Со стороны

Сегодня утром Артем решился подойти к Марине. В школе, на перемене между первым и вторым уроками, он, краснея, попросил ее прийти к нему на день рождения в субботу. Я видел со своего места ее аккуратные косички, ясные живые глаза и отутюженную блузку. Видел так же ясно, как если бы стоял рядом. На ее фоне Артем выглядел нескладехой: большая голова, серые волосы, мешковатый пиджачок… Он долго хотел пригласить ее. Набирался смелости, репетировал перед витринами по пути домой, пытался найти совета у меня; его пугало как раз то, что сейчас произошло.
Я ждал этого; хотя бы потому, что я старше, я опасался этого; если хотите, я это предчувствовал. Но мне, как и Артему, не хотелось в это верить.
- Пошел отсюда, урод! Никуда я с тобой не пойду!
Тишина вползла в кабинет. Учительница, строгая дама средних лет, поджав губы, велела Марине выйти из класса. На Артема, ковыляющего к своей последней парте, она смотрела сочувственно. А вот класс, похоже, наслаждался. Каждый мальчишка, каждая девчонка ждали, что же сейчас будет; как же Артем, записной молчун и “груша”, отреагирует. Заплачет ли он? Задергаются ли у него плечи, вырвется ли прерывистый всхлип? На губах распускались усмешки, невесомым сквозняком понеслись шепотки, кто-то щелкнул по значку камеры на смартфоне.
Ни на кого не глядя, Артем сел за парту. Ни слезинки не капнуло на открытую тетрадь, когда он аккуратным почерком написал дату на полях. Он всегда, даже в самые плохие дни, относился к учебе очень бережно: все его тетради и дневники были в полном порядке, потертый портфель был пухлым от учебников, карандаши заточены… И сегодня он не собирался, похоже, нарушать традиций. К середине урока, когда он был уверен, что на него уже никто не смотрит, Артем сердито вытер нос бумажным платком. Я украдкой посмотрел в его глаза, они были сухими. Ну, что ж…
Когда уроки закончились, мы с ним пошли через задний вход. За Мариной, которая весь первый урок провела за дверью, в конце занятий приезжала мать на большом внедорожнике, и встречаться с нею, пусть даже глазами, Артем не хотел. Через спортивную площадку, шепчущую желтыми листьями по асфальту, мимо пустых сейчас футбольных ворот мы пошли в парк, старый и немного дикий. В нем нельзя было спрятаться (честно говоря, его и парком-то нельзя было назвать - так, три дерева и трава между двумя дорогами), но в нем никто не обращал внимания на Артема, когда он подолгу сидел на скамейке с потрепанной книжкой. Сегодня он читал “Остров сокровищ”.
- Слушай, - неожиданно позвал он. - Ты можешь дать мне совет?
- Я могу попытаться.
- Я знаю, почему я ей не понравился, понимаю, почему она не захотела идти. Но зачем так громко? Она ведь специально говорила громко, как ты думаешь?
Я помолчал, прислушиваясь к себе.
- Полагаю, да.
- Вот и мне так кажется. Она хотела меня унизить, да? Чтобы надо мной опять все посмеялись. Но я…, - у него перехватило дыхание. - Я же просто хотел…
- Я знаю, Артем. Она тебе нравится, ты хотел ее пригласить. Ну, она не захотела - думай об этом так, хорошо?
- Так ты советуешь?
- Я советую не слишком усердно спрашивать себя, чего же она хотела. Что бы это ни было, теперь это тебя не касается.
Он пролистал страницы до закладки. Джим раскрывал замысел пиратов, Артем жадно глотал строчку за строчкой. Я смотрел на небо. Так прошло часа, наверное, два. Когда начало смеркаться, Артем со вздохом закрыл книгу, убрал ее в портфель и встал. Было время, когда он наотрез отказывался выходить на улицу без глубокого капюшона, но сейчас он уже привык к смущенно-любопытным взглядам прохожих.
Белая кожа, серые волосы. Красные глаза.
