Иван Васильевич Иванов

   Иван Васильевич не меняет профессию.
   (глава из повести "Цена Праведного Слова",
    http://proza.ru/2014/12/08/1224)
               


                Мастера и Ивана …
                свела сама судьба…
                М. Булгаков, «Мастер и Маргарита»


   Мартовская «Лира» в библиотеке на Конной. Настроение упадочное. Идти не хочется. Но сегодня «Лира» представляет «молодого» поэта Ивана Иванова. В последний момент собрался. Чуть-чуть припоздал, это и к лучшему. Присел в уголке. Как раз заканчивается вступление-представление. Поднимается автор, оглядывая зал, кивает мне, и я понимаю, что не идти было нельзя.

   Иван не оратор, но когда он начинает читать свои стихи, всё в нём как-то меняется. Пропадает некоторая, часто свойственная большим людям неуклюжесть, стеснительность. Перед нами человек, который говорит, о том, что волнует, и не только его. Он интересен умеющим слушать и думать.  Есть поэты как бы от формы, от рассудка. К таким легко и рано приходит правильность, академичность. Они хорошо и быстро усваивают, как сказать, чтобы было «красиво». Есть поэты другого склада, чувственного, от жизни, биографии, от содержания. Сначала впитывают впечатления, появляется стремление высказаться, остановить мгновение, выразить чувства, для начала хотя бы для себя, потом поделиться наболевшим. Есть, «что сказать». Форма, умение «как сказать», приходит к ним, позднее, но простота и искренность, которых часто изначально нет у первых, у вторых остаётся.

     Я  познакомился с Ваней в конце шестидесятых. Вечерний политех. Что такое студент заочник? А если ещё и спортсмен, считай профессионал? Вечно бегом. В шесть утра подъем и зарядка - маленькая тренировка на стадионе, к восьми на работу. Вечером кросс, штанга, и, в институт. На третий этаж после нагрузки поднимаешься с трудом. Две пары лекций.  Борьба за знания, часто и борьба со сном. В выходные «длинные» тренировки и читальный зал, курсовые, контрольные, подтянуть, что не успел за неделю. Но молодость интересна избытком сил и оптимизма.   
 
      Ванечка появился в группе курсе на втором. Вид сугубо деревенский. Большой, но как бы стесняющийся своего роста, скромный, тихий, деликатный. Такое чувство, что ещё не освоился до конца, присматривается. Встретил его и на заводе. Иду по пролёту цеха, навстречу мужик в спецовке. Пошатывается, закопченный, глаза слезятся, но, кажется, смотрят, обошлось... Только что «схватил зайца». Оказывается, Иван электриком в сборочном цехе.  Я сразу после школы сел за конструкторский стол. Вроде бы карьерно, но рабочей закалки не прошел, и некоторая зависть, как говорят, в хорошем,  белом смысле, скорее от  уважения, к человеку конкретного труда, осталась.

     В институте мне часто приходилось пропускать занятия: командировки, сборы, соревнования. Приезжал - надо догонять, форсировать.  Трудновато было бы без поддержки товарищей. Но на выезде, в Ленинграде, на лабораторных, семинарах, при подготовке курсовиков и контрольных и я был полезен. Соображал быстро и неплохо, несмотря на отлучки, входил в команду лидеров, молодых, необременённых семьей, тех, кто начал учебу сразу после школы. Старики, те, кто постарше, большинство уже семейные, при должностях  тоже поспевали, идя вслед за первыми. Так и учились, помогая друг другу. Иван занял место где-то в серединке группы. Учеба давалась ему не очень легко, но трудолюбия и добросовестности не занимать. Был в группе ещё чем-то похожий на Ивана мечтатель, Гена, он даже работал в кукольном театре, совсем  «не от мира сего». Добил институт, защитился, в конце концов, но инженером так и не стал.
    У Ивана, наоборот, чувствовалось в характере, что-то основательное, как бы от земли. Но часто поражала в нём какая-то простота (которая, как говорится, хуже воровства). Идём как-то в Питере из института домой, через площадь. Ванечка метров на пятьдесят впереди, один. Подваливают к нему двое. Ускоряюсь. Не успел, уже отошли. - В чём дело? - Да вот, пятьдесят копеек попросили. - Дал? - Дал. - Зачем? - Но ведь им надо… - Иван, это они у тебя, такого большого попросили, с мелкого они просто вытрясут. - Об этом я не подумал…-  И, правда, в чем в чем, а вот в трусости Ивана не упрекнёшь. Просто, Крестьянин, Христианин… Душа такая. Редкая ныне.

