Дневник Узника Ортопорта 8

ФАШИЗМ БЕЛОРУССКОЙ ПСИХИАТРИИ

В министерстве здравоохранения Беларуси, в свете  «БОРЬБЫ ЗА ЗДОРОВЬЕ ПАЦИЕНТОВ» спущена не продуманная в своей изощренной подлости директива о запрете  курения в больницах Беларуси. Мало того, что находящимся на территории больниц ларькам запрещено торговать табачной продукцией, что делает покупку сигарет для людей ограниченных в средствах передвижения почти невозможной.
 
Я хочу написать конкретно о том, что происходит в  стенах Психоневрологического Интерната №2 в Дражне.

ЛЮДИ ИЗНАСИЛОВАНЫ МОРАЛЬНО И МАТЕРИАЛЬНО до такой степени, что далее просто угол. Посудите сами. Несмотря на то, что внутри учреждения, двери которого снабжены замками, существует курительная комната, она постоянно заперта. Ключ находится у дежурного санитара. Персонаж по имени Жора с опытом работы в Минской тюрьме  на Володарского , при входе в помещение, тщательно обыскивает с ног до головы пятьдесят человек жителей и изымает у них всё, без чего невозможно курение табака. А  курение табака ЭТО ЛИЧНЫЙ ВЫБОР КАЖДОГО ЧЕЛОВЕКА, особенно страдающего таким тяжким недугом, как психиатрическое заболевание. Однако. Не тут то было. Решение запретить принято марионеточными парламентами союза двух славянских государств России и Беларуси  в свете  «ВСЕМИРНОЙ БОРЬБЫ С КУРЕНИЕМ ТАБАКА».   А борются в итоге со свободой Воли, которую дал человеку  Господь Бог.
Министерству здравоохранения Республики Беларусь НАПЛЕВАТЬ на то, что табак является просто лёгким транквилизатором и стимулятором организма человека, а в данном, конкретном случае, человека мягко скажем не совсем обычного, с точки зрения социума. Мало того.  В интернате собираются поставить видеонаблюдение.   Спасибо родная страна за такую радость. Спасибо за превращения лечебного заведения в изощрённую тюрьму. Спасибо за то, что мы сами оплачиваем этот штат «докторов» и надсмотрщиков, которые так  «борются за наше здоровье», что отнимают у нас последнее право.
ПРАВО БЫТЬ ЧЕЛОВЕКОМ МЫСЛЯЩИМ, а не подопытным куском мяса.
 






























Ночь. Музыка. Тёмная палата. Балкон закрыт.
Освобождение от всего я испытываю.
Некуда спешить.
Я остаюсь один. Совершенно один.
Даже тот некто, кто рядом не в счёт.
Счастье где-то далеко.
Мыслей никаких.
Память почти стёрта.
Любовь почти потеряна.
« Ямщик не гони лошадей…»
Немножко радуют встречи.
Разговоры по телефону.
Ожидание очередного отпуска.
Дождь радует.
Мокрые скамейки.
Крепкий чай, сигареты.
Обнадёживают далёкие друзья.
Ко мне в интернат приезжала Анна.
Красивая, в юбке до пяток.
Радость на неделю вперёд.
Жую хлеб.
Пью воду.
Аскетизм во всём.
Каким-то чудом засыпаю и просыпаюсь.
Каким-то чудом иногда не сплю.
Слава Богу, за всё.








