Путешествие по счастью, немного наивное, но чистое

- Надо же, а я сегодня летал. С ума сойти. Нет, не наяву, во сне, конечно же. Давно этого не было со мной, уже и забыл, когда последний раз. Наверно, лет пятнадцать назад, а может больше. Помню, только тогда, как и сейчас, было очень приятно. Неимоверная лёгкость всего тела, и ты ничего не весишь и  в то же время всё видишь и ощущаешь. Невесомость и полная истома. Оттолкнёшься ногами и летишь, летишь, и такая нега охватывает, просто не передаваемые ощущение, какой-то неимоверный кайф полного счастья, в котором хочется замереть, закрыть глаза и что б оно продолжалось как можно дольше. И тебя в это время ну, ни чего не тревожит, и ни что тебе не мешает, ты просто паришь и паришь над полом, и всё, и больше ничего не нужно. Только, вот так, летать, и не ощущать тяжести своего тела. Планируешь себе нежной пушинкой, медленно проплывая по комнате, и всё видишь. Вот стенка, она надвигается на тебя, ближе, ближе – кувырок, оттолкнулся ногами от неё и опять, плывёшь, но уже на спине, расставив руки в стороны, и всё слышишь, и всё видишь. Всё, всё, до мельчайших подробностей. И внутри такая радость. И плевать на будильник, который не включил перед сном. А всё-таки интересно, почему не включил? Наверно забыл. Наверно просплю? Ну и что? Что может сравниться, с этой приятной невесомостью? Пыль на стенке рядом с будильником? Как смешно... А ведь каждую пылинку можно рассмотреть. Странно, они такие пушистые, как почки вербы. И лежат ровным - ровным слоем. Красиво – то как. Летим, летим...
  Лёгкий взмах руками, и ты у потолка, замер, плавно покачиваясь и смотришь вниз. Просто удивительно. Первый раз вижу себя, своё тело, вот так, со стороны. Какой же я большой, неуклюжий. Лежу в неимоверной позе – на правом боку, одна нога поджата к животу, вторая вытянута, а левая рука закинута за голову, одеяло в стороне – весь раскрытый. Точно я. Вон усы мои, голова вытянута, как яйцо, мама в детстве так и не выпрямила её, а ведь врач говорила, да впрочем, какое это имеет сейчас значение? Интересно, ему, вернее мне не холодно? Наверно нет, дышит ровно и не чувствует, что я, на него смотрю, только немного похрапывает. Надо же, похрапывает, я и не думал… Смешно и страшно интересно. Так это он или я? Путаница какая-то. Я — он, он — я...
  Бывает же такое, даже не хочется просыпаться как можно дольше, и летать, летать, и смотреть...
  А ведь можно, да, милый друг, полетели вместе со мной? Время во сне останавливается, оно как вода, как река, только замерла. Полетел в верх по течению — попал во вчера, полетел вниз по течению — попал в завтра. Полетели? Не бойся, давно не летала? Но ведь летала же когда-то, значит умеешь, это как плавать научиться. Полетели в моё счастье? Я тебе всё всё покажу, закрывай глаза, отталкиваемся и парим, парим... Во вчера? Туда,в моё счастье...
  Видишь перед глазами плывут картины, то ли сны, то ли наяву, но как чётко и так близко, будто мы сами участвуем в этом. Очень реалистично…
Вот, маленькая собачка бегает по двору, похожая на терьерчика. Бегает, что-то ищет, нюхает, на голове бантик, вот начала тявкать и прыгать – радуется, кто-то идёт. Это женщина, лица не вижу, подплываю ближе – она уже на руках и целует хозяйку, я близко, близко, и она целует уже меня, радуется, облизывает, даже тихонечко покусывает меня за кожу и повизгивает от радости. Я это чувствую. Чувствую, как маленькие зубки потихоньку прижимают мою щеку. Что-то в ней, в женщине мимолётно знакомое, но вспомнить не могу, лица не вижу…
  Трогаю пальцами черешню, она горкой навалена на столе, ягоды чёрные, блестящие с плодоножками. Некоторые, по две сразу, парные. Я протягиваю руку, пытаюсь взять парную за веточку, а это уже молодая женщина держит их и  протягивает маленькому мальчику, а он бежит к ней, смеётся и тянет свои маленькие ручки ей на встречу. Она наклоняется, вешает их ему на ушки как серёжки.