      В семьдесят втором, по осени, уже на шестом курсе Ваня удивил, пригласив меня на свою свадьбу. Неожиданно. Я тогда ещё совсем зелёный был. Девчонки, конечно, внимание обращали. И я на них посматривал. Но на что-то серьёзное просто сил души уже не оставалось. Спорт, учеба, работа… Невеста Ивана, Татьяна, статная, красивая по-русски. «Славянка». В такую грех не влюбиться. Ай да Ванечка, как же он успел.

      Восьмидесятые. Перестройка. Многих увлек свежий ветер. Перемены были нужны. В заводской малотиражке «Энергия» появилась статья Ивана. За демократию. Наивно, но искренне. Я к демократии относился более сдержанно. После службы на флоте, когда работал в военной приемке, я начал понимать, что наши проблемы обусловлены не только и не столько техническими и политическими причинами, но более - нравственными. Слишком мы привыкли ко лжи. Многое в понимании дал мне  вечерний университет Марксизма - Ленинизма. Название громкое, но преподавали там люди не худшие, не бессовестные. Сначала, чтобы уклониться от преподавания в системе комсомольской учебы, я подковался по международным отношениям, потом, уже за компанию с женой, её тоже послали учиться, чтобы не ждать и  не встречать по вечерам, отходил  и на философский факультет. Два диплома с отличием и сейчас лежат в ящике с ненужными документами. Не скажу, что зря потерял время. В политехе эти предметы казались если не скучными, то какими-то второстепенными. А зря…

     После ВУМЛ я собрался подавать документы в заочную ВПШ, но состоялся интересный и откровенный разговор с бывшим в то время директором университета Адамом Николаевичем Еремичем. - Зачем Вам это надо? - Такой вопрос почему то стали довольно часто задавать мне позднее по жизни. - У меня концы с концами в теории не сходятся… - А у кого из думающих людей они сходятся? После ВПШ они у вас ещё больше разойдутся. - ?? - Есть специальные рекомендации ЦК, кого брать, кого не брать в ВПШ. Таких, как вы - не брать. - ??? -  Кто выйдет из ВПШ? Очередной диссидент, и что совсем не годится - с русской фамилией. Зачем? Работайте, читайте лекции, учите людей. Вас слушают, уважают. Вы уже достаточно подготовлены, чтобы дальше во всём разбираться самому.

       Сахаров, Солженицын, Николай Амосов, Дмитрий Лихачев, Лев Гумилёв, самый сильный человек планеты и талантливый писатель Юрий Власов, рано ушедший Иван Ефремов - у нас не было недостатка в совестливых пророках. Заботил общий ход развития, какое-то скольжение в сторону безнравственности. Мы продолжали лгать, лгать, прежде всего, самим себе, когда, казалось бы, лгать ну никак уже было нельзя. «Лев точит когти», «Лев готовится к прыжку», «Лев прыгнул» - статьи - предупреждения Александра Гурова о наступлении организованной преступности в «Литературной газете» уже ничего не могли изменить.  Система разлагалась.  Предложенная в качестве политической панацеи демократия - это только лозунг. Неотвратимо надвигалась революция лавочников и уголовников. Я твердо усвоил постулат о власти от апостола Павла: «Всякая власть - от Бога есть». Каждый народ, в конечном счете, достоин тех правителей, которых имеет. Каждый правитель, в силу слабостей человеческих своих, прежде чем согрешить над народом своим, задает себе два вопроса: поймут ли? Ежели не поймут, то второй вопрос (Простят ли?) обычно и не задается.  Но веру, если уж не в народный ум, то в какой-то охранительный групповой инстинкт, я в себе сохранял, верил в необходимость и, самое главное, возможность  служения народу, честного, бескорыстного. На то мы и служащие. Об этом  и написал тогда свой очерк. Ошибались мы оба, и я и Ваня.

      В восьмидесятых, когда вместе работали в СПКТБ, уже после первой публикации в сборнике «Звенья», на которую Иван решился, считай, под сорок лет, он познакомил и меня со своими стихами. Толстая рукописная тетрадь. Не всё, точнее мало что запомнилось. Я к поэзии отношусь очень жёстко. Стихов посредственных не должно писаться. Не стоит засорять мир языка. Но несколько стихотворений Ивана в душу запали.
      Игорь Григорьев относился к Ивану по-другому. Меня ещё тогда поразила и удивила готовность и редкое желание старого поэта работать с каждым начинающим, в котором он видел «Божью искру таланта», обсуждать и править без конца, нянчиться и восхищаться каждой удачной строчкой.
 - Пиши. Работай. Есть дар. Будешь работать - будут стихи стоящие. - Помню, сидим как-то.  Игорь Николаевич говорит: - Ребята! Не понимаю я вас. Можете писать, и хорошо писать. Люди часто и без  таланта одними локтями себе дорогу пробивают, а вы как пыльным мешком стебонутые, всё сомневаетесь. Злее надо быть. И не ради себя, ради справедливости. - Поэт искренне считал, что мастер слова - самая важная специальность. - Игорь Николаевич, а вы? - Учить, признаться, легко. У меня и самого-то печататься не очень хорошо получается…

