Нарвал. Глава 12

Эрик Ланге.

   Хойби, капитан нашего "нарвала" - женщина, это становится понятно сразу после того, как мы переступаем порог её жилища, по запаху. Слабый аромат парфюмерии, смесь духов, отдушек и невесть чего ещё, смешанный с крепкой нотой застарелого табачного дыма - мадам курила в каюте, видимо, отключив противопожарную сигнализацию вопреки всем правилам безопасности. Вообще-то, за такое легко могут уволить с волчьим билетом, так что корабль, скорее всего, частный, и капитан - его владелица. Нужно будет посмотреть документы. И найти судовой журнал, если, конечно, его не потёрли. Просмотреть записи в компе капитана, там тоже могут быть ответы. Только сейчас я больше хочу добраться до её бара и пару часов поспать. Да, в таком порядке.
  Я тяжело не то что опускаюсь – падаю на койку, явно знававшую лучшие времена, но тем и куда более приятную и родную, нежели в той каюте, которая стала нашим первоначальным временным убежищем. Удивительно всё-таки, как люди, даже глубоко и прочно замкнувшиеся в себе – ну, кто-то вроде меня, – тяготеют к обществу других людей. Может быть, не к общению или постоянному контакту, но вот необходимость хотя бы время от времени касаться тех вещей, которые относительно недавно трогали другие живые существа того же биологического вида, что и я сам, я ощущаю очень остро. Поэтому сейчас, утыкаясь носом в жестковатую и пахнущую плохим чистящим средством подушку, я едва не отключаюсь от переполнившего меня чувства комфорта и защищённости. Ложного чувства комфорта и защищённости, стоит сказать: мы так и не решили нашу проблему-номер-один, которая сейчас, возможно, активно шастает где-то у нас прямо над головой. Ну, ладно хоть окошко вентиляции тут совсем небольшое, с книгу размером – хотя бы какая-то внешняя преграда нас от него отделяет.
   Риз, ведомая то ли интуицией, то ли сродством женских душ, почти моментально находит выпивку - в ящике с бельём, задвинутым под койку. Там же - несколько ядовито окрашенных пакетиков с шоколадом и сухофруктами. Не лучшая еда, но мой пустой желудок со мной не согласен. Риз плюхается в кресло, единственный здешний предмет роскоши, ойкнув - видимо, забыла о своих больных рёбрах, - решительно сворачивает пробку и делает пару длинных глотков, прикрыв глаза от удовольствия, а потом, выдохнув, произносит:
   -Афк. Ну вот. Мы в домике. Как думаешь, не пора ли нам наконец познакомиться? Кто ты, в конце концов, такой?
   Я стряхиваю с себя навалившуюся дремоту, переворачиваюсь на бок лицом к Риз и приподнимаюсь на локте. В комнате стоит отчетливый запах дешёвых сигарет, давно знакомого и нежно ненавидимого мной "Солуса", и я неожиданно понимаю, что не курил… сколько? Шесть часов? Восемь? Как-то потерялся во времени. Так или иначе, курить я хочу адски. Я выкладываю деки на откидной столик, тут же, правда, забрав свою рабочую и пристроив у себя на коленях. Без неё я чувствую себя… скажем так, несколько некомфортно. Одна из многих и многих болезненных привязанностей и дурных привычек, ничего необычного.
   - Веришь, понятия не имею.
   Я мягко перехватываю бутылку, почти игриво касаясь пальцев Риз своими – мне органически нужны несколько больших глотков. Приятное тепло обжигает мой пищевод и разносится по всему телу, моментально согревая его и помогая расслабиться. Наверное, только теперь я осознаю, насколько адский у меня выдался денёк и насколько чудовищно я вымотался. Думаю, будь я в более или менее комфортной обстановке – сейчас любой чих в мою сторону вызывал бы у меня приступ острого раздражения, однако же вымещать злость на лейтенант-коммандере мне совершенно не хочется, так что я пытаюсь расслабиться, на долю секунды прикрывая глаза, перед которыми, кажется, уже плавают темно-зелёные пятна. Три. Один, четыре, один, пять, девять. Два, шесть. Ах да, курить.
