7. Витькин Дагестан

(Продолжение цикла стихов и прозы "Пристегнувшись к одной верёвке". Предыдущий рассказ http://www.proza.ru/2015/12/25/180)

7. ВИТЬКИН ДАГЕСТАН

Дагестан - это многоликая и прекрасная страна. Но запомнилась она Витьке не только гамзатовскими стихами, кубачинской золотой чеканкой или кизлярским коньяком. Перефразируя великого Расула, наверное, можно сказать: «У каждого – свой Дагестан». Так вот, Витькин Дагестан - это каменная преисподняя котлована Чиркейской ГЭС. Мой герой угодил туда через неделю после разрушительного землетрясения семидесятого года.

Даже не знаю, как объяснить непосвященным, что такое котлован горной ГЭС.  Если в двух словах, то это крохотный пятачок земли, зажатый скальными бортами высотой в сотни метров. А если не в двух словах, то на память опять же приходят слова одной их "тех" песен, с которых начался Витькин путь в романтику:

В речке каменной бьются камни,
по гранитным скользя камням.
Древними каменными глазами
смотрят горы на меня.

Смотрят горы сквозь серый вереск,
заклиная на перебой.
Я каменею, почти поверив,
в их могущество над собой...

(песня Ады Якушевой)


Тут одна неточность. Будь склоны котлована гранитные, как в песне, то еще бы куда ни шло. Но створ Чиркейской плотины сидел в осадочных породах, рассеченных тектоническими трещинами на десятки потенциально-неустойчивых массивов.

После недавнего землетрясения с этими массивами творилось черт знает что. Ладно, кабы все сразу обвалилось при толчках. Но многое зависло в разных ловушках. Какой запас прочности остался у этих ловушек? Что хряснется завтра? Через час? Сию минуту?

В отделе кадров от Витьки поначалу просто отмахнулись. Оно и понятно. Стройка, комсомольская и ударная, безнадежно стояла. Кому нужен был еще один молодой специалист?

- Может, в скалолазы пойдете? - неожиданно спросила кадровичка, глянув на значок "Альпинист СССР", который гордо красовался у него на груди рядом с вузовским "поплавком".

- Куда-куда? - озадаченно поинтересовался Витька. Скалолазание ассоциировалось у него всего-навсего с экстравагантным видом спорта, культивировавшимся в ленинградском политехе. В свое время именно из-за скалолазания разошлись Витькины дорожки с Лизкиной командой.

- Скалолазом в котлован, - пояснила кадровичка. – там их ужасно не хватает. Должны прислать пять человек из Таджикистана, но пока они еще доедут...

- А свои? Нету?

- Почему нету? - обиделась женщина. Судя по говору, она была горянка, но почему-то с ярко-рыжими волосами. Мой герой тогда еще не знал, что лица "кавказской национальности" бывают не обязательно черноволосые и черноглазые.

- Почему нету? - повторила она, - У Магомедрасула двадцать пять человек в бригаде. Там платят хорошо. Но все равно людей не хватает...

На следующее утро Витька уже получал спецодежду на участке земельно-скальных работ строительно-монтажного управления номер четыре. Со спецодеждой было жидковато. Из специфического альпинистского инвентаря вволю было только ботинок, подкованных стальными шипами "триконями", и капроновых веревок, которые на поверку оказались рыболовецкими фалами. Но, кстати, для нужд скалолазов-оборщиков эти жесткие, почти не пружинящие фалы, подходили больше, нежели цветастые и эластичные буржуйские репшнуры.

Ах, да! Еще он долго выбирал себе каску. С таковым атрибутом ему пришлось столкнуться впервые, На гранитах Карельского перешейка, где проходили его первые уроки скалолазания, принято было обходиться вязаными шапочками. Поразмыслив, мой герой из многих вариантов выбрал массивную текстолитовую нахлобучку, оказавшуюся каской лесорубов. И уже одним этим обрек себя на затяжное зубоскальство со стороны Магомедрасула и его джигитов.

Зубоскальство запросто могло перейти в хроническое презрение, если бы ему не удалось подавить в себе ужас от места, на котором пришлось проводить свой первый рабочий день. Это был почти вертикальный склон глубиной в полторы сотни метров.

