Глава 21

    К 23 числу начали заканчиваться продукты в окруженных дивизиях. Первыми на себе это ощутила оперативная группа Бобкина, которая дальше всех  в этом наступлении вырвалась вперед.

 Стрелковая дивизия, танковая бригада и 6 кав. корпус продвинулись на 50 километров и окружили Красноград, но взять город уже было нечем.  Сначала закончились снаряды к орудиям, затем прекратился подвоз патронов в стрелковые подразделения, а затем и продуктов.

 В 266 стрелковой  наблюдалась такая- же картина. Со второй половины 19 мая дивизия пребывала в обороне, Зарывшись в землю, она за эти несколько дней отразила несколько атак противника. Дивизию атаковали румынские части, но напоровшись на организованный огонь, они прекратили атаки и вообще отошли за пределы прямой видимости рот  1006-го стрелкового полка, периодически обстреливая  части полка из орудий.

 Бойцы роты, взобравшись на брустверы своих окопов, дымили остатками табака и судачили о будущем и о том кто виноват в том, что они окружены.


- Ну что Ваня, похоже попили мы пивка?! - обратился Виктор Павленко к Ивану  Авирову.
- Не спеши, может еще и попьем,- не спешил сдаваться Иван.
Это упрямство, прямо-таки взорвало Виктора.
- Да ты что друг ситный, ты еще надеешься, что мы возьмем Харьков?
- Возьмем,- упрямо продолжал Иван, а потом уже тише добавил,- может не мы и не сейчас.
- Вот это уже ближе к истине. Есть курить?
- Нет.
-  Это плохо Ваня. Когда жрать нет плохо, а без курева совсем хреново. А где старшина, что-то с завтраком он проспал, может хоть табачком подсобит?
- Похоже с обедом будет тоже,- изрек Иван и с завистью посмотрел на бойца который дымил козьей ножкой и возле которого уже собралось с десяток товарищей в надежде разок затянуться.

 Виктор тоже посмотрел на курящего, а потом со злостью сказал:
- Говорил я тебе Ваня, что не умеют наши генералы воевать, вот скажи мне откровенно, ведь говорил?


- Говорил.
- А ты мне не верил, хотя сейчас это уже все равно. И где же все-таки старшина? 
  Старшина Кулаков с самого утра ломал голову над тем, где добыть продукты для роты. Единственное что приходило в голову, так это идти в ближайшее село в надежде добыть харч.

 
- Молодой собирайся, - окликнул он дремавшего в своем окопе Сашку. – Пойдем прогуляемся.
- Куда? – не понял Сашка.
- В село сходим, авось чего не будь, съедобного найдем.
В селе, таких искателей провианта, оказалось много, да и вообще вся  тыловая братия сидела в селе и похоже от голода не страдала.

Обойдя почти все дома, удалась выпросить чуть больше ведра старой прошлогодней картошки. Кулаков прикинул, что если  эту картошку соединить с остатками крупы то получится неплохой кулеш, которого должно хватить на поредевшую роту, но на батальонную кухню к поварам идти варить кулеш никак нельзя, те быстро ополовинят его припасы, поэтому скорей всего предстоит  варить обед в расположении роты, а для этого необходимо подходящая посудина. Заметив в одном дворе громадных размеров чугунок, старшина отправился в дом толковать с хозяевами. В доме была одна хозяйка.
- Хозяюшка одолжи нам свой чугунок
- Зачем он вам?
- Обедом солдат кормить надо, а подходящей посудины,  нет.
- Если Вам ее отдать, то  с чугунком можно попрощаться,- не столько строго сколько больше ради приличия сопротивлялась хозяйка.


- Да что вы милая, я его Вам завтра самолично и верну,- ответил старшина и локтем незаметно толкнул стоящего рядом Сашку, что бы и  тот принял участие в убеждении хозяйки. Толчок подействовал и Сашка выдавил: «Мы вернем,  не сомневайтесь».


- Ладно берите,- как бы нехотя сказала хозяйка,- но что бы с возвратом, я тебя усатый запомнила,- добавила она.
- Конечно, конечно,- в усы ухмылялся старшина, заинтересовавшись хозяйкой. – Лично верну, - пообещал он.