  Это тебе серёжки, - говорит ему. Он трогает ягоды своими ручками и хохочет от счастья. А женщина с такой любовью смотрит на него. Боже мой, до чего же я люблю эту женщину, мою маму, какое счастье было ощущать рядом её нежные руки, её ласковое тепло.
  И вот уже  малыш бегает по двору, а в руке мороженое. Стаканчик вафельный, хрустящий, я даже сквозь этот сон ощутил, услышал этот хруст, хруст свежего вафельного стаканчика, и вкус того пломбира, очень далёкого, из детства. И хрустящая бумажка, в которую завёрнут стаканчик, с нарисованным на ней Буратино. А рядом бабушка, с каким вниманием она следит за этим милым карапузом. 
- Давай  я разверну, - говорит она внуку.
- Неть,- говорит он, я сам.
- Уронишь ведь…
- Неть, я сам.
  Он ещё маленький, но усердно старается, разворачивает, бровки хмурит, губки вытянуты вперёд. Наконец это ему удаётся, бумажка на земле, мороженое в маленьких ручках, глазки сияют от удовольствия, а губки растянулись в счастливой улыбке. Улыбается и бабушка, она тоже счастлива. Она его так любит, это её первый внук, первое нежное счастье…
  Я смотрю на них и чувствую слёзы на своих щеках, маленькими капельками они стекают на землю. Подплываю ближе, ближе, уже могу рассмотреть каждый волосик на головушке этого карапуза, каждую складочку на рубашке, до чего же он милый и родной, протягиваю к нему руку и трогаю…
  Инжир. Он уже поспел, налился сахаром. Его много, очень много. Ягоды висят по всему дереву, коричневые с фиолетовым отливом, такие плотные крепыши, только серединка немного приоткрыта, а там видна сладкая мякоть и капельки нежного нектара. Полный рот слюны. Я сглатываю её, и начинаю пробираться к ним, к этим вкусняшкам. Ближе, ближе, листья крупные, шершавые, как наждачная бумага, шелестят по моей спине. Мееедленно подплываю, глаза разбегаются, с какого начать, открываю рот, что б откусить приглянувшуюся ягодку.  И опять эта женщина, она стоит на лестнице и собирает инжир. И опять лицо не вижу, только фигура сзади. Стройная, шея длинная, волосы с рыжиной, пытаюсь заглянуть в лицо, изгибаюсь лёгким невесомым шарфом. Вот, вот, сейчас, ещё чуть-чуть, уже кончик носа вижу, но в глаза попадает соринка, текут слёзы, пытаюсь проморгаться, она тем временем поворачивается ко мне, но лицо расплывается, вижу только улыбку и то, будто сквозь стакан воды. Нервничаю, напрягаюсь, пытаюсь рассмотреть, но я уже плыву высоко над деревом, она внизу, смотрит вверх и протягивает руку к очередной ягоде. Ведёрко полное, опять спина, короткие волосы, и разочарование, опять не увидел…
- Мой милый друг, ты не устала летать со мной по моему счастью?
А эта девочка, видишь, у неё такие прелестные хвостики по бокам, и такая она мне казалась красивой. Я робел около неё, я и сейчас робею. А рядом, этот потлатый верзила  неужели это я? За руку держит и молчит, как телок. Ну не молчи, говори, говори, нет, не слышит. Молчит...
- Летим ближе, ещё ниже, смотри-ка, у него уже усы, взрослеет, а где тот карапуз с мороженым? Полетели туда, он такой интересный...
- Мама улетает, видишь мы в аэропорту, провожаем её, смотри, смотри, она покупает в буфете малышу и бабушке по бутерброду с икрой. Икра лежит на хлебе как красные ягодки, и кусочек масла рядом...
  Мама целует малыша, поправляет синюю береточку и бежит к самолёту. Бежит, а сама оглядывается и машет, машет рукой и что-то кричит, но двигатели уже грозно ревут и её не слышно...
  Уже в автобусе, карапуз откусывает бутерброд и выплёвывает. Он ждал сладких ягод, а там солёная икра.
- Кушай Колюшка, - говорит бабушка ему, это же так вкусно...
- Нееет, - мотает головой Колюшка, и отталкивает руку с бутербродом. Только в восьмом классе он себя пересилит и попробует снова икру, и, знаешь, ему понравится...
