватым разводам. Но напиток выбирала Ева, ей и предстояло его пить, а Олег, будучи не на мототранспорте, заказал себе большую кружку пива.

      Раздраконив половину салата, Ева подняла глаза на уже прихлебывающего пиво друга, чтобы посмотреть, расслабился он или нет, и можно ли уже начинать серьезный разговор. Ей показалось, что парень спокойно наслаждается вкусом напитка и уже не ждет от их свидания ничего серьезного.
      - Милый, - промурлыкала Ева, - скажи мне, как ты видишь свою дальнейшую жизнь?

      - Нормально я ее вижу, а что? – Олег не удивился и не расслабился, но ему уже расхотелось вести боевые действия.

      - А где ты будешь работать после ординатуры? Ты уже решил? Тебе уже делали предложения по трудоустройству, приглашали куда-нибудь? – красивый наполненный голос Евы завораживал, лишал желания шевелиться. Она определенно умеет гипнотизировать людей, как удав своих бандерлогов перед трапезой.

      - Мне предложили остаться на кафедре, еще есть вакансия в поликлинике рядом с моим домом, есть место в медсанчасти «Гознака», а это тоже не очень далеко от меня, и есть место в Четвертой градской больнице, тоже рядом с моим домом, ну в моем районе, - уточнил Олег.

      - И ты уже что-то решил? – продолжала гипнотизировать своего визави красотка.

      - Нет, я еще буду думать, потому что любое место имеет свои плюсы и минусы. В конце концов, я всегда могу пойти работать в поликлинику к своим родителям, хоть мне именно этого абсолютно не хочется.

      - А в плане личной жизни ты тоже еще ничего не решил? – вопрос был задан таким же невинным тоном, как и все предыдущие, но Олег дернулся, как от удара хлыстом, что не укрылось от жадных глаз собеседницы.

      - Нет, я ничего и не собирался решать, - речь его стала отрывистой и даже колкой, он снова сжал губы в тонкую черточку и нахмурил брови.

      Ева посмотрела в его глаза и отшатнулась – этого человека она не знала, настолько разительной была перемена. Девушка даже немного испугалась, но потом подумала, что они находятся в общественном месте, поэтому она в безопасности, по крайней мере, сейчас.

      - Но ты хоть рассматриваешь мою кандидатуру на престол рядом с тобой, мой король? – она еще пыталась играть, хотя и понимала, что ее партия уже проиграна. Давно и бесповоротно. Проиграна в тот самый момент, когда он увидел черные глаза этой треклятой Вероники.

      - Нет, Ева, я тебе уже говорил, что ты не мой вариант семейного уюта. Прими это как данность. Если тебя устраивает положение моей лучшей в жизни любовницы, то оставайся, если нет, то все дороги перед тобой открыты. Я тебя не держу, но жениться на тебе в мои планы не входит.

      - Ты меня совсем не любишь? – последние осколки надежды грозили сорваться с ресниц хрусталиками слез, но Ева сдерживала себя. Обидно было терять такого перспективного жениха, но он хотя бы был честен с ней. Да, жесток, очень. Но честен, потому что ни разу не изменил своему слову, данному в самом начале.

      - Я никогда не говорил тебе о любви, не скажу и сейчас, потому что говорить не о чем – я тебя не люблю, не любил и не смогу полюбить. Я так и говорил, что я тебя хотел…

      - А теперь и не хочешь уже?

      - Нет, не хочу.

      - Из-за этой твари, из-за Вероники? Да? – Ева сорвалась на крик, но тут же спохватилась и замолкла. Разговор она завалила, как экзамен, на неуд, а пересдачи «профессор» Лодыгин не предлагал никогда.

      - Только рискни хоть что-то против Вики предпринять, - Еву окатило арктическим холодом от этого тона и взгляда острых льдистых глаз. Девушке в который раз за сегодня стало страшно, и она вцепилась пальцами в край стула, до ломоты напрягая пальцы. – Если ты решишь мне или ей мстить, то знай, я смогу тебя уничтожить, ты мне сама дала в руки взрывную машинку, дорогая, и я нажму на кнопку, если придется. И даже не сомневайся, что я ославлю тебя на всю больницу, на весь институт. Твоя слава будет катиться перед тобой, расчищая твой путь от любых нормальных мужчин и женщин. У тебя больше не будет ни подруг, ни любовников. Твой секрет известен только мне до тех пор, пока Вероника в безопасности. В твоих интересах беречь спокойствие этой девушки строже своей зеницы ока. Поняла?

      - Д-да-а-а… - непослушными губами прошептала окаменевшая от услышанного девушка.

      Вставая из-за стола, Олег бросил на свою салфетку три тысячных купюры, чтобы с лихвой покрыть чек за трапезу, еще раз посмотрел в глаза Еве, приподняв ее лицо за подбородок, и удовлетворенно кивнув, удалился, даже ни разу не оглянувшись.


***

      Ребенок родился в срок, легко и без патологии, его сразу приложили к груди, и младенец сразу активно присосался и зачмокал. Девочка была крупной и замечательной, мать светилась от счастья и не желала выпускать своё дитя из рук даже на минуту, но пришлось передать дочку для осмотра неонатологам. Врачебный осмотр не выявил никаких серьёзных патологий, и ребенка вернули матери.

      Росла Ева резвой девчонкой, сорванёнком, дружила с мальчишками. Мальчишки ценили её за выносливость и физическую силу так же, как и за соображалку и умение придумать для родителей замечательные отмазки, которые практически всегда отлично срабатывали.

      Девушка уже вытянулась выше всех девчонок в классе, а окончательного полового созревания так и не произошло, циклических гормональных изменений не было и в помине, зато тембр её голоса стал ниже и как бы гуще, а волосы на теле стали распределяться по мужскому типу. Мать стала бить тревогу, когда у Евы в шестнадцать лет так и не пришли первые месячные, и потащила её на обследования к врачам гинекологам и эндокринологам.

      Мать и отец обожали свою умницу и красавицу дочь, и девушка отвечала им нежностью и лаской, но выявленная патология, другие бы сказали, что это уродство, но внешне не было никаких признаков, стала шоком для всей семьи.

      Особенность организма девушки, оказалось, заключалась в том, что она родилась гермафродитом, обоеполой особью. При обследовании у нее в брюшной полости были обнаружены вполне себе действующие тестикулы, мужские половые железы, расположенные рядом с женскими половыми железами, яичниками. Ева определилась с выбором пола очень просто – она всегда считала себя девочкой, и не желала быть мужчиной ни минуты, поэтому была сделана простая операция по удалению лишних желез.

      Вмешательство прошло успешно, на коже не осталось даже рубцов. Всего-то три прокола, и хирург под контролем УЗИ исправил ошибку природы. Но генетику не исправить даже суперсовременным оборудованием. Теперь патологию мог выдать только хромосомный набор в клетках девушки. Она была химерой. Не той горгульей из древних мифов, а вполне себе научным казусом.

      У обычного человека все клетки тела содержат одинаковый набор хромосом, а у химер часть клеток содержит один набор, а другая часть клеток иной набор этих загадочных телец, в которые упакована вся наша наследственность. У Евы часть клеток была с обычным набором – ХХ, девчачьим, как и положено, а местами клетки были немного мужскими – XXY.

      Как в этих условиях сформировались ее яйцеклетки, с которым из наборов, было большим вопросом. Проверить это можно было только при генетической экспертизе, но тогда клетка, которая должна давать новую жизнь разрушалась. Или при проведении ЭКО, экстракорпорального оплодотворения, то есть вне тела, в пробирке, но это предполагало рождение ребенка. Оба варианта на данный момент отпадали, но на будущее Ева решила вторым способом, возможно, воспользоваться.

      Всё это Ева сама рассказала Олегу в порыве откровенности после очередного горячего секса, когда он сказал, что таких горячих девчонок у него еще не было. Ева объяснила свою страстность именно генетическими особенностями, и попросила его сохранить все в тайне. На самом деле Ева всю свою последующую после операции жизнь старалась доказать кому-то, что она настоящая женщина, несмотря на мозаичность ее хромосомного набора.


***

      Когда Олег скрылся из виду, Ева еще долгое время не могла придти в себя после пережитого ею шока. Как он мог? Это был самый страшный шантаж из всего, что представляла себе Ева. И угроза исходила от мужчины, которому она безмерно верила. Предательство? И да, и нет, решила она для себя. Он же только угрожал, а не выдал ее тайну первому встречному.

      Раз Олег пошел на такое, значит, для него отношения с этой странной и загадочной Вероникой как минимум равноценны любви. Примерно так успокаивала себя Ева, сидя в кафе в печальном одиночестве, погруженная в свои мысли настолько, что даже не видела и не чувствовала на себе масляные взгляды мужчин. Но никто из них не осмелился подкатить с непристойными предложениями к высокой красивой блондинке, то и дело утиравшей подлую слезу.

      Девушке было понятно и то, что прежних отношений между ними уже не будет никогда, а, следовательно, стоило повнимательней присмотреться к мужской части коллектива ординаторов, а не только к Костику Хованскому и Веньке Шатрову. Надо было еще проверить этого Глеба Холоневского, что за фрукт, а вдруг он вкуснее всех окажется. А вокруг еще существовали молодые врачи, среди которых особенно нравились Еве молодые хирурги, с ними она контактировала в приемном отделении, когда по дежурству осматривала вновь прибывших пациентов.

      Через некоторое время Еве стало казаться, что жизнь хороша и без Олега, что всё, что делается, делается только к лучшему. Что её секрет в надежных руках, а раз она и не планировала месть с самого начала, тем более не станет издеваться над убогой жертвой неудавшегося аборта теперь, когда перед свободной и красивой страстной женщиной открываются такие перспективы по завоеванию новых территорий и преклонению пред ней новых королей и прекрасных принцев. «И почему все принцы прекрасные? И куда девается их прекрасность, когда они становятся королями?» - подумала под конец своих переживаний Ева, уже уходя домой из теплого кафе.


Глава 7.


      После того, как были написаны все сегодняшние дневники и выписные эпикризы, Вероника заварила себе и Олегу крепкий чай из пакетиков, разложила купленные в киоске около больницы булочки и пригласила своего наставника к столу.

      Журнальный стол, который использовался в качестве и обеденного, и чайного одновременно, был низким, зато длинным. Он прекрасно помещался между двумя диванами, стоящими лицом друг к другу. Когда Олег присоединился к Вике, с противоположного дивана как раз вставала Соня и Кристина.       Соня сладко потянулась и зевнула, Крис хихикнула, глядя на подругу, и они пошли искать счастья в попытке записать своих больных на УЗИ к Валерьянычу.

      - Вик, а ты свою Маркову уже на рентген отправила? – спросил наставник.

      - Ага, она уже даже вернулась, осталось дождаться историю болезни с заключением, и либо оставить антибиотик, либо поменять на другой.

      - Да, все правильно, - удовлетворенно кивнул Олег, запивая булку чаем. – Ну, вот скажи мне, Вик, тебе вообще нравится твоя работа? Нравится быть врачом, общаться с больными?

      - Да, конечно! Мне нравится, что я могу помочь другим людям своими знаниями, своей заботой о них, - говорила Вика с энтузиазмом, но в глазах ее была какая-то неизбывная грусть, и откуда она там взялась, почему никак не хотела никуда уходить, Олег не понимал и тревожился за девушку.

      Причин для тревог он не видел, но понимал, что о Вике совсем ничего не знает, поэтому не знает и этих самых причин, но своему ощущению он безоговорочно верил.

      - А ты когда-нибудь ездила на мотоцикле? – смена темы разговора застала девушку врасплох, и она ответила:

      - Не-е-ет, а что?

      - Хочешь, прокачу? – Олегу действительно хотелось прокатить ее на заднем сиденье своего джексера, почувствовать, как она прижмется к нему, крепко ухватит за его талию, как станут содружественными их движения.

      - Нет, не знаю, - растерялась она, - а при чем тут это?

      - А я увлекаюсь байками, в плане промчаться на них куда-нибудь, пролететь, так сказать, низенько-низенько. А у тебя есть какое-нибудь увлечение? Ну, кроме медицины тебе что-нибудь нравится делать? Может быть, ты что-нибудь собираешь в коллекцию? А?

      - Нет, - слишком быстрый и твердый ответ Вики только добавил уверенности Олегу в своей правоте – Вероника что-то упрямо скрывает, рассказывать не хочет ни при каких условиях.

      «Ладно, оставим это дело пока. Время есть, возможности поговорить есть, еще раскроется, как миленькая!» - думал староста, разгораясь азартом исследователя неизведанных тайн.

      - А как же ты проводишь свое свободное время?

      - Сижу за книгами и читаю учебники, хожу в магазин за продуктами, готовлю еду, убираюсь в квартире, стираю грязные вещи, глажу уже высохшие и требующие глажки вещи… Тебе всё перечислять? – Вероника подняла на Олега глаза и внимательно на него посмотрела, смутив парня своей неожиданной откровенностью. Получается, что она, и вправду, жила обычной жизнью… взрослой одинокой женщины.

      - А у тебя есть подруги, друзья? Может быть, у тебя и любимый человек есть? – не унимался Олег.

      - Да, у меня есть одна давнишняя подруга. А вот любимого мужчины у меня пока нет, не встретила еще, наверное, - любая другая на ее месте уже улыбалась бы и строила глазки красивому блондину с голубыми глазами. Но не Вика! Она была напряжена и сосредоточена, как будто ее допрашивали в качестве свидетеля преступления, убийства, например, и от ее показаний зависела судьба обвиняемого, поэтому она не могла позволить себе допустить ни одной ошибки в этих показаниях.

      Наконец, Олег сдался и перестал изводить вопросами свою знакомую незнакомку.

      - Вик, а ты в кино со мной пойдешь? Какой фильм ты хотела бы посмотреть? – вопрос был невинный, но Олег был готов и на него получить сегодня отказ, и он не ошибся.

- Олег, не обижайся на меня, пожалуйста, я не хочу идти в кино, я вообще не хожу в кино. У меня есть ноутбук и я смотрю фильмы из сети, мне этого хватает, - спокойная и доброжелательная интонация так не сочеталась с несчастным выражением лица, что расспросы на сегодня были закончены совсем.

      Рабочее время ординаторов уже закончилось, чай был выпит, булки съедены, ничего больше не держало на работе, и Олег пошел переодеваться, чтобы идти домой. У шкафа с одеждой он столкнулся с Евой.

      - Что, не выходит каменный цветок, мастер Данила? – поиздевалась красотка, слышавшая весь разговор на диване.

      - Ох, не выхо-о-одит, - в тон ей ответил Олег и улыбнулся, - хочешь, я тебя провожу?

      - Захотелось тепла и ласки, кобель недоделанный? – в голосе Евы звучали интонации милостивой хозяйки вернувшегося с прогулки непослушного пса.

      - Ну, тепла и ласки мне хочется всегда, но в данный момент мне хочется умного советчика, а голова твоя мной лично ценится весьма высоко в плане ума и сообразительности.

      - Да, только я сегодня не говорун, прости, - Ева пожала плечами, - я сегодня провожаюсь Венечкой, он меня уже ждет на улице. Сорри, май ханни, - и она, убегая, пропела ему известную мелодию, - Гудбай, май лав, гудбай!

      Олег ушел домой в гордом одиночестве. Но он этому был даже рад, так было проще обдумать их с Вероникой разговор.

      В сухом остатке фактов получалось, что у нее есть мать, которая где-то работает бухгалтером, про отца сведений нет, но вся домашняя работа возложена на плечи Вероники. Подруга есть только одна, насколько они близки, узнать не представлялось возможным, но близких контактов с мужчинами она старается избегать любой ценой. Вероятен жесткий контроль со стороны матери.

      На следующий день Олега отловил в коридоре Шатров.

      - Ты чем так Еву обидел? – без предисловий начал Вениамин. – Ты к ней больше не прикасайся, понял? А то я тебе морду-то начищу и волосья повыдергаю.

      - Ты чего с утра такой нервный-то? Али спал плохо, али не с той ноги встал? Али в кофей тебе сахару недоклали? – Олег не боялся ни Вени, ни любого другого парня, один на один он имел все шансы сам побить противника, отбиться-то уж точно. Да и мордобой в коридоре при больных затевать никто не станет – самоубийц нет, отчислят с кафедры в один росчерк пера, еще и карьеру загубят.

      - Пойдем на лестницу, потолкуем, - не унимался Веня.

      - А пойдем, правда, чего это мы тут бабушек пугаем.

      Как два бойцовых пса, порыкивая и поглядывая на противника, ординаторы вышли на лестничную площадку к приоткрытому окну.

- Ну, так я тебя внимательно слушаю, - Олег резко посерьёзнел и даже стал как будто еще выше ростом. Небесный цвет его глаз сменилась блеском стального клинка, а рот искривила усмешка.

      Не ожидавший от противника такой перемены из балагура и душки в совершенно иного незнакомого мужчину, Вениамин отшатнулся и растерялся, поэтому разговор начался с по-театральному затянувшейся паузы. Потом он собрался с духом и выпалил:

      - Ты обидел Еву! Она теперь ходит грустная, - а она не заслужила такого к ней отношения. Извинись перед девушкой!

      - А… Это… - Олег вздохнул и расслабил спину, отставив правую ногу немного вперед. – Слушай сюда, малыш. Слушай меня сейчас очень-очень внимательно, потому что повторять я не люблю, и повторяю только для дураков. Но ты же у нас умный мальчик. Правда? Умный?

      Веня неуверенно кивнул, он смотрел Олегу в глаза не в силах оторвать взгляд, как заговорённый.

      - Так во-о-от. Ева вполне самостоятельная и взрослая женщина, она может иметь массу причин печалиться и грустить. Тот факт, что ее печаль совпала с прекращением наших с ней отношений, еще не свидетельствует автоматически, что разрыв является причиной ее грусти. Логично?

      - Да-а-а… - как это отозвался Шатров.

      - Едем дальше. Ты взялся защищать совсем не беззащитную барышню тургеневского образца. До тебя она переспала почти со всем мужским контингентом больницы. Я это знаю, потому что я сам ее отпускал на эти свидания, а она позже обсуждала со мной свои полученные впечатления. Нас обоих устраивали именно такие простые отношения без затей. Секс, секс, и ничего, кроме секса. У вас ведь сейчас тоже устанавливаются такие же отношения, и она тебя заранее предупредила о своей будущей неверности, и ты принял ее условия. Ведь так?

      - Да, та-а-ак… - снова согласился Вениамин.

      - И в вашей паре ты – ведомый, а она ведущая. У меня с ней были паритетные отношения, а ты заметно слабее, она тебе не уступит лидерства, или я ее плохо знаю, - уже откровенно усмехнулся Олег. – Отсюда мораль, как говорила одна карточная героиня, не лезь не в свои дела, а то будешь виноват со всех сторон. Понял?

      - Понял. А что, получается, что ты ее не обижал? – Веня никак не мог упорядочить информацию у себя в голове.

      - Я ее обидел. Извиняться я не собираюсь. Да и не нужны Еве мои извинения. Не тот случай. Ты не в курсе ситуации, и упаси тебя твой куриный бог, лезть к ней с вопросами, оттолкнет, съездит по мордашке твоей симпатичной и отправит в бессрочный отпуск с названием «мой бывший козел». Понял теперь? Есть вещи, о которых ты не имеешь понятия, и которые тебе даже объяснять никто не станет.

      - Это между вами такие отношения были, что ты знаешь все ее секреты, но оттолкнул ее от себя?

      - С чего ты взял, что это я знаю ее секреты, а не она мои? С чего ты взял, что это я ее оттолкнул и обидел? Я просто ответил ей той же монетой, что она мне, и всё. Разборки завершились, дело убрано в архив и уже покрылось пылью. Ты его вытащил и решил от этой пыли почихать, и меня еще позвал присоединиться.

      - Значит, это она твой секрет хотела выдать? – не унимался парень.

      - Да! – не выдержал Олег. – Она всем хотела рассказать, что у меня короткий и тонкий член!!! Бл*дь, как же ты меня достал, ребенок! Доволен? А теперь иди к своей королеве и обмывай ей ноги, чтобы была вода для твоего питья! И отстань от меня! Уйди! Я и так в печали!

      - Извини, Олег… П-пожалуйста, извини! – Веня смутился до такой степени, что румянец залил его щеки и уши, даже шея местами пошла пятнами. – Я же не знал, что у тебя такая беда. Но я никому не скажу! Я обещаю! Честное слово! Никому!

      Пятясь, Веня вышел с лестничной площадки, тряся каштановыми волосами в попытке уложить на места полученную информацию. Олег остался стоять у окна, не зная, смеяться ему или плакать, или и то, и другое сразу. Он даже пожалел, что не курит, сейчас ему как раз хотелось устроить перекур для уставшего мозга. Секрет Евы он выдавать и не собирался, зато теперь этот дуралей пойдет рассказывать байки и небылицы про него самого. Но это Олега не сильно волновало, он умел отшучиваться так, что шутник сам уползал посрамленным. Выяснять отношения с Евой еще раз он не собирался, потому что она была не при чем, а вся эта мутотень с защитой бедной обиженной девушки была затеяна глупым, но благородным ее новым ухажером.

      Пары минут хватило, чтобы Олег окончательно пришел в себя и успокоился. Когда он вернулся в ординаторскую, по нему ничего не было видно, а вот его собеседник сидел с красной физиономией и, по-видимому, безуспешно пытался вникнуть в свои истории болезней.

      Олег сегодня был не расположен задерживаться, он был после суток и хотел побыстрее смыться домой, поэтому он сделал коротенькие записи в историях своих пациенток, глянул одним глазком в дневники Вероники, и после выпитой чашки горячего крепкого чая решил, что теперь сможет нормально доехать до дома, не уснув по дороге.

      Дома он даже не стал обедать, чем сильно удивил мать, приготовившую еду к его приходу, а забрался в постель и крепко-крепко уснул, выкинув из головы и Еву с Венькой, и Веронику с тайнами. Сон принес блаженное отдыхновение. Ему снилось, что он летит на своем джексере над облаками и солнце улыбается ему.


Глава 8.


      Мать сегодня задерживалась на работе, и это было очень кстати, потому что к Веронике обещала забежать ее единственная давнишняя подруга Дина Наркевич, Нарик или просто Дин. Самая любимая во всем мире. Та, кому Вика могла доверять безоговорочно во всем, проверенная временем и трудностями, пронесшая свою верность и честь через беды и горе. Та подруга, которую можно было впустить в дом и оставить ей ключи, рассыпав на полу золото и бриллианты – аккуратно соберет, разложит по кучкам, но ни чего не прикарманит, даже мысли такой не подумает.

      Вика была рада ее визиту еще и потому, что в последнее время из-за занятости обеих виделись они довольно редко, даже в соцсетях не могли себе позволить душевной переписки, времени катастрофически не хватало, а ведь надо было еще и поспать умудриться.

      На звонок в дверь Вика прискакала босой на одну ногу, да так и осталась стоять на одном тапке двумя ногами, пока Дина раздевалась и натягивала «свои» привычные тапки на разноцветные яркие гольфы. Дина любила яркие расцветки в одежде, смелые сочетания оттенков приводили ее в неописуемый восторг, а зато картины, которые рисовала Вероника, ввергали в уныние – Вика рисовала гелевой ручкой черного цвета и черным же маркером или простым карандашом, углем, черной тушью. Вика любила графику, а Дина обожала импрессионистов и всё красочное и выразительное.

      - Привет, Нарик! – и подруги обнялись и нежно поцеловали друг друга в щеки, не как теперь было принято почмокать над ухом, а губами, по-настоящему.

      - Боже, Вик, я так соскучилась по тебе! Ты бы знала! – громкий голос Дины только подчеркивал ее яркость. – Я забила сегодня на клуб, куда меня народ институтский мой звал оттянуться по старой памяти, я к тебе принеслась. Вот. А чай у тебя есть? Я тут вот пироженки притаранила.

      Всё это Дина выпалила как из пушки и сразу пошла в кухню, а Вика была вынуждена вернуться к себе в комнату за недостающей обувью. Когда она дошла до кухни, чайник уже пыхтел на своем электрическом постаменте, на столе стояли чашки, а Дина разливала в них заварку из маленького Гжельского чайничка.

      - Как хорошо, что ты послала всех ради меня, а то я тут как пленница, ты же знаешь, мать лютует как всегда, - Вика уселась на свое место за обеденный стол, а Дина принялась вытаскивать из пакета коробочки с вкусностями.

      - Я каюсь, Викусь, что я так долго не забегала. Но зато я тебе такое расскажу, закачаешься!

      - Ты выходишь замуж?

      - Ну, до этого еще далеко, но таки да, я познакомилась с парнем. М-м-м-м… Красавец, брюнет, певец, артист, красавец… А, это я уже говорила. М-да… Мечта, а не мужик!

      - Попартист? Из бомонда что ли?

      - Не-е-е-ет!!! Что ты!!! Бери выше! Оперный голос! Оперный театр! – Дина сделала такое выражение лица, что Вика прыснула со смеху. – Баритон! Это тебе не всякие там тенора, это о-о-о-о! Солист! Во как!

      - Восторг и мои соболезнования, - улыбаясь, заключила Вика.

      - А соболезнования-то почему? – удивилась Дина, вытаращив глаза на подругу.

      - По твоему рассудку, дорогая, по твоим остаткам рассудительности. Ведь он как семьянин наверняка никакой. Гастроли, спектакли, репетиции… Его дома вообще не будет. Всё хозяйство будет на твоих хрупких плечиках.

      - Скажешь тоже хрупких! – хихикнула Дина. – Штанга не думает, что у меня хрупкие плечи, прекрасно поднимается и даже не сопротивляется, представь себе.

      Вика представила себе стройную фигурку подруги, убравшей свои рыжие крашеные волосы в пучок на макушку, чтобы не мешались. Как та подходит к штанге, опускает руки магнезию, которая потом пылью оседает на пол, пока девушка примеривается к снаряду, «наклонясь до земли», и, вдруг, резко рвет вес вверх, к груди, отставляя изящную ногу назад, чтобы чуть позже вытолкнуть штангу над головой. Красивая девушка, красивый снаряд… Но вместе они у Вики не составляли гармоничного сочетания, нарисовать ей это не захотелось.

      - Не красиво, - заключила она.

      - Что не красиво? - не поняла подруга.

      - Когда девушка поднимает штангу, это не красиво. Вот гимнастика, особенно художественная, с лентами там, с мячиками – это девичий вид спорта. А штанга нет. И еще бокс, футбол, хоккей, регби там всякие… Это всё для мужчин.

      - А мотоциклы? Тоже скажешь для мужчин?

      - Ну, да, а что? Ты и на мотоцикле тоже теперь катаешься? – удивилась Вероника.

      - Ага! – довольная собой, кивнула подруга. – Меня мой Лёнчик катает, у него классный такой байк, классика, жуть какой дорогой! Стоит целое состояние, дороже машины, представляешь?!

      - Мне тут тоже предлагали прокатить меня на байке… - в задумчивости, глядя куда-то в себя, сказала Вика.

      - А ты?

      - Отказалась. Ты же знаешь, у меня просто нет такой возможности. Я должна быть дома, готовить жратву, стирка-уборка… Раб лампы…

      - Да-а-а… Это точно. Блин, Вик, это когда-нибудь закончится или нет? Ты же уже не школьница!

      - Мать сказала, что когда я замуж выйду, то тогда и буду делать всё, что мне захочется, а пока ни шагу в сторону, прыжок на месте тоже считается попыткой к бегству. А как выйти замуж, когда мне даже в кино нельзя пойти?

      - Викки, а ты еще рисуешь? – сменила тему Дина, не желая причинять подруге дополнительную боль. – Покажи мне свои творения, я же, небось, много чего не видела.

      - Ну, да, есть кое-что. Но ты мне обещай, что не будешь смеяться надо мной.

      - А когда это меня смешили твои работы? – недоумение было искренним, потому что Дина никогда не видела у подруги даже просто спокойных рисунков, это всегда была запечатленная трагедия, с кровью и бедой.

      - Ну-у-у… Я немного изменила тематику своих зарисовок, - неопределенный жест рукой только усилил любопытство Дины.

      - Пошли быстрее! Смеяться не буду, обещаю! – Дина схватила подругу за руку и, выдернув со стула, потащила в Викину комнату.

      Небольшое помещение казалось просторным из-за того, что мебели в нем было мало, только самое необходимое: небольшой двустворчатый шкаф, письменный стол со стулом, на столе ноутбук и принтер (мать посчитала, что это дешевле, чем таскать в печать каждый реферат и курсовые за деньги), кровать-кушетка, книжный шкаф, на котором лежали форматные папки с рисунками девушки. За шкафом стояла доска, к которой Вика прикрепляла листы бумаги, чтобы рисовать.

      Стены были заклеены какими-то неброскими обоями бежевого цвета, на потолке болталась лампа в древнем тряпичном абажуре, такие, наверное, можно было увидеть только у столетних старушек, привыкших на всем экономить, и сохранивших с самой их юности сей раритет.

      Войдя в комнату подруги, Дина плюхнулась на ее стул, а Вероника полезла доставать со шкафа верхнюю папку с коричневым переплетом. Достав свою верную доску для рисования, художница поставила ее на кровать, прислонив к стене, чтобы на ней демонстрировать подруге свои творения.

      - Ты обещала не смеяться, - напомнила Вика, доставая первый лист.

      На фоне темной листвы светлым пятном выделялось красивое мужское лицо, обрамленное копной непослушных кудрей. Парень мечтательно смотрел куда-то вдаль, а на губах его играла задумчивая полуулыбка. Дина ахнула – таких картин подруга не рисовала никогда! Это было прекрасно и неожиданно.

      - Ты сменила свою мрачность на свет? – аккуратно спросила Дина, стараясь не спугнуть настроение подруги.

      - Ну, да… Я же говорила, что ты будешь смеяться надо мной.

      - Тут нет ничего смешного, дурочка! Я так рада, что у тебя переменилось настроение!

      Следующая работа изображала этого же молодого человека, одетым в черную кожу, рядом с… байком? Дина не могла поверить своим глазам, распахнувшимся во всю ширь! Байк, черная кожа… Блондин с кудряшками! Она его точно где-то видела, причем не так уж и давно. Точно! На закрытии мотосезона, когда огромная колонна из нескольких сотен мотоциклов с ревом прокатывается по улицам города! Он еще нежно обнимался с ее Леньчиком, когда подкатил! Вот вам и тихоня Вероника…

      - Это кто? – серьезно спросила Дина.

      - Это мой наставник в ординатуре, он уже второй год работает, а я первый, вот меня к нему и прикрепили, чтобы он натаскивал меня.

      Голос подруги был тих и грустен, в глазах плескалась тоска, но она достала третью картину, после одного взгляда на которую Дина поняла всю трагедию Вероники.

      На бумаге был все тот же блондин, только изображенный с голым торсом в небрежно сидящих джинсах, с закинутой за голову правой рукой. Левая его рука расслабленно висела вдоль туловища, зацепившись большим пальцем за карман и оттягивая его вместе со штанами немного вниз, оголяя тело. Более возбуждающе нарисовать никто не смог бы. Здесь не было прямых указаний на сексуальную подоплеку, точно так же парень мог разглядывать самолет в небе или корабль в море. Его взгляд не был фиксирован на зрителе, он смотрел вверх и вдаль, а томное выражение лица было скорее нежным, совсем не страстным.

      Но от общего впечатления Дина пришла в полный восторг и вспомнила, что уже неделю не была у Леонида в гостях. При этом мысли Дины потекли по совершенно определенному руслу, а физиология быстренько отреагировала, собирая в упругие пумпочки соски ее небольших грудей. Дина поморгала глазами, стараясь отогнать от себя мысли о своем друге.

      - Ты влюбилась, да? – хриплый голос скорее утверждал, а не спрашивал. Дина прокашлялась. – Даже не спорь со мной, подруга. Я вижу. Матери не показывай, а то сожрет тебя с потрохами, а картины уничтожит. Давай, лучше их я заберу к себе домой.

      - А как же твой Леонид? А если он увидит их?

      - Ну, он прекрасно знает, что я рисую чуть-чуть лучше, чем пою, - засмеялась Дина.

      - Дин, ну мне неудобно как-то… - засмущалась Вероника. – А что твои родители скажут?

      - Вот уж кто точно ничего не скажет, так это мои родаки, они вообще в моих вещах не роются, в отличие от твоей мымры. Кстати, а как его зовут?

      - Олег, - прошелестела одними губами Вика, - Олег Евгеньевич Лодыгин.

      - А что, красивый парень, красивое имя, небось, еще и умный, и обаятельный.

      - Да, точно, - оживилась Вика, которой больше не с кем было поговорить о своих чувствах, тем более о предмете этих чувств. – Он замечательный! Он умный, талантливый, очень хороший врач! У него в палате за год никто не умер, представляешь!

      - А что, у всех мрут, что ли?

      - Ну, в клиническую больницу привозят много тяжелых и даже безнадежных пациентов… Да, умирают, Дин. Я уже троих констатировала. Это просто работа, пойми. Не всем же юристами работать, кто-то и со смертью должен общаться близко и непосредственно.

      - Да, ты поэтом заделалась, девушка! – снова заулыбалась Дина. – А больше ничего не нарисовала?

- Нет, не смогла, нет настроения, да и сил, если честно, тоже нет. Прихожу домой, дела сделаю по хозяйству, и падаю от усталости. Не до искусства.

      - Так, давай, заворачивай свои шедевры, мне пора чапать до дому, - деловито распорядилась подруга, поглядев на часы. – Да и твоя маманя скоро подвалит, наверное.

      Веронику уговаривать не пришлось, она достала такую же огромную папку, сложила туда эти три работы, завязала тесемки и безропотно передала Дине.

      - Лады, пошла я. Всё сохраню, не сумлевайся, в целости и сохранности. Может, только как раз Леньке покажу, хай подывиться хлопэць.

      - А может, не надо Леньке… - смущенно спросила Вика.

      - Надо, Хведя, надо! – выдала ей подруга, застегивая молнию под самый подбородок. – Ну, давай почеломкаемся, да я побегу.

      После того, как дверь за подругой закрылась, Вика привалилась к ней и медленно сползла вниз, захлебываясь слезами. Она отдала свои рисунки! Ей не на что больше было смотреть перед сном! И она не могла успокоиться, представляя, что было бы, если бы мать, действительно, нашла эти картины.

      Со всех сторон всё опять хреново, как всегда в ее жизни. Всегда… Единственный человек, кроме подруги, который с ней обращался по-человечески доброжелательно, был Олег, ее тайна, ее надежда, ее любовь и вера в будущее. Не основанные ни на чем мечты, просто так поселившиеся в ее сердце и душе, дающие ей воздух, чтобы жить. С мыслями о нем она засыпала, просыпалась и жила.

      Она решила, что обязательно нарисует для себя малюсенький портрет Олега, чтобы носить его в своей сумке как талисман. И, да, уже пора было бежать на кухню, делать ужин. Обязанностей с нее никто не снимал. Раб лампы…


Глава 9.


      На улице было сыро и промозгло холодно, поэтому, войдя в квартиру, Зое захотелось сразу скинуть с себя влажное драповое пальто и холодные сапоги, тем более, что левым она черпанула воду из лужи, куда наступила сослепу, провалившись по щиколотку. Вода проникла через молнию и добавила остроты ощущений от погоды, и без того не радовавшей москвичей.

      Сегодня был один из тех дней, точнее ночей, когда Зоя могла позволить себе быть самой собой – утром ее дочь ушла и вернется только завтра после работы. Сегодня Зоя может шутить, смеяться, позволить себе выпить немного вина, громко кричать, когда ее будет ублажать в постели Валентин, ее начальник, ее любимый мужчина, ее бог… и ее палач, но об этом она старалась не думать, пряча неприятные мысли в самый дальний уголок сознания.

      С тех пор, когда она нашла эту работу, когда они с Валентином познакомились, в жизни Зои появились сначала малюсенькие светлые промежутки, потом они расширялись и увеличивались. Потом это стали эпизоды счастья, правда, приправленные толикой горечи, но это было счастье, когда он ласкал ее тело, шептал ей нежности, дарил ей ни с чем не сравнимые интимные ощущения во время близости, на которую Зоя согласилась далеко не сразу.

      Она называла его ласковым и смешным именем Валик, от оклика Валька, только нежнее. А он называл ее Зая или Заяц и изображал волка из «Ну, погоди!». Он, действительно, чем-то напоминал ей этого волка: такой же хулиганистый, так же курил папиросы, почему-то не переходя на сигареты. Валентин был предприимчивым и сообразительным, как герой из мультика, но вот волчье в нем было что-то и от тех волков, что уходят через флажки во время облавы. Это Зою слегка пугало, когда она вглядывалась в его глаза, но и добавляло сугубо мужского обаяния и брутальности образу ее любимого.

      Валентин переехал к ним сразу после кончины Зоиного первого мужа, алкоголика и неряхи, пустого с ее точки зрения мужчины, Юрика. Его она не любила, а замуж выскочила, чтобы дать дочке фамилию и заодно иметь помощь в семье, так сказать, мужскую руку в доме.

      Вот Юрик почему-то любил ее дочку, а Валентин, как и она сама, только терпел, как никчемушный придаток к ней, шикарной и умной Зое. Юрик вечно возился с девчонкой, рассказывал ей сказки, сочинял стихи, книжки читал, если был трезв и разбирал написанное в книгах. Носился с ней в детский сад, потом на собрания в школу. В общем-то, Зоя была ему даже благодарна за то, что он максимально избавил ее от хлопот и забот о ненавистном ребенке, об этом вечном напоминании о своей трагедии. Юрик прожил ровно столько, сколько было нужно, чтобы вырастить ее дочь, и смылся на тот свет из-за нелеченного (а кто же его будет лечить-то?) цирроза печени и, как это красиво написали врачи, терминальной стадии хронической алкогольной болезни, выражающейся в острой печеночной недостаточности. Короче, от водки он помер, от водки! Туда ему и дорога!

      На кухне Зоя вытащила из сумок продукты, пачку салфеток и бумажные полотенца, разложила по местам, и принялась готовить ужин на двоих. Сегодня можно было изобразить что-то и повкуснее, а то обычно из-за этой проглотки приходилось и им с Валиком обходиться обычными макаронами с котлетами. Сегодня был сотворен салат из крабовых палочек, кукурузы и ананасовых кубиков из баночного компота. Это сочетание особенно ценил Валентин, хотя можно было положить и простые яблоки, а вместо кукурузы использовать вареный рис, что было бы гораздо дешевле и сытнее. Но этот ужин ведь был почти что праздничным.

      На второе она запекла нежнейшее мясо под луковым одеялом и сырным покрывалом, оно получилось сочным, благодаря качественному майонезу, а запах от этого блюда заполнил всю ее небольшую квартирку. Ну, и на гарнир без всяких изысков она сварила картошку и истолкла ее в пюре, но вместо картофельного бульона в этот раз добавила в блюдо молоко, да не простое, а шестипроцентное, чтобы было вкуснее, а еще масла сливочного для аромата.

      Ах, какой она предвкушала вечер! Валик должен был уже придти с минуты на минуту, и Зоя побежала в ванную к зеркалу, чтобы подправить макияж и прическу. Когда замок на входной двери щелкнул, она была уже прекрасна и свежа.

      И мужчина получил полное удовольствие от своей женщины: и еда, и забота, и классный секс. Он всегда от женщин получал, что хотел. А еще он использовал Зоины недурные умственные способности для достижения своих целей. Сначала Зоя, ослепленная своей влюбленностью и яркостью положительных эмоций, легко согласилась на должностной проступочек, потом на более значительное нарушение, а потом ее любимый объяснил дамочке популярным языком, что они уже по самые уши повязаны, что терять уже нечего, поэтому надо идти дальше и урвать для себя побольше.

      И еще на один момент особенно упирал Валентин, на тот факт, что в бизнесе он не один. Он многозначительно поднимал палец в потолок и напоминал, что если его дело сорвется, и он не сможет расплатиться со всеми «ними», то ему кирдык, который Валик изображал, проводя ребром ладони поперек шеи. И что он надеется только на нее, на его звездочку и рыбку, умничку и просто вот самое ценное золото, на бриллиант его сердца, на Зою.

      Ни одна влюбленная женщина не смогла бы устоять против такого натиска, не устояла и Зоя. Ведь она впервые в жизни любила кого-то, да еще и считала, что любима своим избранником. Ну, а сочетаться браком теперь же не обязательно, правда? Свобода нравов, свобода выбора… Зачем ей эта «очередная» печать в паспорте? Только формальность… Мы же любим друг друга, значит, мы друг другу доверяем!

      И Зоя радостно соглашалась с прогрессивными взглядами спутника на совместную жизнь.

      А завтра будет завтра, вот когда оно, это завтра, заявится, тогда и будем разбираться с завтрашними проблемами. Сегодня же их нет! И Зоя отдыхала, как могла.


***

      Сегодня Вероника позвала Олега на обход своей палаты сама, потому что вчера Клара перенесла ее обход с положенной ей пятницы на четверг. Олег быстро расправился со своими делами, записал к Валерьянычу своих и чужих больных, и они с Вероникой пошли смотреть ее больных.

      В палате снова было жарковато, но о той вони, что была изначально, уже не вспоминалось. Вероника старалась докладывать анамнез и динамику покороче, чтобы Олег быстрее проводил осмотр пациенток.

      Сначала ему показалось, что он ошибся или ему привиделось. Олег тряхнул головой, но стигматы на запястьях Вероники никуда не исчезли. Она старалась изо всех сил его отвлечь, прятала запястья под длинными рукавами водолазки, которые специально вытащила за обшлага рукавов халата, надеясь, что яркие фиолетовые с багровыми разводами гематомы никто не заметит.

      Еще вчера их не было, Олег это точно помнил, потому что она пришла в кофте с коротковатым рукавом, у модниц это называется три четверти что ли, и руки были на виду. А сегодня вот эта картина.

      Когда они вышли из палаты, Олег решился задать вопрос:

      - Вик, а что с твоими руками? Что за синяки на запястьях? Тебя кто-то побил, что ли?

      - Нет, меня никто не бил, - слишком быстро ответила ординатор, - я вчера попала в аварию. Ну, это я так называю, - добавила она, когда собеседник охнул и приостановился.

      - Что с тобой произошло? – не отставал друг.

      - Даже стыдно говорить, - засмущалась Вероника, - вчера по дороге к дому я решила срезать путь по газону и не заметила приоткрытый канализационный люк и чуть не упала в него. Точнее, я туда провалилась, но какой-то прекрасный незнакомец вытащил меня оттуда за руки. А кожа у меня всегда была чувствительной, вот и синяки. Но, спасибо, все уже давно в порядке.

      - Не болит? – посочувствовал Олег.

      - Ну, трогать больновато, но кости целы, функция кистей рук сохранена…

      - Подожди, а ноги? Ты же и ноги, наверное, поранила или хотя бы ушибла?

      - Да, и ноги немного… На коленках и щиколотках, - призналась Вика.

      Олег впал в глубокую задумчивость. Даже если предположить, что девушка говорит правду, и она на самом деле была вытащена из канализации за руки, хотя глубина этих люков такая, что это маловероятно, то щиколотки ног она поранить не могла, зато стопы поломать, колени ссадить, даже сломать ноги могла. Он заикнулся было осмотреть ее травмы, но получил столь жесткий отказ, что быстро ретировался и замял разговор.


***

      На крыльце офиса стоял крупный высокий круглолицый мужчина, он курил и в задумчивости поглядывал на свою камеру наблюдения, висящую на торце здания. На приближающийся звук мотоциклетного рыка он повернулся и поприветствовал байкера поднятой ладонью.

      - Привет, братишка, что тебя привело к дяде Сёме на этот раз? – круглолицый улыбнулся, и его глаза скрылись в лучиках разошедшихся морщинок, а мясистые губы широко растянулись в стороны.

      Парень слез с байка и запарковал его рядом с автомобилями, снял шлем, и тоже поприветствовал друга рукопожатием и объятиями с яростными похлопываниями по спине.

      - Привет, Сёмыч! Ну, что же может привести к тебе бедного Олежку, кроме как просьба последить за его деффками!

      - Ты, давай, проходи в офис, а то я тут уже подмерз, однако, - пригласил Семён.

      Семён Матвеевич Якушин был другом обоих братьев Лодыгиных, собственно, он был другом Игоря, старшего брата, а уж Олег прибился к их компании чуть попозже, когда дорос до первого спортивного снаряда в «качалке», где ребята занимались своей физической формой.

      После службы в рядах вооруженных сил и горячих точек Семён покинул ряды доблестной армии в звании подполковника и кандидата наук по психологии – там, где он служил, многие имели возможность и доучиться, и защитить ученую степень. Он создал своё частное охранное агентство, где теперь работали такие же, как он, вояки в запасе и еще грамотные сыщики. Деятельность у сотрудников ЧОПа была разнообразная, и если что-то надо было расследовать частным путем, то силы со средствами у Семёна имелись, как и соответствующие разрешения и лицензии.

      В кабинете Семён прошел и водрузил себя на большущее начальственное кресло, стоявшее за массивным письменным столом, на котором жил своей жизнью новый ноутбук и стоял раритетный телефонный аппарат, еще с дисковым набором. Сёма это чудо техники специально оставил для того, чтобы посетители и заказчики охранных услуг удивлялись такой древности, да еще к тому же аппарат вполне сносно работал.

      Олег плюхнулся на стул и сразу закинул ноги на угол переговорного столика, придвинутого вплотную к письменному столу начальника.

      - Вот как ты был шантрапой, так и остался, - укорил его хозяин кабинета, - скинь свои копыта со стола!

      - Да, ла-а-адна-а-а, - протянул Олег, делая обиженный вид. – Сёмыч, выручай, брат! У меня как всегда герла одна странная попалась. Но тут уж не про измены речь, а именно про странности.

      - Давай, выкладывай, кто она, где она, и зачем тебе она, - Семён никогда не отказывал Олегу пронаблюдать за его девицами, потому что и самому было интересно, это, во-первых, а во-вторых, ему самому так было спокойнее. Сёма давно считал Олега за младшего брата, как и Игоря за родного.

      - Значица, так. Зовут Вероника Юрьевна Ляпишева, ординатор первого года кафедры терапии нашего института. Крайне замкнутая и скрытная, ни с кем в близкий контакт не вступает, ни с кем из ординаторов не дружит. Утверждает, что у нее есть одна старинная подруга, и что мать работает бухгалтером, точнее в бухгалтерии, а кем работает, ей, видите ли, не интересно.

      - И что, отказалась в кафешку и киношку идти с тобой? И на последнем ряду в темноте потискать ее не вышло?

      - Ага, - грустно подтвердил Олег.

      - И только-то? И из-за отказа скрытной девицы ты решил потревожить старика Якушина? Не верю, брат, совсем не верю. Что еще произошло?

      - Вчера на обходе я увидел страшенные синячищи на запястьях, а она такую пестню мне спела, ну, прямо пестню пестнь, блин. Говорит, что это она в приоткрытый люк канализации рухнуть решила случайно, а ее, заметь, тоже абсолютно случайно выхватил из рук смерти совершенно чужой прохожий дядечка с офигенно крепкой хваткой. Вот от этого и синяки остались. А еще она повредила щиколотки! Прикинь, Сёмыч! Падая в люк, она себе щиколотки повредила! Как? Ка-а-а-ак? Ну, вот даже с моей богатой фантазией я не могу представить себе механику этого процесса.

      - Ну, да, странные травмы, да и объяснение забавным не назовешь.

      - Вот и я про то, - в задумчивости подтвердил Олег.

      - Лады, а ты ее хоть сфоткал исподтишка?

      - А то! Канешна! Давай шнур, скину тебе на комп.

      Пока Олег возился с техникой, Семён позвонил по телефону и сказал несколько слов. Через пару минут в кабинет вошел невысокого роста щупленький мужчина с бородкой и усами на невыразительном блеклом лице.

      - Вот исходные, вот портрет, - сообщил этому типу Семён, распечатав картинку на цветном принтере. – Справитесь, доложите. Вопросы есть?

      Невзрачный уверенно кивнул и удалился так же молча, как и пришел.

      - Всё, за твоей теперь будет хвостик ходить и смотреть в оба. Закатись через недельку или две, когда уже можно будет хоть что-то сказать.

      - Сёмыч, а сколько с меня рублей-денег? Ты сразу сказать сможешь, чтобы я рассчитывал с дежурствами, сколько мне их брать дополнительно?

      - Нет, Олег, пока сумму сказать не смогу даже приблизительно. Я же не знаю, что там выявится при наблюдении. Пока мы на свои поработаем, а там будет видно. Но ты не дрейфь, байкер, не обдеру тебя, ты ж не липка, - и Семён улыбнулся, лукаво прищуривая глаза. - Да, я бы, будь моя воля, с тебя денег бы вовсе не брал, но люди за даром работать не хотят почему-то, а сам я «хвостом» не хожу, я головой работаю.

      - Уже за одно только это спасибо тебе, брат!

      - Да, пожалуйста! Заходи, если что!

      - Тада, я пошел, пока, друг! – и Олег встал с удобного стула, еще раз посмотрел на друга и, помахав ему рукой, удалился.

      Через пару минут Семён услышал рев мотора отъезжающего от офиса байка. Он откинулся в кресле и завел руки за голову, как всегда делал, когда ему что-то было не понятно, и надо было это обдумать.

      Не понравилась ему ситуация вокруг этой красавицы. Не за такими девицами их пускал Олег раньше, все были обыкновенными, понятными и простыми. Ну, изменяли они Олегу направо и налево, ну имели кто долги, кто детей, а кто и мужа законного. Но это всё были понятные обыкновенные ситуации. А вот чтобы девушку, красивую девушку, посадили на цепь страха так крепко, что она даже ни в кино не пошла, ни в кафе, такого он еще не наблюдал.

      Чутьё Семёна никогда не обманывало, а здесь он сразу почуял неладное, потому и медлить с заданием не стал. Тут и ему было интересно всё узнать.


Глава 10.


      - Валерий Янович, ну, пожалуйста, я вас очень прошу, запишите мою Пеструхину на завтра, ей только почки надо посмотреть, - умоляющим голосом в третий раз взывала Вероника в телефонную трубку. – А на послезавтра? Тоже нет? А когда вы сможете ее посмотреть? Мне так и передать Кларе Гавриловне, что никогда? Нет, Пеструхина мне не родственница. Нет, денег она мне не давала, да я бы и не взяла! Что вы такое говорите, Валерий Янович? Да как вы можете такое предлагать? – вскричала Вика и брякнула трубку на аппарат.

      - Чего еще этот хрен моржовый придумал? – спросила Соня у ошарашенно глядящей перед собой Вероники.

      - Переспать с ним… - прошелестела та подледневшими губами, потом быстро сорвалась с места и выбежала из ординаторской, громко хлопнув дверью.

      Соня пожала плечами и вновь углубилась в свои записи, а когда в комнату вошли другие ординаторы с обхода, возник привычный шум, зазвучали посторонние разговоры, она совсем забыла про этот разговор и про бегство коллеги.

      Минут через двадцать освободившийся после своего совместного обхода Олег вошел в ординаторскую, поприветствовал всех, кого не успел увидеть утром, и уселся делать записи в историях, пока в голове еще сохранялись слова заведующей. Сделав последнее исправление в листе назначений, Олег поднял голову и осмотрелся, но Вику так и не увидел.

      В последние две недели она совсем замкнулась в себе, перестала разговаривать с остальными ординаторами, а на вопросы Олега отвечала односложно или очень коротко и конкретно, но в глаза старалась не смотреть. А как бы ему сейчас хотелось увидеть ее карие глаза, напиться взглядом этого выдержанного коньяка, дурманящего и бодрящего одновременно. Но она даже на обходы с ним ходить перестала, а раньше-то сама подходила и звала. На прошлой неделе не подошла и не позвала, а Олег закрутился со своими делами и забыл. А на этой неделе он вспомнил и подошел с вопросом, когда они пойдут на обход, а Вероника отказалась, сказав, что у нее самой уже неплохо получается.

      Это было вчера, а сегодня она должна была идти с Кларой Гавриловной на обход. Так совпало, что у них обход был теперь назначен на один и тот же день, и Клара, естественно, выбрала вначале пройтись с Олегом, чтобы быстро с ним закончить, а потом уже все оставшееся время разбираться с "этой" Ляпишевой. Но сейчас той в ординаторской не было, и никто не мог сказать ничего путного, пока не вернулась Сонечка Нягу.

      - Соня, золото моё, солнышко ясное! Внеси ясность, где Вероника? Может, хоть ты знаешь? – Олег уже издергался, потому что знал, что ему тоже от Горилловны влетит, мама не горюй, если его подопечная сорвет обход.

      - Я когда писала дневники, Вика ругалась с Валерьянычем из-за записи на почки, он ей предложил переспать с ним, а она выскочила, как ошпаренная, дверью хлопнула, аж все кругом заколыхалось. Больше я ее не видела, - Сонечка поправила халат и уселась за письменный стол, брякнув перед собой папку с историями болезней. – А что, она больше не возвращалась или никто просто не видел ее?


- Ну же, Вика, где ты, где?
Может быть в Караганде?
Я найду тебя и там –
Буду бегать по пятам!


      - Да, ты брат, поэт! – усмехнулась Соня, в который раз удивляясь этой способности Олега рифмовать всё подряд.

      - Никто не видел, никто не знает, никому до «Этой Странной» нет дела! Не люди, а функции какие-то! Бесчувственные и бессердечные! Сонь, вот ты что, ты не могла ей посочувствовать? А если бы он тебе предложил с ним переспать?

      - Ой, да послала бы я его, рассказала бы все Кларе, пусть с ним сама разбирается. Мне-то какое дело? А она, прям, кисейная барышня на облаках, - и Софья презрительно хмыкнула.

      А вот Олегу было не до смеха, его буквально трясло от страха за эту ненормальную, а своим предчувствиям он привык доверять, не проверяя. Поэтому он побежал по отделению спрашивать медсестер, не видел ли кто, куда пошла доктор Ляпишева. И страшил его уже не гнев Клары Гориловны, а что-то иное, глубинное, сродни инстинктивному ужасу перед бездной.


***

      После того, как мать отлупила Вику, а этот гад, ее сожитель, держал девушку, чтобы та не могла вырваться и дать сдачи, после того, как Олег увидел эти гематомы на запястьях, после ее невнятного бредового объяснения причин, после всего этого Вероника поняла, что хреновее в ее жизни было только тогда, когда умер папа. Отец, точнее приемный отец, отчим, но Вика звала его папой, был единственным человеком на всей огромной земле, кто искренне любил ее, не требуя ничего взамен.

      Из-за отца она пошла в медицинский институт, ей очень хотелось его вылечить, но она не успела. Он умер у нее на руках в такой же вонючей палате очередной клинической больницы, как и ее теперешняя палата, где лежат такие же не нужные своим семьям тяжело больные старушки. А в той палате лежали старики. Мир тогда сомкнулся вокруг них, оставив вдвоем приемную дочь и отчима, который был для нее больше, чем отец, никто не побеспокоил их, никто не вызвал реаниматологов и не осквернил торжественности момента угасания жизни в его измученном теле.

      Отец улыбался, умирая, его взгляд просветлел и он попрощался со своей девочкой, которую так любил все то время, что им было отведено на земле. Два светлых сердца прощались на время, зная, что разлука будет горькой для одного из них и бесконечно длинной для другого.

      Откуда Вика узнала про колесо сансары, карму и реинкарнацию, она уже не помнила, но она свято верила в то, что однажды их души снова встретятся, поэтому она тоже улыбалась, старалась улыбаться. Ей было очень страшно оставаться здесь с матерью, которая не любила ни ее, ни ее папу. Но остаться пришлось, папа просил присмотреть за матерью, помогать ей во всем, и еще стать настоящим врачом. Папа верил в нее, в ее способности. Только папа смотрел на Вику с любовью. Даже оттуда… Больше в этой жизни ее не держало ничего.

      Выбежав из ординаторской, добежав до пожарной лестницы, где был укромный уголок, куда почти никто не заходил, Вика забилась под нижний лестничный пролет на первом этаже и разревелась, сотрясаясь в почти беззвучных рыданиях.

      Ненужная, никем не любимая, ненавидимая матерью и ее сожителем, никчемный врач, ординатор, к которому прикрепили индивидуального наставника, как к особенно тупой и бездарной, практически без друзей, без будущего… Она еще долго перебирала в голове все эти и еще многие придуманные «без», как доказательства своей никчемности, пока не успокоилась, приняв решение.

      Тогда она вылезла из своего укрытия, отряхнулась, оправила свой халат и вышла к лифту первого этажа, но поехала она не к себе наверх, а спустилась в подвал, где с ней поздоровалась старшая медсестра их отделения Надежда Дмитриевна. По длинному кафельному коридору Вероника быстрым шагом перешла в здание хирургического корпуса, прямо из подвала вызвала лифт и поднялась на последний этаж в помещение оперблока.

      Лифтовая площадка оперблока была расположена в нестерильной зоне, и оттуда можно было попасть на другую лестницу, пожарную, ведущую вверх, на чердак и на крышу. В открывающиеся двери лифта чуть было не вошел, сбивая своим грузным телом выходящую ему на встречу девушку, санитар приемного покоя Пашка, удивившийся от встречи с знакомым ему терапевтом в хирургическом царстве, святая святых. Но он не придал встрече особенного значения, мало ли что ей понадобилось здесь, а Пашка торопился к себе, потому что получил от своей любовницы, медсестры оперблока не только удовлетворение своего мужескаго достоинства, но и целых триста миллилитров чистого спирта. Пашка спешил разбавить спирт и распить его с друзьями-санитарами приемника и соседнего рентгена, то есть сообразить классически на троих.