Хотя, чего врать-то:  ужас Витька тогда так и не подавил. Очко у него, как говорится, оказалось не железным. Просто как-то притерпелся...

А вот головной убор новобранец сменил уже на следующий день. Бригадир объяснил доходчиво: на жаре лучше всего носить шахтерскую каску. Она легкая и хорошо вентилируемая. От случайного осколка вполне защитит. А камушек покрупнее, да с разгона, просто свернет шею. Вместе с любой каской.

Реальная возможность проверить эту теорию на практике представилась через неделю. Бригада в тот день висела на врезке - так называется почти отвесная часть скального борта, куда будут врезаться плечи арочной плотины. Через каждые пятнадцать метров высоты там были сделаны бермы. Это такие горизонтальные уступы. Узенькие - два человека не разминутся. На них в свое время стояли бурильные станки, отрабатывавшие котлован. До его дна с рабочего горизонта оставалось еще ярусов десять.

В работе образовался затишок: ждали доски для подмостей, которые предстояло восстанавливать по бермам. Доски где-то стропили и должны были с минуты на минуту подать. Витька с изумлением увидел, что бригадир отстегнулся от веревки и кайфует на краешке бермы. Да еще ноги свесил вниз. Вот уж черта с два уговорили бы моего героя поблаженствовать так хоть пару минут...

Сверху заорали. Витька поднял глаза - и охренел. Над ним был штабель, который кабель-краном* подавали черт знает с какой высоты. А из этого штабеля выпорхнула одна доска. Именно выпорхнула, потому что не полетела отвесно вниз, а начала планировать по замысловатой траектории.

*Грузовая тележка кабель крана бегает по канатам толщиной с ногу, натянутым между берегами ущелья.

Расул, меланхолически поплевывая вниз, не заметил опасности. А оторопевший Витька что-то просипел и начал пятиться по берме. Оступился, повис на страховочной веревке и маятником полетел обратно, к бригадиру. Расул заметил странные манипуляции новичка, подхватился на корточки и начал привставать, пытаясь понять, о чем это все вокруг так вопят.

Не успел. И слава Аллаху, что не успел, потому что доска хряснулась впритирку между ним и скальной стеной. И ни Расула, ни Витьку даже не задела. Но впритирку...

Герой мой был уверен, что сейчас горячий горец выскажется на всю ивановскую. А как иначе? В такой ситуации и русскому ивану было бы, что сказать. Разного, интересного и про все на свете. Хотя у Витьки, например, язык попросту отнялся. Правда, некоторые говорят, что он вроде бы не русский, а хохол. Или вовсе "бандеровец". Но все равно...

А горячий горец почему-то тоже промолчал. Поднял голову, глянул на зависший далеко в стороне штабель, на выпученные глаза товарищей... Пошевелил скулами... Пнул ногой угомонившуюся доску. Подошел и с размаху ударил по Витькиной ладони.
Тот уже знал, как надо подставлять ладонь под такой удар. Так горцы здороваются только со своими... хм... в доску…

Через неделю Витька вляпался в другое приключение. Правда, на этот раз на пару с новым приятелем по имени Муху.

Все ярусы с нулевого по двадцатый - примерно триста метров перепада высоты - соединяла металлическая лестница. Но она все еще находилась в плачевном состоянии после землетрясения. Руки до ее ремонта все никак не доходили. Да и не шибко нуждалась в ней лихая бригада скалолазов - оборщиков горных склонов. А уж со спецгрузом - двадцатилитровой стеклянной посудиной, пусть даже и порожней, - по той лестнице все равно было не протиснуться.

Эту бутыль, уже опорожненную от неведомого зелья, они обнаружили в одной из штолен крепления неустойчивого массива номер шестнадцать. Штольни те, если честно, поперечным сечением больше смахивали на тоннели метрополитена и были напичканы сотнями толстенных горизонтальных анкеров. Каждый из анкеров натягивался домкратом и все вместе они прижимали неустойчивый массив к "материку". А для их антикоррозионной защиты использовалась какая-то химическая бяка.

