Письмо

   Я сижу на старом диване за столом и пишу письмо, поглядывая в окошко. Нынче жара и тишь. В наших краях лето довольно жаркое и очень влажное. Когда приходят муссоны, дождь может идти и неделю без остановки, а иногда проносятся шквалы, сносящие старые тополя и шифер с железными листами с крыш. Дом напротив, тополя и верхушки двух берёз, стоящих около дома. Двор, где играют дети, пробегают собаки и иногда проходят взрослые. Воинскую часть давно разогнали, в подвале старой пятиэтажки со времён перестройки вода, на первом этаже жить крайне тяжело. На пятом тоже — крыша давно пришла в негодность, при каждом дожде течёт. Третий этаж — оптимальный вариант.

   Я пишу письмо украдкой от двоюродного прадеда из Новой Зеландии, что в синем дореволюционном казачьем мундире сидит в кресле напротив. Седая его борода достаёт почти до пояса, волосы тоже, хотя остались только по бокам головы и на затылке. В ушах красуются серебряные серьги. Удивительно, ведь я его видел лишь на фотографиях! А он болтает:

    — Честное слово, чудаки! Разрешили однополые браки, и говорят — любовь. А любовь с соитием путать не надо! Положим, люблю я друга. Так я ему пива выставлю да в картишки перекинусь! А уж языком на кухне почесать — милое дело. Ну так не сексом же с ним заниматься! Я и детей люблю, и родителей своих — что ж теперь? И Гнедка своего люблю, — даром, что всю Германскую прошли. У меня-то нынче и с благоверной только любовь одна и осталась, и никакого соития… -

   А я продолжаю писать рассказ, чтобы отослать в конверте. «Тяжёлый четырёхмоторный бомбардировщик на малой высоте подходил к с левого борта к линкору. На линкоре заметили опасность, и стальная громада, поднимающая пенные усы, оставляя за кормой клубы чёрного дыма из труб, на полном ходу пошла в левую циркуляцию. Борт расцветили вспышки зениток, красные трассы потянулись к самолёту, и небо перед украсилось чёрными облачками разрывов. Самолёт качнулся влево, и правым скольжением стал уклоняться от зоны разрывов. Створки бомболюка раскрылись, из них выпали четыре точки. Две легли у левого борта линкора, подняв фонтаны воды до мостика, залившие палубу, а две попали у правого борта, чуть впереди носовой башни, и на траверзе боевой рубки, выбросив клубы чёрного дыма и огня. Самолёт уходил прочь, и тянул две чёрные полосы из правых моторов. Линкор ещё продолжал идти полным ходом по левой дуге, кренясь на правый борт и осев носом по самые клюзы, и чёрный дым с бака смешивался с дымом из труб, тянулся за кормой. Люди начали прыгать за борт. Самолёт тянул со снижением, заваливаясь вправо, правые винты уже остановились, языки пламени из моторов слились, охватив всё крыло, и лизали теперь борт фюзеляжа. Люди стали падать в воду с малой высоты, бомбардировщик чиркнул правым крылом волны, и подняв фонтан брызг, зарылся в воду, подняв хвост. Секунды — и остались только волны. Линкор лёг на правый борт, поднял в небо корму с ещё вращающимися винтами и погрузился в пучину.»

   А прадед всё продолжает болтать.

    — А пиво-то на Руси варить разучились! А в Новой Зеландии никогда и не умели. -

   Письма — это моя проблема. Мы с ней переписывались даже тогда, когда проще было позвонить. Есть что-то в конверте и почтовом ящике. Какая-то магия. Но в один прекрасный момент она перестала отвечать на письма. Чтобы через два месяца написать: «Я больше не люблю тебя. Пойми, если сможешь. Теперь у меня другой, и я вышла замуж. Пожалуйста, если ещё любишь меня — не ищи меня больше, ладно? Мой любимый не поймёт.» Я тогда насторожился. В какой бы любовной эйфории я не пребывал, и в каком бы горьком разочаровании не был, мозг мой не дозволял себе отключиться. Да и упрямство не дало бы мне просто так всё закончить. Фантазии рисовали мне похищенную невольницу, а жизнь была проще и страшнее — она умирала в больнице.

    — Ты пришёл? Я же тебя просила! Я же так хотела, чтобы тебе было легче! -

    — Ничего себе, легче! Мне легче сейчас, чем тогда, когда я получил письмо… -

    — Прости, я думала, что так будет лучше. И я рада, что ты так и не поверил, и приехал. -

   На душе было много чего, но этого я ей так и не сказал — не те обстоятельства. Только хорошее. Дал слово себе высказать всё, если она выздоровеет. Но чуда не случилось. Сначала я ждал письма, потом стал писать сам. Вот и сейчас пишу адрес на конверте: «г. Макондо, ул. им. А. Буэндия...»

   А может, она ещё и придёт. Приходит же двоюродный прадед из Новой Зеландии, которого я помню только по фотографиям...