Отрывок из рассказа Реквием... по самому себе

Телефонный звонок. Она знала, кто звонит. Догадывалась. Но все равно посмотрела на дисплей. Отложила его. Телефон поставлен на вибрацию, поэтому дребезжит и катается по крышке стола. "Ну, и настойчивость". Позвонив, телефон замолк.
***
"Блин". Он, раздраженно, швырнул телефон на диван. Нервно, закурил. Налил себе водки в стопку водки. Выпил, запил водичкой. Последнее время он водку просто запивал водой. Закуривал сигаретой. Вкус к еде он потерял напрочь. Хмель, казалось, не брал его, но не заметно все же делал свое дело. Закончив курить, налил себе еще. Снова закурил.
Мысли, одна поганее другой, лезли в голову. Каждый раз ему казалось, что в данный момент, именно в данный момент, какой-то мужик ласкает ее, целует ее грудь, гладит  бедра. Он дико ревновал ее к этому мистическому мужику. Злился. Отгонял эту поганую мысль, но даже немного завидовал ему. Навязчивая, ох, какая навязчивая, была та мысль. Как ему казалось, мужик этот должен быть, как минимум, банкиром, не меньше. Иначе Она бы не повелась. На меньшее Она не пойдет. Не согласится. Мысли. Он давно уже понял, что такие мысли его доведут до сумасшествия. Как противно на душе. Как тяжело порой осознавать, что ты больше не нужен. Да, впрочем, как вышло на поверку, не нужен был никогда. Нужен был в какой-то момент ее жизни. Что о тебя, по сути, просто вытерли ноги.
 Сматерившись, он плеснул себе еще. Снова закурил. Никто ему в такие минуты был не нужен. Пил в одного. Да, никого и не было рядом. Почему-то в жизни так повелось, что, когда случаются какие-нибудь жизненные коллизии, друзья пропадают, остаются собутыльники. Но и собутыльников рядом не было. Уже давно он не хотел кого-либо видеть. Единственный брат и тот  давно отвернулся от него, как от неудачника. Одиночество уже не раздирало его изнутри. Он к нему привык.
Он набрал номер, уже в который раз. В трубке раздался зуммер звонка.

***
Она сидела на диване, как и прежде. Как и прежде, она не брала телефон. "Ну, зачем звонить? Как-будто, не ясно. Звонит через каждые пятнадцать минут. И каждый раз одно и то же. "Надо поговорить". Идиот настырный. Ну, о чем говорить?

***
Он продолжал пить водку, запивать водой и закуривать ее сигаретой. Пошатываясь, слонялся по трехкомнатной квартире из угла в угол, не зная, чем заняться и куда себя пристроить.
Его мать уже привыкла к его таким тихим запоям. Он пил тихо, не буйствовал, не позволял себе грубых, неадекватных, выходок, поэтому позволял ей время от времени отдыхать с подружками. Но это она позволяла себе только зимой. Летом у нее была дача.
Он тихо пил, тихо вел себя. Про таких говорят "тихий пьяница".  Иногда во время "таких запоев" у него сами собой рождались стихи, но почему-то все больше печальные. Он для того, чтобы не забыть, записывал их на любом клочке бумаги. А на утро, еще раз прочитав, рвал или не помнил, куда сунул бумажку. Строки рождались спонтанно. Потом, когда позже находил их, он замечал, что получилось недурно. Переписывал их в красный блокнот.
С этим блокнотом он не расставался с военного училища. Там он тоже пытался писать. Блокнот стал частью его души. Скрытой от всех. У него даже неприятный случай вышел с этой красной книжечкой, с исписанными мелким почерком страницами. Случай, который заставил его изрядно поволноваться.
Как-то вечером в казарме, это было уже на третьем курсе, у него с друзьями зашел разговор о юнкерах, царской эпохи. Спорили "до хрипоты". Этот спор у него оставил след в душе, потому что так хотелось многое высказать, но хорошие мысли, как всегда, пришли "опосля". Тогда у него родились строки: "Господа, юнкера, подставляйте бокалы...". Все бы ничего, но заканчивалось стихотворение крамольными в ту пору словами: "Мы спасаем Россию от красного мрака. Мы в атаку идем за Царя и Христа...". Кто-то из "своих" тайком выкрал у него эту красную книжечку и отнес в особый отдел. Этих строк было достаточно, чтобы его пригласили к майору "особисту" для воспитательной беседы. Кстати, майор оказался человеком искушенным. В заключение беседы он, подмигнув, шепнул ему: "Не плохо написано". Ему стихотворение явно понравилось. Наказав, чтобы он никому книжечку не показывал, вернул блокнот. 