   В перерывах между затяжками я рассказываю Риз всё - ну, вернее, всё, что может иметь хоть какое-то отношение к происходящему, причём много времени это не занимает - ровно столько, чтобы выкурить одну за одной две сигареты, кажущихся мне сейчас невероятно вкусными. Список моих врагов не то чтоб огромен. Хакеры вроде меня, из-под носа которых я увёл удачные сделки. Владельцы корпораций, которые разорил. Работники спецслужб, не один год глотавшие пыль в попытках меня поймать. Но я далёк от мысли, что хоть один из них одержим настолько, чтобы угробить из-за меня космогородок и себя самого заодно.
   - Ну вот. А потом я два года болтался на той консервной банке, потихоньку превращаясь в овощ, уверенный, что обо мне все забыли. Так что если у тебя есть версии…
   - Ох, когда ничего не знаешь и начинаешь строить гипотезы, такой бред получается. Видимо, от отсутствия привычки к таким сложным логическим построениям. Я человек военный, мне вообще много думать вредно, на моём нежном мозгу от этого мозоли бывают, - с усмешкой отвечает Риз. На её лице - задумчивость, но недоверия я там вроде не вижу, и это приятно.
   Кстати, о мозолях. Что мне мозолит глаза в этой комнате? Я ещё раз провожу взглядом по стенам: диплом Академии, фото в рамках, обычные и трёхмерные, где улыбчивая крупная блондинка с гладко зачёсанными волосами позирует фотографу в компании иногда людей, но чаще - лошадей самых разных пород, картинка с видом на море… Вот, она тут явно не вписывается.
   За картинкой - сейф. В этом я убеждаюсь, когда, отлепив себя от такой уютной койки, отодвигаю её в сторону. Не то, чтобы его особо старались спрятать, видимо, капитану просто не нравился вид дверцы посреди стены, а подходящего размера фото не нашлось. И теперь я, кажется, знаю, почему не вооружились Мэйли и тот, второй - ведь оружие должно быть в сейфе, так? Понятия не имею, почему, но Хойби предпочла механический замок, и, надо сказать, угадала, раз ребятки не добрались до содержимого. Диск с циферками оказался надёжнее любой биометрии со сканерами сетчатки и отпечатков пальцев.
  Я впадаю в некоторую задумчивость, вновь принимаясь постукивать себя пальцем по условному лацкану комбеза.
   - Риз, эти штуки из медотсека, скальпели - ими можно прорезать сталь?
   - Шутишь? - хмыкает в ответ Риз. - Они максимум на кость рассчитаны.
   Что ж, ожидаемо. Значит, нам нужен код. Обычно люди склонны записывать его где-то, цифровые комбинации имеют свойство быстро выветриваться из памяти, а рисковать ценными вещами никому не хочется. А если нет? Хорошо, если это окажется дата рождения или какая-нибудь там дата свадьбы, это наверняка можно будет найти в информации об экипаже. Плохо, если это окажется дата первого поцелуя или первого секса: вот тут мы уже не догадаемся, и сейф придется оставить, как есть.
   - Как ты ду…
   Я обрываю себя на полуслове. Риз спит, прямо в кресле, уронив кудрявую голову на плечо. Я машинально бросаю взгляд на застеленную койку - укрыть? Отнести её на кровать? Или лучше не трогать? В конце концов останавливаюсь на последнем варианте, не отказав себе в удовольствии несколько секунд полюбоваться спящей лейтенант-коммандером. Её лицо даже во сне не расслабляется до конца, в складке губ кроется какое-то непонятное мне выражение. Тревога? Грусть? Мне сложно читать людей по лицам - видимо, это как-то связано с моими собственными вывихами в передаче эмоций. Что тебе снится, Риз, м?
   Стараясь не шуметь, я активирую терминал Хойби. Просматриваю папку за папкой, время от времени вертя диск на дверце сейфа, возвращаюсь к компьютеру, опять ищу, раздосадовано постукивая кончиками пальцев по деке. Не могу найти ничего. Не замужем, дату рождения я уже проверил, код личного дела всех членов экипажа – тоже. Ну, просто на тот случай, если у капитана была с кем-то служебная интрижка, и она, воспылав к этому кому-то страстью… Нет, с самого начала была дурная затея. Какой же код, какой же код… Я продолжаю рассеянно барабанить пальцами по деке, переходя к поиску по скрытым документам. Дохлый номер – разве что я с лёгким укором кошусь на висящий на стене портрет. А так ведь и не скажешь, что изображённая на нем женщина любила ТАКОЕ порно, кгхм. Не мне судить, кому угодно – но не мне, само собой, но всё же. Надо же, лошади. "Шальная императрица", хм-м… Неужели…
   Я судорожно бросаюсь к сейфу и кручу колёсико так, чтобы оно коснулось четырех цифр: один. Семь. Шесть. Два. Если я прав, и все эти крупные женщины и кони имеют хоть какое-то отношение хоть к чему-то…
   Сейф открывается.
