Возвращение в Гавань Кассандры - 39

Уходил и дверь закрыл я, тогда не зная,
Что уж больше не вернусь к тебе, родная...

Взгляд упал на дом, на окна,
Будто навсегда прощаясь.
На душе стало так больно,
Что ты здесь одна осталась.

Ты прости меня, родная,
Мама милая, прости.
Ты так ждала и не дождалась
Сына грешного с пути.

Мне б в объятиях согреться
Да к рукам твоим припасть.
Только холод, лютый холод
Не отпустит, распростясь...

Ты прости меня, родная,
Мама милая, прости.
Ты так ждала и не дождалась
Сына грешного с пути.

Видеоклип - https://youtu.be/kNqM6cBSN5Q

Остановил Андрей коня перед родным деревенским домом в этот вечер. Удивившись слабому свету в окне, Андрей наполнился в душе тоской. Он смотрел на дом с нарастающей тоской по прошлому, по маме, которой больше нет, но к которой бесконечно хочется возвращаться: к её рукам,... словам...
Оставив коня на привязи во дворе, Андрей прошёл в сени. Не закрывая двери, которая от лёгкого ветерка стала издавать скрип, он вошёл в избу.
– Кто здесь?! – тут же воскликнул вскочивший из-за стола пожилой человек и расслабленно выдохнул. – А, это ты...
– Дядя Арсений?! – удивился Андрей и несмело подошёл.
– Что? Супружница прогнала? – с некоторой насмешкой вопросил тот, и Андрей подивился ещё больше:
– Меня никто не прогонял.
– Дошлындался, – сел обратно к столу Арсений.
Он сложил перед собой руки в замок и усмехнулся не смевшему сделать теперь и шага Андрею:
– Как же... А что вдруг вспомнил о материнском доме, явился растрёпанный средь ночи?!



– Мне некогда было, – сглотнул Андрей и сел напротив. – Я всегда посещал и дом, и могилу матушки, когда мог, особенно в положенные дни... Кроме, – перебил он дядю, который будто хотел что возразить. – Рождества Пресвятой Богородицы. Виноват.
– Да мне что, – покачал головой Арсений. – Совесть твоя, – встал он и, достав из сундука одеяло, кинул его Андрею:
– На, спи! А поутру лучше б тебе уехать куда. Так ведь погнушаешься советом. Всегда знал, – медленно уходил он в сени. – Не к добру сей союз с княжной.
– Что ж раньше не возражали? – съязвил Андрей, но дверь за дядей закрылась.
«Всё неладно стало», – взяв одеяло, направился он к кровати. Там, взглянув на полку, на стоящие на ней иконы Иисуса Христа и Богородицы, Андрей молчаливо помолился и лёг в постель...
«А что здесь делал дядя?!» – вдруг посетила его мысль, не давая пока уснуть. – «Отчего он был здесь, а не у себя дома?... Что ж, спрошу завтра...»
Не помня, как уснул, Андрей был разбужен криком петуха на дворе. Свежий морозный воздух наполнял весь дом. Скорее встав и растопив печку, Андрей немного согрелся и поставил самовар, но надежды, что дядя утром придёт, не оправдались.



Не теряя больше времени, он отправился пешком, ведя за собой коня, к деревенскому кладбищу. То было голое место практически сразу за последним домом в деревне. Никакой ограды ни у кладбища, ни у могил. Лишь деревянные кресты, но и то не на каждом кресте было вырезано имя или дата умершего...
С сожалением одарив их взглядом, Андрей остановился у могилы матери, которую посещал так часто, как мог, продолжая тосковать по маме, не сумев с нею попрощаться и попросить прощения. Он считал себя виноватым в её гибели, а избавится от чувства этой вины казалось невозможным, с чем и смирился, о чём ни с кем не говорил, стараясь достойно нести этот... крест...
– Денницы тихий глас, дня юного дыханье, ни крики петуха, ни звучный гул рогов, ни ранней ласточки на кровле щебетанье — ничто не вызовет почивших из гробов*, – прослезился он, опустившись на колени и коснувшись руками земли могилы...


* – слова из элегии В. А. Жуковского «Сельское кладбище», 1802 года.


Продолжение - http://www.proza.ru/2015/12/28/716