Шахтёрская пересменка

памяти наставника драматурга Ставицкого Аркадия Зиновьевича



драма в 2-х действиях



место действия: Воркута
время действия: декабрь 1991 г.



действующие лица:

БУТОВ Захар, 42 года, шахтёр
БОВА, 21 год, сын Бутова, предприниматель
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА, 61 год, мать Бутова
ПОНОМАРЁВ, 43 года, плотник
ВЕРА, 28 лет, буфетчица
ЦЕЛЕНЬКИЙ, за 70 лет





примечание:
использована «Песня о Западном Кольце» Виктора Гагина








Действие 1

Трёхкомнатная квартира в 2-этажном доме постройки 50-х годов. В гостиной Бутов, за столом, листает брошюру. В своей комнате Магдалена Дмитриевна смотрит по видеомагнитофону футбол.

БУТОВ (напевает).
Ой, тундра моя,
Бедная промороженная…
Пой, тундра моя,
Печальная…
Так-так-так. (Читает брошюру.) «В весёлый мамин день рожденья среди гостей, цветов, гуденья, я к маме тихо подойду, руками нежно обниму». А чем ещё обнимать, ушами, что ли. «Мы тебе желаем ясных дней, светлой радости, блистательных удач и отличного здоровья, что важней, чем решенье жизненных задач». Поздравление на планёрке. Ну, и брошюрку мне подсунули. Так-так: «Ты живи, родная, много-много лет. Мама дорогая, шлю тебе привет». Да уж, моей маме пошлёшь маленький привет, а она в ответ пошлёт всего тебя… не, не то.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (из своей комнаты). Гол... Захар, гол. Ну, что за прелесть эти негры, чёрные вы мои жемчужины. Особенно этот – метр девяносто шесть росту, сто два кило живого весу. Смачный как шматок копчёного сала в застойный период всеобщей дружбы советских народов. Какой красавец. А вот если бы мне сродить от такого мосла, что получилось бы? Или опять шахтёр замудоханый, или шоколадное мороженое, что ж ещё может получиться на этих Северах. Ты, вредный сыночек, скажешь мамочке своей с утра хоть одно слово! И молчит ведь. Ой, да пошёл ты…
БУТОВ. Больше не буду искать, на шиш. Это запишу.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Ну, что ты там всё молчишь и молчишь? Захарка, паршивчик, в личный день варенья есть надежда услышать твой гнусный голосишко? (Входит в гостиную.) Он пишет! Ошалеть… Кто ж та зараза, что подсказала тебе с какого конца ручка пишет? Не кто, а что, да? Любовь-зараза, да? Верка… она. Что ты на меня таращишься?
БУТОВ. Любовь, любовь…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Заговорил! Господи, спасибо тебе, не дал затонуть хрупкой яхте в океане полного невнимания. Яхта – это я. Нарядная. Подлец, увидь уже на мне новый костюм с туфлями. Выйду сегодня вечером перед всеми в этом празднично-похоронном костюме и скажу: «Здрасьте, а это я, ваша бабушка». Хоть и не юбилей, однако же, для всякой девушки после восемнадцати каждый год идёт за два, как на войне. Не жизнь, а непрерывная битва за личное счастье.
БУТОВ. Сегодня не время любить.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Думаешь, пару-тройку ниток жемчуга кинуть на праздничную грудь?
БУТОВ. Красивая вы.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Воспитание у тебя, конечно, аховое. Какой же ты всё-таки отбойный молоток, Захарка. Уясни уже, нельзя жемчуг на брильянт вешать. Брильянт – это я. Так и кому же письмо строгаем?
БУТОВ. Кто воспитывал, не родители, как будто.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Вот я и говорю, руки мало оторвать твоему папаше вместе с башкой. После его жизни никак не могу тебя в приличного человека переделать. Повезло, что помер, иначе я ему сейчас впаяла бы за результат хранения продукта совместного любовного проживания.
БУТОВ. Открытка.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Не забудь главное, похоронить меня в этом костюме, а-то положишь в гроб в старом халате да в стоптанных тапочках, на новые-то денег нет, власть ободрала как липку. Верке, что ли, открытку с Новым Годом калякаешь, из книжки буквы срисовываешь? Так ей твои письмена на дух ни к чему, ей тебя бы…
БУТОВ. Вам.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Что нам?
БУТОВ. Открытка – вам. (Подаёт открытку.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Мне… Да ладно!? Чур меня, чур…
БУТОВ. Берите уже! Я там понаписал… Ну, мам, с днём рожденья.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. «Добрая и нежная, ласковая, милая, самая чудесная, самая любимая. Нет на свете мамы лучше, чем моя. С днём рожденья, мама. Я люблю тебя».
БУТОВ. Подарок, конечно, вечером.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Своей личной ручечкой… корявенький почерчик… буковки, как в детстве… сколько ж мы с вами, родные, не виделись. (Поёт, пританцовывает.) 
Я сижу на берегу,
Не могу поднять ногу.
— Не ногу, а ногу.
— Всё равно не могу.
БУТОВ. Машка хоть вылетела, нет ли.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. С Николаем Угодником рядом, в сервант, поставлю. Спасибо, сынок. Так, а что это ты за штаны одел? И свитер… Как на работу. Ты куда-то собрался?
БУТОВ. В справочную, в аэропорт не дозвониться. И Вовка тоже не проявляется, выехал встречать, нет ли. На вокзале же есть телефон-автомат.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бутов, забастовку прекратили?
БУТОВ. Вчера была нелётная погода, позавчера, говорят. Стихия. Одна стихия, другая. Стихийная жизнь наша, стихийная. И никакие не стихи, а вы тут – за любовь…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Мутишь, Захарка? В последнее время, что-то ты везде и всюду прёшь и прёшь буром.
БУТОВ (напевает).
Пой, тундра моя,
Бедная промороженная…
Пой, тундра моя,
Печальная…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Хорош буреть, сынок! Когда уж ты усвоишь: живи, как хочешь, думай, что нравится, но веди себя как все. Вот, в чём соль жизни!.. Парень, ау… Ну, ты же не «ку-ку», не маленький. Не ходи сегодня никуда, побудь дома, вот и будет настоящий подарок мамочке ко дню рождения. Слышь меня?
БУТОВ (напевает).
Пой, тундра моя,
Вечностью промороженная…
Пой, тундра моя,
Печальная…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Если что, вот тебе мой наказ: нельзя одному против всех, затопчут. Переждём, перетерпим, переживём. Ты женишься на Вере, я буду качать новых внуков, старые от дома отбились. А, может, и сама ещё под венец спляшу на старости, шестьдесят – не шестьсот, вся жизнь впереди, ага, надейся и жди. А что, в шахтёрском городе любая баба – женщина, а совершеннолетние вообще дороже золота. Хватайся за Веру, малыш, и держись за неё до победного, уж она не продаст, потому что любит. Только не надо, Захар, бороться со стихийным бедствием, ради бога.
БУТОВ. Да уж, у нас шахтёрке больше восемнадцати не дашь, а если дашь, то тут же получишь сдачи.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. О, Вера идёт.
БУТОВ. Мама, опять вы дали ей ключ!?

В прихожую, с улицы входит Вера, с сумками, полными продуктов.

ВЕРА. Доброе утро. (Ставит сумки на пол, снимает шубу.)
БУТОВ. А ну стой, Лаврова, ни шагу вперёд.
ВЕРА. Не загораживай дорогу, Бутов, поберегись. С днём рожденья, Магдалена Дмитриевна. (Проходит в кухню.)
БУТОВ. Здесь кто хозяин-то!..
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (идёт в кухню). Я. Чего принесла? Спасибо за поздравление.
ВЕРА. На стол будет, что выставить.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Дай, я сама сумки разберу, покайфую. Ты вон битюка нашего лучше поуспокаивай…
ВЕРА. Это я-то? Ага, я для него главный враг.
БУТОВ. Лаврова, а ну, тут же положила ключ на полку.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Еда – вот настоящий подарок для праздничного человека… И выпивка, естественно.
ВЕРА. Потерпи уже меня сегодня, не станем портить настроение матери.
БУТОВ. Она тебе на мать.
ВЕРА. В последний раз полюбуюсь на нас, с тобой, в домашней обстановке.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Картошечка на вечной мерзлоте… чудо чудное…
ВЕРА. Хоть и не было у нас, с тобой, дома.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. В магазинах на полках хоть шаром покати.
БУТОВ. Не было же у нас дома, как же, ага.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Вместо всего прейскуранта продуктов на полках один топлёный жир да морская капуста в консервах, а у нас сегодня всячины с горочкой.
БУТОВ. Кто мне здесь целый год спать не давал, Пушкин, что ли? Диван новый пришлось покупать.
ВЕРА. Клянусь, сегодня уйду насовсем.
БУТОВ. Продукты, небось, в буфете своём украла.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Не заводись, Вера, что ты на мужика внимание обращаешь.
ВЕРА. За всё, что в этих сумках, заплачено кровными. Мы, служители торговли такие же работяги, как и вы, шахтёры. Так же ящики таскаем, и коробки по полцентнера, мешки  по восемьдесят-девяносто кило. Не знаю, где как, а в нашем буфете все, как один, за каждую крошку, за каждый глоток честно вносим деньги в кассу. Некоторые виды продуктов – да, имеем, в отличие от всеобщего ассортимента прочего народа, потому что снабжение буфета позволяет, всё-таки, у нас не шахта. Завидно? Так ведь кто на что учился.
БУТОВ. Ключ гони, Лаврова. Оставайся, но ключ – на полку.
ВЕРА. Нам, в буфете, конечно, легче простого населения, бывает даже, что есть чем поделиться. Эх, садов с огородами за Полярном Круге не бывает.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Глобальное потепление обещают, в банановых рощах жить будем, кушать крокодилов, спать с гамадрилами… Господи, хоть бы не дожить. (Поёт, пританцовывая).
Созревают помидоры
И другие овощи.
Бабы — дуры, бабы — дуры.
А мужчины — сволочи.
ВЕРА. Водку-то мы, как все, по талонам, покупаем, крупу, курево, сахар. Колбасу варёную, из крысятины вперемешку с картонкой, тоже. Овощи вот. Молочка понемножку. Ну, пусть были бы продукты на прилавках, а на что покупать? Вот мои руки, такими граблями можно воровать? Битые, резаные, исцарапанные. Самая тонкая работа, что я могу, это картоху почистить, и то ты до меня докапываешься, мол, толсто режу.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Всё, Верушка, хорош, все всё и так знают. (Поёт, пританцовывая).
Перестройка, перестройка,
Нет ни мяса, ни муки.
Как бы с этой перестройки
Не ослабли мужики.
ВЕРА. Ладно, я пока живу одна, а если рожу? На что кормить, одевать дитё, да и сама не старуха, на какие-такие банковские фантики разукрашивать древо семейной жизни? И каково сейчас многодетным? Одиноким старикам? Сиротам каково? Провались они, эти проклятые коммунисты со своей гнилой советской властью, в тартарары, чтоб духу их на земле не осталось.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Всё. Баста. Кончаем митинговать, не на улице. Думаем о прекрасном – о поэзии, музыке, о балете, о космонавтах. О том, что нет войны. И на вечер нам есть, что есть. А Целенькому картошечки отдельно приготовим - напечём. Любит старик печенчу, пыль лагерная. Спасибо, Лаврушечка, цветик мой душистый, ласковый, начинай чистить картошечку. Устрой ей, царской красавке, полный бессовестный стриптиз. (Поёт, пританцовывая).
Говорят, Адам и Ева
Первый плод сорвали с древа.
Мы с милёночком вдвоём
Их всё рвём, и рвём, и рвём.
БУТОВ (Вере). Ключ – на стол.
ВЕРА. Да на, забери, не нуждаюсь я в ключах от чужих квартир. (Бросает ключ на пол.) А могу и «ключ на старт»!
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Даже не мечтай, девка, а сегодня особенно. Не выпущу.
БУТОВ. Мам, а чего она ключ бросает! Скажите ей. Тут щелей и трещин, ищи потом. (Поднимает ключ). Пурга ты, а не баба.
ВЕРА. Магдалена Дмитриевна, дорогая… замечательная вы моя. С днём рожденья. Желаю вам всего-всего-всего и ещё столько же. Подарок - вечером.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Не забудь и не зажми. Подарок – это святое, ибо есмь дармовщинка. (Поёт, пританцовывая.)
Мы сидели вечерком,
Пивом забавлялися.
Вот бы наши дни рожденья
Круглый год справлялися.
Пиво пусть немцы пьют, а мы шампанского с водовкой. Но салат сделаем по-немецки, картофельный, а ему должно отстояться на холоде. И свёклу поставь, покуда ещё сварится. И нечего мне тут с вами, футбол идёт. Верка, принимай вахту. (Идёт в свою комнату.) А ты, сынок, баран упёртый, пустят тебя на харчо, не заплачу. Пожалуйста, оба, сделайте милость, не превращайте сегодня ваш паршивый водевиль в мою личную высокую драму. Машка опять грязного белья навезёт. Приезжает домой, как в прачечную, причём, за счёт прачечной, с домовой кухней в придачу. Теперь я ей комбинат бытового обслуживания. Вот дал бог внучку, палец о палец по хозяйству лично не ударит. Вер, чистишь уже картошку?
ВЕРА (в кухне). Бутов, подойди. Чищу, чищу! Хоть на пороге встань, договорим. Давай уже добьём нашу тему и кончим дело бесповоротно. Ты не так, чтобы стар, я не так, чтоб  молода, мы - идеальная пара. Мне скоро тридцать, а я ещё не рожала, это ненормально.
БУТОВ. Мы разошлись, причём, полюбовно, и – вся любовь.
ВЕРА (встаёт на колени). Мужиков в городе как грязи, а я в одиночестве. Вот, гляди, мне перед тобой и на коленях стоять не совестно, в радость. Чего тебе ещё-то? Захаронька, не бросай меня, пожалуйста, ты же любишь меня.
БУТОВ. Картошку надо чистить тоненько. Наши родители в детстве эти шкурки по помойкам подбирали, изо льда выгрызали, как манну небесную, до последней живинки высасывали.
ВЕРА. Да пошёл ты в тундру, бармалей. Я же тебе отомщу. В спину нож воткну и проверну, чтоб визжал от боли, как душа моя сейчас.