   Я с трудом сдерживаю торжествующий вопль. Самоконтроль у меня в последнее время ни к чёрту. Надо думать, сказывается усталость - будто в подтверждение этой мысли, в виски ввинчивается пульсирующая боль, а перед глазами плывёт белёсая муть, и мне приходится потратить какое-то время, чтобы её сморгнуть - что за?!.. Беглым взглядом окинув какие-то коробочки, заполняющие полочки сейфа, я в конце концов решаю, что сон мне сейчас нужен больше, чем все сокровища вселенной.
   Решившись, я таки вытаскиваю Риз из кресла, что-то успокаивающе говорю в ответ на её слабое сопротивление, и волоку лёгкое тело в койку. Надо бы, наверно, хотя бы ботинки снять, но… Я засыпаю раньше, чем голова касается подушки.

   Мой сон шаток, хрупок и тревожен. Он напоминает чёрное шерстяное одеяло, натянутое на мою голову, я задыхаюсь под весом собственных мыслей и образов произошедшего сегодня, сплетающихся в самые причудливые комбинации, выстраивающихся в картины, которые не виделись в зеленоватом тумане даже Босху, заставляющих меня судорожно пытаться ухватить соскальзывающими пальцами хотя бы какую-то частицу здравого смысла во всём этом безумии. Мой сон шаток, хрупок и тревожен. Я ненавижу такое тяжёлое забытьё: чем терпеть нечто подобное, лучше уж и вовсе не ложиться. Сквозь ткань комбеза, который я так и не удосужился снять, я чувствую прикосновения пальцев Риз, она касается меня так, словно я – самый обычный человек, заслуживающий каких-то проявлений чего-то, напоминающего заботу и романтический интерес. Но это не так.
   Разноцветные многоугольники плавно проворачиваются перед моими глазами, переплетаясь всеми цветами радуги, до невозможности яркими. Оранжевый. Сеть всемогущая, я ненавижу оранжевый цвет. В нем нет ни изящества, ни страсти, ни загадки. Он примитивнее воспитательницы в детском саду, с лицемерно растянутым на все лицо звериным оскалом рассказывающей новому поколению человечества, такому же тупому и бесполезному, как и старое, что надо обязательно кушать кашу, а то не вырастешь. Лживая тварь, ты прекрасно знаешь о том, что поедание или непоедание каши никак не влияет на рост, но тебе нужно отработать зарплату, тебе нужно сделать всё возможное для того, чтобы пищевые комбинаты, агропромышленные монополии, стальной рукой придерживающие твои волосы, пока ты выблёвываешь из себя всю эту псевдогуманистическую дрянь, заработали ещё немного денег, пичкая детей продуктами своего производства, которыми лично я бы постеснялся даже свиней кормить.
   Вы все пропитаны лицемерием.
   Хотя и не сказал бы, что мне не хочется никому верить. Вот, например, Риз. Она держится просто шикарно – для цивила, во всяком случае. Но могу ли я быть стопроцентно уверен в том, что мне не резанут скальпелем по горлу, стоит мне только его подставить? Да-да, паранойя, нужно верить окружающим и всё такое, но тем не менее – никто не может гарантировать мне того, что всё это не было запланировано с самого начала. Вся эта история со станцией и всё такое. Что, если правительство специально два года валандало меня на треклятом транспортнике, что, если Риз целенаправленно искала там именно меня, что, если это всё один большой эксперимент, призванный проверить, сможет ли декер справиться с машиной, наделённой подобием разума, не так, как "умный" танк, у которого едва хватает условных мозгов для того, чтобы не стрелять себе под гусеницы, а настоящим? Эта теория кажется мне всё более и более убедительной, как всегда и бывает, когда кошмар запутывает тебя в своих сетях – а потом я просыпаюсь, словно по щелчку пальцев.