Сашка схватил чугунок и они вышли из  хаты.
Едва они вышли из села, как увидели девятку тяжелых Ю-88, которые  не спеша  нацеливались  на село. Они мигом бросились за хаты в огороды.
- Вовремя мы с тобой Сашок справились, - лежа в бурьяне и наблюдая за бомбежкой говорил Кулаков. От взрывов тяжелых бомб, сельские хаты разбрасывало на куски.

 – Наверное не придется нам хозяйке чугунок отдавать. Село заволокло дымом пожара, оттуда доносились крики.
- Поднимайся,- скомандовал Кулаков, дождавшись окончания бомбежки,- идем.
Укрывшись в одном овражке старшина к вечеру сварил свой кулеш.
- Нет, все таки великая вещь – кормежка,- доедая свою порцию изрек Павленко.- Поешь, и уже жить хочется.


- А до этого не хотелось?- поинтересовался Авиров.
- Почему и до этого хотелось, но после еды это желание увеличивается.
- Любишь ты Витя покушать хорошо, - сказал Авиров
- Разве это хорошо, эх сейчас бы борща домашнего, как моя жена готовит.
- Что вкусно готовит?- полюбопытствовал Кулаков.


- Вкусно, не то слово. Во первых она покупала на базаре свиные ребрышки. Отваривала их так хорошенько, а потом уже на бульоне варился сам борщ. Из-за ее борща можно сказать , что и женился на ней стерве.


- Это как же так? - сразу встрепенулся Авиров, почувствовав в словах Павленко, возможность подколоть товарища. Но Павленко словно вовсе не обращая внимания на вопрос Авирова, - повернулся к Сашке, который в этот момент травой вытирал котелок от остатков кулеша и сказал:- А знаешь Сашок, если останешься жив на этой войне не женись.

 Сашка недоуменно посмотрел на Виктора, а тот продолжил: «После войны столько баб одиноких останется, что подумать страшно и будет страшно обидно если вместо нормальной дивчины, возьмешь в жены, какую-нибудь стерву.
- Как ты?- попытался  уколоть товарища Иван
- Как я,- ответил серьезно Виктор и уже не обращая внимания на Авирова продолжил.

- Женился я в свое время и женился, надо прямо сказать неудачно. Честно говоря, жениться я на ней не хотел, но она забеременила, а там дите – сынишка. И вот пацан подрастает, ко мне ручонки тянет, папа, папа лопочет. Да и эта паскуда борщи  такие готовит, что и за уши от тарелки не оттянешь.

А после забоя, я тебе скажу Сашка, хороший наваристый борщ,- это не последнее дело. Вот так маленький сынок и борщ, сделали постепенно свое дело- расписался я с ней. А там второе дите и все - закончился вольный казак Виктор Павленко.


- Чем же тебе Витя, жена не угодила?- поинтересовался Авиров.
- Чем?- повторил вопрос Виктор и на несколько секунд задумался, словно вспоминая, чем же и вправду не угодила ему жена.

 – Характер у нее скверный оказался. Ты понимаешь Ваня, вот бывало только поутру, откроет глаза и уже давай бурчать, то не так, это не так. Тут придешь со смены, с ног валишься, а она тебе: принеси воды, почини раму, а то бывает «ротяку» откроет и на детей давать орать.

 И вот до того бывало достанет своим бурчанием, что вмажешь ей хорошенько, улетит она  в угол и все, пару тройку дней словно бабка пошептала, все хорошо у нас, мир и покой в семье. Ласковая и смирная, но проходит время и характер ее начинает брать свое, опять бурчание и вечное недовольство.


- Так ты что же, когда встречался с ней, не видел какая она? -  поинтересовался Авиров.
- Представь, Ваня нет. Я ж с ней сутками не оставался. Встретимся вечером, как это обычно бывает, прошлись, погуляли и до следующего вечера. Дивчина як дивчина. А вот как только расписался, так и открылся ее характерец.