Дома Артем разулся, юркнул в ванную мыть руки, потом схватил портфель и пошел в свою спальню. Ужин сегодня не планировался: отец опять был пьян, а если увидит Артема на кухне, разозлится. На такой случай Артем выпросил себе чайник и держал запас супов в пакетиках. Надо было только дождаться, пока отец уснет.
Я сидел рядом с ним, наблюдал, как он выводит ровные буквы в домашней работе, как читает учебник, выписывая в тетрадку то, что хотел запомнить. Он не говорил со мной, мы давно прошли ту стадию, когда молчание вызывает неловкость. Если ему надо будет, он первым заговорит. Я начинал разговор первым всего пару раз за все то время, что он меня знает. После того, как из комнаты отца послышался храп, Артем вскипятил воду, развел себя супа в кружке и, не дожидаясь, пока остынет, выпил его. Глядя на то, как он смешно морщится, вкусно прихлебывает и блаженно улыбается, я не видел в нем разницы с другими детьми.
Уже лежа в кровати, Артем спросил меня, как ему себя вести в школе завтра утром. Я сказал, чтоб вел себя как обычно, как ни в чем не бывало.
А что еще я мог сказать?
Он кивнул, закрыл глаза - и меня не стало.
***
Утром, без лишней суматохи собираясь в школу, Артем молчал. Он вообще часто подолгу молчал, как будто обдумывая следующий вопрос, который поставит тебя в тупик; задавать подобные вопросы он умел, как никто другой. Я глядел на него, не пытаясь заговорить. Отец еще спал, но уже начал ворочаться, за стенкой словно просыпалось сказочное чудовище.
Артем любил отца. Тот вообще-то не был злым, не был жестоким. Но смерть матери, которой Артем и не помнил (ему не было даже года), подкосила Кораблева-старшего. Из веселого мужчины, с вечно готовой сорваться с губ шуткой, он стал желчным, раздражительным, изможденным собственной жизнью человеком. Вот уже девять с небольшим лет отец Артема не мог выйти из этого состояния. Держался на работе кое-как, по вечерам напивался до бесчувствия.
Но самое страшное было то, что он не мог спокойно смотреть на сына. Пока тот не подрос и не стал задавать вопросы, в семье сохранялся хрупкий мир. Артем сначала не мог понять, почему его разговор с отцом выливается в неизбежное наказание; потом стал просто бояться подходить к отцу. И очень боялся, когда тот его зачем-то звал.
Сегодня Артем успел выйти из дому без встречи с отцом, с этим вечно хмурым человеком; но деньги на столе (вместе с новой книгой - “Мертвые души” с иллюстрациями) все же лежали. Отец давал ему деньги на обед каждый день, а каждую неделю оставлял на столе новую книгу.
По-моему, Артем всхлипнул, засовывая книгу в портфель. Но поручиться не могу.
Мы шагали вниз по улице, вдоль пока еще серых фасадов кирпичных многоквартирных башен. Он смотрел под ноги, я - на него. На полпути он остановился, тоскливо посмотрел в переулок, который выходил как раз в тот самый парк, но я негромко сказал, что надо идти, нельзя сдаваться, и он, кивнув, пошел рядом со мной. Пакет со сменкой бил его по коленям, когда он подымался по школьной лестнице в свой класс.
В классе уже сидели дети, озорные гримасы их лучились весельем и какой-то чистотой. Но в моей памяти все еще живо было воспоминание о вчерашнем, о злобе и злорадстве, исказивших их лица. Я видел, что они чисты под слоем грязи. Но грязь станет частью их со временем, и с этим ничего не сделаешь.
Артем сел на свое место, проверил время на своих механических часах, переложил ручки и карандаши из пенала на парту; наконец, как бы завершив ритуал приготовлений, медленно вытянул из портфеля утреннюю книгу. На мой взгляд, “Мертвые души” - не лучший выбор для 9 с небольшим лет, “Вечера…” были бы лучше. С другой стороны, Артем сильно отличается от своих сверстников. Пожалуй, он сможет понять суть поэмы.