      Вероника отшатнулась, пропуская санитара в кабинку лифта, но успела увернуться и выскочила из прожорливо закрывающего свои двери хищного монстра. Оглядевшись, она пошла прямо к пожарному выходу, чтобы подняться выше.


***

      Старшая медсестра третьего терапевтического отделения Надежда Селиванова как раз выходила из своего кабинета, когда из ординаторской вылетел этот сорви-голова Лодыгин.

      «Боже мой, боже, не понятно, что в нем все руководители понаходили? Носится по коридору как оглашенный, ни степенности, ни авторитета, то ли дело заведующая Клара Гавриловна – идет, как плывет. Вот как должен ходить уважающий себя доктор! А этот не ходит, а лётает», - мысли вихрем пронеслись в голове у Надежды Дмитриевны, которую в падении успел подхватить толкнувший ее Олег.

      - Извините, ради бога! Простите, Надежда Дмитриевна, вы случайно не видели Веронику Юрьевну? Не могу ее найти нигде, а у нее сейчас должен быть обход с завотделением.

      - А… Видела я ее примерно полчаса назад. Она по подвалу шла в хирургию, наверное. Что ей там понадобилось? Я еще подумала, что за дела у нее там, может быть, любовь? А вы как думаете, Олег Евгеньевич?

      Но Олег уже не слышал вопроса, он уже бежал в подвал, а по подвалу в корпус хирургии. Там он начал сверху, с отделения реанимации и послеоперационных больных, но там Вику никто не видел. Дальше, спускаясь ниже, Олег выспрашивал про коллегу на каждом этаже у всех, кого встречал по пути: у санитарок, у медсестер, у врачей, у профессоров, но ни один человек не видел девушку с темными кудрями в белом халате и без бахил.

      Так он дошел до первого этажа, где был приемный покой, но и там никто не мог ответить на вопросы Олега. Нет, не видели, не заходила, да с чего вы взяли, что у нее тут дела, и так далее, и тому подобное. Олег уже расстроился, когда шел к выходу в подвал и проходил мимо санитарской.

      - Ты прикинь, Колян, я из лифта выхожу, а меня такая деваха туда обратно запхать пытается. Сиськи, ну-у-у, размера пятого, не меньше, талия точеная, кудри чернявые и глазищи на пол лица карие такие, как у коровы, тока грустные, аж слёзы в них стоят, - голос вещал сбивчиво, запинаясь из-за нервной системы, угнетенной принятым внутрь этиловым спиртом, запах которого пёр из санитарской, как пар из бани.

      - Да, ну тя, Пашка, тебе бы лишь бы бабу посимпотней завалить, а мне вот радости в жизни и без того хватает, - ответил, видимо, Колян.

      - Мужики, Паша, где ты встретил эту девушку? – ворвался в санитарскую Олег.

      - А те чо? Невеста сбёгла, чё ль? – Паша решил, что молодежь надо учить правильно к старшим обращаться. – Ну, ты спроси, пацан, тада па-а-а-человечески, тоись, принеси мне спирту грамм триста, тада и спрашивай.

      Олег подобрался и за воротник халата приподнял санитара по имени Паша, встряхнул его и прижал к холодной крашеной стене.

      - Ты, урод, мне сейчас скажешь все сам или я тебя прямо вот так несу к главному врачу больницы, а там ты с ним разбираешься и пишешь заявление об уходе, а потом такое же заявление пишет твой начальник, зав. приемным покоем, за то, что развел у себя тут бордель вместо порядка, - Олег отпустил Пашу, и тот грузно рухнул на свой табурет, растирая горло.

      - Так бы и сказал, что очень надо. В оперблоке твоя сучка чуть не сшибла меня с ног, так из лифта вылетела.

      - Ты, Паш, не горячись, - покивал вслед убежавшему ординатору Колян, - это, верняк, врач из молодых, да ранних. А с девкой этой не связывайся, а то пришибет тебя этот бешеный.

      - И то правда твоя… Давай выпьем, что ли? Наливай по последней.

      В оперблок можно было подняться только на лифте. Олегу казалось, что он ждет лифт уже целую вечность, хотя он стоял всего минуты три, пока двери лифта не открылись перед ним, приветливо приглашая войти. И ехал этот чертов лифт медленно как улитка, зависая чуть ли не на каждом этаже, впуская и выпуская транзитных пассажиров на своих этажах.

      Вывалившись из лифта на этаже оперблока, Олег осмотрелся и сразу понял, что надо идти выше. Он не мог объяснить, откуда он это знает, он просто принимал, как должное, тот факт, что иногда он просто знает и всё, как правильнее сделать. Выйдя на площадку пожарной лестницы, он увидел стремянку, ведущую на чердак, и открытый лаз наверх. Без раздумий он полез туда и, попав на технический этаж, он же чердак, стал искать выход на крышу. И найдя его тоже ни секунды не сомневался, что ему именно туда, на крышу, и надо выйти. Если бы Олег задумался хоть на мгновение, он бы понял всю абсурдность своих действий и рассуждений, но он привык верить своему шестому чувству.


***

      На крыше было холодно, дул ветер, но дождь к тому моменту, когда Вероника вышла на крышу, уже закончился. Она осмотрелась по-деловому. Крыша как крыша, плоская, с разными техническими постройками, выходами вентиляционных шахт, антеннами, проводами и загородкой по краю крыши.

      Она не спеша обошла весь дом по периметру, выбирая место внизу, где на ее тело не сразу наткнутся люди. Выбор пал на противоположный приемному покою торец дома, там был склад газовых баллонов с кислородом, прикрытый козырьком крыши на уровне чуть ниже первого этажа. Идеальное место, чтобы не найти тело снизу, а сверху смотреть с крыши никто не догадается.

      Ветер дул здесь сильнее, чем внизу, и длинные кудрявые волосы девушки порывами ветра превращались в крылья сердитого ворона, который, сидя на ветке, терял равновесие и взмахивал ими, недовольно и глухо каркая. Холода и ветра Вика не чувствовала, поглощенная своими переживаниями. Перед ее глазами стояла улыбка ее папы, его добрые чуть раскосые глаза, нежно смотрящие на его дочурку. Но она не была рада скорой встрече с душой своего любимого папочки, ведь она не выполнила его предсмертной просьбы, она так и не смогла стать настоящим врачом.

      Подумав об этом, Вероника снова заплакала. Слезы проделывали на ее щеках холодные соленые дорожки, в которых отражался свет пробивающегося из-за туч солнца, решившего взглянуть на свой мир. Она еще немного постояла в размышлениях о том, что ее могло бы удержать здесь, на этом свете.

      Мать? Она будет только рада радехонька, что ее мучения закончатся, и можно будет жить в свое удовольствие без оглядки на людей, без заботы о дочери, а главное, не к кому будет ревновать своего ненаглядного, который тоже будет плясать на ее могиле от восторга. Хотя нет, этот все-таки взгрустнет немного, ведь ему не удалось изнасиловать молодое девичье тело. Душу ее насиловали все, кому было не лень, это было уже привычно. Вике захотелось сплюнуть вязкую слюну, но она постеснялась это сделать даже сейчас, стоя на краю крыши в горьком одиночестве.

      Солнце? Нет, это всего лишь огненный шар, летящий в космосе очень далеко от нее, от Вики, и которому до нее нет никакого дела. До нее никому не было никакого дела – ее мобильник молчал в кармане халата, никто не искал, не тревожился о ней, всем было на нее наплевать, даже Олегу.

      Олег… Она представила себе его лицо, глаза, губы и застонала. Сколько раз она представляла, как он ее поцелует, как ее черные волосы переплетутся с его золотыми кудрями, как она будет тонуть в голубом омуте его невероятных глаз, где, как известно, черти пляшут свою веселую джигу. Но каждый раз в ее мечты влезала Ева и уводила за собой любимого, а он покорно шел за уверенной в себе красавицей, которая всегда изображала из себя невинную овечку.

      Нет, ему тоже не было до нее дела, уж он точно мог бы позвонить ей и хотя бы спросить, где она и почему не идет на обход с заведующей.

      Клара Гавриловна… Вика вспомнила о ней и содрогнулась всем своим телом, или это все-таки холодный ветер напоминает ей, что уже ноябрь вступает в свои права, и что скоро Новый год.

      Новый год… Вероника ненавидела этот праздник, потому что после каникул все одноклассники приходили и хвастались своими подарками, которые получили в этом году. Папа мог подарить девочке только шоколадку, а мать ни разу не делала ей подарков, не желая тратить на нее свои деньги.

      Деньги… Их матери всегда было недостаточно. Поэтому, как только Вика стала получать стипендию, мать стала отнимать эти копейки у студентки, оставляя только на проезд и скудный обед в столовой. Даже сейчас зарплату за дополнительные дежурства и мизерную стипендию, которая положена ординатору, мать забирала, хотя у нее самой зарплата была вполне приличная, и семья уже давно не бедствовала, а мать позволяла себе кататься со своим любовником и в Турцию, и в Европы разные на море.

      Море… Она никогда не была там, не видела даже одним глазком, и только по картинкам и фильмам представляла себе его запах и безконечность.

      Без-конечность… Бездна. Да, уже пора. Бездна ждет ее. Она уже заглядывает ей в душу лемнискатой своих бархатных, всё поглощающих глаз. Она совсем не страшная, бездна… Она манит и зовет, она добрая и теплая, мягкая, в ней хорошо, в ней есть любовь.

      Любовь… Вика улыбнулась и подошла к самому заборчику, ограждающему край крыши. «Я иду к тебе, папа! Ты единственный человек на земле, которого я любила, и который любил меня просто так, потому, что я была, существовала», - успела подумать девушка, когда услышала быстрые шаги – кто-то бежал к ней, задыхаясь от спешки. Оглянувшись, она увидела золотые локоны, растрепавшиеся на ветру, распахнутый как крылья ангела белый халат и огромные голубые глаза, полные ужаса и… любви? Нет, это ей показалось, о какой любви речь, когда они друг друга совсем не знают. И она отвернулась от спешащего, но резко остановившегося парня.

      - Вика, стой! – закричал Олег, видя, что девушка уже переносит одну ногу через барьер. – Остановись, умоляю тебя! Давай поговорим! Пожалуйста!

      - Мне ничего от тебя не нужно, Олег, - слова сползали с ее губ медленно, как капают минуты, когда ждешь чего-то важного, - твоей вины нет, меня тоже нет здесь, я тебе кажусь, меня уже ждут Там, - и она кивнула головой в сторону края крыши.

      - Не говори глупостей, Вика! Ну, хочешь, я встану на колени перед тобой? Хочешь? Я никогда не стоял на коленях перед женщинами, ты будешь первой и единственной. Хочешь? – и он рухнул на колени, и так и пошел к ней, потихоньку передвигая ноги.

      - Встань, не стоит так делать. Я для тебя никто и ничто, как и для всех в этом мире, - она говорила негромко, а ветер еще больше заглушал слова, но Олег расслышал все.

      - Ты значишь для меня! Ты не представляешь, как ты много для меня значишь!

      - И сколько, интересно? Немножко грусти и немножко переживаний о своей карьере? Не бойся, тебя все простят, что ты не удержал сумасшедшую на краю пропасти. Твоей вины ни в чем нет.

      Вика достала из кармана кусок бумаги и ручку и принялась что-то писать на нем.

      - Вот, теперь все будут знать, что я сама решила прервать свою жизнь, - и она положила эту бумажку обратно в карман халата. – Тебя не обвинят. Уходи.

      Расстояние между ним и девушкой было уже не таким значительным, а адреналин так и плескался в крови у Олега. Он сделал рывок, резко поднимаясь сразу с обоих колен, как он делал это в некоторых танцах, и рванулся к Вике. Главное было рассчитать силу рывка, чтобы по инерции не рухнуть с крыши вдвоем.

      Что всё получилось, он понял немного позже, когда осознал, что они стоят уже у входа на чердак, и что он так крепко держит девушку, что мешает ей самостоятельно переставлять ноги. Получается, что сюда он ее просто приволок силком, поймав ее как пытавшуюся упорхнуть птичку.

      - Всё будет хорошо, доверься мне, - запоздало пообещал спаситель. - Ты не одна, ты теперь со мной, поняла? Ты теперь всегда будешь со мной. Ты мне нужна, нужнее воздуха! Понимаешь ты это?

      Вика кивала, постепенно оттаивая в его горячих руках, прижатая к его груди, ощущая мощные толчки его сердца и умирая от нежности. Какая она глупая! Она могла лишиться его рук, его глаз, его страсти! А Олег повернул Вику к себе лицом и прижался губами к ее посиневшим от холода губам. Она могла лишиться этого своего Первого Поцелуя!

      Какой ужас! До Вероники только сейчас дошло, что она собиралась сделать, и она горько расплакалась на груди у своего спасителя. Ей было хорошо и стыдно одновременно. Хорошо, потому что она была жива, и ее обнимал любимый мужчина, а стыдно потому, что она поступила так глупо и эгоистично, не подумав, что она может ошибаться в своих чувствах и умозаключениях.

      Дождавшись, когда Вероника слегка поуспокоится, Олег помог ей спуститься сначала на чердак, потом на площадку седьмого этажа, и повел к лифту. А когда они, взявшись за руки, дошли до отделения, он отвел ее, минуя ординаторскую, в аудиторию кафедры, где в одиночестве сидела и занималась бумагами Анна Андреевна.


Глава 11.


      Стряхнув в очередной раз пепел с тонкой длинной белой сигареты, Старицкая переложила несколько листков реферата справа налево и подняла глаза на вошедших.

      - Что случилось? На вас лиц нет на обоих, - внимательные зеленые глаза доцента округлились, - вас откуда вытащили?

      Взлохмаченные волосы Олег постарался руками уложить в некое подобие прически, потом застегнул пуговицы халата, и стал похож на врача. Вероника последовала его примеру. Что подумала про них куратор, она старалась себе не представлять.

      - Вик, усаживайся, я сейчас все расскажу сам, - Олег тоже уселся на стул верхом задом наперед и положил руки на спинку. – Анна Андреевна, можно попросить вас сделать Веронике горячий чай – она очень замерзла.

      Ничего не понимающая Старицкая поднялась, без возражений щелкнула кнопкой чайника и достала три кружки, кинув в них пакетики с заваркой.

      - Понимаете, Анна Андреевна, у нас в больнице сложилась очень не простая ситуация в плане записи пациентов на УЗИ к доктору Лихопою. Он позволяет себе записывать тех, кого он хочет, а не тех, кого считает нужным лечащий врач, спорить с врачами, ведущими палаты, а сегодня он дошел до шантажа. Он предложил доктору Ляшипевой в обмен на запись на исследование ее пациентки предоставить ему услуги определенного рода. Вероника Юрьевна была совершенно деморализована таким демаршем и решила подышать свежим воздухом, - он умолчал, что Вика дышала им не меньше получаса на крыше соседнего корпуса.

      - Бедная девочка! – воскликнула Старицкая, всплеснув руками. – Надо будет разобраться с этим врачом, я обязательно поставлю на вид Кларе Гавриловне.

      - Главное, успокоить Клару Гавриловну, что ее обход был сорван сегодня в связи с форсмажором, а не по вине ординатора, - напомнил Олег.

      - Да-да, это тоже нужно сделать, - покивала куратор, - а вы пока приводите себя в порядок, отогревайтесь и приходите в себя.

      Когда за Старицкой закрылась дверь, Вероника посмотрела на своего спасителя.

      - Олег, а теперь меня отчислят из ординатуры?

      - Дурочка, с какой стати им отчислять тебя?

      - Ну, я же обход сорвала, пациенты пострадали…

      - Никто не пострадал, кроме меня и тебя самой. А с обходом что-нибудь решится, перенесут его, в конце концов, на следующую неделю.

      - А так можно? – удивилась Вика, отогреваясь горячим чаем.

      - Можно. У меня самого был случай в прошлом году, когда Клара сама не смогла провести обход. И ничего, посмотрели их на следующей неделе, и все нормально.

      Дверь стремительно распахнулась, и в аудиторию влетела яростная торпеда.

      - Где они, - Клара Гавриловна встала, оперевшись руками о преподавательский стол, и исподлобья глядя на пару ординаторов. Было впечатление, что ногой она, как бык копытом, сейчас взрывает землю под столом, и выбирает момент, когда будет удобно поддеть обоих врачей на свои рога. – Ну, и?

      Клара Гавриловна перевела свой тяжелый взгляд на Старицкую.

      - Успокойтесь, пожалуйста, ординаторы ни в чем не виноваты. Причиной является этот ваш ненормальный узист Лихопой.

      - С этим… д-доктором я еще разберусь, не переживайте, Анна Андреевна. А вы, - Клара перевела взгляд обратно на ребят, - ну, почему? Почему вы сразу не поставили меня в известность? Почему мне Софья рассказывает про хамство этого козла, а не ты, пострадавшая с тонкой нервной организацией? И вообще, чтобы мне прекратила эту моду гулять по улице в мороз без одежды! Ты что, захотела заболеть? А учиться за тебя кто будет? Я? Я и так все знаю, а вот тебе еще надо учиться. Поняла?

      Боевой запал постепенно угасал, голос заведующей отделением становился все тише, в речи проскакивали нотки обычного человеческого сопереживания. Под конец своей тирады Клара оторвалась от упора об стол и, подойдя к Вике, обняла ее за плечи, от чего та вся сжалась, а Клара стала гладить ее по волосам и целовать в макушку. Вероника снова разрыдалась, и это были слезы облегчения, слезы через улыбку.

      - Я думала, что вы будете меня ругать, что меня из-за этого отчислят из ординатуры. Я же не смогла бы провести положенного объема обследований для своей пациентки, я плохой врач, - плакала и причитала Вероника. Из нее лились признания полным потоком: в том, что она одинока, что нет друзей, что мать ее не любит, а папу она сама похоронила несколько лет назад, так и не вылечив от печеночной недостаточности, что в группе с коллегами у отношения не складываются, что ее никто не любит. И что Клару Гавриловну она вообще боялась как огня, потому сначала и слова сказать не могла, а теперь все будет хорошо и просто.

      - Та-а-ак, всё будет хорошо, - подтвердила заведующая, резюмируя всё сказанное, - а теперь давайте решим, когда будем делать обход твоих, Вика, пациентов. Ну, сегодня мы уже все набегались и перенервничали, значит, переносим на следующую неделю.

      - Хорошо, - охотно согласилась Вероника.

      - Дальше, на счет УЗИ, я в понедельник поговорю с Валерьянычем, чтобы перестал выделываться, пока ему плохо не стало. А вы сейчас собирайтесь-ка уже домой, если, конечно, истории записаны и назначения сделаны.

      - Я сам сделаю записи в историях 309-й палаты, - сказал Олег, - а ты, Вик, собирайся и иди домой, отдыхай, успокаивайся.

      - Нет, давай, я сама все сделаю, - спохватилась Вероника, и, смущаясь, добавила, - мне совсем не хочется идти домой.

      - Решайте сами, дети мои, - замахала на них руками Клара Гавриловна, - всё, я пошла, у меня своих дел по горло.

      - Спасибо, Клара Гавриловна, - поблагодарила заведующую Старицкая.

      - И вам, спасибо, - на полном серьезе ответила Новикова, - и давайте не будем «муссировать в прессе» этот маленький эпизод из жизни отделения. Это не выгодно никому из участников. Но если что, зовите меня. Вас, ребятки, это тоже касается, - и Клара погрозила пальцем Олегу и Веронике.

      Заведующая удалилась, прикрыв за собой дверь.

      - Ну, а вы чего еще тут? – спросила Старицкая, улыбнувшись. – Всё. Всё уже закончилось. Марш работать и отдыхать!

      И ординаторы поднялись, отряхнулись, поправили свою одежду и вышли.

      - Хорошо, Вик, ты обходишь свою палату, записи делаем вместе, а потом я тебя провожаю. И не возражай, пожалуйста, мне теперь. Я не оставлю тебя, пока не буду убежден, что с тобой больше не случится никакой неприятности.

      - Ладно, но, Олег, тебя не должна увидеть моя мать, она не должна знать, что мы знакомы… Мне… Если она узнает, то у меня жизнь станет адом. Ты не представляешь себе, как я живу.

      - Ну, ты расскажи, и я буду знать.

      - Нет! - испуганно замотала головой Вика. – Нет, никогда! Не проси, пожалуйста! И прости меня…

      Она была готова снова расплакаться, но удержалась, глубоко вздохнула, и пошла в сторону своей палаты, оставив удивленного коллегу и друга стоять перед дверью в ординаторскую.

      В ординаторской не было никого, все ребята уже сделали свои дела и разошлись по делам или ушли домой. Зайдя в ординаторскую, Олег со вздохом облегчения плюхнулся на диван, достал мобильник и набрал номер Семёна.

      - Сёмыч, привет, это я, - судя по удовлетворенному кивку, на том конце Олега узнали и обрадовались. – Ты там как? Что узнали?

      - Ну, да, узнали, но надо еще денёк-другой, чтобы мои гаврики доследили, - ответил Семён Якушин. – Ты завтра приезжай, мы завтра работаем.

      - Завтра и я работаю, причем сутки. Давай в понедельник. Годится?

      - Замётано, давай в понедельник, - подтвердил Семён. – До встречи, брат.

      - Пока, бро! – попрощался Олег и разъединился.

      Время до возвращения Вероники он просто проспал, закинув ноги на подлокотник дивана и положив под голову свернутое одеяло, которое кто-то из коллег не убрал в шкаф еще с ночи.

      Обход не занял много времени, и Вика вернулась уже через полчаса, собралась сесть за стол, чтобы сделать записи дневников и отодвинула стул. От этого звука Олег проснулся и завозился, вставая.

      - О! Ты уже пришла. Это хорошо. Ты пиши, а я сейчас вернусь, - сообщил он Вике и вышел.

      Олег вернулся из туалета через несколько минут, но ординаторская была уже пуста, а в шкафу не было вещей Вероники. Он метнулся на пост, где медсестра проверяла листы назначений.

      - Дашенька, скажи, а Ляпишева тебе истории отдала уже?

      - Да, Олег Евгеньевич, отдала. А что?

      - Дай-ка мне глянуть на минутку те, которые ты уже проверила.

      Олег ухватил слегка потрепанную пухлую от вклеенных листов историю болезни одной из пациенток и открыл на последней записи. Дневник за сегодняшний день был в наличии, и назначения тоже были отмечены. Во второй и третьей историях тоже были сегодняшние дневники и назначения, и во всех остальных тоже все было на месте и в полном порядке.

      - Что-то не так? – спросила постовая медсестра Дарья.

      - Нет, всё нормально, всё правильно, - задумчиво проговорил Олег, отдавая папку с историями. – До завтра, Даш. Кстати, а кто завтра со мной дежурит?

      - Здесь будет Алина, а на втором посту Любонька. Ты завтра в сутки? – сочувственно покивала девушка.

      - Ага, - улыбнулся молодой симпатичный доктор. – Пока-пока!

      Домой Олег шел не быстро, он размышлял и гадал, что же такое происходит с Вероникой, чего такого в ее жизни она опасается так, что не согласилась на предложение проводить ее. Ведь само по себе предложение, да и провожание, действия совершенно невинные. Никто же не собирался растлевать ее прямо по дороге. Так что?


Глава 12.


      На фирме, где работала Дина Александровна Наркевич, был объявлен короткий день в честь нездоровья хозяина фирмы. Радоваться, что юридическая консультация закрывается раньше обычного, было не культурно, поэтому все сотрудники горестно повздыхали, но резвенько собрали свои вещички и свалили с работы дружной гурьбой. Слово «ушли» к этому бегству не подходило. Дина созвонилась со своим другом и выяснила, что у Леонида тоже выдалась неожиданно свободная минутка часа на четыре-пять из-за отмененной репетиции, а к своему времени участия в вечернем спектакле он обычно заранее не приходил, на распевку ему было нужно от силы полчаса, а грим он почти не использовал. Они договорились встретиться, точнее Леонид обещал приехать к Дине.

      - Привет, - проговорила Дина, оторвавшись от губ любимого, который молча продолжил целовать ее щеки и чуть вздернутый носик. – Ну, Лёнь, ну, хва-а-атит!

      - Привет, - выдохнул певец, выпуская девушку из своих медвежьих объятий.

      - А у меня есть сюрприз, но я тебе его не отдам, потому что он не мой, а мне только на передержку его дали, - затараторила Дина, - ты удивишься и потеряешь дар речи! Это абсолютно точно!

      - Ну-у-у, раз этот твой сюрприз так опасен для моей карьеры, то, может быть, сначала попьем чаю? – спросил молодой мужчина, подмигивая и с явным намеком заглядывая в вырез блузки.

      Придя домой, Дина собиралась переодеть свою белую форменную блузку, да и юбку сменить на привычные и любимые джинсы, но успела только начать расстегивать пуговки, когда входной звонок призвал ее открыть дверь. И теперь в глубине расстегнутой блузки виднелся красивый бюстгальтер с заманчивыми бежевыми кружевами.

      - Ага! – согласилась сотрудница юридической консультации и понеслась на кухню ставить чайник, сделав вид, что намеки господа юристы понимать не обязаны. Лео не торопясь пошел за ней.

      На кухне было светло и просторно, Леонид уселся за обеденный стол и, пока Дина метала на стол разные закуски от колбасы и сыра до кусочков тунца в соусе из сметаны со специями, стал складывать конвертик из салфетки с изображением голубых незабудок на бледно-зеленом фоне. Почему-то эти незабудки ему напомнили глаза Олега, с которым он хотел встретиться, но не мог найти безобидного предлога, потому что мотосезон был уже закрыт, а просто «в миру» байкеры встречались только по делам или с очень близкими друзьями.

      Конечно, каждый самостоятельно решал, когда завершать свой собственный сезон, ставить мотоцикл на прикол в какой-нибудь гараж и передвигаться иным транспортом. Некоторые смельчаки выкатывали на дорогу даже в снегопад и преодолевали сугробы на шипованной резине. Но Комиссар не очень любил холод, поэтому старался зимой ездить на автомобиле. Единственным исключением была Новогодняя ночь.

      Лео скучал по симпатяге-доктору, с которым всегда было весело и интересно, и ждал с нетерпением новогоднего прохвата, когда они снова выведут своих железных коней на асфальт и пронесутся по притихшим улицам ночного города.

      Дина что-то говорила, но Леонид не слышал слов, воспринимая ее голос как щебет райских птиц, углубившись в свои мысли и чувства.

      - Она жуть как влюбилась, представляешь? – уловил Лео краем уха. – И теперь вообще не знает, что делать и как ей быть дальше, мать, ведь, не выпустит из дома, если сказать, что Вика на свидание собралась.

      - Дин, подожди, прости меня, я что-то плохо сегодня соображаю. Кто такая Вика?

      - Ох, я же с чего начала? Вика, моя подруга с самого детства, ну, мы с ней на одном горшке в детском садике сидели, влюбилась! Вероника Юрьевна Ляпишева, доктор Ляпишева, если ты хочешь знать, между прочим! Так вот. Она влюбилась в своего наставника. Он такой прекрасный, а она такая несчастная, что никто не знает, что делать дальше. У нее аж сердце разрывается, а мать ее никуда не выпускает.

      - Сочувствую я твоей подруге, - спокойным голосом ответил Лео, откусывая от бутерброда с колбасой и закидывая в рот маслинку без косточки.

      - Ага! Вот и я ей сочувствую, ты не представляешь как! – Дина допила чай из своей кружки и встала, чтобы налить еще чуть-чуть.

      - А при чем тут сюрприз для меня? – вспомнил Лео.

      - При том! Сейчас ты доешь свой бутер, и я тебе покажу его портрет! Только ты мне обещаешь сохранить всё в тайне и никому-никомушеньки не рассказывать об увиденном!

      - Хорошо получается, тебе не терпится разделить со мной свой секрет, а мне его делить будет нельзя ни с кем? И это, по-твоему, справедливость?

      - А кто про справедливость говорил хоть слово? Никто! Поэтому да, это моя такая своеобразная справедливость. Я юрист, в конце концов, или фикус карика? У меня своя справедливость!

      - Чей фикус?

      - Ничей! Фикус карика – это фиговое дерево!

      - А-ха-ха-ха! Не, ты не фиговое дерево точно!

      - Дурак ты, Лёнь! Фига – это инжир! Темнота!

      - Ну, не ботаник я, это точно, прости, - улыбаясь, Леонид встал из-за стола. – Веди меня к своему сюрпризу, моя королева!

      В Дининой комнате было уютно и тепло. Окно было закрыто тяжелой шторой из темно-коричневого бархата, а через бежевый тюль едва проглядывали огни уличных фонарей и перемигивание рекламной вывески на противоположном доме. Комната была зонирована на рабочий кабинет с письменным столом-бюро и компьютерным столиком и спальню с огромной для одного человека кроватью и платяным шкафом. На кровати в беспорядке валялись разнокалиберные подушки, зовущие вошедших расслабиться на атласном стеганом покрывале, закрывающем мягкий и упругий матрас.

      Леонид поддался на уговор подушек и рухнул на кровать, пока Дина доставала из-за шкафа большую коричневую папку, распаковывала ее и выставляла портреты у себя на бюро и на столике с ноутбуком. Лео следил за ней из-под прикрытых ресниц, но когда он вгляделся в рисунки, он буквально подскочил с кровати, вмиг оказавшись на ногах.

      - Это кто рисовал? – голос мужчины был серьезен, а сам он выражал полную сосредоточенность.

      - Я ж тебе говорю уже полчаса, что это моя подруга детства рисовала. Вероника Ляпишева ее зовут. Она в ординатуре с этим парнем в одном отделении работает, он над ней шефствует, потому что он ординатор второго года, а она первого.

      - Это Олег Лодыгин, - задумчиво произнес Лео, - мой друг и соратник, байкер до мозга костей и просто замечательный парень.

      - Да, я просто не успела тебе его назвать.

      - Твоя Вероника в него влюблена. Интересно, а он-то знает об этом? Мне он ничего про нее не говорил или я просто не обратил внимания, не помню. И что? Теперь я об этом должен молчать? Да?

      - Ага! – Дина улыбалась, довольная произведенным впечатлением. – Смотри, как она его улыбку передала! Смотри, как он сексуален на рисунке! Я помню его, я ведь видела его на закрытии сезона. Он и вправду оч-чень привлекателен, - и Дина так лукаво улыбнулась, что Леонид, поймав ее взгляд, и мгновенно взревновав ее к портрету друга, сгреб девушку в охапку, и они вместе повалились на кровать.

      Нежные поцелуи перешли в страстные, а мешавшая продолжению взрослых игр одежда постепенно оказалась разбросанной вокруг кровати. До спектакля у Леонида оставалось еще почти три часа.


Глава 13.


      За столом для переговоров сидел только что пришедший к Семёну Олег и листал каталог реплик старинных ножей, которые выпускались для коллекционеров и стоили довольно дорого, но, безусловно, дешевле оригиналов.

      - Привет, братишка! – приветствовал доктора вошедший в свой кабинет шеф ЧОПа. – А я думал, кто еще может так бесцеремонно ввалиться ко мне в офис, поставив на уши мою секретаршу.

      - А что, я ее действительно напряг? – Олег сделал невинные глаза и смущенный вид. – Надо будет обязательно реабилитироваться. Она у тебя шоколадки любит?

      - Ненавидит. На полном серьёзе. Она всё время борется со своим лишним весом, со всеми этими ужасными пятью миллиграммами, поэтому никаких излишеств – только черный зерновой кофе для ускорения метаболизма. Грамотные все теперь, все ЗОЖ соблюдают. Все, кроме меня.

      Семён улыбался, но за этой улыбкой Олег чувствовал какую-то напряженность, как будто другу было неловко, что он что-то пытается скрыть, что-то непристойное, например, свою связь с секретаршей. Но девушка была не красивой, обычная серая мышка, а супруга Семёна, Ярина, была суперской теткой, ну, Олег её считал именно суперской.

      - Сёмыч, у тебя хоть какие-то результаты уже есть? Ну, по моей Веронике Ляпишевой. А то я тут кое-какие денежки привез для тебя. Уже очень хочется тебе их отдать, а то руки жгут, потратиться так и просятся, мерзавчики.

      - Да, Олег, у меня уже есть кое-какие данные, но боюсь, что ты не готов к открытию истин.

      - Там фигурируют маньяки-педофилы из Бутовских лесов? Или они ещё и вампиры-кровососы под руку с оборотнями и древним злом?

      - Ну, не настолько всё инфернально, - рассмеялся Семён, - но ты близок к истине, друг мой. Даже не представляешь себе, насколько ты близок… - и Семён задумчиво уставился в окно, отвернувшись от собеседника.

      - Ты чего тянешь? Думаешь, что меня чем-то можно удивить в этой жизни? Сём, мне двадцать пять лет, я уже сто лет в медицине, я успел повидать столько разного сам, а уж наслушался от родителей и того больше. Короче, не тяни кота за то, что плохому танцору мешает плясать, выкладывай.

      Вздохнув, Семён достал из сейфа пухлую папку с надписью «Дело №_», но без других опознавательных знаков, и, открыв ее, достал лист с аккуратной табличкой.

      - Хорошо. Тогда, раз ты такой смелый, я коротко и сухо поведаю тебе факты ее биографии. Слушай и прифигевай, друг мой!

      - Я весь уши, - последний раз пошутил Олег перед тем, как надолго утратить эту способность.

      Вероника Юрьевна Ляпишева, родившаяся семнадцатого января тысяча девятьсот девяностого года, не была, строго говоря, ни Юрьевной, ни Ляпишевой. Её мать, Зоя в возрасте пятнадцати лет была изнасилована собственным отцом Федором Ивановичем Грабенко, который позже скончался от туберкулеза в тюремном госпитале в процессе отбывания срока за это преступление.

      Сосед по площадке, где жили Зоя с дочерью и бабушкой, Юрий Николаевич Ляпишев влюбился в молодую мамашу, развелся со своей бездетной женой и женился на Зое. Но порядочной семьи у них тоже не получилось по причине алкоголизации гражданина Ляпишева Ю.Н., коий неоднократно бывал доставляем в «обезьянник» местного отделения милиции за нарушение общественного порядка. Короче, Зоя вызывала ментов при любом удобном случае, чтобы третировать своего бедолагу мужа.

      Сама Зоя ненавидела плод инцеста, то есть свою дочь Веронику, зато ее обожал Юрий Николаевич, на которого, в конце концов, и был взвален весь труд по уходу за малышкой, ее воспитанию и обучению. Он удочерил девочку, считал ее своей родной, и действительно самозабвенно заботился о ней. Водил сначала в садик, потом в школу, ходил на родительские собрания, гулял с девочкой, читал с ней книги, они бывали в кино и театрах. При всем при том, что он работал слесарем на захудалом машиностроительном заводике, где почти не было заказов, работники почти все разбежались, и задержки зарплаты были привычными как рассветы и закаты.

      Но кроме водки, на которую Юрий Николаевич тратил львиную долю своих изредка поступающих денежных средств, он покупал дочке мороженое и подарки: одежду, сладости, скромные украшения «на память». Благодаря отчиму девочка успешно окончила школу и сразу поступила в вуз.

      За время учебы Вероники в университете отчим окончательно угас и умер у нее на руках от печеночной недостаточности, развившейся в результате цирроза печени.

      Ни в школе, ни в институте у Вики нет близких друзей, кроме единственного человека – Дины Наркевич, с которой Вика познакомилась еще в детском садике. Вероника сторонилась своих одноклассников и потом однокурсников из-за своего положения в семье – она не могла никого пригласить к себе, а в гости к другим ее тоже не отпускают, да и не отпускали никогда. Как и почему Зоя сделала исключение для Дины – её единственную Зоя впускала в свой дом и разрешала Вике с ней дружить, остается загадкой. А у Вероники, наверное, возникла привычка скрывать свою личную жизнь и мечтать в тишине ночи, обнявшись с подушкой, и только ей доверяя свои тайны, ну, или записывать всё в тайный дневничок, как делают почти все девчонки. Все эти нюансы не способствовали появлению в жизни Вероники близких отношений с людьми, и сделали её диковатой в общении.

      Олег сидел, поставив локти на стол и обхватив руками голову, как будто хотел защититься от этих жутких фактов. Изредка он вскидывал глаза на Семёна, тряс головой в знак несогласия с такой судьбой девушки, далеко не безразличной ему, и снова погружался в пучину голых и сухих фактов, этапов биографии Вероники. А Семён продолжал рассказывать и зачитывать всё более и более интересные детали с деловитостью и спокойствием автомата Калашникова, который не волнуется за судьбы выпущенных из своего ствола пуль.

      Зоя Федоровна Грабенко-Ляпишева долго мыкалась со своим образованием, но умудрилась выучиться бухгалтерскому учету и путем долгих проб и ошибок попасть и закрепиться в бухгалтерии сети крупных супермаркетов, точнее в одном из филиалов этой сети.

      Постепенно она становится доверенным лицом заведующего складом, смурного мужика с типично бандитской внешностью по имени Григорий Андреевич Карпенко. С ним Зоя начала потихоньку от коллег проделывать некоторые фокусы с товаром, который то внезапно портился целыми партиями из-за истекшего срока годности, то просто куда-то испарялся, даже не доходя до списания со склада. Зато голодные времена в Зоиной семье закончились именно тогда.

      Через некоторое время в этом филиале меняется управляющий директор. Новым руководителем местного масштаба становится некий Валентин Геннадьевич Евдокимов, симпатичный и пронырливый бывший военный, демобилизованный на пенсию по ранению в какой-то горячей точке. Это официальная версия для лохов, чтобы уважали и боялись.

      А в действительности Евдокимов, служивший в ранге старшего лейтенанта в штабе какого-то округа, просто совратил дочку полковника, был застукан на месте преступления и с треском уволен на пенсию, после выписки из госпиталя, где он залечивал раны от полковничьего дробовика с солью. Соль была каменной, а филейная часть Евдокимова оказалась на редкость чувствительным местом, поэтому раны были достойны того, чтобы их считали боевыми. Полковник посмеялся, но к увольнению даже наградил горемычного старлея каким-то знаком отличия, чтобы не дергался в штабы с жалобами на превышение полковничьих полномочий.

      И вот этот ушлый управляющий директор каким-то образом, даром, что в свою бытность старлеем он все штабные штучки по хозяйству ведал, выследил эту парочку друзей, бухгалтершу и завскладом. Накопив достаточно компромата, Валентин Геннадьевич взял, как говорится, быка за причинное место, и плавно вошел сначала в долю, а потом и всю теневую сторону этого малого предпринимательства взял под своё директорское покровительство.

      Зою, как любимую женщину, да-да, они стали любовниками, он повысил до главного бухгалтера, чтобы было еще удобнее проворачивать дела в рамках серых и откровенно черных бухгалтерских схем. Ну, а завскладом Григорий Карпенко удовлетворился увеличением прибыли за счет увеличения оборотов их маленького предприятия внутри магазина.

      В руководящей конторе у Валентина тоже всё было схвачено, потому что часть прибыли от их бизнеса, естественно, приходилось переправлять наверх, чтобы сидеть на попе ровно и не дергаться по пустякам типа комиссий из руководящей компании.

      Когда побочный бизнес этой компании заклятых друзей, а попросту воровство, начало приносить уже неприлично большой доход, у Зои умирает муж. Она не придумывает ничего лучше, как привести Валентина в свой дом, чтобы иметь возможность в открытую с ним получать плотские удовольствия, закрывая при этом дочь в её комнате на замок.

      Веронику факт присутствия этого мужчины в доме особенно удручает по двум причинам. Первая – Зоя называет его уменьшительным именем Валик, от чего Вика каждый раз содрогается из-за несоответствия этого домашнего уютного предмета интерьера и холодного, расчетливого и одновременно липко-похотливого относительно молодого мужичка невысокого роста с тараканьими черными усами и маленькими хитрющими бегающими глазками.

      А вторая причина, по которой жизнь Вероники становится совершенно невыносимой, это постепенно участившиеся домогательства со стороны этого самого мужичка, материного сожителя. Сначала он обходился только словами и поддевками, потом начал лапать ее за выпуклые мягкие части тела. И всё это происходило, естественно, когда Зои нет дома. Жаловаться матери Вика не может, боится, что будет новый приступ ненависти.

      А потом случается так, что Зоя, придя домой в неурочное время, слышит возню в комнате дочери, её сдавленные повизгивания и азартное рычание мужчины. Классическая схема: Зоя врывается в комнату, а там картина маслом: на диване растерзанная, уже без блузки, дочь, хотя еще в джинсах, Валик суетится на ней, стараясь освободить себе путь для внедрения. Зоя орёт, матерится, обвиняет дочь в распутности, велит Валентину зафиксировать ее руки и ноги, и хлещет дочь ремнем по голому туловищу, груди. Потом они запирают девушку в комнате на все выходные, не выпуская даже, когда сами они с Валиком уезжают на полдня в шоппинг-тур по бутикам, чтобы восстановить пошатнувшуюся Зоину нервную систему.

      - Сём, скажи мне, откуда такие подробности? – Олег был белее офисной бумаги, а искусанные губы, казалось, покрыты свежей кровью.

      - Мои сыщики умеют разговаривать и со стенами, и с хвастливыми идиотами. Этого Валентина просто напоили нашим фирменным коктейлем для дознания, а дальше надо было только правильно формулировать вопросы и останавливать словесный поток, если его в воспоминаниях уносило не в те стороны. Он сам всё рассказал в лицах и подробностях. Парень, выполнявший роль бухаря-собеседника, после этого разговора целый час отмывался в душе и не подходил к телефону, мерзавец. А я чуть не извёлся тут, гадая, что там сделали с моим сотрудником.

      - Понятно, - лицо Олега постепенно приобретало краски, но было хмурым, и в глазах читался решительный настрой пойти и разобраться с обидчиком.

      - Погоди, Олег, не кипешуй, брат, тут надо поразмыслить, что делать, а не кулаками махать, - ласково проговорил Семён. – Я вот думаю, что однократным мордобитием ты только хуже девочке сделаешь. Ты представь, в какой ад превратиться её и так страшная жизнь!

      - А что делать-то, Сёмыч? Что делать?! Сидеть и смотреть, как они её гнобят? И молчать? – сердце доктора разрывалось от сочувствия и боли, крик вырвался сам собой, Олег чуть не плакал. – Я так не могу, мне надо что-то делать! Дай мне задание, чтобы я мог сам приносить пользу твоему расследованию, иначе я сойду с ума! Слышишь?! Я сойду с ума, пока что-то прояснится!

      - Парень, возьми себя в руки, - спокойным голосом остановил Семён начинающуюся историку. – Ты мужик, я знаю. Будет тебе дело, если обещаешь не вмешиваться в её жизнь без моего на то разрешения.

      - Обещаю! Клянусь тебе! Честное пионерское! Буду тебя слушаться как папу!

      - Ага, Римского… - хохотнул Сёма.

      - Чего? – не понял Олег.

      - Папу Римского, - объяснил шеф ЧОПа, - ты своего-то отца не слушался никогда особо, а уж меня и подавно не послушаешь. Знаю я тебя. Влезешь в самый неподходящий момент, испортишь работу всего коллектива, а заодно погубишь свою девочку.

      - Нет, не влезу, - уже совсем успокоившись, серьёзно пообещал Олег. – Я же не дурак, я понимаю цену ошибки в этом деле.

      - Ну, тогда ладно, будет тебе дело. Я сниму на твое имя квартиру в доме Вероники, чтобы была хотя бы одна стенка общая с их хатой или пол-потолок, поставим прослушку, будешь пасти этих деятелей круглые сутки.

      - Ну, совсем уж круглые сутки у меня не выйдет. Я же работаю и учусь. Я могу только вечером, когда нет дежурства.

      - Тогда тебе надо придумать сменщика. У тебя есть друг, которому ты бы доверял, и который мог бы слушать квартиру днем?

      - Я думаю, что есть. Если только он согласится. Леонид Комиссаров. Он поет в Камерном оперном у Покровского. Мы с ним в одной байкерской команде, да и так по жизни дружим. Только бы он согласился… У него новая девушка живет… Со старой подругой проблем бы не возникло. Но я с ним поговорю.

      - Лады. А я буду терзать твоего брата и Андрюху Блохина, чтобы они выудили мне всю эту серо-буро-малиновую бухгалтерию мадам Зои и Валика. Потому что, только устранив их, мы сможем дать возможность твоей девочке жить нормальной жизнью.

      - А ты прав, Сёмыч! – заулыбался Олег. – Пока эти двое на свободе, Вероникина жизнь будет в опасности, а е-е-если и-и-их не ста-а-анет, то-о-о… - и улыбка удовлетворения, наконец-то, разгладила складку между бровей, а в глазах снова запрыгали весёлые чёртики.


Глава 14.


      Олег смотрел на неё с такой нежностью, что у Вероники от счастья сжималось сердце. Его глаза были огромными, в их синеве отражался выпавший утром снег, искрящийся цветными блёстками на холодном зимнем солнце. Вика не могла отвести взгляд от любимого, и всё теснее прижималась к нему, а он обнимал её страстно, но бережно и ласково. Его желание было уже не скрыть: выпирающие детали брюк были плотно прижаты к бедру Вики, и она чувствовала, как в ее крови закипает вулкан. Она была готова отдать себя Олегу прямо сейчас и прямо здесь, на крыше того самого корпуса хирургии. И они целовались, целовались, целовались…

      Подушка Вероники была влажной от слёз, а придуманная ею ночная сказка не имела возможности сбыться в действительности никогда и ни за что, потому что… Потому что это была лишь сказка, фантазия, мечта. Мать никогда не приняла бы Олега в качестве зятя. Мать никого бы не приняла в качестве зятя, она и от самой Вики с удовольствием избавилась бы, если бы могла. Но с другой стороны, в хозяйстве от дочери было много пользы.

      Ой, о чем она, глупая, думает? Какого зятя? Кто вообще говорит о замужестве? Тем более выйти замуж за Олега? Какие глупости приходят в голову, когда даёшь свободу своей фантазии. Олег, наверное, даже не вспоминает о ней, он такой красивый, такой притягательный, такой… Ну, просто волшебный принц на белом коне! А она даже не Золушка, она кикимора болотная, чуха зачуханная, даже не гадкий утенок, а просто убогая недоделанная дура, уродина. Губищи толстые и рот широкий, нос горбатый, уши торчат как локаторы, волосы везде лезут, эти чертовы кудри, которые из любой прически вылезают, как их не зализывай. Громадная непропорциональная грудь, даже просто вымя, как ей не раз в упрек кидала мать, торчит нагло заостренными сосками вверх. Толстый живот и жир, свисающий по бокам – Вероника оттянула пальцами складку кожи над пупком на целый «уродливый» сантиметр. А уж про свои кривые и короткие ноги она без слез даже думать не могла.

      И Вероника снова уткнулась в подушку и залилась слезами. Потом, отревевшись и успокоившись, она снова перенеслась в своих мечтах на «ту самую» крышу, где Он её спас, прижалась к подушке, найдя на ней сухое местечко, поцеловала её, прошептала имя любимого, и наконец-то забылась глубоким сном, без сновидений, приносящим покой и отдых телу и душе.

      Утром, часов в восемь, мать вломилась в комнату дочери, как всегда, без стука.

      - Та-а-ак, - громовой раскат не сравнился бы с этим утиным кряканьем над ухом, - а что это ты ещё спишь? Ну-ка, вставай, дрянь, немедленно! У тебя сегодня дел нету, что ли?

      Вероника открыла глаза, одновременно вскакивая и сразу натягивая на себя бельё и домашнюю одежду. Да, она помнила, что в субботу должна была отстирать всё бельё, выгладить высохшее постельное и рубашки Валентина, убраться в квартире и пересадить десять кустов роз… Нет, розы – это из сказки, а у неё только лишь мытьё унитаза и разборка в холодильнике протухших лотков. Мать сначала не даёт выбросить остатки еды, а потом требует, чтобы Вероника их выбрасывала в унитаз, когда в лотках уже вырастет мохнатая плесень, а всё что могло забродить и дать невероятную вонищу, уже забродило и протухло. Тогда Зоя сморщивает свой нос и старается слинять из кухни, а лучше и из дома куда-нибудь подальше. Но это и к лучшему, это значит, что Вике никто не будет капать на мозги своими умными мыслями и нравоучениями, как должна жить порядочная девушка.

      После случая с Валентином Зоя отвела Веронику к гинекологу и настояла на освидетельствовании дочери. Выяснив, что Вика чиста и девственна, Зоя на некоторое время успокоилась и отстала, но потом начала читать девушке мораль на тему сохранения девственности до свадьбы. Вике очень хотелось высказать матери, что она хотела следовать её примеру и поэтому отдалась Валику, но, во-первых, это была ложь, и Валик пытался изнасиловать Вику, а не приласкать. А во-вторых, у девушки хватало ума «не дергать смерть за усы», как говаривала Багира, её любимая героиня детских сказок.

      Читая эту сказку в оригинале, Вероника никак не уставала удивляться, что у Киплинга Багира был самцом, то есть черным леопардом, мальчиком. Но про себя Вика всё равно считала Багиру кошкой, как привыкла. А глядя на нарисованную текучую и гибкую пантеру в древнем советском мультике, Вероника старалась развить такую же плавность и гибкость в своем теле.

      Вообще-то, Багиру она любила больше всех именно за то, что эта черная пантера смогла сбежать из человеческого плена, обрести свободу и свою нормальную жизнь в диком лесу. Как же Вике хотелось быть такой же смелой и решительной, как эта пантера, и «одним ударом лапы сломать этот глупый замок и убежать».

      Но никакого такого замка, чтобы его сломать и обрести желанную свободу, у Вероники не было. От этого её рабство, социальная несвобода, как определила её положение Дина, ещё учась на третьем курсе юридического, было совершенно безысходным, а существование безрадостным. Приходилось искать радости в малом, иначе можно было просто накладывать на себя руки и уповать, что в этом положении даже Бог не посмел бы осудить девушку за самоубийство.

      В существование непознаваемого и невероятного Бога, бородатого дедушки на пушистом облаке Вика не верила категорически, считая эту версию совершенно сказочно-наивной. Но постигая законы природы на уроках физики, химии, заучивая разнообразие видов живых организмов, населяющих планету Земля, строение самой планеты и её место в космосе, она не могла с уверенностью отрицать некую творящую высшую силу. Разумной или нет была эта сила, Вика тоже не знала, но называла её Творцом и иногда говорила с ним, доверяя ему свои тайны и просьбы.

      - Творче, - обращалась она к своему богу на старославянский манер, - дай мне терпение выносить и в эти выходные дни все мамины выходки и придирки. Я помню, что мой мир лишь зеркало моей души. Я следую пути смирения. Но, Творче, как же трудно идти по выбранному тобой для меня пути! Дай мне сил, дай мне терпения, чтобы сохранить в душе мою любовь к матери.

      Примерно так маленькой Вике заповедовала жить её бабушка, которая умерла, когда малышке было совсем немного лет. Главной мыслью бабули была обязательная любовь дочери к матери. Правда, понять, почему же ее собственная дочь, Зоя, мать не любит, маленькая Вика не могла никак, пока не подросла и не узнала, что мама в какой-то степени ей не только мать, но и сестра. От девочки не скрыли факт её неправедного появления на свет.

      Нет, открыто бабушка внучку ни в чем не обвиняла – ребенок не виноват, говорила она Зое. Но для Зои Вика была не только обузой, но и ежеминутным напоминанием о своем позоре, о той травме, которую она перенесла. И никто не взялся бы осудить Зою за её нелюбовь к ребенку, даже бабушка.

      За Веронику вступался только её отчим, вот это был её верный и бесстрашный рыцарь, особенно бесстрашным он становился после принятой на грудь выпивки. В это время его побаивалась даже Зоя, зато Вероника спокойно общалась с папой, пока тот не уходил в полудрему и не засыпал, тогда Вика укрывала его пледом и поправляла ему подушку. Зоя к выпившему мужу приближаться боялась, даже когда он спал – за свою ненаглядную дочурку он мог поколотить любого.

      Но сегодня у Вероники остался один единственный защитник и утешитель – Творец, которого она себе то ли придумала, то ли обрела его в своем сердце. А на него, как говорится, надеяться можно, конечно, но и самой ей приходилось делать дела, а не сидеть и ждать чудес.

      Когда мать с Валиком были накормлены и ушли по своим неведомым делам, Вероника уже запихнула в стирку вторую партию белья, а первую развесила на балконе. После ухода старших девушка побежала в свою комнату и полезла в сумку, где лежал её дневник в обложке от учебника фармакологии.

      Это был обычный ежедневник книжного формата с потрепанными листками, а обложка была примотана к нему сшитой в кольцо резинкой для трусов. Мать видела эту книжицу, но прочитав название, спросила только почему книга в таком непотребном виде, на что получила совершенно логичный ответ: любимый учебник очень часто нужен в работе, поэтому и потрепанный вид, и постоянная прописка у него в ее сумке.

      На самом деле там были записи Вероники, которые она, шифруясь от матери, вела на английском, не стараясь выписывать все буквы правильно, и кое-где не соблюдая грамматику. Но самое главное, в этой книжице был листок, на котором она нарисовала портрет Олега. Только находясь в полном одиночестве, а значит, в безопасности, она могла на него любоваться.

      Вика открыла дневник на заветной странице и стала разглядывать свой рисунок, точнее изображенного там блондина. Это была уменьшенная копия одного из портретов, которые Вика передала на хранение Дине. Того, на котором Олег был изображен по пояс нагим, зовуще притягательным и желанным. Именно в таком виде девушка представляла его в своих «сказках, рассказанных на ночь».

      Наглядевшись на любимого человека, Вероника аккуратно сложила дневник обратно в сумку и пошла выполнять остальные домашние обязанности – у нее было не так много времени, чтобы его можно было запросто тратить на сентиментальные размышления. Кроме дел по дому существовали еще и монографии и медицинские журналы, которые Вика таскала из кафедральной библиотеки, чтобы почитать перед сном, когда информация лучше всего укладывается в долгосрочную память.


Глава 15.


      Утро было на удивление радостным, солнечный луч, разбудивший Олега, постепенно перешел на низенький шкаф, на крышке которого стояла мамина любимая хрустальная ваза. Луч распался на радужные блики, резвясь и играя в гранях рисунка, нанесенного на толстые выпуклые бока вазы умелым гравером. На стене и на потолке в результате такой игры света и стекла возникли радужные орнаменты, необыкновенно красивые, как показалось улыбающемуся спросонья молодому доктору.

      На эту субботу все дежурства были разобраны, и Олегу предстояло дежурить завтра, в воскресенье. А сегодня они решили посидеть где-нибудь дружной мужской байкерской командой, поговорить, повспоминать лето и дороги, обсудить нововведения в правила дорожного движения. Да мало ли тем для разговоров у настоящих мужчин, увлеченных своим хобби и разными делами!

      Первым отзвонился Витяха, сообщив, что он именно сегодня не сможет прибыть к месту сбора из-за каких-то дел, к которым его припрягли родители. Следующими оказались еще двое пацанов. Когда Олегу позвонил Леонид, тот приветствовал друга уже, хмуря брови, грустным голосом, ожидая, что встреча вообще отменится. Но Лео был рад, что хоть Олег готов пообщаться, а чтобы не тратить лишних денег на ресторан, предложил завалиться к нему в гости, точнее даже не к самому Леониду, а к его девушке Дине – заодно и познакомятся.

      С просьбой матери сходить в магазин и купить продукты по списку Олег справился очень быстро, обрадовав мать, и ушел в свою комнату позвонить Семёну. Старший друг не прибавил к уже имеющимся сведениям ничего существенно нового, поэтому Олег собрался и поехал в район Старого Арбата, где с родителями жила Дина.

      Он любил бродить по улицам старой Москвы, нежной и красивой, купеческой и по-дворянски аристократичной, разглядывать купола небольших древних церквушек, зарывшихся в переулки как в теплые шарфы, прячущиеся во дворах как лица девушек в старинных капорах с меховой оторочкой из облетевших крон пушистых тополей.

      Еще в ранней юности, когда Олег занимался танцами в одном из подвальчиков дореволюционных арбатских домов, окна первого этажа которого выглядывали из-под земли на улицу только своими верхними форточками, он обошел все местные дворы и подворотни и прекрасно ориентировался в хитросплетениях и закоулках этого района. Но тогда Арбат еще не носил названия Старый. А сейчас он с удивлением понимал, что пройти от метро по давно известному маршруту не удастся из-за забранных решетчатыми заборами дворов и закрытых на замок ворот в арках подворотен. Частная приватная территория, борьба с парковкой офисных машин во дворах уважаемых жителей, купивших тут квартиры за цены сравнимые с расстояниями в космосе, будки с охранниками, выскакивающими из своих убежищ с рвением цепных псов и, порыкивая, убеждающих молодого человека выбрать другую дорогу. Нет, этот район Олегу нравиться перестал окончательно.

      Первое разочарование в прогулках по любимому Арбату и окрестностям возникло после того, как то там, то здесь стали вырастать хай-тековские стеклянно-зеркальные фасады офисных зданий, выглядящие между маленькими домиками-тортиками такими вставными стальными страшными зубами, готовыми, кажется, укусить или даже разжевать прохожего, неосторожно попавшего на тихую улочку старой Москвы. А теперь, после очередной стычки с местным цербером в будке за забором отстроенного заново как будто бы старого дома на месте снесенного оригинала, Олег понял, что полностью разлюбил это место.

