«СПИ, НОЧЬ В ИЮЛЕ ТОЛЬКО ШЕСТЬ ЧАСОВ…»
Инга сидела в полутемном театральном зале и недоумевала: происходящее на сцене не имело к ней никакого отношения. Словно и не она писала эту пьесу. Как будто чужие люди пришли в твой дом и переставили всю мебель – вроде бы ничего страшного, но дом после этого перестал быть твоим. Хотелось закричать: «Довольно! Хватит!», остановить, запретить… Но вместо этого, она просто тихонько вышла из зала и, найдя в фойе открытое окно, достала из кармана джинсов сигареты. С зажигалкой дело обстояло хуже: она затерялась где-то в бескрайних просторах сумки. Под руку попадалось все что угодно, только не зажигалка: какие-то старые квитанции, расческа, Васькин или Ванькин носок и прочие совершенно не нужные в данный момент вещи. Понимая, что если сию же минуту не закурит, то разрыдается, она вытряхнула содержимое «баула» прямо на пол и занялась «раскопками».
Раскопки потерпели фиаско, но зажигалка нашлась во внешнем кармане сумки, в котором ее быть никак не могло, потому что Инга ее никогда туда не клала. Должно быть, зажигалку положила туда художница по костюмам, которая тоже нервно курила перед началом спектакля, и, собираясь в очередной раз прикурить, точно также, как Инга не могла найти зажигалку в своей сумке. Тогда Инга с готовностью достала зажигалку из кармана и протянула художнице. А когда та ею воспользовалась и хотела вернуть, к Инге с очередным вопросом пристала местная журналистка и, видя, что художница не знает как передать зажигалку, Инга сказала: «Бросьте в мою сумку, пожалуйста». Сейчас ей было смешно, что художница приняла ее за нормального человека, и положила зажигалку во внешний карман.
Она стояла у окна и сосредоточенно курила, как будто от втягивания и выпускания дыма в ее жизни зависело что-то очень важное. Ей было хорошо известно, что для того, чтобы забыть что-нибудь неприятное, нужно сосредоточиться на каком-то простом действии.
Из зала выглянула завлит, и увидев Ингу, засеменила к окну:
- Вам не нравится наш спектакль?
Больше всего на свете Инге хотелось ответить: «Ужасно не нравится». Но вместо этого, она пробормотала что-то вроде:
- Нет, почему же… - и, чтобы оправдать свое исчезновение из зала, добавила – просто я жду одного очень важного звонка из Москвы.
Завлитша понимающе кивнула и засеменила обратно в зал.
Инга с грустью посмотрела на телефон. Никакого важного звонка из Москвы она, увы, не ждала. Толик и дети укатили в Турцию, воспользовавшись безразмерными майскими праздниками и обидевшись на нее, за то, что предпочла премьеру своей пьесы семейной поездке. Им вообще было непонятно, зачем и почему она вдруг написала эту пьесу. Ей и самой это было непонятно, слишком уж странно все началось.
Сюжет «пришел» к ней на утренней прогулке с сеттером Диком, приобретенным два года назад для Вани и Васи и, разумеется, брошенным в последствии на полное попечение Инги. Впрочем, научившись за тридцать четыре года своей жизни находить во всем положительную сторону, Инга использовала эти прогулки для собственных раздумий и запретной утренней сигареты. В раздумьях о своей жизни ей привиделась история девочки, приехавшей точно также, как и она, в середине восьмидесятых покорять Москву. Только девочка та, в отличие от Инги, не вышла замуж за москвича Толика, не засела дома с близнецами, так и не окончив журфак… Словом, если вспомнить старую сказку, пошла не направо, где коня потеряешь, и не налево, которое грозило еще чем-то, а двинулась прямо, где либо убит будешь, либо… В общем, «или грудь в крестах, или голова в кустах».
Придя домой, и отправив своих мужиков на работу и учебу, она в первый раз за много лет не стала убираться и готовить, а села за компьютер и начала печатать, благо остался былой навык работы на пишущей машинке, а компьютер она освоила вместе с сыновьями, чтобы хоть как-то понимать, чем живут ее собственные дети. Торопясь, запечатлеть свои мысли, она пренебрегала описаниями в пользу диалогов, текст рождался легко, словно давно сидел в ее голове и только ждал, когда она соберется с мыслями и выложит все на бумагу. До возвращения Вани и Васи было набрано десять страниц. Детей пришлось кормить пельменями, купленными в супермаркете, от вчерашнего супа они гордо отказались. Пока мальчики обедали, Инга перебросила «документ» на флешку, позаимствованную на письменном столе мужа, а «документ» в компьютере стерла - она вдруг поняла, что ей совсем не хочется, чтобы домашние узнали о ее «творчестве». Весь оставшийся день, пока возила ребят на айкидо, ходила в магазин, проверяла уроки, встречала с работы мужа, в голове ее вертелись фразы и диалоги, и «руки чесались» бросить все и побежать к компьютеру. Вечером она предусмотрительно приготовила обед на следующий день и записала в блокнот то из придуманного, что удалось запомнить в дневной суете. Утром же, оставшись одна, продолжила свою работу.
Так продолжалось несколько дней, пока Ваня не заболел ангиной. Он сидел дома, и Инге неудобно было пользоваться компьютером, «живущим» в комнате мальчиков, а ноутбук муж уносил с собой на работу. Вслед за Ваней заболел и Вася, а через несколько дней к ним «присоединился» муж.
Закрутившись в домашних делах, о своей «писанине» она вспомнила лишь месяца через два. Дождавшись, пока останется дома одна, достала из ящика с бельем заветную флешку, пропажи которой муж даже и не заметил, и вставила ее в компьютер. Перечитала написанное и добавила еще две страницы. Так, время от времени, она возвращалась к своей повести ли, роману – до определения, к какому жанру относится написанное ею, было еще далеко.
Наконец, сюжет был исчерпан. Инга понимала, что нужно как-то завершать историю, но еще не знала как. Несколько раз порывалась дать прочитать «повестушку» мужу, но каждый раз что-то останавливало ее. В поисках человека, который может дать ей совет, она прибегла к своей старой, еще со студенческих лет сохранившейся, записной книжке. Наудачу позвонила одной из однокурсниц, Миле Поповой, ставшей сейчас довольно известной журналисткой. Мила, как ни странно, радостно узнала ее и обещала помочь. На вопрос «как бы встретиться…», Милка захохотала:
- Приезжай ко мне в Швецию. Я сейчас собкор «Вестей», - и, оценив удрученное молчание на том конце провода, добавила. – Нет проблем, пересылай по электронной почте, прочту – напишу.
Инге пришлось повозиться, чтобы отправить электронное письмо – у нее не было своей почты, а почтой мужа или сыновей для такого дела пользоваться не хотелось. Наконец, она догадалась открыть на яндексе свой ящик, и отправила «рукопись» на Милкин суд. Затем, несколько дней подряд безрезультатно проверяла почту. Потом перестала, понимая, что Милке в своей Швеции, наверное, не до ее доморощенного творчества.