   Машина, конечно же! Как часто случается, во сне обрывки цепочек ассоциаций и незамеченные факты смешались с цементом интуиции, вылепив ответ. Не из тех Линда, кто любит метафоры и иносказания, и если она пишет "не человек", она именно это и имеет в виду! И раз она не поняла этого сразу, речь не об инопланетном монстре или роботе. Андроид?
   По большому счёту, создать искусственную имитацию человеческого тела не такая уж и проблема с тех пор, как научились выращивать любые органы, начиная от простых, вроде кожи, и заканчивая глазными яблоками. Так что можно легко устроить себе лишнюю пару рук, например, или сисек, если вы с этим четвероруким - пара, хе-хе. Помнится мне, веке в двадцать втором даже была повальная мода на модификации, и каких только монстров не сотворила человеческая фантазия. И целая волна возмущения от церковников была, причём практически всех конфессий - а как же, замысел Творца, по образу и подобию, всё такое. Неудивительно, ведь такие же взрывы праведного негодования были и по поводу радио, и двигателей внутреннего сгорания, а потом, в эпоху первых космических полётов - и того хуже, очень, видимо, боялись, что ракеты пробьют небесную твердь и опалят крылья ангелам, хотя если чего и подгорело, то в основном полыхающие седалища фанатиков. Но мода есть мода, она ушла, как и пришла, и человечество в целом предпочло традиционно оставаться тем биологическим видом, который создала природа, с небольшими изменениями в случае необходимости, вроде усиленного скелета и мышечного каркаса у жителей планет с высокой гравитацией или толстой кожи у тех, чьи светила давали слишком много ультрафиолета. Правда, запрета на полное клонирование всё же добиться удалось, да и то после того, как убедились, что бессмертие путём перезаписи памяти и личности на  мозг носителя невозможно, даже в самом успешном случае на выходе получается клинический идиот, к тому же, даже учитывая тот факт, что с помощью стимуляторов роста клон достигал зрелости всего лет за пять, у него формировалось собственное сознание, и подобная перезапись пусть и со скрипом, но признана была убийством наравне с абортами на поздней стадии беременности. Выращивать же просто новых людей в пробирках очень уж дорого, куда проще и дешевле, пусть и дольше - по старинке, рожать.
   А вот с ИИ было посложнее. Вроде и самообучающиеся искусственные мозги создали, и запихнуть туда можно хоть всю мировую библиотеку за последние двадцать пять веков, а… Не то. Не запишешь на кристаллы и платы коллективное бессознательное, или способность к творчеству, или потребность любить. Даже если создать машину и не просто обучать, но воспитывать, как ребёнка, годами, получалось нечто вроде высокоинтеллектуального психопата. Почему? Если б удалось узнать ответ, все мозгоправы бы без работы остались. Может, и правда существует душа, и не так уж и не правы церковники?
    Однако, если это возможно, значит, кем-то где-то сделано, так уж устроен пытливый человеческий ум. Думаю, такие создания нашли бы применение. Например, в качестве идеальных сексуальных игрушек, хе-хе: а что, любой каприз выполнит, и голова не болит.
   А если серьёзно? Слепить такую куклу из плоти и крови, сунуть в башку процессор, записать необходимую информацию, да и посадить подменыша в правительство - не обязательно ведь для этого его полностью очеловечивать, достаточно, чтобы такое создание правильно отвечало на вопросы и слушалось хозяина. Где, кстати, гарантия, что уже так не сделали? О, а вот я и до теории заговора докатился. Марионетки, которыми управляет некий тайный орден, ага. Как в кино. О суперсолдатах речь не идёт, расходный материал опять же проще и дешевле рожать, по желанию, приправив толикой евгеники и фунтом-другим имплантов. Интересно, а в Риз ничего такого не вмонтировано, м-м?
   Но в целом - вполне может существовать такой проект, более чем. Вопрос в другом… Что такому чуду делать на древнем, как грех, транспортнике?
   И за что, чёрт возьми, ему ненавидеть меня?!