      Неприязнь к охраннику перекинулась на девушку, продолжавшую жить в этом районе, как ни в чем не бывало, и Олег уже не был так рад встрече с другом. Но раз он обещал явиться к определенному времени, значит, он должен был придти, а настроение свое он постарался сделать хотя бы нейтрально-спокойным.

      А Москва в который раз доказала, что она есть просто большая деревня, где все всех знают, или хотя бы имеют общих знакомых. Дина жила в доме, соседнем с тем, где жил друг Игоря, старшего брата Олега, Руслан Назаров, напротив домика, из которого по слухам литераторов на бал к Воланду вылетала Маргарита на своей метле. Там не было никаких решеток и заборов, хотя подворотня и не была проезжей, но проход во двор там был открыт. Вход в подъезд был как раз со двора.

      Тяжелая старинная дверь впустила Олега в тепло вестибюля. Высокие потолки сходились в сводчатые арки у потолка, напоминая готический храм, но лестничные пролеты по периметру подъезда были в центре своём заполнены лифтовой шахтой. Поднявшись на шестой этаж, Олег вышел из вполне современной кабины лифта и сразу увидел искомую дверь. На мелодичную трель звонка замок щелкнул пару раз, в квартире что-то брякнулось, и в открывшемся дверном проёме Олег увидел стройную рыжеволосую девушку, за спиной которой стоял его друг.

      - Привет, я Олег, - представился он, разглядывая рыжульку без стеснения во все глаза. С предыдущей своей пассией Лео его не знакомил, а тут даже в гости к ней позвал. Видимо, был уверен в чувствах и верности своей подруги.

      - Привет, меня зовут Дина, - отозвалась хозяйка квартиры.

      Вместо слов Леонид сгрёб друга в медвежьи объятия и помусолил с минуту перед тем, как выпустить на свободу. Дина наблюдала эту сцену, немного отойдя в сторону, она тоже разглядывала пришедшего с нескрываемым интересом. Олег подумал, что бы это значило: чужая подруга проявляет такой неприкрытый интерес к его скромной докторской персоне. С чего бы это? И какие же тогда взаимоотношения внутри этой пары?

      Дина умчалась на кухню, чтобы накрыть на стол, а мужчины потопали в гостиную. Квартира была огромной по меркам Олега: четыре комнаты, две из которых напоминали ему танцевальный зал в любимом старом подвальчике. Крупный дубовый паркет, не выбеленный согласно последним дизайнерским ухищрениям, а настоящий, темный и чуть-чуть седой, лежал добротно и даже почти не скрипел. Зато на окнах уже стояли современные стеклопакеты, не пропускающие внутрь помещения ни пыль, ни шум, ни запах улицы. Обстановка была обычной, диваны, кресла, стенка с книгами и сервизом советских времен, картины с пейзажами, а точнее репродукции хорошего качества украшали стены, обклеенные светлыми бумажными обоями с мелким неброским растительным орнаментом. Ничего примечательного, всё, как у всех.

      На диване сидел, развалившись как в кресле, большой черный кот с нарядным белым воротником и фантастически длинными белыми же усами. Его короткая шерсть лоснилась и бликовала от солнечного света из окна, как будто была покрыта лаком. Олег захотел было его погладить, но друг предостерег его от необдуманных действий.

      - Мотя у нас к чужим подозрителен и недружелюбен, правда, никого не боится. Ко мне привыкал целый месяц. Представь, что он сделает с твоими руками!

      - Нда… Мне руки еще самому нужны, - отшутился Олег. – Но какой красавец! А Мотя это от Матвея? Дин, а какой он породы? – спросил он у вошедшей в комнату девушки.

      - Мотя это от Бегемота. Он у нас дворовый особенный. Подобрали его еще молочным котенком, наверное, ему даже месяца не было, выкормили. А особенный, потому что с особенным характером.

      - Да, я уже обсказал вкратце про характер, - перебил подругу Леонид. – Ты мне, Олежек, вот что скажи: как твои дела ординаторские? Всё нормально?

      - Ну, да-а-а… А что там может быть ненормального-то? Как у классика: «Солнце всходило и заходило, а бабки все падали и падали». Это вот абсолютная правда про наши больницы.

      - Нда, весело вам живется. Нескончаемый поток старушек – это тягостное зрелище.

      - Ребята, пойдемте пить чай, я уже всё накрыла, - предложила Дина, и все втроем они отправились на кухню.

      - Дин, а твои родители когда придут? – Олегу стало вдруг интересно посмотреть на людей, выкармливающих трехнедельного котенка из пипетки.

      - Не, они со вчерашнего дня на дачу отвалили, вернутся только в воскресенье к ночи. У нас зимняя дача, поэтому они туда круглый год на выходные катаются, а в отпуск едут куда-нибудь в Европу. Мама очень Италию любит, даже язык учить пыталась итальянский, потом плюнула и подтянула свой школьный английский до приличного уровня.

      - Это хорошо, иметь зимний дом на даче, - оценил Олег, - а у нас простенький летний домик, но с печкой. Мать только три недели, как закрыла дачный сезон. Теперь будет докручивать свои банки с лечо и кабачковой икрой, а помидоры и огурцы уже заняли свои полки в кладовке. Мы эти закуски в семье очень любим и обожаем особенно зимой в морозы. Вот так достаешь баночку, чпокаешь крышечкой, и аромат лета и ранней осени тут как тут. Кайф!

      - Не, мама много консервов не запасает, она все режет и в морозилку, чтобы живое потом сразу в готовку пускать. У нас даже куплен специальный морозильник, чтобы отдельно от холодильника стоял.

      - Ух, ты! Надо будет моей рассказать! – радостно воскликнул Олег. Настроение его выправилось, в гостях у Дины и Комиссара ему было тепло и уютно, за окном светило закатное солнце, на широком подоконнике удовлетворенно мурлыкал огромный Мотя.

      Жизнь наладилась в отдельно взятом своем моменте. Беседа текла плавно и непринужденно. Леонид рассказывал про новую постановку какой-то феерической оперы, где у него тоже будет, пусть не главная, но вполне приемлемая роль, а главное, ария его получалась чуть ли не самая красивая из всей этой оперы.

      Дина влюбленными глазами смотрела на Комиссара, тот потряхивал черными кудряшками и много смеялся, чувствуя себя в центре внимания. Потом откуда-то Дина притащила старую семиструнную гитару, и Лео пел романсы.

      Но когда Олег уже полностью расслабился и даже немного сомлел, Лео его погладил по плечу и сказал:

      - Друг, а ты же не знаешь! У нас же для тебя есть офигенный сюрприз! Но мы его тебе не отдадим.

      - Потому что у меня документов нету, что ли?

      - Ну, да! У тебя же даже усов и хвоста нет, только лапы, - засмеялась Дина.

      - Как это нет хвоста? – возмутился блондин, стягивая свои золотые кудряшки в коротенький хвостик. – Если у тебя есть резинка для волос, то у меня будет хвост, а усы я обещаю тогда отрастить к новому году. Идет? Давайте свой сюрприз! А не то я тут умру от любопытства мучительной смертью.

      - Идемте в мою комнату, - предложила хозяйка. Уговаривать никого не пришлось, через полминуты оба байкера уже разглядывали огромную плоскую коричневую папку для рисунков.

      Дина включила все лампочки на люстре и бра с гибкой ножкой тоже направила на папку, которую выставила на своем письменном столе-бюро.

      - Олег, отвернись, пожалуйста, а то сюрприза не получится, - попросила девушка, и гость повернулся в противоположную сторону и стал разглядывать огромную кровать и высоченный, до самого потолка, платяной шкаф с тремя дверцами. Над кроватью висела картина с изображением водяной мельницы в зарослях какого-то цветущего кустарника. Поток воды, встречая на своем пути препятствия, радовал зрителя своими брызгами, казалось, что даже в комнате пахнет речной водой.

      - Поворачивайся! – произнесенная хором команда развернула Олега, и он увидел… Себя! Только изображенного черной тушью, тонкие штрихи и смелые линии художника отобразили его самое романтичное выражение лица. Красота тела если и была приукрашена, то самую малость. А на одном из рисунков он был изображен рядом со своим или очень похожим мотоциклом.

      Дар речи не сразу прорвался через кордон ошеломления, но Олег откашлялся и спросил:

      - Лео, когда ты успел выучиться еще и рисовать? И почему ты рисовал меня, а не Дину, например? Это было бы естественнее, а так… Это ведь ты нарисовал? Да? Дина же меня не знала до сегодня, - он растерянно оглянулся на девушку, но та стояла молча, отдавая право отвечать своему другу.

      - Это не я рисовал, - Лео наслаждался произведенным эффектом. Лицо Олега было залито таким шикарным румянцем, что его хотелось съесть вместо пирожного или хотя бы слизнуть как крем. – Это нарисовала твоя подопечная.

      Искусству паузы Леонид учился долго, но овладел им в совершенстве. Когда всеобщее молчание стало невыносимым, а Олег попросту не мог выдавить из себя ни звука, Комиссар продолжил:

      - Вероника Ляпишева нарисовала эти работы. Дина и Вика дружат с самого детского садика, поэтому рисунки здесь лежат на ответственном, а точнее теперь уже на безответственном хранении. Вика их отдала, чтобы они не попались на глаза её матери. Там очень сложные отношения в семье.

      В голове у Олега крутились обрывки фраз и мыслей, и теперь ему было абсолютно ясно, что интерес друг к дружке у них с Вероникой не просто взаимный, а она влюблена в своего героя. И он рассказал друзьям случай чудесного спасения ординатора Ляпишевой от её последнего шага.

      Тут уже очередь ахать и охать перешла к Дине и Лео, и друзья впечатлились ничуть не меньше, чем Олег своими портретами. А потом Олег рассказал про расследование и про фирму Семёна.

      - Дежурить в квартире с прослушкой нужно будет круглые сутки или почти круглые, тогда, Сёмыч сказал, что есть шанс насобирать достаточно компромата на Викину мамашу и её сожителя. Вот и получается, что без вас, ребят, мне теперь никак не обойтись, требуется помощь в благородном деле спасения невинной и прекрасной души, - завершил он свое предложение.

      - Ну, я-то хоть завтра могу переехать на блат-хату, я самостоятельный взрослый мужик. Ты сам тоже легко переселишься. А вот Дину я бы трогать не стал.

      - Это ещё почему?! – возмутилась Дина. – Я за любимую подругу знаешь, что могу сделать? Могу глотку этому козлу Валику перегрызть своими руками! Вот! А ты без меня! Это, Лёнь, высшая наглость с твоей стороны! Викуся, действительно моя самая-самая лучшая подруга! Чище сердечка, чем у неё, вообще в мире нету! Ты представляешь? Она всё ещё любит свою мать. Не дерзит ей, не дерётся, а с любовью делает все дела по дому. Называет себя, правда, «раб лампы», ну, как в «Аладдине», типа «Слушаю и повинуюсь!» Но я же вижу, что она мать не столько боится, сколько жалеет, а себя как раз считает ошибкой природы, уродиной и вообще, недостойной жизни. Я её отговариваю, убеждаю, что она красавица, каких поискать! Ну, вы-то видели её! Ну, то есть, Олег, ты же понимаешь, что я права, это Лёнька не видел, а ты-то видел её. А она…

      - Вот, - перебил её Леонид. – Вот именно по этой причине ты и не будешь участвовать в наблюдении за квартирой подруги. Я тебе буду рассказывать по телефону. Ты нам со своей горячей любовью к Веронике таких дел наворотишь, что никакой Семён не разберется.

      В глубине души Дина понимала, что друг прав, но губки все равно надула, изображая оскорбленную невинность.

      - Даже общаться с подругой, пока мы будем наблюдать, ты не будешь, - совсем жестко постановил Комиссар. Когда надо было командовать, он был просто прекрасен и действовал очень эффективно. Возражений и вопросов больше не возникло.

      - Спасибо, други мои, - удовлетворенно произнес Олег, - что бы я без вас делал. Дин, скажи, а могу ли я сделать фото этих рисунков?

      - Да фоткай, жалко что ли? – пожала плечами немного расстроенная Дина. И Олег запечатлел все три рисунка на свой мобильник. – Только Вике не показывай, что они у тебя есть, а то поссоришь нас первый раз за всю нашу жизнь, зато навсегда – она не простит, Вика очень правильная девушка. И ещё она очень хороший друг, верный и понимающий.

      - Я запаролю вход в эту папку на мобиле, вообще кроме меня никто не увидит, даже брату не покажу. От греха…

      - Так, это всё хорошо, но пора разбегаться. У кого-то завтра дежурство с самого с ранья, а кому-то спать пора. Ясно? – Леонид выразительно посмотрел на Дину, та в знак согласия тряхнула рыжей гривой волос, как будто полыхнула пламенем. Олег и Лео попрощались и вышли.

      Уже на улице, садясь в автомобиль, Комиссар уточнил:

      - Квартиру кто будет снимать? На чьи деньги? И как скоро?

      - Наверное, на деньги фирмы Сёмыча или на мои, если он мне даст в долг. А как скоро? Ну, как найдет. Это уже от меня не зависит никак.

      - Передай Семёну, что я оплачу квартиру, пусть не особо стесняется в расходах, у меня есть запас средств. Тут речь не просто о какой-то непонятной девушке, тут речь об очень дорогой всем девушке.

      - Дорогой всем, кроме собственной матери… - тихим эхом откликнулся Олег, когда машина тронулась с места.


Глава 16.


      Нужная квартира отыскалась поразительно быстро, как будто мироздание, действовавшее руками Олега и Семёна, спешило помочь Веронике разобраться со всеми её проблемами. Комиссар, как и обещал, оплатил квартиру сначала на месяц, как разумно посоветовал Семён. А вдруг они быстро справятся, за месяц или даже раньше, так зачем им будет нужна эта квартира дальше.

      Родители Олега, особенно мать, повздыхали-повздыхали, но, поняв, что сын от задумки пожить одному ни за что не откажется, согласились с его временным переездом.

      Съемная квартира граничила с Вероникиной тонкой кухонной стенкой, через которую были слышны голоса жильцов и кухонного телевизора. Но жучки, как и планировалось, сыщики расставили в комнатах, ванной и в самой кухне, пробравшись в квартиру под видом разных коммунальных служб. Слушать можно было в обычных наушниках, подключенных к компьютеру через специальную коробочку, принцип действия которой Семён категорически отказался объяснять.

      Олег перевез свои вещи буквально на следующий день после заключения договора с хозяйкой, кругленькой и шустрой пенсионеркой, которая жила у дочери с зятем и приглядывала за их четырехлетним сынишкой, сорванцом и почемучкой. На подписание договора бабушка приехала вместе с этим очаровательным созданием, а создание, лукаво поглядывая на Семёна, задавало уж совсем не детские вопросы.

      - А ты тут сам жить будешь? У тебя нету квартир-р-ры?

      - Нет, тут будет жить мой друг, ему так нужно, - терпеливо отвечал Сёма.

      - А зачем ему так нужно? Он с мамой поругался или с женой? – не унимался мальчуган.

      - Нет, он не ругался ни с кем, он шпион и прячется от разведки иностранных государств. Ты какие страны знаешь?

      - Я знаю С-се-Ш-ше-А, а ещё Англия есть и Мер-р-ркель, - парнишка только недавно научился говорить твердо звук «р», поэтому во всех словах «р» у него звучало то тихим, то громким рокотом моторчика.

      - Ты хотел сказать, Германию? – Семён понял, что, по-видимому, географию мальчик изучал благодаря телевидению и большому интересу взрослых к политическим новостям.

      - Ну, коне-е-ечно! Гер-р-рманию знаю! А еще… А еще… еще… - малыш морщил носик, кривил губки и выворачивал кармашки брючек в полном смущении, что он не помнит больше никакие названия стран, но тут на помощь пришла бабушка.

      - Котенька, а где твой папа купил тебе брелочек с Эйфелевой башней, помнишь?

      - Ну, коне-е-ечно! Фр-р-ранция, Пар-р-риж! Знаю! – от радостного верещания у всех взрослых заложило уши.

      Семён подумал, откуда берётся в маленьких детях столько сил и такая мощность звука? От этой мысли ему стало грустно, потому что Ярина, его жена, хоть и занималась решением проблемы бесплодия других женщин, работая гинекологом, а сама никак не могла зачать и родить ему дитя. Как всегда, сапожник без сапог. Сёма вспомнил, как они всей толпой встречали из роддома Игоря Лодыгина с женой Мариной и их малюсенькой дочкой Санюшкой. В сердце что-то сжалось то ли от зависти, то ли от тоски-печали, но воздуха бывалому офицеру стало не хватать, несмотря на приоткрытую форточку.

      - Давайте завершать сделку, - серьёзно сказал Семён, ставя свою подпись под договором.

      - Да, меня вы вполне устраиваете, - отозвалась бабуля, - вы только другу своему скажите, чтобы он не шумел тут со своими друзьями. Знаете же, какая сейчас молодежь горластая. А за стенкой очень нервная дама проживает, может милицию вызвать, если музыка тут громкая будет или крики, шум.

      - О, вот за это вообще не переживайте! Тут будет тихо-тихо, даже мышей будет слышно, - успокоил бабулю Сёма.

      - - Что вы! У нас мышей нет! Я не стала бы сдавать квартиру с мышами! Что вы! – замахала руками хозяйка.

      - Ну и хорошо, что нет, значит, будет идеальная тишина. Он врач, ординатор, ему учиться надо, книжки читать, и на дежурствах он будет часто. А шуметь тут будет некому, - сказал Семён и подумал, что надо будет предупредить Леонида, что распевки свои пусть устраивает в дальней комнате, пусть его слушают соседи с другой стороны.


***

      На небольшой, но уютной кухне на газовой плите ворчал чайник, нагревая воду в своих голубовато-серых недрах. На квадратном столике стояли чашки и вазочка с покупным печеньем, сахарница и коробка с пакетиками заварки. На подоконнике рос в большом горшке какой-то колючий цветок, впрочем, его зеленый и сочный ствол в сочетании с бледно-голубым небом и белёсыми облаками создавали иллюзию, что сейчас на улице лето, что светит солнце, и что можно идти гулять в одной футболке.

      На самом деле во дворе уже плотным слоем лежал снег, дворники прочищали узкую дорожку вдоль тротуара, а снег скидывали на газон, где уже успела сформироваться внушительная куча.

      Соседская квартира пока была пуста, хозяева где-то ходили по делам. Про Веронику Олег знал, что у нее сегодня дежурство, а в какие края подалась ее мать с хахалем, узнать не представлялось возможным. Олег ждал. Сегодня на блат-хату, как Семён окрестил съёмное жильё, должен был приехать Леонид, чтобы остаться ночевать.

      Под прикрытыми веками Олег воскрешал образ друга. Ему нравилось смотреть на темные непослушные кудри Лео, на яркие карие глаза, даже не карие, а цвета крепкого коньяка, на светлый ободок вокруг зрачка, делающий взгляд магически притягательным. Олег представил себе улыбку друга, и его сердце отозвалось разливающимся внутри теплом, улыбку эту не портили даже массивный лоб и почти всегда сурово сведенные к переносице брови. Правители на сцене в исполнении Леонида, наверное, всегда выглядели суровыми и справедливыми.

      Друзья не виделись уже недели три, Олег самостоятельно справлялся с прослушкой, узнавая всё новые и новые кошмары из жизни Вероники. Например, что мать не пренебрегает отстегать ремнем свою взрослую дочь, если та недосолит еду или, о, ужас, переварит макароны.

      Нетерпение поделиться с другом новыми фактами перемешивалось у Олега с каким-то необъяснимым мандражом. Они никогда не оставались с Лео наедине в такой интимной обстановке, всегда либо присутствовал кто-то третий, а то и пятый, и десятый, или они беседовали в общественных местах. Нет, друг не привлекал Олега сексуально, доктор даже представить себе не мог, что может хоть когда-нибудь допустить до своего тела другого мужчину. Но внутренняя дрожь, скорее азартная, чем пугающая, не отпускала до самого поворота ключа в замке входной двери.

      Ввалившись в прихожую, Комиссар от души громко потопал башмаками, обтряхивая с них комья грязного снега.

      - Привет, дружище! – поприветствовал он вышедшего встречать Олега. – Что слышно? Уже нашпионил чего-нибудь новенького? Чем занят? Готовишься убегать или еще посидишь со мной? Я тут вкусняшек купил разных.

      - Привет. Никуда я сегодня не иду, дежурство только завтра. Успеем и поболтать, и чай с вкусняшками выпить. Кстати, у меня из еды есть гречневая каша и тушеное мясо, можно употребить, если ты голодный.

      - Гречка – это моя любимая еда, - сообщил Лео, влезая в домашние шлепанцы и, распрямившись, сгреб Олега в охапку, чтобы потрясти его и помять в свое удовольствие. Олег в ответ тоже обнял друга и похлопал рукой по спине.

      Потом Леонид отстранился и взял своими большими ладонями лицо Олега и заглянул ему в глаза с нежностью и азартом. Бедный шпион чуть не потерял сознания от необычных ощущений. Ни с одной из своих девчонок Олег не испытывал таких острых чувств, как сейчас в крепких мужских объятиях.

      Когда его отпустили, Олег чуть не брякнулся на пол, потеряв на некоторое время равновесие, но коридорчик был узким и заковыристым, места для полноценного падения в обморок не было, да и самочувствие моментально вернулось в норму.

      Пока они пили чай, ели ужин и обменивались новостями, в том числе и сведениями по прослушке, Леонид откровенно разглядывал собеседника, даже любовался им, сравнивая в который раз оригинал с теми портретами, которые Лео тоже отснял на память. Ему нравилось в Олеге практически всё, а уж после того, как в недрах его смартфона поселились три картины, нарисованные влюбленной рукой, Леонид стал часто задумываться, что заставляет его так часто возвращаться к разглядыванию этих изображений.

      Приветственно обнимая друга, Комиссар почувствовал подлое желание впиться поцелуем в эти невероятные, пахнущие печеньем губы, но вовремя остановился, понимая, что происходит что-то совсем не то, что было задумано изначально. Геем себя Комиссар не чувствовал и теперь, да и всю свою жизнь предпочитал женщин всех расцветок и фигурок, но только не мужеподобных.

      Впервые оставшись наедине с Лео не на улице, а в квартире, Олег почему-то ощутил себя пойманным зверем, даже уже почти дрессированным, неспособным к сопротивлению. Если бы сегодня Лео потребовал от Олега интимной близости, то Олег не знал бы, что ему делать. Буквально отдать себя или всё-таки сопротивляться? С сопротивлением возникли бы проблемы – Олегу было приятно то, что с ним делает друг. Его прикосновения, его улыбка, голос, манеры держаться и двигаться - всё в Комиссаре Олегу нравилось.

      После чаепития Лео не перестал прикасаться к нему, а, напротив, позволил себе более откровенные действия, которые были с одной стороны приятны Олегу, но с другой стороны могли означать и откровенное сексуальное заигрывание со стороны Лео. Сидя на диване, Комиссар разминал другу мышцы на шее, плечах, ласково массировал ушные раковины. А когда руки Леонида стали разминать мышцы груди, Олег постарался высвободиться из объятий сидящего сзади друга, и, передернув плечами, отодвинулся на значительное расстояние.

      - Тебе приятны мои прикосновения? – спросил Лео, не пытаясь преследовать беглеца.

      - Да, - после некоторого раздумья и, видимо, борьбы с собой выдает Олег.

      - Тогда расслабься и получай удовольствие.

      - Но ты же откровенно меня возбуждаешь! – от возмущения Олег вытаращил глаза и вздернул брови на лоб, что сделало его лицо достаточно комичным.

      - Ты дурак, Олег! – усмехнулся Лео. - Я только делаю тебе массаж, у тебя задеревеневшие мышцы…

      - Скажи мне честно, Лео, ты гей?

      - Ты это у Дины моей спроси, - расхохотался Леонид, - и у остальных баб, которых я ублажил за свою жизнь.

      - Но я ведь тебя как-то или чем-то привлекаю? – возмущение на лице Олега сменилось недоверчивым подозрением.

      - Да, ты мне нравишься как человек, я обожаю тебя как друга, но я ни разу не возбуждаюсь, делая тебе массаж или убирая твои лохмы в подшлемник, завязывая тебе бандану или прикасаясь любым другим способом. Можешь расслабиться, твой зад в полной безопасности. Я его еще и от других могу защитить при необходимости. Ты, кстати, тоже не гей, ты на меня не возбуждаешься, как я заметил, - Лео решил не раскрывать своих чувств, тем более, что и сам в них никак не мог разобраться. Быть может, все-таки именно сексуального притяжения и не было. Наваждение было, но ничего же в штанах не шевелилось! Зато вот согреть и защитить друга желание действительно имелось. Как младшего брата, которого у Леонида никогда не было.

      - А зачем ты так часто меня трогаешь своими лапами? – все равно не понимал друг.

      - А это на самом деле очень просто. Когда я поступил на первый курс консерватории в Нижнем Новгороде, я был таким диким, что не мог заставить себя на актерском мастерстве, ну, это предмет такой, а еще предмет и того хуже есть, актерская пластика называется… Так вот, на мастерстве я не мог заставить себя прикоснуться к другим ребятам. После армии... Знаешь, как там к телесным контактам относятся? Ага, примерно как ты, то есть никак.

      По настоянию наставника нашей группы мне устроили метод погружения в телесные контакты. Это когда ты стоишь с завязанными глазами, а тебя со всех сторон начинают трогать много-много разных рук, гладят тебя, целуют, обнимают, трутся об тебя, а у тебя нет права даже звук произнести, не то, чтобы посмотреть на людей. А потом они тебя валят на пол и продолжают устраивать это месиво из рук, ног, туловищ, губ, языков, носов и макушек.

      Через десять-пятнадцать минут ты уже перестаешь сопротивляться и отдаешь себя на растерзание полностью. Мало того, начинаешь ловить от этого такой кайф, который можно сравнить с оргазмом, но не сексуального характера, то есть в паху у тебя все практически спокойно, но тебе хорошо и приятно во всем теле, целиком. Вот после этого тебе разрешают участвовать в этой оргии уже с открытыми глазами и лапать своих одногруппников наравне со всеми. На самом деле я такой был не один, нас было двое пацанов и одна девушка, все в одну кучу-малу смешались…

      А после этого и актерское мастерство у меня пошло как по маслу, и с людьми стал гораздо ближе общаться. Как будто стена прозрачная рухнула между миром и мной, разбили ее, стену эту ласковые руки моих друзей, - Леонид помолчал, продолжая что-то вспоминать, мечтательным слегка грустным взглядом глядя вперед, но на самом деле внутрь себя. – Вот и с тобой, диким, но прекрасным, я тоже не могу по-другому теперь общаться. Мне стал очень важен этот телесный контакт, я так лучше чувствую и понимаю людей.

      - Ну, дают там у вас в консерваториях! – оценил методику преподавания Олег.

      - Главное, что действует метод, а капелька стресса даже полезна для организма, сам знаешь, адреналин заставляет мобилизоваться на решении сиюминутных задач.

      - А наша сиюминутная задача – расстелить постель и позволить мне выспаться перед дежурством, - расставил приоритеты Олег.


Глава 17.


      За окном стоял мороз, дни стали короткими, а вечера длинными и темными. Такими вечерами было бы приятно лежать в теплой кровати в обнимку с красивой девушкой и потягивать горячий глинтвейн через трубочку, слушать томный блюз и придумывать фантазии про отдых в пятизвездочном отеле где-нибудь на побережье Франции или Италии, на худой конец Греции или Кипра. В общем, там, где тепло и солнечно, где чайки играют на волнах и носятся в воздухе, где коты разных мастей не торопясь бродят по узеньким улочкам, спускающимся к самому берегу моря, а море теплое и ласковое. И это море принимает твоё уставшее тело в свои объятия и нежно трогает мягкими пальчиками, проводя по коже вверх и вниз, и заставляя мурашек собираться в толпы, лезть друг на дружку, образуя возвышения на груди в районе сосков.

      Олегу не хотелось вылезать из-под одеяла, но этого требовали дела. Ординаторы обеих групп договорились праздновать Новый год в самый последний день перед каникулами. Это получалось в ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое декабря. Дежурство Олегу поставили на тридцатое, чему он был несказанно рад, потому что очень любил отмечать этот праздник с семьей, а потом прокатываться с командой отвязанных зимних байкеров по улицам праздничной столицы.

      Теперь ему предстояло мало того, что вылезти из уютной, намагниченной негой постели, но и заставить себя собраться, захватить приготовленную сумку с закуской и газировкой, и привести всё это, включая себя, в больницу, где его будут ждать голодные люди, чтобы наброситься на еду, а если еды не будет, то на самого старосту.

      Все эти ужасы морозной декабрьской ночи скрашивала одна единственная мысль: там будет и Вероника. У нее сегодня как раз стоит дежурство, иначе мать ее никогда не отпустила бы на подобное мероприятие. Но Олегу всегда хотелось, чтобы существовал какой-нибудь ноль-переход, трансгрессия или телепортация. Чтобы можно было войти у себя дома в кладовку, а выйти из шкафа сразу на работе, тогда будет решена вся эта транспортная проблема с пробками и авариями особенно сильно раздраженных к концу года людей.

      Но подобного пути транспортировки еще ученые не открыли, а поэтому Олегу все-таки пришлось собираться и ехать через полгорода к ребятам в больницу.

      Ординаторская встретила хохотом девушек, запахом салатиков и мандаринов, на окнах переливались разноцветные лампочки гирлянд, а на столе, точнее на столах, сдвинутых вместе и придвинутых к простенку между окнами, стояли еловые ветки в невысоком эмалированном ведре с красной надписью «для клизменной». Надпись девочки постарались прикрыть клоками ваты, но буквы все равно угадывались и читались.

      Все десять врачей-ординаторов теперь были в сборе. Медсестры решили праздновать своей компанией в Новогоднюю ночь и только те, кому выпало сомнительное счастье попасть на нее с дежурством, поэтому они затребовали себе только немного нарезки и салатиков, но присоединиться к шабашу отказались. Да и должен же был в отделении кто-то оставаться в трезвом рассудке, чтобы следить за здоровьем пациентов.

      Вероника в белом халате была назначена Снегурочкой – все равно ей в этом халате всю ночь сидеть. Дедом Морозом однозначно, даже не спрашивая его согласия, был выбран сам Олег. А остальные были в масках разных животных: два зайчика, поросенок, два лисенка, ослик, один то ли бобр, то ли выдра, и еще один, видимо, «злой и страшный серый волк, что в поросятах знает толк, ррр-р-р-р!» Радовало, что заведующая отделением уже ушла домой и не имела «счастья» наблюдать, во что великовозрастные детки превратили ординаторскую.

      Ослик, точнее Костя Хованский, любимец всех дам в возрасте, в том числе персональный любимчик старшей сестры отделения мадам Селивановой, по-видимому, у неё же и раздобыл некоторое количество чистого медицинского спирта, а бобр Ренат Рахманов потихоньку добавил часть спирта в газировку, которая предполагалась для девчонок. Так что войны Бобра с Ослом не получилось, добро и зло вполне дополняли друг друга в деле приведения компании к неистовому веселью. Обстановку дополняла бодрая музыка из местной магнитолы, которую когда-то давно притащил кто-то из предыдущих ординаторов, да так и не забрал по окончании своей ординатуры.

      Зазвонил телефон, Вероника подняла трубку, что-то ответила. Оказалось, что её вызывают в приемное отделение принимать нового пациента. Повесив на шею вечный врачебный аксессуар – фонэндоскоп, она ушла. Девушки продолжили создавать праздничный стол, сейчас было время нарезки. Когда Вика вернулась, все уже были за столом и периодически покрикивали хором призывы к Снегурочке явиться.

      - О! Вот и моя внучка! – вошел в роль Олег. – Проходи, дорогая, садись к дедушке поближе, да расскажи нам, что ты делала в приемнике, кого нелегкая скорая к нам принесла?

      Олег налил в Викин стакан шампанского до половины, а в тарелку положил большую ложку традиционного советского оливье, без которого никакой праздник уже давно праздником не считается.

      - С праздником, с наступающим Новым годом вас, ребята! – подхватила игру Снегурочка. – Я была в далекой Лапландии, привезли к нам на второй этаж бомжика с правосторонней пневмонией и вошками в голове. Простите, что неаппетитные подробности, но сами спросили, я и сказала. Бомжика уже помыли и обработали, побрили и причесали, накололи антиботиками и покормили. Короче, полный кайф у человека под Новый год случился.

      - Садись, внучка, отведай блюд вкусных, что люди приготовили для нас с тобой, - продолжал басить Олег, шевеля ватной бородой, прикрепленной к медицинской маске, завязанной под подбородком. Правда, парочку из этих салатиков приготовила сама Вероника, включая тот самый оливье, мирно занявший почти всю тарелку девушки.

      - Спасибо тебе, дедушка, - сказала Снегурочка и поклонилась перед тем, как усесться на свое место.

      - Ну, вот все мы и собрались. Давайте выпьем компотика за нашу встречу, - и Олег поднял свою кружку с шампанским. Вслед за ним остальные тоже принялись старательно громыхать своими керамическими кружками, из которых в обычное время пили чай и кофе.

      Вика выпила и закашлялась. Олег повернулся к ней и похлопал по спине, думая, что она поперхнулась, но Вероника подняла на него глаза, а в них стояли слёзы.

      - О-ох, это шампанское? Да? – спросила она тихонько, вытирая мокрые глаза и отдыхиваясь. – Я никогда не пила спиртного из-за слабого здоровья. Мать не разрешала.

      - Не оправдывайся, Викусь, не стоит. Каждый когда-то пробует эти напитки впервые. А ты еще такая молодая, что всё нормально. Абсолютно нормально. Только тебе больше не стоит сегодня пить спиртное. Я постараюсь тебе не наливать, буду только вид делать. Пей только сок из пакетов – там действительно сок, - загадочно улыбнулся Дедушка Мороз. – А остальным отбрехивайся, что ты же на дежурстве.

      - Спасибо, Олег, - прошептала Вика, заливаясь обворожительным румянцем.

      - Главное, поешь поплотнее после выпитого. Это здорово помогает придти в себя.

      Кивнув, Вероника принялась налегать на салат, стараясь не смотреть на окружающих. А ребята веселились и отрывались, как только могли. Наливали себе уже все самостоятельно, салатики постепенно покидали свои мисочки и тазики, нарезка на некоторых тарелках уже обнулилась, и пустые ёмкости кто-то из ординаторов уже убрал со стола в мойку. В ход уже давно шла та самая газировка и слегка разбавленный спирт.

      Никого не стесняясь, поросенок Ева страстно целовалась с волком Венькой Шатровым, а лисенок Кристина Григорьева и зайка Наташа Китаева, спелись в буквальном смысле – подвывали шлягеру Пугачевой, доносящемуся из магнитолы. Хованский с Рахмановым все-таки старательно изображали битву бобра с ослом, скрещивая неочищенные бананы и ругаясь разными медицинскими страшными терминами, пушистик зайка серенький, Соня Нягу, смотрела на бобра с ослом и ржала совсем не по-заячьи, видимо, сказывалась газировка особого разлива.

      Веселье было в самом разгаре, а безобразия еще не начались, когда Веронику снова выдернули на осмотр в приёмное отделение. Она шла по кафельному подвалу между корпусами и ощущала себя чуть ли не самой счастливой девушкой на свете – её любимый, её желанный, её ненаглядный рыцарь, её спаситель спасал её снова. Теперь он спасал её уже от приставаний Кости Хованского, который весьма символично пригласил Вику на танец, а за одно и от лишних вопросов коллег про выпивку и еду. Дома Вика привыкла есть маленькими порциями, поэтому за праздничным столом чувствовала себя неуютно. Да и бывала она на подобных мероприятиях так редко, что не могла привыкнуть к подобным развлечениям для живота и души.

      Вернувшейся Веронике было интересно, как продвинулось веселье всей компании за то время, пока она ходила на вызов, но отчего-то она стояла перед дверью и не решалась войти. Но дверь распахнулась сама, и из ординаторской буквально вывалилась двуглавая гидра, кусающая сама себя. Ева и Шатров, уже безо всяких масок, в наполовину растерзанной одежде, на Еве точно блузка уже была расстегнута полностью, передвигались бочком, не в силах расторгнуть свой поцелуй. Вероника посторонилась, и парочка прошла мимо, даже не заметив зрителя. Куда они пошли, Вика смотреть не стала, вероятных мест для коротких интимных развлечений в отделении было предостаточно.

      Войдя в ординаторскую, она увидела обжимающихся прямо на диване Кристину и Костика. На противоположном диванчике пыталась пристроиться спать в конец пьяная зайка Соня – она единственная, кто не снял до сих пор маску. За шкафом стыдливо закрывшись за распахнутой дверью тоже шла откровенно интимная борьба, характер борьбы выдавали охи, ахи и стоны. Учитывая, что за столом остались сидеть и продолжали что-то пить из кружек только Олег и Ренат, в зашкафном пространстве копошились Глеб и Наташа. Это Вероника вывела чисто математическим путём.

      Можно было сказать даже, что праздник удался на славу. В конце концов, в что она себе придумывала какие-то танцы, как на школьной дискотеке, где страшные учителя бдят во всю, чтобы ученички не напились хотя бы в течение первого часа гулянки. Даже школьники все равно умудрялись как-то стать пьяными, но Вику в эти тайны не посвящали, и на танцы не приглашали. Здесь же люди были уже достаточно взрослые, свободные в принятии решений и их воплощении в жизнь. А градусы в напитках снимали тревожность и срывали тормоза.

      Она подошла к столу и аккуратно присела на своё место рядом с Олегом. Ренат с самого начала завил, что по религиозным соображениям он спиртное не пьёт, и чтобы ему наливали только сок, но на самом деле Коран тут был даже не самым главным. Ренат под действием алкоголя становился страшным и буйным, лез в драки и, будучи сильным физически, мог наломать дров в буквальном и переносном смысле, как раз плюнуть. Зная за собой такой дефект, Ренат раз и навсегда решил алкоголь не употреблять и строго соблюдал своё решение.

      Зато Олега развезло не на шутку, он еле ворочал языком, пытаясь что-то объяснить коллеге из клинических случаев, но постоянно сбивался, начинал снова, переключался с темы на тему, замолкал надолго, отхлёбывал из кружки и снова что-то говорил. Зрелище это было неэстетичное, но и не ужасное. Олег сделал неловкое движение и задел Веронику, чуть не свалив её со стула.

      - О-ой-й… Вику-у-уся! – пьяно лыбясь на вдруг обнаруженную девушку, протянул Олег. – А ты как сюда попа-а-ала, роднуля?

      Он сграбастал её в свои объятия и попытался чмокнуть в губы, но Вика стала вырываться, отбиваться, а Ренат решил помочь девушке, за что схлопотал вполне точный хук справа, потер скулу, размышляя про фингал, который должен бы появиться в результате, и решил вообще уйти из ординаторской.

      - Ви-и-ика-а-а, - тянул Олег, покрывая мокрыми и слюнявыми поцелуями щёку девушки.

      От всего этого и еще от неожиданного превращения прекрасного принца-спасителя в поганое пьяное похотливое чудище Веронику затошнило, сознание сыграло с ней злую штуку, перекинув её в прошлое, и она закричала изо всех сил. Ей так казалось, что изо всех сил, на самом деле она издала тоненький писк.

      - Отпусти меня, ненавижу тебя, Валик, проклятый!

      Олег резко отпустил девушку, поднялся сам и поставил Вику на ноги. Он совсем не шатался, зато твердо взяв девушку за плечи, вывел её из ординаторской и увел в учебную аудиторию, где было пусто. О дубликате ключа он позаботился еще в прошлом году – вдруг понадобится, а теперь очень радовался своей прозорливости.

      Он усадил Веронику напротив себя, свой стул развернул спинкой вперед, и поднял рукой её лицо за подбородок.

      - Посмотри на меня, Вика, я Олег, а не Валик, я трезвый, а не пьяный. И я просто хотел увидеть твою реакцию на подобное поведение. Прости меня, кажется, я зашел слишком далеко в своих изысканиях.

      Она молчала, хлопала глазами, стараясь привыкнуть к яркому свету потолочных ламп. Везде уже было ночное освещение: в коридорах в виде пары настольных ламп на постах, а в ординаторской одного ночника на стене и одной настольной лампы около еловых веток. Вероника всматривалась в лицо человека, сидевшего перед ней, и постепенно пелена с её сознания сползала, как сползает с головы развязавшийся платок. Она сначала почувствовала, что она не дома, потом до неё дошло, что этот человек ей не враг, и только следующим этапом она поняла, кто он.

      - Ну? Посмотрел? Доволен? – её голос был тих, но твёрд. Уже не страх, даже не стыд, а, скорее всего, обида звучала в её речи.

      - Да, доволен, потому что теперь мне все про тебя понятно, - Олег был спокоен и сосредоточен. От пьяного разгильдяя и похабника не осталось даже намёка. И Вероника с удивлением обнаружила, что даже алкоголем от Олега почти не пахнет.

      - А ты что, совсем не пил? – изумилась она.

      - Нет, я в самом начале выпил шампанского, но оно уже успело выветриться из головы. Зато я зачем-то хлебнул газировки, будь она не ладна. Этот клоун Костик туда забабахал спирта. Отсюда и душок от меня специфический, но и это тоже быстро развеется. Я трезв. И я хочу с тобой поговорить.

      - Прямо сейчас? На моем дежурстве? Меня же здесь никто не найдет, когда я буду нужна в приемном или еще где-нибудь! – она была в сильном замешательстве. Вике очень хотелось поговорить с Олегом, но она, во-первых, не знала, о чем он собирался говорить, а во-вторых, переживала за дежурство.

      - Ренат прикроет, я с ним договорился, он уже ушел в приемное отделение.

      - Понятно… Да… Он же тоже не пил спиртное!

      - Вот именно. Так вот, золотая моя, я про тебя всё знаю. И про мать знаю, и про Валентина, и про твоих отца и папу, - на этих его словах Вероника побледнела и вскочила со стула в попытке убежать.

      - Нет смысла бежать на крышу снова, я тебя снова оттуда сниму. Сядь и выслушай меня внимательно.

      - Откуда это тебе всё стало известно? Кто тебе рассказал? – голос Вероники срывался и был тих как ветер на чердаке.

      - Есть способы легально узнать любую информацию, но я сейчас не об этом. Я хочу, чтобы ты знала некоторые вещи про себя.

      Вероника была готова или умереть, или провалиться под землю, но только бы не слушать, как этот красивый мужчина будет говорить ей гадости. Только не он! Господи, Творче, только не он, пожалуйста!

      - Ты не одинока в этом мире, у тебя есть я, у тебя есть твоя Дина. Кстати, прекрасная девчонка. У тебя есть такие друзья, про которых ты еще просто ничего не знаешь – это мои друзья. И самое главное, во что тебе будет поверить сложно, но это правда… Я тебя люблю. Вика, милая, я люблю тебя! Ты слышишь? Люблю!!! И никому тебя не отдам. Ни твоей безумной несчастной матери, ни тем более её Валику.

      Он сказал всё, что хотел. Повисла тишина. Она плыла по воздуху и затягивала собой всё пространство постепенно. Через некоторое время тишину можно было уже трогать руками, и она не противилась бы прикосновениям, мягко отпружинивая своим теплым телом. Белый свет ламп дневного освещения придавал тишине некоторую флуоресцентность, и она сияла.

      Сидя на стуле напротив Олега, Вероника застыла, превратившись в восковую фигуру. Она сначала не поняла ничего. Потом память предоставила в её распоряжение отдельные звуки, потом отдельные слова: «Я у тебя есть», «друзья… мои друзья есть у тебя», «люблю, ты слышишь, люблю», «никому не отдам тебя»… Эти слова и фразы кружились в голове как упрямые стрекозы, но никак не хотели присесть на торчащую из воды траву, чтобы Вероника их рассмотрела во всех подробностях. Слова-стрекозы были все до одного знакомые, но Вика не могла вспомнить их значения. Это были красивые стрекозы, они пролетали сквозь её голову, сквозь грудь, и в теле Вероники разливалось от этого тепло и спокойствие.

      Потом прилетела стрекоза по имени «поверить, это правда» и еще одна «ты не одинока». Они столкнулись в воздухе, точнее в голове у девушки, раздался ба-бах, и осознание рухнуло на Веронику как падает вода из прорвавшейся плотины. «Олег любит меня, он меня никому не отдаст, я теперь с ним, не одна, у меня есть Динка, есть друзья, которых я еще просто не знаю – это его, Олега, друзья» - всё выстроилось в логические цепочки, принялось искать нужные ниши в мозгах и укладываться в долгосрочную память сразу, минуя краткосрочную по причине чрезвычайно богатой эмоциональной окрашенности.

      Ба-бахнуло на самом деле, а не в голове у Вероники, звук совпал, а может быть, явился своеобразным триггером, провокатором, для осознания. В коридоре кто-то уронил что-то очень большое и металлическое, возможно утку или тазик.

      Олег встал со стула и, подойдя к девушке, присел перед ней на корточки, заглядывая в глаза.

      - Ты мне веришь, Вик? – во взгляде была нежность и надежда. Вероника сползла со стула вниз, чтобы присоединиться к любимому, а оказавшись сидящей на полу в его объятиях, разревелась совершенно по-детски с всхлипываниями и размазыванием соплей по щекам. Но ей сейчас было всё равно, она выплакивала всю свою предыдущую жизнь, всю свою боль, тоску, все страдания от жестокости и несправедливости. Олег молча баюкал свою девочку, свою малютку, свою любимую девушку, мерно потихоньку раскачиваясь вперед-назад, пока она не засопела, засыпая.

      Тогда он встал сам и поднял её на руки, ногой открыл дверь и отнес девушку в кабинет заведующей, ключи от которого Клара Гавриловна ему доверила сама, как самому ответственному ординатору, чтобы он там ночевал во время дежурств. Олег уложил Вику на диван и укрыл теплым одеялом, вытер спящей девушке слезы полотенцем начальницы, и нежно поцеловал приоткрытые пухлые алые губы, никогда не знавшие губной помады.


Глава 18.


      Утро воскресенья наступило для всех по-разному. Больные предпочитали продолжить спать, Олег и Ренат разделились и сделали обход отделений и необходимые записи в историях болезней, а потом дружно передали смену прибывшим воскресным дежурантам. Это было легко, потому что не надо было ждать врачебной «пятиминутки» у главного врача, которая частенько растягивалась минут на сорок из-за решения хозяйственных и организационных вопросов.

      Для остальных ординаторов воскресное утро нагрянуло совершенно неожиданно. Они с удивлением обнаруживали себя в самых внезапных позах и в непредсказуемых местах. Ясно было всё только с Сонечкой, которая проснулась в одиночестве, растянувшись на мягком диване. А вот на соседнем диване проснулся бутерброд из затекших тел Кристины и Костика. Где обнаружили себя Ева и Венька, осталось загадкой, но видок, в котором они заявились к утреннему столу, наспех собранному из остатков все той же Сонечкой, видок порадовал. Изящной кофточке Евы пришел тот самый "ценный пушной зверёк", а на джинсах Вени была качественно и навсегда сломана молния, и оба натянули свои белые халаты, чтобы не сверкать свидетельствами страсти.

      Необычней всех было Наташе и Герману обнаружить себя наполовину в шкафу, а другую половину себя на вытащенных из него одеялах и подушках прямо на полу. Кто из них свил сие воронье гнездо, осталось тайной, но помяты они были ничуть не хуже остальных пар, так что и этим пришлось облачиться в профессиональную рабочую одежду, опять же дабы не смущать.

      Ренат пришел в ординаторскую и сразу уселся пить налитый ему крепкий чай. Соня прекрасно знала, что он любит, потому что не раз они дежурили в паре, а значит, и завтракали по утрам вместе.

      В кабинет Клары Гавриловны Олег пришел, когда Вероника еще сладко спала. В окно проникали солнечные лучи прекрасного свежего зимнего утра, они неспешно следовали по комнатке, а кабинет заведующей из-за расставленных тут и там сувениров и баночек с косметикой больше напоминал гримерку какой-нибудь знаменитой артистки, а не строгий кабинет грозной заведующей. Лучи солнца высвечивали полоску на стене и диване, выхватывали у тени уголок одеяла, взметнувшегося своей «лапой» к изголовью, и закрывающей собой закинутую за голову руку спящей девушки. Солнечные зайчики играли в чехарду на извивах кудряшек разметавшихся по подушке темных шелковистых волос, а остальной свет старался изо всех сил пробудить спящую, щекоча ей нос и ресницы, и целуя её в губы, от чего они светились нежным коралловым цветом.

      Поцеловать этого ангела захотелось и Олегу, но он медлил, стоя в отдалении и молча любуясь красотой, сотворенной природой. То ли солнечные лучи добились поставленной цели, то ли Вика почувствовала сквозь сон чьё-то присутствие, но она глубоко вздохнула, открыла глаза и сразу зажмурилась от яркого света, ослепнув на некоторое время. Она смешно скривила рот, зевая и стараясь не разжимать губ. Потом уселась на диване, свесив с него ноги и нащупав свои туфли, постаралась в них влезть, что получилось не сразу. А осмотревшись и обнаружив стоящего в дверях Олега, она натянула на себя одеяло, так и продолжая молча сидеть.

      - Привет, Викусик, - на ласковый голос любимого девушка улыбнулась так нежно и радостно, что Олег чуть не задохнулся от счастья: он, наконец-то, увидел то, что так хотел всё это время увидеть – её настоящую улыбку, со светящимися радостью и смехом глазами. – Как спалось на царском ложе?

      - Кстати, а где я? – спросила Вероника, потягиваясь и еще раз зевая так заразно, что Олег не выдержал и тоже с удовольствием зевнул и потянулся, а потом налил воды из начальственого чайника в два стакана, стоявших на письменном столе заведующей, один стакан он передал Вике, а из второго отхлебнул сам.

      - Мы с тобой в святая святых – в кабинете Клары Горилловны. Она мне еще в том году ключи от него доверила, чтобы моя царская задница ночевала в человеческих условиях. А я тебя сюда поместил, когда ты отревелась и уснула. Ты хоть выспалась?

      - Ой! Я же на дежурстве была… - запоздало спохватилась доктор.

      - Да, успокойся, всё нормально. Мы с Ренатом всех осмотрели, всё записали, сдали смену, отчитались, разъяснили. Всё путём. Сегодня же воскресенье, никто не будет сличать подписи врача с графиком дежурств. За ночь никто не умер, никаких че пэ не произошло, никто не дёргал в корпуса на консультации. Только приемник и наши три этажа изголялись, и всё. Но наших мы враз приструнили, как это водится, а на второй этаж и в гастроэнетрологию на первый пришлось побегать, но мы справились. Я бегал на второй этаж, а Ренат в гастро всех удовлетворял, а заодно и спать там пристроился в ординаторской. В нашей-то было лежбище укушавшихся и улюбившихся скотиков, и мест нам просто не хватило.

      - А ты сам где ночевал? – тут на Вику напал стыд за всё содеянное.

      - Да что ж я в огромной клинике не найду себе кровать на ночь? – Олег удивлённо поднял брови, смешно наморщив лоб. – Да в триста четырнадцатой палате и спал, она же осталась на выходные пустой стоять, Клара же обоих своих выписала еще в пятницу.

      - А-а-а, точно! – вспомнила Вика.

      - Ты вставай, приводи себя в порядок. Свистнешь мне, когда всё, а я уберу тут сам – я знаю, что где и как тут должно лежать, иначе Клара будет сердиться, а сердитая горилла да ещё в понедельник нам тут совсем не нужна. Ты согласна?

      - Угу, - кивнула Вероника, поднимаясь с дивана, - я приду в ординаторскую минут через пятнадцать.

      - Да… И ещё… Вик, понимаешь, какое дело… - Олег не знал, как сказать, да и стоит ли об этом говорить, но всё-таки решился. – Про нас с тобой будут теперь говорить, что мы пара. Собственно, это так и есть, мы же любим друг друга… Только вот у них и у тебя понятия о том, какие в паре взаимоотношения бытуют, кардинально различаются. Все будут думать, что мы с тобой переспали. Тебя будет это смущать, но ты не опровергай их заблуждений.

      - Почему не опровергать? Это же не правда, ты же не воспользовался моим состоянием, я бы почувствовала… - она с сомнением прислушалась к своим ощущениям.

      - Конечно, я тебя целовал в эту ночь, но на этом я и остановился. Я же тебя люблю, а не домогаюсь. Есть разница в этих процессах. И я её прекрасно чувствую и знаю. Да и вообще, зная твою историю, я прикоснусь к тебе только тогда, когда ты сама меня трижды попросишь!

      От напоминания о том, что Олегу известно про неё абсолютно всё, Вика вздрогнула и сжалась, как от удара, что не осталось незамеченным. Олег привлёк её к себе и нежно поцеловал в лоб, наслаждаясь гладкостью кожи и ароматом её пушистых волос, тут же защекотавших его нос.

      - Я тебя люблю, - как мантру повторил он. – Всё, я пошел, приходи, я буду тебя ждать с горячим чаем, а потом буду тебя провожать до дома. И даже не пробуй отвертеться! Поняла? Я требую для себя привилегию носить твой портфель, девочка моя!

      - Хорошо, - рассмеялась Вика в след удалившемуся кавалеру.

      Через пятнадцать минут Вероника вошла в ординаторскую и присоединилась к всеобщему чаепитию, а Олег пошел приводить в порядок кабинет заведующей. Когда он вернулся, то его удивлению не было предела – Вика улыбалась коллегам, даже Еве, которая распрашивала её о проведенной ночи.

      - И как тебе понравилось его обхождение с тобой, правда же, настоящий джентльмен? – расспрашивала Ева свою соперницу или, точнее сказать, преемницу.

      - О, да! Именно так и можно сказать! Только так: настоящий джентльмен! – соглашалась с ней Вика, вкладывая в слова совсем иной смысл, не понятный Еве, и буквально светилась от счастья.

      - Та-а-ак! Всем доброго утра! – Олег решил прервать испытание своей избранницы, хотя ему и понравилось, как изящно справлялась с ролью Вероника. – И где тут моя большая кружка? Кто нальёт крепкого чаю уставшему рыцарю Нового года?

      - Ну, теперь это дело твоей Вероники, наливать тебе чай. Не так ли? – Ева с удовольствием сама бы сделала это для Олега, но рядом с ней сидел верный Вениамин, готовый броситься на защиту своей королевы, и она не стала нагнетать ситуацию, проявляя еще не умершую ревность.

      - Безусловно, привилегия налить чай в царственную кружку принадлежит теперь мне! – гордо кивнула Вероника, воображая, что и на её макушке лежит маленькая корона.

      Олег, удивляясь еще больше произошедшим в Веронике переменам, протянул ей свою необъятную посудину. К счастью, остальные ребята были заняты скорее своими собственными делами и ощущениями, и постепенно всеобщее внимание от Вики плавно перетекло в обычные разговоры о планах на вечер, на каникулы, на то, где и как будут встречать Новогоднюю ночь.

      Еще через полчаса девушка была готова к выходу, и заждавшийся её Олег толкнул дверь ординаторской, попрощавшись с коллегами, и они пошли спускаться по лестнице на первый этаж.

      Дорога от больницы к метро шла через несколько довольно витиевато расположенных дворов, а вместо парадных ворот клиники многие пользовались небольшой калиткой на заднем дворе, от которой к метро было значительно ближе, потому что не приходилось обходить по периметру почти половину территории больницы. Сегодня был выходной день, и калитка была заперта на висячий замок, но Олега этот факт ничуть не смущал, он в таких случаях пользовался «народной горной тропой». Эта тропа пролегала над забором. Приходилось залезать на старую бочку, как будто специально притащенную к забору и приспособленную для этого, а потом спрыгивать на продавленный капот старого еще «ушастого» «Запорожца» так давно стоящего на этом месте, что он врос в землю и потерял свой цвет, став грязно серым с какими-то бежевыми разводами.

      Удивленная выбором этого пути Вероника, тем не менее, последовала за своим другом и наставником. Олег помог ей взобраться на бочку и поддержал её, пока она спускалась путем «Ушастого Запора». Они громко смеялись над собой, что два взрослых доктора лезут через забор как будто им по пятнадцать лет, и они сбегают из школы с уроков.

      - Ты просто не видела, как через этот «Ушастый Запор» резво переваливается наш Черноглазов!

      - Илья Борисович? Через забор? Пф-р-р-р! Ха-ха-ха! – прыснула Вика, согнувшись от смеха чуть ли не пополам.

      - Ага, и не только он. Тут и тетки в возрасте перелезать умудряются, и даже бабульку однажды видели.

      - Да, не-е-ет! Про бабульку, наверное, все-таки придумали, - засомневалась она.

      - Не знаю точно, сам не видел бабушек, а вот как наш Илья здесь свой путь сокращает, сам наблюдал из торцевого окна в коридоре отделения.

      Они еще много смеялись, Олег рассказывал случаи из своей практики врачебной, медсестринской и санитарской. Вероника слушала, иногда перебивала вопросами, удивлялась на то, что бывает же такое, и крепко держала под руку своего любимого, наслаждаясь жизнью, наверное, впервые с того времени, как похоронила папу.

      К дому она решила идти в одиночку, чтобы избежать лишних вопросов от матери, которая может высматривать её из окна. Олег проследил, как Вероника зашла в свой подъезд, и двинулся через двор к соседнему, где была снятая для слежки квартира.


Глава 19.