Прошло около трех недель, когда Мила сама позвонила ей на мобильный и, извинившись, что так долго не отвечала, сказала, что с удовольствием прочитала ее, как она выразилась, «материал», узнав в нем себя и бывших однокурсников.
- Вот только форма подкачала… - замялась собкорша. - А ты не хочешь сделать из всего этого пьесу? Попробуй. Будет здорово. Тогда и с финалом проблем не будет. Помнишь, как в «Борисе Годунове»: «Народ безмолвствует…».
Потом они весело посмеялись, «перемыли косточки» бывшим однокурсникам, которые вышли в люди и слегка зазнались. Милка еще раз пригласила ее в Швецию, Инга еще раз отказалась, понимая, что одной ей ехать неловко, а поездку вчетвером их семейный бюджет просто не потянет. На этом разговор закончился, Милка вернулась к своим собкорским обязанностям, А Инга бросилась к интернету искать какие-нибудь пособия по драматургии. В театре она не была лет тинадцать, то бишь, с рождения близнецов. Да и раньше заядлой театралкой ее назвать было трудно. Как-то, решив купить билеты в «Ленком», наткнулась в интернете на цены, которые заставили бы отложить покупку каких-то нужных в их жизни вещей. Больше поползновений посетить московские театры у нее не возникало.
Тем не менее, проштудировав несколько учебников и, прочитав десятка два различных пьес, Инга села за работу, и через какое-то время, ее «повестушка» приняла облик пьесы. Что делать с ней дальше, Инга не знала. Показать кому-нибудь? Но кому? Привычно путешествуя по интернету, она наткнулась на сайт, где начинающие драматурги публиковали свои творения. Посомневавшись день или два, Инга тоже отправила пьесу на этот сайт. Отправила и постаралась забыть о ней, словно о воздушном шарике, отпущенном в небо. Семейные заботы брали свое, нужно было готовиться к летней отправке в деревню Савватеево, где у них был небольшой домик, который выручал их в каникулы.
Вернувшись в московскую квартиру лишь в конце августа, она, наконец, добралась до компьютера и на всякий случай проверила почту. Там было одинокое письмо от главного режиссера кукуйского драматического театра Владимира Владимировича Николаева, который просил ее разрешения на постановку пьесы. Письмо было датировано июнем. «Наверное, уже поздно», подумала Инга, но все-таки позвонила по номеру мобильного телефона, указанного в письме.
Ей никто не ответил. Но через какое-то время, когда она, с головой погрузившись в расчистку Авгиевых конюшен загаженной мужем за холостяцкое лето квартиры, уже забыла о письме, вдруг зазвонил мобильник. На дисплее высветился номер кукуйского главрежа. Она представилась, и бодрый мужской голос выразил радость по поводу ее отклика.
- Я бы очень хотел поставить вашу пьесу, - перешел к делу Владимир Владимирович.
«Ну, так ставьте», - чуть было не сорвалось с губ Инги, но она подумала, что нехорошо, наверное так вот сразу соглашаться… Нужные слова никак не подбирались. Образовалась небольшая пауза.
- Я понимаю, что у вас, наверное, есть и другие, более интересные предложения, - возобновил разговор главреж, - но мне действительно очень нужна ваша пьеса. Я уже переговорил с нашими спонсорами, и мы готовы заплатить вам за право первой постановки, если вы, конечно, еще не отдали это право другому театру.
У Инги язык присох к небу, она попыталась что-то сказать, но это было мало похоже на связную речь. Приняв ее мычание за попытку отказа, главреж выкатил главный «козырь»:
- Мы готовы единовременно заплатить вам сто тысяч рублей и, разумеется, вы будете получать определенный процент от валового сбора…
Язык окончательно отказался повиноваться Инге.
- Голубушка, понимаю, что по вашим московским меркам это ерунда, но будьте снисходительны к провинциальному театру. Ваша пьеса нужна нам как воздух… Думаю, пять процентов от валового сбора вас устроит? А я уж, голубушка моя, обеспечу, чтобы аншлаги были. Так как же?
Инга взяла себя в руки и выдавила:
- Хорошо, я подумаю и перезвоню.
Она положила трубку и села посреди разоренного уборкой жилища. Сто тысяч казались ей нереальной суммой. Она и в руках никогда не держала таких денег. Посидев так минут пятнадцать, Инга вспомнила, что скоро прибегут дети с гулянья и вернется муж с работы. Звонить при них в Кукуйск ей не хотелось, слишком долго пришлось бы все объяснять, поэтому она, не откладывая дела в долгий ящик, набрала номер кукуйского главрежа и дала согласие.
Потом был поход в РАО для регистрации пьесы, открытие сберкнижки для перевода гонорара – в общем какая-то новая тайная от семьи жизнь. Для того, чтобы рассказать своим домашним обо всем этом, пришлось бы дать почитать пьесу, а Инга вдруг бешено застеснялась, испугавшись возможной иронии мужа и непонимания близнецов. Но когда кукуйский главреж позвонил и пригласил на премьеру, ей пришлось покаяться перед своими мужчинами.
- Делать тебе нечего, - отреагировал на сообщение муж, - лучше бы с сыновьями позанималась, у Васьки опять трояк за сочинение.
Сыновья же заявили, что лучше бы она написала сценарий какого-нибудь триллера, вот это было бы клёво.
Хотя другой реакции Инга и не ожидала, ей почему-то стало зверски обидно и она даже поплакала слегка на кухне, несмотря на то, что плакала и обижалась на своих «мужиков» довольно редко, раз и навсегда объяснив себе: мужчина и женщина настолько разные виды, что понять друг друга им просто не дано.
Разумеется, ехать с ней на премьеру муж отказался. Более того, взял и купил на это время путевки в Турцию для себя и сыновей, словно обидевшись на Ингу за то, что она написала пьесу без его на то благословения, оторвав время от семейных дел. Инге тоже очень хотелось на море и, может быть, если бы Толик забронировал места на четверых, она бы тоже не поехала на премьеру, а поехала бы с ними… Она чувствовала себя наказанной, а за что – не понимала. Скрепя сердце, собирала своих «мальчиков». Уже в аэропорту, проводив их до таможенного контроля, дождалась, пока они перейдут на паспортный и пройдут дальше – разрыдалась. В первый раз за четырнадцать лет она на неделю осталась одна.