Я понимаю, конечно, что меня кто-то читает.
Я также понимаю, что кроме меня никому не нужно то, что я пишу.
И все-таки надежда теплится, что пишу не напрасно.
Июль был тяжёлым месяцем.
Месяцем пребывания «в нигде».
Душная палата. Закрытый на ночь балкон. Отобранные зажигалки.
Придя, домой я в первую очередь отоспался.
Да и укол, который делают мне раз в две недели, способствовал сну.
Во сне мне снились люди, встречи, события.
Снился мой покойный отец, который выходил из реки, в кепке и фуфайке и снилось, как я спасался бегством от его преследования.
Читаю молитвослов. Очень по сердцу пришлась «Молитва сидящего в заключении». Как и раньше много курю, пью чай.
Иногда что-то почитываю, слушаю и смотрю.
Очень печалит меня невозможность куда-нибудь уехать.
Хоть куда. Куда глаза посмотрят. Спасает озеро.
Положу в рюкзачок приёмничек, молитвослов, смену трусов и на озеро. Благо ехать минут сорок.
Холодный душ, купание, хождение босиком по траве делают своё благое дело. Этот месяц в Интернет почти не выходил, так иногда просматривал почтовые ящики да отвечал на сообщения. Спасибо тайным и явным друзьям, которые помогли мне оплатить Интернет на три месяца вперёд. Спасибо. Значит, я пишу и рисую не зря.
Значит, я кому-то ещё интересен. Это меня греет и обнадёживает.
После росписи стены в квартире осталось достаточно акрила, чтобы немножко поэкспериментировать. Вот, пишу эти строки, а пять закрашенных листов уже сохнут. Это состояние называется  «оттяжка». Оттянулся по полной программе. Начал с кистей, закончил руками. Просто давил акрил на ладони и красил.
Получил немножко радости. Всё что рисовалось, получилось  «по наитию». Ни контура, ни мыслей не было. Шёл «от пятна».
Глаз радовался. Надеюсь, и вы как-то среагируете. Сейчас работы подсохнут, я  их сфотографирую и выставлю.
А вообще отпуск из тюрьмы это грандиозная вещь.
Вот ВЫ живёте СВОЕЙ ЖИЗНЬЮ. Для вас что сегодня, что вчера, что завтра, СВОБОДА ЕСТЬ СВОБОДА. Правда? Хотя многие считают, что живут в тюрьме. Это потому, что настоящей тюрьмы не видели и не знают. И, СЛАВА БОГУ! А тюрьма, она вообще-то внутри. И выбираются из неё кто медитацией, кто релаксацией, кто молитвой. В окно залетела ночная бабочка. 2:17 ночи. Окно открыто, горит лампа, попискивает приёмничек. КРАСОТА!
Свобода бесценна.
Понимаешь это только в тюрьме.
 

























Пытаюсь смотреть телевизор, читать, рисовать.
Пытаюсь жить…
А ведь всё равно, реальность интерната стоит за спиной.
Движения стали неторопливые, мысли вязкими, тяжёлыми.
Окно открыто настежь. Но это не спасает от духоты.
Как там мои сокамерники? Когда смотрю на часы, думаю, вот сейчас они поднялись, потом их выводят на улицу, завтракают.

Андеграунд. Жизнь в андеграунде. Смерть в андеграунде.

Меня уже ничего не ждёт. Надо с этим смириться.
Поставил на магнитофон кассету со своими песнями.
Зачем я их писал?
Для кого?
Ведь я хотел быть услышанным.
Частично это желание реализовалось. Частично нет.
Тем не менее, надо жить дальше.
Страдать, терпеть…
Во имя чего?

Включил православный канал «Спас».
Какой-то духовный наставник говорил, что у человека только одна радость - Господь Бог.
Без комментариев. Хотя…чашка горячего, крепкого чая зимним утром, а это не радость?
Радость. Тем более доступная.
Господь Бог - недоступная радость, а чашка чая доступная.
Озеро, трава, Солнце. Тоже радость.
Книги…Добрые, мудрые книги.
К сожалению книги, ушли из моей жизни.
Вот остался Молитвослов, Библия.

Господи, чего я ещё хочу понять?
Что жизнь ПРЕКРАСНА???

Тут я очень сильно сомневаюсь.
Жизнь это одна большая драма с печальным концом.
Пока я был молод, пока двигался, подобные мысли были далеко от меня. Моё сознание парило, трепыхалось.

А осознание? Осознание пришло позже.
С годами. С душевным опытом.
Опытом войны с реальностью.

Вот возьмём живопись.
Живопись для меня средство ухода от реальности.
Средство прорыва в иную, более совершенную форму временного существования. Может быть то состояние, которого я достигаю, работая, можно назвать счастьем? Может быть…
Живопись - эйфория?
Медитация?
Молитва?

И то, и другое и третье.

Вот хорошо. Живопись - ОСВОБОЖДЕНИЕ.
От чего?
От той же реальности.
От суеты - сует и всяческой суеты.

Аминь.









Окно открыто.
Идёт дождь.
Гроза.
Свежесть.
Есть же в этой жизни прекрасные моменты.

