Будни Маргариток. Главы 1-3

              БУДНИ МАРГАРИТОК

                Тем, кто в теме.




                Предисловие от автора.

        Книга «И о чём-то плакала Японка», несмотря на все недостатки и недоработки, понравилась адресатам, и они потребовали «продолжения банкета».

        Кто мои адресаты? Во-первых, все действующие лица, включая эпизодические. Во-вторых, все те, кто столкнулся с описываемыми явлениями и проблемами. В-третьих, все, кому интересно, кто я такая. Уж больно часто я слышу это восклицание в свой адрес, типа, да  кто она вообще такая, чтобы…

        Часть героев останется, появятся другие герои. Напомню, что на их сленге «маргаритками» называют женщин с высоким энергетическим потенциалом, не засвеченных в средствах массовой информации.
 
        Затрудняюсь с определением жанра текста. Это не фантастика и не фэнтези, это я сама не знаю, что такое.

        Наиболее часто повторяются вопросы о прототипах персонажей и о степени достоверности. По первому вопросу могу ответить конкретно: все персонажи, включая однократно упомянутых, имеют конкретных прототипов. А вот насчет второго могу ответить только туманно: спросите своё сердце, каков процент достоверности описываемого? И вот что ваше сердце вам ответит, так и есть. Потому что именно столько процентов оно в состоянии вместить.
 
        А теперь слово моей любимой героине, Лушеньке, она же бывший следователь по особо важным делам Лушка-Волкодавка, она же Лукерья Михайловна Толмачева.


               1.

        В середине декабря сильные морозы вдруг сменились потеплением до плюс трёх градусов. Всё чаще и чаще зима последних лет стала преподносить подобные выверты. В интернете даже шутка появилась, что март и декабрь работают сутки через трое.

        А мне не смешно. Плохо мне, люди, совсем плохо.

        Конечно, это не тот депресняк, в котором я два года назад кинулась в Колгорскую деревеньку Болдырево. Со мной что-то другое творится, но ЧТО именно, мне опять непонятно. Собственно, поэтому я и появилась на даче в декабре посидеть в тишине и одиночестве возле печки, подумать о своём, о женском…

        Аккуратно заложив дрова, оторвала кусок прошлогоднего «Московского комсомольца», подожгла его и стала смотреть на язычки пламени. Когда стало потеплее, сняла шубу, повесила на плечики, снова опустилась на скамейку возле печки и задумалась.

        Я люблю эти моменты растопки печки, когда зима, тихий шелест огня, от которого по всей избе постепенно разливается теплота. И тогда можно будет поприбирать на стеллажах, если хватит времени, снег покидать с дачных дорожек. Муж заедет за мной часов в пять вечера, сейчас – половина одиннадцатого. Я всё успею.

        Когда сквозь потрескивание березовых дров услышала трель звонка – не обрадовалась. Подумала было, что бухгалтер нашего садового общества пришла за взносами, скоро конец года, а я не удосужилась вовремя их сдать. Накинув старый мужнин пуховик, пошла открывать ворота.

        И безмерно удивилась, увидев Федора.



                2.

        Из «Белых Журавлей» я после расставания не видела никого. С Нателлой общалась в формате электронной почты. Следовательно, случилось нечто экстраординарное.

        - Здравствуй, Федор, проходи.
 
        Я посторонилась, давая возможность ему пройти в узкую тропинку, еще не прочищенную от снега.

        - Здравия желаю, Лукерья Михална, - хрипло ответил он,  после чего, сильно качнувшись в проёме калитки, повалился прямо на меня. Еле удержался, схватившись за столбик ворот.

        Я подумала было, что он подскользнулся на гололеде, только раскрыла рот спросить, не ушибся ли, как он повернул голову, и я увидела неестественную бледность его лица и ощутила запах перегара.

        С этого момента течение времени изменило свою структуру. Каждое мгновение стало отдельным.
 