Одиночество оказалось непривычным и неуютным. Еще недавно, устав от бесконечных уборок-готовок-стирок, она иногда мечтала отправить «мужиков» куда-нибудь на рыбалку и просто банально отоспаться, а теперь места себе не находила, слоняясь по пустой квартире - Дика она на время своего отъезда отвезла к знакомым. На ночь глядя, затеяла генеральную уборку, к утру «надраила» квартиру до блеска, и, не раздеваясь, прикорнула на кухонном диванчике. Утром, вспомнив, что вечером в поезд, решила пойти в парикмахерскую – привести себя в порядок перед премьерой, но вспомнила, что забыла попросить Толика, чтобы он оставил денег, а он и не догадался. Она поискала его зарплатную карточку, и, не найдя, поняла, что он увез ее с собой. Хорошо, что билет на поезд она купила заранее, а дирекция театра, согласно договору, вернет ей деньги, значит, будет на что прожить до приезда мужа.
Она вымыла голову и попыталась сделать укладку, вспоминая, как в парикмахерской мастера накручивают волосы на круглые щетки и дуют на них феном. Разумеется, ничего путного не получилось, хуже того – волосы запутались в щетке, так что пришлось их долго распутывать, а несколько прядок даже выстригать. В общем, пришлось, как всегда сделать «хвостик». С маникюром произошла та же история. Найденный в шкафчике сто лет назад купленный лак упорно не хотел сохнуть. Даже спустя полчаса, стоило ей взяться за что-нибудь, ярко-розовая гладь ногтевой пластинки коробилась. В общем, привести себя в порядок ей так и не удалось. С гардеробом дело обстояло еще хуже: в единственное приличное платье, купленное лет восемь назад по поводу корпоратива Толикиного КБ, она не влезла. Оставались верные джинсы, в которых и проходила вся ее жизнь, а рубашку и пуловер она позаимствовала из мужниного гардероба. «Почти Жорж Санд», - усмехнулась она про себя и подумала, что, получив гонорар, обязательно купит себе что-нибудь «на выход».
Курский вокзал, куда она приперлась задолго до отправления поезда, удивил огромным торговым центром. Инга прошлась ради интереса по этажам и поняла, как же отстала она от жизни, от моды, от всего… Если раньше в студенчестве мечталось еще о мерседесе, о квартире в высотке на площади Восстания и еще о чем-то, таком же недосягаемом, то, пройдясь мимо бутиков, поняла, что мечтать о чем-либо уже поздно, и в ее жизни никогда не будет ни мерседеса, ни квартиры в «высотке», ни платья от Ферре, которое так ей понравилось… На секундочку она почувствовала себя Золушкой, которой удалось пробраться в королевский парк, чтобы хоть одним глазком увидеть танцующие пары в окне бального зала дворца. Крестной-феи, спроворившей бы для нее платье и карету, не нашлось. Хотелось, подобно чеховскому дяде Ване заорать во весь голос: «Пропала жизнь!». Но природная застенчивость не дала эмоциям вырваться наружу, тем более, время отправления поезда было не за горами.
В вагоне ее сразу сморил сон, она даже не успела подумать обо всем как следует. Проснулась лишь утром, когда разбудила проводница: «Девушка, вставайте! Через пятнадцать минут Кукуйск!». Инга быстро оделась, отстояв очередь в туалет, умылась, взяла сумку с нехитрыми пожитками и замерла перед окном в коридоре. На перроне играл духовой оркестр, стояли школьники с цветами, а девушки в русских кокошниках держали в руках хлеб-соль. «Неужели меня встречают?» - ужаснулась она. Выходить не хотелось, хотелось спрятаться куда-нибудь под полку и проехать этот странный город, где авторов заурядных пьес встречают с такой помпой. Но, вот какой-то мужчина вышел из соседнего вагона, грянул притихший, было, оркестр, и школьницы с букетами бросились наперегонки. «Слава Богу!» - успокоилась Инга и вышла из вагона. Но и тут сразу же заиграл оркестр и девчонки стали неуклюже тыкать в нее цветами, а девушки в кокошниках поднесли к носу каравай. Инга пыталась объяснить им, что эта ошибка, и упорно не хотела брать цветы, но тут к ней подбежал немолодой и весьма помятый мужчина, который сразу же поцеловал ей руку и пытаясь снять с плеча сумку затараторил: «Как хорошо, что вы все-таки выбрались! Спектакль получился великолепный. Не имею привычки себя хвалить, но тут грех не сказать, спектакль на «Золотую маску» пойдет, вот увидите!».
Мужчина проводил Ингу в микроавтобус, который стоял на привокзальной площади. Там уже сидело несколько человек с цветами в руках. Среди них были знакомые лица, то и дело мелькавшие в телевизионном экране. Инга опять удивилась, неужели все они приехали на премьеру? Их отвезли в гостиницу и велели ровно в двенадцать собраться внизу, чтобы ехать на пресс-конференцию.
Заполнив необходимые анкеты и взяв у портье ключи, она поднялась в номер. Номер был огромный, с двумя комнатами – гостиной и спальней. «Люкс», - подумала Инга и пожалела, что муж и сыновья не видят, с какими почестями ее здесь встречают. Бросила сумку на диван и прошла в ванную принять с дороги душ. Душа не было, зато сверкала великолепием ванна с гидромассажем. Инга открыла краны и стала раздеваться. Ее нагота отразилась в огромном, во всю стену зеркале. Она даже забыла, когда она вот так разглядывала себя в зеркале, на такие глупости в ее жизни просто не было времени. Она была приятно удивлена, увидев, что, в общем-то, несмотря на полное пренебрежение к своей внешности, почти не изменилась. Даже те несколько килограмм, которые набрала за последние годы, не портили впечатления. Она-то думала, что все обстоит гораздо хуже: в джинсах почему-то бедра выглядели толще, а ноги короче. Инга забралась в джакузи и стала изучать маленькие флакончики и коробочки, стоявшие на бортике. Подводные струйки щекотали тело, как будто она купалась в шампанском. На мгновение жизнь показалась прекрасной и удивительной, как в кино.
Понежившись какое-то время, вылезла из ванны, натерлась лосьоном для тела из маленькой баночки и надела на себя белый махровый халат, висевший тут же. Прошла в гостиную, включила телевизор, пощелкала пультом туда-сюда, нашла какой-то фильм из тех, которые дома ей никогда не удавалось посмотреть, так как муж все время переключал на новостные программы, а у Вани и Васи тоже были свои интересы. Так что, несмотря на наличие в доме двух телевизоров, посмотреть то, что хочется, ей никогда не удавалось. Фильм был не очень интересный, но сознание того, что она, наконец-то, смотрит то, что хочется ей самой, доставляло удовольствие. Она так увлеклась, что проворонила момент, когда стрелки часов подкатили к двенадцати. Очнулась лишь от телефонного звонка. Подняла трубку и услышала: «Инга Семеновна, спускайтесь, пожалуйста, машина вас ждет». Быстро оделась, подбежала к зеркалу, поправила заколку на «хвостике», подумала, что неплохо бы подкрасить ресницы, но времени уже не было, и она, хлопнув дверью, не дожидаясь лифта, поспешила вниз.