Звонки в дверь.

МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Кто-то пришёл.
БУТОВ. Буфетчица всегда найдёт себе шахтёрского молодца по возрасту.
ВЕРА. Это я тебя презираю, а ты меня не смей.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Захар, мне открыть, может, прикажешь?
БУТОВ. Ходят по людям с утра всякие… Иду.
ВЕРА. Настоящая любовь плевать хотела на разницу в возрасте. Всё, я - в домике, и не входить в кухню, пока я здесь. (Закрывает дверь в кухню.)
БУТОВ. Ну, и кто там на утро глядя. (Открывает входную дверь.)

В дверном проёме – Целенький, с гитарой в кофре.

ЦЕЛЕНЬКИЙ. С ума сойти, такой мороз.
БУТОВ. Ну, и не топчись на пороге.
ЦЕЛЕНЬКИЙ (проходит). Кабы не моя вечная любовь к твоей мамаше, околел бы.
БУТОВ. Дверь-то, чего не закрываешь?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Я тут не один, Захарушка. Он уже у дверей стоял, когда я поднялся на этаж…

В дверном проёме появляется Пономарёв, с рюкзаком и чемоданом.

ПОНОМАРЁВ (в дверях). Да. Я тут.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Вот такая лажа, Захар.
БУТОВ (впечатлён). Нет…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Чего так сквозит? Бутов, квартиру выморозишь.
ПОНОМАРЁВ. Слыхал? Выморозишь ведь.
БУТОВ. Чёрт.
ПОНОМАРЁВ. Я вхожу, выстудит. (Входит, закрывая входную дверь.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Целенький, ты там, что ли?
БУТОВ. Чёрта с два.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Так пусть оба проходят, разрешаю, я сегодня гостеприимная.
ПОНОМАРЁВ (закрывая дверь). Осторожно, двери закрываются. 
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Захар, долго ещё ваш «Юр-Шор» бузить будет? Все шахты работают, а вам всё не так?
ПОНОМАРЁВ. Вот прихлопнет ваш Ельцин Воркуту, как Тэтчер всю английскую угольную отрасль, тогда повеселимся. Согласны?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Наш? Не ваш?
ПОНОМАРЁВ. Я не ходил на выборы. И ни за что не проголосовал бы за главного могильщика коммунистической партии. И ведь свой ведь, из наших рядов, из первых!
БУТОВ. Не ори, не дома.
ПОНОМАРЁВ. А вы избрали медведя на царство, что Горбачёв не уделал, то Ельцин добьёт. И, что характерно, будет прав. С точки зрения руководителя государства, величиной с одну-шестую часть планеты.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Что тот коммунист, что этот…
ПОНОМАРЁВ. Правда, теперь после сговора в Беловежской Пуще, и СССР-то де-факто кончился… Чего молчишь, Бутов? Тоже устал от политики?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Ну, вы тут встречайтесь, а я влюбляться пошёл. (Проходит в комнаты.)
ПОНОМАРЁВ. Бессмертный старик. Спрашивал у него рецепт бессмертия? Всё, я раздеваюсь.
БУТОВ. Не смей.
ПОНОМАРЁВ. Меня тётя Дуся впустила, слыхал про обоих чертей - Целенького и меня? (Снимает тулуп.) Замёрз, как цуцик.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (прислушавшись). Знакомый голос из прихожей… Кто там бухтит. Что ещё за соловей с тобой?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Сейчас-сейчас, гитару устрою. (Кладёт кофр на диван, раскрывает, обтирает гитару.)
ПОНОМАРЁВ. Что, даже в туалет не пустишь?
БУТОВ. Пономарь… не наглей.
ПОНОМАРЁВ. Не уйду, покудова не отогреюсь.
БУТОВ. В туалет можешь сходить.
ПОНОМАРЁВ. Благодарствуйте, барин. Я всё здесь помню. (Уходит в ванную.)
ЦЕЛЕНЬКИЙ (Магдалене Дмитриевне). Иду-иду!
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Иди-иди…
БУТОВ. Одуреть можно.
ЦЕЛЕНЬКИЙ (идёт в комнату). Солнышко моё незакатное, с днём твоего варенья всех нас, меня в особенности.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Подарок где?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Вечером, на пьянке. Дай лапу чмокнуть, или ещё чего помацать?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. А по сусалам?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Желаю тебе, дорогая Магдуся, совместных со мной успехов в личной жизни.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. В детство впал, зубы режутся?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Не сбивай. И, конечно, стих. Называется «По случаю падения из саней вдвоем»:
Смеялося солнце над нами,
И ты, мое солнце, смеялась.
Теперь, разделивши паденье,
Любовь разделить нам осталось.
От грязи тебя уберег я,
Простершись меж ней и тобою:
Так, верь мне, от всяческой злобы
Тебя я, мой ангел, покрою…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Ты меня покроешь? Ожил окаянный отросток? Ну-ну, кобелёк, похрюкай.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Пошлячка.
У двери меня прогнала ты,
Но в сердце моем ты осталась,
И так же всё было легко мне,
И солнце всё так же смеялось.
Писано 26 января 1892, как сейчас помню.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бормочешь вечно чепуху, мой милый.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. О, да, я вечен, виноват.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Кого приволок с собой, бормотушкин ты этакий?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Сама-сама, сама встречай. Выползай из норы и любуйся, у меня язык не поворачивается. Прикинь, объявили конкурс на создание Гимна РСФСР.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Блин, я ж тебе и сообщила!
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Да?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Позавчера, когда на ночь звонила, склеротик.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А чего дверь в кухню закрыта?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Вера там.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. О! Так я прошвырнусь на кухоньку, тараканов погонять, чтоб праздничную выпечку раньше меня не подъели. (Идёт в кухню.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Эй, дедомужчина! Опять гитару на стол выложил, больше некуда положить?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Не ревнуй, Магдуся… (Открыв дверь в кухню). Ох, Верушка, закат моих очей!.. такая дама и не моя…
ВЕРА. Не приставай, дед, у меня настроение.
ЦЕЛЕНЬКИЙ (поёт).
Какие женщины на нас бросают взоры
И улыбаются, и птичка вылетает.
Лаврова-Лаврушечка, а это я – Петрушечка, с перчиком.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Котяра ты, Целенький! Ни одной юбки не пропустит, зараза. Учти, кончина – женского пола! Кто там с ним пришёл, Захар? Ещё и про перчик ведь что-то трындит.
БУТОВ. Увидите.
ВЕРА. Целенький, блин, не трись ты об меня, сотрёшь остатки шкуры.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (поёт, пританцовывая).
На столе стоит гармошка,
На гармошке - буквы.
Приезжали меня сватать,
Я играла в куклы».
ЦЕЛЕНЬКИЙ (поёт, пританцовывая).
Мой миленок-демократ
Лысоват да жидковат,
А достанет рейтинг свой -
Не мужчина, а герой.
БУТОВ. Ансамбль песни и пляски, куда деваться… (Напевает.)
Пой, тундра моя,
Вдоль-поперёк исхоженная…
Пой, тундра моя,
Печальная…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Картоха…
ВЕРА. Кто с тобой пришёл?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Дай потрогать…
ВЕРА. Чего-чего?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Я про картоху!.. дай.
ВЕРА. На, трогай.
ЦЕЛЕНЬКИЙ (взяв картофелину). Господи, как же трогательно-то! Умрите, патриоты, со своей Воркутландией, картофель – вот настоящее счастье, которое в тундре не произрастает, я сцапал его и держу!.. держу, никому не дам…
ВЕРА. Сырую-то есть не станешь ведь…

Из ванной выходит Пономарёв.

