Белые крылья печали. Далёкое-близкое ч. 1

Посвящается жителям  исчезнувших деревень
ЖИВАЯ ПАМЯТЬ
Родная деревня Роберта сгинула, исчезла с лица земли, будто не было. Остались лишь бугры чернозёма на удобренных бывших усадьбах и скотных дворах, поросшие от времени полынью, крапивой, коноплёй да чертополохом. А какая раньше была сытая, добротная, основанная на болотах дедами-прадедами, пришедшими из Орловской губернии на конных подводах! Мужики на ноги к лаптям дополнительные онучи прилаживали подвид снегоступов, чтобы нога не проваливалась в болотную жижу. Со слегой от греха ходили, чтоб не угодить в топкое место. Рубили кусты и деревья, устраивали гать. Первые жители поселились в шалашах и землянках, ежедневно отвоевывая у природы новое пространство.  Молодежь и подростки, пришедшие вместе с семьями осваивать новые необжитые места, недоумевали: «Какой дурак на болоте место для деревни выбрал?» Но вода ушла через год, уступив место пахотным полям и огородам, лугам, удобренным болотным сапропелем и торфом. И закипела жизнь крестьянская безбедная. Народилось новое поколение работников от сохи. И хоть пережила, перебедовала деревня невзгоды первой мировой, революции, гражданской войны коллективизации,  а затем и Великой Отечественной, все же жила, крепко стояла на земле. Сама природа одарила поселение сочными выпасами-покосами, грибными лесами, полянами ягод.
Деревня Журавли вошла в состав большого совхоза, организованного после революции, но чувствовалась некая обособленность местного крестьянина: рачительное отношение к личному хозяйству, привязанность к родовым усадьбам. Пришлый народ из молодого совхоза иногда неуважительно называл журавлёвцев кержаками или куркулями, приписывая им жадность. Мужики не обижались, хитро улыбаясь в усы, шутили: «У нас давно коммунизьм построен».
Робка Бондарев родился после войны в конце пятидесятых, стариков-старожилов не застал, но сам прочно усвоил крестьянскую жилку к работе, тягу к ниве. Жить бы ему на земле предков, вести крепкое крестьянское хозяйство на родовой усадьбе, но пришли иные времена, и судьба распорядилась иначе.
Когда уезжал из Журавлей, в числе первых покидая отчий край, в страшном сне не предполагал, что через десять, пятнадцать лет от неё не останется камня на камне. А душа будет маяться и тосковать, всё чаще возвращая его мыслями в детство и юность.
Особенно вольно думается в дальних рейсах. Серой стальной лентой вьется, убегает вдаль дорога, упирается на горизонте  в синее безоблачное небо. Спокойно и размеренно тарахтит движок, мелькают за стёклами скромные российские пейзажи,  вполголоса звучит шансон, унося памятью в далёкое детство.

Перед глазами как на экране встает картина.
За покосом лес-редкач, воздух пропитан прелыми листьями, скошенной травой, корьём и разомлевшим березовым листом. Изъеденный до нельзя комарами и слепнями, Робка наткнулся на целую семью сырых груздей - лохматых, ровных, как на подбор. А дух от них идет такой, что не передать словами! Робка шлепает себя влажными от грибов ладошками по щекам, по распухшим ушам:
- А-а-а, чтоб вы провалились, кровопивцы несчастные!
- Робка! А-у-у! – слышится голос отца. – Робка, где ты? А-у-у! Робка, постреленок,  домой пора!
Робка едва откликается – жаль находку, он торопится, набивает грибами плетеный из ивы корзину-короб, где уже нет места. Недолго думая, стягивает с себя рубашонку, и, завязав горловину рукавами, скидывает грузди в получившийся мешок.
- Зум-зум-м, зум!- яростно набрасывается на обнаженное тело гнус, забивает глаза и уши.
- Врешь, врагу не сдается наш гордый Варяг! – в азарте охоты восклицает Робка. Он ликует от того, как обрадуется находке мамка. Как сегодня же вечером она зальет грузди в деревянном ушате теплой дождевой водой и оставит на ночь под деревом у колодца. А утром кликнет Робкиных сестренок и все вместе они усядутся в тенечке дерева, где станут перемывать и ополаскивать грузди студеной водой, после бросая их в чистую кадушку, где уже лежат на дне зонтики укропа, дольки чеснока, лаврушка и пахучие листья лесной смородины. Мать будет пересыпать слои груздей крупной солью, отчего они запахнут еще ярче. Долгой сибирской зимой они будут есть грузди с картошкой в мундире из простого чугунка, обжигая руки, катать картошку  по столу.
Запах сырых груздей и картошки в мундире навсегда останется в Робкиной памяти запахом детства.