Сказка о читчике,

  кой норовил "читец" себя называть, да вовсе от грамоты отбился               
               

 Посвящается всем, кто пишет и публикует


Сидел как-то читчик (а сам себя он "читец" называл, да только все падежи, кроме именительного, его словцо признавать не желали - крыли его "чтецом") и в
последний раз вычитывал последнюю полосу-страницу. Дело было в ночь на Рождество, однако газета ведь и в Рождество должна выйти. Близилась полночь, но на часы читец не
глядел - вёрстка к концу шла.

И вот, когда оставалось вычитать лишь хвост правой колонки, заметил читец неладное.

Тут надобно сказать - давно замечено! - что буквы, из коих слова слагаются, ведут себя по-разному. Одни - большинство - знают своё место и как бы неприметны в отдельности. Другие - сущее наказанье: то какие перескочат друг через дружку, то какая не туда
прилепится, а то иная мерзавка вовсе сгинет поди знай куда. И хоть таких непутёвых было совсем немного, так ведь изо дня-то в день, из месяца в месяц, из году в год как бы целая вражья рать опечаток да огрехов росла потихоньку, в засаде таилась, лазутчиков-вредителей подсылала. Чуть зазевался - враз и напакостят. Да всё исподтишка норовят, урон-то потом открывается. Однако справно воевал читец с невидимой ордой: стойко держался, вылазки отражал бдительно и хладнокровно.

А в подмоге у него - дружина корректурных знаков. Не такие они, конечно, складные да ровные, как печатные-то буквы, но ребята хоть куда - орлы! Рослые, ражие, хваткие... Вот только бестолковые. Нет чтобы самим ловить вражьих лазутчиков - где там! С какой-нибудь
завалящей точкой и то самим не управиться. Обязательно читец должен сам отыскать порчу, показать, да направить. А уж тогда-то здоровенный детина-знак так навалится, что и точки под ним не видать. Аж порой бумага под ним промнётся!

Словом, упорно воевал читец с самовольными буквами. Силы, терпенье да хладнокровие скудели, а злодейская невидимая рать даже вроде как росла. Росла и злоба против них, зловредных. Росла, оседала мутным осадком... До поры, знать, до времени.

И вот в эту-то ночь, когда, как говорят знающие люди, очень всякая нечисть, чуя близкую свою кончину, колобродит, в эту-то ночь всё и приключилось.

Читец глазам не поверил, когда смирная - на своём месте же сидела! - строчная буква "а" вдруг отклячила коротенький хвостик, и под ним тут же образовалась точка (как раз пропущенная в наборе). Обомлел читец, да и не только он: в соседней строчке у "б" вздыбился вихор на макушке! Читец дух не успел перевести, как осанистое заглавное "Д" вдруг раскорячило свои короткие ножки, строчная "в" раздулась до заглавной, заглавная
"Г" вытянулась аж в полтора роста и чуть не упала, но устояла и скособочилась... И куда читец ни смотрел - каждая из букв теряла свой знакомый облик - да всё как-то пакостно, безобразно, глумливо... А гаже всех выверт сделала "ё": накануне, при первой читке любовно вставленная в местоимение "всё", - дабы, Боже упаси, не спутали его любезные читатели с другим местоимением, - буква эта, совсем распоясавшись, непостижимо пальнула
своими точками в негодяйку "а", c которой всё и началось-то, - да так, что под хвостиком у той получилась целая дорожка-многоточие.

Бедолага-читец растерялся: уж коли ровные да стройные буквы могут такое вытворять, то чего ждать от разухабистых, расхристанных здоровенных корректурных
знаков?! Оно, конечно, - свои они ребята, да и туповаты, но ведь как знать - они же среди букв-то себя эдакими главарями воображали и власть имели громадную - одних осаживали, других заменяли, а которых и вовсе истребляли под корень, без следа. Да что там отдельные буквы - порой целыми строками удаляли "чернявеньких", а  изредка - даже целыми абзацами! По человечьим меркам - так целая рота, а то и батальон оказывались в "нетях",
обведённые да перечёркнутые крест-накрест. Раз-раз - и готово, нет абзаца. Ну а оставшиеся сомкнут свои ряды после правки - и следа не сыщешь. Разве что въедливый автор
угадает место, где ещё недавно целая рота букв, бодро и верно службу несла в своих "отделениях", в словах то есть.

В общем, корректурные знаки - сила страшная. А ну как и они на сторону "чернявеньких" переметнутся? От таких мыслей читец совсем оробел. Осторожно, не дыша, перевёл взгляд на своих верных слуг. Видит - с места они не двинулись, не шелохнулись, ни одним штришком не дрогнули. Только вроде как чуток - и без того тощие - похудели и явственно - побледнели.

Понял тогда читец в мгновенье ока - бунт! Тихий! Да тем ещё страшнее - злокачественный! Перекинется сейчас на соседнюю колонку, расползётся по всей полосе, оттуда - на соседнюю и... Номер погибнет - ну и пропади он пропадом! Только ведь известно - коли Москва от копеечной свечки сгорела, так тут... Ведь от малой шайки букв-бунтарей на всё печатное дело может порча перекинуться... И погибнет вся как есть печатная индустрия... А там...

Понеслись в утомлённой голове читчика картины – одна за другой. И всё быстрее, и всё жутче...

