Не всякий сброд нация

С незапамятных времен иностранные путешественники замечали некую странность, творящуюся с русским народом. Вроде-как такой же народ, как и другие, но... не такой! Как все равно загриммированный под тигра таракан: и усами шевелит угрожающе, а повадки все равно тараканьи.

Вот самое знаменитое и откровенное, - и, тем не менее, до сих пор самое неизученное, что оставила нам история. Кюстин Астольф – «Россия в 1839 году». (Париж, 1843).

«Если сегодня Россия -- одно из любопытнейших государств в мире, то причина тому в соединении крайнего варварства, усугубляемого порабощенным состоянием Церкви, и утонченной цивилизованности, заимствованной эклектическим правительством у чужеземных держав.

Чтобы узнать, каким образом из столкновения столь разных стихий может родиться покой или неподвижность, надобно последовать за путешественником в самое сердце этой диковинной страны...

Я ехал в Россию, дабы отыскать там доводы против представительного правления, - я возвращаюсь сторонником конституций.

Чем ближе узнавал я страшное и удивительное государство, узаконенное, чтобы не сказать: основанное, Петром I, тем яснее понимал миссию, возложенную на меня случаем.

Русские останутся мною недовольны -- но кому под силу удовлетворить запросы честолюбия? Эти жители Востока настолько привыкли курить и вдыхать фимиам, настолько привыкли верить льстивым речам, какими они тешат друг друга, что обратят внимание лишь на хулу. Всякое неодобрение кажется им предательством; всякую жестокую истину они именуют ложью; они не разглядят в моих —по видимости критических-- наблюдениях робкое восхищение, в моих строгих замечаниях -- жалость и даже симпатию.

Русские не обратили меня в свои веры (а вер этих у них несколько, и политическая -- не самая нетерпимая из всех); напротив, они заставили меня по-новому взглянуть на монархическую идею и предпочесть деспотизму представительное правление; уже один этот выбор оскорбит их.

Увидев русских царедворцев при исполнении обязанностей, я тотчас поразился необычайной покорности, с какой они исполняют свою роль; они -- своего рода сановные рабы. Одним словом, в поведении всей свиты цесаревича, как господ, так и слуг, видны привычки челяди. Здесь властвует бескорыстное и безотчетное раболепство, не исключающее гордыни; мне казалось, что я слышу, как, бунтуя в душе против своего положения, эти русские придворные говорят себе: «За неимением лучшего возьмем, что дают». Эта смесь надменности с низостью не понравилась мне, и не внушила особенного расположения к стране, которую я собрался посетить.

Соседние державы посылают в Россию лишь тех людей, которых не хотят оставлять у себя.

Абсолютный деспотизм установился в России в ту самую пору, когда во всей Европе рабство было уничтожено. После нашествия монголов славяне, до того один из свободнейших народов мира, попали в рабство сначала к завоевателям, а затем к своим собственным князьям. Тогда рабство сделалось не только реальностью, но и основополагающим законом общества. Оно извратило человеческое слово до такой степени, что русские стали видеть в нем всего лишь уловку; правительство живет обманом, ибо правда страшит тирана не меньше, чем раба.

В России всякая речь есть выражение религиозного или политического лицемерия.

Они мнят, что их сила -- в чужих мучениях.

Беспробудная дрема славян-- следствие этого многовекового рабства, своеобразной политической пытки, заставляющей народы и царей растлевать друг друга.

Россия подобна могучему человеку, которому нечем дышать... Для русских слова важнее реальности.

В Англии я боялся машин, в России жалею людей. Там творениям человека недоставало лишь дара речи, здесь дар речи оказывается совершенно излишним для творений государства.

Впрочем, эти машины, обремененные душой, чудовищно вежливы; видно, что их с пеленок приучали к соблюдению приличий, как приучают других к владению оружием, но кому нужна обходительность по приказу? Сколько бы ни старались деспоты, всякий поступок человека осмыслен, только если освящен его свободной волей; верность хозяину чего-нибудь стоит, лишь если слуга выбрал его по своей охоте; а поскольку в России низшие чины не вправе выбирать что бы то ни было, все, что они делают и говорят, ничего не значит и ничего не стоит.

Для русских любовь к родине -- не более чем средство польстить их государю; стоит им убедиться, что государь их не слышит, и они принимаются обсуждать все кругом с откровенностью тем более опасной, что ответственность за нее они разделяют со своими слушателями.

В России монарх может быть любим народом, даже если он недорого ценит человеческую жизнь. Древние люди поклонялись солнцу; русские поклоняются солнечному затмению: разве могли они научиться смотреть на мир открытыми глазами?

Русские льстят далеким предкам царствующих императоров и клевещут на их непосредственных предшественников.
 
Русские почитают верховную власть как религию, авторитет которой не зависит от личных достоинств того или иного священника; российский император добродетелен не по обязанности.

Что такое эта мысль о завоеваниях, составляющая тайную жизнь России, -- приманка ли, способная более или менее долго соблазнять грубый народ, или же в один прекрасный день ей суждено воплотиться в действительность?  Люди говорят, что я преувеличиваю могущество России, что каждому обществу предначертана своя судьба, что удел общества русского-- распространить свои завоевания на Восток, а затем распасться самому». http://www.lib.ru/HISTORY/KUSTIN/rossia1839.txt

Это огромная книга, из которой я не привел и сотой, да что там сотой. - ДАЖЕ И ТЫСЯЧНОЙ части, очень советую прочесть, чтобы понять, почему мы такие, почему у нас рабство и самодержавие, и почему нам из этого не вылезти, почему мы не такие как все народы. «Они мнят, что их сила -- в чужих мучениях» - это и про «крымнаш», и про «новороссию», и про прочее паскудство, творимое с нашего бурного одобрения.

Сейчас, когда так обострилась борьба за место под солнцем, когда неприлично отставшим, но неимоверно многочисленным народам становится  всё труднее притворяться «окруженными со всех сторон врагами», втайне мечтая о «завоеваниях, составляющих тайную жизнь», сейчас мысли самого великого для нас, русских, француза как никогда обретают ценность!

Маркиз де Кюстин сделал для России много больше, чем не только все остальные его соплеменники, но даже больше, чем сделали для нее все остальные люди, включая и нас самих. Он поставил перед нами огромное и чистое зеркало, смотрясь в которое, мы можем видеть через прощлое свое будущее.

А теперь сравните, это уже не из тьмы веков, это написал наш современник, и собрат по Отечеству:

«Заметьте, что в России после каждого сильного князя-царя-вождя начиналась длительная кровавая смута. После Олега-Владимира Мономаха...Ивана Великого-Ивана Грозного – пока не приняли окончательно абсолютизм-самодержавие...».

Ничего не меняется, наша пережившая свое время страна-анахронизм и сейчас полна злобы, черной зависти и имперско-рабского восторга, и не менее опасна для других народов, чем во времена «сильных царей-вождей». «Удел общества русского-- распространить свои завоевания на Восток (Север-Юг-Запад -ВС), а затем распасться самому». Не всякий сброд – нация. Мы нет.

Валентин Спицин.