Вот, вспомнились мои стишата двадцатилетней давности:

Телефон молчит
Телефон убит
Я влез в штаны
Холод не спит
Руки мёрзнут греть воду
Ставить чай
В папиросах сентябрь
В сигаретах май
Брежнев в жёлтой газете
В чашках табак
В кранах свист и ветер
В кранах бардак

Дальше было про зажигалку.

Мол, ты подожгла сигарету, подожги и меня и зажигалку эту
я повешу на грудь…
Пробитый потолок - вот вера в себя
Потом сломаю градусник  и выпью ртуть…

Вот страсти.
Страсти, страстишки и от них никуда не деться.
В этом то и заключается духовная работа.
В борьбе с собственными страстями.

Поборол страсти - освободился.
Нет - ты раб своих страстей.
Да, тут ещё желания наши появляются на горизонте.
Вот чего мы желаем?
« - Да мирового господства» ; это из фильма «Сталкер».

Вот я, например, очень хотел арбуз.
Подошел к лотку. Там лежали такие огромные, полосатые.
Узнал цену и отошел.
Страсть оказалась не по силам.

Под окном проносятся машины, шурша колёсами по мокрому асфальту. Идёт дождь. Со двора раздаются приглушенные голоса.
Лето проходит.
Скоро осень.
Пора внутреннего самосозерцания.

Аминь.




 














Сидел на улице Карла Маркса.
Выставил и выложил работы.
Сидел и рисовал рыбу в океане.
Потом «Святого Кота».
Подошла девочка. Маленькая такая. Стоит, смотрит.
Другая, чуть постарше, развернула листок бумаги.
«Обними меня» успел я прочитать.
Надо мной нависла жирная спина бритоголового с подругой.
Бритоголовый одной рукой чесал себе гениталии, другой рукой мял задницу своей подруги…

Сижу, рисую.

Подошел парень в белой майке.
Стал включать магнитофон.
На спине надпись по английски.
« Я танцор. Я опасен».
Загремела ужасная музыка.
Танцор под щелчки фотоаппаратов пошёл «лунной походкой».
Набежал ещё группа танцоров.
Чего они только не делали.
И сальто-мортале и на голове стояли и задами виляли.
Всё это к вящей радости молодых девушек, сидящих прямо
 на    асфальте…

К вечеру подтянулись зрители.
Толпа окружила танцоров.
Лишь случайные прохожие смотрели мои работы.

Загрохотал гром.

Только успел сунуть работы в папку, полил дождь.
Я, как стоял, так и остался стоять.
Небо сверкало.
Нити дождя обрушивались на людей.
Дождь был тёплый, плотный, сильный.
Подошел парень в дредах.
Назвался Ильей.

Стояли под дождём и попивали «Мерло» из горлышка.

Дождь, как внезапно начался, также внезапно и кончился.
Парень с гитарой, девушка с синими волосами, распространение книг из жизни наркоманов. Одна из них досталась мне.
Сижу, читаю:

«Как сигнал для травления своего организма взрослым баловством прозвенел звонок на перемену. Можно было бежать на улицу курить.
Перерыв! Отдых?
Раз: доставай сигарету!
Два: поджигай!
Три: вдыхай!
Четыре: умирай!»

Антон Шемет. «Наркоманы Свислочи».

Илья бегал, раздавал книги и собирал пожертвования.

Уже наступал лёгкий сумрак.
Ко мне подошла девушка.
«Сколько?» -  ткнула пальцем в работу.
Я назвал смешную сумму.
Она достала деньги.

Центральный гастроном.
Кофе, пирожные, сигареты.
Рюкзак намок и сильно потяжелел.


Домой добрался без приключений.

Ночью снился сон. Как будто я в армии с папкой своих работ.
Как будто у меня, их отбирают, при этом допрашивая и избивая.
Психиатр в белом халате бегущий вслед.
Я иду окружённый толпой журналистов, говорю им, что хочу покинуть эту скотскую страну. Мне говорят:
« - Езжайте в Африку, там слоны…»
« - Хоть куда, говорю я, лишь бы прочь…»

Документалистика. Нет в ней места для размышлений о времени, о материи. Хочу дополнить своё мнение на этот счёт.
Плотность времени зависит от  плотности событий и ощущений в еденицу времени. Час, минута, секунда. Только вперёд.
Ощущение, что время вернулось обратно, что оно застыло, что окаменело и окостенело, охватывает в бездействии.
Движение - жизнь.
Даже умственное.