      Выпив дома горячий крепкий чай, Олег расхотел ложиться спать, и на него напала задумчивость. После углубленных размышлений о себе, о своей жизни, о своей роли в жизни других людей к нему пришло ощущение себя персонажем итальянских маскарадов черно-белым Домино.

      У католического духовенства было принято носить особого вида плащи с широким воротником и капюшоном. И вот эти монахи в черных плащах, подбитых с изнанки белой тканью, ходили по улицам и благословляли достойных мирян молитвой "Dominus vobiscum" (Господь, да пребудет с вами"). За эту молитву их прозвали доминиканцами, а их одежду просто стали называть домино.

      Но народ во все века славился своим юмором, а уж итальянцы с их карнавалами и масками были известными мастерами шуток и розыгрышей. В черно-белый плащ доминиканских монахов стали наряжаться кавалеры и дамы для участия в карнавальном шествии, а лицо закрывали маской бауттой, которую делали венецианские мастера. Характерной чертой этой маски был острый клюв хищной птицы, а вниз под белую маску крепилась ткань черного цвета, чтобы скрыть остальные черты лица. Со временем персонаж Домино получился довольно своеобразным: он мог жестоко посмеяться над другими масками, а мог всю ночь мирно веселиться и быть приятным всему обществу.

      На самом деле в рассказе о том, кто же такой этот самый Домино, точнее, кем он стал, перестав быть просто монахом в плаще с капюшоном, Олегу виделся он сам. Домино всегда господин, всегда ему подвластны другие герои и миры, он может повернуться черной стороной, и тогда он карает, а может повернуться своей белой стороной, близкой к богу, свету.

      Подумав про свою бывшую подругу Еву, которую он как раз пригрозил покарать за неповиновение его воле, Олег затосковал, что её нет рядом, но тут же разозлился на тот факт, что она с легкостью нашла ему замену. С одной стороны ему хотелось любви, и он сам готов был дарить любовь и нежность, заботу и внимание, а с другой стороны он желал быть господином и карать и миловать по своему разумению, не встречая сопротивления.

      Но думать про Еву ему мешал постоянно встающий перед глазами образ Вероники, такой, какой он ее запомнил в кабинете Клары, с неподражаемой лучезарной улыбкой. Олегу вновь и вновь хотелось увидеть эту улыбку, защитить девушку от всех невзгод, оградить от несчастий, подарить ей благополучную и спокойную жизнь, которая ей была до сих пор неведома.

      А бунтующий молодой организм мужчины требовал присутствия совсем иной любви, плотской, страстной, с бурей эмоций и выплесками неиссякаемой силы.


Я запутался снова, твержу твоё имя, но снова я вижу другую.
Если это основа, то, Боже, прости мя! Бесконечно с собою воюю.

Непонятно, когда этих снов череда пробралась под закрытые веки.
Только эта вода затекает туда, где частица огня в человеке.

Мне не нужен никто, только в небо полет, и парить в облаках до рассвета.
Я покину чертог, моей жизни итог подведу и уйду без ответа.

Разве это любовь, это просто болезнь, незажившие старые раны.
Я пущу себе кровь, но лечиться мне лень - у врача есть свои тараканы.

Позабыты слова, только имя опять не совпало с изображеньем.
И болит голова, мне опять не понять, не шагнуть и не сделать движенья.

Значит, будет, как есть, будет пир в вашу честь, будут тосты и громкие песни.
Затаит одна месть, а другая на лесть не посмотрит, и тут же исчезнет.

Боже, дай же мне сил, чтоб я все пережил, и остался бы в твердом рассудке.
Жизнь я благословил, и взлетел быстрокрыл, наплевавши на все предрассудки.

Пусть полет с высоты осветит мне черты той, которая мне приглянулась.
Пусть полей лоскуты нарисуют мечты, чтоб счастливой ты утром проснулась.


      Ему так хотелось разделить мир на черное и белое, это бы решило все его вопросы, ведь так легко жить в мире, где есть друзья и враги, добро и зло, где зло не прячется под масками добродетели, а добро не запачкано серыми пятнами лжи и клеветы. В этом мире слишком много серого цвета, и его оттенков гораздо больше пятидесяти – их тысячи и миллионы. Олег чувствовал эти серые оттенки как болото, из которого, раз попав, уже нет возможности выбраться, слишком огромны эти серые зоны.


Не добрый я, не злой, и я не между.
Ношу я черно-белую одежду.
Я Домино, и я хожу по краю.
Смотрите Бог и Дьявол, я играю.

Я выучил все правила игрушки,
И я всегда по центру вашей мушки.
Не промахнётесь вы, я это знаю,
Но не могу остановиться - умираю.

Моя шальная сторона сверкает белым,
Здесь ангел с крыльями я, только загорелый.
А дьявольская часть покрыта мраком,
Я в этом ракурсе ужасней вурдалака.

Кусаю всех и вся без упрежденья,
Без приговора, без суда, без прегрешенья.
Других спасу и крыльями закрою.
Толпа, приветствуй своего героя!

И добрый я, и злой наполовину.
Когда не удержу баланс – я сам погибну.
Моя душа как будто поле боя,
Где я веду войну с самим собою.

Кто победит в конце вампир ли, ангел?
И на кого бы ты свой куш в игре поставил?
Ни Бог не ведает того, ни даже дьявол.
Два сердца, две души, орёл двуглавый.


      Строчки сами легли на бумагу, Олег посмотрел на них и понял, что всё написанное – это про него, это правда. Да, он не добрый и не злой, он и такой, и такой, в нем действительно пока соблюдается этот баланс. Добро и зло в нем еще пока не смешалось в тусклый серый цвет, не заволокло паутиной совесть и сердце не покрылось серым мхом и лишайником. И для того, чтобы оставаться самим собой, Домино, он должен бороться против зла на стороне света, но применяя зло, карать им преступников.

      Мать Вероники Зою и её сожителя Олег считал преступниками, а это автоматически означало, что против них он будет бороться до конца, за счастье Вероники. Любимой девушки? Да, пожалуй, Вику он мог бы назвать любимой. Но скорее всего здесь играла роль её покорность судьбе, её непротивление злу насилием, её попытка оправдать это своей любовью к матери. Она сказала, что хоть кого-то в мире она должна же любить, чтобы просто мочь жить. Да и не считала она свою мать такой уж виноватой, оправдывала слабость подростковым возрастом, а потом властью бабушки, решавшей их с Зоей судьбы единовластно. Не могла Вика ни винить свою мать в её нелюбви к себе, ни ненавидеть, а вот жалеть и сочувствовать ей – это Вероника могла и делала. И как сама Зоя раньше, так и Вероника теперь не сопротивлялась воле матери, считая, что роднее человека в её жизни всё равно никогда не будет.

      Проверив записи прослушки, сделанные компьютером в отсутствие людей, Олег понял, что ничего кардинально нового не произошло, но намечалось. В разговоре Зоя упомянула новые поступления средств, которые ожидались от реализации очередной партии просроченных продуктов. И даже упомянула дату тридцать первое декабря в шесть утра. К чему относилось это время и день, Олег точно не понял, но записал на листке, скопировал фрагмент записи с разговором и решил проехаться в офис к Семёну.

      Старший друг встретил байкера-терапевта крепким рукопожатием и велел подождать его в кабинете. Войдя в начальственные апартаменты, Олег, долго не думая, рухнул в огромное Сёмино кресло и сразу задрал свои ноги на угол огромного стола, чуть не уперевшись в древний телефонный аппарат, любимый Семёном с советских времен.

      - Ты копыта свои сними, Олег, дела серьёзные у нас, расслабляться нам некогда, - выпалил Семён, войдя через пару минут.

      - Да уж пора что-то делать, этточно! – согласился байкер, вставая с кресла и уступая шефу его законное место.

      - Ты что-нибудь новое наслушал там?

      - Ну, только то, что послезавтра, то есть тридцать первого у них что-то намечается. Я запись привез на всякий случай, чтобы ты сам послушал. Вдруг, я чего-то не понимаю, а ты сразу поймешь.

      - Молодец! Давай сюда флешку, - и, получив её, начал прослушивать запись через наушники.

      По мере того, как бегунок двигался по экрану, лицо Семёна приобретало всё более загадочное выражение, торжество смешивалось с нетерпением, и получалась очень забавная гримаса.

      - Всё, - сказал шеф агентства, дослушав запись до конца, - теперь мы сможем взять их за цугундер.

      - И всех посадить?

      - Таки да! Мы таки их и доведем до цугундера тоже, - радостно каламбурил Семён. – Значитца так, пока всё остается как есть, а как только я тебе даю команду, ты берёшь свою Вику и удаляешь её из этой жизни на недельки две-три, хотя я думаю, что мы управимся быстрее.

      - Это куда же я её смогу спрятать? – возмутился Олег.

      - Да хоть женись на ней и держи при себе круглые сутки! – Семён удовлетворенно потер руки.

      - Ты в своем уме или с головой таки плохо? – возмутился доктор. – Я вообще пока жениться не думаю! Работа и учеба мне нравятся, а вот семейная жизнь… Как посмотрю на брата, так мне как-то сразу не хочется жениться. Ну, у него Марина – это просто находка, и любовь на всю катушку, да и подходят они друг к другу, как будто их специально делали так, с конгруэнтными поверхностями, чтобы совпадали во всем, даже в мелочах. А я… Не-е-е, я не согласный жениться! Да и родителей сейчас напрягать не хочу. Ты прикинь вот сейчас скоропостижно завестись со свадьбой… Да мать первая с ума сойдет! Нет! Это ты загнул, друг мой.

      - Ой, мне на твоё нет практически всё равно, лишь бы да! Лишь бы Вики на горизонте не было.

      - Ну, так бы и говорил! – с облегчением выдохнул Олег. – А то сразу жениться ему подавай!

      - Теперь так, я сегодня же звоню твоему брату хакеру и включаю его в дело. Он вообще-то в курсах твоих проблем?

      - Не-а, он так увлечен своей семейной жизнью, что мы стали редко общаться, тем более, что я в последнее время дома почти не бываю.

      - Лады, я сам его введу в курс дела, его и Андрюху. Пусть пробьют мне счета этих лошариков.

      - Я всегда считал, что Лошарик – это мультяшная недолошадка, - удивился Олег.

      - Это ты мультяшная недолошадка, а лошарик – это самый глупый лох из всех лохов. Такой, что на него глупо даже сердиться, круглый лох, - просветил друга Семён.

      - Ладно, тогда пошел я домой спать, а то мне завтра снова в сутки. Зато мне удалось почти совсем сблизиться с Викой, и теперь я могу уговорить её уехать куда-нибудь на каникулы.
Примечание к части
цугцндер - тюрьма, "довести до цугундера" - посадить в тюрьму, взяв с поличным, "взять за цугундер" - взять с поличным, ухватить за задницу.


Глава 20.


      На следующий день в кабинете у Семёна сидел его давнишний друг Игорь, старший брат Олега, взволнованный рассказом. Они ждали еще одного их друга.

      Игорь познакомился с Семёном еще в школьные годы, когда они вместе посещали сомнительного вида помещение с расположенными в нем тренажерами, в те годы это называлось «качалкой», там тренировали мышцы советские доморощенные бодибилдеры и просто ребята, которые хотели быть в приличной форме. Собственно, именно так Олег и познакомился с Семёном, плавно влившись в команду друзей старшего брата, как неотъемлемая его часть, всеми при том любимая за веселый нрав и умение не лезть за словом в карман.

      Получив работу в фирме «Гартен», Игорь познакомился с Андреем Блохиным, соседом по кабинету и просто хорошим человеком. Их работа заключалась в том, чтобы налаживать вычислительную технику и весь остальной офисный арсенал после его очередной поломки руками нерадивых юзеров, как полушутя называли всех пользователей, кроме программеров и сисадминов. Андрей и Игорь как раз сами и работали сисадминами, а по призванию были программистами, даже скорее хакерами, и геймерами со стажем.

      Именно Андрея ждали друзья уже минут двадцать. Он обещал приехать пораньше, но, вероятно, пробки сказывались на скорости передвижения авто, а этот господин программер никак не желал пересаживаться на городской общественный транспорт. Он мотивировал это тем, что его машина являла из себя большой и здорово набитый "чемодан со сказками", то есть с различными дисками с дровами, то есть драйверами, в смысле, с программным обеспечением.

      - Привет, сэр Игорь! Привет, сэр Джуффин! – это ворвался в кабинет Андрей. – Вы меня уже заждались, а я спешил, но вот левитацию я еще не освоил в отличие от угадывания ваших мыслей!

      Он достал из большущего шуршащего пакета пару картонок с пиццей, бутыль газировки и банку с маслинами.

      - Э… Привет, сэр… Как ты меня обозвал? – пришел в себя хозяин кабинета.

      - Ты великий сэр Джуффин Халли! Начальник малого сыскного войска. Королевского войска, заметь, а не простого. Волшебник всех времен и народов, прославленный чумачечим писателем Максом Фраем, который одновременно и мужчина, но, в основном, женщина.

      - А… Книжек начитался, - с облегчением вздохнул Семён, - понятно теперь. Ты мне на мыло ссылку скинь, я тоже познакомлюсь. А пока…

      - А пока давайте жрать, пажалста! Очень кушать хочется, чесслово! – и сэр Макс, тьфу, Андрей достал стаканы из шкафчика, стоящего у дверей, и большой ножик из кармана.

      - Вот это оружие у тебя! – восхитился Игорь. – Это же просто кинжал, за такой и посадить могут, на него и разрешение надо с собой носить.

      - Ну-ка, дайте глянуть, дилетанты!

      Завладев ножиком, Сёма сложил его и снова разложил, потом потрогал лезвие на остроту, посмотрел на него в профиль, провел от спинки к острию, почувствовав, как плавно и постепенно лезвие из толстой спинки переходит в тончайший край, пальцы съезжают по этой кривизне, как детки с ледяной горки. Поцокав языком и пошатав крепление лезвия в ручке, Семён отдал его Андрею.

      - Нет, други мои, это прекрасный ножик, но никак не холодное оружие – нет фиксации лезвия в жесткую нескладную конструкцию. Нет и упора для руки бьющего, то есть при ударе пальцы нападающего соскальзывают на лезвие и тоже получают ранения. У боевого ножа есть вот тут на рукоятке ограничитель, а у этого нет. Хотя острота и заточка у клинка качественные, и светиться с таким инструментом перед ментами не стоит. Там тоже люди работают, ножик понравится какому-нибудь оперу, и, пиши - пропало, отберут, да еще какое-нибудь административное правонарушение припишут. Что старушек на улице матом оскорблял, например. И штраф впаяют. А ножик себе оставят. Потому что какой такой ножик? Не было никакого ножика, мужик просто на бабушку нецензурно изгалялся.

      - Ну, я ж им только тортики и пиццу режу. Нащальника, кроффи на нем тощна нету, нащальника, - прошепелявил Андрей и разделил-таки круг пиццы на сектора. Диаграмма стазу же потеряла два сектора и чуть погодя еще один, и стала показывать программистам, что свободное место в коробке прибавляется, а в желудках убывает.

      - Переходим к диску «Де», диск «Це» дефрагментирован полностью, - констатировал Игорь, вскрывая вторую коробку пиццы.

      - Ребят, мы вот тут сейчас веселимся, а девчонку этот козел, сожитель её мамаши, снова может попытаться изнасиловать, - вернулся в действительность Семён. – Надо составить план действий. Давайте, админы, думайте.

      - А чего тут думать-то? Тут прыгать надо, в смысле надо залезть в сеть с левого ай-пи-адреса и хакнуть их бухгалтерию. Посмотрим, что там творится, что можно с этим делать и куда с этим идти.

      - Лады, Андрюх, давай вечерком, нет, прямо сегодня ночью забуримся в кафешку…

      - Ты чего? Там везде камеры висят! Морду лица твоего вычислят на раз! Тут надо хитрее делать. Надо с навороченного макбука, попрятав ай-пи и всё остальное, зайти из какой-нибудь Гвинеи-Бисау в их кассу и спрятаться. То бишь, кинуть им коня, пусть конь качает цифры на какой-нибудь диск на Яндексе, например. Надо этот диск тоже через Гонолулу какую-нибудь забацать. А потом придем мы, все белые и пушистые, с паролем наперевес и посмотрим, что там конь нарыл.

      - Молодец. Сам справишься? Или мне тебя страховать? – Игорь испытал укол ревности и униженного чувства собственного достоинства.

      - Ну, твоё ЧСВ тоже порадуется – ты будешь, в случае чего, к Корбею скрестись в дверь, чтобы он помог выпутаться из сетей, - Андрей сделал щедрый жест, каким патриции скидывали с плеча свой шелковый плащ.

      - Во-о-от, спасибо! Удружил! Ты…

      - Погодите! Разгалделись, как галки! Зачем нам Корбей? Нам Корбей не нужен! – возмутился Семён, а потом поразмыслил, почесал короткий ёршик волос на затылке и просиял. – Корбе-е-ей!!! Нужен!!! Это я лошарик-в-попе-шарик! Как же я про вашего шефа-то забыл? Вот болван я старый, теряю навыки. Мирное время кого угодно расслабит и испортит.

      - Лады. Только вот макбука у нас нету! – радостно сообщил Андрей.

      - Это у вас нет, а у меня есть. Старенький, правда, позапрошлогодний, но очень и очень ещё рабочий, можно сказать, почти и не юзал никто.

      - Давай сюда струмент и мы покатились. А еще вводные данные-то дашь? А то мы такого навскрываем… Весь антимонопольный комитет на уши привстанет. Мы ж могём.

      Семён выдал друзьям сумку с «яблочным» ноутбуком и флешку с информацией о господах «подследственных».

      - Ага-сь. Вот теперь хорошо. Ну, мы пошли? Или у вас еще есть интимные разговоры? – спросил Андрей друзей, подмигивая левым глазом, от чего сразу возникла вероятность прикрыть его фингалом на неопределенный срок, так выразительно на него посмотрели оба друга.

      - Нет у нас тайн от тебя, Андрюх! А если будем устраивать интим, то быть тебе сабом! Запомни и больше тему не поднимай! – Семён тоже шутил, и это было всем понятно.

      - У-ух! Ф-ф-ф-ф… - выдохнул Андрей. – Шуточки у тебя недеццкие. Поехал-ка я к Иришке с Маришкой, пока они нам детей не уморили вовсе, а то эти две девушки языками когда зацепятся…

      - Поехали! С Наступающим тебя, Сёма, Новым гадом! Кстати, какой там гад у нас наступает? – поинтересовался Игорь.

      - Не-е-е, гады закончились, теперь нас конь копытами будет приходовать – год Лошади наступает, - проявил неожиданную осведомленность Андрей.

      - До свидания, ребят. И с Наступающим вас, и девчонкам передайте!

      - И ты Ярину поздравляй, привет от нас передай. Девчонки сами позвонят в канун, перед Курантами.

      - Пока! Пока!

      Семён глубоко вздохнул, когда за шумными хакерами закрылась дверь кабинета. Он отодвинулся от стола и открыл дверцу сейфа. Достал оттуда бархатную коробку размером с ладонь и приоткрыл. На темно-бордовом бархате красовался широкий золотой браслет необычного плетения. Каждое звено состояло из цветка с сидящей на нём бабочкой, а в центре вереницы таких звеньев царили три розы, и большая бабочка сидела на средней из них. Крылья бабочки были украшены мелкими бриллиантами, а тельце было из кабошонов черного опала. Всё сверкало и переливалось невероятно красивыми искрами. Свет лампы преломлялся в гранях алмазов, и радужные лучики радовали глаз, а из глубины опала синие и рыжие всполохи дарили душе тревожно-восторженное настроение.

      Очень красивый подарок любимой жене радовал Семёна, он вообще любил делать подарки. Но гораздо большую радость ему принесла бы возможность подарить своему малышу лошадку-качалку, если бы у него был малыш… И Семён с грустью закрыл коробку с подарком. Новый год для него всегда был праздником с грустинкой.


Глава 21.


      В шесть утра на складе было еще тихо, Карпенко удовлетворенно оглядел свои владения и уверенно отправился в один из дальних углов к неприметным стеллажам, якобы отведенным под мусор. Собственно мусор там и лежал, точнее упаковки с просроченным мясом и птицей. Холодильник этому товару уже был не нужен, а на складе и так было весьма прохладно.

      Очень скоро на этом месте будет лежать совсем другой товар. Его привезут для реализации через торговый зал. Товар, который никто не заказывал и не учитывал официально, но продавал и получал вполне реальный доход, точнее почти чистую прибыль. На оплату труда гастарбайтеров, расфасовывавших левак, можно было даже не обращать внимания, так мизерны были эти затраты.

      Это маленькое подобие производства придумал и организовал сам Григорий. В маленькой почти заброшенной деревеньке неподалёку от Рязани он купил домик-развалюшку, укрепил его немного, зато под ним, в подвале, построил и организовал целый цех по производству мясных деликатесов. Собственно деликатесами назвать эту продукцию было нельзя, но на этикетках под известными торговыми брендами было написано именно это слово. Торговые марки менялись в зависимости от того, какие этикетки удавалось достать Григорию по своим связям на предприятиях. Покупалась эта продукция довольно бойко и пользовалась спросом в основном у бабулек из-за более, чем демократичной «распродажной» цены.

      Григорий Андреевич проверил количество упаковок, записал что-то в крошечном блокнотике, крякнул от натуги, перекладывая короб с картоном в сторону. Потом он подкатил туда автопогрузчик и стал аккуратно поднимать «лапы» к зазорам под палетами с просрочкой, чтобы сгрузить их сначала вниз, а потом и перетащить к выходу.

      Обычно такую работу выполняли грузчики-транспортировщики, работавшие в смену. Их рабочий день начинался в семь утра, поэтому Григорий старался успевать до их прихода. Но и работу ему приходилось делать самостоятельно, без помощников, которым доверять он не собирался, потому что пришлось бы им отстёгивать куш за молчание и за работу. А вот это уже не одобрили бы его компаньоны Зоя и Валентин, и могли бы, либо, как минимум, отнести эту дополнительную статью расходов на его счет, мол, сам и расплачивайся из своей доли, либо, что гораздо хуже, выставить его из стройной схемы, как гнилое звено. Правда, в последнем случае Гриша мог устроить этим двоим такой геморрой, какого еще ни одна задница не знала.

      Ровно в половине седьмого у дверей склада остановилась самая обычная «Газель», из неё вышел сам Валентин Геннадиевич Евдокимов и вошел на склад поздороваться с Григорием и поучаствовать в погрузочно-разгрузочных работах. Валик тоже мало кому доверял, потому и держался дольше всех своих предшественников на месте исполняющего директора этого филиала. Кроме водительской функции, Валентин Геннадиевич имел связи где-то в верхушке среди главных менеджеров управляющей компании, куда уходила небольшая часть выручки.

      Просрочку он вез в деревню, где её приводили в товарный вид и упаковывали снова под видом нескольких товарных марок. Человек, занимавшийся этим делом вместе во всем своим многочисленным семейством, был хорошим знакомым Валентина еще по службе в рядах Вооруженных сил. Ашот тоже был уволен за нарушение, только не личного характера, а финансового, а проще, его поймали на воровстве из столовой сахарного песка и перепродаже его местному населению. То есть, желание обогатиться у Ашота было, смелости и бессовестности вполне хватало, а вот удачную схему придумать он не сумел, на чем и погорел – его сдал один из покупателей, которого он тоже попытался обмануть.

      До Ашота в домике-развалюшке «гостили» простые киргизские чабаны, но когда пришла наращивать объемы и обороты, киргизы в силу своей природной способности к ничего не деланию перестали справляться с планом, поставленным Гришей, их выдали миграционной службе и выслали на родину за счет государства. А на их месте Валентин привел своих людей.

      Ашот был главным в семье, настоящим хозяином, и во всем полагался на Валентина, заслуженно признавая в нем лидера и благодетеля, и в верности Ашота сомнений не возникало, как и в том, что он сумеет держать под контролем всех своих родственников. Здесь как раз играла роль его национальная гордость и своеобразная честь: Ашот считал Валентина старшим братом, умным и безгрешным, вытянувшим его и его семью из почти что нищеты, давший посильную работу и очень приличный доход.

      И работал «младший братец» на совесть. В его руках просрочка переставала адски вонять и приобретала вполне себе привлекательный вид. Вся родня трудилась, не покладая рук, целыми днями, исключая национальные праздники и выходные дни, когда Валентин разрешал им отдохнуть и соблюсти традиции предков, например, грузил их всех в минивэн и вез всех в московскую мечеть.

      Но вся эта затея давно бы рухнула, не будь у этой компании заклятых друзей их мозгового центра, их компьютера и счетовода, Зои Федоровны Ляпишевой, главного бухгалтера этого филиала супермаркета. Только она могла указать, какой списанный товар уже можно использовать вторично, а какой еще должен подождать своего часа. Только она знала, когда уже можно выкладывать «товар» на прилавок, и в каких количествах. Только она могла вытащить из общих расчетов «их» деньги и перевести их на нужные счета в доверенные банки. Только она была способна четко и кристально чисто вести черную бухгалтерию, чтобы всем участникам было понятно, что откуда пришло и куда делось, чтобы никто не сомневался в справедливости суммы, достающейся ему в результате проведенных операций. Даже Ашот понимал, что его никто не сможет здесь обмануть – Зое верил Валентин, а Валентину Ашот верил безоговорочно.

      В семь утра «Газель» уже разгружал верный Ашот, чтобы успеть привести в порядок полученную тухлятину и расфасовать куски мяса в полиэтиленовые вакуумные упаковки. Сегодня партия была не очень большой – надо было успеть переработать и расторговать всё до вечера тридцать первого декабря, то есть за два дня. Иначе даже приведенный «в чувство» товар испортился бы окончательно и безповоротно. Травить людей, заведомо зная, что мясо ядовито из-за повторной химической реанимации, не собирался ни Валентин, ни сам Ашот.

      Вернувшись в магазин, Валентин Геннадиевич вызвал к себе главного бухгалтера.

      - Ну, всё нормально? – спросила Зоя тихим голосом, поплотнее закрыв за собой дверь директорского кабинета.

      - Абсолютно, дорогая, абсолютно. Ашот принял партию, она небольшая, справится. Тебе останется только подбить годовой баланс и отделить мух от котлет. А мне разнести новогодние подарки по начальству в управляющей компании, чтобы люди чувствовали нашу заботу. Хе-хе-хе, - криво улыбнувшись, подытожил Валентин.

      - Валик, что-то у меня на душе не спокойно как-то… И понять не могу никак, к чему это. Мозгом понимаю, что всё в ажуре, а вот в груди ноет что-то и всё тут.

      - Ну, что за глупости у тебя на уме? Я же сказал, что всё в ажуре. Всем отстегнуто их положенное, все довольны как монахи на Пасху. А ты придумываешь себе головную боль и ею же потом мучаешься сама, и меня достаёшь.

      - А может ты себе завёл молодуху для утех пожарче? А? – Зоя вдруг выпрямилась, приосанилась и встала в позу непреклонной домохозяйки руки в боки. – А теперь мне зубы заговариваешь, чтобы отвести от себя мои подозрения? А? Что это ты вчера без меня домой ехал? С секретутшей своей, небось, тут кувыркался, когда я ушла? А на меня потом ночью даже не глянул? Да? А? Лег к стенке зубами и всё? И давай храпеть?

      - Дура ты, Зойка! Мне в пять выезжать надо было, а лег я в час ночи по твоей милости, между прочим. Кто вчера полтора часа в ванне киснул? А-а-а! Вот то-то же! А всё туда же, ревность показывать свою дурью, - ворчал директор уже не очень серьёзно.

      Он не мог долго злиться на Зою, потому что она так мило начинала смущаться, что Валентину сразу же хотелось её успокоить, приласкать, а может быть даже и утешить прямо сразу по настоящему, по-мужски, прямо тут, в своём кабинете. Да времени и вправду не было, всё-таки конец года – это не шуточно горячая пора для всех мало-мальски ответственных должностных лиц.

      И Зоя, притянутая в объятия и влажно поцелованная в губы, успокоившись, пошла делать свою работу, которой на этот момент было еще очень много. Завтра у неё был уже не рабочий день, и это означало, что всё нужно было успеть сделать сегодня до восьми вечера, и официальный отчет составить, и подбить бабки по своей зарытой части расчетов.


Глава 22.


      У врачей всегда так: заступая утром на работу в клинике, дежурный врач остается трудиться в ночную смену, а утром дежурство сдаёт и идет осматривать своих собственных пациентов. Таким образом, отрабатывается еще один рабочий день, и только после этих тридцати четырех с половиной часов врач вываливается с работы, чтобы доползти до дома и рухнуть от усталости.

      Отдохнув от тяжелого ночного дежурства и последней в этом году рабочей дневной смены, Олег решил, что в новогоднюю ночь можно прослушку оставить на совесть компьютера с его автоматической записью, которую можно потом быстренько прокрутить, выделив важные моменты. Он отпустил Леонида отрабатывать праздничные «утренники», как их называл сам Лео, и сам отправился в родительский дом.

      Настроение у него было приподнятое, подарки оттягивали руки, желудок предвкушал:


Мама делает котлеты –
Буду сытым, как кот летом,
Когда ловит он мышей
Для себя и малышей.


      И, оглядевшись вокруг, выдал еще:


Снова снег покрыл поляны,
Утепляется земля.
Свежий ветер, пряно-пьяный
Вышел в поле погулять.


      Олег в который раз пожалел, что не привык записывать свои разрозненные четверостишия. Ну, правда, не застывать же на улице как вкопанный, доставая мобильник, чтобы впихнуть хотя бы туда не вовремя пришедшие строчки! А чуть погодя родилось еще это:


Душа моя, о чем тоскуешь
Ты светлой грустью на заре?
Приход зимы ты снова чуешь,
Не любишь ночи в декабре?


      С чего вдруг возникла тема душевной тоски, Олег сразу не понял, а, только уже подходя к дому и увидев в своём дворе под заснеженными деревьями целующуюся парочку, понял, что заскучал по Веронике. Не по Еве и сексу, а по неожиданно солнечной улыбке проснувшейся Вики. Он даже остановился, настолько яркий образ вдруг обжог его воображение: Вика улыбается ему на берегу моря, почему-то холодного моря, тёмного с бело-серыми бурунами на волнах, её волосы развеваются ветром, а яркое солнце делает взгляд сияющим. Олег даже задохнулся от такого видения.

      И что это на него нашло такое непонятное? Какое море? Какие волны? Новый год! Зима! Мороз! Ага, мороз. Холод пробрался к влажной от пота пояснице и однозначно напомнил, что надо быстрее двигаться в теплый дом, где ждут родные, где стоит ёлка и под ней уже лежат подарки в красивых коробках, куда и он поставит скоро свои подарки для всех родных.

      Самая огромная коробка предназначалась самому маленькому члену семьи Санюшке. Малышка подрастала вполне по графику – в семействе врачей по другому и быть не могло, не смотря на то, что врачами были дед и бабушка, а не мать с отцом. Скоро малышке понадобится уже не капитальная тяжелая коляска, которую оставляли в той же дворницкой у Заура, где и мотоцикл Олега, а легкая прогулочная коляска. Вот её-то и тащил на себе дядя Олег, надрываясь от того, что упаковка была не тяжелой, а именно не удобной для переноски вручную.

      Для матери он купил очередную волшебную сковородку с каким-то расчудесным покрытием, потом что Томочка, Тамара Петровна, всегда просила дарить ей что-нибудь для кухни, её любимого царства-королевства, где она обожала проводить эксперименты по приготовлению новых блюд и готовить разные вкусности для любимых детей и мужа. Игорю и его жене Марине полагались книги. Игорь должен был обрадоваться редкому справочнику по программированию, который выпускался очень ограниченным тиражом, а для Олега его притащил из-за рубежа Комиссар из очередных гастролей. А Марине была приготовлена книга по выращиванию детей в Вальдорфской системе, которая вроде бы не калечила их сразу и бесповоротно, а позволяла детям развиваться активными и любознательными, уверенными в любви и поддержке своих родителей и близких.

      В эту книжку Олег заглянул, даже кое-что прочитал, в чем-то согласился, в чем-то был против как врач, а по поводу некоторых вещей откровенно хмыкнул, закрыл книжку и решил, пусть женщины сами разбираются в вопросах воспитания девочек.

      Отцу он как порядочный сын приобрел очередной набор блёсен и мормышек, которых у заядлого рыбака всегда не хватало, хотя их даже складывать уже было некуда, так их было много. Но Олег точно знал, что именно вот таких у отца еще нет, и что он им будет очень рад, будет с нетерпением ждать тепла, чтобы закинуть удочку в любимом месте озера неподалёку от их дачи.

      Дом встретил блудного сына одуряющими гастрономическими ароматами, запахами еловой хвои и мандаринов – Новый год Олег определял именно по запаху. Если в сочетании ароматов не хватало какого-нибудь ингредиента, то праздник для него был безнадежно испорчен. Именно мандарины и натуральная хвоя были доминантами в этом букете, а салат оливье, он же столичный по классификации ресторанных меню, как штрихи кисти художника оттенял весь букет.

      Здесь же обязательным был запах печеных пирогов и маринованных овощей, которые мама Тома собственноручно выращивала на грядках и в теплицах, а потом сама же вдохновенно мариновала, зачитывая им, наверное, какие-то волшебные наговоры, потому что таких вкусных овощных заготовок Олег не пробовал нигде больше.

      - Привет, братишка, - приветствовал вошедшего Игорь, - а у нас уже почти всё готово. Вот только пирог допечется, и мамуля позовет всех к столу. Они с Мариной уже всё накрыли.

      - Привет! Как же хорошо, что у мамы есть теперь помощница!

      - Да, и как же хорошо, что мама помогает нам с малышкой!

      - У вас тут мафия! Взаимный бизнес просто цветет и пахнет!

      - Ну, пахнет – это точно! Ёлка развонялась на всю квартиру! Кайфуй, мой мальчик! Я знаю, что это отец для тебя в основном расстарался с натуральным деревом.

      - Ничего, на следующий год уже это будет для Санюшки старание. Вот когда Новый год снова станет у нас детским праздником, - мечтательность в глазах младшего брата немного озадачила Игоря, раньше Олега не беспокоило, что этот праздник уже давно превратился в семейные посиделки за полночь. А тут вдруг такой ностальгией повеяло… Странно это, улыбнулся про себя Игорь.

      Сам праздник почти не отличался от прошлогоднего, только Марина ушла спать раньше всех - на утро ей нужно было вставать рано, чтобы кормить малышку грудью. Медицинское сообщество Лодыгиных требовало от молодой мамы естественного вскармливания, и Марина старалась во всю, чтобы было молоко, чтобы сохранялось здоровье. А Олег долго еще смотрел на закрывшуюся за Мариной дверью гостиной с каким-то непонятным для себя самого чувством то ли зависти, то ли ревности, то ли тоски. Он снова подумал про Вику. Как она там? Спит или скучает? Или вышла в сеть? Не обижали ли её мать с Валентином? И как же он вдруг захотел, чтобы это она, Вика, ушла спать, чтобы утром подняться и кормить их, его и Викиного, малыша грудью.

      Отец перемен в младшем сыне не заметил, он углубленно изучал свой подарок, а мать периодически переглядывалась с Игорем, но тот ей кивал, что, мол, не терзай его вопросами, сам потом всё объясню. Мать тоже кивала Игорю, что и так всё понимает, но переживает за младшего теперь так же, как переживала за самого Игоря, когда у него не складывалось на личном фронте нормальных отношений.

      Посидев после полуночи еще пару часов, Олег собрался, оделся в мотокостюм с защитными элементами, взял шлем и выкатил свой байк для традиционного прохвата по новогодней ночной Москве. Его уже ждали друзья на их любимом условном месте поодаль от метро, чтобы выскочить на Садовое кольцо и взреветь моторами, оглашая округу децибелами, возвещая пришествие Нового года.

      Прохват прошел, точнее пролетел, весело и задорно. Улицы были подсохшими от мороза, а снег в эту ночь решил не посещать радостно освещенную разноцветными огнями столицу. Притихший город как будто ждал их и открывал им свои улицы и проспекты, уговаривая остальных водителей подождать, пока вот эти очумелые зимние байкеры проревут своими моторами, прорежут рокотом новогодний пирог реальности. Тогда уже можно будет спокойно вздохнуть и опуститься в бурное веселье зимних каникул на полную катушку. Город тоже кайфовал от этого рева. Редкие прохожие, а встречались и такие даже в новогоднюю ночь, застывали на месте и долго смотрели вслед ненормальным мотоциклистам, думая, наверное, что мир сошел с ума, раз зимой чуть ли не по сугробам летят эти вот черные кожаные всадники на своих хромированных конях.

      Вернулся Олег уже в нормальном настроении, слегка опьяненный скоростью и дружеским общением с байкерами, с Комиссаром, уже освободившимся ради встречи и поездки от своих новогодних подработок. Уже засыпая, уткнувшись носом в подушку и подмяв под себя одеяло, Олег снова подумал про Веронику, вспомнил её улыбку, на душе у него стало хорошо и светло, и он уснул крепким сном до утра почти счастливым, потому что есть на свете Она.


***

      В это время Вероника никак не могла уснуть из-за пьяного хохота Зои, которую то ли щекотал, то ли так неумело ласкал Валентин в их комнате, за тонкой, общей с Викиной комнатой, стеной, через которую она слышала все звуки, издаваемые пьяной парочкой. В обычное время мать старалась не допускать близость в то время, когда Вероника была дома, но сегодня под парами выпитого и еще добавляемого алкоголя Зое было на всё наплевать.

      Зое было просто хорошо. Вот хорошо и всё. У неё был, наконец-то, любимый и любящий её мужчина, её перестала на какое-то время заботить судьба ненавистной дочери, а в делах на работе и помимо работы было всё было в идеальном ажуре, что никакая комиссия не смогла бы подкопаться. Файлы черной бухгалтерии были надежно спрятаны "за семью паролями", да и кому в голову могло бы придти их искать, когда Валик делился со всеми нужными и полезными людьми, которые их крышевали в этом деле.

      А Вероника сначала готовила праздничный ужин, точнее, сначала она как проклятая носилась по магазинам, чтобы купить продукты для готовки этих праздничных блюд, а уже потом то стояла у плиты, то бегала к столу, чтобы нарезать салатики и красиво оформить все тарелки. Иначе Зоя стала бы ругаться, а расстраивать мать Вике не хотелось. Совсем не хотелось. Потому что она, как всегда, жалела мать и чувствовала глубоко вбитую в голову вину за все её страдания в жизни. И Вике хотелось, чтобы мама хоть в праздник была радостной и счастливой.

      Поэтому в процессе готовки она думала не о том, как всю ночь будет мучиться в своей комнате, а представляла себе, что она готовит праздничный ужин для любимого мужчины. Вспоминала золотые кудри и небесную синь глаз, его выражение лица, когда он улыбается, хмурится, смеётся. Как он смотрел на неё тогда, в аудитории, когда стоял на коленях, а она никак не могла понять смысл его слов. Он говорил ей о своей любви, а она плакала и плакала у него на груди от отчаяния и облегчения одновременно.

      И теперь Вике очень хотелось, чтобы мать тоже была счастлива, но и самой ей хотелось быть счастливой с Олегом. А как сказать матери, что у неё есть друг и любимый мужчина, она не представляла себе. И что Зоя подумает, когда узнает об этом? Решит, что Олег лишил её дочку девственности и снова потащит к гинекологу, чтобы удостовериться в правдивости дочкиных слов? Нет, этого Вике больше повторять не хотелось никогда! Она и так не сможет забыть глаза того врача, к слову сказать, мужчины, который смотрел на них как на какой-то постыдный реликт, уже не встречающийся во Вселенной.

      Ей было стыдно не за себя, за себя Вика уже давно не переживала в плане стыда, привыкла носить обноски и питаться на школьной перемене не в столовой со всеми, а из кармана наспех сделанным бутербродом из остатков и обрезков колбасы, которые мать, так и быть, разрешила ей взять. Веронике было стыдно за Зою, ведь и на неё доктор смотрел как на абсолютно неадекватную городскую сумасшедшую. Эдакого монстра ему в жизни еще раз не встретить. И все его мысли читались в том взгляде, который Вика запомнила навсегда.

      Нет, говорить, даже намекать на появление Олега в её жизни было категорически нельзя. А значит, надо было смириться с судьбой и отказаться от своего счастья ради счастья матери, которая так страдала.

      И теперь Вероника лежала в постели и боролась со своей любовью, стараясь забыть Олега, забыть его ямочки на щеках, когда он улыбается. Забыть его сверкающие лукавством глаза, когда он рассказывает смешные истории и читает свои коротышки-стихи. Забыть мягкость локонов его волос цвета золотых колосьев в закатном солнце. Её воображение рисовало себе поле пшеницы, залитое лучами красного закатного светила, купающегося в дымчато-алых облаках на горизонте, а синее небо смеялось его смехом, смехом Олега.

      Вике захотелось сейчас же нарисовать эту картину, она вскочила с постели и кинулась к папке с бумагой, где лежали чистые листы вперемешку с уже законченными работами, и ахнула – рисунков не было ни одного! Лежали только девственно чистые листы. Вика плюхнулась на пол, держа в руках свою папку, она не могла понять, зачем матери (а кому же еще?) понадобились её дилетантские наброски. И ещё… Вероника молилась своему богу с благодарностью, что он так вовремя послал ей подругу, и что Дина унесла портреты любимого с собой, чтобы спрятать.

      Мать не видела их. В этом Вика была абсолютно уверена, потому что, зная Зоин характер, она ни на миг не могла допустить, что мать, узнав такую новость про дочь, молчала бы и делала вид, что всё идет по-прежнему. Нет, Зоя уже изводила бы её не просто расспросами, кто это и зачем она его нарисовала, Зоя пытала бы дочь с пристрастием, получая от этого удовольствие, как заправский гестаповец или чекист.

      Настроение рисовать исчезло. Вика расстроилась и, улегшись обратно в постель, попробовала читать какую-то книгу, но ни строчки не поняла из прочитанного, и отложила фолиант на стол. Слёзы подлыми каплями уже затуманили взгляд, и мир поблек, закрывшись от девушки завесой из воды, что текла из глаз.

      Почему? Ну, почему она, Вика должна страдать, когда её мать так счастлива со своим Валиком? Вика поморщилась, вспомнив имя, которым Зоя называла своего сожителя. Слёзы высохли, сменившись остервенелой злостью. Вика впервые в жизни задохнулась от ненависти. Это чувство оказалось для неё таким ярким и новым, что она невольно снова уселась в кровати.

      Почему мать, а не она сама должна быть счастливой теперь? А жизнь самой Вики разве можно назвать счастьем? Нет. Вика прекрасно знала, что она росла и вообще жила не так, как её сверстники, что она была изгоем везде и всюду, и в семье, и в школе, и в институте, и теперь в ординатуре… И если бы не Олег, её бы уже вообще на свете не было!

      Интересно, а он счастлив без неё? Эта новая мысль обожгла её ещё сильнее, чем недавняя ненависть и даже сильнее, чем страх, когда рисунков не оказалось на месте. Вероника представила себе Олега рядом с улыбающейся Евой. Действительно, зачем далеко ходить, когда вот она, соперница, змея подколодная, подлая разлучница, коварная соблазнительница, мерзкая уродина! Эти длинные ноги! Эти пухлые губы! Эти сильные и умелые руки… Интересно, что она вытворяла в постели с Олегом? Они же были близки? Были, конечно! Это только она не могла ему отдаться сразу, хотя хотела же тогда, в кабинете Клары, утром, когда он пришел её будить…

      Она хотела быть с ним? Хотела отдать себя в его надежные руки? Хотела секса именно с ним? Да. Да! Да-да-да!!! Страстно и нежно… А из-за стены доносились стоны матери и мерный скрип кровати, деревянных ламелей… Невыносимо! Это было невыносимо. Вика закусила подушку зубами, уткнувшись в неё носом, чтобы не закричать в голос, спасаясь от раздирающих её душу и тело чувств, и беззвучно зарыдала. Она не могла себе позволить даже просто повысить голос в этом доме, а не то чтобы плакать навзрыд. Она была «раб лампы», не человек, существо второго сорта, вечная должница, ведь ей подарили Жизнь, а не сделали в своё время аборт! Облагодетельствовали. А разве это жизнь?

      - Творче, - прошептала Вероника тихонечко, когда смогла выровнять своё дыхание после приступа своих беззвучных слёз, - боже мой, сделай так, чтобы я стала счастливой! Я хочу быть с Олегом! Я люблю его всей душой, всем сердцем и всем своим существом. Я просто умру без него… Творче, ты один в состоянии сотворить это чудо. Не знаю как, но знаю, что ты можешь. Сделай меня счастливой хотя бы однажды! Прошу тебя, Творче мой!

      Скрипы и стоны за стеной стихли. Успокоилась и Вероника, ей всегда молитва помогала, помогла и на этот раз. Она улеглась щекой на влажную от слёз подушку, ещё раз хлюпнула носом, и сон, наконец, накрыл её своим фиолетовым плащом, унося печали и невзгоды вместе с усталостью и переживаниями бурной ночи.

      Это был единственный подарок, который она получила сегодня – сон был спокойный. Вике снился Олег: он улыбался ей, он был рядом, только её, только с ней, только для неё. Сон ей принёс маленькое счастье. А утром, вспоминая свой сон, Вероника боялась даже подумать, что такой сон может быть вещим. Боялась подумать, чтобы не сглазить даже мыслью. Ей так хотелось, чтобы этот сон сбылся!


Глава 23.


      Сразу после новогодних праздников к Семёну на стол легли две аккуратные папки с документами и флешка на 32 гигабайта памяти с файлами бухгалтерской отчетности филиала магазина, в котором трудились Вероникина мать и её сожитель. Сёма раскрыл бумаги и углубился в чтение. Сидевший за переговорным столом Игорь заскучал.

      - Сём, я, наверное, пойду пока, - Игорь встал из-за стола и громко задвинул стул, - ты изучай всё это в спокойной обстановке, а я поеду своими делами заниматься.

      - Ага, - рассеянно отреагировал друг, но поднял голову, оторвавшись от бумаг. – Ну, ты это… Заходи, если что! Хе-хе-хе! Привет семье! Созвонимся.

      - Пока! Увидимся, - Игорь вышел, а Семён погрузился в увлекательное чтение и рассматривание разных табличек.

      Картина, которая рисовалась перед задумчивым взглядом старого вояки, была эпичной, но абсолютно типичной для воришек средней руки, ничего особенного выдумано не было, но поражали объёмы, с которыми "работали" эти люди.

      А деловые хакеры решили не довольствоваться малым, они еще и прошерстили всю "движимость" и недвижимость, закупленную на Валентина и Зою. И оказалась эта парочка совсем не бедными людьми, хотя до попадания в топ-список журнала «Форбс» им еще было далеко. Всё-таки торговля была и осталась выгодным делом во все времена, и, даже работая в этой сфере «на дядю», оказалось, можно поставить торговлю себе на службу и извлекать собственную выгоду в больших количествах, как говорила Сёмина мама, иметь свой ощутимый гешефт.

      Кое-в-чем он не разобрался, а потому решил привлечь к анализу одного из своих экспертов. Всего через несколько часов этот эксперт сообщил Семёну приятную новость: в этих бумагах есть признаки, в том числе, и черной бухгалтерской схемы, причем очень остроумно придуманной и смело воплощенной в жизнь. И что, кто бы ни был этот бухгалтер, он почти что гений.

      Поразмыслив и сопоставив свои возможности и размах необходимых телодвижений, Семён Матвеевич поднял трубку своего допотопного телефона и набрал номер.

      - Игорь, привет, - поздоровался он в трубку, - нужно вмешательство Корбея, и даже нет, не его, а Натанзона вашего. Я в одиночку с этими деятелями не справлюсь. Ты вот что, ты мне достань номер телефона Натанзона, а я сам уже с ним переговорю, чтобы вас не впутывать. Откуда данные, он и сам догадается, не дурак, да и намекнуть все равно придется, но не говорить же про вас впрямую – ваша деятельность тоже под определенную статью подпадает, между прочим.

      - Да, - сказал Сёма после паузы и взял приготовленную ручку, - записываю. Так, хорошо. Ничего больше не делайте оба, сидите на попе ровно и работайте на свою фирму, Сёма сам дальше будет делать свой гешефт. Хотя и не знаю, гешефт ли получится или еще и приплатить придется… Лады, пока! До связи!

      Трубка плавно легла на послушные рычаги, разъединяя линию связи. И сразу же вновь была поднята.

      - Добрый день! Яков Моисеевич?

      - Да. С кем имею? – раздался в трубке незнакомый голос уверенного в себе спокойного человека.

      - Меня зовут Семён Матвеевич, я занимаюсь непростыми вопросами безопасности и охранной деятельности, веду дела разного рода частным образом. Мне вас рекомендовали очень близкие мне люди, они работают в вашей фирме на неприметных должностях, но для меня они сделали большую работу.

      - И чем могу быть полезен вам я? – голос из спокойного стал заинтересованным. Натанзон хорошо разбирался в людях и сразу же определил «своего». – Вы намерены говорить по трубке?

      - Яков Моисеевич, конечно, я хотел бы увидеть вас лично, если вы позволите нам с вами приятно познакомиться!

      - Хорошо, молодой человек, я буду обедать в ресторане Дома Актера в шестнадцать часов. Это на Старом Арбате, как вы таки знаете. Присоединяйтесь. Подымайтесь на шестой этаж, там спросите у мальчиков Натанзона, мальчики вас проводят ко мне, вот и поговорим предметно, а за одно и познакомимся.

      - Очень благодарю за приглашение, буду обязательно и не с пустыми руками. До свидания.

      Семён выдохнул, положил трубку на рычаги и оставил её там лежать. Не торопясь встал, надел на себя кашемировое пальто и кожаную шляпу с небольшими полями, фасон которой носил аристократическое имя Хомбург, взял в руки черный кожаный кейс с копиями бумаг и файлов на новых флешках, посмотрел на часы и вышел, сообщив секретарше, что сегодня он уже не вернётся, а в экстренных случаях чтобы звонили после шести часов вечера. И чтобы никому не пришло в дурную голову беспокоить его с четырех до шести под страхом смерти или, что ещё страшнее, увольнения.

      Старый Арбат встретил желтоватыми огнями фонарей и разноцветным миганием гирлянд в витринах крупных и мелких бутиков. Люди гуляли, ходили в рестораны и кафе, которых здесь было по-европейски много, уличные музыканты дули в свои индейские свирели старые любимые мелодии про кондора и американские просторы. Даже лошадей, фыркающих паром в морозный воздух, вывели покатать желающих на их спинах, укрытых теплыми попонами.

      Публика развлекалась. Публику развлекали. Клоун с лохматой рыжей шевелюрой из синтетических нитей чуть в стороне от индейцев показывал собравшейся небольшой кучке ротозеев какой-то фокус. Заплакал ребенок, засмотревшийся на дядю волшебника, и выпустивший из рук веревочку воздушного шарика. А шарик, ощутив свободу, рванул что есть сил и попутного ветра вверх. Матери пришлось пообещать купить два новых шарика вместо этого улетевшего.

      До шестнадцати часов оставалось еще минут десять. Сёма решил зайти в старый и любимый с детства магазин «Самоцветы», неизменно находящийся напротив театра имени Вахтангова, сколько Сёма себя помнил. Конечно, со времён детства всё там претерпело изменения, коммерческие веяния не обошли и этот уголок роскоши, но, по крайней мере, товар тут остался прежнего высочайшего качества, а от разнообразия теперь совсем разбегались глаза.

      Часы на имитации каминной полки у окна мелодично известили Семёна, что его уже ждут за столом в соседнем здании.

      Завернув за угол в Калошин переулок, Семён через минуту уже поднимался на искомый шестой этаж Дома Актера. При входе в помещение ресторана дежурный вопросительно посмотрел на солидного мужчину, а на произнесенную фамилию главбуха фирмы «Гартен» разулыбался, даже слегка поклонился, будто получил чаевые. К ним подошел другой человек в форменном одеянии, получил указания от дежурного и так же точно расцвел улыбкой.

      - Пожалуйте за мной, господин, пройдёмте, это не далеко, - обратился этот второй к Семёну и пошел вперёд, оглядываясь, успевает ли за ним следовать господин в шляпе. К слову сказать, Сёма шляпу снимать не спешил, не солидно разгуливать без шляпы, вот дойдет до места, где ему предложат снять пальто, тогда и шляпу снимет. Этикет, ешкин кот, этикет.

      Натанзон расположился в приватной комнате, о существовании которой Семён даже не догадывался, хотя бывал в этом ресторане не раз. В уютной довольно просторной комнате в центре стоял прелестный круглый столик, сервированный на двоих. Яков Моисеевич сидел спиной к окну и методично уничтожал селедку под шубой, так виртуозно работая вилкой и ножиком, что хотелось любоваться на этого пожилого седовласого мужчину аристократической внешности. Пальцы, длинные, как у бывшего пианиста, были бы даже изящными, если бы не старческая узловатость суставов, мешающая эстетике восприятия этих ювелирно точных движений.

      - Добрый день, Семён Матвеевич, - поздоровался Натанзон, привстав из-за стола, - присаживайтесь, меню сейчас принесут. Миша, - повысил голос главбух, - дорогой, ну, ты таки знаешь! – и в руках Сёмы оказалось фирменное меню в переплёте из натуральной кожи.

      Выбрав блюда и сделав заказ, Семён ждал, когда же Натанзон начнет говорить о делах, но тот не спеша выспрашивал о его, Семёна, детстве, родителях, друзьях, включая и тех, которые работают на фирме «Гартен». Неспешно составляя себе портрет собеседника, Натанзон потихоньку открывался и сам. Так Семён узнал и про операцию на сердце, которую делали знакомые врачи в Хайфе, где жили родные и друзья главбуха. Так они выяснили, что личность Светланы Журавской произвела на обоих почти схожее впечатление, только Натанзону было, куда её пристроить с пользой для дела, а Семён упрямо сопротивлялся её обществу, потому что пользы она ему принести никакой не могла, а только вред и разрушение.

      И только, когда второе блюдо было уже съедено, а десерт еще не был принесен, Натанзон, наконец-то, спросил о том, что собственно привело Семёна к нему, старому и больному еврею.

      - У меня есть еще один друг, это младший брат Игоря Лодыгина, Олег. Он врач, молодой, но талантливый, продолжатель семейной врачебной традиции в третьем или четвертом поколении, я точно уже не помню, сколько предков у них врачеванием были заняты. Так вот ему посчастливилось влюбиться в странную девушку, которая не умела улыбаться.

      - Любопытно, Семён Матвеевич, а это была его первая настоящая любовь?

      - Конечно, нет! Олег вполне современный молодой человек, красавчик, который менял девиц довольно часто. Но в этот раз что-то пошло не так. Девушка, а она тоже доктор, появилась на работе с прелестными гематомами на запястьях и плела про их появление такую чушь, что Олег прибежал ко мне с просьбой проследить за избранницей. Там всё оказалось более, чем интересно, - и Сёма вкратце пересказал Натанзону историю жизни Вероники Ляпишевой, включая её злоключения с материным сожителем.

      - Нда… Нелегкая судьба у девушки. Но я пока не понимаю, для чего понадобился вам старый Натанзон?

      - На самом деле всё просто. Зоя и её сожитель работают в магазине крупной ритейлерской сети. Так вот. Я думал на тему, как избавить моего друга и его девушку от этих двух неприятностей – мамаши и её мужчины. На криминал я идти не желаю, ибо это глупо. Мы с друзьями сначала установили в соседней квартире небольшой агрегат, и нам стали известны многие моменты жизни, происходящей на кухне соседей. Так мы узнали, что криминалом-таки занимаемся не мы, а как раз этот сожитель и его мадам Зоя, главный бухгалтер этого филиала сети. Тогда я решил, что мы можем применить против них еще одно оружие – хакеров. И вот тут-то пригодились еще одни мои друзья, вы их тоже знаете. Но то, что они нарыли, не поддается моему осмыслению. Я всё-таки не имею специальности в экономической науке. И тогда я стал думать о консультанте. Лучшей кандидатуры, чем вы, Яков Моисеевич, я придумать не смог, да и не искал, как только понял, что вы-то мне и нужны.

      - Хорошо, я могу глянуть, что там накопали эти ваши хакеры. Но какой мой гешефт в этом деле? Для меня должно быть интересно, а пока мне скучно.

      - Я понимаю. Но самый цимис в том, что вам станет весело, когда вы посмотрите в документы.

      - Хорошо, ты меня заинтриговал, давай сюда свои бумаги, - Натанзон перешел на «ты», Семён возликовал, потому что это означало укорочение дистанции, и его приняли всерьёз, заинтересовались по-настоящему.

      Сёма открыл свой черный кейс и извлёк две папки. Натанзон достал свои очки для чтения и важно возложил их на длинный горбатый нос поближе к кончику, чтобы поверх них видеть происходящее, а через стекла очков только читать, и углубился в бумаги.

      По мере продвижения в чтении и пролистывании документов лицо старого еврея становилось всё более заинтересованным. Он листал их вперед и назад, откладывал в сторону, сравнивал какие-то цифры, цокал языком, и тёр пальцами кончик своего носа в сильном возбуждении.

      - Вот шлимазлы! – отбросил он бумаги на стол и сам откинулся на спинку стула. – Этот исполнительный директор полный поц! Как же можно так вести дела? Не, вы мне скажите, кто йих учил? А?

      Семён улыбался как сытый кот, который только что съел пойманную мышь.