   Ничего не понимаю. Ни-че-го. Всё это слишком похоже на чушь, показавшуюся логичной спросонья, но по здравому размышлению - очень уж странно выглядит такая теория. В конце концов, Линда действительно могла спятить и написать тот последний абзац в бреду. Повернувшись на бок, я утыкаюсь носом в макушку Риз. Кажется, мне снилась какая-та дрянь про неё. Не важно, всего лишь сон. Её мерное дыхание успокаивает, боль, поселившаяся в моей голове и проснувшаяся вместе со мной, поворочавшись и поколов мой череп иглами изнутри, опять сворачивается в слегка пульсирующий клубок, и я даже не замечаю, как снова падаю в тёплую, тёмную бездну.

   И просыпаюсь от звука размеренных глухих ударов металлом по металлу – или, во всяком случае, чем-то тяжелым по металлу. Словно какой-то гигант раз за разом ударяет кулаком о стену корабля, пытаясь пробить её навылет и прикончить нас всех к чертовой матери. Несколько секунд я лежу, навострив уши и пытаясь понять, не сон ли это, вызванный головной болью. А потом я понимаю, откуда доносится звук, и это заставляет меня потрясти Риз за плечо, даже как-то особенно не обратив внимания на то, что она откровенно прижималась ко мне во сне.
   Звук доносится со стороны криокамеры.

Тай Риз.

    Кажется, я вырубилась прямо в кресле? Просыпаюсь от того, что меня поднимают на руки - ах, не трогайте! Но потом я узнаю знакомый запах. Эрик. Где-то внутри, видимо, всё-таки в сердце, как бы ни убеждали меня, что это лишь кусок мышечной ткани, рождается тёплая, щемящая волна, ощущение, для меня абсолютно новое. Вот она какая - нежность… Напоминает то, что было после глотка виски, только щекотно. Я делаю несколько глубоких вдохов, восстанавливая внутреннее равновесие, к сильным эмоциям, пусть и положительным, я не очень-то привыкла, понятия не имею, что с ними делать, но сейчас это явно не ко времени. Не забивать голову, просто отвлечься от всего, дать себе отдых - и тогда ответы и решения придут сами. Я знаю, всегда так делала и всегда помогало.
   Я устраиваюсь на правом боку, оберегая больной левый, лицом к Эрику, но не вплотную - так, что нас разделяет пара дюймов. Всё так странно… Вот так просто лежать рядом, спать - это ведь куда более интимно, чем секс. Какой-то другой уровень доверия. Как с кошками, да: она может позволить себя погладить, но, если уснула на руках, считай, вы друг друга приручили окончательно. А мы - приручили? Мы вроде бы и рядом, но полностью одеты, оставив комбинезоны в качестве материальной границы своей зоны комфорта. Вроде и чушь, но... Самое странное, что, если бы я сейчас захотела его трахнуть, запросто бы содрала с него эту чёртову пластиковую обёртку. Но никак не могу набраться решимости, чтобы просто немного расстегнуть замок на груди и сунуть туда руку - в тепло, к коже. К сердцу. Потому что если он отстранит мою руку - это будет совсем не то, что тогда, в челноке. Это будет больно.
   Иногда я полностью уверена, что чувствую его, понимаю не хуже, чем саму себя. Но что, если это просто мой бред? Если я сама придумала эту близость, вкладывая в его голову свои мысли, а в его сердце - свои эмоции, а на самом деле ничего этого нет? Я ведь влюбилась в него, сейчас я понимаю это ясно и чётко. И это непрошенное, ненужное чувство делает меня слабой. Любовь окрыляет? Чёрта с два, она вышибает почву из-под ног и обрезает страховочный тросс, так что да, ты летишь, но вот куда? Зависит от того, протянут ли тебе руку, чтобы поймать, или подтолкнут…
   Я прислушиваюсь к дыханию Эрика. И когда оно становится ровным и мне кажется, что он уснул достаточно глубоко, я подвигаюсь ближе, утыкаюсь лицом в плечо и пристраиваю ладонь у него на груди. Напротив сердца.

   Мне редко снятся сны - а лучше б вообще никогда. Насколько мне известно, сон - отражение работы мозга над поступившей в него за день информацией, а то, что искажает он её до неузнаваемости, так это из-за принципов этого самого мозга работы: нейронные связи переплетаются так причудливо, чтобы, к примеру, запах лаванды вытаскивал из памяти лицо бабушки, ящик с постельным бельём и старую одноглазую куклу.