Аминь.















У  каждого человека на Земле своя персональная история.
У каждого своя персональная Дама, что стоит за левым плечом.
У каждого в жизни есть что-то заветное, святое.
У каждого свой голос и своя песня.

Я устал.
У меня больше нет голоса.
Я не успел оглянуться,  а жизнь подходит к её логическому завершению.

Хромая, жизнь.
Хромая судьба.
Хромое искусство.

Лукавлю.

Я жив благодаря искусству.
И собираюсь жить дальше.
Но…

Время неумолимо.
Бог непостижим.
Небо высоко.

Аминь.










Искусство. Жизнь.
Попытка избежать соблазнов.
Неумолимое время ставит все на свои места.
« - Бумажное время, бумажные страсти, всё бумажное…» -
говорит  персонаж фильма.
Пишу картины. Руки в краске. Душа в краске.
Мне это надо. Это необходимо. Это, как воздух.
Это то, что придаёт смысл всему моему существованию.
Убогому в своей оторванности от мира.
Что Мир? Воюет. Люди гибнут за металл.
Что художники? Пишут, чтобы продаться?
ВСЁ НЕ ТАК.
Я пишу, чтобы выразить нечто непостижимое.
Рывок души.
Выдавливаю краску на ладонь и глажу лицо холста.
Душой растираю краску по поверхности.
Умираю, чтобы жить.
Умираю, чтобы воскреснуть в своих работах.
Бог с ней, с этой бренной оболочкой.
Душа просится на волю.
И остаётся в моих картинах.
Ведь они живые.
Кончатся холсты, перейду на стены.
Стану писать на небе.
Стану рисовать на дожде.
На каждой капле.
С Божьей помощью.
Хочется жить дальше.
Хочется, наконец, сделать выставку.
Хочется прорваться в иное измерение.
И может быть победить время.
Хотя время и непобедимо.
Зато искусство вечно.
Аминь.

Пепельницы переполнены окурками. Ковёр в пятнах краски.
Четыре загрунтованных поверхности заставляют моё скудное воображение трястись в пляске святого Витта.
Мэйнстрим?
Я востребован?
Меня покупают?
Я кому-то необходим?
И, да и нет.
Я перестал выть белугой. У меня просто не осталось времени выть.
В моей жизни появились новые люди.
Моё творчество перешло на тот этап, когда не нуждается в комментариях.
Я удивлён.
Я обнадёжен.
Я занят изобретением художественных эксперементов.
Да, я маргинален.
Да, я одинок.
Да, я беден, как церковная крыса.
Но я живу. Я работаю над холстами, а значит я работаю над собой.
Я не стою на месте.
Я гибок, юн и печален. Я редко улыбаюсь и почти не смеюсь.
Я перестал удивляться окружающему меня убожеству.
Я учусь видеть красоту.

Ночь. Горит лампа. Тихо звучит хорал. Я в холсте.
Я в самой сердцевине холста. Я хирург.
Я выдавливаю мозги тюбиков и раздвигаю руками кишки красок.
Я там, где-то там. Я не здесь…

Сигарета истлела до фильтра.
Пепел на палитре.
4 утра.

Я вытираю  испачканные руки
от мозгов и крови искусства.
Занавес.


































Утро.
Промозглое серое утро.
Третий день осени.
Скоро зима, скоро январь.
Я вырву себе язык.

В комнате сумрак. Комната напоминает мне рентгеновский снимок мох лёгких, прокопченных сигаретами «Премьер».

Холсты стоят прислоненными к стене.
Работает видеомагнитофон. Барахлит.
Кадры мелькают.
Я хотел бы оказаться на Луне.
Впрочем, я итак там.

Жизнерадостная ведущая сжимает колени под коротким платьем.
Потом пошла реклама средства против мужской импотенции.
Я беру молоток и разбиваю экран телевизора.

Звонит телефон. Звук струи бьющей о стенку унитаза.
У нас прекрасная слышимость.
Проснулся сосед.
Может заняться уринотерапией?