      - И ты был прав, мой мальчик! Ой, ты был прав сто раз! Мне даже не требуется за это денег! Что деньги? Я берусь довести это дело до суда. Я таки за даром буду делать эту работу, но получу в результате такой гешефт, что поделюсь со всеми вами по чести и совести.

      - Вот, я же знал, что вы разберётесь в этих фактах лучше меня.

      - Ты принёс мне подарок на голубой каёмочке, Семён, и ты даже не представляешь себе, какие люди тебе в результате будут благодарны! Всё. Я забрал твои бумаги.

      - А электронные носители нужны?

      - Ох, конечно! Давай сюда, вот так, - Натанзон радостно упрятал все документы в свой коричневый портфельчик. – Только вот что. Ты должен будешь убрать девушку на время, которое я тебе скажу. Иначе она тоже пострадает.

      - Я это понимаю, даже договорился с Олегом на этот счёт. Он увезет её куда-нибудь в теплые края. Думаю, двух недель будет вполне достаточно. Я прав?

      - Ой, ты умный человек, ты всё правильно понял. Не страшно на меня положиться? Я ведь тебе гарантий не дал…

      - Нет, не страшно, - улыбнулся Семён, - я не плохой психолог, вижу, что вы заинтересованы вполне искренне. Поверьте, Яков Моисеевич, ложь от правды я отличаю легко и непринужденно. Натренирован в спецслужбах.

      - Хорошо, жди звонка, только ты мне свой мобильный номер запиши тут, ты ж звонил с города, - Натанзон протянул Семёну свою записную книжку, раскрытую на букве «с», и тот нарисовал цифры и своё полное имя и должность. – Вот и чудесно. Мальчики! Миша! Счет принеси!

      Расплатились теперь уже деловые партнеры каждый за себя, как и принято теперь в этих кругах, на западный манер. Пожали руки и разошлись. Семёна снова провожал один из служащих ресторана, потому что в самостоятельном походе даже опытный следопыт мог бы заблудиться в сложных коридорах и переходах, ведущих к выходу в фойе ресторана, где сидел дежурный.

      - Приятно ли провели время? – любезно поинтересовался он, вскочив с места и решительно распахивая перед гостем дверь.

      - Да, вполне. Благодарю, - ответил на любезность халдея Семён и удалился.


Глава 24.


      Море не было черным, вода была темно-серого, немного синеватого и зеленоватого цвета, зато пенные барашки были изумительно белыми и весело бежали к ногам, чтобы потом ускакать обратно в море. Блеск волн, отражающих солнечные лучи полудня, слепил глаза, и Веронике приходилось прищуриваться, чтобы смотреть на эту красоту.

      Было ветрено, но тепло, даже очень тепло для середины февраля. И только холодный ветер заставлял кутаться в теплую куртку привыкшую к теплу квартиры девушку. Её волосы струились на ветру коричневым шелком, глаза сверкали от восторга. Вика никак не могла поверить, что она видит море, Черное море, что она здесь вместе с любимым мужчиной, что ей, наконец-то, никто не указывает, что делать, не угрожает расправой за ослушание и не унижает её просто по праву сильного.

      А ещё перед морем был самолёт! Большая и сильная птица стального цвета, очень красивая, совершенной формы со стремительно острыми крыльями перенесла их через огромное расстояние за какой-то миг. Вике показалось, что они только-только успели взлететь, как уже объявили о посадке в Сухуме, а ведь прошло почти два часа.

      Прибыв в столицу Абхазии, Олег сразу позвонил одному из своих друзей по байкерскому клубу, чтобы сообщить, что они уже едут к нему, как и договаривались, погостить недели две или три, как получится. Айтар Айба и его семейство уже были готовы и ждали их чуть ли не за накрытым к празднику столом.

      Семейство Айба, где после смерти отца Арута главным стал старший сын Айтар, друг Олега, было по меркам абхазцев довольно небольшим: Мрана, мать Айтара, самая почитаемая женщина в доме, две сестры Зимана и Наала и младший брат Теймур, про которого Айтар шутя говорил, что он скорее ртуть, чем железо, что означает его имя.

      Расселив гостей в большом доме, Мрана позвала всех к столу. Чествовали вновь прибывших, поднимали тосты за знакомство и за здоровье. Пилось вино легко, а под обильную еду не ощущалось его коварство до тех пор, пока гости не попытались встать из-за стола. Ноги едва держали Вику, а Олег был не способен проводить девушку в её комнату. Вероника настояла, чтобы их поселили в разных комнатах, чем сразу же вызвала уважение всех женщин в доме и почтение мужчин. Поэтому наверх, в комнату, Вику провожал сам Айтар.

      И вот на следующий день, выспавшись и позавтракав, а без еды Мрана не выпустила бы их даже во двор, Вика и Олег ушли гулять на побережье моря. Всё было не знакомо для Вики, всё было новое и неизведанное, непонятное и притягательное. Широта открытого пространства пьянила не хуже вчерашнего вина, ветер поил её своей страстью, а море, украсившееся бурунами пены, напомнившими Веронике гирлянды ромашек или пух одуванчиков, играло у её ног, дразнило и отступало, пугало и снова убегало, старалось дотянуться до ног девушки и снова отходило, склонив в уважении свою пенную голову.

      - Вик, ты ведь впервые на море. Как тебе нравится здесь? – Олег спросил на всякий случай, чтобы хоть о чем-то поговорить, потому что Вика молчала всё это время. Он видел, что ей всё нравится, видел её восторг и трепет, но хотел вывести из молитвенного молчания.

      - Да, мне всё впервые! Я же живу как отшельница. Только городская отшельница и послушница, подай-принеси и приготовь-помой, никто с меня этих обязанностей не снимал уже лет… А я и не помню, сколько лет я у плиты стою и в магазины хожу. Наверное, это я стала делать сразу, как только научилась ходить и читать-считать. Другой жизни у меня не было никогда. Даже летом я всегда оставалась в городе. Дачи у нас нет и не было. Я слышала, что других детей отправляли в лагеря и на съемные дачи, но мама всегда говорила, что это всё очень дорого. А на меня и так были всегда большие затраты.

      Девушка замолчала из-за нахлынувшего вновь чувства вины. Она с трудом согласилась на поездку, потому что не хотела врать Зое, которой пришлось сказать, что она едет на врачебную практику в Сухум, где будет изучать принципы курортолечения в одном из восстановленных после распада Союза крутых санаториев.

      Олег так и не решился сказать Вике истинную причину их поездки. Он заявил, что её изношенные нервы срочно нуждаются в отдыхе, когда она после каникул пришла в больницу с темными кругами под глазами и осунувшаяся как яростная анорексичка. Олег объявил, что не хочет слышать никаких возражений, что уже всё решено, а вещи они купят по дороге, заедут в торговый центр и купят.

      Деньги на поездку выделили Игорь и Леонид, как старшие брат и друг, а Семён сообщил, что не возьмет за расследование денег с Олега, а оплатит работу сотрудников ЧОПа сам, из своих резервов. Что случилось с Вселенной, Олег понять не мог, но происходящее его радовало несказанно, потому что кредит за мотоцикл еще висел на нем почти неподъемным грузом.

      - А меня возили на море чуть ли не всё детство. То бабуля ехала с нами, то мама Тома, то в лагерь ездили, но это мы уже подросшие были.

      - А про кого ты говоришь «мы»? – о наличии родного брата Вероника не знала, как-то не пришлось говорить на такие личные темы.

      - Ой, да ты же ничего про меня и не знаешь! – спохватился Олег. – У меня есть старший брат, Игорь, ему уже тридцать два года и у него есть крошечная дочка. В прошлом году его жена Марина родила Санюшку, ну, Александра, конечно, но дома мы её ласково называем Санюшкой. Она уже так лихо ползает! Фиг догонишь! Помнишь мультик про Тома и Джерри, там Том остался за малышом присматривать?

      - Олег, я должна сразу извиниться перед тобой… Я росла в очень аскетичной атмосфере, и общепризнанных радостей жизни типа мультиков, походов в кино, да просто посиделок с подругами у меня не было. Подруга у меня одна единственная… Кстати, я всё хотела тебя спросить, а откуда ты знаешь про мою Динку? Каким образом вы могли познакомиться?

      - Да будет тебе известно, девушка из высокой башни, спасенная мною в неравном бою с драконом, что Москва всегда была и останется огромной деревней, где все всех знают через кого-то третьего или пятого, на худой конец, десятого встречного. Так вооот. Дина, твоя Дина, невеста моего друга Леонида Комиссарова, с которым мы постоянно рассекаем на байках по нашей родной деревне Нерезиновке.

      - Ух, ты! Вот никак не ожидала! – удивилась Вика, от чего глаза её стали огромными и круглыми, как спелые вишни. – И её жених вас познакомил? Да?

      - Конечно, познакомил. Однажды он позвал меня в гости к своей подруге и познакомил нас, а потом… - тут Олег засомневался, стоит ли признаваться, что видел рисунки со своим изображением так давно, но Вероника сама всё поняла.

      - Так вот, значит, что… Они тебе их показали, - Вика не стала даже уточнять, будучи уверена, что Олег понимает, о чем речь, и не ошиблась.

      - Да. Я сначала подумал, что это рисовал Лео. Ну, знаешь, он такой трогательный, в смысле всех любит трогать, и я тогда думал, что он как минимум бисексуал, что его ко мне почему-то тянет, хотя я-то никак не гомо и не би. А они рассмеялись надо мной и рассказали, что это твои рисунки. Я аж дар речи потерял!

      Вика шла молча, периодически поддавая мыском ботинка гальку покрупнее, которая выделялась на песке и была удобной для такого обращения с собой.

      - Я тогда же сделал фотографии на мобильник. Ты не представляешь, как много значили для меня эти твои рисунки! Ты же скрытная, как белорусские партизаны! Из тебя же даже слова не вытянешь иногда, а уж рассказать о себе – это просьба совсем из ряда вон выходящая! Зато твои рисунки всё сказали за тебя. А заодно и расставили знаки препинания в моих мыслях и чувствах.

      - А если бы их не было, если бы ты не видел этих рисунков, ты бы полюбил меня? – она снова ждала удара под дых от злодейки судьбы. Вике было очень трудно говорить эти слова, поэтому голос звучал глухо, а шум волн его почти заглушал, но Олег всё расслышал.

      - Я полюбил тебя ещё до того, как увидел твои рисунки. Я просто очень обрадовался, что мои чувства взаимны, и что молчунья Вика, которая мне так этих слов и не сказала до сих пор, тоже любит меня, - Олег улыбнулся и привлёк девушку к себе, крепко обняв.

      Поцелуй длился и длился. Шумели волны, дул ветер, и огонь где-то горел, наверное, земля плыла под ними куда-то в свой открытый космос. Но здесь горел огонь двух сердец, его разжигала страсть и нежность, молодость и желание жить и быть счастливыми.

      Жить счастливо! Жить полноценно. Такие простые желания… Любить и быть любимыми, дружить, быть понятыми и понимать друг друга. Согревать друг друга в непогоду, не важно, непогода на улице или в душе. Сочувствовать самому и получать такое же сочувствие от любимого человека. Заботиться и получать такое же внимание и заботу. Делать вместе дела и отдыхать тоже вместе. Интересоваться одними и теми же вещами, восхищаться прекрасным, сходно воспринимая это прекрасное, увлекаться чем-то особенным, а потом понимать, что это интересно и для любимого человека.

      Там, на берегу, Вика дала себе слово, что если у них с Олегом всё будет очень-очень серьёзно, то она тоже сядет на байк, научится им управлять, сдаст экзамены на права, и обязательно будет рассекать рядом с ним по улицам и магистралям. Чтобы быть одной сатаной с ним – она так себе и сформулировала: «одной сатаной!» И понадеялась, что её персональный Творец поймет её и простит, и будет всё так же ей помогать. Ведь это Он сделал так, что её молитвенная просьба исполнилась, Он сделал её счастливой рядом с Олегом, любимым мужчиной! Всё так, как она просила! Даже ещё лучше.

      - Ой, а что это? – задрав голову, Вероника изучала огромное высокое дерево с довольно толстым стволом.

      - Это мимоза, - улыбнулся Олег, - точнее это акация серебристая, а мимозой её называют в миру, а ещё её называют стыдливой, потому что она очень не любит прикосновения к своим листьям. Видишь, они сейчас расправленные, как у рябины, а если к ним прикоснуться, то она их свернёт. Вот почему в букетах все листочки имеют складочку посередине.

      - Ух, ты-ы-ы! Я думала, что мимоза на кустиках растет. Ну, типа хризантем. А это де-ре-во-о-о-о! Огромное-то какое! А запах какой! Это нам повезло, что она цветёт! А летом такого не увидеть?! – и Вика запрыгала на месте от переполняющих её чувств, от удивления и восторга.

      - Да, она отцветает уже в мае, и летом этого нет, зато есть другие цветы и кусты, и солнце, и фрукты, и вода в море становится теплой как парное молоко, - Олег ухватил Вику на руки и закружил.

      Мир полетел куда-то, Вика откинула голову, и волосы разметались по ветру шоколадными волнами удовольствия. Она смеялась. Олег был счастлив. Улыбка тогда, а теперь смех. Как будто звенели серебряные колокольчики, заливисто и бесшабашно.


***

      Две недели пролетели как один миг. За это время, несмотря на постоянные прогулки, поездки на экскурсии и походы в кино и по магазинам, даже несмотря на плавание в местном бассейне, на полноценном питании матушки Мраны Вика слегка поправилась и, как следствие, заметно похорошела. Олег не сводил с неё глаз и старался обнять и поцеловать при любом удобном и не очень случае. Комнаты их так и остались на разных этажах большого дома Айба, да Олег и не покушался на девичью честь Вероники, но вот от поцелуев он не мог отказаться, а Вика и не противилась, вкладывая в них всю свою страсть без остатка.

      Мрана привлекала к работе на кухне своих дочерей, но Вика тоже как-то раз в самом начале попросилась помогать, и её тоже пустили на кухню. А за столом Мрана даже подняла свой первый тост за умелые и талантливые руки их гостьи, выражая полный восторг способностям Вероники как хозяйки в кухне.

      Айтар выразительно посмотрел на друга, а Олег утвердительно кивнул так, что стало абсолютно понятно, что девушка долго не проходит без обручального колечка. За это и Айтар, и Теймур зауважали Олега ещё больше.

      А сестры Зимана и Наала теперь смотрели на Вику с уважением и немного завистью, ведь у них ещё пока не было женихов. Зато у Вероники мало того, что жених был, и он был правильным даже по понятиям их старшего брата, но её жених был ещё и красив как Аполлон, сошедший с картин художников эпохи Возрождения. Обе девушки не сводили с Олега глаз, когда он находился в гостиной или столовой.

      На зимние озера ездили всей молодежной компанией, дома осталась только Мрана, которую приглашали, но она отказалась, поворчав, что не по статусу пожилой женщине в молодежной компании быть. Рица и Голубое для местных были давно знакомыми местами, а вот Вероника даже представить себе не могла, что бывает в мире такая красота. Оказалось, что озер она тоже никогда не видела, по телевизору и на картинках не считается.

      Потом Олег с Вероникой уже самостоятельно съездили на экскурсию в Новоафонский монастырь и Новоафонские пещеры и водопад, посетили храм в Пицунде, благо Абхазия не самая огромная страна и можно везде доехать довольно быстро.

      Потом съездили в Илор в церковь Святого Георгия, которая Веронике понравился только снаружи, а внутри было как всегда через чур помпезно, красиво, конечно, но уж слишком много вычурного золота. А на службу Вика оставаться отказалась категорически, удивив Олега, который никогда не был фанатом православия, да и религий вообще, но такой бурной реакции от своей спутницы никак не ожидал.

      По дороге домой Вероника рассказала другу, как она видит веру в бога, что это значит для неё лично, и что пока молитвы её чудесным образом воплощались в жизнь. А Олег, спокойно выслушав её откровения, признался, что сам вообще не очень задумывается на эти темы. Как сын и внук практикующих врачей, он одно время был уверен, что теория Дарвина и есть истина.

      Но потом, когда сам стал обучаться искусству врачевания и открывать для себя тонкости строения человеческого тела, мудрости природы, которая всё так устроила, Олег стал сомневаться, что жизнь могла самозародиться где-то в глубинах Марианской впадины. И постепенно он и сам пришел к выводу, что бог – не бог, а кто-то высший или что-то высшее существует и руководит всем миром, как директор или хозяин что ли.

      Пусть Вика называет это нечто Творцом, он, Олег, согласен принять такую терминологию, потому что она не противоречит и его мироощущению. И Вероника была счастлива, что в кои-то веки её не подняли на смех, не обидели, а поняли и даже согласились с ней. Это было невероятное для Вики ощущение! Полет и парение! Это было счастье.


Глава 25.


      Дверь в кабинет главного бухгалтера распахнулась без стука. Зоя оторвалась от бумаг и обомлела – в кабинет молча заходили люди в черной армейской форме, бронежилетах, балаклавах с прорезями для глаз и рта, и с автоматами наперевес. Человек восемь, что для небольшого пространства было очень много. Последним в дверь вошел низенький пожилой человек в невзрачном сером костюмчике и фетровой шляпе не по сезону. Этот человек окинул кабинет быстрым острым, как бритва взглядом, замечая каждую мелочь. Зое этот взгляд серых льдистых глаз показался одновременно и рентгеном, просвечивающим все ящики и закрытые шкафы, и фотоаппаратом, бесстрастно фиксирующим всё увиденное.

      - Здравствуйте, Зоя Федоровна, - человек в сером костюме снял шляпу и положил её на край стола главбуха, уселся без приглашения на стул перед этим столом и продолжил, - меня зовут Дмитрий Сергеевич Петров, я следователь прокуратуры. Я действую здесь в рамках возбужденного дела по факту крупного мошенничества. Вот постановление на обыски и изъятие всех информационных носителей, включая компьютерную технику, отдельные накопители информации и всю бумажную документацию.

      Поднявшаяся было из кресла, Зоя рухнула в него, как подкошенная, ноги не держали, её всю мелко трясло, сказать она не смогла ни слова, только кивнула в знак согласия. И начался обыск.

      Люди в черной форме действовали тихо и молча. Казалось, что им этот следователь отдает приказы мысленно, телепатически, а черные работали как киборги, четко, не отвлекаясь, монотонно вычищая все подряд шкафы от папок и складывая их в специально для этого принесенные картонные коробки.

      Это нереальное действо длилось уже минут десять, когда Зоя поняла, что ещё немного и она описается, сделает лужу как маленький щенок. На стресс её сердце ответило таким сердцебиением, что невольно выгнало через почки дополнительную порцию жидкости. Это распирающее ощущение внизу живота вернуло Зою к реальности.

      - Простите, можно мне выйти в туалет? – следователь приподнял бровь, и от мерно работающих киборгов отделился один и застыл в дверях в ожидании женщины.

      - Понимаете, Зоя Федоровна, у меня есть постановление не только на обыск, но и на ваше задержание. Поэтому в туалет вы пойдёте в сопровождении этого милого человека. Подслушивать и подсматривать он, конечно, не станет, но проверит кабинку перед вами и, соответственно, после вашего выхода. Слушайтесь его указаний, и всё будет тихо и мирно. Если вы задумаете бежать, то вам это просто не удастся. Поэтому сразу выбросьте глупые мысли из вашей прелестной головы. Вы ведь умная женщина? Во-о-от. Умная. Можете идти.

      Зоя встала, покачнулась, и на негнущихся ногах пошла к двери, где стоял черный «киборг», глядя как будто бы в пространство перед собой и в то же время не глядя никуда. Как это получалось у него, Зоя так и не поняла, но ей стало по-настоящему страшно. У неё застучали от страха зубы – это начался тремор жевательных мышц, как иногда бывает, если слишком сильно нервничать. Собрав всё своё мужество, Зоя проскочила в коридор, и собралась было уже идти в направлении туалета, как путь её преградили дулом автомата.

      Оказалось, что в соседнем, директорском, кабинете тоже проводился обыск, тоже аккуратные люди в черном упаковывали папки с деловыми бумагами и уносили их вниз по лестнице. В этот момент как раз вышел один из них с большой запечатанной и опломбированной коробкой и должен был пройти мимо кабинета главбуха. Зоя отпрянула от холодного и страшного металла и окаменела, превратившись в памятник имени себя. Человек в черном дождался, когда другой, с коробкой, удалился на достаточное расстояние, убрал автомат вниз и неожиданно мягко подтолкнул Зою в спину, побуждая идти, куда она собиралась.


      В голове у Зои с лихорадочной скоростью закрутились мысли. Если нагрянули с обыском не только к ней, это значит, что и Валентин тоже в беде, значит, его надо предупредить, чтобы не совался на работу. Обещали, что в туалете этот монстр в черном подслушивать и подглядывать не будет, но для верности Зоя включила воду в раковине, когда осталась в помещении одна. «Киборг» встал на страже у дверей. Кабинеты администрации находились на втором этаже, так что даже если бы в туалете было окно, Зоя не стала бы в него прыгать.

      Но окна там не было. Зато был Зоин телефон. Как же хорошо, что она привыкла держать мобильник в кармане брюк! Быстро набрав номер Валентина, она, не здороваясь, обрисовала ему ситуацию.


      - Дура! За каким хреном ты мне звонишь? А если они прослушивают твой телефон? Ты хочешь меня утянуть за собой на нары? – Валентин орал так, что Зое пришлось отодвинуть аппарат от уха, чтобы не оглохнуть. – Забудь этот номер! Я выкидываю эту симку! Забудь вообще моё имя! Забудь, что я существую на свете! И попробуй только втянуть меня в эту пакость! Нет меня! Ясно? И не было никогда!

      В трубке раздались короткие гудки, а в дверь настойчиво постучали. Зоя быстро спрятала телефон обратно в карман, ещё не до конца осознавая, что же произошло. Потом она плеснула себе воды в лицо, отерла бумажным полотенцем и вышла из туалета.

      Конвойный проводил главбуха в её кабинет и снова принялся упаковывать вещи. Теперь они паковали её книги и даже посуду из буфетного отделения. Зачем это понадобилось, Зоя не понимала, но на всякий случай не спрашивала. До её сознания, наконец, дошло, что её любимый Валик свалил в неизвестном направлении, бросив её разбираться со всем в одиночестве, да ещё и запретил рассказывать о его роли в схеме их маленького бизнеса.

      - Одевайтесь, Зоя Федоровна, собирайтесь. Вы едите с нами. Дальнейшую вашу судьбу будет решать суд, - серый следователь и говорил каким-то серым голосом, тихо и без выражения, как будто он уже так устал, что не хотел напрягаться.

      - А можно я дочке хотя бы сообщу, что я не буду дома? – внезапно Зоя подумала, что у Вероники, когда она вернётся из своей поездки, хватит ума расстроиться, что матери нет дома и начать искать её по всем телефонам и адресам, в больницах и моргах.

      - Не беспокойтесь, мы ей сообщим сами, - таким же безразлично-вежливым голосом ответил следователь. И на запястьях Зои защелкнулись наручники, обжигая горячую кожу своим металлическим холодом.


***

      В то же самое время, когда группа сотрудников ОМОНа входила в кабинет Зои Ляпишевой, другая группа бойцов начинала обыск в офисе головной компании ритейлерской сети с выемкой всех документов и электронных носителей. На все свои действия и обвинения в произволе и рейдерском захвате сотрудники правоохранительных органов имели предписания судебных органов. Начальство повозмущалось и затихло. В конце концов, об их аресте речь пока не заходила, а каждый привык держаться за свои собственные штаны и оберегать свою родную задницу.

      После того, как все документы и системные блоки компьютеров были упакованы и опломбированы, группа следователей провела беглые допросы сотрудников, а с начальством побеседовали более детально. Интересовал следаков один из директоров, точнее исполнительных директоров сети, Валентин Геннадьевич Евдокимов. Кому он непосредственно подчинялся, что было в его компетенции, как работал, выполнял ли план продаж, на каком счету был, с кем дружил, любил ли выпить в компании. В общем, их интересовало абсолютно всё, что касалось личности Валентина.

      Непосредственный начальник Валентина краснел и бледнел попеременно, одышливо отвечал на вопросы и яростно тряс головой, мотая всеми своими подбородками. При вдохе на животе этого начальника расходились полы рубашки, и между пуговками ткань натягивалась как парус, и плыл этот жирный «кораблик», плыл, стараясь всеми силами отгородиться от махинаций Евдокимова и Ляпишевой.

      И когда уже ему показалось, что всё пропало, что эта парочка уже утянула его на дно до скончания срока по будущему приговору суда, вдруг выяснилось, что Валентин исчез, и никто не может его найти ни дома, ни на работе. Он не покупал на своё имя билетов, его машина стоит около его квартиры, а в этой самой квартире в полном составе лежат его вещи и документы. Но следователи в таких ситуациях только глубоко вздыхают от огорчения, и объявляют подозрительную персону в розыск. Фото этой персоны с этого момента появляется даже у каждого постового ГАИшника, а не только на «доске почета» рядом с отделением полиции под заголовком «Разыскиваются».


Глава 26.


      За студенческой справкой, оправдывающей отсутствие ординатора Ляпишевой на учебе и работе, Веронике пришлось ехать в Центр материнства и детства, где работала Ярина Игоревна Якушина, жена Семёна, который встретил их с Олегом в аэропорту и отвез домой.

      - Привет, дорогая, - ответил Олег и плюхнулся сходу на кушетку, стоявшую у стены.

      - Здравствуйте, - эхом повторила Вика и осталась стоять посреди кабинета, сомневаясь, что надо следовать примеру друга.

      - Здравствуйте, ребята, проходите, - приветствовала доктор глубоким грудным голосом, слегка растягивая слова так, что получалось нечто вроде мёда вместо слов, её голос обволакивал, и Вероника сразу успокоилась и расслабилась. – Рассаживайтесь, где места найдёте, только в кресло не залезайте, пожалуйста, там почти стерильная зона – это свято.

      Ярина оказалась милой пышечкой с непослушными рыжими кудряшками и конопушками на носу и щеках. Чем-то она напомнила Вике её подругу Дину, хотя Динка скорее была суховата, а Яра, как она попросила себя называть, была из той породы женщин, которых хочется потрогать, погладить, прижаться к её мягкому плечу.

      Даже Вике захотелось того же, и она подумала, что хорошо было бы с ней подружиться просто для того, чтобы иногда иметь возможность побыть в её уютной ауре. После отдыха на море Вика не гнала от себя даже самые странные для себя мысли. Раньше она ни о какой дружбе даже не подумала - кто захочет дружить с ней, с гадким утенком? А теперь она и сама себе не удивилась, а просто отметила для себя, что за какие-то две недели смогла так здорово измениться.

      - Справка готова, но мне всё-таки придется устроить полноценный осмотр пациентки, чтобы в карте маячила картинка УЗИ органов малого таза. Вика, ты как? Позволишь мне себя осмотреть? Мы выгоним Олега и ничего ему не расскажем никогда. Хорошо?

      Еще никогда у Вики не спрашивали согласия на такую процедуру, да и вообще на что бы то ни было, поэтому она кивнула в знак согласия.

      - Ну, ладно, девчата, развлекайтесь, я пойду на улицу – не толкаться же мне в коридоре среди круглобоких дамочек с туманным взглядом внутрь своих пространств. Пойду дышать воздухом. Только вы тут не очень долго, а то я там передышу совсем, еще чего доброго. Пока-пока, передавай привет Семёну.

      - Хорошо, гуляй, Олежек, пока-пока. Я не сильно задержу твою подругу, - улыбка Яры была задорной и весёлой, и настроение Вероники тоже как-то незаметно для неё самой поднялось.

      Ей стало хорошо и весело. Только немного напрягало обстоятельство, что дома она не застала мать. Но Зоя частенько не предупреждала дочь, что уезжает куда-то на несколько дней, даже записки не оставляла.

      - Итак, придется ответить на несколько протокольных вопросов, я запишу всё в карту и потом уже посмотрю тебя руками и в зеркалах, - начала было Ярина.

      - Яра… Не надо в зеркалах… - Вика неожиданно поняла, что она стесняется признаться. – Я никогда не была с мужчиной…

      - Ничего страшного, я тебя посмотрю через прямую кишку, так всегда осматривают девочек и девушек, - успокоила доктор разрумянившуюся от переживаний девушку.

      «Надо же! – удивилась про себя Яра. – Наш Олег оказался таким скромником, что за целых две недели не стал её первым мужчиной?! Что это с ним случилось? Такого я в истории его жизни не припомню совсем. Обычно он затаскивает девиц к себе в койку если не в первые сутки, то на второй день уже точно». Но виду доктор не подала, и своё удивление никак не показала.

      Вопросы оказались действительно простыми, и Вика ответила на них без проблем, осмотр Ярина проводила очень бережно, даже интимно-нежно, как определила сама врач, а УЗИ делалось из того же доступа, что и ручной осмотр. В общем, обследование со всех сторон патологии не выявило, что порадовало обеих женщин.

      Попрощавшись с Яриной, Вика выпорхнула из дверей медцентра сразу в объятия любимого, и они поехали теперь за его справкой и больничным листом в другой медцентр, где работали старшие Лодыгины, точнее раньше-то работали и отец, и мать, а теперь только отец. Мать Олега, пользуясь старыми связями, договорилась со своей подругой терапевтом, и та заранее, то есть в положенные сроки, открыла на его имя листок нетрудоспособности по диагнозу ОРВИ, который на бумаге плавно осложнился острым бронхитом, а теперь уже там же на бумаге был купирован и этот внезапный бронхит. Олегу оставалось пройти для галочки флюорографию и забрать документы.

      Оставив Вику ждать на диванчике перед кабинетом, Олег скрылся за дверью. Мимо девушки проходили разные люди, в том числе и люди в медицинских халатах и хирургических костюмах. Пациенты не интересовались ничем посторонним, были либо погружены в себя, либо озирались по сторонам в поисках нужного кабинета, а медики буквально пролетали мимо на таких скоростях, что Вика даже не успевала их разглядеть.

      Только один пожилой врач в костюме небесно-голубого цвета в задумчивости стоял у окна, периодически поглядывая то на природу за стеклом, то на неподвижно сидящую под кабинетом терапевта девушку. Что-то странное сквозило в его взгляде, когда он рассматривал Вику, что-то такое пронзительное, чем-то напоминавшее ей взгляд любимого мужчины, что заставило сердце девушки забиться чаще. Но тут дверь кабинета выпустила на волю Олега, а этот странный худощавый дядька куда-то исчез, и Вероника забыла про него думать, переключив своё внимание на Олега.

      На учебу и работу им нужно было выходить только на следующий день, поэтому весь оставшийся день и вечер парочка посвятила походу в кино, а потом в боулинг, где Вика тоже ни разу в жизни не бывала.


***

      Вернувшись домой, Вика разобрала чемодан, бросила в корзину для грязного белья свои вещи, и удивилась, что маминых вещей было не так много, а вещей Валентина не было совсем. Это значило только то, что мужчина свалил в неизвестном направлении, а мамочка то ли подалась вместе с ним, то ли вдогонку за ним, но в любом случае Зои уже давно не было дома. Заглянув в спальню матери и открыв шкаф, Вика обнаружила отсутствие вещей Валика и здесь, а в ванной комнате не оказалось ни его зубной щетки, ни бритвы, ни мужского одеколона.

      Что же такое могло случиться, что они с Зоей расстались? Вероника терялась в догадках. Нет, она не собиралась спрашивать у матери, когда та заявится домой. Кстати, а когда и куда она из дома ушла, и когда собирается вернуться? Девушка терялась в догадках одна фантастичнее другой.
То ей казалось, что они с Валиком уехали куда-нибудь заграницу на постоянное место жительства, и он пообещал купить любовнице все-все новое, поэтому Зоя не взяла с собой вещей, ни любимые платья, ни шкатулку с цацками, ни даже флакон духов, которыми она так дорожила.

      Потом Вика решила, что мать пригласили в город Королёв, чтобы участвовать в экспериментальном полёте на Марс. Это когда несколько человек сами себя изолируют от мира и пытаются мирно сосуществовать максимально долгое время.

      Фантазии девушки были безграничными. Она представляла себе, что мать получила огромное наследство где-то в Америке, но чтобы иметь право им распоряжаться, она должна была всё бросить и уехать туда жить, отказаться от дочери, квартиры, любимого мужчины, выучить американский английский и категорически забыть русский язык.

      Ещё Вика не исключала версии, что живёт всё-таки в страшной сказке со счастливым концом. Поэтому заколдованную еще в детстве Зою теперь расколдовали, она оказалась королевой фей и улетела в тёплые края за тридевять земель в Тридесятое царство.

      Она могла бы придумать ещё много разных фантастических версий, например, про инопланетян или временных петель, или коллизий про изменившееся прошлое, которое дало совсем другое будущее, где она уже не дочь Зои, а самой Зои вовсе и нет на свете. Но Вероника не теряла нити реальности и отдавала себе отчет в том, что факт отсутствия матери есть, а разумного этому объяснения у неё, Вики, нет.

      Промучившись ещё некоторое время, так никого и не дождавшись, Вика легла спать, ведь на следующий день рано утром нужно уже было приступать к работе и учебе.


***


      В больнице «выздоровевших» коллег ждали с нетерпением. Ещё бы! Кому хочется в течение целых двух недель работать с двойной нагрузкой и смотреть чужую палату в дополнение к своим пациентам.

      Не успел Глеб Холоневский, староста группы первогодок, прикрепить Викину справку в журнал учета посещений, как листок из его рук выхватила Ева и стала внимательно разглядывать.

      - Интересно! Даже очень интересно! Невероятно любопытно! Господа! – Ева обвела театральным жестом ординаторскую. – Наша принцесса Недотрога лечилась в гинекологии. А может быть ты уже беременна и скрываешь от нас сей факт? А? Что скажешь?

      Надо признаться, что Вероника была готова к такому повороту событий, поэтому не растерялась, а улыбнулась бывшей сопернице.

      - Нет, увы, я не беременна. Я лечила всего лишь банальный аднексит. Просто у меня чудесный гинеколог, и она меня держала дома до полного выздоровления. Холодно, говорит, шастать на работу по такой промозглой погоде.

      На этом инцидент со справкой был исчерпан. Воспаление придатков встречается чуть ли не у каждой первой женщины, а у каждой второй он имеется в обязательном порядке, у самой Евы тоже был этот недуг, и обсуждать его было не интересно.

      - Нда, не айс тебе с таким диагнозом жить, - поёрничала Ева.

      - Ну, ты же как-то живёшь, вот и у меня всё получится, - завершила диалог Вероника.

      Причина отсутствия Олега вообще не волновала никого. Больничный лист он сдал начальству, справка на кафедру, и всё стихло, войдя в обычный бешеный ритм.


Глава 27.


      Прошла неделя. Потом Веронику всё-таки вызвали в прокуратуру к следователю. Ошарашенная, она рисовала себе самые мрачные картины, и почти не ошиблась в своих предположениях. Теперь уже никакой фантастики придумать не получалось. Следователь так и сказал:

      - Ваша мать была мозговым центром преступной группировки, занимающейся крупным мошенничеством. Она задумала и претворила в жизнь экономическое преступление, из-за которого пострадали не только простые граждане, но и всё государство в целом!

      Во, как! Просто с ума сойти, какая она страшная преступница. Поэтому её обязательно осудят и посадят в настоящую каменную тюрьму. И надолго посадят. Но пока ещё суда не было, он может устроить им с матерью свидание. Тот факт, что будет скрыто вестись видеозапись их общения, следователь благоразумно скрыл, потому что в документах дела эта встреча будет именоваться очной ставкой, а не простым свиданием.

      И проводиться она будет не из благотворительности, о которой подумала наивная Вика, а чтобы она или Зоя сболтнули что-нибудь интересное для следствия, например, про Валентина Евдокимова, который скрылся от следствия и залёг на дно. А пока она сообщила только те факты, что уже были известны следствию, о том, что Евдокимов был сожителем старшей Ляпишевой. Но должна же была эта девица слышать хотя бы обрывки их разговоров. И незачем ей пока знать, что она имеет право не свидетельствовать против своей матери. Не знает своих прав? Это её трудности, а следователь не обязан проводить ликбез каждой глупой девице.

      - Скажите, а что я могу передать ей из вещей и еды? – спросила Вероника, но следователь отреагировал не так, как предполагала девушка, а как-то странно.

      Он встал, вышел из-за стола, подошел к ней вплотную и навис над ней, сидящей на неудобном шатком деревянном стуле. Покачиваясь вперед-назад, он нехорошо улыбался, криво так, что Вике сразу захотелось сжаться в комок и исчезнуть совсем и навсегда.

      - Вашей маме уже ничего не поможет, - зловещим шепотом сообщил следователь, излишне четко произнося каждое слово, - передачи в СИЗО подследственным категорически запрещены. Вы ни-че-го не можете ей передать. С воли. И даже не пытайтесь. Сделаете ей только хуже. Это Ходарковский мог отмазаться от установленных порядков, а у вас, милочка, кишка тонка такие баблосы отстёгивать.

      Молчание свидетельницы следователь счел согласием и отошел от неё к зарешеченному окну. Постоял покачиваясь теперь там, пялясь в окно, но, явно, не рассматривая вид за окном, а обдумывая какие-то свои проблемы.

      - Ждите вызова на свидание, деточка, - заключил он, - придёте к мамочке, повидаетесь, поговорите, отведёте душу, и вам обеим полегчает. Так всегда бывает. Поверьте мне. Но отсидеть ей придётся не мало, лет десять, не меньше. У нас в стране, если украл миллионы, то сажают на лет на пять, если украл миллиарды – заключают под домашний арест, а украл сто рублей – сам дурак, будешь сидеть лет пятнадцать, причем от звонка до звонка, как говорится, будешь рога мочить.

      Выйдя от следователя, Вероника позвонила Олегу и попросила его приехать к ней домой. Она не могла себе представить, что же ей делать дальше, как жить и на что жить. Нужен был совет и поддержка любимого человека.
Когда Вика доехала до дома, Олег уже ждал её у подъезда. Они поднялись в квартиру.

      - Ты проходи, только вот еды у меня почти никакой нету, - предупредила Вероника, извиняющимся голосом.

- Не беда, я всё купил и принёс. Сейчас устроим маленький пир, - и Олег вытащил из рюкзака шуршащий пакет с разной снедью.

      Вероника автоматически взяла сумку, отнесла на кухню, и только уже разбирая принесённые продукты, удивилась такой прозорливости своего жениха. Откуда он мог знать, что в доме нет молока, масла, нет мяса и даже макарон. Вроде бы он купил самые простые продукты, но почему он выбрал именно этот набор? И ещё… Олег не спросил, когда придёт с работы мать. Он просто зашёл в её квартиру, как будто зная, что Зоя не придёт.

      - Представляешь, Олег, меня вызывал следователь прокуратуры на допрос в качестве свидетеля.

      - Зачем ты-то им понадобилась? – нахмурился друг. – Что ты им можешь рассказать, если ты не в курсе дел матери, а тем более этого её ухажёра.

      - А его так и не поймали, прикинь, - и снова что-то резануло не то в его словах.Ну, совсем не так он реагировал, как она предполагала. Олег должен был обнять её и удивляться произошедшей так неожиданно трагической перемене в жизни любимой девушки, невесты. Они же обручились? Да. Значит, невесты.

      - А вот это очень плохо. Теперь он залег на дно, и будет там сидеть не один год.

      Теперь Вероника испугалась, услышав от Олега те же слова, что говорил следователь.

      - Олег, только скажи мне честно… Обещаешь?

      - А когда я тебе врал?

      - Ты знал, что маму посадили в тюрьму? Ты поэтому меня увёз из страны? – в её глазах ещё жила надежда, что он не мог этого знать. Нет, нет, нет! Откуда? Это же экономическое преступление, мошенничество. Где экономика и где Олег? Он врач, хороший врач, но не сыщик, тем более не следователь какой-нибудь. Надежда была безумной, потому что всё говорило об обратном, да и Вика сама уже знала, что ответит друг. Друг? Пока не ответил, да, пока друг.

      - Вик, я всё знал заранее. Ты прости, но по-другому я тебя никогда не смог бы спасти от твоих «соседей» – Зои и Валика, - каждое слово обрубало по одной ниточке того крепкого стального каната, который уже связал её с любимым, с мечтой и счастьем. Каждое слово убивало её любовь. Вике казалось, что хуже не может быть уже ничего, а Олег продолжал. – Я сам и начал следить за ними, нанял сыщиков, а выявилось, что Зоя и Валентин крупные мошенники и негодяи.

      Дальше Вика уже ничего не слышала. Олег сказал ещё что-то, но девушка не реагировала на слова, на жесты, она плакала и кричала, какой он мерзавец. Как он посмел сломать всю её жизнь? Зачем он вообще вмешался? Кто его просил? У неё в жизни оставалась только мать, а он отнял у неё и этого родного человека, последнего, единственного родного человека! И ещё много разных слов, обидных и даже оскорбительных. Вероника припомнила Олегу и его отношения с Евой, и его приставания на новогоднем празднестве, и ещё какие-то мифические домогательства к ней во время их поездки на море.

      Она кричала и плакала, пока не впала в апатичное оцепенение. Тогда он отвел девушку в её комнату и уложил в постель, укрыв одеялом. Посидел молча с ней рядом, дождался, когда сон окончательно разгладил гневные складки между бровей любимой. Потом убрал всё на кухне и уехал к себе домой, закрыв дом, благо замок на входной двери срабатывал при простом закрывании.

      Он понял, что совершил катастрофическую ошибку. Вероника не должна была знать о его участии в расследовании. Но как он мог быть рядом с ней и скрывать это, Олег себе представить не мог. От врага, даже от просто чужого человека он мог скрыть всё, что угодно, врать на голубом глазу, водить за нос, долго и изящно выдавая желаемое за действительное. Но Вику он считал своей. Подругой. Любимой. Невестой. Он не смог бы ей врать всё равно. Ни при каких обстоятельствах он не мог бы утаить от неё правду. Да и не хотел Олег ей врать!

      Это означало только одно, что Олег не должен был вмешиваться, следить, взламывать сайты и счета, отдавать информацию дальше для расследования. То есть, оставить всё как было. Допустить, что рано или поздно этот козёл Валик изнасилует Веронику, как её мать Зою изнасиловал собственный отец!

      Отчаяние овладело сердцем горе-сыщика. Олег шел домой, не разбирая дороги, ходил кругами по узким улочкам Замоскворечья, чтобы хоть как-то успокоиться. Ему было плохо. И он сам в этом был виноват. В одном Вероника была абсолютно права – она не просила её избавлять от материнского гнёта и семейного насилия. Но Олег думал, что она просто не понимает всей тяжести своего положения, что это не любовь дочери, а стокгольмский синдром, когда жертва начинает сначала понимать и оправдывать, а потом и любить своего палача.

      Выросший в благополучии и любви, окруженный всегда искренней заботой всех своих родных и близких, Олег просто не мог себе представить, что возможно любить и такую мать как Зоя. Мать, ненавидящую свою дочь, мать, издевающуюся над своим ребенком, мать, превратившую жизнь дочери в один длинный поход по кругам Ада с призовыми пытками на каждом круге. А Вероника не знала иного счастья, чем молчащая мать, ведь молчит, значит, не ругает! А это уже счастье!

      Это не укладывалось у доктора в голове, но было единственной причиной, объяснявшей реакцию его любимой на сложившуюся ситуацию. Приходилось смириться с расставанием и жить дальше врозь. Других вариантов Вика ему не оставила.


Глава 28.


      В палате тюремной больнички было душно и воняло неотмытым старческим телом соседки. Зоя не могла уснуть из-за душащего её кашля. Зоины посемейники, ставшие за эти полгода действительно почти родными соседки по камере, только вчера добились, чтобы её осмотрел местный эскулап, фельдшер Тимофей Пантелеевич. Он-то и озаботился переводом Зои в больничку под присмотр докторов, «чтобы не накашляла нам тут беды эта доходяга».

      Сон не приходил, и Зоя волей-неволей вспоминала весь прошедший год, который провела в заключении. Самое страшное время было в начале срока, когда её только-только задержали и доставили в СИЗО.

      Ещё в её рабочем кабинете после того, как она собрала вещи в сумку, её сковали наручниками и под конвоем из двоих ОМОНовцев дотолкали до автозака, "заботливо" распахнувшего перед Зоей свои двери без окон.

      Дорога не заняла много времени, но Зоя так и не знала, куда её привезли. Автозак остановился и открыл двери, прозвучала команда на выход, и Зоя оказалась в помещении похожем на огромный бетонный гараж с двумя закрытыми металлическими воротами – перед машиной и позади неё. Как будто арку зачем-то закрыли воротами с обеих сторон, с въезда и с выезда. В серой бетонной стене этого «гаража» открылась дверь и оттуда вышли местные конвойные: две женщины и мужчина. Они переговорили с теми, что привезли Зою, передали какие-то бумаги и подтолкнули задержанную к новым провожатым. Потом ОМОНовцы лихо заскочили в кабину автозака и захлопнули дверцы.

      Пинок в спину отвлёк Зою от созерцания действа, её грубо развернули лицом к двери в стене и толкнули снова, побуждая идти вперед. Только после нескольких шагов в правильном направлении Зоя услышала зычный окрик охранницы: «Вперед-вперед! Шагай, не отставай!»

      В длинном узком коридоре было прохладно, древние лампы дневного света на высоком потолке горели через три на четвертую или ещё реже, это не давало как следует рассмотреть детали. Почти в конце коридора Зою остановили, поставили лицом к стене рядом с массивной железной дверью, выкрашенной в грязно-серый многослойный цвет – краска во многих местах облупилась, а через прогалины проступали более ранние слои покраски. Лязгнул замок, потом засов и заскрипели петли открываемой двери.

      Посреди небольшой камеры стоял стол и рядом с ним один стул. Стены были ещё более обшарпанными, чем дверь, зато вот тут освещение было настолько яростным, что Зоя зажмурилась в самый первый момент, так свет резанул по привыкшим уже к полумраку глазам.

      - Раздевайся! – приказала одна из конвойных и встала у двери. – Шмотки клади на стол.

      Вторая уселась на стул и стала щупать Зоино пальто, потом шапку, шарф, перчатки и так всё по очереди. Делала она это не спеша, тщательно и с удовольствием. Зоины вещи ей, очевидно, нравились, зато на саму женщину она поглядывала без симпатии. Когда вся верхняя одежда была снята и Зоя осталась в обычной одежде, брючном костюме и сапожках, охранница у двери потребовала продолжения стриптиза.

      - Раздеваться до трусов что ли? – удивилась Зоя.

      - Ты совсем дура или первоходка? – поинтересовалась охранница. Зоя тогда ещё не знала, что их называют вертухиями и вертухайками.

      - Да, я никогда раньше не бывала в такой ситуации, - простодушно призналась она.

      - Лады. Значит, ничего не знаешь, - вертухайка будто бы даже смягчилась. – Слушай меня сюда. Ты теперь никто и звать тебя никак. Уясни себе это раз и навсегда. По;няла? – и, дождавшись Зоиного ошеломленного кивка, продолжила. – Ты теперь зечка, статья 159, пункт 4 и 5 УК РФ. По;няла?

      Суровая громогласная тетка уже второй раз делала ударение на «о» в этом слове, из-за чего Зоя поморщилась и заработала свою первую оплеуху. Удар пришелся по щеке, можно было бы сказать, что это просто пощечина, но разбитая в кровь губа быстро распухла и болела.

      - Будешь ещё тут рожу кривить, не так отделаю. По;няла? – невозмутимо спросила тетка, и Зоя послушно кивнула. – Раздевайся дальше. Снимай всё. Это значит, совсем всё, догола, полностью. По;няла?

      И, кивнув еще раз, Зоя стала аккуратно снимать пиджак, потом блузку, сапожки, брюки… Но, дойдя до лифчика и трусов, остановилась. Вертухайка удивленно посмотрела на Зою, мол, чего-то не понятно, объяснить снова? Испугавшись новых побоев, Зоя сняла и нижнее бельё, а оставшись нагишом, попыталась руками хоть как-то прикрыть голую грудь.

      Та конвойная, что сидела за столом, взяла в руки Зоин лифчик и маленькие ножницы, надрезала по краям пару швов и ловко вытащила из него металлические косточки, которые держали форму чашечки. Зоя открыла рот, чтобы возмутиться, но наткнувшись на взгляд другой вертухайки, закрыла рот и смолчала, переживая это надругательство над её одеждой как личное оскорбление.

      - Повернись спиной, руки в стороны, ноги шире плеч, быстро!

      Зоя уже не думая встала в позу морской звезды и зажмурилась. Теплые, липкие от пота руки вертухайки лапали её тело, методично спускаясь от макушки, проверив крепость волос на выдергивание, потом к шее, плечам, рукам. Охранница вплотную прижалась к Зое своим немаленьким животом, ощупывая незащищенную Зоину грудь. Потные ладошки прошлись по подло затвердевшим соскам, и охранница откровенно застонала, прикусив Зою за мочку уха. Бедную подследственную затрясло от страха и омерзения, но с физиологией не поспоришь, тело предало Зою и в этот раз, однозначно демонстрируя признаки возбуждения.

      Когда руки охранницы спустились до лобка и проверили что-то в паховых складках, Зоя почти потеряла сознание, но тут прозвучала новая команда:

      - Лезь на стол, становись на четвереньки! – голос громогласной мучительницы звучал глухо.

      Если бы Зоя заглянула в её глаза, она бы ужаснулась ещё сильнее, в этих глазах вожделение горело безумненьким огнём вседозволенности. Потные, слегка дрожащие от возбуждения, руки огладили ягодицы и медленно стали погружаться в промежность женщины. Зоя вскрикнула и упала без чувств. Разочарованная охранница обиженно отерла руки об свою форму.

      - Ну? И чё ты снова устроила, корова похотливая? – вторая вертухайка бранила первую ласково, как неразумное дитя, хотя сама тоже получала определенное удовольствие от зрелища. – Эта первоходка прямо с воли, чистая ещё, неопытная, ничего там спрятать не могла. Чё ты докопалась-то?

      - Да ничё-о-о, - промурлыкала, получившая удовлетворение от проделанной «работы» бабища, - пошалила я чуток, и чё, ты сразу побежишь Иванычу докладывать?

      - А ответить за свои слова? А?

      - Ой, да, ничё-о-о, ну прости! Это я пошутила так неудачно.

      - То-то же! Следи за метлой, а то метёшь всякую хрень. Приводи её в чувство, ей мыться пора. Или ты хочешь с ней всю смену проваландаться?

      - А чё? Я не против, - бабища плотоядно облизнула губы, представляя себе, как бы она «утешила» симпатичную первоходочку, а за одно и попрессовала бы её для порядка.

      - Ты не слышала, что кум сказал? Тебе повторить? Кум сказал не прессовать, не стричь, не поганить. Она ему ещё целочкой для следственных действий нужна. Хочешь неприятностей, бери её и сама потом отвечай перед следаками, а я пас, меня тут вообще нету, я же Лидку подменить вышла, а смена-то не моя, с меня и спроса не будет. И подпись в бумагах везде твоя обязана стоять, ты же фельдшерка, типа медосмотр делаешь. Форшманёшся ты так, вот как пить дать, форшманёшься. А мне потом тебя из этой жопы вытаскивать, да?

      - Лады-ы-ы, - обижено протянула озабоченная охранница, - я тя по;-о-оняла! Не трону. Ну, нафиг! С кумом и впрямь связываться нет резона.

      Зоя слышала весь разговор, потому что довольно быстро пришла в себя, а обмороки ей вообще-то не были характерны, но лежала, не шелохнувшись, просто стараясь понять их речь, а за одно отдохнуть. Пусть в таком ужасном положении, лежа голышом на груде своей одежды, но это оказывается лучше, чем подвергаться так называемому медицинскому досмотру.

      Потом её похлопали по голой попе, грубо перевернули лицом вверх, и приложили не больно, но ощутимо оплеухой по щеке. Зоя решила очнуться, пока её не ударили сильнее.

      В почти холодном душе было всё равно приятно смыть с себя всю эту грязь от потных рук, от допроса и обыска в кабинете, от вообще всего, что произошло в ней с самого утра. Потом ей вернули часть её одежды и дали подписаться в описи вещей.

      - Здесь не хватает моих золотых серёжек и цепочки с кулоном, - сообщила Зоя, удивлённо глядя на охранниц.

      - На тебе ничего не было, что ты выдумываешь? – спросила её вертухайка, которая по совместительству фельдшер. – Не выделывайся, подписывай! Чего не понятного-то? Или хочешь пообщаться со мной наедине?

      Зоя представила себе это «общение», содрогнулась от омерзения и поставила подпись под неполным списком своих вещей, которые теперь вернут ей только при переводе на постоянное место заключения.

Примечание к части
Краткий словарь блатного жаргона -
http://www.aferizm.ru/jargon/slovar#apk

Простите, друзья, но мне нужно было бы перенести сюда весь этот словарь целиком. Поэтому я просто даю ссылку. Если по тексту будет не понятно, то всегда можно уточнить в словаре.


Глава 29.


      В камере СИЗО народу было не много, но все разные и в разной одежде. По стенам стояли три странные металлические кровати в три яруса. Слева от двери, где было потемнее, был отгорожен угол с унитазом и раковиной. «Место у параши», - вспомнилось Зое, откуда-то выплывшее жаргонное словцо. Высоко под потолком было не очень большое окно, конечно же, с решеткой. А как она себе думала, что это будет люксовый номер пятизвездочной гостиницы?

      «А не думала ты, Зоя, о тюрьме, когда подтасовывала циферки и стряпала вторую бухгалтерию! Ты думала о том, что тебе обломилось счастье поиметь побольше денег, пожить шикарно, прикупить пару-тройку квартир, чтобы сдавать их за деньги… И чего? Теперь всё это достанется доченьке растриклятой! Сучке недоделанной! Да? Да. И тут никуда не деться. Документы-то оформлены на её, Вероникино, имя, чтобы не светиться с доходами. Умная была ты очень, Зоя, но дура, каких свет белый не видывал! Связалась с прохиндеем и мошенником, с этим Валиком, чтоб его разорвало и развеяло! Утёк Валик, и всё-превсё повесили на тебя, Зоечка, да ещё чуток на Гришу! Вези воз, лошадка, впереди морковка сладка!»

      На Зою, продолжающую стоять у двери, внимательно смотрели несколько пар глаз, разглядывая незваную незнакомку. Впрочем, там все были незваными, не одна она. Мало кто туда по своей доброй воле рвался, хотя были и такие. Это те, которые в тюрьме от бандитского беспредела прятался или просто уже не мог научиться жить на воле.

      - Ну, здравствуй, дева красная! – обратилась к Зое невысокая коренастая женщина неопределенного возраста. – Проходи, садись вот сюда, - постучала она по лавке возле стола, стоявшего в центре камеры, и сама села рядом с этим местом, боком продолжая внимательно следить за новенькой.

      Дуся, а точнее Дарья, была уже опытная сиделица, в СИЗО попала в третий раз, дважды бывала на зоне. Добрая тётка, но её взрывной нрав портил общее впечатление, была воровкой, а по тюремным понятиям это было признаком высшей масти, и означало, что главнее Дуси в камере никого быть не может. Её и в ВТК, воспитательно-трудовой колонии для несовершеннолетних, уважали, когда ей ещё даже пятнадцати не было. Туда она попала по собственной глупости.

      Будучи тогда ещё мелкой и худенькой, Дуся пробавлялась мелкими кражами через форточки в квартирах на первых этажах. И из очередной квартиры она не успела сбежать, когда пришли законные хозяева. Девчонку задержали до приезда ментов и сдали с рук на руки.

      Во взросляк Дусю определили в следующий раз, когда она обнесла квартиру одного из знаменитых артистов. Ей не нравилось ни его творчество, ни сам этот артист как человек, но его цацки ей пришлись очень даже по душе. Не повезло – квартира стояла на сигналке, и Дусю снова загребли в контору.

      А в третий раз, то есть теперь, её взяли на залихватском грабеже ювелирной лавки. Она с ещё одним кентом среди ночи обчищала прилавок, а кент возился с сейфом, типа он медвежатник. И снова сигналка, менты, СИЗО.

      Лёжа в лазарете и надрываясь от кашля, всё это Зоя вспоминала с теплотой, потому что подружилась с грубоватой, но правильной Дусей. Да и жизнь без Дуси у самой Зои могла бы сложиться по-другому.

      - Здравствуйте, - вежливо сказала Зоя и подошла к столу.

      - Садись, дева, рассказывай, - потребовала Дуся, подвигая к Зое кружку с чаем и металлическую миску с сушками, - кто такая будешь, откуда тебя к нам занесло и, главное, каким ветром, то бишь, за что, ну, статья у тебя какая.

      - Зоя Федоровна я, занесло с воли… Я правильно говорю? Я первый раз в таком положении, не знаю, как надо правильно себя вести, отвечать…

      - Нормалёк. Не боись, Зоя Федоровна, - усмехнулась Дуся, - всё ты верно рассказываешь пока. А что не знаешь, то спроси. У меня спроси или вон у Кузи, - Дуся показала пальцем на другую даму без возраста, полную тётку в цветастом платочке на голове, чьи маленькие хитрые глазки тоже внимательно буравили Зою чуть не насквозь. – А статья-то у тебя какая?

      - Сто пятьдесят девять, пункт третий и четвертый, - сообщила Зоя «паспортную» часть.

      - Ух, ты! Зоя… Зайка Счетовод! Ты теперь Зайка Счетовод, - и Дуся обвела взглядом всех сокамерниц, - всем ясно, как обращаться к нашей новой посемейнице? Вопросов нет?