В микроавтобусе сидели те же люди. Инга поздоровалась, женщина в очках кивнула в ответ, девушка с «телевизионным» лицом сказала «здравствуйте», а двое мужчин на заднем сидении, что-то оживленно обсуждавшие, даже не заметили Ингиного появления. Автобус тронулся. Через несколько минут они были на местном телевидении, где их сразу же усадили за стол с табличками. Инге стало интересно, что же написано на ее табличке. Она на мгновение повернула ее надписью к себе и прочла: Инга Погодина драматург. Стало смешно. Слишком уж это красивое и вычурное слово не сочеталось с ее ежедневной деятельностью. Захотелось посмотреть на таблички сидящих с нею за столом, но сделать это можно было только встав из-за стола, а уже началась пресс-конференция. Оказалось, что премьера Ингиной пьесы приурочена к открытию какого-то фестиваля, цели и значения которого Инге так и не удалось понять. Зато удалось узнать кто же ее соседи по столу. Женщина в очках оказалась театроведом, девушка – киноактрисой, один из мужчин, что постарше довольно известным кинорежиссером, а его собеседник в автобусе – журналистом. «Ничего себе компания!» - подумала Инга. В этом окружении она чувствовала себя самозванкой, проникшей на мероприятие для избранных. Рядом с успешными, прилично одетыми людьми ей было неловко в старых джинсах и мужниной рубашке. Сначала она нервно теребила в руках листок с программой фестиваля, потом, вспомнив о своем доморощенном маникюре, вообще убрала руки со стола, словом, не знала куда себя деть от неудобства. Когда ведущий задал ей вопрос, она даже не сразу поняла, что к ней обращаются. Вопрос был сформулирован по-ученически. На журфаке за интервью с подобными вопросами можно было рассчитывать лишь на трояк. Волнение перед камерами и ведущим пропало. Инга на секунду замешкалась и стала отвечать. Она давно уже ни с кем не разговаривала на подобные темы. Подруг у нее не было – а когда дружить-то? На дружбу тоже нужно время, С мужем они подобных вопросов не обсуждали, с сыновьями тем более. Речь ее лилась довольно умно и гладко, словно кто-то незримый вкладывал в рот нужные слова. Такое же чувство она испытывала, когда писала. Довольно изящно закончив свою мысль, она получила заслуженные аплодисменты от соседей по столу, и облегченно вздохнула, словно сдала очередной университетский экзамен.
После нее еще долго что-то говорили и обсуждали. Затем, всех повезли на встречу с мэром, потом – обедать в один из городских ресторанов, где на столиках рядом с минеральной водой стояли бутылки вина, на этикетках которых было написано «Леди Макбет Мценского уезда». Кто-то, кажется кинорежиссер, пошутил, что это название скорее подходит для маринованных грибов. Впрочем, засмеялись только Инга и театроведша. Актеры, видимо, то ли не читали Лескова, то ли не помнили, чем именно Катерина отравила свекра и мужа. После обеда их провезли по городу, рассказав о достопримечательностях, и подвезли к театру, где торжественно повели в кабинет главрежа. Главреж представил постановочную группу и исполнителей главных ролей. Инга не сразу поняла, что дамочка не первой молодости с ярко накрашенным ртом будет играть ее Галку. Нехорошее предчувствие зашевелилось в сердце и поползло к горлу, когда главреж с гордостью сказал: «А героиню спектакля сыграет наша лучшая актриса, народная артистка России Татьяна Вахлакова!». Инга натужно улыбнулась и, воспользовавшись тем, что вниманием окружающих плотно завладела народная артистка, тихонько вышла из кабинета, за ней просочилась и художница по костюмам. Обе нервно закурили. Художница пожаловалась на количество крови, которое выпила у нее примадонна во время примерок. «Видеть ее не могу! Ей Богу, если бы не было такой нужды в деньгах, бросила бы все и уехала! Я ведь вообще-то из Питера, просто сюда на постановку позвали…». Инга, как могла, успокоила художницу, похвалила ее несколько необычный наряд: сарафан с неровным подолом из какого-то «металлического» материала и сапоги на «тракторной» подошве, про себя подумав, что, наверное, только художницы по костюмам одеваются столь несуразно. «Вы тоже очень стильно одеты», - комплиментом на комплимент ответила художница. «Да уж, - подумала Инга и вспомнила изречение Фаины Раневской, - вот так помру, а никто так и не узнает, что у меня был хороший вкус…».
«Одеваться» у Инги не получалось. В дошкольном детстве бабушка, с которой она проводила основную массу времени, одевала ее похуже – «чтоб не сглазили», в школе приходилось носить тогдашнюю унылую форму: коричневое платье с черным передником. В студенчестве, правда, родители снабжали ее какими-то приличными вещами, отдавая фарцовщикам свои скромные инженерские зарплаты. Но, как правило, потом оказывалось, что к нарядному платью нет туфель, а к фирменным кроссовкам – джинсов… В общем, все было в разнобой. А потом – скоропалительная свадьба с Толиком, не менее скоропалительная беременность и рождение близнецов, после чего Инга накрепко засела дома, а дома, как известно, наряжаться незачем.
Из раздумий Ингу вывело приглашение проследовать в зрительный зал. Она посмотрела на часы и поняла, что где-то через пять минут увидит спектакль по своей пьесе. Стало страшно, как у кабинета врача в ожидании результата анализов. Так было, когда у Васьки обнаружили белок в моче. Слава Богу, при повторном анализе ничего не нашли, видимо медсестра просто перепутала пробирки. Инге стало стыдно от такого сравнения: тут – ребенок, а тут – какая-то пьеса… Инга тряхнула головой, словно стараясь отогнать от себя столь «кощунственные» мысли, и пошла вслед за всеми в зал.
Места в почетном ряду были почти все заняты, Инге досталось место с краю. «Что же нужно было натворить в прошлой жизни, чтобы даже на премьере собственной пьесы тебе досталось место с краю?» - подумала Инга. И покорно села на место в боковом проходе, где из-за спины высокого дядечки и сцены-то видно не было.
Впрочем, когда открылся занавес и началось представление, Инга поняла, как ей повезло с местом. Спектакль вызывал у нее почти физическое отвращение. Поборовшись с собой некоторое время, она все же вышла из зала, благо выход был в двух шагах.
В антракте в фойе вывалилась публика, вышли и «сотоварищи» по фестивалю, ведомые куда-то завлитшей, которая, увидев Ингу схватила ее за запястье и тоже поволокла за собой в кабинет главрежа, где их опять ждали накрытые столы.