      Май девяносто первого. Накануне отъезда в Крым. Казалось, насовсем. Сдал дела на заводе. На прощанье, в дорогу Иван надписал мне одно из запомнившихся стихотворений, «Совет»:
                Говорил мне седой старик
                (Мы грузили навоз на морозе):
                -Лучше в школе учись-ка, мужик.
                А то будешь всю жизнь в навозе.
Я исполнил совет старика.
Я учился, учился, учился,
Я учился до тех пор, пока
На заводе не очутился.
И теперь, средь станков и машин
Жизнь моя, и на полном серьёзе
Говорю, что дошёл до вершин…
А вот думы мои о колхозе.
 И во мне зарождается крик,
 И дрожат словно в страхе колени.
 Тыщу раз прав был добрый старик.
 Но душа - ведь её не отменишь.

    Свои, местные поэты, если даже не классически академичны, выигрывают и современностью и узнаваемостью. О чем бы человек ни говорил, в конечном счете, он говорит о себе, о волнующем, о наболевшем. Проблемы и боль у нас общие. Земляков, местных, своих легче понять и принять, ради узнаваемого, не замечать чисто литературных огрехов.


   Январь девяносто седьмого. Снова в Пскове. Пока безработный. В киоске книжечка стихов «Славянка». Автор Иван Иванов. Купил, прочитал. Через пару месяцев встретил в автобусе Ваню. Он куда-то очень спешил. Но, поговорили. Работает в издательстве, мастером-наладчиком. Казалось тогда, это престижно и основательно. Никак не думал, что ровно через год, я приду в «Курсив» на место Ивана Васильевича.

   «Иван Васильевич не меняет профессию» -  Очерк под таким названием я написал и хотел опубликовать на пятидесятилетие Ивана. Но, не получилось. Газета «Вечерний Псков» после августовского дефолта девяносто восьмого года доживала последние месяцы. Обстановка, как всегда в таких случаях, нервозная. Разбирая завалы в подвале издательства, обнаружил заброшенный пакет с книжками. «Люблю, люблю». Книжка издана в девяносто пятом. Первая книга Ивана? Не удержался, пару штук прихватил. Читаю. Редактор Виктор Васильев. Почему не Игорь Григорьев? Редактора в книге не чувствуется, сыро. Фамилия Виктора заняла место в книжке  скорее по должности, как главного редактора издательства. Он сам мне потом говорил, что книжка вышла слабоватой. Компромисс…  Но, иначе первой книги Ивану ещё долго было бы не увидать. В две тысячи втором, когда Виктора Васильева уже не было в живых, другой Виктор Васильев - Торопчанин передал Ивану через меня экземпляр первой книжки его стихов с собственноручной правкой Игоря Григорьева.  Это была ревнивая, но основательная работа настоящего поэта, учителя и редактора. Игорь Николаевич, отредактировав экземпляр уже изданной книги, ждал Ваню, ждал до последнего дня. Но не дождался…

      В «Курсиве» в старой подшивке «Вечернего Пскова» я нашел и газету с поэмой Ивана на столетие «Электромаша» «Мой ПЭМЗ». «Боль человека…  Не та боль, которую испытывает человек на больничной койке. Это привходящее, независимое от него. Здесь есть панацея - врач. А если человек испытывает боль от одного своего взгляда на окружающий мир  - какой врач поможет?…» - маленькое предисловие главного редактора «Курсива» Виктора Васильева говорит и объясняет многое. Поэма слегка помпезна. По форме - ода. Кончается надеждой на скорое возрождение:          
                Мой ПЭМЗ….
                Он возродится
                И будет жить из века в век
                Родной завод. И устремится
                К нему рабочий человек.