ПОНОМАРЁВ. Хорошо, у вас совмещённый санузел, небось, отдельно от горшка руки помыть не разрешил бы. Согласны?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Матерь Божья, Кирилл!?
ПОНОМАРЁВ. Здрасьте, тётя Дуся.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Вон оно, кого принесло… С ума сойти.
ПОНОМАРЁВ. В вашем подъезде от метели спасался, а тут Целенький идёт, с гитарой.
ВЕРА (выглянув из кухни). Пономарёв, что ли?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Человек с мороза на горшок попросился, мне-то что, не мой горшок - не жалко.
ВЕРА. Ну, дедок, учудил!..
ПОНОМАРЁВ. Тётя Дуся, с днём рождения. Желаю… надеюсь… уверен. Многие лета. Долгие. Счастливые. Согласны? Зато я с пузырём, с целеньким.
БУТОВ. Что сегодня за день с утра, кого только не носит…
ПОНОМАРЁВ. Так ведь пурга на улице, тундра сегодня не в духе, играет людьми, а люди играют на нервах. Да на гитарах. Так что, выметаться?
БУТОВ. Мам… пусть уйдёт.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Пусть будет. Веришь, что он случайно в нашем подъезде завис? Наверняка же с подляной заявился. С порога подлить станешь или погодя?
ПОНОМАРЁВ. Да ладно вам. (Проходит в гостиную.) Давненько не бывал я у Бутовых… Ничего не меняется. А ведь я у вас был как дома.
ВЕРА. Может, ты потому и с чемоданом? Решил внедриться?
БУТОВ. Пономарь, чего надо?
ПОНОМАРЁВ. Я теперь плотничаю. Пригодились знатному шахтёру таланты деревенской юности. Согласны? Мебель строю, гробы починяю. Сколь всего в жизни перемениться должно, чтоб человек собственному природному таланту обрадовался вместо заслуженных рабочих почестей. Выпьем? У меня есть. Говорят, Горбачёв вот-вот в отставку подаст. Последние деньки наша родина СССР доживает. Вот бы не ушёл, а, остался бы, а? Согласны?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А я рад. Всю мне жизнь ваша родина изломала, всему миру палок в колёса навставляла. Родился без неё и доживу без неё просто замечательно, и станцую на её похоронах. Родина… Моя родина – Российская империя! Россия! Имя какое, слышите? Не набор буковок, имя! Да этой проклятой Воркуты не было бы. Здесь люди не должны жить. Здесь место для оленей и комаров!
БУТОВ. Успокойся.
ПОНОМАРЁВ. Кто со мной остограммится? Никто? Почему? Потому что со мной. Водки могём и в одиночку треснуть, нам, бобылям, не привыкать. Тогда уж я, по-свойски, из кружки первую дёрну, чтоб продёрнуло поскорей. В кухне и приму, чтоб ничьи глаза не мозолить. Что, Захар, кулаки чешутся? Нельзя, я – гость. Не беспокойтесь, я здесь всё помню. (Уходит в кухню.) О, Вера? И ты здесь… Кружка мытая? (Наливает водку в кружку.) И тишина… (Напевает.)
А на кладбище так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько –
Исключительная благодать.
Будем здоровы, Магдалена Дмитриевна? Живите всегда. (Выпивает.) Ооо…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Ишь, как тебя перекособобило, сердечный…
ПОНОМАРЁВ. Небось, не мёд пьём, сам знаешь.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. У Бовы новая лайба? “Тойота”, что ли?? Наш, японский примус.
ПОНОМАРЁВ. Японский бог – там, а японский шпион – тут. Непорядок.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Давно горжусь, что загремел, как японский шпион. Всё-таки, Япония – таинственная страна, не какая-нибудь там Германия или, упаси бог, Англия.
ВЕРА. Бова ради сестры денег на бензин не жалеет, а будь то любимая жена… О, он всё к её ногам бросит, лишь бы с ним была.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Слышь, дедомужчина, насчёт Гимна-то, сочинил?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Как пособника Англии в том, двадцать седьмом, году могли влёт поставить к стенке. Большевики тогда с Англией находились в кардинальных контрах.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Всё, поплыл дед.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Мне было четырнадцать. Рано или поздно всё одно сцапали бы. В тридцать седьмом могли в расход пустить и за колосок.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Куропатки из тундры поналетели, все городские помойки оккупировали. Сходил бы кто, мусор вынес, да поохотился бы.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А тогда просто выслали. Жаль, конечно, что на Севера, мне бы на Восток, поближе к Маугли. О, Господи, как же я хочу в Индию, кто бы только знал…
ПОНОМАРЁВ. А мой батяня рванул из деревни, как только Хрущёв крестьянам крепостное право отменил и паспорта разрешил выдать, в пятьдесят восьмом. Всю семью сграбастал и сюда, на заработки. Ещё кружечку вмажу, всё встанет на свои места, тогда и поговорим. (Выпивает водку.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Я ж говорила, это просто так к нам не придёт…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А может, он - самоубийца. Зима лютая. Смерть по сугробам разбросана, столько замёрзших птиц валяется. Птичка – соплюшка, и та жить не хочет, а человек нет, он смерть всей своей жизнью призывает.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Целенький, ты на Северах без права выезда пребываешь, пожизненно, так что, мёрзни себе в кулачок и не кукарекай, пока целенький. Уяснил? Птица – что, птица – дрянь, человек на лету замерзает.
ВЕРА. Мой Бутов, который Бова, настоящий мужчина, щедрый обходительный, внимательный… аж жуть. Так почему-то захотелось его увидеть, прижаться к его широкой груди, а он меня обнял бы…
ПОНОМАРЁВ. Чего пришёл, интересуетесь? Рассказать вам современную быль.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (подаёт стул). Присядь, Пономарь.
ПОНОМАРЁВ. Постою, пока стоится. Быль про то, как заслуженный шахтёр, ни много ни мало, а Герой Социалистического Труда, имея благоустроенную четырёхкомнатную квартиру, на сегодняшний момент должен будет переселиться в бывший лагерный барак. Согласны? Вот, почему я с вещами. Да, переселяюсь. На родину детства. Туда, Заха, где мы с тобой из грязи замки лепили и шкодили по соседям.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Вшестером, в одной клетушке мёрзли в бывшем лагерном бараке, вот и весь для нас жилищный фонд. Старшая дочь девчонкой в пневмонии сгорела. Мой муж за водкой в лабаз побежал, чтоб хоть чем-то согреться, раз топливо для печи кончилось. На обратном пути поскользнулся, сверзился в овраг, переломал кости и замёрз насмерть. Уличные фонари при бараках не предусмотрены, потому что бараки эти официально не существуют, снесены и списаны. А ведь вот, до сих пор стоят и жильцы по сей день новоселье справляют. Тридцать лет прошло, давно, могилы и те болото сожрало. Я так и проживаю до сих пор свою молодость одна, что очень непросто отстоять в битвах с шахтёрами. Но чёрт побери, в мужчине должно же быть сердце, не только один организм.
БОВА. Как в таких бараках люди живут…
ВЕРА. А ты у меня спроси, я там живу.
БОВА. Прости.
ВЕРА. С крысами, моими лучшими соседками, сведу, познакомлю.
ПОНОМАРЁВ. Ох, товарищ мой Заха, как же мы дружили с тобой…
ВЕРА. Скажи мне, кто твой друг и я скажу, кто ты.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Не скажи, малышка. У Иуды вон какие друзья были, и что?
ВЕРА. Какие?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Апостолы во главе с Иисусом.
ВЕРА. Да ладно…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Советское школьное образование – это, конечно, не лагерная академия.
ВЕРА. Не поняла я?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Книгу решил писать про гитару. Знаете ли вы, граждане, что слово гитара пошло из Индии и толкуется, как «песня струн». Некогда сейчас, думаю, лет через пять приступлю, спешить некуда.
ПОНОМАРЁВ. Спасибо, тётя Дуся, можно и присесть в гостеприимном доме старых друзей. Итак, история о том, как меня выселили в барак, где я и кончу свой странный жизненный путь. Согласны? (Усаживается на стул, который разваливается, падает на пол.) Ох, ёооо… Нарочно подставила сломанный стул, стерва старая.
БУТОВ. Выползок! (Бьёт Пономарёва.)
ПОНОМАРЁВ. Ааа… (Падает.) Не смей меня бить!
БУТОВ (бьёт). Убью…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Захар! Не надо!
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Надо, Магдуся, некоторых надо.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Разнимите их!
ВЕРА. На пользу.
ЦЕЛЕНЬКИЙ (прибирая гитару). Мне гитару бы уберечь…
БУТОВ (остановившись). Всё. Пошёл вон из моего дома!
ВЕРА. Не двигается, убил, что ли…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Живой хоть?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Необязательно. Хотя…
ВЕРА. Я его проверять не стану.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Сейчас пульс замерим. (Склоняется над Пономарёвым.) Пономарь – крепкий лоб, такие удары держал, где других насмерть. Всё, уже возвращается. Ау, Кира, ты с нами? Привет.
ПОНОМАРЁВ. Я где?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Только без матов, здесь дамы.
ПОНОМАРЁВ. Больно. А, да… помню. Простите, тётя Дуся, вырвалось. Я допью. И договорю, дорассказываю быль. Согласны? (Уходит в кухню, выпивает.)
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Пойду в «детскую», вздремну, пока вы тут общаетесь на низменные темы. Быль – это проза, а мне подавай поэзию.
О, что значат все слова и речи,
Этих чувств отлив или прибой
Перед тайною нездешней нашей встречи.
Перед вечною, недвижною судьбой?
В этом мире лжи - о, как ты лжива.
Средь обманов ты живой обман.
Но ведь он со мной, он мой, тот миг счастливый,
Что рассеет весь земной туман.
Пусть и ты не веришь этой встрече,
Всё равно, не спорю я с тобой.
О, что значат все слова и речи
Перед вечною, недвижною судьбой?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Чьими стихами ты нас сегодня нервируешь?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Владимира Соловьёва. Глобальный был господин, главный мистик царской России. Думаю, надо выступить с законодательной инициативой, некоторые имена-фамилии выводить из бытового обращения. Один Михаил Лермонтов, один Лев Толстой, один Андрей Платонов, один Владимир Соловьёв. Впрочем, вам сейчас, ребятня, не до высоких материй. Ладно, бултыхайтесь в своём лягушатнике, без меня.
ВЕРА. Сам ты – жаба, старик.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Ква, ква, и ещё раз – ква. Счастливо оставаться, будить не надо, сам вполне чувствителен, очнусь, когда надо. Аминь. Гитару, виноват, забираю, раздавите ненароком. Я сплю.  Гитару не трогать! Нет уж, возьму с собой. (Уходит в «детскую».) 
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Когда вокруг принимаются выяснять отношения, Целенький засыпает, а мне наоборот не спится. Ох, как же мне хотелось бы уснуть!
ВЕРА. Захар…
БУТОВ. Пора мне. Пономарёв, выметайся, кухня не резиновая.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Кухня тебе зачем!..
БУТОВ. «Тормозок» сделать. 
ПОНОМАРЁВ. Мне здесь уже и делать нечего, пузырь сухой. (Идёт в гостиную.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Сало возьми под окном. Вер, сделай…
БУТОВ. Нет. Сегодня я сам. (Идёт в кухню, приготавливает еду.)
ПОНОМАРЁВ. «Тормозок»? На шахту собрался?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Господи, точно ведь, Захар! Не смей!
БУТОВ. Мама, не шумите.
ПОНОМАРЁВ. Заха, шахта выходит из забастовки?
БУТОВ. Я выхожу.
ПОНОМАРЁВ. Обалдеть!.. Да ты в герои, что ли, подаёшься? И не страшно?
БУТОВ. Отвали. (Идёт в кухню, собирает еду на работу.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Сынок, не дури…
ВЕРА. Ты до ствола не дойдёшь. Тебя ещё в раздевалке прибьют.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Господи, Захар…
ВЕРА. Упёртый.
ПОНОМАРЁВ. Эй, давно не виделись, выслушай человека с подобным опытом. Ты отлично знаешь, почему мне пришлось уйти с шахты. Точнее сказать, меня вынудили уйти. За то, что я в августе повёл себя, как законопослушный гражданин. Ведь, по сути, я выступил в поддержку государства, которое на тот момент олицетворял ГКЧП. Но нет, попросили меня вон не за это, а за то, что я выступил против толпы. Согласны?
БУТОВ. Шахтёры – не толпа, мы – народ.
ПОНОМАРЁВ. Ты мне будешь рассказывать? Это я тебя привёл за руку в отдел кадров, а не наоборот. Те, кто выступил в августе против толпы отделались заявлением об уходе. Полялякали с танками под рукой. В итоге все живы-здоровы, за редчайшим исключением. Согласны? А ты, Заха, значит, с голыми руками? За тобой ни танков, ни милицейских дубинок.
ВЕРА. Дундук, ей-богу, какой-то.
БУТОВ. За мной, Кира, ничего и никого. Одна моя совесть. Рабочая. Шахтёрская. Кому-то надо показать пример, стать первым. И неважно, чем кончится мой сегодняшний поход, важно, что кто-то увидит, задумается и завтра сделает то же самое. И так до тех пор, покуда в один прекрасный день все шахтёры, как всегда, выйдут на работу и начнут давать на гора необходимое стране чёрное золото.
ПОНОМАРЁВ. Пример говоришь? Посторонним людям? А на собственных деток обратить внимание не желаешь?
БУТОВ. Что… что-что-что?
ПОНОМАРЁВ. Понарожал наследничков шахтёрской славы: доченька - на содержании банкира, сынок сам стал банкоматом.
БУТОВ. Кирилл… ты… Говори. Что значит «на содержании»?
ПОНОМАРЁВ. Твоя дочь нашла спонсора. Как и положено любой разумной девушке, да просто женщине. Просто Машкин спонсор – банкир и старше её раза в три.
БУТОВ. Моя дочь – проститутка!? Шишня какая-то. Я же высылаю ей деньги.
ПОНОМАРЁВ. Видимо, недостаточно. Да брось ты мучиться моралью, сейчас это норма.
БУТОВ. Норма – что: проституция?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Она не на панели, сынок.
БУТОВ. Она выходит замуж?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Не знаю, может быть.
БУТОВ. То есть, заявление в ЗАГС они не подавали?
ПОНОМАРЁВ. Обалдел, что ли, он женат, у него двое детей и сколько-то внуков.
БУТОВ. Моя родная дочь… проститутка…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Любовница.
БУТОВ. Шкура. Шкирла. Шконка лагерная…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Дочь она твоя!
ВЕРА. Захар! (Ищет в аптечке таблетки). Где твои таблетки… чёрт побери… У него же – сердце!
ПОНОМАРЁВ. У всех – сердце.
ВЕРА. Прими, Захар! На, запей…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Сынок…
БУТОВ. Ерунда. Задохнулся неудачно. (Отводит руку Веры с лекарством и кружкой воды.) Не троньте меня. Оставь…
ПОНОМАРЁВ. Просто не надо из себя героя строить. Нечего людям глаза колоть, лучше на себя посмотреть. Да что дочь, баба с возу – кобыле легче, а у тебя же ещё и  сынок Бовушка есть.
ВЕРА (схватив нож). Я тебя, Пономарёв, из твоей жизни собственными руками вырежу…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Верка, нож положь!
ПОНОМАРЁВ. Ты, Верунчик, за нож не хватайся. Я не с такими хватальщиками в былые времена под землёй дискутировал. Согласны? Ты здесь больше чужая, чем я.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. За что, Пономарь? За то, что пустили в дом?
ВЕРА. За то, что его нигде не ждут, никто не любят.
ПОНОМАРЁВ. Я ж ведь потому здесь у вас с вещами на выход как раз в результате воспитания вашего ненаглядного Бовушки.
БУТОВ. Говори.
ПОНОМАРЁВ. Согласны? Я коротенько. На днях, седьмого ноября, в день рождения Великой Октябрьской Социалистической революции, я, как кавалер одноимённой государственной награды, естественно, обмывал почившую тёзку. Как вдруг приходят ко мне домой четверо: трое чемпионов города по выбиванию человеческих душ под командованием четвёртого, небезызвестного второго секретаря горкома комсомола Борислава Бутова. Точнее выражаясь: твоего сына и вашего внука, тётя Дуся. Согласны?