Инге опять пришлось утешать бедную художницу, которая чуть не плакала от того, что народная артистка Вахлакова в ресторанной сцене вместо платья придуманного художницей надела какое-то свое, расшитое стразами и пайетками. «Интересно, а в чем тогда была я?» - подумала Инга, которая практически без купюр вставила в эту пьесу сцену из своей жизни. Она стала перебирать в уме вещи, которые были у нее в то время. Розовое платье со вставкой из гипюра, сшитое маминой портнихой? Нет, была глубокая осень, а пальто не было – только куртка… Да, вот именно! А единственной вещью, годящейся под серую с малиновыми полосами куртку были серые вельветовые джинсы болгарского происхождения и белые «кооперативные» сапоги, периодически расклеивавшиеся, но издали неплохо выглядящие и белый, еще маминой молодости свитер.
В тот вечер она сидела в «Национале», куда ее пригласил модный тогда поэт Петрожицкий. Поэт ублажал шампанским с черной икрой, и какими-то другими немыслимыми в обыденной советской действительности блюдами… Но Инге кусок в горло не лез, хотя поесть она любила, и при других обстоятельствах, понятное дело, уминала бы за обе щеки. Но, как только она представляла себе, чем ей придется «расплачиваться» за этот лукуллов пир, к горлу предательски подкатывала тошнота. Она уже не рада была, что на зависть подругам, получила это приглашение. По слухам, Петрожицкий умел красиво ухаживать за понравившимися ему девушками, к тому же немало способствовал карьере своих возлюбленных. Обласканному партией и правительством поэту ничего не стоило пристроить студентку журфака в какое-нибудь «уважаемое» издание… Вот и сейчас, поглаживая под столом ее коленку он шептал ей, обдавая ароматом хорошего коньяка и обкуривая импортной сигаретой:
- Если будешь хорошо себя вести, сниму тебе квартирку в центре, приодену, с работой что-нибудь придумаю… Ты где живешь-то сейчас?
- В общежитии… - промямлила Инга.
- Ну вот! Совсем не дело с такими ногами в общежитии жить. С такими ногами нужно и жить соответственно. Я вообще таких ногастых люблю! Значит, к тебе мы ехать не можем… - подытожил поэт и призадумался. Ко мне, соответственно, тоже – у меня жена дома. Ничего, есть у меня один приятель… Сиди, ешь икру, я сейчас один звонок сделаю и вернусь.
После того, как он вышел из ресторанного зала, Инге словно стало легче дышать. Она хлебнула шампанского, зачерпнула вилкой икры из хрустальной икорницы, съела несколько кусочков сырокопченой колбасы… Было непривычно легко, комфортно и вкусно. О такой жизни можно было только мечтать: квартира в центре, работа… И для этого всего-то нужно… Но, как только она попыталась представить себя в постели с Петрожицким, все съеденное попросилось обратно. И, как божий день стало ясно, что все это хорошо, только, когда рядом нет Петрожицкого. Она сделала еще один глоток шампанского, заела его икрой и решительно встала из-за стола. Решение было принято поздновато, потому что к столу уже вальяжно подходил государственный поэт.
- Куда ты, моя куколка? А я все устроил! Сейчас расплатимся и поедем. Обойдемся без горячего, я не люблю этим заниматься на сытый желудок. А десерт я тебе обещаю…
При мысли о «десерте» шампанское с икрой снова попросились наружу.
- Я в туалет… - промямлила Инга.
- Вниз и направо, мой ангел, а я пока закажу кофе.
Она спустилась вниз, и рванула к гардеробу. Только столкнувшись с пристальным взглядом гардеробщика, вспомнила, что «номерок» ее остался в кармане у поэта. Бежать, оставив куртку было невозможно – это было ее единственное демисезонное облачение.
- Простите, пожалуйста, мне срочно нужно бежать, у меня дома неприятности, а номерок остался у…
Видимо, в глазах и интонации ее была такая мольба, что даже гардеробный «боец невидимого фронта» проникся сочувствием и, выдержав небольшую паузу, молча протянул ей куртку.
Выскользнув из тяжелых дверей «Националя», она свернула за угол, к подземному переходу. Тверская в эти годы в девять тридцать вечера была почти безлюдна. Только сев в вагон метро, Инга перевела дух.
Всю дорогу до общежития она придумывала, что будет рассказывать соседкам и чем объяснит свой отказ Петрожицкому. Тошнота, накатившая при одной мысли о соитии с поэтом, не стала бы для них веским аргументом. Карьеру в те времена делали только девушки, придерживающиеся взглядов революционерки Коллонтай, для которой переспать с любым мужчиной было также просто, как выпить стакан воды.
Миновав вахтершу и добравшись пешком до девятого этажа (в лифте буянила застрявшая там компания), Инга обнаружила у себя в комнате вечеринку: стол был выдвинут на середину комнаты, верхний свет погашен. Комната освещалась только Иркиной настольной лампой, прикрытой Ольгиным красным павлово-посадским платком, предприимчивые соседки всегда делали так, чтобы создать «интим» и «нейтрализовать» унылые стены, покрашенные масляной краской и утлую казенную мебель «украшавшую» их студенческий быт. Судя по всему, ее возвращения не ждали, надеясь, что она останется с Петрожицким - из двух кроватей, одна из которых принадлежала Инге, был сооружен «диван» ножки у одной из кроватей были откручены и матрас служил «спинкой». Судя по тщательным приготовлениям, гости были высокого ранга. Появление Инги, для компании, сидящей за столом, осталось незамеченным, все были поглощены созерцанием юноши с длинными немытыми волосами, певшим под собственный гитарный аккомпанемент «Повесил свой сюртук на спинку стула музыкант…». Инге ничего не оставалось, как присоединиться, так как ее кровать была «задействована» в организации «праздника жизни». Она присела с краю, рядом с каким-то парнем, от которого пахло одеколоном «Арамис». Выбор мужской парфюмерии тогда был невелик, лишь фарцовщики или счастливые обладатели сертификатов могли позволить себе модный тогда «Арамис», остальные пахли либо «Сашей», либо «О’ Женом». «Арамисом», купленном у фарцовщиков, пользовался и старшекурсник Олег, ставший первым мужчиной Инги. Он тоже пел под гитару про «музыканта» и любимую Ингину «Спи, ночь в июле только шесть часов…». «Хорошая ты девчонка, – сказал он ей после их первой ночи, - жаль времени у меня не осталось!». «В смысле?» - аккуратно поинтересовалась Инга. «В смысле: пятый курс заканчивается, распределение на носу - нужно жениться.» Наивная Инга чуть было не ляпнула: «Я согласна». Но Олег продолжил: «Прописка мне нужна, а на «фиктив» денег нет. Так что придется жертвовать свободой. Эх, встреться ты мне на несколько лет раньше…». Инга не дослушала, что было бы, а просто вышла из комнаты, закрыв за собой дверь. Ей хотелось, чтобы он побежал за ней, попытался остановить… Но ничего этого не произошло. Просто она спустилась с его десятого, где жили мальчики, на свой девятый, где жили девочки, вошла в свою комнату и… стала собираться в университет. Конечно, можно было бы «раскваситься», никуда не пойти, лечь на кровать и смотреть в потолок… Но, представив себе такой поворот событий, Инга сочла его слишком театральным. В самом деле: никто ведь не умер, не заболел, из университета не отчислили (а могут, если увлечься игрой в депрессию). К счастью, в тяжелые минуты в Инге срабатывал какой-то защитный механизм, не позволяющий расслабиться. Ни слезинки не пролила она тогда, спокойно отвечая на приветствие Олега, встречая его в университетских коридорах. Почему же сейчас, от запаха одеколона и песни про «музыканта» у нее предательски защипало в носу? Когда, закончив песню «про музыканта», длинноволосый юноша заиграл вступление к «Спи, ночь в июле только шесть часов…», Инга выбежала из комнаты.