И вот уже видения конца просвещённого мира: люди, лишившиеся книг, газет и журналов, в ужасе мечутся по переполненным городам, чуя близкую погибель. Никакие печатные постановления и распоряжения властей, вплоть до высших, не только что исполнить - донести до людей невозможно! Куда резолюцию да подпись ставить, куда печать прикладывать, ежели любой документ превращается в кашу из мятежных букв, а устные, даже самые решительные приказы-указы, никакой печатью не заверишь! Горе, горе!

И целые армии знатоков - лучших умов! - не пьют, не едят, из сил выбиваются: как подавить бунт? И тоже - без толку. Ведь лучшие-то умы тоже привыкли к бумаге. Не только письменно изъясняются, но и мысли-то на ней, родимой, как-то сподручнее да ловчее формулировать удаётся.

Поначалу-то у самых многомудрых начали было идеи проклёвываться, но к тому времени зараза бунта от печатных букв и на рукописи перекинулась! Даже самое короткое слово на заборе не намалевать теперь! Горе, Горе! 

И заседают мудрецы вместе с властями, а переговорить не могут друг друга - ни регламентов ведь теперь, ни протоколов. А простому люду - ни покоя, ни спасения... Горе, горе!..   

И вот сменились поколения, и человечество дичает. Заброшены города - без грамоты ни водопровод наладить, ни городское жильё обогреть. А уж транспорт да связь... Эх, да что там говорить - горе, горе!

Зато деревни ожили. Только надолго ли? Повсюду  развелись такие краснобаи - куды там! Сказунами зовутся. Бывало, книжку открыл, заглянул, картинки проглядел, пролистнул, и, коли зевота одолевает, кинул - обойдусь. Книжки-то народ смирёный: есть не просят и
говорят с тобой тогда только, когда сам пожелаешь. Со сказунами же - шалишь! Навострились (и откуда только что берётся?), бают так гладко да сладко - народ к ним
так и льнёт - табунами! И сидят, как истуканы, слушают. Да так слушают, что ни комаров, ни слепней-оводов не замечают. Сказунам даже приходится перерывы делать, чтобы маленько народ от летучих кровососов отмахнулся, не то долго ль до беды: иссосут паразиты человека - тут ему и конец.

Да что там комары - про еду люди забывали. Хорошо хоть сказуны помнили. Сами-то они землицу не обихаживали, однако не голодовали: неотменно напомнят, что пора бы и
напитаться. А люди, слушавшие их развеся уши, наперебой в гости зовут, на лучшее место сажают, потчуют наперебой - всякому лестно сказуна приветить да ублажить. Накормят, напоят и котомку с харчами на дорогу справят. Так что сказунам ни избы не надо, ни
землицы - и так им хорошо. И правду сказать, сухопарых да тощих среди них не стало.

Время дальше бежит: сказунов всё больше, а слушать их всё веселее, всё приятнее. Да и легче - в поле работа ведь долгая, тяжкая, и скотине опять же уход нужен...

И ещё годы пролетели. Опустели деревни. С пропитанием худо стало и летом, а зимой - и говорить нечего. Земли совсем обезлюдели - кто помер, кто в тёплые края подался, а остатние кое-как в пещерах обретаются...

Вот такие картины и много им подобных стремительно пронеслись в голове бедного читчика за малые секунды. Бунт букв несёт погибель всему человечеству! Надо срочно что-то делать! Пока ещё не поздно, - подавить мятеж в зародыше! Промедление сулит конец всему.

Взяв самый яркий красный фломастер (приблудные да непутёвые буквы очень его боятся!), читчик быстро и решительно обвёл всю бунтарскую колонку. Зараза огорожена и обезврежена? Замер, внимательно вгляделся в соседнюю колонку. Эх, так и есть: в соседней такая же, как и первая, мерзавка "а", отклячив свой гнусный хвостишко, уронила точку...

Когда полчаса спустя ответственный редактор зашёл в "читочную" за последней полосой, картина перед ним открылась такая: в самом центре комнаты разгорался небольшой костерок, в котором чернели и корёжились куски недовычитанной газетной страницы, а читчик, сверкая ножницами, готовил новую порцию пищи для огня. И при этом вполголоса приговаривал сквозь стиснутые зубы: "Оградить и истребить".

***

Теперь он на пенсии. Едва удалось выхлопотать по инвалидности - попробуй, докажи, что человек, обчитавшись (на рабочем месте, между прочим!), стал неграмотным! Иными словами, - инвалидом труда! Никто не докажет! Однако газета всё ж-таки "четвёртая власть!
Выхлопотали. Правда, не "по случаю утраты грамотности", а через психиатрическую лечебницу. Ну да это неважно.

Читчик и посейчас вполне здоров, бодр, весел. У него теперь много свободного времени, и вот совершенно неожиданно для всех открылся у него дар сказителя. К нему любят ходить ребятишки слушать сказки да байки, а в тёплые летние вечера, когда он выходит во двор
посидеть на лавочке, послушать его приходят и взрослые. Даже с соседних улиц. Слава о его чудном даре уже вышла далеко
за пределы квартала, где он живёт - как-то телевизионщики сделали репортаж с его двора, а один документалист собирается снять фильм про него. Даже приглашали его в телестудию вести авторскую передачу. Он и сам вроде бы непрочь, да вот беда - ни заявления не написать, ни в ведомости зарплатной не расписаться. Неграмотный же, ну абсолютно! А крест вместо подписи ставить никто не позволит - не то время, XXI век на пороге!

И больше не называет он себя "читец" (пусть и бывший), а слова "читчик" не знает вовсе. На вопрос о роде занятий отвечает - "сказун".

1996