***
 Он начинал пить в пятницу и останавливался только в восемь вечера в воскресенье. Строго в восемь. Он с некоторым состраданием в это время смотрел на часы.  Закрывал свою лавочку. Все благодаря тому, что в понедельник на работу. Сегодня только вечер субботы.
Он в который раз набрал номер. На том конце услышал знакомый зуммер. Она взяла трубку.
"Алло".
"Ну, наконец-то. Как дела?"
"Ты, что такой настырный. Раз не беру трубку, значит, я занята".
"Надо поговорить".
"О чем?"
"О многом. О нас с тобой".
"Ты, как всегда не трезвый. Слушай, если не перестанешь трезвонить, я звоню в полицию. Заявляю, как на "телефонного хулигана", который мне угрожает. Все".
Конец связи. Он положил телефон, сложил руки на столе и опустил на них голову.
Телефонный звонок. Она знала, кто звонит. Догадывалась. Но все равно посмотрела на дисплей. Отложила его. Телефон поставлен на вибрацию, поэтому дребезжит и катается по крышке стола. "Ну, и настойчивость". Позвонив, телефон замолк.
***
"Блин". Он, раздраженно, швырнул телефон на диван. Нервно, закурил. Налил себе водки в стопку водки. Выпил, запил водичкой. Последнее время он водку просто запивал водой. Закуривал сигаретой. Вкус к еде он потерял напрочь. Хмель, казалось, не брал его, но не заметно все же делал свое дело. Закончив курить, налил себе еще. Снова закурил.
Мысли, одна поганее другой, лезли в голову. Каждый раз ему казалось, что в данный момент, именно в данный момент, какой-то мужик ласкает ее, целует ее грудь, гладит  бедра. Он дико ревновал ее к этому мистическому мужику. Злился. Отгонял эту поганую мысль, но даже немного завидовал ему. Навязчивая, ох, какая навязчивая, была та мысль. Как ему казалось, мужик этот должен быть, как минимум, банкиром, не меньше. Иначе Она бы не повелась. На меньшее Она не пойдет. Не согласится. Мысли. Он давно уже понял, что такие мысли его доведут до сумасшествия. Как противно на душе. Как тяжело порой осознавать, что ты больше не нужен. Да, впрочем, как вышло на поверку, не нужен был никогда. Нужен был в какой-то момент ее жизни. Что о тебя, по сути, просто вытерли ноги.
 Сматерившись, он плеснул себе еще. Снова закурил. Никто ему в такие минуты был не нужен. Пил в одного. Да, никого и не было рядом. Почему-то в жизни так повелось, что, когда случаются какие-нибудь жизненные коллизии, друзья пропадают, остаются собутыльники. Но и собутыльников рядом не было. Уже давно он не хотел кого-либо видеть. Единственный брат и тот  давно отвернулся от него, как от неудачника. Одиночество уже не раздирало его изнутри. Он к нему привык.
Он набрал номер, уже в который раз. В трубке раздался зуммер звонка.

***
Она сидела на диване, как и прежде. Как и прежде, она не брала телефон. "Ну, зачем звонить? Как-будто, не ясно. Звонит через каждые пятнадцать минут. И каждый раз одно и то же. "Надо поговорить". Идиот настырный. Ну, о чем говорить?

***
Он продолжал пить водку, запивать водой и закуривать ее сигаретой. Пошатываясь, слонялся по трехкомнатной квартире из угла в угол, не зная, чем заняться и куда себя пристроить.
Его мать уже привыкла к его таким тихим запоям. Он пил тихо, не буйствовал, не позволял себе грубых, неадекватных, выходок, поэтому позволял ей время от времени отдыхать с подружками. Но это она позволяла себе только зимой. Летом у нее была дача.
Он тихо пил, тихо вел себя. Про таких говорят "тихий пьяница".  Иногда во время "таких запоев" у него сами собой рождались стихи, но почему-то все больше печальные. Он для того, чтобы не забыть, записывал их на любом клочке бумаги. А на утро, еще раз прочитав, рвал или не помнил, куда сунул бумажку. Строки рождались спонтанно. Потом, когда позже находил их, он замечал, что получилось недурно. Переписывал их в красный блокнот.
С этим блокнотом он не расставался с военного училища. Там он тоже пытался писать. Блокнот стал частью его души. Скрытой от всех. У него даже неприятный случай вышел с этой красной книжечкой, с исписанными мелким почерком страницами. Случай, который заставил его изрядно поволноваться.
Как-то вечером в казарме, это было уже на третьем курсе, у него с друзьями зашел разговор о юнкерах, царской эпохи. Спорили "до хрипоты". Этот спор у него оставил след в душе, потому что так хотелось многое высказать, но хорошие мысли, как всегда, пришли "опосля". Тогда у него родились строки: "Господа, юнкера, подставляйте бокалы...". Все бы ничего, но заканчивалось стихотворение крамольными в ту пору словами: "Мы спасаем Россию от красного мрака. Мы в атаку идем за Царя и Христа...". Кто-то из "своих" тайком выкрал у него эту красную книжечку и отнес в особый отдел. Этих строк было достаточно, чтобы его пригласили к майору "особисту" для воспитательной беседы. Кстати, майор оказался человеком искушенным. В заключение беседы он, подмигнув, шепнул ему: "Не плохо написано". Ему стихотворение явно понравилось. Наказав, чтобы он никому книжечку не показывал, вернул блокнот. 

***
 Он начинал пить в пятницу и останавливался только в восемь вечера в воскресенье. Строго в восемь. Он с некоторым состраданием в это время смотрел на часы.  Закрывал свою лавочку. Все благодаря тому, что в понедельник на работу. Сегодня только вечер субботы.
Он в который раз набрал номер. На том конце услышал знакомый зуммер. Она взяла трубку.
"Алло".
"Ну, наконец-то. Как дела?"
"Ты, что такой настырный. Раз не беру трубку, значит, я занята".
"Надо поговорить".
"О чем?"
"О многом. О нас с тобой".
"Ты, как всегда не трезвый. Слушай, если не перестанешь трезвонить, я звоню в полицию. Заявляю, как на "телефонного хулигана", который мне угрожает. Все".
Конец связи. Он положил телефон, сложил руки на столе и опустил на них голову.