С улицы входит Бова, снимает пальто.

БОВА. Алё, семья, ваш сын и внук пришёл. Люди Бутовы, здрасьте. Что за тишина? И почему без света сидим, опять экономим? Я заплачу, не парьтесь. Полярная ночь – это не шишками швыряться, пусть остаётся на дворе, а в доме должен быть свет. (Входит в гостиную, включает освещение.) Дядя Кира? Сюрприз. Ещё раз всем привет.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Где Машка?
БОВА. Самолёт из Сыктывкара даже не вылетал, опять отложили на четыре часа.
БУТОВ. Кирилл, продолжай.
ПОНОМАРЁВ. Мне было приказано освободить мою квартиру. Им мой дом оказался нужнее, чем мне. Согласны? А мне они предоставили комнату в бараке. Самое интересное, Заха, барак тот самый, где мы с тобой в детстве дружились.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Пока ты не увёл у него жену, а у детей мать.
БОВА. Вера, привет.
ПОНОМАРЁВ. Я в детстве норовил многому обучиться, а ты, Заха, нет, тупо мечтал, пока разрешат по возрасту в шахту спуститься. Гордился работой, как держава космонавтами, шахту поставил выше молодости, выше семьи. И что теперь? Скоро все шахты закроют за ненадобностью. Я-то хоть гробы умею варганить, а ты, что умеешь, кроме как уголёк рубить? Вот и нет тебя больше, Бутов, нету, не осталось.
БУТОВ. Ты мне психологию тут не разводи, а-то ещё раз огребёшь, в «скорой» откачивать придётся. Так что там с твоей квартирой?
ПОНОМАРЁВ. Срок освобождения жилплощади сегодня. Я пришёл, чтобы в вашем присутствии торжественно отдать ключи от моей квартиры. Заодно, и вас проведать. Давно не виделись. Здрасьте. (Достаёт из кармана связку ключей). Вот ключи. Принимай, хозяин.
БОВА. Бабушка, поздравляю с днём варенья. Устала, небось, поздравления принимать, мой подарок - вечером.
ПОНОМАРЁВ. Из рук в руки не желает. Ладно, вот, кидаю в вазу, букета там нет, так пусть будет связка, так сказать, венок ключей. (Опускает связку ключей в вазу.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бова, как можно живого человека из собственного дома выгнать?
БОВА. Чего!?
ПОНОМАРЁВ. Сейчас волк прикинется овечкой.
БОВА. Не понимаю.
ПОНОМАРЁВ. Он не понимает.
БОВА. Да что я не понимаю?
ПОНОМАРЁВ. Думал, я трус? Надеялся, что от ужаса уползу в конуру, молча, и забьюсь там в дальний угол, как бесхозная псина? Нет уж, пусть твоя семья тоже переживает твоё бесстыдство вместе со мной.
БОВА. Дядя Кира, за что базар?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Не сметь мне тут грубить старшим.
ВЕРА. Захар, как ты?
БУТОВ. День ото дня, час от часу, всё лучше и лучше.
ВЕРА. Прими лекарство.
БУТОВ. Отстань.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бова, видишь чемодан и рюкзак, они Пономарёвские.
БОВА. И что?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. За что ты выгнал Пономарёва из его квартиры.
БОВА. Что!?
ПОНОМАРЁВ. Чтоб квартиру присвоить.
БОВА. Что за бред.
ПОНОМАРЁВ. Так я ещё и в бреду!
БОВА. Дядя Кира, да вы же опять в дупель пьяный.
ПОНОМАРЁВ. Сопляк… дрянь…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Молчать! Бова, дядя Кирилл сказал, что ты с дружками заявился к нему седьмого ноября и приказал освободить жилплощадь.
БОВА. О-па!? Я такого не делал. Нет, не мог. Пономарёв, у тебя белая горячка? Лечиться надо!
ПОНОМАРЁВ. Так теперь я же ещё и виноват? И всё придумал?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бова, докажи.
БОВА. Что доказать? Что Пономарёв спился? Я не врач.
ПОНОМАРЁВ. Молокосос…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бутов, у тебя есть алиби на седьмое ноября?
БУТОВ. Мне-то зачем?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Тут ещё есть Бутовы, кроме тебя, не поверишь.
БОВА. У меня алиби? Ну, вы, старики-разбойники, даёте.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Отвечать, когда с тебя бабушка спрашивает.
БОВА. Йес, мэм.
БУТОВ. Чтоб я не слышал в моём доме ни звука по-американски.
БОВА. Да на здоровье. С ума сойти. Хорошо. Седьмое ноября – красный день календаря. Что я делал в тот незабываемый день. Я был на демонстрации, по телевизору показывали, можете запросить видео. Потом собрались с ребятами в горкоме, выпили. Видеозапись данного мероприятия тоже имеет место быть. Потом поехали ко мне на работу. На такси, то есть опять же есть свидетель. Выпили. Потом поехали в ресторан. Выпили.
БУТОВ. И кто из нас пьянь.
БОВА. Потом поехали ко мне. Выпивший, я лёг спать. Дальше видеозапись, понятно, обрывается. А до того – без проблем, могу организовать общественный просмотр.
ПОНОМАРЁВ. У меня дома ты с пацанами нарисовался не выпивший, а ужратый в дым. Между рестораном и домом ты, с тремя дружками, вломился ко мне и приказал к двадцать пятому декабря освободить квартиру. Мол, чтоб за оставшуюся до Нового Года неделю обустроить жильё под себя.
БУТОВ. Шишня какая-то. Мама… у меня сил нет.
БОВА. Он гонит…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Я сейчас кого-то самого погоню. Бова, кончай делать из нас идиотов. У тебя на лице написано, что так оно и было. Или объясни зачем ты сделал это или докажи, что ты этого не делал.
БОВА. Да не был я у дяди Киры в тот день, отвечаю. Хорошо, сейчас позвоню ребятам, они подтвердят.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Аппарат связи к твоим услугам.
БОВА. Сейчас, надо сообразить, кто из пацанов у телефона. А, Серёга Ивкин. (Набирает номер телефона). Ну, вы, дядя Кира, насочиняли мыльный детектив с элементами дурдома, вот это фантазия. (По телефону.) Серёга, привет. Я – конкретно, при людях говорю, некогда трепаться. Помнишь седьмое ноября? Меня тут Пономарёв Кирилл Тимофеевич, наш Герой Труда, разводит, будто мы были у него на квартире. Что? И что? Да… Понял. Бывай. (Кладёт трубку.)
ПОНОМАРЁВ. И?
БОВА. Перебрали мы в тот день. Так, что я ничего и не знал, оказывается, до самого сего дня. Серёга говорит, что надрались, как сволочи, и решили, оказывается, приколоться.
ПОНОМАРЁВ. Так то был прикол?
БОВА. Ну. А ты поверил. Конечно.
ВЕРА. Приколисты, блин! Отчебучили…
БОВА. Уж как вышло, безобидно на тот момент. Прости, дядя Кира.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. «Прости» и – всё? Человек полтора месяца прощался с домом, который построил сам.
БОВА. Не дом – квартира, а квартиры не строят, их дают.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. И что это меняет, что?
БУТОВ. Ладно, мне некогда. (Возвращается в кухню.) Страна - дурдом, семья – дурдом, работа – дурдом…
БОВА. Признаться, товарищ Пономарёв, мне вас не жалко. Подумаешь, полтора месяца попереживал. Ты у меня всё детство сломал и юность, за компанию! Совратил мою маму, увёл и ещё тут какие-то претензии. 
БУТОВ. Борислав! Твою маму совратить было невозможно, она была не девчонкой. И шлюхой тоже не была. И жила в новой семье не семь дней, а семь лет. Уйти от нас, куда бы то ни было, мамино осознанное решение.
БОВА. Пономарёв разгромил нашу семью. Так что, шиш с тобой, золотая рыбка, с твоими переживаниями, перетопчешься, забирай ручную кладь и дуй восвояси.
БУТОВ. Прекрати грубить старшим.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. А я вот, например, ничего такого разгромленного в нашей семье не наблюдаю.
ВЕРА. И тишина, и мёртвые с косами стоят и косят лиловым глазом. Короче, люди Бутовы, история с квартирой – шутка. Траха-муха, смешно аж жуть.
БОВА. Мне совестно. Правда. Стыдно.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Я – к себе, меня не кантовать. И не орать мне тут. Целенького не разбудите. (Уходит в комнату, закрыв за собой дверь.)
БУТОВ. Тьфу ты, как всё несерьёзно... мелко, противно.
БОВА. Опять Целенький «детскую» занял?
ПОНОМАРЁВ. Ноги не держат, руки занемели. Я тут в кресле отдохну… (Усаживается в кресло.)
БОВА. И я хотел притопить часок-другой, чтоб прямо отсюда в аэропорт. Бабушка даже дверь к себе закрыла, надо же, как проняло.
ПОНОМАРЁВ. Вы на меня внимания не обращайте.
БОВА. Не, она без подслушек-подглядок долго не продержится. (Идёт в кухню.)
ПОНОМАРЁВ. Накирялся Кирюха… обмяк.
БОВА. Чаю хочу, как лев бороться. Насколько я понимаю, пап, ты собрался на смену, вместо того, чтобы бузить, как все?
БУТОВ. Исчезни с глаз моих.
БОВА (приготавливает чай). Социалистический идиотизм в действии.
ВЕРА. Захар, мне надо тебе что-то сказать. (Идёт в прихожую.) Иди за мной.
БОВА. Пап, хочешь, чтобы мужики тебя забутовали?
БУТОВ. Лаврова, отстань.
БОВА. Не стоит, пап, ходить. Там не люди, там толпа. Причём, проплаченная.
БУТОВ. Хорош хаять шахтёров, ты, мелкий лавочник, спекулянт. Завидуешь сплочённости рабочего класса, предатель. Этот - комсомолец, секретарь городского комитета, тот - Герой Социалистического Труда, и оба в ауте. А ведь на вас, на таких, как вы, государство и должно было держаться. Вы были его опорой. Опора… подпорки! Ошалеть от таких перевёртышей.
БОВА. Вся сплочённость наших забастовщиков, папа, это всего лишь чьи-то интересы при больших деньгах. Деньги, папа, съедают человека, такие шустренькие, зубастенькие, американские зелёненькие крокодильчики. Думаешь, своим поступком ты мужикам совесть взбередишь? Ага, шчас, размечтался. Ты им их забастовочный бизнес подпортишь, вот и всё. Не обломишь, нет, кишка тонка, а просто подпортишь. Сегодня прибьют, завтра забудут. А послезавтра припомнят и отомстят.
БУТОВ. Шиш тебе, не всё продаётся.
БОВА. Всё, папа, всё. Это покупается не всё, а продаётся как раз, таки, исправно.
БУТОВ. Сопли подотри, отца учить. И не тронь своим поганым языком шахтёров.
БОВА. Я сам шахтёр.
ВЕРА (распахнув дверь в комнату). Мама, атас!
БУТОВ (Вере). Не мам-кай! (Бове.) Был ты шахтёр, всего чуток да спёкся, хиляк. В прохиндеи рванул, жуликам ты теперь товарищ. Так что заткнись, не то, на шиш, зашибу.
БОВА. Отскочит.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (выходи). А ну, прекратили!
