Письмо на прощание

На город постепенно опускался осенний вечер, принося с собой заметную прохладу. На одной из улиц, возле красивого и старинного здания постепенно начали собираться люди. То здание ведь было самым известным в стране театром, и сегодня в нем должна была состояться премьера нового спектакля, легендарной романтической драмы. Спустя некоторое время, когда приехавшим разрешили входить, в толпе внезапно появился силуэт высокой молодой девушки с темно-русыми волосами и большими сине-зелеными глазами, с которых не сходило выражение тревоги и неясной грусти. Предъявляя на входе свой билет, она внезапно задрожала и едва не выронила свою дамскую сумочку, достаточно на вид заполненную. К счастью, неизвестная смогла удержать свой багаж и относительно спокойно пройти наконец в фойе театра. В следующую секунду девушка тут же принялась рассматривать все вокруг себя, еще более разволновавшись, но уже улыбаясь. Она не сразу вспомнила, что нужно еще пройти в гардероб и сдать вещи, однако в конце концов все же сняла с себя дорожный плащ, оставшись в не вычурном, но весьма красивом белом платье, которое удачно облегало ее фигуру. После этого прибывшая начала приводить в порядок свои волосы, а затем, вновь крепко сжав ручку сумки, принялась ходить по фойе в ожидании первого звонка-приглашения занять места в зрительном зале.
Незнакомка ходила туда-сюда по фойе достаточно долго, то и дело глядя на стены или потолок, хотя можно было заметить, что она вовсе ими не любуется: казалось, девушка смотрит не на какой-либо предмет, а сквозь него. Словно пытается разглядеть что-то, что скрывает от нее очередная стена…
Поглощенная таким занятием, девушка выглядела крайне рассеянной и как будто отрешенной от мира: пару раз она чуть было не натолкнулась на других прибывших зрителей, в ответ негромко говоря бессвязные извинения. Вскоре это заметила одна работница театра, предлагавшая всем программу спектакля, и решила вмешаться.
- Может, вы ненадолго остановитесь: уже минут двадцать ходите взад-вперед, как сомнамбула! Вы что, впервые находитесь в таком месте, мадемуазель?
- Нет, я… я просто… Понимаете, сегодняшний вечер для меня очень много значит, он особенный. – ответила девушка, словно очнувшись от своих мыслей или грез.
Работница заметно смягчилась и коварно улыбнулась.
- А, так вот в чем дело… Вы, стало быть, ждете сейчас кого-то здесь. Я не ошиблась? Вы ведь не просто так надели сегодня это платье: в обычных случаях такие вещи даже состоятельные люди не носят.
Девушка вновь погрустнела.
- В некотором роде вы правы, однако мы с вами говорим о совершенно разных вещах. Возвращайтесь лучше к своей работе, я не стану более вас задерживать. – с этими словами девушка отошла к одной статуе и принялась что-то искать в сумочке. Работница лишь покачала головой.
«Странная она какая-то. И скрытная. Не к добру все это, если бы и вправду ждала здесь молодого человека, то вела бы себя иначе...»

* * *

А тем временем, загадочная незнакомка, убедившись, что за ней больше никто не следит, достала из сумочки аккуратно сложенный листок бумаги, оказавшийся ее собственным письмом, и, развернув его, принялась читать.

«Ну вот и все, милый, сегодня вечером я поеду Туда, на Тот самый спектакль. Нет, мне не то чтобы страшно, я на самом деле боюсь совсем другого, самое худшее, что может случиться – это отмена представления, а не его исход. Так или иначе, когда занавес опустится в последний раз, я смогу наконец понять, как мне следует поступить. Ведь все то, что прежде было не может длиться вечно… Это просто невозможно. Я правда стараюсь надеяться и верить в лучшее, но… Одной веры здесь недостаточно, мне нужно настоящее чудо. А как его обрести в нашем ужасном мире, насквозь пропитанным жестокостью и равнодушием? Ты знаешь, меня снова начинают тревожить сны, однако сегодня я проснулась в достаточно хорошем самочувствии, не так, как раньше. Быть может, это хороший знак, знак того, что именно сегодня я наконец-то смогу Тебя увидеть, встретить… Обещаю, я буду искать Тебя по всему театру, если потребуется, буду стараться почувствовать Твое присутствие, верить в то, что Ты уже совсем рядом… Но прошу, если так действительно случится, подай мне какой-нибудь знак, я обязательно его замечу. Я знаю, что другого шанса у меня не будет, и потому я с замиранием сердца завершаю Тебе писать эти строки, прижимаю листок к своим губам и начинаю уже собираться. Собираться либо в Эдем, либо на Голгофу. Я снова начинаю дрожать и бледнеть… милый мой, прошу, помоги мне, умоляю, не оставь меня сегодня, Ты мне нужен, как воздух, более чем когда-либо, я не могу без тебя даже нормально вздохнуть.
Твоя К.»