Когда-то, еще до землетрясения, ее подали в штольню кабель-краном, использовали, а тару эвакуировать не успели. Или забыли. Но вряд ли забыли. Стеклотара такого литража - мечта любого кавказского винодела! А уж эти-то ребята хозяйственные до последнего предела здравого смысла. Как Муху, например...

Выглядела транспортная операция примерно так: Муху прижимал объемистый сосуд к груди, как мать дитятю, и потихонечку, нагружая страховочную веревку, пятился в пропасть. Если не играет очко, то ничего хитрого в таком методе передвижения нет. Надо только пошире растопыривать ноги, чтобы случайно не крутнуться вокруг собственной оси и не повиснуть спиной к скале.

Еще проще задача страхующего. Веревка захлестнута специальным узлом трения за торчащий из бермы анкер. Так что товарища вместе с его ношей Витька удерживал шутя - кончиками пальцев. И тут была одна-единственная премудрость: не прозевать середину веревки. Тогда - стоп машина! Муху перекуривал на ближайшей берме, а Витька слетал к нему дюльфером* по двойной веревке. Затем веревку сдергивали за один из концов и начинали все по новой.

*дюльфер – это старинный альпинистский способ спуска по веревке, когда вес тела гасится трением веревки об это же самое тело.

Оно, конечно, получалось достаточно муторно и медленно. И слава Аллаху еще, что участковое начальство, почему-то обожавшее наблюдать за производственным процессом в бинокль, приятелей не засекло. Иначе огребли бы они за подобный волюнтаризм по первое число! А так задача у ребят была  простая - успеть доползти до нулевого яруса котлована к концу смены и при этом не раскокать дивный сосуд.

Увы, они все-таки кокнули эту штуковину на первом ярусе! И ведь, что обидно, до дна котлована оставалась сущая ерунда! Каких-то пятнадцать метров. Веревка сдернула со скалы ма-ахонький камушек... Цок! Дзинь! И привет!

Блин, Витька даже не догадывался, что Муху знает столько всяких интересных слов! Причем, как минимум, на двух языках...

Скалу над котлованом привели в божеский вид довольно быстро. А потом начались обычные строительные будни. Хотя, кто сказал, что на горной гидроэлектростанции, готовящейся к пуску первого агрегата, эти будни в принципе могли быть обычными?

В какие только переделки не приходилось попадать Расулу и его хлопцам! Даже после того, как они перестали называться скалолазами. Куда денешься от приключений в котловане, где от верхней до нижней отметок - три сотни метров по вертикали?  Практически каждому доводилось или прятаться от камнепадов, или выпрыгивать из потерявшего управление самосвала, или уворачиваться от пошедшей "в кач" многотонной бадьи.

Горько вспоминать, но ведь не каждому посчастливилось увернуться...

И все равно, молодость - штука великая. Пережитые опасности только будоражили кровь. Зато прямо на их глазах и из-под их рук ровно по полтора метра в неделю вырастала красавица арочная плотина! А когда под ней, в здании ГЭС, в какой-то прекрасный и незабываемый миг вдруг заворочался первый в Витькиной жизни агрегат, он окончательно убедился, что не прогадал с профессией.

Да, кстати, об агрегате. Строго говоря, формально вузовская специализация моего герой работы на агрегатном блоке не предусматривала. Но как-то неожиданно, примерно за полгода до пуска его перекинули из сменных мастеров в монтажный отдел - курировать комплектацию вспомогательного гидроэнергетического оборудования. А от вспомогательного до главного оказалось полшага. И вот уж там ему довелось насмотреться всякого...

Чего стоила, к примеру, история с несоосностью валов турбины и генераторного ротора? Две эти железяки общим весом в полтысячи тонн были изготовлены на разных заводах Харькова и Питера, а соединились в единое целое только в кратере агрегата. И... чуточку не сошлись. Ну совсем чуточку - на двадцать одну сотую миллиметра! Эту малость надо было подложить в виде клина во фланцевое соединение. Если только у кого-то хватит воображения представить себе фланцы диаметром больше двух метров!