БУТОВ. Выродок… семя поганое. (Схватывается за грудки с Бовой.)
БОВА. Твоё семя!
ВЕРА. Отца родного за грудки…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Блин, где моя милиция?
ВЕРА (подавая швабру). Швабра подойдёт?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Давай. (Охаживает шваброй Вову и Бутова).
БОВА. Ба, не надо…
БУТОВ. Мама… хватит.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Я вам дам между собой драться, я вас сама обоих прибью. А ну, разошлись!
БОВА. А чего он дерётся, нашёл пацана. Да отпустил уже, ба, больно же, хватит.
БУТОВ. Ублюдок, на отца родного руку поднимать…
БОВА. Ты уж выбирай: или я ублюдок, или ты отец родной.
БУТОВ. Когда я его упустил, мама, когда…
БОВА. Учить он меня будет. Планета рушится, а он за какие-то шахты там волосы на себе рвёт.
БУТОВ. Уголь – вот, за что идёт битва, уголь нужен стране.
БОВА. Ты совсем уже, что ли, зашорился, отец? Кому он нужен, северный антрацит. Да донецкого угля выше крыши хватит на все потребности.
БУТОВ. Чего ж тогда Украину отпустили?
БОВА. Ой, да куда она денется. Сработано, как завещал Ленин: «Чтобы объединится, надо разъединится». Ну, как-то так, за точность цитаты не ручаюсь. Беловежские соглашения придуманы, чтобы Горбачёва обнулить. Без трёх братских славянских республик Советского Союза нет и быть не может. А Советский Союз, как ты точно понимаешь, никому не нужен, особенно банкирам, которые весь мир в кулаке держат, и для которых не существует государственных границ. Я ж не говорю, что советская власть – это плохо, просто советскую власть оставили без средств к существованию, вот она и рухнула в тартарары. Есть деньги, тогда есть и власть, нет денег, иди, бастуй. Пап, это же школьная программа! Пню же понятно, что происходит.
БУТОВ. Я – пень! Шахтёры не нужны. Умник! А с чего тогда вдруг Борис Николаевич за два дня до Президентских выборов в Воркуту приехал?
БОВА. Чтобы продемонстрировать личное бесстрашие. Воркута начала расшатывать государство, громче всех орали и стращали, вот он и прибыл, лично. Прям, былинный богатырь, один против всех. Как ты сейчас.
БУТОВ. Он ещё толком не хозяйствовал, теперь начнёт. И сделает, как обещал. Я – за Воркуту говорю. Он настоящий, наш мужик.
БОВА. Ты с ним похож. Чего, казалось бы, надо, когда всё есть – и дом, и семья. Но нет, надо обязательно куда-то переть, что-то доказывать. И обязательно делать людям хорошо. (Пародирует Ельцина.) «Дорогие россияне, я пришёл сделать вам хорошо». Ты прав, он государством ещё не управлял. Но все же понимают, что жизнь – не сказка, особенно наша. Мы из крепостного права-то ещё не выбрались. А тут прилетает волшебник в голубом вертолёте, бесплатно показывает кино, раздаёт эскимо, а потом встаёт по центру Красной площади, ладошку об ладошку – хлоп, и говорит: Желаю, чтобы моим дорогим россиянам стало хорошо». Крибле-крабле-бумс.
БУТОВ. Зачем-то же в СССР построили шахты, целые города вокруг них!
БОВА. Затем, чтобы чем-то занять зеков и ссыльных. Репрессии придуманы были не зря, как и советская власть. Думаешь, Ленин всё сделал? Сомневаюсь я, однако. Со стороны хозяев не бывает, из грязи в князи за здорово живёшь не допустят другие князи. Как сказал Маяковский: «Если звёзды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно». Сами по себе звёзды не рождаются. Ничто не рождается само собой, у всякого порождения есть родители. Уголь – дрянь. Воркута с Интой вообще скоро закроются. Реальный интерес в нашей республике – это Ухта, Усинск, Вуктыл, там, где газ и нефть, за который реально бьются серьёзные люди. Там не нужны сотни тысяч рабочих с их семьями, там вообще вахтовый метод. За уголь ни один серьёзный купец больше дореформенного червонца не даст, а шахтёры, соответственно, не стоят и ломаного гроша. Я не учёный, моё высшее образование имеет сугубо практическое применение, я говорю о сегодняшнем дне, о том, что наблюдаю здесь и сейчас. Шахтёров подымают на протестные выступления, ничего не теряя в доходах, а платят за то, чтобы тупо стоял шухер против власти.
ПОНОМАРЁВ. Зачем?
БОВА. Просто кому-то надо было уничтожить Советский Союз, вот и вся подноготная.
ПОНОМАРЁВ. Кому? Людям? Нет.
ВЕРА. Может, хватит уже?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Пусть сейчас весь пар выпустят, чтобы вечером, за столом не пыхтели. Я – у себя, стучи, если что. (Уходит в комнату, закрыв дверь.)
БОВА. Любой механизм ломается, особенно человеческий, пойми, папа.
ВЕРА. Бова, уйди.
БУТОВ. Не смей ко мне на ты говорить, я к твоей бабушке обращаюсь на вы.
БОВА. Сами учили. Вся наша советская жизнь вписывается в одну тупую формулу» «За что боролись, на то и напоролись». Куда я выйду, Вера, здесь везде занято.
ВЕРА. К чёрту. Иди к чёрту. Или хотя бы к бабушке.
БОВА. Ясно. Чёртова бабушка, тук-тук-тук, можно к тебе? (Открывает дверь в комнату.) Тук-тук-тук.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Оле, оле, оле, оле. Нигерия - чемпион. Чего надо?
БОВА. Я тут старикам мешаю взрослые разговоры разговаривать, пусти в твою песочницу?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Хочешь сказать, из меня песок сыплется?
БОВА. Бабуля, ну, нельзя же в твоём возрасте сохранять такую остроту сообразительности ума. Я - с чаем, ага?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Гол. Укечукву отдаёт пас Аммунике, тот - Амокачи, Амокачи идёт, бьёт, гол? Бегите, мальчики, бегите, уносите ноги от нищеты. У вас там в Африке хотя бы футбол, а здесь его не было, нет и быть не может. Севера. Здесь бежать некуда и некак, потому как примёрзли намертво. Вваливайся, разбойник. Дверь за собой закрой.
БОВА. А воспитывать, пап, надо когда ребёнок поперёк кровати лежит, а не когда старый мир рушится. Бабаня, конфетки есть? (Уходит в комнату, закрыв за собой дверь.)
БУТОВ. Кира заснул. Всё, одеваться надо.
ВЕРА. Захар, задержись.
БУТОВ. Ой, да иди ты…
ВЕРА. Как ты с женщиной разговариваешь…
БУТОВ. Отвали.
ВЕРА. С дочерью, небось, сюсюкаешь.
БУТОВ. Все бабы – паскудницы, кроме матерей.
ВЕРА. Давно по роже не получал? Так на! (Даёт пощёчину Бутову.)
БУТОВ. Думаешь, заржавеет ответить?
ВЕРА. Я беременна.
БУТОВ. Дура, что ли?
ВЕРА. Да, потому что женщина.
БУТОВ. Шишня какая-то…
ВЕРА. Достал.
БУТОВ. Брешешь!
ВЕРА. Сам ты пёс.
БУТОВ. Не может быть.
ВЕРА. Почему же?
БУТОВ. Ты же говорила, что не можешь.
ВЕРА. Да вот смоглось как-то.
БУТОВ. И что теперь?
ВЕРА. Надо съезжаться.
БУТОВ. Давно?
ВЕРА. Ещё два года назад.
БУТОВ. Столько слонихи не носят…
ВЕРА. Съезжаться, говорю, надо было ещё два года как. Пять недель.
БУТОВ. Сейчас соображу…
ВЕРА. Это ты, гад, подсчитываешь в уме, можешь ли быть отцом?
БУТОВ. Ну, почему сегодня-то, сейчас зачем сказала…
ВЕРА. Так ты ж на подвиг собрался, можешь не вернуться. Вот и захотелось мне, чтоб шёл ты в твёрдой уверенности, типа так и надо поступать, никак по-другому, чтоб дитю новорождённому, когда вырастет, было, за что гордиться папашей.
БУТОВ. Нет, не рожай. (Одевается на выход.)
ВЕРА. Рожу по любому.
БУТОВ. Зачем, Верушка. Не надо.
ВЕРА. Наш ребёнок, Захар, он живой человек, его нельзя убивать.
БУТОВ. Ой, да какое убийство, что ты выдумываешь. Люди каждый день удаляют бородавки, кисты разные, грыжи.
ВЕРА. Что ты говоришь? Он – человек.
БУТОВ. Дело житейское. Небось, ни одной бабы нет в нашей стране, чтобы аборт не делала. Даже слово кодовое придумали: «химчистка». Мне пора, дел ещё столько…
ВЕРА. Захар, я мечтала стать мамой, для меня беременность – радость, пойми же.
БУТОВ. Получилось раз, получится и два. Но уже не от меня. Ты меня в ЗАГС не затащишь и жить со мной не будешь. Потому что я не хочу больше быть супругом, а уж отцом – тем паче. Я всё сказал тебе ещё неделю назад: обдумал и решил, никакой у нас семьи не будет. И ты согласилась.
ВЕРА. Я тогда не знала, что ношу…
БУТОВ. И я не знал. И что? Всё равно уже между нами всё сказано и приговор нам вынесен. (Напевает.)
Пой, тундра моя,
Вечностью промороженная…
Пой, тундра моя,
Печальная…
ВЕРА. Захарушка…
БУТОВ. Объяснял же, золотко ты моё, мне надо быть одному. Самому думать, самому делать выводы, самому принимать решение, а главное, самому отвечать. За всё. За себя, за жизнь кругом, в конце концов, за страну.
ВЕРА. Захарушка, мы с тобой люди, а не политики, ты – мужчина, я – женщина, и пошло оно всё остальное в пень…
БУТОВ. Да, мы – люди. Не поспоришь. Как говорил отец … Сейчас, постой, задохнулся что-то. И меня осенила потрясающая мысль. В нашей стране никогда не было ясно, красиво и просто, всегда всё уродливо и наперекосяк. Так может шарахнуть по всему этому атомной бомбой и – всё, нет проблем? Скажешь, а как же другие страны и народы? Типа им тоже перепадёт. Ну, и пусть. Проблема не в человеке, проблема в человечестве. На шиш эту планету, на шиш…
ВЕРА. Бутов, тебе лечится надо.
БУТОВ. Согласен. За такие мысли меня пытать мало и казнить надо медленной смертью.
ВЕРА. Я выхожу тебя, оздоровлю любовью моей, ты оживёшь, наши дети вернут тебе радость. Захаронька, обними меня, пожалей… полюби…
БУТОВ. Дети? В этой помойке? Окстись. Что от меня может родиться? От шахтёра со стажем, с силикозом и прочими болячками? От помойного человека – что? Только монстр. Монструальный урод. Хватит плодить нечисть, её и так вон сколько расплодилось. В чистку, Лаврова, в чистку. Прощай. Прости. Хм, Бовка-то, ты, говорит, с Ельциным похож. Ну, что ж, есть, чем гордиться. (Уходит из квартиры.)
ВЕРА (в прихожей). Траха-муха, здесь самая завалящая срань господня женского пола по три раза минимум замужем была, а я всю жизнь одна, с проклятой моей любовью один на один, как шибанутая боксёрша. Да идёт оно всё в тундру. Разве нельзя тупо миловаться, тупо жрать картошку, тупо радоваться детям, тупо греться у печи? Ой, да горит оно всё синим пламенем.