- Хорошо же ты Витя с ней встречался, коли дитя заимел,- заметил Авиров.
- Да, - усмехнулся Павленко,- хорошо.
Сашка Мясишев слушал все это краем уха, - думая о предполагаемом окружении. Лишь много лет спустя после войны, вспомнится ему это разговор на краю посадки в мае 1942 года.

 Вспомнится скуластое лицо бывшего шахтера Виктора Павленко – человека, благодаря которому он остался жив в своих первых боях. И только тогда много лет спустя после войны он поймет, что в тот день Виктор Павленко исповедовался пред такими же как и он солдатами,   наперед зная, что не выйти ему из окружения.


- А еще вот что, я тебе скажу Сашок, - сказал Павленко, внимательно посмотрев на Сашку- ты говорил, что учился шоферить, так?
- Да,- подтвердил Сашка.
- Так вот, если выберешься из этой каши, что  сейчас заваривается, просись в шофера. Им тоже бывает, достается, но с пехотой не сравнить.

 Лишь в шоферах у тебя есть возможность выжить в этой войне. Сашка Мясищев запомнил эти слова.
  Когда стемнело, появился ротный и сказал: «Приготовится к отходу. Через двадцать минут выступаем».


«Все - таки отходим» - сам себе сказал Иван Авиров. До этого момента у него еще оставалась, слабая, но надежда на то, что ушедшие дивизии разгромят прорвавшегося врага, но после этой команды, ему окончательно стало ясно, что наступление провалено.

 И уже не увидеть ему его родного Харькова, жену, сынишку, своего дома на Холодной горе. Он это понял в один короткий миг, сердце сразу сжалось и как-то нехорошо заныло в груди.

 И прав Павленко, - с какой-то неожиданной злобой думал Авиров, собирая свои нехитрые пожитки в окопе,-  генералы опять просчитались, что-то не додумали, что-то не просчитали. И предстоит им обратно топать, отдавая немцу только недавно отвоеванные села, за которые своей кровью заплатили они солдаты.

 
И вот рота построена в походную колонну  и молча уходит на восток в надвигающуюся ночь.

Сашка шел вместе с Виктором и Иваном. Они  прошли минут пять не больше, как их нагнал старшина.
- Сашок, смотайся обратно, я там в овраге хозяйкин чугунок  забыл,а он нам еще может пригодится.  Давай твой вещмешок, а ты одна нога здесь одна там, догонеш нас.


Сашка оставил старшине свой вещмешок и потрусил обратно. По еще неостывшим углям он быстро нашел в овражке оставленную впопыхах старшиной посудину. Он схватил ее и кинулся обратно догонять свою роту.

Он  уже видел,  впереди в километре колышущую массу строя, как неожиданно послышался свист летящих снарядов. Взрыв раздался позади него и тут же острая боль в ноге. Сашку отбросило вперед, он упал и  несколько минут пролежал оглушенный.

 Потом приподнялся, тряхнул головой и попытался подняться, но тут же охнув, повалился обратно на землю.  «Э нет, надо подниматься, если  остаться  лежать, то его  ночью в поле никто не найдет». Он снял с плеча винтовку уперся прикладом в землю и опираясь на нее все же приподнялся.

 Привстав, он закричал «Помогите», но видимо это ему только показалось, что он кричит, а в сапоге между тем хлюпала кровь. Медицинский пакет остался в вещмешке у старшины, и тогда он разорвал на себе нательную рубаху и постарался забинтовать рану,  и вдобавок поясным ремнем перетянул ногу выше раны. Затем он встал, оперся на винтовку как на палку и поковылял вслед растворяющемуся в ночи строю.


  Он отставал все сильней и сильней. Сначала в лунном свете майской ночи он еще различал темную массу нечеткого строя и гул от сапог уходившего прикрытия, но постепенно в ночи пропал и строй и гул еще не успевших сноситься сапог.

 Сашка, еще какое-то время пытался не сбавлять темп, но он отстал. Последний звук равномерно постукивающего котелка и тот растаял в украинской ночи.