        На счёт «раз» я выглянула за калитку, но не увидела ни стоящей машины, ни отъезжающего такси. Дала себе приказ запомнить этот факт.

        На счет «два» я схватила снеговую лопату от крыльца и сунула её в руки гостю.

        На счет «три» пролаяла фельдфебельским голосом:

        - ААТ крыльца и ДАА забора! БЫСТ-РААА!

        Даже сама удивилась, когда Фёдор безропотно принял из моих рук лопату, сфокусировал на ней взгляд и приступил к чистке дорожки. Понаблюдав пару секунд за его работой, я вернулась в избу, поставила на плиту чайник.
 
        СпрОсите, почему я заставила Фёдора снег чистить?

        Из многолетнего опыта общения с бывшим непосредственным начальником я знала, что нужно напоить гостя крепким сладким чаем или кофе. Но почему-то мне вспомнился Артем Алексеевич, новый участковый из деревеньки Болдырево, с которым познакомилась во время последнего приезда. Он рассказывал: чтобы быстрее вышел алкоголь, нужно дать мышцам максимальную физическую нагрузку, и только потом поить страдальца чаем.

        На веранде скрипнула дверь, послышались шаги.

        Я вопросительно уставилась в помятое и потное лицо гостя.

        - Ни слова, Лушка, ни слова! – прохрипел Фёдор и медленно двинулся в избу. – Сам всё объясню.

        «Лушку» я ему решила пока простить.


                3.

        Огонь разгорался в печке, я сидела на скамеечке и подбрасывала новые поленья, термометр уже показывал плюс десять, надо было догнать температуру хотя бы до плюс восемнадцати.

        На Федора я боялась поднять глаза.

        Он сидел за столом и рыдал. Нет, лицо его было по-прежнему мертвенно-бледным, спокойным, дыхание – ровное, без всяких рыдательных спазмов, но это только внешне. Я физически чувствовала и крупные слёзы, и судорожные всхлипы и заломленные в великом отчаянии пальцы рук.

        Я не успокаивала его. Человеку надо было выплакаться прежде, чем говорить о делах.

                Отшумели песни нашего полка,
                Отзвенели звонкие копыта.
                Пулями пробито днище котелка,
                Маркитантка юная убита.

                Нас осталось мало, мы да наша боль.
                Нас немного и врагов немного.
                Живы мы покуда, фронтовая голь.
                А погибнем – райская дорога.

                Руки на затворе, голова в тоске.
                А душа уже взлетела вроде.
                Для чего мы пишем кровью на песке.
                Наши письма не нужны природе.


        Он натужно выговаривал слова, завершая каждую строфу чудовищными трехэтажными матами. Бормотал, что это песня Булата Окуджавы, но он не Антон, чтобы её петь, а душа «хочет выразиться».

        На плите закипел чайник, я заварила ему хороший травяной сбор. Он попил чаю, после чего помогла ему разуться и устроиться на диване под двумя теплыми одеялами.

        Около двух часов он проспал.
 
        За это время температура поднялась до двадцати трёх градусов. Я успела прибраться на стеллажах, подкрепиться принесенными бутербродами. Когда мыла посуду, за спиной услышала хриплый голос.

        - Я, Лукерья, снова холостой.

        Обернулась, в изумлении подняла брови, но он не смотрел на меня.

        - Курить можно?

        - Кури. Где жена?

        - Нет больше у меня жены. Нету.

        Снова замолчал.

        - Она жива? – осторожно спросила я.
 
        Хотя, что тут спрашивать? Или умерла, или изменила. Других вариантов быть не может. Почему-то вспомнился Саид. Федор же как-то обмолвился, что увел свою жену от Саида, называл её «трофейной женщиной».

        Но, как оказалось, другие варианты очень даже могут быть. Точнее, вариант. И Фёдор его озвучил.



http://proza.ru/2016/01/08/1600
Продолжение следует.