Перечитав письмо, девушка снова судорожно прижала его к губам, после чего прошептала в пустоту: «У меня так сейчас кружится голова… Господи, пускай все закончится как можно скорее, долго я не вынесу этого…» Как раз буквально через минуту прозвучал первый звонок, и уже многочисленные зрительные отправились занимать свои места. Девушка последовала их примеру.

* * *

Спустя несколько минут, таинственная мадемуазель уже сидела на своем месте в зале, на этот раз не сводя глаз со сцены и занавеса. Она буквально впивалась глазами в тяжелые шторы, словно надеясь увидеть что-то через них, хотя это и было невозможно. Затем девушка вновь принялась разглядывать потолок, позже начала наклонять голову набок, пытаясь заглянуть за кулисы. Любой малейший шорох настораживал ее, однако девушка все же старалась сдерживаться в присутствии других. Ей оставалось ждать совсем немного…
Вскоре прозвенел и второй звонок, а затем уже третий. Свет в зале понемногу затухал, а занавес начал подниматься. На лице девушки читалось неописуемое волнение и предвкушение, она до боли сжала себе руки, не отрывая взгляд от сцены. Вот-вот должно было что-то произойти… Уже почти не осознавая действительность, девушка одними губами повторяла: «Приди. Пожалуйста, только появись, приди. Прошу тебя…» Однако ее молитвы, похоже, оказались тщетны: за первые полтора часа спектакля никто так и не появился: все зрители уже давно были в зале, а на сцене кроме актеров так же никого не было.

* * *

По окончанию первого акта ничего так и не изменилось. Когда часть зрителей вышла из зала, девушка осталась сидеть на своем месте. Теперь она, уже с почти отчаявшимся выражением лица, начала вертеть головой во все стороны, продолжая пытаться высмотреть в толпе что-то или кого-то. Но опять же, все оказалось зря.
Тихо застонав, загадочная леди опустила голову вниз и сжала пальцами свои виски. Однако никто не обратил внимание на такой жест, в зале зрителей было уже мало, и их явно не интересовали проблемы неизвестной особы в белом платье. Спустя минуту, девушка выпрямилась и, посмотрев на сцену совершенно трагическим взглядом, произнесла: «Если до конца спектакля ничего не изменится… мне придется это сделать.»

* * *

Во втором акте также ничего особенного не произошло: спектакль шел своим чередом до самой последней минуты, а актерам, разумеется, не было никакого дела до того, как на них сейчас смотрит та несчастная, до крови кусающая себе губы, сидя в зрительском кресле. Когда же представление закончилось, и все вышли на поклон, публика сперва аплодировала сидя. И лишь в конце в зале встала одна хрупкая фигурка – это была та самая девушка, которая несколько секунд похлопала исполнителю главной роли, после чего снова села на свое место. С него она не вставала даже тогда, когда все начали расходиться, ее подняла очередная работница, однако девушка уже почти ее не слушала. Вяло ответив: «Я хочу здесь еще немного… постоять.», девушка начала медленно отходить в самый угол зала, уже не скрывая слез, которые катились по ее бледным щекам. С губ срывалось: «Несправедливо… Как несправедливо…» Внезапно девушка заметила небольшую дверь в глубине зала, явно замаскированную от посторонних глаз. Подойдя ближе, несчастная поняла, что то помещение, что располагалось за дверью, видимо, давно не использовалось, поэтому туда не часто заходили. Однако терять было уже нечего, благо у девушки были с собой шпильки для волос. Воспользовавшись тем, что в зале больше никого не было, странная особа быстро вскрыла замок и в ту же секунду скрылась за дверью. В ее голове успела пронестись лишь одна мысль: «Пришло время все прекратить. Навсегда.»

* * *

Исчезновение таинственной незнакомки заметили не сразу. Только когда в гардеробе остался лишь один ее плащ, работница театра заподозрила неладное. «Где же может быть эта чудная особа? В фойе она вроде бы вообще больше не возвращалась, значит, она должна быть все еще в зале.» Позвав с собой нескольких коллег, женщина принялась искать место, где могла бы скрываться девушка, однако в зале ее так и не удалось обнаружить. Нигде. Она словно в воду канула и растворилась в воздухе.
Сбитые с толку работницы не знали что делать дальше. Одна из них предложила обратиться в полицию, однако другие лишь отмахнулись. Они уже собирались возвращаться, как вдруг та самая гардеробщица увидела, что дверь, ведущая в старую заброшенную гримерную, не полностью закрыта. «Так вот где прячется эта не вполне нормальная леди!.. Но что именно она может там делать?»
Тихонько подойдя ближе и повернув ручку, женщины вошли в полумрак старой комнаты. Сперва никто из них ничего подозрительного не увидел, и лишь позже заброшенную гримерную огласил страшный крик. Возле стены, на покрывшемся пылью полу неподвижно лежала та самая загадочная девушка. На первый взгляд могло показаться, что она спит или потеряла сознание, однако лицо ее уже потеряло всякую краску, а на белоснежном платье расплылось алое пятно крови. Прямо у самого сердца.
Не помня себя от страха, женщины закричали: «Убийство! Убийство! Девушки убили, она мертва!» Прибывшие вскоре полицейские сперва тоже так думали, до тех пор, пока не заметили валявшийся недалеко от тела маленький черный пистолет. Как позже выяснилось, он принадлежал самой покойной, и она, по всей вероятности, застрелилась сама. Но почему?
Разумеется, неясных показаний о том, что эта девушка с самого появления в театре вела себя очень странно, было мало. Ведь нужно было узнать настоящую причину самоубийства. Склонившись над мертвым телом, инспектор Раер внезапно заметил, что из сжатой левой руки девушки что-то торчит. Это снова оказалось ее письмо. Уже последнее.

