Н. Советная Невосставшие из пепла

                НЕВОССТАВШИЕ ИЗ ПЕПЛА
За два с половиной года немецкой оккупации на территории Городокского района фашисты уничтожили огнём 183 деревни. Тридцать пять из них так и не возродились. В ноябре 1942 года на берегу реки Оболь вспыхнула д. Подранда, в которой до войны было более двухсот жителей, 35 дворов. Вместе с хатами трагически погибли 70 человек. Через 73 года почтить память погибших вместе с деревней людей собрались на месте бывшей Подранды потомки тех, чьи корни когда-то крепко держались за здешнюю красивую, благодатную землю, З.Е.Булаева, Г.Е.Саража. Приехали старожилы соседней деревни А. Е.Петров и П.З.Минов, председатель Вировлянского сельского совета И.Н. Батян и священник Александр Кононович из Городка с помощником-псаломщиком В. Коврижных.
- Страх, страх, как полыхало! – вздыхает-рассказывает 91-летний Павел Захарович Минов из деревни Коновалово, что напротив бывшей Подранды, на другом берегу Оболи. В годы войны такого густого кустарника-леса, как сейчас, в пойме реки не было, деревня на деревню глядела.
- Горело от Пролетарки до Езерища. Жгли немцы дома и людей за любое подозрение в содействии партизанам, - подтвердил Александр Егорович Петров, которому в военную пору было около пяти лет. Возраст, когда память особенно цепкая. – В Подранде стоял немецкий гарнизон, окопались фашисты крепко. Когда освобождение началось, раз пять деревня из рук в руки переходила.
Как же так, – удивляюсь, пробую уточнить:– Подранды ведь уже не было, сгорела вместе с людьми в сорок втором?
-Так немцы на горушке блиндажей да окопов нарыли столько, что до сих пор кое-где сохранились. – Петров махнул рукой в сторону куста сирени: - С довоенных лет растёт, тут хата стояла. А если рядом ковшом бульдозера схватить, наверняка кости человеческие будут… Здешняя земля усеяна останками – гитлеровскими и свойскими. Не всех еще подняли…
Вдоль дороги до береговых зарослей раскинулось поле, добросовестно вспаханное к зиме. Александр Егорович уже в преклонном возрасте, но не оставил свой трактор, трудится, потому каждый клочок земли ему здесь знаком . Широким жестом он указал на пашню: - Вот тут и жила-была Подранда…
Священник Александр, настоятель храма апостола Андрея Первозванного, взмахнул кадилом: -Помолимся, братья, за упокой рабов Божьих, сожжённых, расстрелянных, повешенных, замученных, погибших на поле брани, в концлагерях…
И вознеслась молитва над горючей землёй невозродившейся Подранды. Я смотрела на застывших у края дороги людей: немолодые женщины  и их дети, приехавшие почтить память замученных, неизвестных им крестьян, среди которых, возможно, были и близкие по крови; старожилы Минов и Петров, щедро делившиеся воспоминаниями. Что видели сейчас их по-стариковски светлые глаза?
Может быть, как падали на лёд и уходили под воду красноармейцы-разведчики, сражённые немецкими снайперами, засевшими на огромной берёзе кладбища в Устье, что в километре от Подранды? И как потом, на свой страх и риск, вытаскивали  тела погибших мужики и бабы, хоронили на берегу, обливаясь слезами, словно над родными сыновьями?
Может быть, в тысячный раз видели они, как вели фашисты по деревне двух мальчишек-подростков, и один из них попытался бежать да упал замертво, безжалостно подстреленный предателем-полицейским,  второго увезли в Городокскую тюрьму? ( И этот второй, возможно, был младшим братом моей бабушки)…
Может, вспоминали, как выполняя поручения старших, возили хлеб партизанам, или заготовки для лыж на хутор к мастеру?
А может быть, видели они зоркой памятью,  как в первые дни войны наступавшие гитлеровцы шли и шли по большаку со стороны Полоцка, через Пролетарку, Оболь, Холомерье на Езерище?