   Мои сны редко бывают интересными, потому что не так и много в моей жизни ярких впечатлений, а те, что, по мнению подсознания, достойны внимания, как правило, достаточно мрачны: кому хочется ещё и во сне пилотировать горящий истребитель или стоять на построении и получать выволочку от начальства, причём почему-то голой? Вот разве что море… Но вижу я его во сне не намного чаще, чем в реальности. Так что, к моему счастью, сейчас мне не снится мне практически ничего, кроме смутного, полубредового образа какой-то небольшой неприятной твари, пристроившейся у меня на боку в попытке то ли надгрызть, то ли пустить в меня корни, но делает она это достаточно ненавязчиво, так что я смиряюсь с её присутствием, как человек, больной раком, смиряется с неоперабельной опухолью. Я слишком устала, чтобы пытаться эту гадость прогнать. А она тем временем, пользуясь моментом, растёт, где-то добывает гаечный ключ, и начинает стучать меня им по голове, видимо, пытаясь добить, но выходит у неё плохо, даже не больно, просто раздражает: бум, бум, бум… Видимо, поняв, что делает что-то не так, тварь ворочается на моём плече, впиваясь когтями поглубже, на этот раз куда больнее - и я просыпаюсь, как всегда, мгновенно приходя в себя, и сразу вспоминая, где я: "нарвал", капитанская каюта, капитанская койка. А на плече не когтистый кошмар, а рука Эрика.
   А вот стук никуда не девается.
   - Твою ж мать, - это всё, что я могу сказать по этому поводу. Издавать звуки на корабле, кроме нас двоих, может только одно существо. Это ж чем он там долбит? Рывком выбираюсь из постели, рычу сквозь зубы - больно, и только потом задаю себе вопрос: а куда я, собственно, разогналась?
   Судя по тому, что удары доносятся со стороны криокамеры, наш Невидимка пытается добраться до Мэйли. Добить или вытащить из камеры и уволочь в гнездо, чтобы… ну, не важно, эффект выйдет тот же, покинуть капсулу для Мэйли равнозначно приговору. И что собираюсь делать я? Встать грудью на её защиту, чтобы мне эту грудь наконец-то окончательно проломили?
   Вопрос - зачем? Ради того, чтобы спасти Немо-Линду-Мэйли? Пожалуй, директива "защищать гражданских ценой собственной жизни" на бывших возлюбленных моего парня не распространяется. С другой стороны, с психом всё равно надо что-то делать, а сейчас я хотя бы знаю, где именно он находится, так что он не свалится мне на голову в самый неподходящий момент. К тому же… Я, конечно, могу ошибаться, но подобный грохот молотком или даже кувалдой не устроишь. Взломать криоотсек можно, к примеру, плазменным резаком, демонтировав его с ремонтного шаттла. Или с помощью самого шаттла… И сдаётся мне, что Невидимка как раз этим и занимается. Если это так, то он запросто может разворотить корабль. И в этом случае нам нужно что-то решать, и поскорее.
  Оружия у меня нет, лазерный скальпель не намного эффективнее обычного, по сути - это нож с коротеньким лезвием, который даже кость режет с трудом. Боец я и в нормальном состоянии на троечку, а сейчас и подавно. Тактик, кстати, тоже хреновый, что стоило хотя бы тот же инъектор прихватить с собой - можно было бы вкатить психу слоновью дозу снотворного… Собственно, почему нет? К тому же, пока я спала, обезболивающее порядком ослабило эффект, и больные рёбра опять дают о себе знать при каждом движении.
   Ключ от медотсека лежит на столике вместе с остальными, я протягиваю за ним руку, и тут замечаю открытую дверцу сейфа.
   Самое забавное, что я не особо и удивлена. Просто потому, что после всех происшествий последних суток моя способность удивляться сильно притупилась. И ещё потому, что… Ну, не знаю, как правильно сказать. Видимо, я постоянно жду от Эрика чего-то этакого, для меня он, как, скорее всего, и я для него - такой себе ящичек Пандоры, в котором может скрываться всё, что угодно, говоря аллегориями - от леденцов до нейтронной бомбы.