«Знаете ли Вы украинскую ночь? О, Вы не знаете украинскую ночь» - вспомнились Сашке слова Николая Васильевича Гоголя, еще совсем недавно заученные им в школе. Он выпустил из обессиленных рук винтовку и с глухим стоном повалился на дорогу.


«Вот и все, - пронеслось в голове у него, - это ж надо так  бесславно погибнуть из-за какого-то старого чугунка. Эта ночь станет последней в моей  жизни». А ночь действительно была хороша, уже по летнему теплая и  еще по весеннему пахнущая степными травами.

 Такую бы ночь хорошо провести вдвоем со своей девушкой, которой у него никогда не было, а вместо этого предстоит…. Он не хотел думать о смерти, но мысли неизбежно возвращались к ней.

 На востоке горизонт прочерчивали зарницы и ночной ветерок доносил приглушенную расстоянием артиллерийскую канонаду. Его Армия напрягая все свои силы пыталась вырваться из западни, которым для нее стал Барвенковский выступ, а отставший солдат этой армии сидел на пыльной дороге и смотрел на восток, туда куда ушли его товарищи.

 Для них еще оставалась надежда, для него уже нет. Он осторожно развязал повязку на ноге и заново потуже перевязал рану. Затем сполз с дороги в придорожный кювет  и лег на спину. И вдруг на ум пришли слова матери, когда она провожала его на фронт: «Саша, когда станет совсем туго, молись. Бог милостив, он поможет».

 Странно подумал Сашка, ведь вот до этого момента он и не вспоминал об этом, а сейчас слова матери вспомнились.
«Живый в помощи вышнего, в крове Бога небесного водворится, - начали вспоминаться слова выученные еще в детстве,- заступник мой и прибежище мое… Слова рвались откуда то изнутри, из самого сердца, давно забытые, давно не произносимые. Читая слова молитвы, перед его глазами  начало все кружится, расплываться, звезды на небе закружились в немыслимом хороводе, и вдруг все исчезло.


  Очнулся он под утро, заря поднималось на востоке, и было удивительно тихо, даже гула орудий не было слышно.   Доносился какой-то неясный гул но не с востока, а с запада. Тело бил озноб, подобрав винтовку он попытался подняться но боль в ноге вернула его на прежнее место. А гул все нарастал. «Танк»- вдруг понял Сашка.

Танк с запада мог быть только немецким. Не заметить человека  в неглубокой придорожной канаве было невозможно.      « Попытаться уползти» - мелькнула слабая мысль, но Сашка понял, что не успеет.

 Сжав в руках, уже бесполезную винтовку Сашка стал ждать. А танк приближался, издалека похожий  на маленького блестящего жука. Поднимая клубы пыли,он мчался на большой скорости. Вскоре стала видна тонкая пушка и танкист наполовину высунувшийся из башни. «Да это же наш Т-60, вдруг осознал Сашка, а значить смерть отодвигается. Опираясь на винтовку, он привстал и начал махать рукой.

 Танкист в башне его заметил и нагнувшись в глубь танка что-то прокричал. Поравнявшись с Сашкой  танк . остановился. С башни спрыгнул танкист.
- Братцы возьмите, не оставляйте меня,- попросил Сашка. Танкист внимательно осмотрел забинтованную ногу Сашки, потом также молча, подставил плечо  помог Сашке взобраться на корму танка.


- Держись пехота, ехать будем быстро, если упадешь, подбирать не станем,- сказал строго танкист и вновь взобрался в свою маленькую башню. Танк взревел и рванул вперед, а Сашка схватившись за решетку трансмиссии изо всех сил держался.

Подъезжая к своим   танк обстреляли свои же артиллеристы, спасло то, что скорость была приличная и пушкари промахнулись.

 Поравнявшись с расчетом противотанковой пушки, которая пыталась их уничтожить, танк остановился и из его недр показался весь черный и злой как сто чертей маленький механик – водитель.

Минут пять он рассказывал расчету все, что он о них думает, невзирая на старшего лейтенант - командира орудия. 
Сашку танкисты сдали в свой медсанбат, который располагался недалеко от реки Береки. Ему вытащили из ноги осколок и положили в тени деревьев недалеко от хирургической палатки.