На улице Карла Маркса пел слепой музыкант.
Лучше бы он был глухим и посмотрел на лица тех, кто с обречённым видом стоял и слушал его песни.

Довлатов очень хороший писатель.
Американцы написали, что он в своих произведениях описывает Ад.
Но Ад у него ВЕСЁЛЫЙ. ;

Лучше бы я стал асенизатором, чем художником.
Искусства в нашей стране просто не существует.
Да его везде очень мало, просто немногие видят это.
Я мог бы написать роман о своей жизни.
Человечество тонет в помоях собственной беспомощности.
Такая была бы канва моего романа.
Потом все умирают.
Апокалипсис.
Впрочем, меня опередили авторы Библии.
Почему бы не выдвинуть на Нобелевскую премию
апостола Павла?
Посмертно.
А деньги отдать бездомным и больным.
Абсурд.

Бог изобрёл огонь.
А дьявол вырастил табак.
Единство и борьба противоположностей.
Или взаимодополнение?

Люблю людей с красивыми лицами.
Потому сам рисую уродов.
Но делаю это эстетично.

Тэатр лялек. Так можно назвать всю страну.
Или “цирк на дроте”.
Беларусь уже не актуально.

Слушать не родной язык ещё страшнее чем на нём писать.
Писать по белорусски в русскоязычной стране.
Тоже самое, что рисовать картины для слепых.
Воспринимается лишь наощупь.

Война, это один из способов избавления от бедных и больных.
Когда я вспоминаю наши интернаты и психушки, то понимаю, что Гитлер был в чём-то гуманнее, просто расстреливая инвалидов.

Смешно, когда старая тётка радуется победе в конкурсе стихов поэтов-пионеров. Грустно. Убого. Безнадёжно.

Аминь.































Осень. Солнце. Одиночество.
Скоро зима. Январь. Крещенские морозы.
Время свитеров, шарфов, тёплых ботинок.
Сдал стихи в журнал. Пошёл узнать об их судьбе.
Выяснилось, что редактор умер.
Вот так живёшь и живёшь, а кто-то уходит безвозвратно.
И это тебя касается.
Режет по живому.
Кажется, надо жить дальше. А зачем? Всё одно…
Рваная ткань искусства не отпускает.
Притягивает. Примагничивает. Выворачивает нутро.
Процесс идёт.
Я в процессе.
Фанера кончилась.
Холстов нет.
Осталось немного краски.
Завтра поеду забирать проигрыватель. Виниловый.
На нём совсем другие частоты. Воздух. Плотность.
Дай Бог, чтобы всё получилось.
Осень. Последнее тепло перед длинной, холодной зимой.
Ох. Набраться бы сил.
Хрипло играет радио.
Ночь.
Я перестал читать книги.
Последней была Библия. Потом Молитвослов.
Всё остальное, не вставляет. Тягостно. Молчаливо.
Осень.
По телеку странные передачи.
Рассказывают, что все мы произошли от инопланетян.
Господи, кто это всё выдумывает?
Убожество.
Нашел кассету с фильмом Дэвида Линча «Простая история».
Посмотрел.
Один пенсионер едет встретиться с другим пенсионером.
Один на костыликах, другой, после инфаркта, на ходунках.
Смотрят на звёзды. Молчат.
Трогает всё это.
По человечески.

Аминь.































Ночь. Бетховен. Горит лампа.
Пытаюсь вспоминать свою жизнь.
Вспоминается тишина.
Долгая, протяжная, щемящая тишина.
Особенно ощутимая после громкой музыки.
Кем я был? Кем стал?
Непонятно.
Что меня ждёт?
Хочется надеяться на лучшее.