      В жизни всё сложнее. Наш завод, в который верил Иван,  продолжает влачить жалкое существование, да и «своим» мы его называем скорее  только по доброй старой памяти.  Контрольным пакетом акций владеет гражданин из Штатов господин Мозер. Ни Ваня, ни я на заводе не работаем, семьи надо кормить. Но поэт - не всегда аналитик, пишет, как чувствует, живёт, пока верит. Надежда. Она остается…

      Ивана Васильевича, моего предшественника, помнили и любили в «Курсиве». Но тогда, с пятидесятилетием, поздравили стандартно, объявлением в «Вечернем Пскове», без очерка.  Виктор болел. Без «хозяина» очерк не прошёл.  Прихватив десяток газет с объявлением - поздравлением и неопубликованную рукопись, после работы я забежал к Ванечке. Даже в день рождения он ухитрился задержаться на работе. Главный энергетик завода, тогда на ЖБИ, где он работал, более-менее платили зарплату, - должность хлопотная. Заново познакомился с женой Ивана Татьяной. Я и видел то её до этого дня всего один только раз, на свадьбе. Пока старшие готовились к приёму, пообщался с наследниками.  Дети - отражение родителей, истинное. Маскируйся, притворяйся, но яблочко от яблони…  Со старшей дочерью, Леной мы оказались в некотором роде коллегами. Окончив политех, она осталась в институте. Преподает и занимается САПР - системами автоматического проектирования. Работает, и успешно, над диссертацией, без пяти минут кандидат (в 2002 Лена, Елена Ивановна защитилась).  Сын Ивана тоже собирается в политехнический институт.
      Простое русское застолье. И, конечно, стихи. Отношение к Ванечке по-домашнему тёплое. И восхитительное и снисходительное, но с уважением: «Наш поэт»…


     Прочитал «Деревню» Ивана Бунина. За эту повесть писателю присвоили звание академика русской словесности. И «Суходол». Впечатление тяжелейшее. Картина беспросветная.  Бунин написал свои повести сто лет назад. Мастерски, правдиво и натурально, оттого и щемяще больно, отобразил писатель тёмную сторону жизни русской дореволюционной деревни, практически не показав светлых её сторон. Вырождающееся послекрепостное дворянство, не нашедшее своего пути крестьянство.   
     Мне почему то ближе суждения старших современников Бунина писателя Эртеля («Гарденины»), профессора Энгельгардта, агронома, народовольца, публициста, сосланного царем из столицы:
« …и если есть в русском крестьянине какой то загад, то, несмотря ни на что, в первом поколении он выйдет из нужды, во втором поколении он уже купец или заводчик, в третьем поколении случаются офицеры и священники, и писатели и люди науки…» Путь есть. Это, как никогда важно помнить и сегодня, вопреки течению жизни большинства, которое, не только крестьянства нашего  касается,  пока или не имеет или не поняло своего «загада».

   Ничто не берётся из ниоткуда.  В наших устремлениях, достижениях и неудачах не только наша заслуга, но и тех, кто нас родил и вырастил, направил на путь жизни, дал  первый толчок. Жизнь - серьёзная игра. У всех вроде бы конец один, предрешённый, но столь много вариантов между началом и концом. Во имя отца и сына живём мы на этой земле…  Генетический и культурный потенциал накапливается из поколения в поколение, может и наоборот растрачиваться, вплоть до деградации. Независимо от точки начального отсчета.  Ошибочно, эту точку считают только по шкале чисто материального благополучия. Может и поэтому, к сожалению, ниспадающая кривая сначала духовного, потом и физического вырождения наблюдается в наших семьях уж больно часто.  И я радуюсь, когда встречаю нормальную семью, где сохранены любовь и уважение друг к другу, где для детей родители отнюдь не отживающие свой век «предки», не «шнурки в стакане».  Связь времен между поколениями не потеряна. Значит, жить будем.


    Прошло три года. Иван стал членом союза писателей. А настоящим поэтом, возьму на себя смелость утверждать, он стал задолго до официального членства. Книжек стихов стало пять. Из книги в книгу стихи всё сильнее. «Татьянин день» последняя книга лирики, посвящена жене. Тридцать лет рука об руку. Книжки не толстые.  Объем написанного и изданного сейчас не самое главное.
   Как-то, глядя на Ванечку, припомнился мне другой поэт, тоже Иван из Булгаковского «Мастера и Маргариты», большой, тихий, деликатный, но, в конце концов взбунтовавшийся, посаженный в клинику. У нашего Ивана, в отличие от Булгаковского, крепкие корни и надежная опора. Его Душа болит. Но он не взорвётся как Иван Бездомный.  Его тихая боль, его любовь отливаются в строки его стихов.  «Не за себя, за державу обидно…»

Написано где-то в 2000 году.
Время летит...



                ***
20.08.23. Ивану Васильевичу исполнилось 75 лет. Юбилей.
Завтра, 09.09.23. собираюсь на творческий вечер
псковского ПОЭТА  Ивана Васильевича Иванова.