   - А я почему-то и не сомневалась, что у тебя получится, - честно говорю я. Может, он ожидал восторга и восхищения, но актриса из меня плохая, так что он видит лишь то, что есть - я верю в него, верю в его силы, для меня он давно уже не просто гражданское лицо, нуждающееся в защите, и даже не нечто вроде подчинённого, но полноценный напарник, и если я по привычке и продолжаю принимать решения и распоряжаться, то именно что по привычке.
   Я бросаю любопытный взгляд в сейф. Какие-то коробочки, кредитки, ещё пара бутылок алкоголя с незнакомыми мне этикетками - и шокер, военная модель, мощная штуковина. Я знаю, как они работают, обращению с основными видами серийного вооружения в академии учат всех, от пилотов до штурманов. Снимаешь с предохранителя, жмёшь спуск - и шокер стреляет парой игольчатых контактов, радиус действия ярдов десять, мощность переключается регулятором, а остальное решает лишь время воздействия - чем дольше держишь палец на спуске, тем глубже прожарка. Так что, если наш Невидимка не бронированный, ему порядочно достанется.
   - Смотри, - беру в руки шокер. Разумеется, я собираюсь оставить оружие себе, но как знать, чем дело обернётся, Эрик должен быть в курсе, на случай… На всякий случай. - Вот этот рычажок под большим пальцем, влево - предохранитель, по центру средняя мощность, вправо максимальная. Человеку достаточно трёх секунд на максимуме, чтоб вырубиться. Жмёшь на спуск - вылетят иглы с проводами, пока держишь, жаришь, отпустишь - реверс. Это если на расстоянии. А если вплотную, просто снимаешь с предохранителя и к коже, нажимать ничего не надо. Тебе приходилось стрелять в людей?
   Очень плавный переход, да. Но я должна знать.

Эрик Ланге.

   Вопрос Риз застаёт меня врасплох, и несколько секунд я молчу, судорожно пытаясь вспомнить. В тот вечер, когда меня арестовывали, в меня стреляли, я помню фонтанчики кирпичной крошки опасно близко от моей головы – но стрелял ли я в ответ? Нет, кажется, нет. Мне даже не из чего было. Значит, ответ отрицательный. Но на всякий случай я все же решаю уточнить:
   - Стрелять – нет. Убивать – да.
   На самом деле, я даже не воспринимаю тех правительственных агентов и хакеров из враждебных мне группировок, как людей. Они были скорее чем-то вроде… надоедливых вирусов. Потоком информации, мешавшим мне получить то, что я заслуживал – заслуживал своим интеллектом, своим талантом, своими способностями, то, что было у меня отобрано всеми этими транснациональными корпорациями, лживым правительством, манекенами в идеально отглаженных костюмах. Они были помехой – и поэтому даже сейчас, когда я пытаюсь убедить себя в том, что за каждым ударом по тродам следовала агония живого человеческого тела, расплавленный мозг которого медленно вытекал через глаза, уши, нос – я не могу этого сделать.
   - Но, думаю, у меня получится.
   И я пытаюсь улыбнуться так дружелюбно, как могу. А в итоге, кажется, опять получается та самая улыбка, из-за которой от меня шарахались даже якудза. По-моему, лейтенант-коммандер снова собирается воевать. Ладно, это тот сектор реальности, где решения принимает она, и если Риз считает, что это нам нужно - это нам действительно нужно. А мне нужно пару минут - ополоснуть лицо и дать выход выпитому вчера виски.

   Когда я возвращаюсь в комнату, Риз нет. Стоя столбом в дверях ванной, я моргаю глазами, искренне рассчитывая, что сейчас морок рассеется и лейтенант-коммандер материализуется откуда-нибудь из слепого сектора моего в последнее время несколько нестабильного зрения. И она действительно возникает - входит в каюту из ведущего в коридор люка, сжимая в руке инъектор.