5.34 утра. Закончил автопортрет в образе старика Хэма.
Хэмом звали писателя Хеменгуэя. (для тех, кто не знает.)
Выработал все холсты. Из четырёх забрали один. Оплатил матери неделю пребывания на свободе, оставив себе небольшую сумму на чай и сигареты. Перешел на бумагу. Три последних холста ждут своих новых хозяев. Ушел «Ангел полной Луны». Собираются забрать «Сон». Но я не тороплюсь. Может «Сон» получится продать подороже. Бог его ведает. В моей жизни появился человек, благодаря которому, я получил возможность полноценно проработать эти два месяца.  Гонорара хватало, чтобы купить порцию холстов на картоне и некоторые краски. С акрила перешёл на масло.
Всё. Очередной этап закончен. Остались «Рыбка в волнах и «Влюблённые». То на жизнь. На сигареты. А из покупок. То купил за 25 долларов старенький виниловый проигрыватель и за 40 неплохой подержанный фотоаппаратик. Вот все мои приобретения. И конечно чай, сигареты, и оплата матери на питание. Почти все пастели разлетелись. Масло тоже всё ушло. Вполне возможно, что получится выставка десяти - пятнадцати, двадцати работ сделанных за лето. Состояние духа бодрое, рабочее. Без работы себя не мыслю.
Но в интернат придётся вернуться. Я матери особо не мешал всё это время, но она хочет немного пожить одна. Грустно всё это писать, но ведь ты понимаешь, дорогой читатель, что я с тобой достаточно откровенен. Да и в творчестве своём откровенен тоже.
« - Ты попадёшь в тюрьму…»,- говорит жена Сталкеру.
« - Господи, тюрьма…да мне везде тюрьма…»,- отвечает Сталкер.
Компания собирается в зону. Завязка истории.
« - Раньше в каждой церкви жил Бог, в каждом доме жил домовой, человечество было молодо…», - говорит Писатель.
Собрал все свои краски в большой полиэтиленовый мешок и задвинул подальше. Надолго ли? Да как минимум на месяц. Материал для выставки собран. Работы сохнут.
Сижу, пью чай. Курю. Слушаю великое кино.
Если бы я не был Сумасшедшим, я бы был Сталкером.
Впрочем, одно другому совсем не мешает. Даже дополняет в какой-то  мере. « - Плевал я на вдохновение»,- говорит Писатель.
« - Сознание хочет победы вегетарианства во всём мире, а подсознание изнывает по куску сочного мяса. А чего же  хочу я? Я?!!!».
«- Да Мирового Господства…по крайней мере…», - иронизирует Учёный.
« - Тут не место для прогулок. Зона требует к себе уважения. Иначе она карает…»,- Сталкер.
« - Хороших она пропускает, а плохим отрывает головы…»,- Писатель.
« - Не хороших,  а несчастных что ли…»,- Сталкер.
« - Зона - очень серьёзная система ловушек. Но в каждый момент она такая, какой мы её сделали. Своим состоянием».
Каждый  диалог в точку.
« - Что отвердело, то не победит».
Аминь.


« - Пока цветёт Иван-чай, мне не нужно других книг кроме тебя…»
Ночь. Чай. Гребенщиков.
Время остановилось. Луны не видно.
« - Они догонят нас, только если мы будем бежать.
- Они найдут нас, только если мы спрячемся в тень.
- Они не властны над тем, что по праву твоё.
- Они не тронут тебя…»
Хотелось бы верить. Но жизнь показывает часто обратное.
Ты жив, пока бежишь. А у них…
У них нет ничего святого за душой.
Остаётся скрыться в тень.
Скрыться в тень, включить лампу и Гребенщикова, заварить чай.
« - Вот едут партизаны полной Луны, моё место здесь…»
Вот что проверено.
То, что в точку: « - Ну вот твоя боль, так пусть она станет крылом».
Альбому «РАВНОДЕНСТВИЕ» больше тридцати лет.
Господи, как время летит!
« - Я слышал, что время стирает всё, ты слышишь стук сердца -
это коса нашла на камень».
« - Мы будем ждать, пока не кончится время, и встретимся после конца…».
Воистину так.
Вообще встреча после конца времён это бессмертие души.
Дай Бог!
Аминь.




















22 октября 2013 года в Минске открылась выставка людей с ограниченными возможностями.
«ПАЛИТРА РАДОСТИ»
Анна Гадирова
Иван Петручек
Андрей Евменов
Алексей Ляпин
Эдмунд Величко
Дмитрий Лозовой
Татьяна Свиридова
Тамара Клес
Выставка проходит по 20 ноября 2013 года в выставочном зале Университета физкультуры и спорта по адресу:
Минск, проспект Победителей 105.

Я, как один из участников побывал на открытии этой выставки
Я увидел большое число молодых лиц.
Я послушал песни Ольги Патрий.
Я понял, что наше творчество НУЖНО ЛЮДЯМ.

Алексей Ляпин.