В класс вошла учительница, застучали отодвигаемые стулья. Она с едва заметной тревогой посмотрела на заднюю парту, увидела Артема и чуть улыбнулась. Начался обычный день.
Я не шучу, когда говорю об успехах Артема в учебе. Он действительно очень прилежен. И на самом деле талантлив. Только то, что он сидит сзади и старается не высовываться, не позволяет ему быть отличником; он сам этого не хочет. И учителя не могут его в этом винить. Даже они, закаленные многими поколениями лиц, превращающихся на их глазах из детских во взрослые, не могут и не хотят игнорировать его непохожесть. Вообще, я думаю, учителя любой масти (Учителя, а не весь преподавательский состав) - это квинтэссенция человечности, такой же сложной и многогранной, как Вселенная. Только они могут раз за разом вырезать людей по миллиметру, вопреки резцу и долоту. Вера Ивановна - как раз из таких, как и еще одна учительница Артема, Ирина Владимировна. Они разные, очень непохожие, ведут разные предметы, по-разному относятся к ученикам, но обе исключительно бережны и искренне добры с каждым из них. Пожалуй, только это и поддерживает в Артеме интерес к школе. Благодаря этим двум женщинам он все-таки приходил сюда.
На переменах Артем сидел спокойно, не бегал и не “залипал” в смартфон, как поступали почти все дети (за редким исключением). Он скользил глазами по строчкам, безотчетно улыбался и нежно гладил книгу по корешку, убирая ее обратно в портфель после звонка. Наконец, наступила большая перемена. Он подумал, идти ли в столовую, но не стал. Потянулся за книгой, но остановился. Вместо этого он повернулся ко мне.
- А ты читал? - спросил он меня с неподдельным интересом.
- Да, давно уже. Прекрасная книга.
- Мне тоже нравится. А как думаешь... - вдруг запнулся он, как будто испугался спрашивать.
- Что, Артем?
- Ну… Как думаешь, папа читал?..
- Конечно, читал.
- В школе?
Я подумал, где еще Кораблев-старший мог бы читать “Мертвые души”, и вдруг вспомнил, что видел как-то другое издание - постарше - в его комнате.
- Знаешь, кажется, и после школы тоже, - протянул я. - Помнишь, у него в шкафу, на полке?
- Ой, да! Помню! Точно, зеленая такая книга! - радостно сказал Артем, и теперь уже решительно потянулся к портфелю.
После уроков Артем снова шагал по школьному стадиону к проходу в парк, но проход оказался заблокирован - там стояли его одноклассники. Несколько мальчиков и та самая Марина. Мальчики быстро накинулись на Артема, который попытался было убежать, но от ловкой подсечки упал. Он затравленно смотрел на окруживших его ребят снизу вверх, а Виталик, самый рослый из них, проговорил, смачно растягивая слова:
- Слышь, ты, уродец, еще раз подойдешь к нормальным людям, я тебя так отделаю. Мой папа говорит, что таким, как ты, место в отстойнике. Понял?!
Я задохнулся от возмущения, но тут один из Виталиковых прилипал пнул портфель Артема, и оттуда выпала книга. Марина немедленно ее подхватила, смеясь, прочитала название и отшвырнула подальше. Артем вскрикнул, рванулся, Виталик с некоторым даже удивлением ткнул его кулаком в нос и снова свалил. Марина сказала, обращаясь к мальчикам:
- Ой, гляньте, как ему книжка нравится. Леша, принеси ее, ладно? Мы ее сейчас ему отдадим!
Мне тошно сделалось от ее тона, от того, что прыщавый Леша немедленно рванул за книгой, от ухмылки Виталика. А Марина упивалась видом плачущего от бессилия Артемом. И мне казалось, что от этого она взрослеет на глазах, напитываясь жестокостью и подлостью. Она уже не казалась мне ребенком.