   С моих плеч падает, судя по ощущениям, целый горный хребет. Не знаю, я стараюсь подавлять в себе эту патологическую боязнь отпускать от себя близких людей хоть куда-то, но всё же. Я пытаюсь вспомнить, откуда взялся этот иррациональный страх, и воспоминания начинают приходить одно за другим, словно пластинки со слайдами, не помню, как называются, которые вставляют в проектор древнее динозавров. Вот я – мне четыре года, плюс-минус пара месяцев – тот самый возраст, когда ты уже осознаёшь окружающую действительность и твой мозг способен намертво запечатывать в себе наиболее впечатлившие картины, будь то поразительно зеленая трава на заднем дворе или первое в жизни ощущение собачьего языка, мокрого, тёплого и удивительно огромного на твоей коже.
   Мне четыре года, плюс-минус пара месяцев, я смотрю разные забавные анимации на домашнем терминале – штука поразительно малофункциональная по сравнению с нынешними, но тогда она мне нравилась. Честно говоря, когда, уже значительно позже, я читал в книгах о том, как дети проводили время в глубокой древности, примитивность их занятий поражала меня до глубины души. Они бесцельно шатались по улицам своих городов, имитировали поведение книжных персонажей – или, если не проявляли интереса к литературе, пытались подражать собственным родителям. Они рождались животными, животными же взрослели, жили и умирали. Это вызывало у меня определенный брезгливый интерес - сродни тому, с которым ты, придерживая двумя пальцами, поднимаешь на уровень своих глаз какого-нибудь инопланетного паразита, совершенно безопасного для тебя, но чудовищно опасного для местных видов. Видел таких однажды, когда ходил в музей Космоса в Чиба-сити.
   Дверь звучно хлопает, и я остаюсь один. Мать ушла в магазин: я уже достаточно повзрослел для того, чтобы в общих чертах понимать концепцию товарно-денежных отношений и недостаточно голоден для того, чтобы ожидать её возвращения с большим нетерпением, и потому я просто продолжаю заниматься своими делами. Время в детстве течёт совершенно особенным потоком, так что я упускаю тот момент, когда за окном начинают сгущаться сумерки. Проходит еще несколько часов, и домой возвращается отец, мелкий банковский служащий. Хе, вот так ирония, кстати сказать – служащий этой омерзительного финансового осьминогоподобного божества породил цербера, посвятившего всю свою жизнь отгрызанию у этого божества лишних щупалец. Отец спрашивает у меня, где мать, и я отвечаю, что она ушла в магазин. Мой ответ удовлетворяет его, и он опускается на диван клювастой птицей с нежно-голубой рубашечной грудью, шелестя газетой. Мы проводим в молчании ещё какое-то время – а потом он спрашивает, когда она ушла.
Я никогда не забуду его глаз, когда выяснилось, что прошло уже без малого семь часов.
   Я так и не узнал, что случилось с моей матерью. Возможно, она ушла из семьи, сбежала с любовником куда-нибудь на Ямайку и сейчас сидит себе где-нибудь на своей гасиенде и покуривает сигару, глядя на море. Возможно, её ограбили и убили. Возможно, её загрызли бродячие собаки. Я знаю, я говорю об этом со странным спокойствием, но я, по-большому счету, так и не успел особенно хорошо ее узнать. Детская любовь во многом похожа на детскую ненависть: горит ярко, но быстро гаснет без дров. Так или иначе – копы не нашли тела, отец начал пить горькую, словом, обычная история. Наверное, именно тогда во мне и поселилась стойкая уверенность в том, что каждая женщина, появляющаяся в моей жизни, рано или поздно просто пропадёт без всяких объяснений. Так было с Линдой – и мне было бы значительно проще считать её мертвой, чем узнавать о всей тяжести ситуации… вот так. Собственно, та Линда, которую я знал, для меня и умерла, в своей деке я прочел изложенное сухим медицинским языком свидетельство о её смерти. А Мэйли, Мэйли Ду – человек мне совершенно неизвестный, и далеко не факт, что я палец о палец ударю для того, чтобы спасти её никчемную правительственную шкуру. Пусть ей помогает тот, кто платит ей её тридцать сребреников, хе.
   Мне очень хочется подойти к Риз и обнять её так крепко, как только смогу, чтобы убедиться в её реальности - в очередной раз. Но где-то в глубине души таится что-то, удерживающее меня, червячок, проклюнувшийся, кажется, во время сна, и сейчас, из-за внезапного исчезновения Риз, ставший больше и сильнее. Она тоже женщина.
   Ты тоже бросишь меня, лейтенант-коммандер?