Начальство бегало и орало по десятку телефонов, а спецы-монтажники почему-то посмеивались. Будто и нет никаких проблем. А потом один сивоусый дедок тихонько попросил Витьку притащить из конторы рулончик обычной кальки. Ну, той самой, из которой женщины любят вырезать выкройки. И еще ножницы  - но только поострее, чтоб резали без заусенцев.

Короче, клин дядя Вася смастерил из трех слоев кальки. И всобачил его между циклопическими фланцами. Самое поразительное было, что после обтяжки болтов микрометры показали практически нулевое отклонение от теоретической оси! А самым трудным, как потом признался дядя Вася, было не допустить заусенчиков при вырезании клиньев. Потому что малейший заусенчик дал бы неприемлемое отклонение от нормальной толщины кальки, которая, оказывается, равняется семи сотым миллиметра...

Ведь откуда-то старый хрыч знал такие подробности!

Был еще случай. Дядя Вася там тоже сыграл роль первого плана. Правда, уже с противоположным знаком. Дело в том, что та самая штуковина весом в полтысячи тонн при своем вращении опирается на специальный подпятник, сделанный из покрытых баббитом сегментов. Поскольку на сегменты приходятся совершенно жуткие  нагрузки, то, во-первых, их до полного изнеможения выравнивают - "шабрят", а во-вторых, помещают в специальную маслованну. А через маслованну протягивают змеевики водяного охлаждения. В нормальном режиме при нагреве масла до пятидесяти пяти градусов автоматика должна открыть клапан и впустить в змеевик холодную воду.

Но, поскольку дело шло только к пробному пуску агрегата на холостых оборотах, до нормального режима было еще далеко. Вот тут-то в роли автоматики выступил дядя Вася. И на громкую команду главного инженера: "Открыть вентиль!" он так же громко ответил: "Есть!".

 И открыл.

Что именно открыл дядя Вася, потом примерно неделю разбиралась Контора Глубокого Бурения. Только чего там было разбираться-то, если невооруженным глазом было видно главное: семь тонн дефицитного турбинного масла из маслованны подпятника оказались на нижних этажах здания ГЭС. А сегменты, по которым пятисоттонный ротор секунд тридцать елозил насухую, поплавились в хлам.

Самое восхитительное, что у этой грустной истории получился хэппи энд. Братки - спецы дядю Васю от КГБ отмазали. Поставили условие: или мы через неделю все исправляем за свой счет - но без оргвыводов, или пусть агрегат пускают ваши бдительные оперы. Сторговались на трех сутках. Раскомплектовали сегменты со второго агрегата и перекинули на первый. А они, сволочи, как назло никак не подходили под опорное "зеркало" - пришлось шабрить аж в семнадцать заходов!

Мужики были черные от недосыпу и злости, ели-пили наскоряк, не отходя от подпятника, и опять лезли внутрь. И, когда на исходе третьих суток после восемнадцатой попытки микрометры показали нормальную плоскость, взяли полумертвого дядю Васю под микитки и куда-то потащили.

Оперы вмешиваться не стали. Да и не произошло никакого смертоубийства. Когда через два дня спецы выползли на работу, то окромя двух фингалов и глубочайшего похмельного синдрома дядя Вася от всех прочих ничем не отличался. Хотя вру - синдром был коллективный...

Но, пожалуй, самое незабываемое ощущение у всех Витькиных котлованских друзей было не от пусков. И даже не от пусковых премий. Эх, какой красоты бирюзовый плес отстоявшейся ледниковой воды все шире разливался за плотиной в те славные денечки! Аксакалы из дальних аулов специально приезжали глянуть на эту небывалую синь. Ведь никто и никогда не видел от века коричневый Сулак таким прозрачным!

В последние годы нас, гидростроителей, все чаще лают. Что особенно обидно - лают даже очень толковые и честные люди. И хрен кому что докажешь!

Впрочем, Витька давно никому ничего и не пытается доказывать. Он просто жмурится и вспоминает глаза тех дедов в бараньих шапках. Ей-Богу, от таких воспоминаний становится легче на душе.

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2015/12/26/968