Ангел-хранитель

  Поднимаясь по грязной, затоптанной лестнице полутёмного подъезда, он брезгливо осматривал стены неопределённого серо-синего цвета, давно уже утратившие даже этот обескураживающий оттенок.  Они были исцарапаны, оплёваны и исписаны словами и выражениями, не имеющими никакого смысла.  Номера телефонов, очевидно не нашедших места в телефонных книгах, наслаивались один на другой, перечёркивались, сопровождались матом или соскребались до неузнаваемости. 
  Если наскальные рисунки нецивилизованных предков проливают пусть и тусклый, но всё же свет на их примитивную до боли жизнь с её нехитрой рутиной, то по настенной графике людей, дошедших до высшего уровня развития, можно только понять что “все козлы” и что их всё ещё продолжает впечатлять вид гениталий, которые они рисуют, выцарапывают, выдалбливают почём зря везде где только могут, стараясь непременно изобразить каждые последующие больше предыдущих. Почему-то за тысячелетия развития человечество так и не смогло преодолеть этот глобальный магнетизм.
  Он старался обходить сплюснутые окурки и другой трудно определяемый мусор, разбросанный на ступенях, и конечно, вяло засыхающие лужи, у которых суетились какие-то мерзкие мошки.  Это было невыносимо, но идти ещё медленнее и аккуратней он тем более не мог: казалось что этот едкий запах липнет к нему, забирается под кожу, разъедает носовые мембраны и медленно но неотступно, как неизлечимый рак, ползёт в лёгкие.
   На счастье дверь в квартиру была приоткрыта и он исчез за ней, мысленно отряхивая с себя весь этот ужас.  Обстановка и запах в квартире не были намного лучше, просто были другими... 
  Не касаясь совершенно ничего, пытаясь сохранить себя незапятнанным этими липкими, уродливыми предметами наполняющими жилище, он, как безумный мотылёк, пошёл на яркий свет, горевший в следующей комнате.
   За столом сидел незнакомец, очевидно ожидавший его появления.  Его полностью седые волосы как-то особенно подчёркивали далёкое от идеала лицо, больше похожее на карту железных дорог, с двумя параллельными шрамами, идущими от середины носа и исчезающими где-то за ухом, не считая более мелких, разбросанных как обезглавленные рыбные скелеты по всему лицу.  Оглядев вошедшего и его чистейшую, практически блистающую одежду, он сказал:
- Только что курсы закончил?  Первое дело?
- Так оно и есть, меня...
- Старший сам доставил? - продолжил сидящий.
- Да, он сам.
- Значит не показалось,- сказал он сам себе немного тише. - Давай знакомиться, тебя-то здесь как кличут?
- “Чистый”, - немного нерешительно ответил новобранец.
- Недурно, - подтверждающе покачал головой ветеран, - а меня “Стойкий”.
- А я о Вас много слышал...
- Конечно, конечно -  всё как в учебнике, - опять прервал его хозяин положения, вставая из-за стола, явно не желая продолжать эту беседу, - времени у нас не так много.  Они, - он кивнул, указывая куда-то вниз, все три попытки использовали;  и хотя правила для них не существуют,  зато за нами всегда последнее слово.  Смотри что я делаю, запоминай, а главное учись мыслить логически, предопределяя последствия происходящих действий.  Как в бильярде - важно не только загнать шар в лузу, но и знать куда остальные шары после этого встанут.
- Бильярде... - повторил “Чистый”, вспоминая что-то.
  “Стойкий” стал хромать по комнате, рассматривая все предметы с разного расстояния и разных углов как игрок, ходящий вокруг бильярдного стола, продумывающий следующий удар, иногда приседая и определяя насколько тот или иной предмет находится близко к той позиции, которая бы его устроила.  Заметив на себе взгляд “Чистого”, сказал, объясняя хромоту:
- Это я на последнем задании под машиной побывал.  Вас чему учили?  Что самое главное?
- Правила и законы, - ответил новичок.
- Правила и законы, - повторил “Стойкий”, выдвигая стул чуть дальше из-за стола, затем присел, держась за него, и подняв с пола пустую бутылку, поставил на край стола, потом выпрямился и выдвинул стул ещё дальше, - а опыт, "сын ошибок трудных", - продолжал он, не отвлекаясь от работы, - нарабатывается потом и кровью.
  “Чистого” передёрнуло от последних слов и он ещё раз осмотрелся вокруг, как-будто пытаясь предотвратить опасность.  Но на самом деле просто чтобы убедиться, что в этой мерзкой квартире с засаленными стенами и пыльным потолком, валяющимся где попало тряпьём, которое когда-то можно было назвать одеждой, с мусором, раскиданным по полу,  он не прикоснулся ни к чему.  “Чистый”  повернулся и стал переходить в другую часть комнаты, но услышав: "Замри!", застыл на месте с одной ногой навесу.
  “Стойкий” быстро как только мог прихромал к новичку и, взяв зависшую ногу, медленно опустил её рядом с разбитой тарелкой, валявшейся на полу. Убедившись что ситуация под контролем, он посмотрел “Чистому” в глаза.
  - Вспомни чему тебя учили.
  - Извини я...
  - Передо мной извиняться - дело бесполезное: я здесь никто.  Следи за собой: не чтобы одежду не запачкать, а чтобы других не подвести - здесь это главное правило. Он подошёл ко входной двери и позвал “Чистого”. - Давай начнём вместе всё проверять.