На пустынной кухне нестерпимо воняло жареной селедкой, излюбленным блюдом студентов из братского тогда Вьетнама. Инга широко распахнула окно и подставила лицо морозному воздуху. Перед ней простиралась вечерняя Москва. Освещенные окна многоэтажек, огоньки, проезжающих по автостраде машин…
На ее плечо легла чья-то рука:
- Надеюсь, вы не собираетесь прыгнуть вниз?
Инга обернулась, судя по аромату «Арамиса», слегка перебившему «вьетнамские радости», это был ее сосед по столу.
- Разумеется, нет. Просто вышла подышать свежим воздухом.
- У вас весьма специфическое представление о свежем воздухе, - ответил незнакомец.
- У вас есть сигареты?
Он достал из кармана бело-красную пачку «Мальборо», и слегка встряхнув, чтобы выскочила сигарета, протянул ее Инге. Дождавшись, пока она неверными пальцами подцепит сигарету, предложил блеснувшую металлической поверхностью заморскую зажигалку.
Прикуривая, Инга наконец-то разглядела случайного знакомого: пшеничная, как-то по особому стриженная шевелюра, оттеняла пронзительно синие глаза с длинными пшеничными же ресницами, прямой тонкий с чуть заметной горбинкой нос… Если бы не чересчур тонкие губы, грозившие с возрастом исчезнуть «как класс», лицо незнакомца можно было бы счесть эталоном мужской красоты.
Инга сделала первую затяжку, наслаждаясь «заморским» вкусом сигареты, и слегка отступила в сторону, чтобы лучше рассмотреть собеседника. Он тоже закурил и тоже внимательно разглядывал собеседницу. Взгляд его, в отличие от других знакомых мужчин Инги не «шарил» по всему телу, оценивая грудь и ноги, а был устремлен в глаза, словно пытался прочесть мысли.
- У вас что-то стряслось? – на пятой затяжке спросил он.
- Да нет… Просто нахлынули воспоминания…
- Какие же воспоминания могли на вас нахлынуть? Как первую двойку получили или как оправдывались в деканате за очередной пропуск физкультуры?
- Ну почему же…
- Все ясно: первая любовь!
- Ну, вроде того…
- Ну, и как вам первый опыт?
- В смысле? – опешила Инга.
- Или у вас уже был второй? А, может быть, уже и третий? Здесь, в общаге все происходит со сногсшибательной скоростью.
- Спасибо за сигарету. Я пойду присоединюсь к коллективу.
- Вы обиделись?
- Ага.
- Зря. Не обижайтесь, просто я иногда подсознательно отрабатываю манеру интервью.
- В каких же изданиях у нас задают подобные вопросы? В «Правде» или в «Известиях»?
- Я работаю на телевидении.
- Судя по вопросам на Западном?
- Нет, на Центральном, в Останкино. Мы с друзьями придумали потрясающую передачу, которая перевернет все.
- И когда же мы ее увидим?
- Если честно – не знаю. Для этого в стране должно многое измениться. Думаю, года через два.
- Вы серьезно думаете, что за два года что-нибудь изменится?
- А вы разве не чувствуете?
- Что?
- Ветер перемен.
Она хотела еще что-то спросить, но собеседник прижал палец к ее губам, напоминая о том, что на кухне наверняка стоят «жучки», взял за руку и повел в комнату, где уже начались танцы. Танцевали под «итальянцев», по которым тогда с ума сходила Москва. Инга с незнакомцем тоже присоединились к танцующим. Он обнял ее за талию, она его, как тогда полагалось, за шею и они стали как и все остальные слегка переминаться с ноги на ногу в такт музыке. «Феличита!» - с сексуальным сипом выводил итальянец, разноцветные огоньки доморощенной «цветомузыки» отражались в глазах партнера. Разумеется, танец-объятие скоро перешел в танец-поцелуй. «Мама ма! Мамма Мария ма!» - весело заорал магнитофон и все, кроме Инги с незнакомцем весело запрыгали.
- Ну что? Тоже хотите забиться в шейке? - после очередной серии поцелуев спросил незнакомец Ингу.
- Нет, - честно ответила она, – я вообще не люблю танцевать.
- Какое совпадение! Я тоже,– обрадовался незнакомец. - Тогда поехали пить кофе!
- Ночью?
- Я знаю одно место, где ночью подают замечательный бразильский кофе, - заговорщицки подмигнул незнакомец и скомандовал – Поехали!
Инга нашла в темноте свою сумку и вышла из комнаты вслед за незнакомцем. Идти через главный вход было нельзя: вахтерша обязательно сообщила бы в деканат, что студентка Погодина не ночевала в общежитии, да и незнакомцу пришлось бы разбираться с комендантом по поводу столь позднего визита. Поэтому, пришлось вылезти в окно второго этажа и спуститься по пожарной лестнице. Затем, они вышли на шоссе и поймали машину. Со всем бесстыдством юности они целовались на заднем сиденье, пока шофер не затормозил у бело-синей новостройки. Незнакомец расплатился, они вышли из авто и вошли в застекленный подъезд. Поздоровавшись с дремавшей над вязанием старушкой-консьержкой, вошли в лифт и поднялись на шестой этаж, где незнакомец, достав из кармана куртки ключи с затейливым брелоком, открыл оббитую вишневым дерматином дверь с цифрой 77, и жестом пригласил Ингу войти. В прихожей горел свет.
- Дома кто-то есть? – шепотом спросила она.
- Никого, – также шепотом ответил незнакомец. – Но теперь тут есть мы.
- А зачем тогда свет?
- Чтобы было приятней возвращаться.
Он помог Инге снять куртку и повел в комнату, где кроме огромной кровати, импортного телевизора на застекленной тумбе и ковра на полу ничего не было.
- Не обращай внимания. Я недавно переехал и еще не обзавелся мебелью.
- Снимаешь?
- Нет, родители подарили на двадцатипятилетие. Оплатили первый взнос. Пойдем, угощу тебя обещанным кофе.