Из «детской» выходит Целенький, с гитарой, садится на стул.

ЦЕЛЕНЬКИЙ (поёт).
- А по столу бежит - да таракан.
Зачем бежит? Куда бежит?
- Да хоть куда… пускай бежит.
- А по подушке клоп бежит.
Зачем бежит? Куда бежит?
- Да хоть куда… пускай бежит.
- А по полу - да мышь бежит.
Зачем бежит? Куда бежит?
- Да хоть куда… пускай бежит.
- А это – мы живём.
Зачем живём. Куда живём.
- Да хоть куда. Пускай живём.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (распахнув дверь комнаты). Проснулся, лабух…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Ну, что-то типа того.
МАГДАЛЕНА. Это и есть Гимн РСФСР?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Как вариант, почему нет.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. А по-взрослому, сочинил?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Додумываю ещё.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Мой ушёл?
ВЕРА. Мой ушёл, а ваш ещё вернётся.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бова!
ПОНОМАРЁВ (проснувшись). Радио? А… Здрасьте.
БОВА. Ау, ба.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Отца прикроешь?
БОВА. Обещал же. Как раз, обдумываю варианты понадёжнее.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Собирайся.
БОВА. Да я на машине, успею.
ВЕРА. Ключи… (Вынимает из вазы связку ключей).
ПОНОМАРЁВ. Нагрузился…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Похмелить?
ПОНОМАРЁВ. Ага! Спасибо, тётя Дуся, я вам обязательно мебель починю.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. За мной. (Идёт в кухню, ставит выпивку, закуску.)
ПОНОМАРЁВ. Твоя мама, Бова, тоже обожала гитару, особенно залюбила, когда мы как раз беременные стали. Я похмелюсь, извините. (Уходит в кухню.)
БОВА. Мама была беременна?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Пора мне на работу, гостевая миссия выполнена. На детский утренник пригласили попеть. Эх, щас спою для писи-каки, чтоб знали, что ждёт их впереди одно на всех большое счастье… или одна на всех маленькая жизнь. (Собирается на выход.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Пей, Кира, но меру блюди, не дома.
ПОНОМАРЁВ. Мы с тобой, Бова, да, ещё чуть-чуть и совсем породнились бы.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. До вечера, дедомужчина, подарок не забудь, склеротик.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Сама не забудь дождаться.
ПОНОМАРЁВ. Но не судьба, мама твоя не смогла выносить моё дитя. Судьба. Благодарю, тётя Дуся, за целебность ваших действий. Севера – жестокая штука, бьёт – не щадит, не жалует. С возрастом узнаешь, Борислав Захарыч, узнаешь. Всем - всего! (Выпивает.) Будем здоровы. Целенький, как ты выжил, колись, как стал бессмертным?
ВЕРА. А как бы ты, Бова, конкретно отнял у Пономарёва квартиру?
БОВА. Никак.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Бессмертие, Кирилл Тимофеевич, оно заложено в человека с генами, даже если твоего папу звали не Гена, потому что рождается вместе с ним.
ВЕРА (о своём). Да я примерно представляю.
ПОНОМАРЁВ. То есть, я с рождения бессмертен?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Аминь. Даже прежде рождения. Вернее так, человека порождает не человек, а как раз бессмертие. Надо просто его осознать и ощутить внутри себя. Только сделать это надо вовремя, не пропустить нужного часа. Отказаться от слов и дождаться рассвета.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бова, ты ещё здесь?
ПОНОМАРЁВ. Каких слов? Которого рассвета?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Попросту говоря, не суетись и не балаболь.
ВЕРА. Бова, как ты ко мне относишься?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Верка, цыц. Дай уйти, не-то от ваших разборок на лету засну.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Он всегда засыпает, когда ругань начинается. Летучий ты мой воркутинец… Улетай уже.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Жди меня, Магдусечка, кроме меня у тебя преданнее никого нет. Ну, и - на посошок, из единственного в мире реального Владимира Соловьёва:
Слов нездешних шёпот странный,
Аромат японских роз...
Фантастичный и туманный
Отголосок вешних грёз.
Бессмертие, говоришь? Чтобы заполучить смерть, надо жить. А я чисто русский человек, с детства только и делаю, что выживаю.
ПОНОМАРЁВ. Привычка выработалась?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Вроде того.
ПОНОМАРЁВ. Может, ты и родился русским, но суд признал тебя японским шпионом, а раз осужден, значит, приговорён, а когда приговорён, не рыпайся.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Так и я про что: не суетись и не балаболь – это и есть не рыпайся.
ПОНОМАРЁВ. Трепач, а косишь под философию.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Вот так открыть бы дверь, а за порогом не тундра, а Япония, не снега – цветущая сакура. Или Индия. Счастливо оставаться. (Уходит.)
БОВА. Весело тут у вас, бабуль, вернуться, что ли, на ПМЖ, добавить соли с перцем.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Собирайся, сказала.
БОВА. Ау, бабуль, ау. Целенький выйдет, потом я.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Он уже ушёл!
БОВА. Да? Виноват, задумался. Но по делу, ба, по делу.
ВЕРА. Бова, ты меня уже не разлюбил?
ПОНОМАРЁВ. А я пойду в одиночество. Привычнее. Где-то тут ключи были…
ВЕРА. Бовка, блин-банан, тебе вопрос задали, отвечай.
БОВА. Не слышу я никаких глупостей и провокаций.
ВЕРА. Меня услышишь. Бова! Ты Верку буфетчицу Лаврову ещё любишь?
БОВА. А что, собственно, случилось такого нового, что ты мне вдруг сама задаёшь главный вопрос моей жизни? Когда я его задавал, ты иногда отмалчивалась, но, как правило, неприлично посылала…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Кончили лясы точить! Мне отдохнуть надо перед вечерним торжественным приёмом подарков. Моя очередь спать. Пошли отсюда все.
ПОНОМАРЁВ. Тётя Дуся, тут связка ключей лежала в вазе.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Последний, кто пойдёт, чтоб дверь выходную не забыл захлопнуть. Бельмес, я вас спрашиваю? Смотрите мне, артисты местной мыльной оперы, чтоб не заигрываться. Борислав! Не следила я за твоими ключами, Пономарёв. (Поёт, пританцовывая.)
Ребят много, ребят много,
Ребят некуда девать.
Когда лошади подохнут –
Их и будем запрягать.
Всё пою, пою, пою,
Пою - не напеваюся.
Я не летом, так зимой
В кого-нибудь влюбляюся. (Уходит в комнату.)
ВЕРА. Хочу создать с тобой семью.
БОВА. С кем – с кем?
ВЕРА. С тобой.
БОВА. Ты в двух Бутовых, что ли, заплутала?
ВЕРА. Твой последний шанс.
БОВА. Пурга какая-то…
ПОНОМАРЁВ. Надо ещё выпить, чтоб прозреть. (Уходит в кухню, выпивает.)
ВЕРА. Бова, я - серьёзно.
БОВА. Пожалуйста, Верушка, не надо так. Я и так накосячил, а ты усугубляешь. Я же разрыв сердца могу получить.
ВЕРА. То есть тебе косячить можно, а мне – шиш? Причём, ты живёшь в благоустроенной квартире, а я всю жизнь в бараке. Поцелуй меня.
БОВА. Конкретно, что ли?
ВЕРА. Сегодня же съедемся. Хочешь? Хочешь!?
БОВА. Хочу. Всю жизнь хотел, сейчас хочу и до самой смерть хотеть буду.
ВЕРА. Ну, так вот и вся любовь, настоящий мой Бутов. А теперь поцелуй.
БОВА. Да. (Целует Веру.)
ПОНОМАРЁВ. Итак, ключи… куда они могли деться… вот напился.
ВЕРА. Всё-всё, милый, оставь свой жар на потом, а-то растаю раньше времени.
БОВА. Мне сегодня только самолёт Машкин встретить, а так я весь твой. Прямо сейчас едем ко мне!
ПОНОМАРЁВ. А как же папаша?
БОВА. От, чёрт!.. точно. Сейчас на шахту смотаюсь, с мужчинами перетру…
ВЕРА. Не тороплю. А теперь ответь. Ну, вот отдал бы Пономарёв тебе ключи, а дальше, как ты поступил бы, в смысле, чтоб без участия ответственного квартиросъёмщика?
БОВА. Перестань, я такими делами не занимаюсь, у меня легальный бизнес, без криминала.
ВЕРА. А мне по барабану. Потом объяснишь. Я отсюда прямо сейчас прямо на мою новую жилплощадь отправлюсь. Пономарёв, не суетись. Вот ключи от твоей квартиры. Бывшей квартиры. Теперь я там буду жить.
БОВА. Нет… нет-нет…
ПОНОМАРЁВ. Что? Да я тебя по стенке тонким слоем…
ВЕРА. Уверен?
ПОНОМАРЁВ. Ключи вернула, живо, я сказал, шмара погонная.
БОВА. Рот закрой, Пономарёв, прибью.
ПОНОМАРЁВ. Клопы вонючие… обоих положу.
БОВА. На. (Бьёт Пономарёва.)
ПОНОМАРЁВ. Ох. (Падает без чувств.)
ВЕРА. Вот Пономарь сегодня получил по полной Бутовской программе. Взять бы вас обоих в мужья, отца с сыном. Не убил хоть?
БОВА (проверяет пульс). Да не, не впервой, я меру знаю. Здоровый лось… Хиляки не становятся шахтёрскими Героями.
ВЕРА. Женщине моей яркости положено иметь отдельную благоустроенную квартиру. (Идёт в прихожую.)
БОВА. У меня же есть жильё. Вера, не придумывай.
ВЕРА (одевается). Пономарёв, если некуда приткнуться, может в мою каморку переезжать, в бараке, ключ - под ковриком, адрес знает. Там, правда, телефона нет, но с его связями договорится, поставят вне очереди. Бова, мой телефон пономарёвской квартиры знаешь, звони, когда соберёшься в гости, хоть сегодня.
БОВА. Верни, пожалуйста, ключи.
ВЕРА. Ты меня хочешь?
БОВА. Верушка…
ВЕРА. Да или нет?
БОВА. Да.
ВЕРА. Вот так. И – всех делов. А то распустил тут нюни. Мужики все какие-то плаксы, размазни… (Уходит.)
БОВА. Ну, почему мы все, родные, друг другу такие враги? Нельзя договариваться разве… Нежно! Вся жизнь на крике, на кулаках, на характере. (Хватает одежду). Ну, нет, Лаврова, врёшь, не уйдёшь. Дядя Кира, хорош прикидываться, жалеть некому, все разошлись, поднимайся. Жди здесь до победного, обещаю, верну ключи или выкраду. Прости, из-за меня, дурака, всё как-то так… не так. Жди здесь. (Уходит.)
ПОНОМАРЁВ. Я сплю. Сон, сон… всё – сон.