  Следя за каждым своим движением ещё тщательней, новичок подошёл к нему.  На какой-то момент “Стойкий” оказался под светом жёлтой коридорной лампы и “Чистый” с содроганием в сердце смог увидеть, что его левое ухо также как и пальцы левой руки были объедены огнём, а шрамы располагались не только на лице, но и на коротко постриженной голове.
  - Зачем ты так себя? - вдруг спросил новичок. - Говорят ты и по Воскресеньям не останавливаешься, правда?
  - А от чего мне отдыхать и для чего?  Я здесь не по приказу, а по убеждению; по приказу ты можешь плюнуть и бросить всё, а если откажешься от убеждений, то и вообще жить бесполезно.  Мне было дано выбрать: или сидеть и ждать решения дела или сюда - "искупить кровью", и уж если мне предоставили второй шанс, я его упускать не намерен.  А боль, она возвращает к реальности.  Вот сегодня я слышал что старший был здесь, подумал может быть за мной, может быть пора, расслабился; но нет видимо нe готов ещё, и боль всё поставит на место.
  - Но ведь это ужасно...
  - Ужасно совсем другое, и я надеюсь тебе никогда не придётся это испытать; а плоть это дело приходящее: помнишь как в учебниках "лучше потерять pуку или ногу, чем с обеими руками и ногами быть ввергнутому в Геенну огненную".  Ты сам-то почему здесь? - спросил “Стойкий”, продолжая оглядывать коридор.
  - Я по... меня...
  - Понятно: в добровольно-принудительном, продолжая семейную традицию, по стопам и т.д.  Если у вас такие глубокие традиции, то уже давно должны были понять: такой метод ничего не даёт.  Если ты сам, без всяких традиций,  желания не имеешь, то это пустая трата времени и сил.  У меня же здесь не артель "Напрасный труд".
  - А что такое артель?
  “Стойкий”  посмотрел на новичка:
  - Да это уже и неважно, - и сделав паузу, добавил, - совсем…
  - Наш последний ход, последняя возможность сохранить жизнь.  Я когда сюда прибыл, легионеры здесь крутились, втроём использовали свои шансы - ничего не смогли.  Я ведь тут тоже не погулять вышел: вызвали командира, он дело знает, так всё завернул что дело худо, но последний ход за мной... - сказал он, закончив проверку коридора.  Сейчас идём в комнату, оттуда на кухню. Ничего, повторяю, ничего не задевай: нам переделывать не разрешается.
  Войдя в кухню, “Чистый” увидел двух людей, застывших друг перед другом, с лицами, искажёнными немыми криками.  По всклокоченной одежде, ссадинам, разбросанной  посуде и объедкам было понятно что противостояние продолжалось какое-то время.  Представитель мужского пола был в более выгодной ситуации, так как левой рукой он тянул в чём-то несогласную с ним женщину за волосы, а в правой у него был кухонный нож.
- Вот, как говорят: "и вся любовь", - сказал "Стойкий". -  Я ситуацию со всех позиций и углов рассмотрел, пока тебя не было; сам знаешь: мы двигаемся слишком быстро в их понятии, потому они нас никогда, ну скажем почти никогда, не видят.  Я не привык дважды приходить по одному и тому же делу и выстроил всё так, чтобы всё закончилось для них сегодня; и единственное что я могу сделать сейчас это встать между ними так, чтобы подставить себя вместо неё, остановиться на мгновение, принять удар и снова уйти из поля зрения.  Судя по траектории удара, - продолжал он, показывая "Чистому"  куда придётся удар - может быть немало крови.  Ты знаешь что нужно будет сделать?
- Я? - неожиданно переспросил тот.  - Да, я помню...  но зачем?  Это же...  сами разберутся...
- А затем, - не дал ему договорить "Стойкий", - что сейчас, как впрочем почти всегда, это единственный способ. Что ты думаешь про искупление?  Если что-то должно произойти, оно произойдёт; только сейчас это произойдёт не с ней, а со мной: искупление подразумевает жертву, в полной мере соответствующую...  Если бы это не было сделано для меня, мы бы сейчас не разговаривали.  Я что лучше Heго? А если бы Он сказал, "сами разберутся"?  Пора, - сказал он, и полностью повторив позицию её тела, оказался лицом к лицу с атаковавшим.
  На миг свет  погас, а когда снова зажёгся, "Чистый" увидел тело "Стойкого" с кровоточащей раной в области сердца, сползающее на кухонный пол, и бросился к нему.  Он не видел как женщина, избежав смерти, рванулась, зацепилась за выдвинутый стул, который, падая, сбил со стола бутылку, упавшую на валявшуюся на полу тарелку, в которую он чуть не наступил в начале разговора; тарелка разбилась, обнажая свою опасную сущность, а женщина выбежала за дверь.  Не видел он и как преследователь, споткнувшись об откатившуюся бутылку, стал падать и, выставив вперёд руку, порезался об осколки тарелки и, инстинктивно отдёрнув руку, выставил вперёд другую, державшую нож, и упал на него горлом.
  Всё это осталось в другом, враждебном для него мире, а здесь он сидел на коленях с закрытыми глазами около тела "Стойкого" и что-то неустанно повторял, не замечая как алая кровь медленно пропитывает его блистающие одежды.