Вдруг кто-то прямо над моим ухом громко и возмущенно сказал: “Вы что делаете?” Я обернулся и увидел девушку лет семнадцати, в черном костюме и белой блузке. Ее глаза остановились на лежащем на земле Артеме, и она оттолкнула двух мальчишек, стоящих на ее пути, подошла к нему, помогла подняться с земли. Виталик промямлил, что они ничего, это вот - и показал на Марину было, но ее и след простыл, только бантики мелькнули за углом школьного здания. Артем стоял, с кровью из носа, размазанной по лицу, заплаканными глазами и не верящий в чудесное спасение. Леша смущенно протянул книгу Артему, тот взял ее и стал запихивать в портфель. Виталик сотоварищи решили, наконец, уйти. Девушка стояла рядом с Артемом, помогла ему отряхнуть куртку и брюки, спросила, как он. Я подошел ближе (конечно, она меня не увидела) и услышал, как Артем тихо сказал ей, что все хорошо. Я сказал ему, чтоб он вытер кровь, и показал на лицо. Он спохватился, полез в карман за платком, неловко достал его из пачки. Девушка взяла у него эту бумажную салфетку, из портфеля достала маленькую бутылку минералки без газа, смочила платок и протянула Артему.
- Спасибо, - неуклюже пробормотал тот. - И за платок, и… ну, за то. Спасибо.
- Перестань. Тебе не больно?
- Нет…
- Но у тебя нос разбит. Точно не больно? Давай к медсестре сходим?
- Нет-нет, не надо! Все хорошо, не надо к медсестре, пожалуйста.
Девушка озадаченно нахмурилась, и у Артема запылали уши.
- Ну ладно… Хорошо, не пойдем к медсестре, раз не хочешь. Но надо же что-то сделать с твоим носом, правда? Нельзя же так оставлять!
- С-спасибо, ничего…
- Ничего не желаю слышать. Идем со мной.
Она взяла его за руку и повела через дорогу. Там, перед входом в тот самый парк, была аптека, в которую она его и затянула. У продавщицы, словоохотливой тетки, она купила вату, перекись и плитку гематогена. Артема она держала в поле зрения, чтобы не убежал.
Выйдя на улицу, она повела его в парк, усадила на скамейку и тщательно вытерла лицо. Потом заткнула ему нос ватными тампонами. Наконец, протянула гематоген.
Артем, смущенный, хотел было отказаться, но она решительно сунула ему сладость в ладонь.
- Спасибо…
- Не за что, ешь давай. Как тебе зовут?
- Артем.
- Вот и ешь, Артем. За что они тебя?
- Ну… Я к девочке подошел. Хотел ее пригласить на день рождения.
- И что?
Артем удивленно посмотрел на нее. Она будто бы…
- Ну, Виталик сказал, что мне нельзя подходить к нормальным людям. Я же урод.
Она отшатнулась в испуге.
- Это он так сказал? Он тебе ТАКОЕ сказал?..
- Да… Это его папа ему сказал так…
- О господи, - прошептала она потрясенно, глядя на него. - Вот же...
Артем испугался, что он ее чем-то обидел, и попытался как-то загладить вину.
- Извините, простите, я не хотел обидеть вас, ну правда, - вскочив с лавочки, пробормотал он.- Правда, не хотел!
- Успокойся, малыш, ты чего?
- Ну, я, наверное, не должен был к вам подходить, ведь вы нормальная, а я…
- Перестань!
- Простите… - он потерянно опустился на лавку. Гематоген, забытый, таял в его руке.
- Артем, - помолчав, сказала девушка. - Не говори так. И не слушай никого, кто так говорит. Это чудовищно, так нельзя. Не слушай их, и все, ладно?
Он поспешно согласился с ней, боясь, что опять ее обидит.
- Нет, Артем, послушай. Это серьезно. Никакой ты не урод. Понял?
- Но я же не такой, как они. У меня белая кожа, белые волосы. А глаза красные.
- Ты не похож на них, только и всего. Это не значит ничего больше.