      Женщины дружно кивали, кто спокойно и степенно, как Кузя, а кто и преувеличенно размашисто, разве, что на коленки не вставали.

      - Экономическое мошенничество в особо крупном с использованием служебного положения и в сговоре с группой лиц значит, - Кузя говорила как бы для себя, запоминая, но все в камере затихли. – Молодец, Зайка. Молодец. И группу тоже взяли?

      - Одного друга тоже посадили, а наш руководитель успел сбежать. Да, я сама же ему и сообщила, что в офисе обыск проводят. Дура я, наверное, любила его сильно, а он мне велел забыть про него. Ну, я и молчала всё время. А оказалось, что зря молчала. Потому что про него всё его шеф следователю рассказал. Шефа не тронули, а этого в розыск объявили.

      - Своих не сдала. Плюс тебе к карме, Зайка. А что кинул тебя этот кент, то его беда. Когда он сядет, ему это вспомнят. Не бедуй, он за обиду твою заплатит. Верь, - Дуся поджала губы и стукнула кулаком по столу. – Да ты чай-то пей, пей! Он же остывает! Здесь чай – это роскошь.

      - Спасибо, Дуся. Я с самого утра только кофе дома выпила часов в семь, и голодная теперь, но после обыска здесь меня ещё подташнивает, я сушки не буду. Ладно? Не обидитесь?

      - А кто тебя шмонал-то? Лидка? Её смена сегодня.

      - Нет, вместо неё какая-то другая вышла. Это они между собой переговаривались, пока я в отключке лежала на столе.

      - На столе-е-е? Это Клавдия, сука красная! Только она всех баб щупает, западло, погань лютая!

      - Погоди Дусь, а не кумовская ли это мутка? – Кузя прищурилась и поцокала языком.

      - Нет, одна потом другой пригрозила, что куму пожалуется, а он её накажет за побои и домогательства. Что я этому куму ещё зачем-то нужна. А кто это такой кум?

      - Кумы – это следаки местные, которые в нашем СИЗО работают, - Дуся покачала головой. - А с тобой ещё не всё там ясно, что ли? Тебе же предъяву уже сделали, статью вкатали, чего ещё-то хотят?

      - Сказали, какие-то следственные действия будут проводить со мной.

      - Ясно. Ты, Зайка, не трясись, своё отсидишь, чужого на себя не бери. Поняла? Больше десятки не вкатают полюбасу, а десятку отмотать фигня, ещё сильной выйдешь, обустроешься, жить будешь. На воле остался кто из родных-то?

      - Дочка осталась, сучка, - злобно скривилась Зоя

      - А чего так не любишь? Кровиночка всё-таки, передачки носить будет мамочке.

      - Не приму я от неё ничего, - сказала Зоя и коротко пересказала историю появления на свет своей дочери. – Ненавижу её всей душой. Вспоминать не хочу даже.

      - Лады, все уже про дочку забыли, - подытожила Дуся, а все остальные покивали. – Ну, а с собой ты что принесла? Нужное что есть или как у всех баб в сумке косметика и мусор?

      Зоя поставила свою сумку на стол, открыла и вытряхнула содержимое. После шмона вертухайками ей было уже все равно, останется ей что-то из вещей или нет. Дуся и Кузя перебрали всё содержимое, отобрали из кучи непочатую пачку сигарет, купленных Зоей для Валика, пачку бумажных носовых платков и почти полную упаковку женских прокладок. Спросили Зою про месячные и оставили ей четыре штуки из пачки на личные нужды. Ничего не тронули ни из косметики, ни записных книжек, оставили влажные салфетки и прочую разную ерунду, которая и так после шмона охранницами чуть ли не уполовинилась.

      - Это на общак пойдет, - объяснила Дуся, - без общака здесь кранты полные. А от передачек не отказывайся – нам отдавай. Положено в общак примерно треть отдавать, но если тебе они совсем не нужны, ты целиком их отдавай. И семье прибыль, и тебе уважуха и плюсик к карме.

      - Хорошо, если принесёт ещё, - пожала плечами Зоя, - а то кто её знает, взбрыкнёт и не станет носить. Волю почувствует, власть надо мной, рехнётся и бросит меня тут одну. А кроме дочери у меня только две подруги есть, но они ничего не знают про меня, а как им сообщить, я не знаю.

      - Телефон их знаешь?

      - А толку-то? Мобильник же отняли, говорят, не положено заключенным телефон.

      - Ну, у тебя отняли, а у других есть, позвонишь им, тоже пусть с воли несут полезное. Нам тут всё пригодится. Да и тебе тоже пригодится. Ты у них-то передачки будешь принимать, не дочь ведь, подруги.

      - От них приму, конечно.

      - Ну, и хорошо. Значит так, - Дуся встала и повернулась к одной их многоэтажных кроватей, - вот эта шконка твоя, а к вон той нижней даже не прикасайся – это у нас куриная шконка, на ней ночует наша Коля, ясно? И на её табурет не садись и не трогай его, и не бери у неё ничего, и к ней самой не прикасайся. А не то зачушкаешься. Коля у нас чушка опущенная. Ясно?

      Зоя с ужасом посмотрела на существо по кличке Коля и кивнула. Коля сидела на своей табуретке и улыбалась. Во рту не хватало передних зубов, лицо было испачкано в какой-то грязи, нечесаные сальные волосы непонятного серого цвета висели вдоль узкого лица длинными тонкими соплями, а взгляд был безумным и шкодливым одновременно. Тошнота снова напомнила Зое, что она не на экскурсии, а в новом, пусть и временном доме, казенном доме, и сколько ей придется ещё в нём провести времени, никто не знал.

      - Ну, всё. Вот ты и прописалась, Зайка Счетовод, - весело провозгласила Дуся.

      Со временем Зоя поняла, что воры, и она в том числе, составляют элиту блатного мира, их уважают и слушаются. Что сокамерники друг для друга становятся своеобразной семьёй, где есть старший член семьи, но что это не самый главный авторитет, а того назначают с воли, передавая на зону про это ксиву или маляву.

      Что все заключенные делятся на масти: черные или блатные, серые, эти чуть ниже в иерархии, чем блатные, то есть воры, жулики и тем более воры в законе, которые самые главные и уважаемые во всём блатном мире авторитеты.

      Что есть ещё красные, то есть ссучившиеся воры, нарушающие правильные законы и живущие западло и поступающие западло, то есть нарушающие воровские законы или понятия. К красным же приравнивались обиженные и опущенные.

      Все остальные, кроме красных, живут по правильным понятиям, по тюремному закону, а для разбора косяков и другой канители существует правилово, где определяют вину и долг, который нужно отдать в общак зоны. Долг может отдать сам накосячивший, а может его семья или кентовка. В кентовке, по сути той же семье, собираются зеки одной национальности, например, кавказцы.

      Что если долг не отдан, то у зека появляется хвост, который следует за ним из СИЗО на зону и из одной зоны на другую. Информация передаётся оперативно, поэтому быть сухарём, скрывающим истинную личность, прячущим хвост за нары, получается совсем недолго, а потом всё равно приходится хвосты отдавать.

      Что если ты босяк, бродяга, но есть живешь по воровским заветам, то ты в братве, и братва за тебя будет заступаться и поддерживать тебя. А если ты ссучился, стал козлом, перешел в красные, то тебе не то, что руки не подадут, об тебя будут бояться зачушкаться и все твои вещи будут обходить стороной, боясь законтачиться или зачмориться, чтобы не стать таким же опущенным как ты.

      Что для опущенных есть свой главпетух, а если такового нет, то есть папа или мама, которые смотрят за соблюдением понятий среди обиженных и опущенных, держат свой общак и устраивают разборки между своими. Но и для главпетуха вор в законе или смотрящий зоны, назначенный авторитетами, есть главный, которого надо слушаться беспрекословно. Иначе придут быки, гладиаторы, бойцы, атлеты, танкисты и поправят здоровье нарушителю в нужном для осознания направлении. Или свои же создадут такой душняк, что мало не покажется.

      Что для зоны общак – это самое нужное и важное, что зона должна греться, то есть от каждой передачки, каждой денежной получки, каждой покупке в ларьке доля должна отстёгиваться в общак. Зато оттуда всегда можно получить помощь на любой зоне, потому что про любого зека история бежит впереди него. И если по этапу идёт правильный человек, то ему всегда и везде будет поддержка братвы и кормёжка из общака.

      В общем, Зоя, Заяц Счетовод, постепенно поняла, что и в тюрьме есть жизнь.


Глава 30.


      - Ляпишева, на выход! – это значило, что Зою требовал к себе кум, то есть следователь.

      Она встала, оправила пиджак и вышла из камеры, уже привычно встав справа от двери лицом к стене, пока надсмотрщик закрывал дверной замок. Потом он отвел её в ту же уже ставшую привычной ту самую допросную, где Зою в первый день обыскивали.

      За столом сидела Вероника. Увидев дочь, Зоя встала, не желая верить своим глазам: как у мерзавки хватило наглости и смелости сюда заявиться? Но потом, вспомнила, что любые свидания проходят только по распоряжению следователя, успокоилась и уселась на стул напротив.

      Следователь, как оказалось, тоже присутствовал тут, стоял у стеночки, присматривался, вынюхивал, гад. Что ему от Зои было нужно, она не понимала, ведь она сразу признала свою вину, не сопротивлялась аресту, вела себя адекватно ситуации, рассказала всё, что знала. Ну, умолчала кое-что, но про это дочь тем более ничего знать не может. Зачем он сюда её притащил? Не понятно.

      - Проводится очная ставка между Ляпишевой Зоей Федоровной и Ляпишевой Вероникой Юрьевной, - монотонно объявил кум. – Девочки, вы тут пообщайтесь пока, а я подойду минут через пять, мне по делу надо. Не балуйтесь!

      Дверь закрылась, и повисло гробовое молчание.

      - Мам… Здравствуй, мамочка! – пролепетала Вика, стесняясь смотреть матери в глаза.

      - Чего припёрлась-то? На меня посмотреть, чтобы порадоваться моей беде?

      - Что ты такое говоришь? – Вика в изумлении подняла глаза на мать. – Я тут вот принесла кое-что, что мне сказали, можно. Вот сигареты всякие... Мне сказали, что там это как валюта ценится, носки тёплые принесла, вещи разные…

      Под суровым взглядом она снова потерялась и просто протянула матери большой пакет с вещами.

      - Хорошо. Оставляй. Можешь приносить и дальше, - милостиво разрешила Зоя. – Только без глупостей! Ничего запрещённого! Поняла? Я из-за тебя дополнительный срок мотать не хочу. А то тут одной муж передал мобильник, так самого чуть на нары не запихнули, а девку раскрутили еще на пару лет.

      - Поняла, мамочка, только разрешённое. Сумку-то проверили охранники, там всё разрешённое только. А скажи, чего больше приносить-то?

      - Чай, сигареты, прокладки, тёплые вещи. Если что-то из одежды будет надо, тебе скажут.

      - Хорошо, - Вика немного успокоилась, мать с ней разговаривает почти как обычно, значит, всё нормально. – А вообще ты тут как? Не обижают?

      - Уважают. Я же воровка, да ещё в группе и со служебным положением. Оказалось, что круче только горы, - улыбнулась Зоя, но улыбка у неё получилась кривоватой и грустной. - А там, дома, как? Всё нормально? Тебе денег хватает? – Зое очень хотелось спросить, не появлялся ли Валентин, но она не могла себе этого позволить, поэтому ждала, что в дочкиных словах будет косвенный намёк.

      - А что там может быть? Я там одна как перст, но ты меня всему обучила, я справляюсь. Объявились твои квартиросъёмщики, приносят мне деньги, но я их складываю аккуратно на книжку. Когда ты освободишься, я тебе все их отдам, не сомневайся.

      - Хорошая девочка. Правильно думаешь. Но на мои нужды ты всё-таки бери из этих денег, которые за квартиры. Только чеки мне потом все покажешь. Но ты аккуратная девочка, у тебя все счета сойдутся.

      - Да, мамочка, - Вика подумала, что будет, если счета не сойдутся, и похолодела внутри.

      - Ну, и хорошо, - Зоя, и вправду, успокоилась, поговорив с Вероникой. И поняла, что Валентин не появлялся дома ни разу с тех пор, когда её посадили в СИЗО. Иначе девчонка бы спросила, что с ним делать, как общаться и не отдавать ли квартирные деньги ему.

      Заскрежетал дверной засов, дверь отворилась, и вошел кум.

      - Ну, вот и я. Поболтали, девочки, и хватит, - следователь потер руки друг о друга и в предвкушении чего-то хлопнул в ладоши. – А теперь скажите мне, Вероника Юрьевна, вы знакомы с Валентином Геннадьевичем Евдокимовым?

      - Да, он некоторое время жил с нами, - Вика удивилась, что следователю не известны такие простые вещи, но тот удовлетворённо кивнул. По-видимому, она только подтвердила известные ему сведения.

      - А что вы можете ещё показать по поводу этого человека?

      - А что вы имеете в виду?

      - Да, что угодно.

      - Ну, Валентин не любит варёный лук, зато прекрасно относится к нему в жареном виде. Он предпочитает плавленый сыр «Виола», а не бюджетные сыры местного производства…

      - Стоп! Это совершенно не существенно! Прекратите издеваться над следствием, гражданка Ляпишева!

      - Но вы же сами сказали сообщать всё, что угодно, - растерялась Вероника, - а я про него больше и не знаю ничего. Я только еду дома готовила, продукты покупала, бельё стирала, убиралась. Я никогда не присутствовала при его разговорах с мамой, а он со мной никогда о своих делах не разговаривал. Он даже по телефону при мне никогда не говорил.

      - Хорошо, допускаю, что это правда. Но вы никогда в карманах одежды не находили записок, бумажек, записных книжек. Вы же перед стиркой проверяете карманы?

      - Да, проверяю, однажды Валентин в кармане джинсов оставил мобильник, но я приучена не подглядывать в чужие мобильники, поэтому я просто передала его маме и всё. Я, действительно, ничего не знаю. Да, я и не стремилась знать о делах взрослых.

      - А вы чувствуете себя ребенком?

      - Не я. Мама всегда считала и сейчас считает меня маленькой. Ведь так, мам?

      - Конечно, она маленькая! И всегда для меня останется маленькой! А у вас дети есть? Нет, наверное, поэтому вам и не понятно, что дети не вырастают, даже когда состариваются. У меня у самой такие же отношения с моей матерью были.

      - Подсудимая Ляпишева, вам слова никто не давал. Но я понял вашу пламенную речь. У меня нет детей, у меня такая работа, что и жены-то нет. И я соглашусь с вами. Пожалуй, моя мать меня тоже не считает взрослым, - кум задумался о чем-то на пару секунд. – А что вы мне расскажите про Валентина Евдокимова. Он был вашим начальником и любовником. Он не мог с вами не делиться своими планами и секретами.

      - А я вам уже всё рассказала в прошлые разы, - Зоя потеряла терпение и заорала, - я не знаю, где он прячется! Не знаю! Чего вам не понятно? Знала бы, сказала бы сразу! Мне, что, думаете, хочется за него дополнительные срока мотать?

      - Хорошо, хорошо, успокойтесь, Зоя Федоровна.

      - Ищите его сами! И найдите! Найдите! Найдите эту сволочь! Слышите? Я хочу, чтобы он тоже свой срок получил!

      - Мам, ты чего? Ты же его любила, - пришла в замешательство Вероника.

      - Он меня предал, бросил и сбежал! Не верь мужикам, дочка. Никогда не верь, никому из них! От вас, мужиков, толку нет, зато геморроя до хренищи!

      - Ну, не все мужчины похожи на вашего бывшего друга, и много женщин есть, которым тоже верить нельзя. Вот вам самой, Зоя Федоровна, разве могли верить покупатели вашего магазина? Нет. Но им приходилось вам верить, а вы женщина. Таким образом, не в половой принадлежности дело, а в личности человека.

      - Личность, личность… - проворчала Зоя, пытаясь успокоиться.

      - Ну, Валентина Геннадьевича мы поймаем и закроем, обязательно. Выбросьте любые сомнения в этом вопросе. А теперь мне пора уходить, а значит, что ваше свидание завершено. Прощайтесь.

      - До свидания, мам. Ма-ам, я тебя люблю! – разрыдалась Вероника.

      - Прощай, глупая курица. Даже на допросе не могла вести себя по-человечески, чушка. Не приходи ко мне больше. И вообще, лучше бы ты сдохла во младенчестве! Ты теперь на всём готовеньком будешь жить, а я буду гнить в тюрьме! Где справедливость? А? Где? Я вас спрашиваю! – и Зоя уцепилась за рукав следователя, потянув его вниз. – Не для тебя я старалась! А получила всё ты, сучка грязная! Будь ты проклята! Видеть тебя не хочу!

      Дверь распахнулась и в камеру вошли конвоиры. Зоя сама подошла к ним, чтобы они её увели.

      - Мам! Что ты такое говоришь? Мам…

      - Уведите меня, - Зоя повернулась к следователю, а Вика осталась в камере, её душила обида на такой внезапный взрыв материнского гнева и проклятия, а потом по дороге к выходу горько разревелась, чем никого не удивила - конвойные повидали на своём веку столько слёз и проклятий, что стали уже давно нечувствительными к человеческому горю.

      «Что я ей сделала такого, что она меня всю жизнь мытарит? И теперь, ведь вроде бы договорились с ней и о передачах, и о деньгах за аренду. Что с ней такое? Для чего это?» - Вероника думала об этом всю дорогу домой и ещё несколько дней. Потом её закрутили повседневные дела, и впечатления от свидания с матерью побледнели и как бы отдалились, перестали беспокоить Вику.


***

      Больше Вероника ни разу не просила свиданий с матерью, тем более, что суд состоялся буквально через месяц после их очной ставки. Зою осудили по той статье, которую ей и инкриминировали, срок получился не маленький. Дуся была почти права, Зое дали восемь лет, но без штрафа, а это уже было хорошо. Там, на зоне, можно было хорошо себя зарекомендовать, чтобы потом просить помиловку, а лучше освобождение по УДО, условно-досрочное.

      Но Зоя не смогла жить спокойно, не смогла зарекомендовать себя с положительной стороны перед вертухаями, которых люто ненавидела, каждый раз вспоминая свой первый шмон. Несколько раз она попадала в карцер. Она отказывалась, как этого требует воровской закон, участвовать в работах, которые должны были выполнять люди другой масти, но только не черные, не она. А Зою за эти отказы, как и положено, скидывали в трюм. Наказания она переносила с достоинством, как и положено блатным, ворам, за это братва и авторитеты Зою уважали.

      Но там, в карцере, было холодно и людно. По-видимому, там, в тесноте и духоте Зоя и подхватила свой кашель. И теперь лежала на мягкой больничной койке, медленно угасая без адекватного лечения.

      Тюремный врач только разводил руками, объясняя, что он не понимает, что с ней происходит, что рентген ничего особенного не показал, что антибиотиков нет. Он давал ей обезболивающие, потому что болело в груди, и микстуру от кашля, которая не помогала.
На вскрытии поставили диагноз туберкулёз легких в стадии распада. Зоя умерла от легочного кровотечения, проведя в заключении в итоге чуть больше года. Так для неё всё грустно закончилось.

      Говоря, что всё пройдет, Соломон, царь Израиля, должно быть, предполагал, что смерть – это тоже вероятный исход. Со смертью всё проходит, и завершает свой бег чьё-то личное время. Смерть – великий избавитель от боли и страданий, и великий уравнитель для всех ушедших. Здесь остаётся только память. Если есть те, кто помнит.


Глава 31.


      После ординатуры прошло полгода, Олег работал уже в коммерческой клинике, и всё у него здесь прекрасно складывалось, нравилась работа, набирался материал для диссертации, и даже зарплата радовала. Дома его ждала Ева, с которой они теперь снимали небольшую квартирку на окраине города, а друзья периодически вытягивали его на прохваты по дорогам, которые после повсеместных ремонтов и перестроек становились всё лучше и лучше.

      Проскучав по Веронике до самых последних дней своего обучения в ординатуре, Олег окончательно разуверился в том, что существует ещё вероятность её возвращения к нему. В это же время со своим Венькой рассталась Ева и, оказавшись вдруг без партнёра, предложила Олегу сойтись снова, чтобы «больше не париться по поводу сексуальных проблем», а посвятить всё своё время работе и карьере, короче, нужным и важным делам.

      Со временем чувство одиночества притупилось, Олег больше не имел возможности делать попытки  помириться с Вероникой из-за того, что много работал на основной работе и гораздо меньше дежурил ночами, просто экономя свои силы.

      Оставив себе пару дежурств в месяц в старой городской больнице, Олег ставил свою фамилию в график, не боясь, что в одно дежурство с ним встанет Вероника, у которой ординатура тоже уже близилась к завершению. Они так и не помирились с тех пор, как он ушел, укрывши её одеялом. Ни один из них не сделал шагов к примирению. Олег понимал, что он был не прав, но не хотел признавать это перед Викой. А она считала себя стороной пострадавшей от его произвола, и поэтому хранила свою обиду как хрустальный кубок за победу на чемпионате… среди обиженных всей страны, соревновавшихся в том, чья обида окажется смертельнее.

      Сегодня Ева ждала Олега в их съемной квартире с особенным нетерпением. Она уже приготовила еду, расставила на столе красиво изящные стеклянные фужеры и свечи в стаканах, перевязанных ленточками, чтобы создать праздничный интерьер. Настоящим ужином её стряпню было назвать сложно, но Ева не терялась, в таких случаях она просто заказывала еду из небольшого ресторанчика по соседству.

      В половине шестого вечера пришел Олег, мокрый и голодный, разложил в прихожей зонт, и пошел переодеваться в сухую домашнюю одежду.

      - Привет, кисуль, - приветствовал он подругу, колдующую с салатом, чтобы создать видимость кухонной жизнедеятельности, - как дела, что новенького, чего старенького?

      - Привет, дорогой, садись ужинать, голодный, наверное.

      - А в честь чего у нас банкет? Я забыл какую-то дату? У тебя же день рождения летом, а познакомились мы вроде бы в сентябре? Или я что-то путаю и упускаю из вида? – растерялся Олег, увидев всё это ресторанное великолепие с бутылкой шампанского. – Я бутылку открываю уже или ещё кого-нибудь ждём?

      - Открывай, - Ева не спешила отвечать на вопросы удивленного друга, наслаждаясь его замешательством. – Нет, милый, ты ничего не путаешь и ничего не забыл. Но праздник у меня действительно есть. То есть скоро будет.

      Олег поднял на Еву глаза и увидел её улыбку, радостную и в то же время торжествующую.

      - Я выхожу замуж. Поздравь меня, дорогой! – любуясь произведенным на любовника эффектом, Ева была очень довольна собой. Расставание с Олегом таким и должно быть – торжественным, праздничным и печальным.

      - Поздравляю, - сказал он, когда сообразил, что надо бы что-то ответить. Замужество Евы стало для него большой неожиданностью.

      - И ты не поинтересуешься, за кого я выхожу замуж?

      - И за кого? – Олегу было не интересно, было даже обидно разговаривать на эту тему, но приличия того требовали. – Если, конечно, это не секрет.

      - Его зовут Фил, Филипп Дегаре, он француз, но с русскими корнями, из семьи эмигрантов, он дипломат, работает в посольстве Франции. А познакомились мы у маминой подруги, куда его занесло совсем неведомым путём. Фил посмотрел на меня и понял, что без меня ему жизнь не мила.

      - А тебе он нравится хоть чуть-чуть?

      - Я не могу сказать, что я в полном щенячьем восторге, но он достаточно мил и благоразумен, чтобы не сорить деньгами, но и не жмотничать. Всё в меру. В постели он тебе однозначно уступает, но надо отдать ему должное, быстро обучается. Видимо, ему до сих пор не попадалась достойная партнёрша.

      - Ну, ты-то его выучишь уму-разуму, я не сомневаюсь, - Олег представил себе, как Ева разъясняет французу на смеси русского, английского и французского языков особенности своих эрогенных зон, и усмехнулся.

      Грустно так усмехнулся. А что он собственно хотел? Сам сказал Еве и ещё не раз после повторил, что на ней жениться не собирается, не видит с ней совместной жизни. И это осталось верным до сего дня. Ева не устраивала его ни в чём, кроме постели. Хозяйка из неё была от слова никакая, готовила она откровенно плохо, даже яичницу умудрялась сжечь до почти полного обугливания. А о рукоделии даже говорить не приходилось – пришитые однажды Евой пуговицы Олегу пришлось отпарывать и пришивать заново, обучая заодно этой премудрости свою подругу.

      - Не сомневайся, выучится, - улыбнулась Ева, - зато у меня не будет нужды мыть посуду и готовить завтраки-обеды-ужины! Ненавижу стряпню! Максимум – это салатик.

      - Так ты просто подвиг совершила ради меня сегодня?! Сама ведь салат рубила? Да?

      - А что, так заметно? Да? – сникла Ева.

      - Ну, в ресторане такими кусками крабовые палочки не порубят, это точно! – Олег уже пришел в себя, и ему стало весело.

      - А-а-а… Понятно. Буду учиться резать мелко, - кивнула Ева.

      - И когда у тебя свадьба?

      - Через две недели, в конце апреля. Мы довольно давно подали заявление, но я не хотела тебе говорить, чтобы не расстраивать. А теперь мне нужно переехать к родителям, потому что Фил приезжает в Россию и будет готовиться тут к торжеству. Ты хочешь выдать меня замуж сам, в смысле, на свадьбу мою хочешь пойти?

      - Нет, уж! Уволь меня от такого испытания, - фыркнул Олег, - а то я ещё вздумаю советы давать твоему жениху, как лучше тебя поставить, чтобы доставить максимальное удовольствие. Ты ведь не хочешь такого поворота событий?

      - Нет, не хочу. Ты прав, это я погорячилась. Я не стану вас знакомить ни до, ни после свадьбы. А то и вправду со своими советами полезешь, с тебя станется.

      - Ладно, не стану ему помогать, пусть сам тебя изучает, - Олег ёрничал, по-дурацки растягивая губы в улыбку, хотя на самом деле ему не было ни весело, ни даже просто спокойно.

      Он вдруг понял, что эта длинноногая красавица не просто его любовница, девушка для утех, полезных для здоровья. Оказалось, что Ева заполняла собой одну очень важную пустоту в его душе, пустоту, оставшуюся после разрыва с Вероникой. А теперь уходит и Ева. Его Ева уходит, становится чужой и незнакомой, но главное, чужой. И не будет больше весёлых чаепитий по вечерам, не будет жаркого секса ночью и нежных пробуждений по утрам. Не будет опозданий на работу, потому что Еве захотелось утром продолжить ночные утехи. Пустота. Она накатывала на Олега с невероятной мощью и неизбежностью прихода ночи.

      - Ева, а ты когда уезжаешь? – Вопрос и серьёзный тон друга заставил девушку перестать щебетать о каких-то глупостях типа свадебного платья или подвязки для чулка, которую Фил будет кидать друзьям жениха.

      - Сегодня, дорогой. Я уже собрала свои вещи и отправила их на папиной машине, когда он заезжал ко мне сюда днём. У меня осталась только маленькая дорожная сумочка.

      - То есть, ты хочешь сказать, что я сегодня ночую один? И ты мне даже эту ночь отказываешься подарить?

      - Ой, слу-у-ушай, Олег! Ну, ночью меньше, ночью больше, какая разница? – Ева скривила смешную рожицу, надеясь продолжить разговор в ироничном ключе. – У нас их с тобой столько уже было, что ещё одна ничего не изменит. Давай не будем, а?

      - Ты не хочешь, - упавшим голосом подтвердил Олег свою догадку. – Ты уже всё решила. Ты не спросила ни моего мнения, ни моих планов. Что ж, я сам в этом виноват. Да, я помню свои слова.

      - Милый, мы с тобой были вместе практически два года, даже больше – два с половиной. Для меня лично это огромный срок, практически рекорд по длительности отношений с одним мужчиной. И да, ты сам сказал, что ты на мне не женишься. Я тогда, год назад, была совсем не против выбросить из головы глупые мечты о богатстве и выходах в свет и согласиться на тихое счастье на родине, с тобой. Но тогда ты за нас всё решил, и вот теперь ухожу я. Мне жаль тебя, ты хороший друг и прекрасный любовник. И я буду по тебе скучать какое-то время. Но я привыкну жить без тебя. Я очень надеюсь на то, что Фил будет мне давать много поводов, чтобы я его любила так же, как любила тебя. Надеюсь, что и ты без меня как-то освоишься.

      Голос девушки сорвался, слёзы потекли по щекам, и она выбежала из кухни, где они продолжали сидеть за столом со сгоревшими и потухшими свечами. Олег остался один. Звякнули ключи, упавшие на металлическое блюдо на комоде в прихожей – Ева оставила свою связку от этой квартиры. Хлопнула входная дверь, и щелкнул замок, автоматически запираясь.

      «Как я тогда… Я тогда тоже так захлопнул дверь Викиной квартиры», - пронеслось у Олега в голове. Пустота в душе разрасталась, не давая дышать, не позволяя думать. Мысли все до одной трусливо сбежали из головы, слова застряли и не произнеслись, и только дикий нечеловеческий вой вырвался из глотки человека, который остался один в квартире, в жизни. Один без любви, без теплоты, без ласки, без живого человека рядом.


Один без никто…
Мужчина в пальто…
Один среди всех…
Человек для утех…


      Некоторые слова всё-таки вернулись, чтобы милостиво облегчить страдание. Только сути произошедшего это не меняло. Надо было что-то думать, что-то делать. Надо было съезжать с квартиры, ставшей вдруг не нужной, а значит, собирать вещи и возвращаться домой. Хорошо, что мама не привыкла выяснять, что случилось с его очередной девушкой, и не изводила его вопросами о сроках женитьбы и перспективах стать ещё раз бабушкой. Возни с Санюшкой бабе Томе вполне хватало, спасибо брату, расстарался.

      Допив оставшееся в бутылке шампанское, Олег долго мылся в душе, упругие струи воды, бьющие в макушку, его успокаивали и убаюкивали. После водных процедур он постарался не спугнуть своё расслабленное сонное состояние и улегся спать.

      Утром у Олега не было времени на раздумья, потому что он проспал на работу, забыв включить будильник. Собирался он бегом, летел на службу сломя голову, и работал примерно в таком же темпе, успев наворотить много-много дел из тех, к которым собирался приступать только на следующей неделе.

      Составил некоторые аналитические таблицы по собранным для диссертации материалам, расписал оглавление и списки литературы, и даже написал часть вступления к автореферату. И это всё помимо того, что смотрел своих больных и консультировал двух коллег-смежников из неврологии и эндокринологии по не самым простым случаям. Делал всё, только чтобы не думать о себе, о личной жизни.

      Но рабочий день подошел к своему завершению. Стало уже темнеть, когда Олег Евгеньевич вышел из ворот клиники и направился к дому, пока ещё к тому, второму дому, который сейчас совершенно пустой, а завтра станет ещё более пустым, потому что завтра у Олега выходной и он будет собирать вещи, чтобы переехать оттуда обратно в родительский дом.


Глава 32.


      У матери на кухне пахло пирогами, наверное, с мясом. Олег, только войдя в дом, в прихожей принюхался и улыбнулся. Ну, да, всё правильно, он же предупредил родителей, что сегодня возвращается жить домой, по этому поводу мама так радуется, что творит пироги.

      В Кухонном Царстве Тамары Петровны дым стоял коромыслом. Олег, закинув вещи к себе в комнату, протопал прямиком туда, в тепло и уют, которые он так ценил. С точки зрения избалованного любимого младшего сынишки домашний уют — это и есть запах вкусной еды и творящие чудеса кулинарии мамины волшебные руки, тепло и всеобщая любовь и благость, то есть все всех в доме любят и стараются порадовать.

      Пироги оказались одни с яблоками, а другие с мясом, самые любимые в доме не только Олегом, но и Игорем, и отцом, и даже Мариной. Она, правда, после родов старалась ужать свой рацион, чтобы вернуть себе худощавость фигуры после того, как перестала кормить дочку грудью в почти полтора годика, но от пирогов не отказывалась ни разу.

      - Ма-а-ам, привет! — завопил Олег от радости, что вернулся. — Ма-а-ам, а что у нас кроме пирогов? А как у вас тут дела? Чем тебе помочь?

      - Привет, Олежка! Помогать не надо, сядь и не мешай. Мне уже немного осталось доделать, и я буду на стол накрывать. Вот, кстати, можешь тащить на стол тарелки, вилки, ножики. На всех бери — Игоряша с Мариночкой тоже приедут и Санюшку привезут.

      - Ну, вы тут из моего возвращения, прям, праздник какой-то устроили!

      Олегу было приятно и радостно, что его встречают дома с таким теплом и вниманием. Всё-таки дом — это Дом! Тут и в пасмурные дни хорошо, а уж когда все вместе собираются, то и вообще здорово! В его комнате ничего не трогалось за время отсутствия хозяина, как и в комнате брата, пока он жил у своих подруг. Теперь, когда Игорь женился и переехал к Марине основательно, в его комнате устроили кабинет для отца и библиотеку.

      На старый письменный стол Олег выложил свой боевой ноутбук с причиндалами типа минисабвуфера, больших наушников и нескольких внешних дисков-терабайтников. Вещи из большого спортивного баула он аккуратно разложил по полкам в шкафу и развесил на плечики то, чему положено было висеть — Олег всегда любил порядок и был очень ответственным. Потом плюхнулся на свой диван и прикрыл глаза.

      Дом… Весна… Ещё чуть-чуть и совсем сойдёт снег, тогда можно будет выкатиться на дорогу. Давно уже хочется это сделать, но ещё рано. Но уже скоро. Хорошо-о-о… Только отчего-то прямо по центру его существа, в середине организма, рядом с сердцем, чуть ниже, торчит маленькая черная дыра, в которую затягивает весь этот свет и кайф. И из-за этой ерундовины всё как будто не настоящее, или не в полную силу, а приглушено, как, например, музыка из соседней комнаты. Какого-то ингредиента категорически не хватает.

      Он знал, точнее, чувствовал, чего именно не хватало. Любви не хватало. Пока рядом была Ева, Олегу казалось, что эта дыра у него в душе прикрыта заплаткой и не фонит. Но Ева ушла, не могла не уйти. Он знал, что она рано или поздно уйдёт, и всё равно оказался не готов остаться без подруги. Но и удерживать её Олег не имел ни возможности, ни желания. Благодарность — вот то чувство, которое осталось от их совместной жизни. Да, он был ей благодарен, но и только. Даже тоска была не по ней.

      Тоска была по той далёкой, несбывшейся мечте, по девушке с тёмными кудрявыми волосами и удивительными глазами. По девушке с лучезарной улыбкой, девушке, оставшейся в его прошлом, по той, которая его отвергла. Вместо благодарности. Боль и тоска снова накатили на Олега, он уткнулся в подушку и лежал так, стараясь не дышать, наверное, вечность, как ему показалось. А когда, отдышавшись, он уселся на диване снова, в коридоре послышался шум и голоса - это приехал брат со своим семейством.

      Олег ещё не успел выйти из комнаты, как входная дверь хлопнула ещё раз — пришел домой отец, он же дедушка. Ох, как не привычно было про него думать как про дедушку, Олег даже заулыбался.

      - Привет всем, а я уже дома, — сообщил он, выходя из комнаты.

      - Привет, брателло! Я уж думал, что тебя ещё ждать придется, — Игорь крепко обнял брата и похлопал по спине, получив в ответ такие же крепкие похлопывания.

      - Ня-ня-ня мя на ю-тьки! — Санюшка протянула ручки к Олегу, требуя взять её на руки. А посаженная на плечи к дядьке, она начала, воображая, крутить головой, размахивая темными весёлыми кудряшками, и смеяться. Олег честно изображал лошадку, что приводило девчонку в неописуемый восторг, и дядька получал маленькими ладошками по лбу, по ушам и по щекам звонкие, но еще не очень ощутимые шлепки.

      - Санюшка, давай, ты с дяди Олега слезешь, — предложила Марина, — и мы с тобой пойдем на кухню за пирожком.

      - Ня-ма пи-ёг? — округлила глаза малышка и засобиралась слезать с почти двухметровой высоты самостоятельно.

      Олег подхватил ребенка и бережно поставил на пол. Ребенок стремглав полетел на кухню, споткнулся об коврик, брякнулся, выдал вопль возмущения, был подхвачен бабушкиными и мамиными руками, забыл, что только что брякнулся, получил в ручонки половину пирога с мясом, и вонзил в него маленькие белые зубки.

      - Ня-ма ня-ма вку-у-у-ся! — торжественно огласила квартиру Санюшка, прожевав первую порцию вкусняшки, как и все в доме больше всего любившая пироги своей бабушки.

      Да, это было против правил, прикорм надо было вводить постепенно, но где-то с год назад Санюшка случайно ухватила пирог с тарелки, которую передавали из рук в руки как раз мимо неё. Маленькие пальчики вцепились в пирожок мертвой хваткой, пирог продавился между пальцами так, что стала видна начинка, которую тут же отправили в рот и зажевали с таким аппетитом, что от пирога остались только горбушки из теста, а удовлетворенная Санюшка, насытившись, задремала прямо на своём высоком стульчике. С тех пор всё её кормление строилось по принципу «хочет — не хочет» и «любит — не любит». Это, как ни странно, быстренько избавило ребенка от аллергии и несварения желудка, что в свою очередь дало возможность ребенку крепко спать и быть бодрой в остальные часы, и развиваться вполне благополучно, опережая сверстников.

      Олег полюбовался на племяшку и пошел в гостиную, где уже сидели отец и брат. Отец сидел в своём любимом мягком кресле, где он мог расслабить спину, устававшую на работе до ломоты, и листал свежий журнал «Рыболов». Кроме этого журнала Евгению Ивановичу было ничего не нужно для релакса, а тот факт, что рядом была вся семья, окончательно его расслабил. Поэтому прочитать он смог совсем немного, и вскоре задремал в своём кресле совсем по-стариковски, уронив подбородок на грудь и упустив очки почти на самый кончик носа.

      Игорь уселся на диван, протянул ноги вперед и прикрыл глаза — всё-таки он очень уставал от шумной возни с дочкой и от того, что приходилось работать больше обычного, хватая всю подработку, которую только можно было выловить в сетях интернета.

      Хотя Марина и вышла на работу, она получала половину зарплаты, потому что работала половину недели, правда, выполняла почти всё, что должна была делать на целую ставку. Но начальникам разве объяснишь такие несущественные мелочи? Рабочее время уменьшено наполовину? Получите половину зарплаты, и ни в чём себе не отказывайте.

      Но когда в гостиную вошел Олег, Игорь открыл глаза и внимательно посмотрел на брата.

      - Садись, бразер, рассказывай за свою жизнь.

      - Ну, ты прям как Сёмыч, тот тоже всё «за жизнь» меня терзает расспросами. А чего рассказывать-то? Ева выходит замуж, поэтому свинтила к родителям под крыло изображать из себя целомудренную невесту. Очень целую и очень умудрённую.

      - Ты за ней скучаешь?

      - Да, что ж ты всё по-еврейски-то?

      - А у меня вокруг одни они. Корбей, Натанзон, Сёма, Эсфирь Львовна — соседка по кабинету. Кстати, Фира классный программер, не хуже нас с Андрюхой, и у неё есть чему поучиться. Половина менагеров и почти все юристы, и бухгалтерши тоже еврейки. Медицина, да ещё и торговля медицинскими прибамбасами… Что-то тебе ещё объяснять надо?

      - Ясно. Обложили. Не знаю я про вашего Натанзона с Корбеем, я только Сёмыча люблю нежно и уважаю как друга.

      - Натанзон, а тем более наш Корбей, очень достойные люди. Вот увидишь, они решат дело, которое мы замутили, наилучшим образом.

      - Ой, да, ладно! Даже я уже забыл про него. Де-е-ело… — протянул Олег нарочито ворчливо, — Все документы у вашего Натанзона, и всё — ни слуху, ни духу нет. «Словно замерло всё до рассвета», «а рассвет наступит летом, а зимой рассвета в тундре за Полярным кругом нет!»

      - Ты когда это успел в чукчи заделаться?

      - Только что. Вспомнилась песенка эта дурацкая. Но смешная. Но дурацкая.

      - Ты чего такой напряженный? Всё-таки грустишь из-за Евы? Если нет, то, что с тобой? — Игорь переживал за брата, особенно когда вспоминал свои собственные приключения перед женитьбой.

      - Пишу диссер, запарился. Сегодня просто мамонта с места сдвинул — столько намахал дел по диссеру, да и на основной работе тоже навпахивался.

      - Молодец! Уважаю. А меня в своё время не хватило на всякие исследования, игра увлекала сильно, денег хотелось заработать, — вздох у Игоря получился не столько сокрушенным, сколько грустным, светлая грусть по прошлой жизни, свободной и разухабистой была в этом вздохе.

      - Сравнил! В медицине путь к диссертации такой наезженный, что степень не имеет только ленивый или неудачник. А я и деловой, и удачник, — улыбнулся Олег, — у меня всё получится. Да за меня ещё и наша завкафедрой слово молвила, Гнедич, Маргоша Германовна. Сказала мне к какому руководителю подскочить, какую тему выбрать лучше. Ты не переживай за меня, братуха, я не утопляемый, как надувной резиновый утёнок. Только покрякаю от натуги, но степень получу. Да и всё равно, заниматься теперь кроме работы нечем, если только родителям помочь по хозяйству.

      Игорь задумался о чем-то своём, а Олег откинулся на спинку дивана и стал рассматривать причудливые переливы огоньков цветистой рекламы придворного супермаркета за окном. Реклама была ему не знакома, хотя раньше, Олег точно это помнил, около дома был универсам «Трёшечка», такой же, как и тот, где работала Викина мать…

      - Ну, всё! — радостно прошептала Марина, входя в комнату. — Убаюкала. Теперь Санюшка будет спать часа три, потом кормёжка, игры, прогулка, ещё кормёжка, потом мытьё и снова спать, уже до утра.

      - А чего ты шепчешь-то? Девонька спит даже не в соседней комнате, а через одну, — Олег ещё удивлялся родительским инстинктам этих молодых мамы и папы.

      Вроде бы совсем недавно они были обычными, нормальными людьми, а теперь вот вся их жизнь вертится вокруг маленькой девчонки, которая ещё ничего почти не понимает в жизни, а умеет только плакать и смеяться, есть, пить, спать и в туалет ходить. Зато этих двоих-ка будто подменили. Игорь даже снова курить и сам бросил, и Марину уговорил бросить. Так что, его строчки про них с братом устарели.


Давай с тобою выйдем в мряку,
Подышим воздухом сырым,
И будем мерзнуть, как собаки,
Пуская вверх табачный дым.


      Не с кем теперь выйти в мряку и попускать дым. Олег не курил никогда, но за компанию с Игорем ходил «курить на халяву», памятуя, что табачный дым одинаково вреден и для активного курильщика, и для пассивного. А на улице за окном заорали припозднившиеся или просто пропустившие свой март коты, и Олег тут же выдал:


- В ночи бесчинствуют коты,
Любовной страстью обуяны,
Стремясь осуществить мечты,
И от весны счастливо пьяны.


      - Вот, это мой брат! — одобрил Игорь. — А то сидит, куксится, как девица красная. Вон, локоны распустил, щечки зарумянил, глазки насинил себе цветом июльского неба, не парень — принц прекрасный, только вот лука со стрелой нет, чтобы пульнуть в болото к лягушкам.

      - На фиг мне твои лягушки сдались? — против прекрасного принца Олег возражать не стал. — У меня таких лягушек на работе полное болото — превращай, кого хочешь, только вот целовать их неприятно, да и принцессой ни одна не озаботилась стать.

      - Олег, а где пропала твоя та девушка, с которой вы в Сухум отдыхать ездили? — спросила Марина. — Ты с Евой был в последнее время. Игорь мне сказал, что Ева себе жениха нашла богатого и перспективного. Это я поняла. А где та, Ника… Вика?

      - Вероника. Она ушла. Точнее она меня прогнала, и я ушел сам. Не пережила, что я её мамочку в ментовку сдал. Так получилось. Мамаша Вику ненавидит, третирует и даже избивает вдвоём со своим любовничком, а эта дурёха, Вика, за неё горой встала. Уходи, ты-де мою маму любимую под монастырь подвёл. Ну, я и ушёл, а что мне оставалось делать?

      - Печально. Даже очень, — Марина вздохнула и продолжила стихами:


- Я пропала, я растворилась,
Я ушла гулять.
Мое счастье, ты мне снилось?
Буду я молчать.

Пусть в душе стенают волки,
Это все равно.
Заострились все иголки,
И без глаз темно.

Боль моя, душа девица,
Мне молчать велит.
Упорхнула счастья птица.
Всё во мне скорбит.


      - Во-во! Всё во мне скорбит, скобит, скулит, и подвывает, короче, — согласился Олег.

      - Погоди, Олеж, но ведь эта мамашка на самом деле мошенница и воровка. А значит, она рано или поздно всё равно попала бы в тюрьму. И да, Жеглов был прав: вор должен сидеть в тюрьме! Это, во-первых. А потом она Вику по-настоящему била, а это козёл, сожитель, даже пытался её изнасиловать! — Игорь тоже не мог понять поступка девушки. — Получается, что ты делал-делал добро, а она тебе кыш? И это вместо благодарности?

      - Получается, — мрачно подытожил Олег.

      - Ничего вы не понимаете, мальчишки! — возмутилась Марина. — Это же для вас она воровка, а для Вики она мать. Единственная. Другой не было и не будет. А у ребёнка нет в жизни ничего более священного, чем родители. А тут возникает сияющий рыцарь, и как давай причинять добро направо и налево.

      - Ага, — недобро хохотнул Олег, — и папаша у Вики точно был, что надо, впрочем, как и маменька. Вика — дитя инцеста, отец изнасиловал свою дочь — так на свет получилась Вероника.

      - Ох, как всё плохо-то… — расстроилась Марина.

      - Слушайте, народ, давайте уже закроем эту тему. Прояснили для себя вопросы и хватит. Не могу уже больше! Нервов не хватает. Пожалейте!

      Олег встал с дивана и пошел на кухню помогать матери таскать блюда на уже накрытый скатертью большой круглый стол.

      В конце концов, все уселись за стол. Обед прошел замечательно, всем всё нравилось, было вкусно и весело. Грустные темы больше не всплывали на поверхность. Олег наслаждался, оттаивая душой и расслабляясь телом.

      Потом они все вместе кормили ребёнка, потом братья и Марина выгуливали непоседливую девчонку, и далее по плану, составленному молодой мамой. Когда вечером снова возникли разные разговоры, щекотливую тему про бывших девушек вообще оставили за рамками, как и бывших кавалеров. Поэтому вечер принес в дом абсолютное умиротворение.


Глава 33.


      - Здравствуй, Алёна Петровна, и ты тож тута закупаться стала? – низенькая бабулька в коричневом стёганом пальто из плащёвки стояла у мясного прилавка и с сомнением на лице разглядывала представленный магазином товар.

      - И тебе не хворать, Нина Сергевна. А куда ж мне подеваться-то? Тут близко к дому, а мне ходить-то, сама знаешь, тяжеловато. Да и вообще, вон все «Трёшечки» по городу скупила эта… как её… ну, фирма, что перепродажами-то занимается… - высокая и сухопарая мадам в очках и вязаной шапке засмущалась, так и не вспомнив иностранное слово.

      - Репейдинг, - кивнув, подсказала Нина Сергеевна с важным видом.

      - Во-во! Ритейдинг… Пропеллер… Ритейлер! Вспомнила! – радостно воскликнула Алёна Петровна. – Вот теперь вместо «Трёшечек» будем в «Десятки» ходить. Как лозунг-то у них на дверях? «Попади в «Десятку!» Во-во! Мы теперь все попали… Раньше-то я могла на триста рублёв накупить столько же, сколько теперь только на тышчу и то с гаком.

      - Ох, - вздохнула подруга, - а вот раньше мы на трёшку-то неделю жить могли…

      - Да-а-а… А десятка так и вообще огромными деньжищами была. Черво-онец! – многозначительно согласилась другая.

      Олег знал обеих бабулек, они жили в его подъезде и частенько сидели у входа на лавочке. Он любил эту старую традицию, когда пожилые люди гуляли на свежем воздухе, общались, а за одно и за порядком присматривали.

      «Вот перед Викиным домом бабульки не сидят, и лавочек там нет… Тьфу! При чем тут Вика?» - с тоской подумал Олег, прекрасно понимая, что очень даже при чем. Чем реже он бывал на дежурствах в своей старой клинике, тем хуже ему становилось. От сознания, что вот где-то по этим же коридорам в свою смену ходит доктор Вероника Ляпишева, ему становилось тепло на душе и радостно. Но диссертация требовала сосредоточения усилий на себе, поэтому пришлось уменьшить количество дежурных смен.

      Размышляя о бренности бытия, Олег подошел к прилавку с разнообразными колбасами, уже взвешенными и упакованными в пленку. Разглядывая этикетки, он удивлялся, как нормальная колбаса может так дёшево стоить, когда рядом лежит такая же, но чуть ли не в полтора раза дороже? Ответ был прост: запах. По этому параметру всё ещё можно было определить уровень свежести колбасы. То ли не старались прятаться господа ритейлеры, переставляя дату упаковки, то ли переставляли её уже не в первый раз. Олегу очень захотелось уговорить бабулек выкинуть упаковки с колбасой, которые они положили в свои сетки, но он поразмыслил и решил не ввязываться в скандал. На душе было мерзостно.

      Люди удивляются новому названию старого магазина, но ходят в этот новый старый супермаркет и все так же покупают сомнительного качества продукты на дешевых распродажах и по скидкам. И можно сто раз говорить, что эти продукты опасны, что их есть нельзя, что здоровье одно, и другого не купить ни за какие деньги, но бедняки как покупали за дёшево эти просроченные продукты, так и покупают, только теперь супермаркет по-другому называется. Спрос рождает предложение, люди всегда сами провоцируют других людей на обман и преступление. На каждую жертву находится палач. Всегда. Обязательно. Неизбежно. Это и погубило, в том числе, и Зою.

      Снова мысли вывели Олега на старую дорогу. Он вздохнул, небрежно бросил упаковку колбасы назад, взял другую, подороже и посвежей, как подсказывал ему его нос, и пошел к кассам. Всё остальное он уже положил в корзину, оставалось только уплатить за товар.

      «Интересно, а Вике все-таки хватает денег, чтобы жить?» - Вика была в его мыслях везде, она преследовала Олега повсюду, всех встреченных девушек и молодых женщин он невольно сравнивал с ней. Вот кассирша, симпатичная брюнетка, черные красивые глаза, чувственные губы, даже красная форменная косыночка ей очень к лицу. Не нравится – не Вика. И так все-все. К Еве он в своё время привык, поэтому он мог её не сравнивать с Викой.

      Друзья Олега, Леонид и Дина, его хором успокаивали, рассказывали, что Вика ни в чем не нуждается, что живет себе припеваючи, работает, учится, рисует, но Олега это не успокаивало. И, в конце концов, ребятам надоело хоть что-то объяснять и доказывать, и они старались по возможности избегать в разговорах упоминания о Веронике.

      Это соответствовало и просьбе самой девушки. Вика, общаясь с Диной, всегда сама спрашивала про Олега до тех пор, пока он не поселился в одной квартире с Евой. После этого известия Вика попросила подругу ничего не рассказывать о себе Олегу, даже если тот будет спрашивать. Только в общих чертах, что жива, здорова, не бедствует и всем довольна. И сама больше про него не выспрашивала ничего.

      И Олег тоже на какое-то время перестал терзать друзей вопросами о Веронике, но когда Ева ушла, Олегу стало одиноко настолько, что он стал придумывать для себя свою Вику, свою утраченную сказку.

      Он придумывал, как она смотрела бы на его занятость, на тот факт, что он любит засидеться с диссертацией далеко за полночь, и, понимая, что ей это может не понравиться, послушно шел в постель отдыхать. Он представлял её, колдующей на кухне, готовящей для него какой-нибудь плов или другую вкусность. Как она встречает его с работы и улыбается. Он даже думал, что, наверное, бросил бы своё увлечение мотоциклами, если бы это не понравилось бы Веронике. Думал Олег об этом с ужасом и смирением одновременно, и ему очень хотелось, чтобы всё было бы наоборот, чтобы самой Вике понравился этот вид сумасшествия – скорость и рёв мотора.


***

      В Доме Актера на шестом этаже, куда Натанзон вызвал Семёна, было немноголюдно, что не удивительно, ведь встреча должна состояться в полдень, когда ресторан только открывается. Семён сидел за столиком, куда его пригласил метрдотель, и терпеливо ждал, потягивая из чашечки прелестный кофе. Рядом с блюдечком от кофейной пары стояла вазочка со свежей выпечкой – Сёма не мог себе отказать в маленьких радостях жизни, несмотря на уже не очень отчетливо рельефные «кубики» пресса и слегка исчезающую талию. Впрочем, это никаким образом пока не сказывалось на его жизни.

      В окна проникал яркий солнечный свет, шторы из-за него казались ярко-бордовыми. Семён подумал, что давно не дарил своей жене розы такого цвета, а Яра их так любит. Да и вообще пора бы вывести её в свет, она ведь купила себе новое вечернее платье, но так ни разу его не надела – не было случая, а он сидит в ресторане без неё и скучает.

      Распахнулась дверь, и в зал неспешно вошел Натанзон, разговаривая по телефону:

      - Да-да. Хорошо, до связи, Юрген. И я тебя рад был слышать. Быть дважды дедом – это просто прекрасно. Передай привет фру Лане. Да. Да. И поздравления! Да, конечно! Чао! – И отключив мобильник, Натанзон обратился к метрдотелю: - Петрович, я прошу соблюсти нашу конфиденциальность и никого в этот зал не приводить. Сейчас ресторан располагает такой возможностью, а мы, обещаю, надолго не засидимся, - и в карман ресторатора перекочевала симпатичная купюра.

      - Приветствую тебя, мой юный друг, Семён Матвеевич!

      - Доброго здоровья и вам, Яков Моисеевич! – отозвался Сёма.

      - Давно сидишь, много кофе выпил? Много кофе пить вредно для сердца, но здесь можно – здесь его варят правильно и вкусно. Но самый цимис знаешь что? Не знаешь, это к кофе не булочку взять, а капельку мороженого, сливочный пломбир. Им его поставляет тот же производитель, что даёт его в «ГУМ» и «Детский мир». Вот это блестящий вкус!

      - Не знал, спасибо за подсказку, - улыбка у Семёна получилась настороженной, что не ускользнуло от собеседника.

      - А благодарить ты меня будешь не за подсказки, а за мою благодарность, в ответ. Потому будешь благодарить, что я тебе радость принёс, прямо-таки благую весть, но не только весть, но и большой привет от моих друзей.

      Семён удивлённо приподнял правую бровь и внимательно посмотрел на Натанзона. Вроде бы ничего в нём с тех пор не изменилось кроме настроения, а так те же очки на кончике носа, тот же внимательный взгляд умных глаз, те же узловатые пальцы пианиста-ревматика.

      - И не смотрите на меня так пристально, я не испарюсь, не надейтесь. Наши с вами дела приняли чудесный оборот и принесли всем существенный гешефт. Вот его-то я для тебя и приготовил, чтобы отдать.

      - Вы решили наш вопрос? – Семён надежду, конечно, лелеял, но никак не ожидал, что речь пойдет об уже почти забытых делах, шутка ли, прошел год.

      - Только ты мне скажи, та девушка и твой друг уже поженились?

      - Нет, и, что самое печальное, они вовсе расстались. Он переживает, она… Я не знаю. Её мать посадили в тюрьму, а любовника матери объявили в розыск. Девушка обвинила во всём моего друга, честно рассказавшего ей о своей роли.

      - Вот шлимазл! Право слово, ну кто же так делает? Зачем женщине было знать всю правду? – Натанзон искренне удивлялся такой недальновидности.

      - Олег не может быть в отношениях и при этом что-то скрывать. Это касается друзей. Он простой честный человек.

      - Ох, беда с этими честными людьми, особенно с простыми. Он хоть может помолчать про гешефт или тоже пойдёт рассказывать на каждом углу, что получил нежданную прибыль вместо убытка?

      - Я ему всё объясню, он ещё и умный, всё и поймёт, и сделает правильно, и молчать будет. Да и не до болтовни ему – он диссертацию кропает, наш дохтур.

      - Хорошо. Но тебе придётся за него поручиться, Семён. Мне совсем не хочется, чтобы эта информация где-нибудь всплыла совсем не нужным образом.

      - Я вам за Олега ручаюсь, - подтвердил Сёма тоном, который удовлетворил кивнувшего в ответ Натанзона. – Я его чуть не с пелёнок знаю, на многое способен, но не на предательство.

      - Хорошо. Так и быть, - и Натанзон достал из внутреннего кармана свой бумажник, открыл его и извлёк оттуда пластиковую карточку известного зарубежного банка, который давно уже работает и в России. – Вот. Это ваш общий гешефт. Здесь есть все цифры, которые нужны, чтобы разделить и забрать честно добытую прибыль.

      Натанзон передал Семёну карточку и конверт с фирменным логотипом успешного ритейлера, открывающего всё новые торговые точки вместо старого, ушедшего в небытие вместе с Зоей и её подельниками.

      - Там внутри лежит ещё одна карточка, тоже с цифрами. Это оплата твоим людям из ЧОПа, чтобы было справедливо, им тоже полагается небольшой гешефт.