  А сейчас он смотрит в окно автобуса и видит улетающий в небо самолёт. Он уносит в даль его маму, и ему очень грустно, а тут ещё эта икра и во рту солоно, и он начинает плакать, хорошо его бабушка рядом, это его второе счастье, и тоже очень им любимое...
  Ему хочется поцеловать эту девушку с хвостиками, поцеловать в губы, но он робеет, она тоже этого хочет, но не знает, как его подбодрить и поэтому просто берёт его руку и смотрит ему в пристально в глаза, отчего он смущается ещё сильнее и начинает краснеть...
- А она красива, она на столько красива, что даже сейчас, спустя сорок лет у меня сжимается сердце, глядя на неё. Её молодость и та нежность во взгляде на этого потлатого остолопа, что то опять пробуждает в моём сердце. Что-то давно забытое...
- Полетели отсюда.
  Детский сад. Круглосуточная группа. Всю неделю ребёнок в саду, родители забирают только в субботу вечером. Нас там любили, и мы любили наших воспитателей, кого-то больше, кого-то меньше, но любили...
- Видишь, у нас кроватки, мы готовимся ко сну. А этот драчун с подушкой, что стоит и машет ею — это я. Вот нянечка журит меня, правильно делает, нельзя драться подушкой, особенно перед сном. Видишь, как я насупился, обижаюсь...
- Мне и так грустно, думаешь приятно всю неделю жить в детсаду? Но делать нечего, папа уехал в другой город, в длительную командировку, а мама работает в вечернюю смену. А я же уже взрослый и должен понять, и я понимаю, я же взрослый, но мне так обидно, я хоть и взрослый, но ещё маленький...
- Видишь, нянечка журит меня, я опустил голову и молчу, и тут в спальню входит мама, я смотрю на неё и не верю своим глазам. Мама, она же пришла, это такое счастье, что слёзы сами начинают течь из моих глаз, и я начинаю плакать...
- Видишь, я плачу? Это от счастья, и немного от обиды...
- Ну что ты сынок, не плачь, собирайся скорее, мы летим в отпуск, - говорит мама и целует меня. Видишь сколько счастья сразу в моих глазах...
- А вот первый раз в первый класс. Серая форма, портфель, и моя гордость — авторучка. Чернила в неё заправлены, и ею уже можно писать. Карандаши, букварь и тетрадки не в счёт. Главное авторучка, она не такая как у всех...
Но писать ею будем только через неделю, а пока карандаш. Пока только им...
Но ручка, ты видишь, с какой любовью, я достаю её из деревянного пенала?
  Они стоят и смотрят друг на друга. Хоть бы и не расставаться, но надо идти, а он продолжает держать её руку и сумку и не хочет отпускать, но делает это с нежность, что она невольно улыбается глядя на него, до чего же он хороший, правда? И как он проживёт остаток дня без неё? И она будет думать о нём...
  Пятый, шестой, седьмой классы у него появился друг, один, на всю жизнь, но он этого ещё не знает. Они играют в индейцев, ходят в походы по горам, играют в футбол и лазают по деревьям стараясь подражать героям Майн Рида и Купера, строят вигвам из куска брезента. Вигвам маленький, он больше похож на палатку, но разве в этом дело. Этот вигвам они пронесли в своём сердце через всю жизнь.
Потом, после школы, их пути разошлись, они годами не виделись, но когда встречались, обнимались крепко, уже по мужски, их сердца наполнялись счастьем...
- Ну, как жизнь старик...
- А помнишь старина...
И незримо возникал вигвам, он их держал, он не давал рассыпаться их дружбе...
- А вон, видишь, опять наши ребята, она уже без хвостиков, сделала стрижку, и похорошела ещё больше, даже стала выглядеть немного старше. А теперь смотри, ведь это тоже счастье, его счастье, моё, их счастье — их первый поцелуй, и ни он, и ни она до этого ни разу не целовались. Они ведь ещё дети, по нашим меркам. Они Ромео и Джульетта. Их первый поцелуй, они ни как не могут оторваться друг от друга, а потом он долго держит её за руки и не отпускает, как первый поцелуй, он держит, он не отпускает, он до сих пор его помнит, и пронёс через всю жизнь...
  И опять эта женщина, опять эта незнакомка, сначала собачка, потом инжир, кто ты, знакомая незнакомка, повернись, я знаю, что ты тоже моё счастье...