***
Девушку звали Настей; она шла домой с занятий. Она была очень милой на вид, стройной, просто одевалась и просто говорила. Вечером я спросил у Артема, как ему новая знакомая, и она долго думал над ответом. Наверное, потому, что в его жизни такого раньше не было: тебе помогает на улице незнакомый человек, не вздрагивает, когда ты на него смотришь, не отшатывается от протянутой руки.
- Она хорошая. Она добрая, - уверенно ответил он, наконец.
Я согласился, что да, конечно, добрая. И, безусловно, хорошая. Мне она тоже очень понравилась.
Через час после нас пришел отец. Он хлопнул дверью, пошуршал пакетом в коридоре; некоторое время, очевидно, колеблясь, стоял под прикрытой дверью комнаты, потом повернул ручку. Артем посмотрел на него, опустил глаза.
- Привет, пап.
- Ммм, - неопределенно протянул тот. - Все хорошо?
- Да, конечно.
- Ну и ладно.
И, уже с явным облегчением закрывая дверь, сказал, что ужин на столе.
Артем прошел за стол, аккуратно сел. Отец налил себе пива в бокал, глядя в стол, выпил. Артем молча ел, стараясь не жевать слишком громко, потому что как-то получил выговор за это. Он старался не повторять проступки: отец был вспыльчив. Мальчик его боялся, и отец это чувствовал.
Ужин прошел быстро, и Артем, произнеся дежурное "Спасибо", ретировался в свою комнату. Я, конечно, вместе с ним. Там мы быстро нашли в Сети (компьютер для занятий у Артема был; на нем, наверное, можно было бы даже играть, но Артем не устанавливал игр во время учебного года - после того, как завалил из-за одной особенно интересной словарный диктант по русскому. Учетных записей в социальных сетях у него не было, но Настя дала ему адрес своей электронной почты. Он быстро вбил его в поле "Адрес", немного подумал над темой, вписал нейтральное "Привет" и застыл, глядя в экран.
- Что мне ей написать, как думаешь? - спросил он у меня.
- Напиши, что благодарен ей за помощь. И за книжку. И за нос.
- Точно! Я же не сказал ей спасибо за то, что она спасла мою книгу!, - воскликнул он, и быстро напечатал: "Спасибо тебе еще раз за все, асобенно за книжку, мне ее папа подарил, она мне очень нравится. И нос не болит совсем."
Он нажал "Отправить", и повернулся ко мне. Глаза его блестели, так что я невольно заулыбался. Он это заметил, и тоже стал улыбаться.
Я обожаю его улыбку. Она такая робкая, несмелая; ему нечасто приходится улыбаться, и, как и у всех подобных ему детей, улыбка у него получается очень искренней. Мне становится легко на душе, когда среди нашего, слегка сероватого, мира появляется такой яркий, пусть и недолговечный, источник света. Это позволяет мне надеяться на лучшее, помогает не отчаяться.
Артем достал "Мертвые души" из портфеля, бережно протер книгу мягкой салфеткой, раскрыл и стал читать. Я не смотрел ему через плечо, это никому не нравится. Вместо этого я наблюдал за экраном. И через пару минут окликнул его: Марина прислала ответное письмо. Он немедленно закрыл книгу, кликнул по желтому конверту на экране.
"Привет, привет. Не за что, хорошо, что увидела тебя. А что за книга?" Артем быстро отстучал ответ.
Тем вечером они обменялись еще парой имейлов. Она написала, что очень любит Гоголя, он - что теперь тоже, потому что Чичиков и Компания захватили его полностью. Он долго не мог заснуть, лежал неподвижно и глядел в потолок счастливыми глазами.
***
Утро отличалось от других. Над постелью стоял отец, и Артем испуганно сжался под одеялом. Но тот просто пожелал ему доброго утра и сказал, чтоб Артем вставал и шел завтракать. Мальчик поспешно вскочил, побежал в ванную, звонко шлепая босыми ногами по полу. Кораблев постоял, глядя на пустую постель, потом вдруг опустился на колени и заплакал. Он не мог меня видеть, но, думается, даже если бы и видел - не стал бы сдерживаться. Он поднял мокрое от слез лицо, посмотрел вверх с горечью, потом встал и, не вытирая глаз, пошел в ванную.