      - Ух, как здорово! Спасибо, Яков Моисеевич! – Сёма аккуратно спрятал карточки и конверт во внутренний карман пиджака.

      - Как говорила моя мать: «Нет гешефта и ты уже всё, шлимазл. А есть гешефт – ты уже немножечко царь!» И мы же, Сёма, свои люди – сочтёмся ещё, жизнь длинная.

      - Ваша мама была умной женщиной, - сделать такой комплимент Сёма мог и самому себе, потому что знал эту поговорку с детства.

      - Отлично пообщались, молодой человек. Вы не находите?

      - Да, благодарю вас, Яков Моисеевич, за помощь и за справедливость. С вами приятно иметь дела.

      - Обращайтесь при случае, Семён. С тобой тоже интересно.

      И они раскланялись. Натанзон, не бравший даже кофе, ушел, а Семён остался ждать, когда принесут счет. Он, пользуясь свободной минутой и полным отсутствием людей в зале, набрал номер Игоря.

      - Привет, Игоряш. Ты на службе? У меня к тебе дело на сто рублей. Да. Приезжай ко мне в офис завтра вместе с братом и Андрюхой, и Леонидом. Есть небольшое, но приятное дело. Да-а-а, не пожалеете. Только чтобы никто не был за рулём. Будем пить. Грех не выпить, когда есть повод. А обратно? Ну, обратно тебя повезёт такси, как царя. Вам с братом вообще просто – в одно место везти обоих, а с Андрюхой и Лео мы тоже как-нибудь уладим. Да, давай. Жду вас. До встречи.


***

      На встрече друзья радостно поняли причину, по которой Семён их всех созвал, объяснил им, что по ходу это, кажется, они слили крупную ритейлерскую сеть и заменили её другой, ещё более крупной. Каждому полагалась крупная сумма вознаграждения за проведенную работу. Щедрость ритейлера была бы удивительна, если бы не очевидная уже полученная им выгода и ещё большие будущие барыши.

      Доля Олега оказалась такой существенной, что он собрался полностью расплатиться с долгами по мотоциклу, а пока, чтобы далеко не ходить, воспользовался моментом и попытался вернуть брату и Лео деньги, затраченные на поездку в Абзахию. Возмущение обоих было столь велико, что Олег чуть не получил по фингалу по очереди от обоих. Тогда он решил, что оставшуюся сумму можно вполне положить в банк, открыв какой-нибудь замысловатый срочный вклад под приличные проценты.

      Жизнь вроде бы решила налаживаться, но Олег не мог разделить всеобщего ликования друзей и брата. То есть, он, конечно, радовался и за себя, и за них, но всё его восприятие было как будто бы через лёгкую, еле заметную вуаль печали. Он вроде бы добился всего, чего хотел, ну, почти всего, а взамен любимой девушки он получил, смешно сказать, денежный эквивалент. Но Олег знал, что все эти деньги он может отдать за один взгляд, за одну улыбку Вероники, за возможность просто поговорить, как тогда на море. И вместо того, чтобы развеселиться, Он загрустил.

      - Эй, бро! Ты чего нос повесил? – Лео как всегда чутко отслеживал настроение друга. – Вспомнил, да?

      - Угу, вспомнил. Не забывал.

      - Не грусти, может быть, всё ещё устроится.

      - А что там говорит твоя Дина? Они общаются? У Вики денег хватает? – в глазах Олега вспыхнул такой интерес и воодушевление, что Лео понял – любовь не просто жива, она окрепла и потихоньку отравляет существование друга, делая жизнь без любимой безвкусной жвачкой. – Комиссар, а, может быть, ты через Дину передашь ей деньги, вдруг она голодает там.

      - Успокойся, денег у неё хватает даже с избытком. После смерти матери оказалось, что у Вики несколько квартир в собственности, причем квартиры эти сдаются жильцам. И ещё у неё есть неплохой пакет акций «Газпрома РФ». На одни дивиденды от этих акций можно жить и не работать, а тут ещё и жильцы платят. Зоя, конечно, была мразью, но обеспечила свою дочь на всю катушку. Не понимаю только, зачем это было нужно Зое.

      - Ну, тогда я успокоился, - грустно заключил Олег. На известие о смерти Викиной матери он никак не отреагировал.

      Такси привезло братьев к дому, но Олег захотел ещё немного погулять. Прохладный пряный весенний воздух приятно щекотал ноздри, тонкий ледок на лужах отбрасывал разноцветные блики от света уличных фонарей и огней рекламы. Братья медленно пошли к дому, оба молчали. Они думали каждый о своём, но молчание не было тяжелым. Весна обещала облегчение душе и лекарство для сердца.


Глава 34.


      Когда из тюрьмы пришла бумага о смерти матери, Вероника не плакала, она вообще не очень поняла, что произошло. Но когда оттуда позвонили с просьбой забрать тело Зои Федоровны Ляпишевой для захоронения, и пригрозили, что иначе оно будет передано как бесхозное в медицинский институт в качестве анатомического препарата, Вика обомлела. Она живо представила себе картину студенческого обращения с препаратами подобного рода и то, в каком виде потом эти препараты возвращались в формалиновые ванны, и стала лихорадочно искать тех, кто мог бы ей помочь. Сама-то она не понимала даже с какого конца взяться за это дело.

      Обзвонив одногруппников (и с чего она взяла, что они вдруг решат помочь? Этого Вика себе потом так и не смогла объяснить) и, естественно, не получив согласия на помощь, она решила позвонить своей лучшей подруге Дине Наркевич. Её верный Нарик прилетела сразу же, причем не одна, а со своим женихом Леонидом Комиссаровым. Умудренный жизнью, опытный Леонид сразу же взял руководство делами на себя, всюду таскался с Вероникой по всем инстанциям, обивал пороги, доказывал и, в конце концов, дела благополучно устроились. Тело Зои кремировали и захоронили в могилу к её матери, Викиной бабушке, и на памятнике теперь были выбиты даты двух жизней.

      Но время шокирующих известий отнюдь не закончилось, напротив, оно только набирало силу. Разбирая материны документы, лежавшие в старом комоде, куда Вика не имела права без материнского присмотра даже выглаженное постельное бельё складывать, она нашла документы на все квартиры, где были Зоины жильцы, исправно платившие Вике деньги за съём жилья. Но, что самое неожиданное, в документах на все квартиры, включая ту, где Вика выросла и жила теперь, в графе владельца стояло её собственное имя – Вероника Юрьевна Ляпишева.

      На её же имя были оформлены и акции, много акций, несколько сотен акций «Газпрома». Понимать эти факты Вика начала только спустя несколько дней. Получалось, что те деньги, которые она аккуратно складывала в банк, чтобы потом вернуть матери, отдавать никуда уже не придется, что они там так и будут скапливаться по мере их поступления от жильцов. Это было непривычно, но приятно. Сами квартиры при надобности Вика сможет продать, потому что они есть её собственность. «Собственность»… Она ворочала это слово во рту, учась его произносить сначала в уме про себя, потом шепотом, одними губами, а потом уже голосом, тренируя уверенность и привыкая к звучанию.

      Как поступать с акциями, где получать дивиденды и что с ними делать, ей подсказал всё тот же Лео, а Дина так радовалась за подругу, что, прыгая чуть ли не до потолка, подвернула ногу в неудачном приземлении. И Леонид разрывался между двумя подругами, чтобы умудриться помочь обеим – одной с травмированной и болящей ногой, а другой с её тоже «травмированной» акциями головой. Но Все эти вопросы как-то с течением времени разрешились, у Вероники прошел шок от реального положения дел, а у Дины зажила нога. Снова потянулись тихие сонные серые будни, изредка нарушаемые Диниными звонками по телефону с отчетом, как движется подготовка к их с Лео свадьбе.

      Вика не завидовала подруге, хотя ей был симпатичен Леонид, но она к нему относилась как к хорошему другу или, даже скорее, как к брату, а Дину она давно уже считала своей сестрёнкой.

      Но мысли Вики часто возвращались к Олегу. Она часами разглядывала его малюсенький портрет, спрятанный когда-то от матери между страниц своего тайного дневника. Большие рисунки она так и не забрала у подруги, потому что даже ей не хотела признаваться, что всё ещё продолжает думать об Олеге. А на маленький портрет в дневнике она смотрела и думала, как может в человеке уживаться столько противоречий?

      Красивый, статный, с ангельским взглядом молодой мужчина, умный и, несомненно, талантливый врач, как он мог совершить эту подлость? Чем ему лично помешала её мать, что он так страшно с ней обошелся. Он фактически убил её! Когда Вика подумала об Олеге как об убийце, её губы сжались в тонкую линию, а подбородок гордо поднялся вверх – мать ни в чем не виновата, её убили.

      А мама, она была хорошей, она всегда заботилась о своей девочке, о своей дочке, любимой кровиночке, единственной родной душе на всём белом свете. Да, мама всю свою жизнь посвятила ей, Веронике, жила для неё, квартиры меняла, даже вышла замуж за нелюбимого человека только для того, чтобы у неё, Вики, был отец, чтобы в садике, а потом и в школе над ней не так сильно смеялись сверстники.

      Мама воспитывала её в строгости, чтобы у неё, Вики, было в жизни всё лучше, чем у самой Зои, чтобы всё было правильно, как положено. Чтобы никто не смог бы с осуждением смотреть ей вслед, как смотрели соседки вслед самой Зое. А что мама ругалась матом и лупила свою дочку, так она же мать, а значит, имеет законное право воспитывать ребенка любыми действенными методами. Мама не была виновата, что до доченьки не сразу доходили нужные истины, зато они прекрасно впечатывались в сознание вместе с рубцами от ремня на голой розовой попке.

      В конце концов, раз Зою и саму воспитывали тоже ремнём и криками, значит, это было правильно? В этом Вероника сомневалась, но больше мать не осуждала, а тихонько всхлипывала, вспоминая редкие мирные эпизоды из их жизни. А память услужливо вытирала из своих архивов всё, что несло негативные чувства, всю несправедливость, страх наказания и всю боль после него, ненависть и незаслуженные упрёки матери, придирки и откровенные издёвки с целью унизить достоинство дочери, растоптать её морально, растереть в пыль её самоуважение.

      Теперь Вика уже почти ненавидела Олега. Ей казалось, что он в её жизни делал только гадости, мешал работать, мешал взаимодействовать с педагогами, с лютой Горилловной. Он постоянно вставал между ней, лечащим врачом, и её больными, её пациентами, чтобы урвать хоть немного их благодарности, которая была заслужена ею, а не им.

      Мало того, что он убил её мать, он ещё и мешал ей жить! Он всюду ей мерещился. Он хихикал над ней в метро, заглядывая через плечо в книгу, которую Вика читала. Он вглядывался в неё из витрин магазинов, прикидываясь неживой куклой в стильной одежде. Он внимательно смотрел ей вслед на зебрах переходов, когда она шла через улицу на зелёный свет. Он прятался в соседнем подъезде, хлопая тяжелой железной дверью, когда она возвращалась домой. Даже в ванной, когда она принимала душ, закрывшись занавеской, чтобы не брызгать на пол, ей казалось, что он стоит у двери и смотрит на неё, ждёт, когда она голая выйдет и станет вытираться. Врёшь, не дождёшься! И Вика складывала своё пушистое полотенце поближе, чтобы можно было дотянуться прямо из-за полиэтиленовой шторки, втащить полотенце к себе и вытираться, а потом заматывалась им, чтобы ни одной интимной частью тела не сверкнуть перед ненавистным преследователем.

      Если бы Вероника не была врачом, она бы точно сошла с ума. Но образование сослужило добрую службу. Поняв, что она завела себе манию преследования, Вика стала анализировать происходящее, чаще смотреть в глаза реальности, потому что желания попасть на приём к психиатрам у нее отсутствовало абсолютно. Знала она своих коллег по смежному ведомству и ничего хорошего от встречи с ними не ожидала, а поэтому и самой встречи надо было избежать.

      Да и какая же она сумасшедшая, если сама себе диагнозы ставит? Всем известно, что ни один в мире псих никогда, ни при каких обстоятельствах не признает себя чокнутым! Нормальная она, только вот нервные потрясения её выбили из колеи. А что, легко вот так взять и пережить сначала, как твою маму сажают в тюрьму, а потом как она там умирает, а потом ещё и похороны, и ещё подлость от любимого человека? Любимого? Уже нет! Ненавистного человека! Ненавистного!!! И Вика снова рыдала от бешеной злобы, посылая проклятия Олегу, и кляня саму себя.

      Как она могла так влюбиться? В такого подонка, в такого мерзавца! Он же маминого мизинца не стоил, паскуда! А она хороша, нечего сказать! Распустила слюни по красивым синим глазкам, золотым волосам, стройному телу, такому привлекательному телу, такому возбуждающему, желанному, горячему телу. А как он шептал ей о любви, а как он сделал ей предложение руки и сердца?

      О, боже, о чем она? Снова о нём? Нет! Этому надо положить конец! Всё. Она ищет себе хобби. Да и что его искать? Она же любит рисовать! Пойдет вот сейчас и купит краски. Не век же ей рисовать черно-белые картинки!

      И Вероника, действительно, однажды собралась и после работы поехала в магазин для художников. Не имея специального художественного образования, она выбирала краски по цветным полоскам на тюбиках, а кисти просто по красоте и мягкости. Купила мольберт и холсты на подрамниках, растворители и мастихины разных размеров.

      Удовлетворённая и умиротворённая результатами своего похода, Вероника подходила к дому, когда её резко дернул за руку идущий ей навстречу мужчина.

      - И где ты шляешься, интересно мне знать? – прошипел до боли знакомый голос из ужасного прошлого.

      - Что тебе надо от меня? – завопила Вика во весь голос.

      - Мне от тебя надо только моё. Мои квартиры и мои акции, ну и цацки, которые я твоей сучке матери дарил.

      - Помогите! Спасите!!! Насилуют! Пожар!!! Грабят!! Караул! – она наугад выкрикивала все слова, которые могла вспомнить и отмахивалась от мужчины ящиком, в который был упакован мольберт. Валентин, а это был именно он, сначала растерялся, уворачиваясь от ударов тяжелой коробкой, потом грязно выругался, сказав, что она привлекает слишком много внимания, но поспешил ретироваться.

      - Я ещё вернусь к тебе, сучка! Тогда ты мне отдашь всё, совсем всё! Тогда я тебя тоже возьму, гадина! Никто мне тогда не помешает!

      Как она попала к себе в квартиру, Вика вспомнить не смогла. Только проверила, закрылась ли она на замок и надёжно ли закрылась. На всякий случай она забаррикадировала дверь тяжёлым комодом, стоявшим в прихожей.

      Сон в эту ночь решил миновать Веронику, поэтому она ворочалась в кровати почти до утра, а когда уснула, ей приснился Валик, разорвавший на ней блузку, навалившийся на неё всем своим телом и душащий за шею. Подскочив, Вика долго отдыхивалась, шумно втягивая воздух и быстро с натугой выдыхая его. А придя в себя, окончательно осознав, что это был только сон, она снова заплакала.

      Ну, почему ей так не везёт? Единственный мужчина, который ей понравился, и которому понравилась она, оказался таким негодяем. И теперь Вика беззащитна перед лицом страшного врага. И обратиться ей совсем некуда, в самом деле, не призывать же снова на помощь Динкиного Комиссара. У них скоро праздник, бракосочетание, Дина себе платье уже купила, а Лео обзавёлся кольцами. Не до неё им обоим. И это правильно.

      Оставалось только одно – затаиться и жить тихонько, шепотом, ходить с оглядкой, опасаться безлюдных улиц, пустырей и парков. А может быть, завести себе огромную собаку? Тоже не вариант, пока пёс вырастит, ему уже будет некого защищать, а брать сразу взрослое животное было страшновато, потому что понять, что у него в голове и способен ли зверь на агрессию, было не возможно.

      Но проходили дни, полные шорохов и скрипа, неприятных прикосновений в транспорте и пристальных взглядом прохожих, а Валик не появлялся ни с требованием своей доли награбленного, ни чтобы изнасиловать Вику, как обещал. Она расслабилась, перестала прятаться и выключать свет в комнатах по вечерам. Радовало только одно, что Вика совсем перестала думать об Олеге, перестала видеть его во всех стройных блондинах и шарахаться от витрин со светловолосыми манекенами.


Глава 35.


      Стоял легкий зелёный июнь, листья ещё сохраняли свою не запылённую сочность, небо уже имело тот оттенок синевы, который вызывает жажду и толкает пить чистую прохладную воду. Солнце было ярким и задорным, оно иногда кокетливо прикрывалось нежной пуховкой полупрозрачного облачка, как будто известная актриса пудрила свой вздёрнутый носик, пытаясь уменьшить яркость веснушек. Игривый прохладный ветерок не давал людям забыть, что земля ещё не прогрелась и в тени пока довольно свежо. Он обдувал их головы, перебирая пряди, чтобы они были пушистыми, и нежно трогал девичьи ножки, прикрытые тончайшими прозрачными колготками или чулками.

      Задохнуться от восторга, онеметь от красоты, сгореть от зависти и умереть от ревности – все эти яркие чувства попеременно терзали Веронику на свадебной церемонии подруги и весь этот день.

      Окутанная невесомым едва различимым облаком вуали, обтянутая глянцевым шелком, Дина вышла из лимузина и, шурша снежно-белой пеной юбки, стала подниматься по ступенькам к стоящему в немом восторге Леониду. Под руку Дину вёл её отец, а рядом с женихом стоял ненавистный златовласый бог, сверкая голубыми сапфирами глаз, но даже краем взгляда не зацепляя её в кучке подружек невесты, теснившихся у входа в ЗАГС.

      Провожая подругу взглядом, Вика поймала себя на мысли, что год назад она сама могла быть такой же красивой невестой, только рядом с ней был бы белокурый бог, её персональный ангел-хранитель, её принц и спаситель, ненавистный теперь Олег Лодыгин. Никогда Вика не могла предположить, что может позавидовать своей подруге, своей верной Дине, своему Нарику, а вот стояла сейчас и завидовала.

      Леонид был прекрасен как молодой царь, столь же величественный и торжественный. Строго говоря, Лео не был красавцем, но тёмные кудри волос, красивые глаза и мужественность всего облика не могли не привлекать взглядов девушек. И всё же это был чужой жених, поэтому большинство подружек смотрели на его друга, который будто бы даже не замечал их пристального внимания, смущенного кокетливого хихиканья и перешептывания.

      Сама Вероника была одета в красивое длинное платье цвета спелой вишни, который ей очень был к лицу, подчеркивал аристократичную бледность кожи и яркость тёмных глаз, опушенных длинными ресницами. Она научилась пользоваться косметикой довольно быстро, хотя прежде, при матери, и заикнуться не могла о том, чтобы накрасить ресницы. Зато теперь она была неотразима: опахала ресниц, скромно опущенный взгляд, глубокого красного цвета красивые манящие губы, тонкие запястья рук в переплетении золотых браслетов, стройность ног, угадывающаяся под атласом шелка и, в завершении всего, явившись последним штрихом, абсолютно добившим Олега, был легкий башмачок, туфелька на такой высокой и тонкой шпильке, что было не понятно, как девушка вообще умудряется стоять.

      Настоящий жених и стоявший рядом несостоявшийся приветствовали подошедших к ним невесту и её отца. Лео взял под руку Дину и повёл её в здание, где их торжественно объявили мужем и женой, отыграли «гимн любви», то есть марш Мендельсона, и, выдав паспорта со штампами и традиционные напутствия, проводили в новую, теперь уже семейную жизнь.

      На выходе друзья, подруги и родные щедро осыпали молодых монетами, конфетами и лепестками роз, а ворчащая уборщица принялась выметать весь этот мусор, тщательно собирая денежные средства и съестное – в хозяйстве всё сгодится, не пропадать же добру.

      Процессия из нескольких автомобилей двинулась за свадебным лимузином к расположенному неподалёку скромному ресторанчику, где в арендованном зале расположился свадебный пир. Тамада, приглашенный из числа артистов, сослуживцев Леонида, громко и задорно смешил народ, заставлял молодёжь выполнять шуточные задания, рассказывал шутки и прибаутки, пел песни и частушки, пока все не утолили голод и не стали вылезать из-за столиков, чтобы покурить, поболтать и размять конечности.

      После такой вкусной и плотной еды телу требовалось встряхнуться, и тамада объявил танцы. Заиграла музыка, первыми пошли танцевать, как и положено, молодожены, а за ними потянулись в круг танцующих друзья и родные. Олег не смотрел в сторону Вероники специально, чтобы не искушать себя понапрасну, боролся с желанием подойти и обнять её, подхватить на руки и унести куда-нибудь в укромное место, чтобы целовать, целовать, целовать… Чтобы вдыхать запах её волос, пить её дыхание, гладить по голове, по груди… Ему до боли хотелось всего этого, но он помнил, что она считает его своим врагом, и уважал выбор девушки.

      Симпатичная слегка полноватая блондиночка шустро подскочила к Олегу, и он был вынужден пригласить её на медленный танец. Он привлёк к себе плотное упругое тело девицы и повёл. Танец – это была любимая стихия Олега, это был его спорт и его религия, с раннего детства он обучался этим шагам и движениям, с ним могла танцевать любая девушка без подготовки, просто доверяясь надёжному партнёру.

      Два светловолосых божества кружились в танце, казалось, не касаясь пола. А когда музыка смолкла, Олег небрежно уронил партнёршу на свою согнутую в колене ногу, прогнув в талии, чем эффектно завершил танец. Грянул шквал аплодисментов. Партнёры поклонились и приготовились к следующей мелодии, ещё не зная, что им приготовили ловушку. Воздух завибрировал звуками танго! Но Олега не возможно было смутить, он быстро сориентировался, шепнул что-то на ухо девушке и снова повёл её через прекрасные и печальные звуки чарующей мелодии страсти и любви, жизни и смерти. Блондинка была мягка и податлива в руках мастера, она старалась верить его рукам и согласовывать с партнёром свои движения. Танго удалось на славу.

      Всё это время Вероника не спускала глаз с танцующих, впрочем, в этом она была подобна почти всей публике, застывшей в восторге. Но только её одну в этот момент терзала жгучая ревность. Не блондинка должна была таять в его руках, не блондинку, а её должен был Олег прижимать к себе, не этой девушке он должен был шептать нежные слова, от которых блондинка заливалась румянцем смущения, а ей, ей, Веронике!

      Как выдержать такую пытку? Как не завыть в голос, не закричать: уйди, он мой!? Как не упасть в обморок от такой зверски несправедливой судьбы? Как? Ну, почему всё так сложилось, любимый? Почему? Она не могла найти ответ и не могла больше смотреть на него, нежно прижимающего чужую девушку, глядящего ей в глаза и касающегося её щеки своею. Ненависть к нему сдала свои позиции и больше не поднимала голову с ядовитым раздвоенным языком.

      Пока Олег развлекал гостей и сторонних зрителей, пришедших из соседнего зала ресторанчика, молодожёны скрылись от взглядов, а когда вновь предстали перед друзьями и роднёй, оба из нежных принца и принцессы превратились в двух байкеров, облаченных в черную кожу с блестящими заклёпками и цепочками. С собой они несли два сверкающих защитными элементами и хромом мотошлема. Картина была настолько же сюрреалистичной, насколько неожиданной.

      Дина и Комиссар попрощались с приглашенными, уселись на байк, и поехали в «свадебное путешествие» по ночному городу в пригородный отель, где Лео уже снял на пару дней люксовский номер, и куда уже были привезены их вещи.

      После отъезда молодых Олег еще немного потанцевал с милой блондинкой и вскоре исчез по-английски, ни с кем не прощаясь. И когда Вика в очередной раз не нашла его ни в толпе среди танцующих, ни сидящим за столиком с десертами и тортом, она решила, что ей тоже пора уходить. В конце концов, он так и не заговорил с ней ни разу, не принёс своих извинений, не покаялся, и вообще уже ушёл. А среди оставшихся у Вероники не было знакомых, с которыми хотелось бы пообщаться, и тем более близких друзей.


***


      Долго вспоминала Вероника свадьбу своей подруги, перебирая полученные в дар фотографии. Хоть Дина и старалась, чтобы на этих снимках не попадалось изображение Олега, было похоже, что он был повсюду, так часто на фото встречалась его стройная фигура в светлом пижонском льняном костюме. Может быть, фотограф и сам влюбился в этого несравненного блондина, или это было простым совпадением, но на снимках, попавших в Викины руки, тоже невозможно было его не увидеть.

      Вика перебирала фотографии и кусала губы почти до крови. Какие-то совершенно самостоятельные слёзы катились из её глаз, она плакала без всхлипывания, без судорожных выдохов, было похоже, что она даже не чувствовала текущих по щекам солёных ручейков, затекающих в ложбинку на груди.

      На дворе уже во всю хозяйничал зрелый август. Пожухшая тёмная, отработавшая своё листва жёстко шуршала на деревьях. Птицы, поставившие на крыло своих птенцов, тренировали их, чтобы те набрали сил для дальнего перелёта к местам зимовки, и их гомон наполнял воздух над домами окраины Москвы. Ветер гонял по асфальту хороводы из желтых листьев вездесущих тополей, которые первыми начинают отпускать свою листву на свободу.

      Было тепло и сухо. Во дворе гуляли дети, их звонкие радостные голоса серебряными колокольчиками звенели на всю округу, врывались в открытое окно и дразнили Веронику. Недавно Дина сказала ей по очень-очень большому секрету, что ждет ребёнка, и Вика снова примеряла на себя подругино счастье.

      А ведь это у неё мог бы уже появиться малыш. Как бы она себя чувствовала в роли матери? Готова ли она сама к нежной заботе об этом крошечном существе, которое будет её продолжением? Или вбитые Зоей уроки жестокости будут вылезать и вмешиваться во всех возможных ситуациях?
Трудно было ответить на эти толпившиеся в голове вопросы, но мысли Вики снова вернулись к матери.

      Документы уже давно были разобраны и приведены в порядок, но к вещам Зои Вероника ещё не притрагивалась – что-то потустороннее, непонятное останавливало её и не давало создать в доме уют таким, как его видела Вика. Но в этот субботний день она решилась.

      В Зоином шкафу висели её платья, которые Вике никогда не нравились, да и по размеру были маловаты, точнее Вика была более рослой, чем мать. Она аккуратно сняла их с плечиков, сложила, не рассматривая, и убрала в объёмный пластиковый пакет. В другой пакет попали блузки, в третий - юбки и брюки. Обычная человеческая брезгливость заставила выбросить в мусор всё нательное бельё.

      Под бельём Вика увидела странный прямоугольный свёрток. Она удивилась, потому что после проведенного в доме обыска сама складывала в шкаф все вещи, и помнила, что свёртка раньше не было. А если бы и был, то его должны были конфисковать, как забирали всё подозрительное. Потом Вероника вспомнила, что из этого шкафа нижнее бельё даже не вытряхивали. К тому моменту и следователь, и оперативники уже так устали, что осматривали оставшиеся места настолько поверхностно, что вполне могли пропустить этот свёрток. Да и улик для суда в деле Зои Ляпишевой хватало за глаза.

      Сверток был увесистым. В коричневую бумагу были завёрнуты пять толстых тетрадей, исписанных мелким Зоиным почерком. Открыв первую попавшуюся тетрадь, Вика поняла, что это Зоины дневники, которые она вела ещё со школьной скамьи, делая записи не очень часто, только в те моменты, когда ей надо было выговориться, а поделиться было не с кем.

      Забыв про недоразобранные вещи, Вика углубилась в чтение записей. Постепенно ей открывался весь ужас, из которого состояла жизнь её матери. Вероника то плакала, то ругалась запрещёнными раньше грубыми словами, то смеялась, поддавшись своеобразному Зоиному черному юмору, то вздыхала и охала от сочувствия к ней.

      «Ненавижу отца, но он получил своё и сдох, туда ему и дорога. Но мать? Как она могла со мной так поступить? Зачем она требует оставить беременность и рожать этого паскудного ребёнка? Я уже заранее его ненавижу! Папашино отродье! Пусть бы оно там тоже сдохло, прямо у меня в брюхе! Сдохни! Сдохни, тварь! Ненавижу! А ты уже пинаешь мою печень своими погаными пятками. Тварь! Тварь! Мама… И тебя ненавижу! Сдохни! Я ненавижу вас всех!»

      Прочитав это, Вероника надолго потеряла способность воспринимать действительность, настолько глубоко проникли материнские проклятья. Потом она пролистала эту тетрадь до конца, не вчитываясь, но слова ненависти всё равно лезли в глаза с каждой страницы. Она взяла теперь верхнюю тетрадь из стопки, самую новую из всех, на обложке которой был изображен вид на Елисейские поля, открыла сразу поближе к концу и стала читать.

      «Валя, Валенька, Валентин, радость моя, ты не мог так со мной поступить, ты не мог меня променять на эту пошлую сучку, мою дочь. Это она сама, стерва лютая, к тебе пристала, я знаю! Ненавистное отродье своего папаши! Как же я жалею, что не убила тебя тогда в своей утробе, или надо было хотя бы придушить тебя в младенческом возрасте, пока моя мать была на работе. Но я боялась тогда свою мать, она меня саму убила бы за тебя. А теперь ты пыталась соблазнить моего мужчину. Моего! Только моего!!! Никогда он не будет твоим, сучка! Никогда! Только через мой труп он тебе достанется! Но лучше бы сдохнуть тебе! Причём сдохнуть самой, избавив меня от проблемы своего существования».

      Вика сидела молча, она уже поняла, что слишком охотно поверила в свои фантазии о материнской любви Зои к своей дочери, то есть к ней, Вике. Ненавистью к ней был пропитан каждый абзац каждой страницы этих записей.

      Никогда не было любящей свою дочь мамы. Никогда не было сердечного тепла, ласки и нежности. Всё это выдумало отчаянное Викино воображение. Ведь так приятно было верить в сказку, когда её уже никто не мог опровергнуть! Мама… Творче мой, за что ты так с ней? Или просто за то, что она в тебя не верила? За ненависть? Ненависть ко всему миру, к своей матери, к отцу, к ребёнку? Ненависть всепоглощающую, непроглядную, такую густую, что её можно было ножом резать.

      У Вероники больше не было чувств, мироздание остановилось, время умерло. Мир затянула серая пустота. Возненавидеть свою мать Вика не смогла даже теперь, ей было просто безумно жалко несчастную женщину, не видевшую в жизни радости, так и не научившуюся быть счастливой, любить. Зоя писала о любви к своему Валентину, но, строго говоря, это тоже была не любовь, а болезненная зависимость от него, Зоя нуждалась в нём, как в наркотике, и ради него могла бы пойти не только на воровство и мошенничество, но и на убийство.

      Вика перелистнула дневник в самый конец и уже хотела совсем его закрыть навсегда, но взгляд упал на последнюю запись от седьмого января прошлого года. Она отличалась от всех остальных, это было больше похоже не на простой выплеск эмоций, а записанный план действий.
«Выбрать время в майские праздники, когда земля уже оттает, вывезти Вику якобы на отдых в лес, подальше от цивилизации, стукнуть лопатой или камнем по голове и прикопать в тенёчке. Надоела. Ненавижу. Принять в наследство всю недвижимость и акции, поделиться с Валиком».

      Убить и прикопать. Убить и прикопать. Надоела. Всё встало на свои места. В голове Вероники больше не осталось места сожалениям о смерти матери. Речь шла о хладнокровной убийце, о мошеннице и воровке, которая оказалась ничуть не лучше, чем отец, изнасиловавший Зою. И она, Вероника, оказалась дочерью насильника и воровки, потенциальной убийцы. А в том, что Зоя привела бы свой план в действие, зная упрямство своей матери, Вика была уверена.

      Получалось, что только случай спас её от верной гибели, страшной смерти от рук собственной матери. Счастливый случай. Расследование, которое затеял Олег. Расследование, за которое Вика его изгнала с позором из своей жизни, заклеймив предателем. Что же она наделала? Вместо того, чтобы принять жизнь как дар небес, она унизила и прогнала своего спасителя. Дважды он спас ей жизнь, тогда на краю крыши и теперь, когда она поняла, что уже давно живёт в долг. Живёт после несостоявшейся казни, но оглашённого приговора.

      Олег, ангел-хранитель, златовласый и белокрылый, где ты? Что толку звать теперь, когда он не может её услышать? Неблагодарная рефлексирующая дура! Как она могла так поверить матери и сомневаться в друге, в любимом человеке? Он даже на море соблюдал все её требования, а ведь ему хотелось близости, она всё видела, замечала все признаки, и наслаждалась своей властью над ним. А он из благородства сохранил её в неприкосновенности. На кой ей теперь её неприкосновенность? Девственность и чистота? Для кого? Для Валика, который решил до неё добраться, чтобы отомстить и отнять у неё всё Зоино наследство? А ведь мать даже в последний момент продолжала кричать проклятия уже ей в лицо.

      Шум, доносящийся, казалось, из-за стены, напомнил Вике стоны матери и скрип кровати, когда они с Валентином там занимались любовью, Вику затошнило, и она сорвалась в туалет, чтобы не напачкать в комнате. Облегчив желудок, она поняла, что никаких шумов и скрипов в квартире нет, что она сидела как раз в Зоиной комнате, прислонившись к той самой скрипучей кровати спиной, а через открытое окно были слышны скрип несмазанных качелей и вопли ребятни на детской площадке.

      Как превратно иногда наш мозг трактует полученную информацию. Нам кажется, что за нами крадется леший, когда в сумерках мы видим разлапистый пень сбоку от тропинки. Нам кажется, что в небесах плывут корабли и звери, а там обычный ветер гонит простые облака. Нам кажется, что в тёмной комнате кто-то есть, а это всего лишь сквозняк, влетевший в форточку, шевелит листы рукописи на письменном столе. Нам кажется одно, а на самом деле всё по-другому. Вике казалось, что Зоя, она теперь не могла звать её матерью даже в мыслях, любит свою дочь, а она её ненавидела от зачатия и до последних своих дней, до последнего вздоха.

      Предательство оказалось спасением, а сам предатель любимым человеком, единственным мужчиной, который мог бы её любить, охранять и заботиться о ней. Единственный, кому она была готова отдать себя целиком, о ком она хотела заботиться сама, кому она хотела дарить свою нежность.

      Но толку нет от пустых переживаний. Вика нашла свою записную книжку и дрожащей рукой набрала заветные цифры телефонного номера. Несколько секунд ожидания, пока проходил импульс по проводам и волнам, пока шло соединение с номером абонента, показались ей вечностью. «Абонент не абонент, и вообще такого абонента больше нет…» - это было как гром среди ясного неба. Городского телефона в квартире, где жили родители Олега, Вика не знала.

      Опустив руки, она стояла у окна. Сил плакать больше не было. Сил что-то делать сегодня вообще не осталось. Но ведь зачем-то её Творец сохранил ей жизнь, и не один раз, а много: и в самом начале он не дал прервать беременность, и потом удушить её в младенчестве, а после появился её отчим, который берёг свою девочку, потом Олег дважды спас ей жизнь. Больше Вероника решила не испытывать судьбу. Раз умереть ей пока не судьба, значит, надо жить. А что будет дальше, жизнь покажет, да и она сама что-нибудь придумает.


Глава 36.


      Порядок в комнате пришлось всё-таки навести, вещи, оставшиеся от матери, Вероника выставила в подъезде на первом этаже, где сидели консьержки, и где было принято выставлять не новые, но ещё пригодные для употребления одежду, технику и мебель. Вещи перебирали, рассматривали и забирали к себе. Каждая вещь находила себе нового хозяина или хозяйку. Тут можно было подобрать интересную книжку и, прочитав с удовольствием, вернуть на место или оставить в своей библиотеке. Можно было приобрести еще работающий холодильник или стиральную машину, даже электроплиту или диван с креслами и журнальным столиком. Вероника называла этот процесс «неправильным обменом вещей», хотя считала, что он как раз очень даже правильный по своей сути.

      Облазив в интернете все возможные социальные сети, она так и не нашла ни одного Олега Лодыгина, чтобы он был хоть мало-мальски похож на её любимого, зато нашла какого-то Игоря Лодыгина в фейсбуке, чьё лицо смутно напомнило ей Олега. Страницу эту она аккуратно сложила к себе в закладки просто так на всякий случай – парень в своём блоге рассказывал о разных полезных штучках для компьютера, программах и гаджетах, Вике это было интересно, ведь она могла теперь себе позволить многие из ранее запретных плодов.

      Найти Олега не удалось, а электронные письма, отправляемые по его старому почтовому адресу, возвращались, не найдя адресата. Где жил Олег, адрес его квартиры, Вика тоже не знала и, где его узнать, себе не представляла. Поэтому, исчерпав все возможности срочно связаться с любимым, она решила ждать следующего месяца. Когда будет составляться расписание дежурств, и ординаторы будут вписывать свои фамилии в график, она впишет себя на тот же день, что и Олег. А тогда будь, что будет, но она найдет возможность переговорить с ним и попросить у него прощения.

      Вероника не представляла себе, один ли сейчас Олег, или у него есть подруга, а, может быть, он даже успел жениться на ком-нибудь, может быть, даже на своей Еве, но она должна была перед ним извиниться. Должна была сказать, что ошиблась, что он её спаситель и благодетель, что она очень благодарна Олегу за всё-всё, что он для неё сделал. Вероника считала, что Олег имел право знать о её благодарности, что для него это знание имело значение, что иначе и быть не могло.


***

      Поликлинические будни Олега тянулись медленно и однообразно. Придя на работу, он принимал пациентов, которые были к нему записаны заранее, потом шел на обед, а потом, если не было внеплановых посетителей, работал с документацией или над своей диссертацией. Отличить работу с документами поликлиники от работы над диссертацией начальство, заглядывающее изредка в кабинеты к подчиненным, не имело ни малейшего шанса, поэтому Олег не прятался и не имел нервного тика от напряжения, что вот сейчас его застигнут врасплох, а спокойно делал свои дела.

      Тоска и скука поселились на страницах с цифрами не потому, что тема была не интересной. Причиной тоски являлись воспоминания. Вписывая в аккуратные таблички столбцы цифр, Олег думал о несбывшихся мечтах и планах, вспоминал Веронику, как хороша она была на свадьбе у Леонида и Дины. Он жалел, что не осмелился пригласить Вику на танец. Он вспоминал эту блондиночку, которую, как выяснилось, звали Алиной, как она податлива была в его руках, такой же могла бы быть и Вика…

      С Алиной Олег встретился ещё пару раз после того памятного вечера. Они гуляли по вечернему городу, сидели в кафе, болтали обо всяких глупостях, которые ни к чему не обязывают. Он не дарил ей цветов и конфет, не пытался целовать на прощание, когда провожал до дома, не вызванивал по нескольку раз в день, пытаясь узнать, чем она занята, но был благодарен за то, что Алина не требовала обещаний и не строила на него планов.

      Девушка, по-видимому, чувствовала, что сердце его занято болью, не свободно, не может создать новую любовь для неё, но ей самой было приятно с ним общаться. Олег шутил, читал ей стихи, высказывался о политике, ругал экономистов, которые решили завести здравоохранение в нашей стране в тупик. Алина слушала, кивала головой, соглашаясь со своим спутником, и понимала, как далёк он сейчас от этого места, этого мира, этого времени.

      Она и сама была не рядом. И в её истории было не всё гладко, но рассказывать новому знакомому о своих бедах и проблемах Алине не хотелось. Она опасалась, что будет понята не правильно, что он начнет предлагать помощь, потому что так положено делать у приличных людей, к которым сразу и безоговорочно причислила Олега, а ей не хотелось ни жалости, ни снисхождения. Она сама переживет свой разрыв с любимым, свои финансовые неприятности и трудности на работе. А сейчас она наслаждалась общением легким и ни к чему не обязывающим, зато таким же приятным и тёплым, как этот солнечный день ранней осени.

      Двух встреч оказалось достаточно, чтобы понять, что Алина его не привлекала как женщина, да и она сама не стремилась к близости с Олегом. Теперь он только вспоминал её и сравнивал с той, о которой грезил ночами, с Вероникой. Во всём выигрывала Вика, в каждой мелочи. Стройная и темноволосая, высокая и гибкая Вика на фоне маленькой и пухленькой Алины казалась неземной богиней, строгой и недосягаемой для него, простого смертного.

      Он вспоминал свой танец с Алиной. Когда он вёл девушку под мелодию танго, закрывая на мгновения глаза, то представлял себе, что в его руках сейчас Вероника, что это она откинула голову назад, что это её он привлёк к себе и снова отринул от себя, скрутил и вновь обнял, прильнув к ней со всей страстью.

      Дома Олег тоже перебирал фотографии со свадьбы друзей, на которых была и Вероника. Прекрасная и чужая. Недоступная и желанная. Притягивающая и холодно безразличная к нему. За весь вечер Олег не смог ни разу встретить её взгляд, то между ними кто-то вставал, то его уводили, то отвлекали Вику. С фотографий на него смотрела не волшебная принцесса, какой она была в Абхазии на море, а земная царица, едва сдерживающая свою страсть, сильная и уверенная в себе, с всё понимающими глазами и ироничной улыбкой.

      Фотографии, которые он делал на море, Олег старался не пересматривать, но иногда не выдерживал и открывал в ноутбуке папку, где хранилось его запечатлённое счастье. Он смотрел на себя, на Веронику, и понимал, что счастливее, чем в те две коротеньких недели, он никогда не был в жизни, да и, наверное, уже не будет никогда.

      Вот Вика улыбается в объектив, улыбается именно ему, Олегу. Вот она, решившая разуться, несмотря на погоду, бежит по берегу, а волны подкрадываются к её ногам и облизывают ей пятки и пальчики. Как потом он согревал её ноги... Вот она сидит рядом с остовом чьей-то старой лодки и задумчиво смотрит куда-то за горизонт. Что она тогда вспоминала, о чем думала, кто же теперь скажет?

      Интересно, думал Олег, переживал бы он так же сильно, если бы тогда всё-таки уложил Веронику в постель и овладел ею? Или, наоборот, проклинал бы себя теперь ещё хуже? Ответов на эти вопросы не имелось, и Олег гнал от себя мысли о Веронике, о её чистоте и непорочности, о том, что таких девушек, как она, в природе больше нет.

      Улыбнулось счастье и ускользнуло из рук, разрушив все обещания. В такие моменты подлые слезы выкатывалась из глаз красивого молодого врача, и он не сдерживал их. Никто не увидит этих минут слабости, никто не упрекнёт, никто не посочувствует ему, никто не пообещает, как в детстве, что всё ещё будет хорошо и всё ещё наладится.

      Обращаться за поддержкой к брату, друзьям, тем более родителям он не хотел не потому, что это было на пределе его гордости, а чтобы не грузить их своей неразрешимой проблемой. Молча переживал, молча успокаивал сам себя, молча вгрызался в работу, чтобы забыться в ней, уйти от печальной действительности, спрятаться за цифрами и диаграммами.


***

      Придя на дежурство, Олег поинтересовался, кто сегодня его напарник из младших. Самого его давно уже ставили ответственным терапевтом. Это означало, что никакие масштабные решения не могут состояться без его ведома. Ответственный терапевт смотрел больных в хирургии и выносил вердикт о возможности операции, он же смотрел пациентов во всех остальных не терапевтических отделениях: гинекологии, урологии, ЛОР-отделении, неврологии, эндокринологии, глазном отделении и других, помельче.

      А терапевтические отделения делились примерно поровну между им и вторым дежурантом, но основная ответственность всё равно лежала на старшем. Поэтому всегда хотелось работать в паре с кем-то разумным и трудолюбивым, потому что работы всегда было много.

      Единственным моментом, когда поток работы уменьшался и из бурной полноводной реки превращался в тихую лесную речку, было переполнение коечного фонда и закрытие клиники для поступлений новых пациентов по каналу скорой помощи.

      Олег посмотрел в листок с графиком дежурств и обомлел – рядом с его фамилией в клеточке с сегодняшней датой значилась В.Ю. Ляпишева. Он покрутил листок, перепроверил всё ещё раз, но запись никуда не исчезала. Ни разу за всё время, прошедшее после их разрыва, Вика не ставила себя в дежурство с изгнанным из её жизни Олегом.

      А тот факт, что она сама решила взять дежурство в его ночь, был несомненным. Расписание составлялось так, что сначала свою смену выбирали врачи отделений самой больницы, потом в график вписывали сторонних дежурантов, таких как Олег, и только потом график отдавали на растерзание ординаторам, чтобы они вписали себя вторыми номерами к ответственным терапевтам.

      Пока Олег приводил в порядок мысли, решал, как себя с ней вести, в ординаторскую вошла Вероника. Как и раньше, улыбки на лице коллеги не наблюдалось. Строго посмотрев и коротко поздоровавшись, Вика подчеркнуто вежливо спросила:

      - Олег Евгеньевич, какие отделения мне взять на себя?

      - Берите обе терапии, гастро и кардиологию, а я возьму все остальные. Вы справитесь, Вероника Юрьевна? – в тон собеседнице ответил Олег.

      Вике казалось, что он смотрит на неё с презрением и брезгливостью, что она зря затеяла эту авантюру, что поговорить с Олегом о том, о чем она собиралась, они не смогут никогда. Подчеркнуто вежливый тон ответа, суровое выражение его лица, грустные усталые глаза без любимых когда-то весёлых чёртиков, весь вид Олега говорил ей, что время упущено, поезд давно ушел, а она осталась на перроне прошлого.

      Олег смотрел на Веронику, её лицо было грустным, но спокойным. Ему показалось, что ей безразлично, с кем в паре работать. Ну, не было свободных дежурств, кроме его дней, поставилась в график с ним. Какая разница, с кем не общаться в течение суток, с ним или с доктором из соседнего отделения? Нет никакой разницы, можно и с ним, не съест же он её.

      - Конечно, Олег Евгеньевич, я справлюсь. А если у меня будет форс-мажор, я позвоню вам.

      - Конечно, звони… те… - с облегчением выдохнул Олег и вдруг вспомнил, что у неё нет его нового номера. – Только запишите мой новый номер мобильника, а то старый номер у меня украли вместе с навороченным смартфоном, кстати, здесь, на дежурстве.

      Вика записала номер, забила его в память своего телефончика, на этом они и разошлись каждый по своим делам. Работа была знакомая, ничего экстраординарного не предполагалось.

      Олег проследил за закрывающейся за любимой девушкой дверью и рухнул на мягкий диван. Чтобы работать дальше, он должен был привести себя в чувство. Он щелкнул выключателем на чайнике, и тот деловито затарахтел, как будто перемешивая внутри себя то ли жидкость, то ли электричество. Заварив себе крепкий чай, Олег долго дул на не желающую остывать кружку, потом цедил горячий сладкий напиток, обжигая язык и губы, пока не почувствовал, что его отпустило напряжение.

      Как бы он хотел, чтобы встреча произошла по-другому! Не на работе, где всегда куда-то спешишь, и нет времени поговорить о важном, а где-нибудь в парке или в супермаркете, в метро, в конце концов, и то было бы лучше. Он бы её обнял, нежно прижался бы к её щеке, и шептал бы слова любви и верности. Он бы отдал себя на суд и принял свой приговор, окончательный приговор, который уже не подлежал бы пересмотру.

      Впрочем, Олег мог бы и теперь обнять Вику и шептать слова любви, но как-то растерялся и не подумал об этом. Ох, уж этот задний ум, которым мы все так крепки! А ведь мог и тут! Но уже что сделано, то сделано. «Плывём дальше по течению, авось вынесет на стремнину», - подумал Олег, поднялся и пошел делать обход неблагополучных пациентов, оставленных лечащими врачами под наблюдение дежурантов.


Глава 37.


      После того, как были осмотрены все оставленные по дежурству больные, записаны все дневники и внесены все изменения в лечении на сегодняшнюю ночь, Олег улёгся на диване в ординаторской своего отделения, не раздеваясь и даже не снимая обуви, а выставив ноги в проход, чтобы ботинки оставались на весу. Медсёстры знали, где его искать в случае необходимости, и можно было бы расслабиться и заснуть, но в голову лезли разные мысли.

      Вероника так и не появилась после их утреннего разговора. Возможно, она просто была очень занята своими делами, но Олег был почти уверен, что она от него прячется, старается быть в чужих отделениях, чтобы не попадаться ему на глаза. Но беспокоило не только это. Беспокойство было как будто разлито в воздухе, Олег чувствовал это очень остро и не мог уснуть. Причин своим ощущениям он придумать не мог никаких, но вдруг вспомнил, что примерно такое же чувство было у него, когда беда могла приключиться с Вероникой. Тогда он успел вовремя и удержал её от катастрофы, а теперь... Поняв это, он встал с дивана и пошёл искать коллегу по вверенным ей отделениям.

      На втором этаже, где мирно сосуществовали отделения гастроэнтерологии и эндокринологии, было темно и тихо. Над медсестринскими столами в обоих концах коридора горели настольные лампы, создавая интимность и давая возможность не рухнуть на пол, налетев в темноте на этот самый стол. Самих сестёр на местах не было, вероятнее всего одна уже улеглась отдыхать, а вторая отошла по делам в какую-то из палат или в ординаторскую.

      На третьем этаже, откуда Олег только что спускался вниз, тоже было всё в порядке, тишину нарушало шуршание листов постового журнала, который перелистывала медсестра, внося пометки для следующей смены.

      Выйдя в холл, Олег увидел, что лифт удачно стоит как раз на этаже и приглашает воспользоваться своими услугами. Он вошел и нажал на кнопку сразу последнего этажа.

      В отделении неврологии на шестом этаже, жизнь двигалась грустно и не торопясь. Здесь мало кто выздоравливал, но и умирали не так часто. Медсестра была на посту и на вопрос ответственного терапевта ответила, что никаких эксцессов пока не было, но ночь впереди длинная, и, что еще может произойти, ей не ведомо, а заранее загадывать – дело не благодарное.

      Олег спустился ниже в отделение интенсивной кардиологии, которое ещё в народе называли постинфарктным, но там тоже не было никаких происшествий. А в БИТ, блок интенсивной терапии, находящийся в конце коридора пятого этажа, Олег решил не заглядывать вовсе, потому что там всегда кипела своя жизнь, отдельная от обычной.

      Он только вышел на лестницу, чтобы спуститься на четвёртый этаж в последнее отделение в этом корпусе пульмонологию, как его чуть не сбила с ног молодая не знакомая медсестричка. Распахнутые в панике глаза и трясущиеся губы рассказали Олегу больше, чем сбивчивые объяснения девушки. Он стремглав побежал вниз, а в отделении сразу сориентировался, где приключилась беда, по распахнутой двери палаты и горящему в ней свету.

      На полу между кроватями лежал симпатичный молодой человек, а над ним на коленях стояла Вероника, делая непрямой массаж сердца. Олег, не говоря ни слова, встал рядом и перехватил ритм нажатий на грудную клетку, чтобы сердце гнало кровь к мозгу, а Вике кивнул на голову.

      - Дыши его. Помнишь? Два к тридцати. Я считаю, - и принялся вести счет своим нажимам на грудину и ребра умирающего мужчины.

      Вика без вопросов, молча, переметнулась к голове больного, взяла её в руки, запрокинула, вывела подбородок вперёд, освобождая дыхательные пути, и только теперь вспомнила, что надо проверить рот, нет ли там инородных предметов. Быстро заведя пальцы в рот и убедившись, что там пусто, она накрыла синюшные губы своим носовым платком и прильнула к ним, делая выдох в чужой рот. Олег остановился и удовлетворенно кивнул – грудная клетка мужчины два раза мерно поднялась и опустилась по инерции, теперь можно было тридцать раз качнуть сердце.

      - Вик, а матологов вызвали?

      - Да, Даша побежала звонить, а потом в БИТ на пятый этаж.

      - Дыши, пора. Да, она меня чуть с ног не сбила. Только в БИТ она пошла зря, там её пошлют хорошо, если не матом. У них свои дела, тут нужна общая реанимация из хирургического корпуса.

      - Да, в общую она сразу позвонила. Только что-то матологи долго идут.

      - Простите, а это что за врачи такие? – вклинился в разговор дедушка, свесившись с соседней кровати.

      - Это реаниматологи. А почему это у нас полный комплект зрителей? Всем встать и выйти из палаты! – рявкнул ответственный терапевт.

      Народ нехотя стал вылезать из под одеял и неспешно выходить, косясь на докторов. Никому не хотелось лишаться неожиданного развлечения посреди унылого больничного существования. Люди вообще любят наблюдать за чужим несчастьем. Чужое горе всегда обостряет подленькое чувство собственной благополучности. Это у него, а не у меня сломалась нога-рука, это не я разбился в катастрофе, это у другого человека погиб родственник, а не у меня, это всё о других, а я в полном порядке пока. Вот именно, что пока, но это и радует обывателей.

      Вдруг умиравший мужчина шевельнулся и судорожно вдохнул сам.

      - Есть дыхание! – радостно воскликнула Вероника.

      - Контролируй! Он может перестать дышать снова, - вернул её в действительность Олег. – Есть пульс!

      Он дышал. Дышал сам. Так ровно и свободно, как будто просто прилёг тут, между металлическими ножками кроватей, отдохнуть и случайно задремал. Сердце билось, а синюшность губ постепенно заменялась нормальным бледно-розовым цветом.

      - Ну? И что у вас тут случилось? – прибывший реаниматолог с любопытством заглянул через плечо ещё стоявшему на коленях Олегу.

      - Что же вы так быстро явились-то? Могли бы и ещё погулять где-нибудь, пока мы тут вашу работу делали! – выпалил ответственный терапевт, вставая. – Вероника Юрьевна, доложите коллегам о произошедшем и пойдём дневник и переводной эпикриз писать.

      - Это кого и куда вы переводить собрались-то?

      - Этого больного к вам.

      - Вот ещё! Что за глупости вы придумываете, молодой человек? Никого я к себе переводить не собираюсь, а вы ещё за ложный вызов ответите!

      Олег встал, расправил плечи и помолчал с минуту.

      - Меня зовут Олег Евгеньевич Лодыгин, я сегодня ответственный терапевт. Если вам это было не известно, то это ваши проблемы, - он говорил спокойным голосом, но что-то звучало в его речи такое, что пожилой реаниматолог внимательно посмотрел на молодого коллегу.

      – Здесь была констатирована клиническая смерть, - продолжал Олег. – Вероника Юрьевна подскажет точное время, потому что она начинала реанимационные мероприятия в тот же момент, как удостоверилась в отсутствии дыхания и сердцебиения. Я присоединился чуть позже и помог ей делать непрямой массаж сердца.

      - В результате наших с ней действий, - Олег сделал упор на слове «наших», - сердечная деятельность и самостоятельное дыхание восстановилось. Всё это будет зафиксировано в истории болезни этого человека. Там же будет стоять время вызова бригады реаниматологов и время вашего прибытия на место. Там же я сделаю запись, что вы отказались от перевода в своё отделение пациента, перенесшего клиническую смерть, для дальнейшего наблюдения с целью выяснения причин и предотвращения возможных в дальнейшем осложнений.

      Скривившись так, будто он только что разжевал половину лимона, реаниматолог согласился забрать так и не пришедшего в сознание, но вполне живого больного в свою обитель. Парня погрузили на каталку и повезли к грузовому лифту. Реанимация находилась в хирургическом корпусе, и туда нужно было идти через подземный переход.

      Пока Олег увещевал реаниматолога, Вероника сделала запись в истории болезни, а ему осталось поставить только подпись как ответственному терапевту. После этого Вика побежала по лестнице догонять едущего на грузовом лифте коллегу, чтобы передать документ.

      Ждать в чужом отделении убежавшую Веронику было не уютно, хотя для Олега вся больница была уже давно родным домом. Но Вика не появилась и через полчаса. Тогда он снова пошел искать напарницу по дежурству и по приключениям.

      В своём отделении его сразу ухватили медсёстры и стали расспрашивать, что такое случилось с их доктором Вероникой, что она вся в слезах убежала в аудиторию кафедры и там закрылась. Олег объяснил, что молодая коллега впервые столкнулась с реанимацией в прямом и переносном смысле. Жизнь-то пациенту они вернули, а вот веру в медицину, в коллег-реаниматологов, увы, потеряли. И пошёл успокаивать нервную барышню, благо теперь он знал, куда она подевалась.


***

      Если бы Вероника курила, то ей понадобилась бы не парочка сигарет, а намного больше, чтобы успокоить нервы. Если бы она употребляла в этих целях алкоголь, то бутылка водки ушла бы на ура «в одно рыло», как говорили её сокурсники в универе. Но Вика не приучилась ни пить, ни курить, и теперь она сидела в ярко освещённой аудитории в самом дальнем от входа углу и рыдала.

      Когда она вошла тем вечером в палату, она не предполагала ничего из позже случившегося. Вызов был абсолютно обычным: у дедушки астматика разболелась голова. Вероника померила ему давление и уже собиралась уходить, когда краем глаза заметила, что проходящий мимо парень резко побледнел и стал оседать на пол. Вика успела отскочить, чтобы не рухнуть вместе с ним, а потом нагнулась посмотреть, что же случилось, и поняла, что дело плохо.

      Она рванула вверх рубашку на его груди и приставила фонэндоскоп к сердцу – тонов не было слышно. Облизав ладонь, мочить кожу водой было бы слишком долго, она проверила дыхание – парень не дышал. Не задумываясь, на голых рефлексах, Вика встала на колени, выровняла тело парня и принялась надавливать на грудину там, где под ней находилось его сердце. Одновременно с этим она послала кого-то из пациентов за медсестрой, а когда та явилась, послала её в реанимацию за помощью.