-Страх, страх… – повторяет Павел Захарович, мысленно оглядываясь на себя – 16-летнего – пробирающегося из Витебска, где гостил у сестры, в деревню. И словно снова ревут в небе чужие самолёты с извивающимися на крыльях чёрными крестами-змеями, рвутся снаряды, дрожит земля, вздрагивает поезд, тормозит, останавливается – прячется состав, словно живой, там, где лес почти смыкается над железнодорожными путями. И вновь движется, но перед Городком рельсы разворочены взрывами… Люди разбегаются в разные стороны, спасаясь от пуль, снарядов, осколков. Бежит, бежит в сторону города, а затем добирается пешком в свою деревню Пашка… Война!
Первые гитлеровцы въехали в Коновалово на велосипедах. Мальчишки попрятались по дворам, но любопытство брало верх – выглядывали из-за заборов. А они ехали и шли, ехали и шли…
Когда жечь деревни стали, молва вперёд побежала. Коноваловцы в лесу попрятались. Трое суток просидели, вроде бы – тихо? Уж появилась надежда, что не придут фашисты вовсе. А еще зудело Пашке: не всё они с сестрой из хаты забрали – жалко, если сгорит, закапать бы надо! Решили вернуться в деревню. Там и наткнулись на немцев. Кинулись назад – где бегом, где ползком. А пули свистят-тринькают. Одна шапку пробила. Добрались ребята до болотины, укрылись меж кочек, в осоке и камышах.
А деревня уже полыхала. Трещал воздух, разлетался пепел, горящие бумажные обрывки разносились ветром аж до болота. Гитлеровцы на мотоциклах кружили вокруг ребячьего убежища, простреливали, но идти по кочкам не решались…
Деревенские в лесу уцелели. Погиб Осип Иванов – не захотел из дому уходить, закрылся на крюк, надеясь отсидеться, – вместе с хатой и сгорел. Да еще Ануфрий Фёдорович Фёдоров, калека (в гражданскую войну ногу потерял), не успел уйти из деревни. Видел, как фашист, щёлкнув зажигалкой, поднёс огонёк к соломенной крыше. Но стоило поджигателю отвернуться, как Ануфрий пламя ладонью пригасил. Немец взревел, по здоровой ноге ударил строптивого мужика – тот рухнул на землю, как подкошенный. Потом, спасаясь от огненных языков пожарища, полз Ануфрий, окровавленный, обгорелый, через всю деревню. Вернувшиеся из леса дети отыскали его, еще живого, на печи под открытым небом, перенесли в уцелевшую на отшибе хатку Шнитовых. Там он и скончался, но успел рассказать обо том, что случилось.
- А в вашей Подранде сгорели все,  – уточнил Павел Минович, обращаясь к женщинам.
Священник окропил святой водой холодную землю, хранящую пепел погибших, крест у обочины дороги с табличкой о жертвах фашизма. И в этот момент вдруг явственно ощутилось, что невидимо встали рядом с нами души всех убиенных здесь: сожжённых и расстрелянных жителей, солдат и офицеров, павших в боях при освобождении, и моих предков по материнской линии, что покоятся неподалёку на деревенском погосте. Отец Александр, по доброте душевной, и их могилки освятил. 

  ПОДРАНДА
            Памяти сожжённой фашистами  в ноябре
             1942 года  вместе с людьми деревни Подранда.

Во широком поле ветер травы гладит –
Чудится: то ль плачет, то ли христорадит?

Тридцать пять подворий здесь земля кормила,
Сотни губ шептали: «Любая!» – «Мой милый!»

Сотни рук качали в избах колыбели –
Жили-были люди! – В небо улетели…

Жалостливый ветер гладит, гладит травы,
Догорают снеги на кострах отавы,

Сквозь огонь холодный рвётся зелень-сила,
Да забыло поле, как коса косила.

Помрачилось горем: в пламени качели!
Пепел порошили чёрные метели…

Во широком поле ветер травы гладит.
То ли кто-то плачет, то ли христорадит.
__________

Опубликовано в газете "Городокские вести" от 24 декабря 2015

Наталья Советная,
член Союзов писателей  России, Беларуси
и Союзного государства