Он зашел за некое подобие барной стойки, Инга проследовала за ним и увидела плиту, никелированную раковину, холодильник и два высоких, как в баре стула. Хозяин поставил на плиту чайник, открыл холодильник. вытащил бутылку «Мартини» и лед.
- Предлагаю, скоротать время, пока закипит чайник. Не возражаешь?
Они сидели на высоких стульях, пили «Мартини»… Инга сама себе казалось героиней какого-то импортного фильма. Ее визави рассказывал о новой передаче, которая перевернет все и мир в том числе… Она вдруг подумала о том, что до сих пор не знает как его зовут… Впрочем, ему скорее всего тоже неизвестно ее имя. Они как-то проскочили этот этап знакомства, возвращаться к которому сейчас было не с руки. Кофе, сваренный хозяином дома, действительно оказался очень вкусным, а поцелуи все более провоцирующими и настойчивыми. Разумеется, вечер закончился в огромной постели, где под звуки последнего альбома «Куин», они состязались в умении доставить удовольствие друг другу…
На следующий день, сидя на второй паре (первую она, естественно, проспала) Инга словно драгоценности в шкатулке перебирала подробности прошедшей ночи и утра, когда в аудиторию заглянула лаборантка и пробурчала: «Погодина, к декану».
Декана, Николая Васильевича Вострякова все любили и никто не боялся, но холодок все равно пробежал по спине – что такого она могла сделать – за два с половиной года учебы в деканат ее не вызывали ни разу.
Когда она, постучавшись, вошла в кабинет, Николай Васильевич вертел перед близорукими глазами какую-то бумажку и от души хохотал. Увидев Ингу, он сделал серьезное лицо, положил бумажку шрифтом вниз и строго спросил:
- Ты что ли будешь Погодина?
Инга кивнула. Только тут она вспомнила, что забыла поздороваться и выпалила:
- Здравствуйте, Николай Васильевич…
Востряков хмыкнул, как будто сдерживал приступ смеха.
- Да, Погодина… Насмешила ты меня. Давно я так… - и Николай Васильевич снова зашелся в хохоте.
Инга пережидала, стоя у двери, пока он не протянул ей бумажку, и, не переставая хохотать, прохрюкал:
- Ладно, читай!
Инга поднесла к глазам четвертушку бумаги, где на бланке ресторана «Националь» от руки было написано:
Шампанское Советское – 1 бутылка,
Икра черная – 200 грамм
Нарезка мясная – 2 порции
Нарезка рыбная – 2 порции
Котлеты по-киевски – 2 порции
Мороженое пломбир – 2 порции
Кофе по-венски – 2 порции
Итого: - здесь стояла внушительная сумма в 19 рублей 70 копеек
Значит Петрожицкий, оставшись «не солоно хлебавши», принес ресторанный счет прямиком в деканат! Рука, в которой Инга держала бумажку непроизвольно затряслась, из глаз полились слезы:
- Николай Васильевич! Я, честное слово, все выплачу, честное слово, со стипендии выплачу, только не отчисляйте! Николай Васильевич, миленький! Только не было там котлет по-киевски, кофе и мороженого – я раньше убежала! Но если надо, то я и котлеты по-киевски…
- А ну, прекрати рыдать! – неожиданно рявкнул на нее Востряков. - Ишь ты, оплатит она котлеты по-киевски…
- Оплачу, ей Богу оплачу! – продолжала причитать Инга, словно в ней проснулись гены двадцати поколений бабушек-крестьянок.
- Прекрати, кому сказал! – стукнул кулаком по столу декан.
Инга замолчала, только слезы текли из глаз, неся за собой черные потоки драгоценной ланкомовской туши, купленной на последние деньги у фарцовщиц в общественном туалете возле магазина «Детский мир».
- Думать надо Погодина!
- Я буду! Честное слово буду!
- Что будешь?
- Думать буду, Николай Васильевич!
- О чем ты будешь думать, Погодина?
- Я больше в ресторан… никогда… - всхлипывая пыталась сформулировать Инга чего же она никогда не будет делать.
- Дура ты, Погодина! По ресторанам ходить никому не возбраняется, особенно таким вот фигуристым дурочкам. Но думать надо, с каким дерьмом связываешься! Был у меня этот мудак Петрожицкий, скандалил: кого мы дескать в стенах МГУ воспитываем. Хорошо, что не к ректору пошел и не в комитет комсомола, то-то там радости было бы! – Востряков достал из кармана выглаженный синий носовой платок и протянул его Инге. – На, вытри сопли! Возвращайся на лекции и думай головой, прежде чем принимать приглашения в «Националь». Тоже мне, динамистка!
Инга взяла платок, вытерла свои черные слезы и не знала, как поступить: возвращать грязный платок Вострякову было неловко, уносить чужую вещь с собой – тоже. Николай Васильевич, видя ее замешательство, вышел из-за стола, взял платок, по-отечески тщательно стер оставшиеся следы туши на лице, сунул скомканный платок в карман, развернул ее лицом к двери и легонько подтолкнул:
- Иди Погодина, иди.
***
Прозвенел третий звонок, и завлитша пригласила всех в зал. Инге в зал идти не хотелось, поэтому, сделав вид, что идет за всеми, она сделала шаг в сторону и оказалась в узком коридорчике, по-видимому, ведущем на сцену. Отразившись в огромном до полу зеркале, она не сразу узнала себя, словно, попав в закулисье стала персонажем какой-то пьесы.
Судя по всему, где-то там открылся занавес, и начался второй акт. Словно сквозь сон, через приоткрытую дверь до Инги доносились реплики актеров. Она прислушалась. Визгливое контральто артистки Вахлаковой допытывалось любит ли ее главный герой. Инге стало смешно. Она вспомнила, как горло перехватывало от нежности, когда она произносила его имя, в те годы такое необычное, так подходившее ему, непохожему на «обыкновенного русского человека, каких у нас в Союзе миллионы». Это сейчас каждого второго мальчика зовут Артем, а тогда музыкой в душе звучало: «Тёма… Тёмушка…». Она и спрашивала его каждые пять минут, любит ли он ее, потому что поверить не могла в свое золотоволосое счастье. Она и потеряла его, потому что растворилась в нем без остатка, перестав быть не только самой собой, а вообще кем бы то ни было.