Артем стоял, опершись руками на раковину, и чистил зубы. Старательно, как всегда. Отец подошел к нему, постоял немного рядом, потом порывисто обнял. Я видел, как дрожали его плечи.
- Тема... Сынок...
- Пап, пап, ты чего? - растерянно лепетал Артем.
- Так, ничего, так, - бормотал Артем-старший. - Ты это... Ничего. Умывайся, я сейчас, ничего.
Артем смотрел ему в спину, когда отец вышел из ванной. Через пару минут он тоже прошел на кухню, там, на столе, стоял торт с десятью горящими свечками, и мальчик растерянно замер. Отец стоял рядом со столом, показал сыну садиться, потом налил ему газировки и поднял свой стакан.
- Слушай, я не мастер говорить длинно. Но ты... помни, что я люблю тебя. Я грубый был, пил много, но это не ты... Это не из-за тебя. Ты мой сын, Тема, ты прости, что я так. Я не буду больше. Не злись, ладно? - сбился отец.
Артем вскочил, бросился на него, прижался крепко лбом к его животу. Бурные рыданья сотрясали его тело, он никак не мог выговорить что-то, потом задержал дыхание и выпалил:
- Папа, я знаю! Я тоже тебя люблю, очень, ты самый лучший папа, я по тебе скучал!
Торт был очень вкусный. Кремовый, красивый на вид - жалко резать. Кораблев сидел рядом с сыном, смеялся и был похож на себя самого, только очень уж похудевшего и осунувшегося. Я молчал, не в силах вымолвить ни слова. Да и не нужно было. Ни к чему.
Артему отец подарил смартфон и стопку книг. Там был Гоголь, Булгаков, Толстой; все книги были из одной серии и так и просились на полку. А еще Артем-старший сказал, что они теперь будут проводить вместе больше времени, потому что он не может больше без сына.
Артем был на седьмом небе. Он только чуть-чуть боялся, что проснется, но я убедил его, что это не сон. Вечером они с отцом договорились вместе собирать конструктор, и отец отвел Артема в школу. По пути они болтали о всякой всячине, обсуждали "Остров сокровищ", отец пообещал ему показать старый советский мультик. Артем сидел на уроках одухотворенный и немножко рассеянный.
На одной из перемен в класс заглянула Настя. Виталик и Леша, пискнув что-то нечленораздельное, попытались пробежать мимо нее; она посмотрела на них гневным взглядом, подошла к учительнице, о чем-то с ней поговорила, потом, улыбаясь, села рядом с Артемом за парту.
- Привет, Темка.
- Привет, - широко улыбнулся он в ответ на ее улыбку. - А ты чего здесь?..
- Да вот, пришла твой нос навестить, - поддела она его, - как он?
Артем заливисто рассмеялся. Учительница испытующе глянула на него и тоже не смогла удержаться от улыбки.
Я не слушал, о чем они говорили дальше. Следующие несколько дней были для Артема волшебными. Он много играл и говорил с отцом, писал и гулял с Настей, смеялся над шутками и даже попросился пару раз к доске. Настя поддерживала его, они говорили о книгах, которые читали друг другу вслух в парке на скамейке. Ее смешили его неправильные ударения в незнакомых словах, она шутя отчитала его за ошибку в первом письме. С отцом по вечерам они стали собирать робота, смотрели мультики и даже вместе приготовили кексы.
Я не разговаривал с ним в эти дни. Точнее, он со мной не заговаривал. Ведь я нужен ему тогда, когда ему плохо. Когда ему кажется, что весь мир от него отвернулся - тогда он вызволяет меня из своего подсознания. Я - его воображаемый друг, который нужен, чтобы не сойти с ума от одиночества. Я с ним уже в третий раз.
От души надеюсь, что больше ему не понадоблюсь. Семья и друг - это лучше, чем принимать монолог за беседу и советовать самому себе.
Я жду дня, когда меня не станет.