      Вика знала, что надолго её сил не хватит, что надо прерываться на искусственное дыхание, что парень, может быть, умер уже окончательно, то есть произошла смерть мозга, но что-то давало ей силы и заставляло её упрямо нагнетать кровь в сердце, гнать её по кругу кровеносных сосудов.

      Когда в дверях появился Олег, она чуть было не рухнула в обморок сама, но выплеснувшийся в кровь адреналин не дал ей уйти в такое блаженное и желанное небытие. По указу Олега она стала делать искусственное дыхание в промежутках, которые он ей давал. «Два к тридцати» крутилось в голове как мантра. Глянув в очередной раз в лицо пациенту, Вика вдруг представила на его месте Олега, и снова чуть было не выключилась из реальности.

      Молодой парень решил раздышаться самостоятельно, а Вика села рядышком, прислонилась к ножке кровати и тихонько заплакала. Ей представилось, что на свете больше нет Олега, что в этом огромном мире она осталась совершенно одна.

      Но поплакать, чтобы успокоиться, ей не дал явившийся так не вовремя и затеявший склоку реаниматолог. Действительность ясно указывала, что Вика так устала, что ей думаются всякие глупости, а Олег вот он, тут стоит и отстаивает права её пациента, и что надо уже подняться и идти заполнять историю болезни, потому что реаниматологи ждать не будут.

      Отдав врачам документы, она не пошла обратно в отделение пульмонологии. Вике было так плохо, что она решила отсидеться в одиночестве, и заперлась на кафедре, забыв, что ключ от этой двери есть и у Олега. А когда услышала открывающийся замок, прятаться от него было уже поздно, да и некуда.

      - Викуся, что же ты сбежала-то, глупая? Всё ведь хорошо закончилось! – начал, было, Олег, войдя в аудиторию.

      - Угу-у-у… - донеслось из дальнего угла комнаты.

      Олег подошел к ней и уселся рядом на соседний стул.

      - Ты переживала, что парень умер и что нам не удастся его вернуть к жизни?

      - Угу-у-у… - коротко кивнула девушка.

      - Вообще-то мы молодцы! Потому что реанимация эффективна далеко не всегда. В моей практике это всего лишь второй такой случай. Зато смертей я наконстатировался, пока я тут работаю, до фигищи.

      Олег обнял Веронику за плечи и стал тихонько покачивать её из стороны в сторону, как убаюкивают маленьких детишек.

      - Всё уже хорошо, всё уже позади, мы справились, ты молодец, ты умница и красавица, ты классный врач и чудесная девушка, ты у меня самая лучшая на свете, - он шептал ей на ухо слова, будто бы говорил волшебный заговор, - ты самая красивая и желанная, я тебя люблю.

      На последних словах Вика снова зарыдала, уткнувшись Олегу в грудь. Она плакала горько-горько, но быстро успокоилась, всхлипнула ещё пару раз и глубоко вздохнула уже спокойно, восстанавливая способность дышать без судорожных всхлипов.

      - Олег, выслушай меня, пожалуйста, не перебивай! – начала Вероника, а у того аж кровь отлила от щёк – сейчас скажет, чтобы оставил её в покое и больше никогда не прикасался… - Я должна тебе это сказать, а дальше ты можешь делать, что угодно.

      Она высвободилась из его объятий и посмотрела в глаза. Олег замер, не готовый услышать свой смертный приговор.

      - Я очень перед тобой виновата! Ты не представляешь, как я перед тобой виновата! Ты спас меня от смерти… - Олег замотал головой, что это было так давно, но она замахала на него руками и продолжила, - ты ведь не только там, на крыше меня спас! Ты меня спас, упрятав за решётку мою мать! Я нашла её тайные дневники… Там… Олег! За что она меня так ненавидела, что готовилась убить лопатой или камнем?! За что? Что я ей такого сделала? Я ведь не сама родилась, она меня рожала зачем-то, а потом всю жизнь ненавидела! За что?!

      Слёзы снова хлынули из глаз Вероники, Олег сгрёб её в охапку и снова стал укачивать, убаюкивать, пока дар речи не вернулся вновь. А Олег подумал, что это счастье, что они пока не понадобились никому из больных или медперсонала.

      - Спасибо тебе, Олег! – выговорила, наконец, Вика. – Прости меня за всё, пожалуйста!

      - Ну, что ты, глупышка, что ты! – улыбался он и целовал щёки и лоб любимой девушки. – Я и не думал на тебя обижаться. Было одиноко и больно без тебя, но теперь мы снова вместе. Теперь я тебя никуда от себя не отпущу. Согласна?

      - Я тебя люблю… - прошептала Вика, и уткнулась носом Олегу под ключицу, туда, где ямка, слегка задохнулась там, фыркнула, отпрянула и посмотрела ему в глаза.

      Счастье захватило их целиком, они так и провели бы остаток ночи, но в дверь скромно постучали, заставив вернуться к обыденной жизни. Ответственность с ответственного терапевта никто ещё пока не снял, да и Веронику ждал поступивший в приёмное отделение новый больной.

      Наступило утро субботы, и после смены они ушли вместе, и Олег проводил Вику до дома, оставшись на чашечку кофе. Правда, после кофе разговора не получилось, бессонная ночь, нервное напряжение и переживания сказались на обоих, и они уснули на одном диване, обнявшись, невинные как младенцы. Впервые после своего разрыва они уснули счастливыми.


Глава 38.


      Закатное сентябрьское солнце куталось в малиново-оранжевом облаке как в палантине, широкой каймой украшавшем небо. Луч пробивался через занавеску и с интересом трогал щеку, успевшую покрыться отросшей за сутки щетиной, заглядывал в закрытый веком глаз и золотил волнистые волосы. Вика проснулась первой, приподнялась на локте и залюбовалась на спящего друга, запоминая каждую черточку, чтобы потом нарисовать, оставить себе на память этот момент, утащить кусочек времени в свою копилочку.

      Если бы Вероника не научилась этой маленькой житейской хитрости, складывать все счастливые моменты про запас, копить их как самые дорогие бриллианты, перебирать свои мгновения счастья в самые хмурые дни, разглядывая себя там, в кусочках счастья, она уже давно бы сошла с ума, живя в аду, который выпал на её долю. В этой копилке была её Дина, её рисунки, её выздоровевшие пациенты, и теперь вот туда снова вернулся и Олег, и их море, их ветер, их солнце.

      Вика не смогла перебороть желания и нежно провела по колючей щеке кончиками пальцев. Глаз моргнул и зажмурился, защищаясь от яркого солнечного света. Олег проснулся и присел на диване, оглядываясь, возвращаясь в реальность, скидывая остатки сна передёргиванием плеч и смачно позёвывая с подвыванием и рыком во весь голос. Вика рассмеялась и была увлечена обратно на подушки крепкими объятиями ласковых рук. Она уткнулась Олегу в грудь носом и замерла, наслаждаясь моментом, но потом высвободилась и встала.

      - Ты горячие бутерброды есть будешь? – вопрос прозвучал так спокойно и по-будничному, что Олег просто кивнул, а поднявшись с дивана, снова обнял свою любимую.

      - Угу, всё буду, что ты мне дашь. Еды дашь или яду – из твоих рук я все съем, - ответил он и пошел приводить себя в порядок.

      Пока Вика порхала по кухне, радостно сотворяя маленькие кулинарные шедевры из колбасы, сыра и тоненьких резных листиков пряной рукколы, Олег подставил руки под струю прохладной воды, и плесканул себе в лицо, растирая щеки и отфыркиваясь. На кухне он появился словно бог-олимпиец, голый по пояс, слегка влажный и прекрасный в своей диковатой первобытности.

      - Голодный? – спросила хозяйка, не глядя на вошедшего.

      - Ага! Готов съесть весь твой холодильник!

      - Нет, уж! Если ты его съешь, то мне негде будет хранить продукты, - отшутилась Вика, приятно удивив Олега самим фактом шутки.

      - Тогда я съем всё, что ты успела приготовить, - успокоил Олег хозяйку и уселся за стол.

      Повернувшись к нему, Вика чуть не выронила блюдо с наскоро порезанными помидорками, покрытыми пластами сыра, уложенными на каплю майонеза. Блюдо подхватил молодой бог и сам поставил его перед собой, хищно скалясь и потирая руки. Девушка, впечатленная зрелищем, застыла и постаралась успокоить сердцебиение.

      - Ты сама-то садись есть, а то я всё съем один, - пригрозил Олег в шутку.

      - Да, сейчас только чай налью, и тоже буду кушать, - отозвалась Вика.

      Прошло ещё несколько минут, и они оба уже вгрызались в сочные бутерброды, утоляя голод.

      - Ну, как ты тут без меня вообще жила-то? – спросил Олег.

      - Честно? – переспросила Вика. – Мне было очень плохо. Без тебя. Только Дина и немного Леонид меня поддерживали, общались со мной, Динка звонила потрепаться, а Лео по дому немного помогал… У меня кран сломался в кухне, чуть соседей не затопила. Я позвонила Динке, а там был её муж. Лео принесся на своем мотоцикле буквально через пять минут, перекрыл воду и починил кран. Я теперь хоть знаю, где вода перекрывается в квартире. А ты сам-то чем занимаешься? Дежурств берёшь всё меньше, работаешь где-то ещё?

      - Да, в коммерческой поликлинике работаю, и на нашей кафедре лаборантом числюсь, кое-что несущественное делаю, практику веду у парочки групп студиозусов, но в основном пишу диссер. Скоро уже отдам Гнедич на рецензию, а руководителем у меня Старицкая.

      - А тема какая?

      - О-о-о! Те-е-ема… Клинико-эпидемиологическая характеристика транссиндромальной коморбидности у больных артериальной гипертензией, - Вика чуть не поперхнулась чаем, - не пугайся так, все просто! Диссер про то, как влияет на тяжесть и вообще возникновение гипертонии пол, возраст и факторы риска, ну, ты же их знаешь!

      - Конечно, знаю! Гиперлипидемия, ожирение, гипергликемия, курение и теде и тепе.

      - Именно. Зато звучит гордо!

      - Это точно! И ты уже набрал материал? Так быстро? Всего за год?

      - Марго пустила меня в архивы наших поликлиник для набора данных. Потом, правда, пришлось этих всех отобранных пациентов вызывать на приём, объяснять, что и зачем мне от них нужно. Но все пришли, и я всех их понаблюдал еще полгода. Работу проделал не маленькую, поверь.

      - Верю. Я вот на диссертацию, наверное, не замахнусь даже.

      - И ты напишешь. Куда ты денешься? – Олег посмотрел на девушку и заметил, что она почему-то загрустила.

      - А ты чего это хмуришься? Не выспалась? Снова не радует жизнь?

      - Да, нет, - задумалась Вероника, - всё хорошо, только…

      - Что? Ну, признавайся! Ты без меня тут успела замуж выскочить, и сейчас придет строгий ревнивый муж и набьёт мне морду?

      - Нет, - усмехнулась Вика, - но ты почти угадал.

      Рассказ о встрече с Валентином, его угрозах и претензиях заставил Олега сразу посерьёзнеть. Какие уж тут шуточки, когда любимой девушке угрожает ловкий и беспринципный уголовник?!

      - Надо идти в ментуру и писать заявление, что тебе этот урод угрожал, - подытожил Олег. – Сейчас чай допьём и сходим. Ты в курсе, где у вас тут отделение полиции?

      - Да, я помню, где я паспорт получала, там же и само отделение, в том же здании.

      Быстро закидав в себя остаток последнего бутерброда, Олег пошел собираться. Вика тоже была готова выходить уже через двадцать минут.

      Районное отделение полиции занимало весь первый этаж жилого дома через пару кварталов от Викиного. Крыльцо было с одной стороны с обычной лесенкой, но крутой даже для здоровых людей, а с другой имело такую же крутую горку с перилами. Видимо, предполагалось, что по этой горке будут самостоятельно заезжать инвалиды-колясочники. Представить себе эту картину у Олега не получилось – он даже на своём джексере не смог бы заехать на такую крутизну, а уж что говорить о руках инвалида в качестве движущей силы. Да и спуск с этой горки должен был быть похожим на страшный аттракцион, не хуже американских горок в каком-нибудь луна-парке.

      В отделении через зарешеченное окошко их спросили о цели визита. Молодой дежурный, узнав, что они хотят написать заявление об угрозах, похихикал, сказав, что от таких бумажек пользы всё равно нет, но подсказал, где находится шаблон текста. Если бы Вика пошла сюда в одиночку, то при первой же усмешке она бы развернулась и убежала, но Олег её успокоил, усадил, принёс листы бумаги и продиктовал, что писать. Заявление и его дубликат Вероника просунула через редкие прутья решетки, и дежурный занёс его в свой журнал, а на дубликате, как и положено, проставил штамп отделения, номер входящей документации, дату и свою фамилию с подписью. Сказав, что следователь свяжется с потерпевшей, полицейский отпустил Веронику.

      К дому они шли, весело смеясь и подкидывая ногами листья, собранные дворниками в аккуратные кучки. Хулиганство было мелким, но доставляло удовольствие обоим. У самого подъезда стоял, прислонившись к фонарному столбу, неприятный тип, увидев которого, Вероника попыталась спрятаться за Олега.

      - Ах вот как? Ты, сучка, уже порченная, оказывается, - не здороваясь, начал этот тип, плотнее запахиваясь в своё серое драповое пальто и поправляя черную кожаную кепку-ленинку. – Твоя мать, сука, загнулась и лишила меня моих квартир, моих денег, моих акций. А теперь ты хочешь ускакать с этим хлыщом, чтобы я тебя не нашел? Пока ты мне не отдашь моё, тебе от меня не скрыться. Поняла?

      - Ты бы шёл себе лесом, дядя, - ледяным тоном ответил вместо Вики Олег, - по тебе уже вся ментовка работает. Ищут тебя, ясно? По заявлению об угрозах расправы. Тебе бы прятаться надо, а не приставать к честным девушкам.

      - А ты ещё тут что за пупок такой выискался? Слышь, прыщ, не залупайся, тада целым уйдёшь, а будешь перечить дяденьке, по частям уползать будешь. Усёк? - и Валик глумливо похихикал, довольный своей шуткой.

      - Ну, пока ты тут горланишь, как раз менты успеют подкатить, - не уступал Олег.

      - А ты меня ментами не пугай! Я от них уходил не раз, и снова уйду. Понял? А вот тебе конец. Это я те обещаю, сучок законтаченный! Я ща фраеров свистну, бойцы тебя быстро разучат гавкать на людей!

      - Не свисти – горло замёрзнет! – сказал Олег, уходя и уводя за собой притихшую Веронику.

      Поднявшись домой, Олег, не раздеваясь, набрал номер Семёна и договорился о встрече. В офис к другу они поехали вместе с Вероникой – Олег теперь опасался оставлять девушку одну в квартире, потому что от беспредельщиков можно было ожидать чего угодно.


***

      Семён хмурился, сидя в своём начальственном кресле и автоматически крутя диск своего древнего телефонного аппарата. Ему вовсе не нравилась перспектива работать вместо полиции, но и отказать другу и его любимой девушке Сёма не мог. Кстати, Вероника ему понравилась, и про себя он похвалил выбор младшего Лодыгина.

      - Сейчас, погодите, - вздохнул директор ЧОПа, - я знаю, кто нам должен помочь.
Теперь диск телефона крутился со смыслом, набирая номер нужного абонента.

      - Здравствуйте Яков Моисеевич! Это Семён Ярушин… Да! Конечно, по делу, зачем мне вас беспокоить без дела?! Да, лучше лично. Буду. Уже лечу. Да, спасибо, буду очень признателен. Хорошо! До встречи! – Сёма положил трубку и широко улыбнулся. – Вот теперь я уверен, что менты сделают всё как для себя. Землю будут рыть, но откопают нашего Валика хоть из ядра планеты. Но мне нужно бежать, а то я опоздаю на встречу к Натанзону.

      - Спасибо, Сёмыч, ты настоящий друг! – Олег обнял старого разведчика, и они все втроём с Вероникой вышли из офиса.
Семён сел в свой автомобиль и помахал друзьям рукой, а ребята пошли к метро.


Примечание к части
Простите меня за медицинские выражения! Даже не вдавайтесь в подробности)
Для особо любопытных: гиперлипидемия - повышенное содержание в крови жиров, значимым считается в основном уровень холестерина, а гипергликемия - повышенное содержание глюкозы в крови. Коморбидность - сочетание нескольких самостоятельных синдромов (кучек признаков болезни), которые не являются осложнением друг друга. Транссиндромальный (чистое ругательство) - дословно: через симптомный, то есть в данном случае имеются в виду одинаковые симптомы разных болезней.
И все же не ломайте голову))) Медицинские диссертации они такие медицинские, что НОРМАЛЬНОМУ человеку их понять трудно.


Глава 39.


      Неделю всё было спокойно, никто не беспокоил ни Веронику, ни Олега. Путь на работу и с работы был свободен, а предосторожности в виде обходных манёвров и переодевания в стариковскую одежду оказались излишними. Олег проводил свою любимую до квартиры и убежал по своим делам, даже не зайдя выпить чай. Вероника занялась домашними делами: нужно было устроить стирку, погладить уже высохшее бельё, вытереть пыль, в общем, простая и знакомая работа, которая девушку всегда успокаивала.

      На балкон она вышла совершенно случайно, потому что там был оставлен тазик для белья. Внимание Вики привлёк шум внизу, гортанные выкрики на непонятном языке и отборный русский мат. Она выглянула вниз и чуть туда не рухнула – на земле лицом вниз лежал её Олег, а из-под правого бока уже растекалось тёмно-вишнёвое пятно крови. Он шевелился, пытался встать, но двое мужчин, по внешности напоминавших кавказцев, продолжали пинать его ногами, не давая приподняться.

      Вика закричала. Что она кричала, она уже не вспомнит, но её вопли возымели действие, и Олега оставили в покое. Кавказцы засобирались убегать, и только теперь Вика заметила их руководителя – от стены дома отделилась фигура в знакомом сером драповом пальто. Валентин. Снова он. Всё-таки выполнил сувою угрозу! Теперь Вику уже никто не спасёт, зато ей, во что бы то ни стало, нужно спасти любимого человека.

      Набрав номер неотложки, и вызвав полицию, Вика похватала вещи, накинула пальто и выбежала из подъезда за несколько минут до приезда бригады медиков.

      - Олег, ты не шевелись, - Вика наклонилась к лежащему на асфальте раненому. – Сейчас приедут врачи и мы с тобой поедем в больницу. Олег, милый, тебе обязательно помогут, только сейчас скажи хоть слово!

      - Викуля… Так получилось… - Олег тихонько шептал, стараясь не тревожить живот. – Уговори скорую, чтобы в нашу клинику везли.

      - Хорошо, ты только не волнуйся! Я всё скажу, всё сделаю! – она поднялась и увидела машину с красной полосой, а буквально вслед за ней приехала и полицейская легковушка.

      - Вик, возьми мой мобильник… там найди номер Сёмыча… сообщи… - последнее, что успел сказать Олег, и сознание покинуло его, погрузив в тишину и спокойствие, о котором так мечтала Вика.

      Медики определили, что кроме следов от грязных ботинок на куртке раненого имеется след от ножа. Ранение в правое подреберье, а значит, задета печень. Вот откуда и такая большая лужа крови. Вика переговорила с полицейскими, объяснила им про своё заявление, про дело матери и про виденного ею Валентина, который в розыске, пообещала зайти к ним позже, и каким-то чудом успела вскочить в уже закрывающуюся дверь машины скорой помощи.

      Сидя рядом с врачом, Вероника выяснила, что Олега и так везут в их клинику, как в ближайшую к месту происшествия, в которой ещё были свободные места. Она удовлетворенно кивнула, и набрала номер своего приёмного отделения.

      - Алло, это Вероника Юрьевна. Я с кем говорю? Дато! Дорогой, выручай! Олега ранили ножом в живот. Да, да, Лодыгина. Да, едем к вам. Вызови… Да. Ой, Дато, молодец! Да, буду рядом. Нет, в операционную я не попрусь. Зачем стоять над душой? Но реаниматологи от меня не отвертятся! А пусть делают, что хотят… Всё, ждите нас.

      - А вы там работаете? – спросил врач скорой, когда Вика убрала мобильник.

      - Я там ординатор, а Олег дежурант, но он тоже заканчивал нашу ординатуру, а дежурит уже несколько лет.

      - Понятно. Значит, к своим пойдет. Хорошо. Только у врачей всё не как у нормальных людей протекает. Имейте это в виду, следите внимательнее.

      - Да, я слышала уже про эту примету, но я в приметы не верю, даже в проверенные, - Вика нашла в себе силы улыбнуться. – Я верю, что всё будет у нас хорошо и правильно заживать и срастаться.

      В приёмном их ждали: на улице с каталкой стояли сразу двое хирургов и пара санитаров.

      - Привет, Вероника Юрьевна, - поздоровался один из них, а второй сразу же начал раздевать пациента. – Анестезиологи уже готовятся в оперблоке.

      - Давайте прямо в лифт, - распорядился санитарам второй хирург. – Там проникающее ножевое, скорее всего, задета правая доля печени. Поднимаемся в оперблок и мыться. Вероник, ты шмотки его заберёшь?

      - Конечно, не вопрос. И заберу, и потом принесу, когда понадобятся.

      На каких обещаниях себе и своему Творцу она держалась, Вика и сама толком не понимала. Душа как будто бы затаилась, стала не чувствительной к боли, исчез куда-то, сам испугавшись действительности, весь страх. В сердце крепла святая уверенность в том, что благоприятный исход уже есть, что её Олег уже поправляется после успешной операции и нуждается лишь в том, чтобы друзья почаще веселили его в клинике для хорошего настроения.

      Она отдавалась этой уверенности вся без остатка, отказываясь рассматривать любые иные вероятности. Сидя в своей ординаторской и ожидая окончания операции, Вероника вспомнила, что Олег просил её позвонить Семёну.

      - Здравствуйте, Семён… ээ… Это Вероника Ляпишева. Да, случилось. На Олега напали. Его уже оперируют. Нет, прошло всего минут сорок после нападения. Да, полиция уже в курсе, они были на месте происшествия. Он просил вам сообщить. Да, наверное, надо позвонить его родным. Нет, он меня не знакомил с семьёй… Пока не познакомил… Конечно, сразу сообщу! Да, я всё понимаю. Да, я обещала сама к ним придти, к следователю. Хорошо, до свидания… И спасибо вам!

      Оказалось, что говорить с Семёном не так уж и страшно, хотя этот большой во всех смыслах человек по началу напугал Вику. Она не представляла, что могло связывать таких разных людей, Олега и Семёна. Разных во всём: по возрасту, по комплекции, по профессии, по увлечениям. Вероника не могла понять, где и как они могли познакомиться друг с другом, но решила спросить это потом у Олега, когда тот сможет уже спокойно разговаривать.

      Посидев ещё полчаса, но так и не дождавшись звонка от коллег из хирургии, Вика поднялась в оперблок. В комнате персонала сидела только дежурная санитарка Анечка, студентка вечернего факультета стоматологического универа, и зубрила какой-то очередной гранит медицинской науки.

      - Привет, Анют. Там ещё работают? – спросила Вероника. Девушка оторвалась от книжки:

      - Заканчивают. Я только что забирала оттуда грязное в утилизацию. Тканей на биопсию не было, значит, ничего не отрезали. Оксанка сказала, что жить будет, только крови много потерял.

      - Уф! – только и сказала Вика, усаживаясь рядом с санитаркой.

      - Док, вы бы не торчали тут, а. Придут наши, вставят по первое число. Чистая зона, однако.

      - Да-да, я только дождусь окончания операции и пойду в реанимацию сидеть.

      Анечка посмотрела на терапевта как на ненормальную, пожала плечами и продолжила изучать свою книгу. Через ещё минут двадцать в комнату вошел первый хирург. Он отер пот со лба и уселся за стол.

      - Нюта, наведи мне чаю покрепче, пожалуйста, - и, посмотрев на Веронику, добавил, - вытащили мы твоего Олега. Будет жить. Только уж и ты поухаживай за ним. Пара ребер сломано, плюс ушитая печень. Ну, да печень-то ладно, она восстанавливается хорошо, а вот то, что не задет ни кишечник, ни желчный – это просто фантастическое везение. Только кровопотеря массивная, придётся переливать эр-массу. Но это уже реаниматологи пусть кумекают – они у нас синдромальные кудесники, могут вылечить кашель отдельно от бронхита.

      Вероника прыснула от смеха и бросилась обнимать хирурга.

      - Я вам так благодарна! Я знала, что вы сделаете и возможное, и не возможное, но спасёте его! Спасибо вам, спасибо! – и пошла в коридор как раз к тому моменту, когда из операционной показалась каталка с приходящим в себя Олегом, чтобы сопровождать его дальше. Она поблагодарила остальных хирургов и анестезиологов, уцепилась мертвой хваткой за край каталки и проследовала в грузовой лифт вместе с медсестрой и одним из анестезиологов.

      В отделении реанимации Олега определили в одиночный отсек, чтобы ему никто не мешал, и за Вероникой никто не наблюдал, кроме приборов и коллег. Спорить с ней и доказывать, что её присутствие противозаконно, никто из дежурной смены не стал.

      - Здравствуйте, вы кто и что тут у меня делаете? – спросил появившийся из-за разделяющей отсеки перегородки заведующий реанимационным отделением.

      - Здравствуйте, Вениамин Сергеевич, я ординатор второго года из третьей терапии Вероника Юрьевна Ляпишева, а это мой жених Олег Евгеньевич Лодыгин. И даже вы меня отсюда не сможете выгнать. А ещё ваши медсестры обрадовались, что я смогу сидеть с Олегом всё время.

      - Ну, ладно-ладно, - заулыбался в усы суровый врач, - сидите. Только никаких мобильников тут не использовать – собьёте мне хоть один прибор, и я лично удушу вас вместе с вашим женихом. Ясно?

      - Да, я всё поняла. А у дверей звонить можно?

      - Нет, только с городского аппарата. Но это секрет, и я вам его не говорил.

      Заведующий удалился, а Вика пошла набирать номер Семёна, чтобы сказать про операцию. Старый друг ответил сразу и по мере того, как до него доходило, что операция прошла успешно, а прогноз вполне обнадёживающий, его голос веселел, а настроение светлело. Он потребовал, чтобы Вика сказала ему, что можно принести больному в реанимацию, присвистнул, когда Вика сказала про памперсы взрослого размера, расстроился, что ни фруктов, ни выпивки принести нельзя, и, попрощавшись, сказал, что сейчас подъедет.

      Пока Вика разговаривала, в дверь отделения стали с силой ломиться, стучать и требовать, чтобы их впустили к сыну. На увещевания дежурного врача пожилая пара в белых халатах даже не смотрела, но рослый плечистый санитар их не впустил в дверь, закрывая собой своего доктора и проход. Вика услышала слово «сын» и фамилию Лодыгин и поняла, что это родители Олега. Видимо, пришло время с ними познакомиться, пусть и при таких отвратительных обстоятельствах, но это же мать и отец… Она вдруг вспомнила свою мать и замедлила шаги, но потом, решив, что такая, как Зоя, встречается раз в сто лет, решительно шагнула навстречу перепуганным, но полным решимости людям.

      - Здравствуйте, вы ведь, родители Олега? – начала Вика, выйдя из отделения и прикрыв за собой дверь. – Меня зовут Вероника. С Олегом всё будет хорошо, только вам не надо туда ходить, а то нас всех вместе выгонят и больше не пустят, а за ним уход нужен.

      - А вы ему кто? И что вы делаете в реанимации? Почему вас туда впустили, а нас нельзя?

      - Я работаю в этой больнице, поэтому формально я имею право заходить в это отделение. Я ординатор второго года, а Олег мой бывший наставник. Когда я только пришла в отделение, он уже работал в ординатуре второй год, и его ко мне прикрепили, чтобы передавал своё мастерство. Мы полюбили друг друга, потом поругались, долго не общались, теперь снова встретились. Это из-за меня ему попало, но, честное слово, я не знала, что так всё получится. Но операция прошла удачно, Олег обязательно поправится, а я сделаю всё-всё, что нужно, чтобы это произошло быстрее и качественнее.

      Вика тараторила, сбиваясь и стараясь коротко объяснить всё-всё сразу, но до находящихся в состоянии шока от произошедшего родителей вряд ли дошла хотя бы половина из всего сказанного.

      - Я мать, а меня не пустили, - по-детски обиженно пожаловалась Вике полная невысокая блондинка с глазами, как у Олега.

      - Ты во всём виновата, но тебя туда впускают, а нас нет! – возмутился высокий седоволосый мужчина с фигурой, как у Олега.

      - Женечка, а как это она во всём виновата? – переспросила мать.

      - Она сама так сказала, пусть сама и объясняет! – проворчал отец.

      - Нет, нельзя её допускать до Олежки, раз она виновата!

      - Здравствуйте, Тамара Петровна! Здравствуйте Евгений Иванович! – это подоспел Семён, чтобы спасать сразу всех. – Вероника действительно является косвенной причиной всех бед и переживаний Олега, но тут всё слишком сложно запутано. Я вам обещаю, что расскажу всё позже. И Вика прекрасно справится с выхаживанием своего любимого мужчины. Вик, ты иди уже к нему! Только вот возьми, я принёс всё, что ты просила. И ещё… Могу ли я рассказать про тебя всю историю целиком? Или что-то требуется сохранить в тайне?

      - Рассказывать можно абсолютно всё. Даже подробности моего появления на свет, если ты их знаешь.

      Она поблагодарила Семёна, взяла большущий пакет и скрылась за алюминиевой дверью реанимационного отделения. А Семён повел Лодыгиных в ближайшее кафе, чтобы поведать грустную историю Вероники Ляпишевой.

      Тамара Петровна и Евгений Иванович то поочерёдно, то вместе кивали и охали, забывая отхлёбывать кофе из чашек и не обращая внимания на свежие булочки, заказанные Сёмой на троих.

      - Бедная девочка! – воскликнула Тамарочка в очередной раз. – Она же так исстрадалась, сиротинка. Сёма, скажи, а Олежек её действительно любит? Нам-то с отцом он о таких вещах не докладывает.

      - Он очень сильно её любит. Настолько сильно, что сберёг её девичью честь в той поездке. Мне моя Яра рассказала, удивляясь на Олежку.

      - Вот это да-а-а! - протянул Евгений Иванович. – Мой Олег вообще-то ловелас тот ещё. Это известно всем знакомым. Да-а-а… Такой факт говорит о многом. Ладно, пусть ухаживает. Обоим полезно пережить такой стресс. А Олег будет теперь думать, куда соваться, а где лучше в органы сразу заявлять.

      - Не переживайте, органы как раз по моей части, так я их уже так расшевелил с помощью своих связей, что бегают как ужаленные. Всё сделают, закроют этого поганца, да и его бойцов тоже найдут. Обязательно.

      - Хорошо бы… А то ведь они и дальше могут мешать спокойной жизни.

      - Найдут и посадят. Я вам обещаю, - кивнул Семён и припечатал салфетку к столу широкой ладонью для убедительности.

      - Сёма, ты дай Веронике наши телефоны на всякий случай. Пусть звонит, если что… Да и просто так пусть звонит, - попросила Тамара Петровна.


Глава 40.


      В первую ночь Вероника никуда не отходила от Олега. Он спал беспокойно, пытался вздохнуть поглубже, но не мог, его вздох осекался из-за боли в переломанных ребрах и тугой повязки на них, а выдох после был стоном. Но дышал он самостоятельно, что радовало само по себе. Осциллограф выдавал картинку кардиограммы, форма которой тоже не внушала опасений, а вот пульс то частил, то замедлялся, согласуясь с дыханием и, по-видимому, со сновидениями.

      Вечером по дежурству приходили неврологи, чтобы осмотреть Олега, сделать электроэнцефалографию и эхографию, чтобы увидеть ритмы мозговой деятельности и узнать, не смещены ли срединные структуры мозга. Если бы таковое выявилось, то Олегу грозила бы вторая операция, гораздо сложнее и опаснее первой, потому что любое вмешательство в структуры головного мозга всегда может дать непредсказуемый результат. Но всё было в норме, а Олег просто спал. Как пошутили неврологи, отсыпался за все дежурства и бессонные ночи сразу, пока была такая возможность.

      К утру его сон стал спокойным, дыхание и сердцебиение выровнялись, и Вероника решила чуть-чуть вздремнуть, примостившись на стульях, сдвинутых в один ряд. Ей снился Валик, как он хохочет над телом Олега, открывая свой почему-то беззубый рот, и пинает его ногой в живот. Проснувшись, Вика подумала, что зря она вообще укладывалась. Но тут Олег зашевелился и открыл глаза.

      - Что случилось? – спросил он охрипшим голосом, безуспешно пытаясь приподняться на локте, и морщась от боли во всем теле. Он чувствовал себя так, как должен был бы чувствовать себя асфальт после утрамбовки его катком, но, увидев Веронику, попытался улыбнуться.

      - Олежек!!! Ну, слава Творцу! Ты проснулся! – Вика бросилась к нему и крепко сжала его руку. – Теперь всё будет точно хорошо. Уже точно… - и она расплакалась сквозь улыбку. А потом принялась поить его из специальной кружки с носиком, как у заварника.

      - Ты чего, Вик? – прокашлявшись и морщась от боли, снова спросил Олег.

      - Ты что-то помнишь? Как ты от меня ушел? Что было потом?

      - Ну, да. Я всё помню. Вспоминаю… - он наморщил теперь только лоб, стараясь восстановить картину происшествия. – Я вышел от тебя, ко мне прямо у подъезда подскочили эти бойцы от Валика, который ошивался неподалёку, прикидываясь ветошью. Только указания давал своим козлам: «Ашот то, Ашотик сё…». Потом этот гад пырнул меня ножом, и я упал, а потом я услышал твой крик, и эти сбежали. Потом помню тебя, твои руки и всё, больше ничего не помню.

      - Приехали менты и скорая, я дала показания и уехала с тобой. Ты просил, чтобы тебя отвезли в нашу клинику. Ты тут и есть. Ребята хирурги сказали, что ты феноменально везучий – задетой оказалась только печень, но кишечник и даже желчный оказались целёхонькими. Правда, пара рёбер с трещинами, но без смещений и осколков. Из-за этих переломов тебе дышать больновато. Неврологи боялись сотряса или кровоизлияния, но у тебя всё нормально и тут. Так что, рёбра фиксировали, рану ушили, пусть заживает, а кровь, которую ты потерял, мы тебе восстановим.

      - А родители знают?

      - Да, мы вчера с ними познакомились, - улыбнулась Вика. – Я им всю ночь отзванивалась через каждые пару часов. И сейчас пойду позвоню им и Семёну. Замечательный у тебя друг! Если бы не он, меня твои родители прибили бы, наверное, - и она ушла на пост к телефону, чтобы сообщить родителям радостную весть.

      После обхода заведующего реанимационным отделением Олега сочли готовым к переводу в обычную палату под наблюдение хирургов, которые делали операцию. Сюда же пришел для беседы с потерпевшими следователь. Он был на удивление вежлив и доброжелателен.

      - Олег Евгеньевич, скажите, что вы запомнили из происшествия? – следователь поправил на носу очки в тонкой золотистой оправе и уткнулся в блокнот. А Олег пересказал ещё раз всё, что помнил про Валентина и его цепного пса Ашота, сообщил, что ножом его ранил именно тот, кого другие нападавшие называли Ашот.

      - Скажите, а раньше вы были знакомы с этими людьми?

      - Недели две назад или чуть больше Валентин угрожал расправой моей невесте Веронике. Я был рядом и заступился за неё, в ответ на это Валентин стал мне угрожать расправой тоже. Видимо, он реализовал свои угрозы.

      Дальше со следователем разговаривала уже Вероника, их пустили для этого в ординаторскую свободную, пока все хирурги были заняты другими делами. Впрочем, хирурги вообще не любят заниматься оформлением бумаг, поэтому в ординаторской они бывают не так часто, как терапевты.

      Следователя в палате у Олега сменили родители. Мать долго охала, как осунулся её Олежек, да как повзрослел, а отец только крепко пожал руку и утвердительно кивнул в знак одобрения всего. Он одобрял выбор сына, Евгению Ивановичу понравилась Вероника. Он одобрял его действия по защите своей любимой девушки и всё то, что рассказал им с матерью Семён. Наконец, он одобрял то, что Олег уже делал первые шаги по палате, то есть идет на поправку семимильными шагами. И вне конкуренции по своей важности для отца был тот факт, что в больнице все или почти все сотрудники знали Олега Лодыгина и относились к нему с уважением, как к человеку и как к прекрасному врачу. Старшему Лодыгину было приятно, гордость за сына переполняла отцовское сердце.

      Когда родители утомились и ушли, их сменил старший брат Игорь со своей женой Мариной, которая передала дочку на попечение бабушки Томы, и самые близкие друзья Семён и Леонид. Разговор был не длинным, ребята пришли повидаться и подбодрить друга и брата, пожелать скорейшего выздоровления и оставить гостинцев. Чтобы не утомлять раненого, они пошумели совсем чуть-чуть и ушли.

      Когда от следователя освободилась Вероника, Олег спал сном праведника и улыбался чему-то во сне светло и радостно. Она не стала его будить, а просто улеглась на вторую кровать, которую в этой двухместной палате оставили свободной специально для неё, Вики.


***

      Оказывается, что любовь – это не просто счастье, это самое главное чувство у человека. Любовь – это когда хочется согреть и приласкать, а не только чтобы согрели и приласкались к тебе. Это когда отдаёшь с радостью и счастлив тем фактом, что благодарно принимают то, что ты отдал из своего сердца. И несказанно радуешься, когда это чувство взаимно.

      Люди путают понятия, говорят «я люблю тебя», а потом оказывается, что просто привязались к человеку как к удобному дивану, а сами даже крошки от крекера с него смахнуть не хотят. А когда этот «диван» вдруг вскидывает свои коротенькие ножки и встаёт на дыбы, брыкается и убегает, спасаясь от мусора и скидывая седока, удивляются: чего это он, нам же так было хорошо вместе.

      Люди говорят «я тебя люблю», но на самом деле им нравится владеть предметом своей страсти, и они создают клетку, за;мок с высокой башней, царский покой или темницу, и запирают там предмет своего вожделения. Кормят, заботятся, говорят, что ни в чем не отказывали, и приходят в полнейшее замешательство, когда их любимый человечек чахнет на глазах и превращается в неврастеника, в птицу, рвущуюся на свободу, разбивающую в кровь своё тело об золотые прутья клетки.

      Люди говорят, что любят, а на самом деле обладание красивой игрушкой просто греет их эго. «Посмотрите, какая штука у меня есть! А у вас такой нету! Бе-бе-бе!» И показывают завистливым прохожим язык. А если эта красивая штука вдруг, пусть даже ненароком, посмотрит на другого прохожего, то она пожалеет, что вообще родилась на свет, а после побоев и от красоты мало что останется. В глазах навсегда сохранится страх, а нервная дрожь будет напоминать, что рядом с жертвой всегда ходит палач. Даже очень любящий палач, по-своему любящий, всегда истязает свою любимую жертву. Это тоже не любовь, это называется ревность.

      Любовью называют и животную похоть, благодаря которой разрушилось столько людских судеб. Вожделение и страсть дурманят голову, и в багряном сумраке плотских утех любовники шепчут друг другу «люблю», не понимая, что они всего лишь желают близости, телесного удовольствия. А когда спадает пелена этого угара, эти двое, вылезши из постели, с удивлением знакомятся друг с другом, и результат знакомства не всегда им по нраву. Отсюда проистекают ссоры и басни о том, что «все мужики – козлы», а «все бабы – дуры».

      Настоящая любовь не терпит закрытых дверей и жестких условий, она свободна. Настоящая любовь не будет строить клеток и осуждать взгляды на прекрасных представителей рода человеческого, не будет эгоистично использовать удобства союза, не давая ничего взамен или отдариваясь мизерными подачками. Настоящая любовь отдаёт сама столько, сколько будет достаточно, но не сверх меры, чтобы не задушить в своих объятиях, а лишь создать тепло и комфорт.

      Настоящая любовь слушает и слышит, это всегда диалог, всегда обоюдное желание понять любимого, увидеть противоположную точку зрения и найти компромисс. Для этого надо всего ничего – быть внимательным к своему любимому человеку и позволять ему отличаться от себя, быть другим, чем сам, не измерять весь мир собой как единственной мерой всех вещей. Но и не подстраиваться слепо под мерки своего любимого друга или подруги, быть собой, иметь самоценность, свои интересы, увлечения, взгляды на жизнь. Жить самому и давать жить другому.

      Можно совпадать с любимым человеком во мнениях и желаниях, а можно спорить, но без навязывания своего мнения как единственно верного и безальтернативного, потому что, как показывает жизнь, всем свойственно ошибаться, а ошибки признавать умеют единицы.

      Настоящая любовь всегда включает в себя взаимное уважение друг друга. Без уважения любовь превращается в один из эрзац-вариантов: владение, вожделение, употребление, удушение. Бережное отношение друг к другу и уважение, внимание и забота, а потом уже влечение и телесное наслаждение друг другом.

      Но и в телесных радостях у любящих друг друга по-настоящему всегда есть диалог, а потому и радость от слияния полная, всеобъемлющая, космическая. Потому что желание взять и отдать уравновешиваются, инь перетекает в ян и запускается обратный процесс, энергия настоящей любви движется вверх по спирали, вознося любящих, обожествляя их чувство. И потому настоящая любовь всегда идет рука об руку с верностью, чтобы не запачкать свой свет тенью измены.


***

      Сразу после выписки Олег повёл Веронику в ЗАГС подавать заявление, чтобы успеть сыграть свадьбу в декабре, а за новогодним столом сидеть уже вместе с женой и со всей своей семьёй. Родители этот шаг своего любимого сына поддержали и одобрили невесту, а Игорь и Марина радовались как дети, вспоминая свои приключения. Они успели по-настоящему подружиться с Вероникой за время, проведенное у постели больного, точнее выздоравливающего Олега.


***

      Стоял сухой и жёлтый ноябрь, ветреный и кокетливый, выглядывающий из-за тучек прохладным солнечным лучом, как будто заигрывающий с прохожими, обещающий неизвестно что, и стыдливо прячущийся от слишком пристальных взглядов за кружевами низких осенних облаков.

      В приведенном в порядок и обновленном дворе на выстроенной заново детской площадке резвилась детвора. Их возня и радостные возгласы, капризные повизгивания и даже чей-то горестный плач были для Семёна наркотиком, которым он наслаждался с поистине мазохистским упорством. Он стоял у дверей своего офиса и курил, слушая весь этот гвалт, доставляющий ему такую сладостную боль. Семён Якушин страстно любил свою жену, так преданно и верно любил, что прощал ей всё, и даже смирился с тем, что она никак не могла родить ему ребёнка. А детей он любил не меньше, чем жену. Но за неимением своих деток Семён с удовольствием и болью наблюдал за чужими.

      Сигарета как раз догорела до фильтра, когда послышался рокот мотора, и к крыльцу ЧОПа подрулил знакомый джексер, оседланный сразу двумя седоками. Олег и Вероника в одинаковых кожаных костюмах представляли собой замечательное зрелище. Стройные и высокие, с горящими глазами, румяные и возбужденные после стремительной поездки, блондин и брюнетка с развивающимися на ветру длинными волосами, молодые и свежие, влюбленные и счастливые. Семён залюбовался парочкой, движущейся к нему навстречу.

      - Привет, Сёмыч! – пророкотал Олег, обнимая старого друга.

      - Здравствуй, Семён! – заулыбалась Вероника.

      - И вам привет, дру;ги мои! – отозвался директор ЧОПа. – проходите-проходите, сейчас чайник поставим, сварганим чаю или кофе, что угодно. Рассказывать буду долго и смачно.

      - Прям так и смачно? – обрадовался Олег.

      - Угу, дела такие, что сухо не получится. А ты без подначек, ты просто сядь и слушай, - урезонил Семён друга и поудобнее устроился в своём мягком кресле.

      Когда секретарша принесла поднос с печеньем, выпечкой и конфетами, Вероника сама заварила всем в кружках чай и тоже уселась слушать.

      Оказалось, что Натанзон, которого Семён привлек в качестве консультанта по вопросам, связанным с бухгалтерскими штучками Зои и Валентина, был довольно близко знаком с владельцами конкурирующей ритейлерской сети, и воспользовался моментом, чтобы провести справедливый или не очень передел бизнеса. Именно благодаря успеху этого мероприятия и были выданы такие щедрые бонусы самому Натанзону, Семёну и всем остальным участникам процесса.

      И теперь Сёма снова пожаловался Якову Моисеевичу на ситуацию с появлением Валентина, нападением на Олега и его ранением. Натанзон велел успокоиться, объяснил, что нужней всего разобраться в этим «недобитком» самим хозяевам бизнеса, а они ребята крутые и на тормозах спускать под горку это дело не станут.

      Буквально через неделю, это потом Натанзон рассказывал Семёну, прихлёбывая из чашечки черный кофе на шестом этаже в Доме актера, сидя в своём любимом маленьком зале. Так вот, буквально через неделю полиция вышла на Валентина. Его задержали дома, по адресу прописки, и что странно, он совсем не прятался, хотя сам факт того, что про него вспомнили и нашли, стал для Валика неожиданным. Он был почему-то абсолютно уверен, что если Зоя уже была осуждена по магазинному делу, то он остался вне подозрений, и, значит, ему опасаться полиции нет причин. А к заявлению Вероники он отнесся как к шутке – ну, кто в здравом уме примет к производству такое заявление, будет разбираться с угрозами изнасилования.

      В СИЗО Валентин понял, что его повязали не только из-за старого дела, что защитника Вероники спасли медики, а тот рассказал следствию о роли Валика в ранении и назвал имя Ашота. И Валик решил, что вот как раз на Ашота и будет удобнее всего свалить все грехи, что он-де сам решил ножиком побаловаться, сам ногами махал, и сам же привлёк свою родню к участию в нападении на парня, а заодно и про участие Ашота в старой мошеннической схеме поведал. Валентина быстренько осудили и отправили на зону в Подмосковье.

      Ашота и всё его семейство, хоть и искали, но накрыли совершенно случайно – проверяли нелегалов по полузаброшенным деревням Подмосковья и сравнивали «портрэты» задержанных с фото ориентировок. Ашот сопротивления не оказал, признался в противоправном деянии, покаялся, а потом спросил, кто же его сдал следствию. Следователь ответил про Валентина и про то, что жертва нападения тоже слышала, как Валентин называл Ашота по имени, вот и запомнил. Получив свой срок Ашот попал в ту же самую исправительную колонию тихого городка Коломны, что на востоке от Москвы, где уже находился его «друг» и подельник.

      Уговорившись с местным бугром, разъяснив авторитетам, кем же на самом деле является Валик, Ашот устроил тому сначала веселую жизнь в камере, где Валика "опускают", как это принято делать за жизнь западло, то есть за нарушения воровских законов, за беспредел. Но эта гнида очень уж хотела жить, поэтому Валик готов был стерпеть любое надругательство над собой. Он пресмыкался и лебезил перед местными паханами, исполнял роль девочки для любого, на кого укажет «главпетух», и даже умудрялся от этого получать удовольствие. Валик быстро настолько плотно вжился в роль «петуха», что им даже начали дорожить оголодавшие без женской ласки заключенные. Ашота такое положение дел не устроило, он посчитал себя и семью еще не отомщенной. И на прогулке, подобравшись поближе к своему кровному врагу, убил Валика, свернув тому шею, как делал это с домашней птицей много раз.

      Ашота судили повторно уже за преднамеренное убийство, срок удвоили, но сам Ашот почувствовал себя героем и победителем: мразь убил, за себя и за братьев отомстил. Закон гор, однако, суров, но справедлив, хотя и архаичен. Теперь его уважают и побаиваются на зоне, но выйдет он ещё очень не скоро, если вообще выйдет – Ашот не очень молод, а здоровье на зоне не крепнет год от года.

      - Вот так, дру;ги мои, ваша история с приключениями завершена. Все получили по заслугам. Вероника отомщена по всем статьям, свободна и богата по нынешним меркам.

      - Так что получается? Теперь нет ни мамы, ни Валика? А этот Ашот тоже нам не угрожает? И можно ничего не бояться? И даже жить спокойно и ходить в кино? Правда? – губы Вероники задрожали, а глаза наполнились слезами из-за бушевавших эмоций.

      - Можно расслабиться и жить по своему разумению, поступать согласно своим желаниям и исполнять свои мечты.

      - А мы уже подали заявление в ЗАГС, - похвастался Олег, терпеливо слушавший старшего друга.

      - Поздравляю! Ребя-а-ата! Какие вы молодцы! – Семён искренне радовался за друзей, Вероника теперь тоже стала и своей, и другом, как и Марина Лодыгина, жена Игоря, в своё время. – И на когда назначено это событие?

      - На двадцать шестое декабря. Уже скоро, - ответил гордый жених.

      - А чего же вы не рассылаете пригласительные открытки? Нам с Ярой ещё же подарки для вас выбирать! А ты платье уже купила, Вик?

      - Мы с Мариной на этой неделе едим в тур по магазинам для невест, будем экипировку мне покупать. С Санюшкой останется мама Тома, а Олег с Игорем будут решать с рестораном.

      - Ага, - заулыбался Семён, - ты уже с Тамарой Петровной накоротке. Это просто чудесно! Она очень душевная дама, очень! Ты её береги, маму Тому, да и Евгения Ивановича тоже береги – других родителей у вас нету, один «наборчик» на двоих остался.

      - Ну, Сё-о-ома! Тут ты зря переживаешь! Я всю жизнь мечтала попасть в такую семью. Правда, мне хотелось, чтобы моя мать стала такой, как мама Тома, но это оказалось несбыточной мечтой. Да и ладно! Всё делается к лучшему! И не делается тоже к лучшему. Теперь я в это верю.


Эпилог.


      Что подарить своей невесте на свадьбу? Этот вопрос у Олега разрешился сам собой, ведь свадьба должна была состояться вот-вот теперь, а на дворе стояла зима. Зима, значит, холодно. Холодно, значит шуба. Денег на подарок жених решил не жалеть, поэтому повез свою ненаглядную по меховым салонам – выбрать то, что надо, при наличии этого самого выбора для девушки задача не из лёгких! В качестве советчицы и подруги с Вероникой отправилась Марина, которая могла подсказать, какая из шубок будет смотреться с уже купленным свадебным платьем, а какая не подойдет. В результате был куплен длинный белоснежный жакет из норки с воротником шалькой, в котором Вика выглядела как принцесса из сказки или Снегурочка.

      Место для празднования Олег собрался было выбирать вместе с братом, но тут к ним приехал Семён с пухлым конвертом и сообщением, что они с Натанзоном в качестве свадебного подарка арендовали один из залов ресторана Дома Актера, потому что "это единственный приличный ресторан в городе", - как сказал Яков Моисеевич. - «Таки был еще один, «Прага», но теперь там шлимазлы сделали какой-то левый банк, куда ни один уважающий себя еврей деньги не понесёт!» И этот вопрос разрешился сам собой.

      Узнав о предстоящей свадьбе, Дина радовалась как щенок спаниеля буйно и безудержно, даже пыталась скакать и прыгать кругленьким мячиком из-за уже большого живота, а потом вдруг спросила, кто поведёт Вику к алтарю? Вероника молчала, потому что эту роль должен был выполнять отец невесты, отдавая её замуж, передавая из одних надёжных рук в другие не менее надёжные. Но тут всех выручил Комиссар, заявив, что уже достаточно вмешался в жизнь девушки, да и по своему старшинству имеет право сам передать Вику жениху. Вероника была рада такому повороту событий, принимая Леонида в качестве своего старшего брата, потому как всю жизнь считала Дину своей родной сестрой.

      В назначенный субботний день закутанная в снежно-белую парчу, затканную морозными цветами, укрыв плечи в нежнейшей шерсти болеро, обтягивающем изящные руки девушки длинными рукавами, но оставляющем для любования шею и часть декольте, где на тонкой цепочке висела слеза из горного хрусталя, Вероника предстала пред очи своего будущего мужа. Олег застыл на месте, потеряв дар речи.

      Он любовался нежным лицом девушки, её солнечной улыбкой, тенью смущения и неуверенности, гордостью и радостью одновременно со стеснением от всего этого великолепия. Явившийся рано утром стилист уложил темные кудри невесты в высокую прическу, украшенную завитками и волнами, скреплёнными шпильками с жемчугом и хрусталиками на концах, закрепил на голове обрывок облака – так выглядела короткая фата, и сбрызнул всё это великолепие блёстками инея.

      Вероника робко переступала в аккуратных сапожках из тонкой белой кожи на высоких каблучках, цепляясь за руку Комиссара при каждом пошатывании, но шла вперёд, гордо неся себя, расколдованную теперь принцессу из сказки, Золушку, найденную своим принцем, и просто счастливую девчонку, выходящую замуж, чтобы обрести, наконец, настоящую семью и нормальную жизнь. Леонид, одетый в свой лучший костюм мышиного серого цвета, улыбаясь, передал Олегу руку невесты и церемонно поклонился, отступая на второй план.

      Белокурый жених в строгом черном костюме, стройный и подтянутый, и вправду выглядел принцем крови. Он вёл свою невесту к стойке регистрации ЗАГСа, будто к алтарю, не торопясь и торжественно, величественно вышагивая в такт звучавшей музыке.

      Церемония завершилась обменом колец и подписями в книге регистрации, после чего весь народ плавно передислоцировался в ресторан, где торжество продолжилось великолепным обедом в честь молодоженов, песнями и живой музыкой, танцами и разными конкурсами, в которых принимали участие все гости.

      Зазвучали звуки танго, и Олег протянул руку Веронике, приглашая её на танец. Она задрожала от предвкушения необычного приключения, вспоминая тот танец, что видела на свадьбе у подруги. Девушка не ошиблась – уверенные и нежные руки любимого обхватил её талию и увлекли в сказочный мир танца страсти и любви, ревности и боли, счастья и блаженства, желания и исполнения мечты. Голова невесты кружилась, щёки зарумянились, приоткрытые губы манили испить огненный поцелуй, глаза смотрели на мир через флёр волшебства и видели впереди только радость и наслаждение. Жених любовался своей невестой, своей уже теперь женой, предвкушая будущую ночь. Но танец закончился и молодые заняли свои места, чтобы уступить место другим парам.

      В какой-то момент, никто не заметил, когда молодые исчезли из зала, перед гостями предстали теперь уже четыре байкера, затянутые в черную кожу. Вероника недавно сдала экзамен и получила права на управление мотоциклом, а семья, скинувшись все вместе, подарила ей такой же джексер, как у Олега. И теперь они уезжали в свадебный прохват уже вчетвером - своей байкерской командой с Витяхой и Комиссаром. А Нарик, как Дину окрестили в байкерском сообществе, осталась ждать их в обществе друзей и знакомых, потому что Лео запретил своей беременной супруге даже приближаться к мотоциклам.

      Молодоженов ждал зимний город, маня своими заснеженными проспектами и вычищенными магистралями. Их ждал мир, соскучившийся по радости и детскому смеху. Их ждала новая жизнь, полная любви и нежности, доверия и заботы.

      Семён провожал процессию на мотоциклах со странным выражением на лице, посматривая на свою жену, которая вела беседы с весёлым колобком Диной. Эта задумчивость была настолько не свойственна Семёну, что её не мог не заметить его друг Игорь Лодыгин, брат жениха.

      - Сёмыч, ты чего, себя вспомнил, что ли? Хмурый какой-то, растерянный стоишь…

      - Не, Игоряш, не вспомнил, - рассеяно ответил друг и примолк на время. – Ты понимаешь, я давно смотрю на твою Санюшку… Завидовал даже… Ну, ты знаешь, что я-то давно уже женат, а вы с Маринкой только обженились и сразу вот – дочка, а я… Ну, и завидовал…

      - И чего? Ну, дочка – это же нормально. Чему тут завидовать, да ещё каяться в этом? – программист никак не мог понять логики друга.

      - Да просто у тебя уже ребёнок, а я так и хожу «непапой»!

      - И чего в этом такого? Вот Руслан тоже только-только родил, в смысле стал папой совсем недавно, и ничего, не переживал на эту тему.

      - А я очень-очень хотел ребенка, понимаешь, потому я и переживал.

      - Не понимаю. Сём, я вообще не понимаю, о чем мы сейчас говорим. Ты предложил мне задачку-эррор (*error) и хочешь, чтобы я чего-то понял.

      - Да, ничего ты не понимаешь! Мне сейчас Ярина сообщила!

      - И чего? Ну, не тяни ты!

      - Я буду папой!!! Она уже на пятом месяце!!! Представляешь? И не сказала ничего, пока сама не проверила, что с детёнком всё в порядке! Представляешь? Вот ведь, одно слово – врачи! Всё не как у людей!

      - Но-но! Ты про врачей не очень-то расходись, - заулыбался Игорь, - у меня кроме врачей родни нету, жена не в счет. И я тебя поздравляю, Сёмыч!

      Игорь сгрёб в охапку своего друга и принялся его лупить по спине ладонями. Шум привлек народ, пришлось объяснять причину радости, и к друзьям присоединились остальные гости. А виновница этого переполоха, Ярина, из другого конца зала скромно смотрела на мужа, блаженствовавшего в центре всего этого безобразия, и улыбалась той самой загадочной улыбкой, которая адресована не окружающим снаружи, а вглубь себя. Она улыбалась своему будущему сыну.


Примечание к части
Всё!!! И жили они дружно и счастливо, потому что научились слушать и слышать друг друга.