«Вот и все, мой Ангел, с того момента, как занавес опустился на сцену, я твердо знаю свою дорогу и то, как именно мне предстоит на нее вступить. Я дожидалась Тебя весь вечер, искала малейшее свидетельство Твоего присутствия в театре, оглядывала каждый закоулок… Но увы, видно, Господу было угодно не свести нас сегодня. Ты не пришел, и это значит, что больше не придешь уже никогда. За эти пять с половиной лет, что я знаю Тебя, я поняла, что наше совместная жизнь здесь невозможна. Нас и так никто не признавал, меня считали безумной, сумасшедшей… А все потому, что я каждый вечер разговаривала с Тобой, писала Тебе эти письма, постоянно старалась Тебя представить, думала, что Ты здесь, совсем рядом… Не вини себя в этом, все дело не в Тебе, а лишь во мне, кто виноват, что меня уже давно не интересует в этой жизни ровным счетом ничего: ни политика, ни мода, ни домашние дела, ни наука. Я, правда, не написала слово искусство, однако оно меня интересует по той причине, что Ты сам – его подлинное воплощение. Для меня вся жизнь заключается только в Тебе одном. Помнишь, как я писала: «Лишь с Тобой я могу чувствовать себя по-настоящему живой, а там, где нет тебя, нет и самой жизни.» Помнишь? И нет, в действительности я вовсе не безумна, я лишь… Люблю Тебя как никого другого на свете. Однако я далеко не святая, не целомудренная Дева Мария, я такая же грешница, как и другие люди, и мне мало присутствия Души, мне нужно и Тело тоже, хотя данная потребность мне самой противна. Сколько лет я уже живу мечтами о Тебе, все те прошлые сны, тот сладкий и такой желанный бред, - как же это меня измучило! А сегодня в театре я пыталась Тебя увидеть, однако тот актер, что был на сцене – не Ты, хотя играл он достойно. Но Тебя мне уже никто никогда не заменит, а поскольку в моей жизни Ты уже не сможешь появиться как человек, то это знаменует ее окончание. Впрочем, я на самом деле уже давно мертва, меня на время могли оживить лишь мысли о Тебе, от которых по моему лицу всегда начинали течь невольные и сладкие слезы… Но счастье оказалось мимолетным. Теперь настал всему конец.
Мое письмо оказалось очень длинным, несмотря на то, что писалось в потемках, в узкой и холодной комнатке… Ты можешь полностью его не читать, а если прочтешь – забудь. Все, кроме того, что Ты ни в чем не виноват. Я всегда была чересчур чувствительной и эмоциональной, и никогда никого не любила, кроме Тебя. Запомни только эти слова, вот все, что я прошу.
Как обычно подношу на прощание письмо к губам и мысленно целую Тебя, любимый мой, и плачу.»

В этот раз в конце подписи не стояло, только какая-то кривая закорючка. Видимо, у девушки в конце дрожали руки, поэтому она не смогла расписаться. Однако сам сюжет письма вызвал у стражей закона не только чувство светлой печали, но и массу вопросов. Кому именно неизвестная писала это письмо, как и многие предыдущие (а их было очень много, в ее сумочке обнаружили еще четыре)? Что именно она имела в виду, говоря, что «ей мало Души»? Почему она ни разу не назвала своего возлюбленного по имени? И какая у него могла быть связь с недавним спектаклем? Точного ответа полиции так и не удалось сразу найти.


* * *

Только спустя неделю в кабинет инспектора Раера как-то раз зашел его коллега и сообщил, что после изучения биографии умершей девушки, мадемуазель Катарины Сэмиэль, стало ясно, что ни с каким человеком она в течение пяти лет не могла поддерживать отношений. Всю свою двадцатилетнюю жизнь эта особа провела замкнуто, не имея ни близких друзей, ни любовных увлечений. А в город же приехала совсем недавно, опять же в одиночестве, без всякого сопровождения.
- Так что же получается? – инспектор задал своему коллеге риторический вопрос, однако тот этого не понял.
- По-видимому, она правда была сумасшедшей и любила какого-то несуществующего в реальности человека, вымышленный образ, фантома из собственных грез. Я прав?
- Все может быть. – ответил Раер, загадочно глядя вдаль и отрываясь от чтения бумаг. – Все может быть.

14 января 2015