- А теперь полетели туда, на север. Ты была на севере? В Магадане конечно...
Вот сюда, нет сначала сюда. У меня тут везде счастье, куда не глянь. Вот глянь сюда, видишь эту девушку, нет не эту, вон ту, у неё волосы барашком накручены и чемодан такой большой. А теперь, смотри сюда — узнаёшь? Ну и что ж, что в фате и свадебном платье. Приглядись, сколько счастья у неё в глазах, как она смотрит на него, волос правда у него поубавилось, но он от этого не стал хуже, возмужал, уверенный в себе. И тоже улыбается. Он счастлив. Это их общее счастье...
Нет конечно, это уже другая. Не постоянный? Конечно любил, и даже хотел жениться, и даже страстно желал этого. Тогда надо лететь на юг. В Майкоп...
- Видишь? Да, это она и не одна. Очень красивая. Он? А он в училище, в другом городе, там военная дисциплина. Это кто? Нет, я его не знаю, но она писала ему в училище о нём. Видишь читает письмо и брови нахмурены? Это ответ от него. Вот и кончилась его любовь. Не надо туда летать. Ему там сейчас очень плохо...
- И знаешь, я до сих пор не уверен, правильно ли он тогда поступил? Может этого ничего и не было, может он тогда просто зря поверил ей, а она хотела его подстегнуть? А теперь мы видим его воображение и обиду, на неё, на себя. Но дисциплина была военная и он не мог приехать, а очень хотел...
- А может она держала его про запас. У вас же женщин, часто такое бывает, да? Ну ладно, тебе...
- Но, я тебе скажу, он потом писал ей, хотел найти, вернуть. Но наверно было поздно, или был не достаточно настойчив. Она так и осталась в его памяти. Она и их первый поцелуй...
- А это роддом. Да, новый роддом. Узнаёшь? Три сто и пятьдесят один сантиметр. Вот так. Смотри, как скачет вокруг и не знает с какой стороны подойти, что б взять в руки свой маленький и красный комочек счастья. А рядом, узнаёшь, ту молодую женщину, которая когда-то там, в начале, махала рукой маленькому мальчику в синей береточке, и бежала на самолёт? Теперь она бабушка, а этот комочек наше общее счастье...
- А теперь посмотри, как они похожи, тот карапуз и эта девчушка, она уже бегает в детский сад. Видишь — одно лицо...
- Магадан — сплошное моё счастье. Моя любовь и моё очарование. Новые люди, новые встречи, и вчерашний карапуз уже обслуживает самостоятельно самолёты. Ему доверяют, он ростёт и мужает. Только иногда, нет-нет, да достанет фотографии той девочки с хвостиками и долго, долго их перебирает. А потом и их выкинут, нет, не он, но с его молчаливого согласия. Вот и всё, эта страница счастья совсем закрыта. Файл утерян. Какие-то следы ещё можно отыскать, но они в сердце, а оно, ты сама понимаешь, эти последние крохи, эти капли первой любви будет держать в себе, будет сопративляться до последнего...
- Не грусти милый мой дружочек, они, ни куда не денутся, они надёжно спрятаны, видишь, хоть и нет фотографий, а мы же видим её. Как же она была тогда хороша...
А потом уже время полетело, он не успевал отсчитывать годы. Мелькают, мелькают... Другой город, другая работа, другие люди, и счастье какое-то зыбкое, мимолётное, разбрызгивается каплями, и не собрать его воедино, всё вокруг серо и размыто...
- Постарел наш карапуз, уже сам стал дедом. Идёт с внучкой, ведёт её за ручку и не подозревает, что в этот момент он самый счастливый человек. Пусть не молод, но зато счастье не размыто, не разбрызгано, оно осязаемо, оно рядом. Оно держит его за руку и смотрит снизу в верх и улыбается.
- Дедушка, - говорит она, дедушка, а ты тоже был маленький как я?
- Да, солнышко моё, - говорит он, таким же маленьким как ты, и меня мой дедушка водил за ручку на море.
- А ты его любил?
- Кого, солнышко моё?
- Ну, дедушку своего?
- Конечно любил. Он был такой большой, а я такой маленький, его нельзя было не любить...
- Большой как ты? А ты маленький как я? — спрашивает она своего деда.