Действие 2
Середина того же дня. В гостиной, Целенький играет на гитаре, Пономарёв стоит у окна. В кухне Магдалена Дмитриевна делает блюда к празднику.

МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. С ума сойти и воспарить, какие высоты музыкальной лирики.
ПОНОМАРЁВ. Мне тоже нравится. Ничего не понимаю, но чую – наше.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. «Воркутинская рапсодия», называется. Моё.

Телефонный звонок.

МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Что ты там в окне увидеть хочешь, Пономарь?
ПОНОМАРЁВ. Себя. Но там одна лишь Воркута. Снег и безлюдье. Телефон.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А для меня Воркута, как Шамбала.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Слышу, руки вытереть. (Идёт к телефону.)
ПОНОМАРЁВ. Может, про Захара, или сам…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Знаете, что такое Шамбала? Славяне называли этот поднебесный город Беловодьем.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Цыть. (По телефону.) Слушаю? Да, Бутова. Я в курсе. Конечно, куда денусь. (Кладёт трубку, возвращается в кухню.) Собес. Какие-то доплаты, что ли, к пенсии.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Шамбала существует, как бы между небом и планетой. Так и Воркута. И хоть как чертыхайся, чертям здесь не выжить, здесь могут жить только ангелы.
ПОНОМАРЁВ. Точно! Согласны?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Чумазые, битые, бессмертные птицы родом из подземелья.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Сам ты чумазый.
ПОНОМАРЁВ. Вы же тоже в шахте работали, угольную пыль не смоешь, не снаружи, так внутри, но точно чумазые.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Может быть, мы черти, выбравшиеся из ада по пути очищения… фиг знает, эдакие низменные ангелы. Проще говоря, рай. Да-да, Воркута – рай. Здесь люто, жестоко, противоестественно человечьей природе, но всё от души и для души представлено: и красота, и трудности, и радость жизни. Ничего не попишешь, рай придуман Богом, а значит, для трудов, а не для лентяев.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Хорош душу мотать, дед! Не набренчался ещё? Разливай шампанское, не тяни резину, очень уж туману хочется. И брось шалить бровями, Целенький, я и так твоя, а у тебя физиономия морщится.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Моя дорогая, я, возможно, до сих пор не бессилен. Только мне молоденькая нужна, ты же знаешь. Эй, Кирилл, управишься с шампанским? За тем, чтобы ты осознала роль верного мужчины в жизни человека, Магдуся.
ПОНОМАРЁВ. Сил нет, давай, сам. И мне больше не наливай… пока.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Молодца тебе за это, Кира, узнаю прежнего комбайнёра.
ПОНОМАРЁВ. Не-не, я – плотник. Но плотники тоже люди и герои. Я выберусь. Выспаться бы только.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Найди закуток и дрыхни.
ПОНОМАРЁВ. Поищу. Главное в “детскую” не попасть, там мне, помню, было когда-то так плохо, так плохо… плохо так. Согласны? Пойду-ка в ванную, отмокну.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Я тебе давно уже полотенце на стиральную машину положила, красное, с петухами.
ПОНОМАРЁВ. Возражений нет. Я же с вещами, у меня всё есть где-то там, и бельё свежее одену. Как в детстве, тётя Дуся, согласны? С петухами, красное. (Уходит в ванную.)
ЦЕЛЕНЬКИЙ.
Был труден долгий путь. Хоть восхищала взоры
Порой природы дивной благодать,
Но неприступные кругом сдвигались горы,
И грудь усталая едва могла дышать.
И вдруг посыпались зарей вечерней розы,
Душа почуяла два легкие крыла.
И в новую страну неистощимой грезы
Любовь-волшебница меня перенесла.
Поляна чистая луною серебрится,
Деревья стройные недвижимо стоят,
И нежных эльфов рой мелькает и кружится,
И феи бледные задумчиво скользят.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Сейчас мемуары о сталинских временах модная вещь. Духовное ретро. А ты с двадцать седьмого года мытаришься. Написал бы, тебе есть, что рассказать, а соврать, так никто не проверит, срубил бы капусты по лёгкому.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Магдалена Дмитриевна, кто ты, откуда взялась? Кто твои предки, где семья?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Не твоё дело.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А ты говоришь: мемуары. Даже о близком тёплом человеке ни черта неизвестно, а читателю непременно подавай биографию.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Где Захар… что там…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Ни сыну, ни внукам, небось, не рассказывала о корнях своих. А теперь прикинь, как повёл бы себя сейчас Захар, если бы с детства знал истинное нутро советской власти?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Ещё не хватало вместо Мухи-Цокотухи рассказывать детям на ночь про лагерных крыс.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А советская власть не щадила, она и сказки со своей идеологией родителям подсовывала, незаметненько. Разве можно оставлять потомство без памяти? Какие же они тогда наследники? Что наследуют? Уж никак не родительский опыт, но исключительно государственные потребности. Разве не так?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Отвали.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Сейчас говори, что хочешь, вон, какая свобода слова…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Словоблудия.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Да всё просто. Ты опасаешься ГПУ. Или вашу родину пластало уже НКВД? Не опасаешься даже, а дрожишь от страха. А могла бы собственные мемуары издать. Как любой. Детям-то своим можно было бы рассказать…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Что рассказывать? Зачем им знать то, что я не хочу помнить! Или хочешь сказать, что выжить в советской мясорубке можно было не запачкавшись, не совершив ни одной подлости? Да я и сейчас могу человека на перо посадить и рука не дрогнет, и совесть не вздрогнет. Как на войне, романтики и фанаты гибнут первыми, остальным – как повезёт.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Я всё помню. Только память некому передать. А вдруг наступила уже реальная свобода? И Ельцин сломает хребет КГБ, и судьба народа перемениться, а, значит, и сам народ.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Сам-то веришь, что говоришь? Или даже не думаешь? Не включай телевизор, береги себя. Я вон пользуюсь видеомагнитофоном и пошло оно всё в тундру. Ну, свезли памятник Дзержинскому с Лубянки. Одни свезли, следующие привезли. А за Ельцина, кто сейчас что скажет, время покажет. Так-то бы мужчина. А там… будет, как будет, и никак иначе.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А ты говоришь: мемуары… Рассказать, конечно, есть что, да только сказать нечего. Или ты есть, но как все, или ты ни на кого не похож и, соответственно, тебя нет. Я - как все. О чём же рассказывать, кому надо про себя слышать. При этом, правда, меня ровно так же и нет. И уже не будет. Как никогда и не было. Разве, что за любовь повспоминать! Моей последней покойной  жене было двадцать два года, когда расписались. Она ж только три года выдюжила с моими сексуальными предложениями. А толку! Силы мужской немерено, а в итоге - ни предков, ни потомства. Я - пустопорожний самосвал на откосе…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Тебе сколько было, когда женился на ней?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Как тебе сегодня.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Я же говорила, что у меня всё ещё впереди. А что не впереди, то спереди трепещет. Думаешь, я из-за кулинарии передник надела? Ни шиша, исключительно из природной стыдливости, вдруг люди увидят мою животрепещущую сущность, ещё и на смех поднимут.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А-то и позавидуют, забьют, как мамонта.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Целомудрие – мой порок и непреходящее достоинство, столько лет одна…

Звонок в дверь.

ЦЕЛЕНЬКИЙ. Осознавая всё, как я мог любить людей…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Откроешь?
ЦЕЛЕНЬКИЙ (идёт в прихожую). Легко. А люди меня, как любить? Никак. Нечем. Не за что. И ни за что. (Открывает входную дверь.)

Входит Вера.

ВЕРА. Декабрь.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Да что ты говоришь…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Кто там?
ВЕРА. На такси потратилась. В тундру, дура, поехала. Потом пошла. Шла-шла. Хотела замёрзнуть, внутри-то и так стужа.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Такси, как я понимаю, не отпускала?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (выглянув из кухни.). А, Вера. Проходи-проходи.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Получается, живучая?
ВЕРА. Ага.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Наш человек.
ВЕРА. Я здесь посижу.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Смотреть на тебя страшно. Я тут праздничной хавкой занята, извини.
ВЕРА. Не могу помочь, скрючило.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. И мне тебе помочь нечем. Устроили санта-барбару.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Воркута рулит!
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Небось, руки на себя наложить хотела?
ВЕРА. Не смогла.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Как же я не люблю эти межполовые разборки, так и хочется всю эту молодёжь поставить к стенке, спустить трусы, как они любят, и выпороть.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. И пороть, и пороть, и пороть.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Ремнём. Солдатским.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. С оттяжкой.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Чего самоубиваетесь? Чего стонете? Чего нюни распускаете? Чего такого испытали вы в своих биографиях, что от жизни отказываетесь? Да ладно бы жили в аду, когда бомбёжки, перестрелки, голод, холод, фашисты, полицаи, так ведь нет, рай кругом, дедомужчина, разве, нет?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. О, да.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. В сорок седьмом мне было 16, только-только стала сок давать. Да я вообще родилась не в Советском Союзе, Сталин с Гитлером взяли Европу и перекроили, а потом передрались да так, что чуть всю планету не порвали. Ну, вы в курсе. Ладно, пусть так, захватили чужие земли, всяко бывает, дело историческое, хрен с вами и с нами. Пришлите милицию, если любите порядок, пришлите учителей, врачей, если хотите здоровую молодёжь, пришлите пропаганду с агитацией, нет вопросов. Но к нам направили истребительные батальоны. Ну, вы хотя бы назовите их как-то по-другому, так нет же! И вот мирному жителю сообщают, что на них идут вооружённые батальоны. Называются истребительными. Почему истребительными? Ну, чтоб не было сомнений, пришли истреблять. Не покорять, не принуждать, нет, истреблять! И кого не истребили, в тундру, нахрен, в тайгу… В летних платьицах, в сугробы… С детьми, с грудничками… в сугробы… грОбы, гробЫ… За что? Да так, из высших соображений. Это кто ж там такой сообразительный выискался, что за выползки такие? И к чему привели эти ваши высшие соображения? Оглянитесь вокруг. И человека загубили, и тайгу заломали, и тундру испоганили. И ты мне ещё тут какие-то свои страдания изображаешь? А ты страдала? Ой, да ну нас всех! Ты – Вера, имя у тебя такое, соответствуй. И хорош психичку из себя строить, ты нормальная, крепкая. Северянка – ты. Порыдала и – будет. Да она нас не слышит, вся в себе… Целенький, займись девушкой, верни её в наше цивилизованное общество. (Уходит в кухню.)
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Хочешь рекомендацию, Верунчик? Мудрость: как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Что есть Бутовы, в смысле значения фамилии? Это же материал для забутовки. А что такое забутовка? Это процесс заполнения пространства между крепью и вмещающими горную выработку породами. Для укрепления связи стенки и горной выработкой. То есть мусор.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Я сейчас кому-то устрою процесс заполнения…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Ты-то чего заступаешься, ты же Бутова не по рождению, а по мужу, всего лишь псевдоним.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. А он мне нравится.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Верунчик, она врёт. Ей просто не повезло по жизни встретить вовремя благородную фамилию, например, Целенький. Вот они все – материал для забутовки, а я до сих пор целенький. Выходи за меня замуж, будешь Целенькой, отпрыгни ты от этих бешеных Бутовых.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Весь Советский Союз тогда – Бутовы, все - мусор.
ЦЕЛЕНЬКИЙ (поёт).
Ты всё ж до неприличия, Веруша, молода.
Ах, Вера, Вера, Верушка, какие холода -
А я, в трусах и в маечке, по улице бегу -
Здоровье своё шаткое для Веры берегу.
Вот старый пень, а как олень, стрекочет за молоденькой
И говорит: "Зови меня, красивая, Володенькой,
Ведь я ж к тебе - не просто так, ведь я же - с предложением:
Ты мне - мыгы и я – мыгы - червончик, с уважением".
И достаёт он, старый хрыч, заначку из ботиночка.
Она - ему: "За двадцать пять - тогда зовите Ниночкой,
Тогда со мной хоть так, хоть сяк, хоть как неуважительно,
Но если - этак!.. то тогда - червончик, дополнительно."
Ты всё ж до неприличия, Веруша, молода.
Ах, Вера, Вера, Верушка, какие холода -
А я, в трусах и в маечке, по улице бегу -
Здоровье своё шаткое для Веры берегу.
Куда деваться старику - идёт на все условия
И только шепчет: "Боже мой, хватило бы здоровия!
За тридцать пять - её на всю катушку отработаю,
А фиг ли ей - её спугнёшь, ну, разве только ротою."
А Нинка думает: "Ну, чё, какая тут претензия,
Ну, разве старый виноват, что маленькая пенсия,
И мне в законный выходной уж лучше старикашеньку,
А завтра с чистою душой на ловлю, в ресторашеньку."
Ты всё ж до неприличия, Веруша, молода.
Ах, Вера, Вера, Верушка, какие холода -
А я, в трусах и в маечке, по улице бегу -
Здоровье своё шаткое для Веры берегу.
А что потом? А что – потом? Не может быть сомнения,
Что оба с миром разошлись без тени сожаления.
Но - между нами: тридцать пять! Ведь - это ж обдираловка!
Я предлагаю объявить всем дамам обязаловку:
Со стариков не драть, а взять и сделать послабление,
И - чтоб без очереди им, короче, с уважением!
Ведь это ж надо осознать: деды не зря старалися,
Когда заместо: тет-а-тет - на митингах кончалися.

С улицы входит Бова, с упакованным букетом цветов.

БОВА. Вон ты где. Вер, ты чего в прихожей?
ВЕРА. Да нет, дед, такси я отпустила…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Права Магдуся, она нас не слышала…
ВЕРА. Таксист за сугроб отъехал, выждал, пока я заорала, и отнёс в машину. Не впервой, говорит.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (выглядывая из кухни). Бова, ты?
БОВА. Я, я, ба! (Вере.) Как ты умудрилась от меня днём загаситься?
ВЕРА. У меня, говорит, сестра, как ты, слышь, Целенький, таксист-то, тоже, говорит, с закидонами.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Что с отцом?
БОВА (Вере). Я – туда, сюда, нет тебя нигде.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Бова, я задала вопрос.
БОВА. Ну, я проконтролировал ситуацию, как смог. Отец завалился в нарядную, сообщил всем присутствовавшим, что они неправы и вообще мудаки. Пошёл в раздевалку, шахтёрская общественность – за ним. Подключились активисты из других участков, скучно бастовать не первый день, одно и то же перемалывать, а тут свежак, да ещё с такой загогулиной. Отец в раздевалке повторил выступление. Его в ответ облаяли уже сводным хором, стал, было, уже даже организовываться боевой отряд зачистки, но ребята с моего бывшего участка прикрыли. Ну, и я там сам рядом пасся. В общем, в лаву не пустили, не дали не то, что к стволу подойти, в раздевалке заблокировали. Пришлось нашему Бутову, под бурные и продолжительные аплодисменты, с отдельным выкриками «браво» и «бис», опять раздеться догола, посетить душ и оставить политические подмостки, надеюсь, навсегда. Правда, без поклонов. То есть, порыв был, пафос имел место, но на выхлопе, как всегда, пшик.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Тогда, где он?
БОВА. Я думал, дома. Да нормально с ним всё, напряжение спало.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Магдуська, может, уже станешь подарки принимать?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. А что, почему не развлечься. Давай, многожёнец, с тебя и начнём.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Под венец или просто раздеваться?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Просто гони подарок.
ВЕРА. Как же я не хочу, чтобы Бутовы вообще были.
БОВА. Не надо обобщать.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Магдалена Дмитриевна! Детка моя… (Подаёт пакет.) Мой подарок ко времени года. Как писали раньше на открытках фотоателье: «Дарю тому, кого люблю».
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (приняв пакет). Следующий.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Даже не посмотришь, что я принёс?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Успеется. Верка, возвращайся уже в реальность и вручай подарок, я жду.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Там тёплая ночная рубашка.
ВЕРА. В реальность?
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Что ты сказал?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Со знаком качества… С начёсом.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (поёт, пританцовывая).
Девочки - копеечки!
Мальчики - стаканчики.
Будем водку лихо пить,
Чтоб всё грустное забыть
Детке ночнушку с начёсом! В день рождения! Ошалеть…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Вот теперь, Верка, твоя очередь да поскорее, не-то она меня грохнет.
ВЕРА. Да. Вы, мам… Ой. Вы, Магдалена Дмитриевна, как-то говорили мне, что культурная женщина среднего возраста должна иметь парик. Вот, прошу принять. (Подаёт коробку.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (приняв коробку). Похоже, молодость прошла.
БОВА. Как бы не так, внук ничего подобного не допустит. Прими, любимая единственная бабушка Дусечка, то количество белых роз посреди, заметь, полярной зимы, которое соответствует твоему истинному возрасту. (Подаёт букет.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (приняв букет). По объёму не скажешь, что в упаковке шестьдесят одна.
БОВА. В зеркальном отражении, ба, там шестнадцать.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (поёт, пританцовывая).
Я цветочки поливала
На балконе леечкой.
Почему-то стал вдруг мокрым
Дядя на скамеечке.
ВЕРА. Живые розы зимой в Воркуте! Круто!
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Какие же они живые, их же срезали. Тоже репрессированные.
БОВА. Но это же не всё, бабуль! Хлеб всему голова, особенно с маслом. Так что, аккуратнее, там ещё и конверт с суммой на мелкие расходы.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (приняв букет). А на крупные расходы?
БОВА. Исключительно безналичным расчётом. Но вам столько ни к чему, вы же в душе растратчица. Так что, обращайтесь, профинансируем. А вот это видеокассета, со всеми голами прошлогоднего чемпионата Европы. (Подаёт видеокассету.)
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Кто бы знал, как я ненавижу футбол. Твой дед, Борислав, им бредил, а я - твоим дедом. Да и достало болеть за иностранцев, когда уж мы – сами-то, а… никогда. Но лучшего подарка быть не может. Так, и - это всё?
БОВА. Ненасытная.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Ладно, рассаживайтесь, я - сейчас. Пойду одену парадно-выходной мундир. (Уходит в комнату.)
БОВА. Где дядя Кирилл?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Подарили женщине её возраст и тащимся. В ванной Кира, отмокает.
БОВА. Вера, верни Пономарёву ключи от квартиры.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Но где же Захар, если честно, Бова?
БОВА. Правда, не знаю. Зарулил, может быть, куда-нибудь, остограммиться.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. А как там, любопытно знать, в футболе, моя Япония?
БОВА. Как всё японское, развивается.

Из ванной выходит Пономарёв.

ПОНОМАРЁВ. Всем привет, освежился.
ВЕРА. Ух, ты! Пономарёв, да ты мужчина!
ПОНОМАРЁВ. О, все в сборе. Ушёл бы, извините, чтоб не портить картину, но. Согласны?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Бова, подари мне на столетие собаку. Сам-то не потяну, а ты у нас состоятельный жулик… то есть, предприниматель. Японскую. Хотелось бы, конечно, акино-иту, но в моём возрасте, думаю, сподручнее держать хина.
ПОНОМАРЁВ. Если начистоту, мне с вами, Бутовы, как-то полегчало. Здорово это! Согласны?
БОВА. Что за слова ты, дед, наговорил, я про такие породы не слышал!
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Темнота…
БОВА. Зачем тебе породистая, возьми по ранжиру, дворнягу на раз организуем, сучку, к столетию сворой обзаведёшься, нарожает.
ПОНОМАРЁВ. Собаке важно не дать хозяина в обиду. Собаки – последние ангелы, оставшиеся с людьми.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Японского хина хочу.

Входит Магдалена Дмитриевна, в ночной рубашке, парике и с цветами.

МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Здрасьте, а это я, ваша бабушка.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Какая  лажа.
ПОНОМАРЁВ. Класс…
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (поёт, пританцовывая).
Доктор вытащил из почек
Камни огроменные.
У тебя пусть будут камни
Только драгоценные.
БОВА. Ну, бабушка же, зачем так-то.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Машки сегодня уже точно не будет?
БОВА. Не, рейс перенесён на утро.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Захар подарил мне утром открытку, сам подписал. Вон, в серванте, рядом с Николой. В стихах, каждому разрешаю прочесть. Блин, мой праздник, что хочу, то и ворочу. Я не поняла, почему это мы хором в восторге меня не ценим аплодисментами? Или я не хороша в ваших подарках с головы до ног?
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Картошечки отведать бы, печёненькой.
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА. Имейте ввиду, я такая буду весь этот незваный вечер.
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Подумаешь цаца какая, обиделась. Мне бы кто подарил тёплое бельё.
ВЕРА. Как же я замёрзла, с ума сойти.
БОВА. Хороший собеседник не только внимательно слушает, но и вовремя наливает.

Входит Бутов.

БУТОВ. Шишня… (Уходит в «детскую».)
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Зря он в «детскую» пошёл, там опасно…
БОВА. Ничего опасного, мы, с Машкой, нормально там росли и в люди вышли оттуда.
ВЕРА. Выморозило во мне всё. Так тепла хочется.
ПОНОМАРЁВ. И мне так жить охота…
ЦЕЛЕНЬКИЙ. Дурак, жизнь – не охота, жизнь - это мирный процесс.
ВЕРА. Жара хочу. Пекла. Точно, мне надо сгореть!
МАГДАЛЕНА ДМИТРИЕВНА (поёт, пританцовывая).
Мы частушки вам пропели
Хорошо ли, плохо ли.
А теперь мы вас попросим,
Чтоб вы нам похлопали…