- Неет, что ты, мой дедушка был больше меня, а я такой же как ты, - говорит он, и наклоняется, что б поцеловать свое нежное счастье.
- Видишь мой друг, какое счастье у него, вернее у меня, вернее у нас...
  А этой рыжеволосой женщины всё нет и нет, кто она, где она. Конечно встретим, конечно узнаем, но потом, потом...
- А знаешь, что я тебе скажу, давай дальше не полетим. Нет, не устал. Просто не хочу смотреть. Не хочу смотреть, как закончилось ещё одно моё счастье, пусть оно не главное, но без него...
- Итак, опускайся сюда, видишь? Да, это он, наш вигвам...
- А теперь, слушай.
- С самого утра день как-то не пошёл. И гороскоп не очень, велено было не спорить ни с кем. И погода, и ногу подвернул, когда спускался по ступенькам. Так и прошёл, ни шатко, ни валко. Ни с кем не спорил, да и не разговаривал. Желания совсем не было. Какая-то внутренняя тяжесть давила, вытягивала все жилы. Хотя поспорить хотелось, может быть даже ударить кого-нибудь, потом узнал, что его в этот день не стало…
- Домой пришёл весь разбитый, измотанный и издёрганный. Обычно, в таком состоянии я звонил ему, и мы подолгу говорили, не часто, конечно, но раз в неделю, а когда раз в две недели. Ведь этот отрицательный заряд, это раздражение, этот негатив появляется не сразу, он накапливается, и начинает бродить, требовать выхода. И тогда достаточно косого взгляда, и всё, и взрыв…
- А поговоришь, откроешь душу, услышишь улыбку, почувствуешь нежное сочувствие, и жизнь опять прекрасна. Ты согласна?
- Иногда он мне звонил, но больше я ему. У меня ведь безлимит. Я так и говорил – хочу услышать твой голос старина. Хотелось поговорить, посмеяться, просто перелить из пустого в порожнее. Поговорить ни о чём, не передавая ни какой информации. Рассказать анекдот, вчерашний случай или просто обсудить погоду. И звонить не дожидаясь – когда будет удобно. Звонить когда надо. Так делал я, и так делал он. Приятно было слышать в трубке его рокочущий радостный басок – Калямба привет...
- А когда озабочен, или расстроен чем-то – то более тусклое – привет старик, и было понятно – скребут на душе кошки…
- Так и просидел весь вечер. Перечитал его, те несколько рассказов в интернете, послушал репортажи. Они теперь не заменят его. Но всё равно дают некое ощущение его присутствия.
- На кладбище я не был, и  думаю, хорошо, что не был. Не хотел видеть. Не хочу верить. Когда не вижу, значит не правда. Значит, встретимся, если приеду. А я приеду. Значит жив. Хочется в это верить. Ведь он знает, что я буду в октябре. Я сказал ему об этом.
- Калямба, жду тебя, - тогда засмеялся он мне в трубку. И стало тепло на душе и радостно. А сам обманул, не дождался. А знаешь, что мне пришло сейчас в голову? Ведь это оборвалась моя связь с детством. Такая тонкая, зыбкая связь, которой почти не было видно, которая терялась в суете забот. А стоило нам встретиться, стоило сказать – а помнишь? И хоть уже и взрослые, и уже не молодые, а радостная улыбка озаряла наши лица. Я не знаю, как кто, а я эту нить, тоненькую ниточку берёг, она мне была дорога. А теперь, она порвалась. Теперь ни кто не скажет – а помнишь? И не улыбнётся так, по дружески тепло и нежно, как только мог он…
- Всё - равно он жив, всё – равно он рядом. Я – то знаю. Вон его томик Чехова лежит. Калямба, читай Чехова, - я слышу этот голос, улыбчивый с нежной задоринкой.
- Конечно, дружище, буду читать…
- Даже и не знаю, зачем я тебе всё это рассказал. Наверно потому, что на душе скребут кошки, разбередили мы её нашими полётами над счастьем. Наверно потому что, уже никогда не услышу его тихое – привет старик, когда это так надо, когда это необходимо, ему или мне А это так иногда необходимо дружище…
- Не обижайся на меня. Хорошо? Мне надо было это сказать. Душа требует…
- Больше не кому. Калямба остался один...
- Всё, хватит на сегодня счастья, полетели домой. Уже светает, скоро вставать...