Сначала ему это нравилось. Он возил ее повсюду с собой, как талисман. Она привыкла часами ждать его в машине, когда он ходил к начальству или сидеть тихонечко в сторонке, когда он с Митей и Олегом писал сценарии будущих передач, следила, чтобы в их кружках был всегда был горячий и черный как деготь кофе, в шесть утра перепечатывала на машинке то, что они насочиняли за ночь, готовила, убирала, но не это главное. Она чувствовала, что Теме нужна не ее забота, ему нужен был ее восхищенный взгляд, который «заряжал» и давал силы. Он же, судя по всему, относился к ней, к как к игрушке. Ему, например, нравилось одевать ее, он сам с удовольствием рылся в барахле, привезенном фарцовщиками, выискивая свитер в тон юбке или какую-то сумасшедшую дубленку, каких в Москве в ту пору ни у кого и не было. Дарил дорогущую косметику и парфюм. Они никогда не говорили о будущем. Все границы будущего были определены передачей, которая должна была рано или поздно выйти в эфир. Так и говорили: «Вот выйдет передача…». У Мити с Олегом были жены и маленькие дети. Жены сидели с детьми, а наличие детей делало работу дома невозможной. Поэтому все посиделки происходили у них с Артемом, где она была хозяйкой, хранительницей их маленького мира, где в дыму сигарет «Мальборо» рождалась ПЕРЕДАЧА. Ей перепадали все комплименты, все восхищенные взгляды, порой даже вызывавшие ревность Артема. Инга первый раз была счастлива. Так было, пока в мужской терцет творцов не вклинилась Марина. Хваткая, талантливая, деловая, как сейчас понимала Инга, та была человеком будущего, предвосхитившая в конце двадцатого века журналистские приемы двадцать первого. Крепко сбитая, даже чуть полноватая, с большой грудью, открытой в глубоком декольте даже зимой, она словно украла у Инги восхищенные взгляды мужчин их маленькой компании, и Артема тоже. Марина была студенткой режиссерского факультета ВГИКа, и у нее уже появилась профессиональная привычка всех «строить», то есть расставлять по местам, мизансценировать. В их маленькой компании она сразу стала лидером. А Инга продолжала, уже совсем незаметная, сидеть в уголке, слушать умные разговоры, да менять время от времени переполненные окурками пепельницы. Свою учебу она забросила, с трудом сдавая хвосты после очередной сессии, ведь смысл последних месяцев ее жизни был только в Артеме. На нем, как тогда пелось в одной популярной песне «сошелся клином белый свет». Кто знает, чем бы тогда все это закончилось, если бы не... Компания расходилась, как всегда под утро. Инга убирала чашки с окурками, Артем вышел проводить ребят и «проветрить» мозги. Увидев, что мусорное ведро полным-полно, Инга решила не откладывая выбросить мусор, открыла дверь и спустилась на полэтажа к мусоропроводу. Да так и замерла с приподнятым ведерком, услышав голоса Марины и Артема:
- Ты так и не сказал ей
- Пойми, я не могу. Мы вместе уже полгода, она для меня родной человек. Она любит меня.
- А я?
- Ты – это совсем другое. С тобой у меня вырастают крылья. А она… У тебя была когда-нибудь собака? Любящая, преданная, которая виляет хвостом, когда приходишь, и приносит тапочки? И ты вдруг говоришь этой собаке: «Уходи!». За что? Она даже не поймет…
Инга спокойно, словно находясь в глубокой заморозке, вытряхнула ведро в мусоропровод и вернулась домой. В голове, словно «заевшая» пластинка звучали слова Артема: «У тебя была когда-нибудь собака…». Она с остервенением терла содой чашки, пытаясь содрать с них въевшейся кофейный налет. Артем зашел к ней на кухню, и, как ни в чем не бывало, обнял и чмокнул в шею:
- Давай заканчивай, чистюля! Спать пора… - и ушел в ванную.
Инга дождалась пока он умоется и заснет, собрала вещи, в которых пришла когда-то в этот дом, учебники и тетрадки с лекциями. Посидела на кухне покурила, дожидаясь восьми утра, и уехала на первую пару.
Вечером вернулась в общежитие. Переделала самостийно возведенный соседками «диван» в две кровати, легла на свою и «вырубилась» до следующего утра – сказался стресс и прошлая бессонная ночь.
Утром по будильнику продрала глаза и, словно зомби, побежала на лекции. Выходя после третьей пары, увидела у входа знакомый силуэт.
- Куда ты пропала? Я вторые сутки места себе не нахожу!
Инга шла не оборачиваясь. Как всегда в трудные минуты, предательски перехватило горло, говорить она не могла. Он шел за ней. Если она увеличивала темп, он почти бежал, стараясь не отстать, словно собака, бегущая за хозяином. Инге стало смешно: вот они и поменялись ролями. Горло отпустило.
- Почему ты ушла? – почти кричал он, не стесняясь удивленных прохожих.
- Просто поняла, что больше тебя не люблю, - вдруг неожиданно для себя спокойно ответила Инга, словно глядя на все происходящее из полутемного зала кинотеатра.
- Как же так… - опешил Артем, остановившись и хватая ртом воздух, силясь что-то возразить.
Она не оглядываясь, шла дальше. Через какое-то время он догнал ее:
- Хорошо. Насильно мил не будешь… Может быть, хотя бы за вещами заедешь? - с надеждой спросил он.
И она, представив, как заходит в его квартиру, где им было так хорошо вместе, где все было «вылизано» ее, Ингиными руками, а огромная кровать еще хранила прикосновения их тел, вдруг поняла, что сейчас в голос разрыдается, помотала головой и побежала так быстро, как могла.
Она бежала и бежала, на ходу размазывая слезы по лицу. Уже придя в общежитие, разрыдалась по-настоящему, и прорыдала весь вечер и всю ночь, прячась под одеяло, чтобы не разбудить соседок по комнате.
На следующий день, вернувшись после лекций в общежитие, она обнаружила у своей кровати большую спортивную сумку, набитую вещами, оставленными у Артема. Открыла молнию, достала пару кофточек и поняла, что без слез и внутренней истерики не сможет к ним прикоснуться. Тащится на другой конец Москвы, чтобы вернуть вещи обратно было глупо. Раздавать соседкам – еще глупее, тогда придется видеть эти вещи каждый божий день. Поэтому Инга ногой задвинула сумку под кровать и больше к ней не прикасалась, словно вещи были не ее и никогда ей не принадлежали…
***
Судя по репликам, доносившимся со сцены, дело близилось к финалу. Инге стало смешно: насколько заключительная часть пьесы, ею же и про нее же написанной, не совпадала с действительностью. Героиня пьесы, закусив удила после неудачного романа, делала головокружительную карьеру, правда, слегка раскаиваясь в последнем монологе, в том, что не всегда была разборчива в средствах.
На деле же, так и не найдя в себе силы забыть Артема, через полгода Инга выскочила замуж «за первого встречного», которым оказался Толик, а там, после скоропалительной тяжелой беременности и не менее тяжелого рождения близнецов пришлось забыть не только о несчастной любви, но и о журналистской карьере.
«Еще есть время все исправить…», - как ответ на ее вопрос прозвучала финальная реплика героини. Словно листва деревьев от ветра в летнем лесу зашумели аплодисменты. Откуда не возьмись, появилась завлитша и, цепко схватив Ингу за локоть, потащила на сцену, где раскланивались актеры. За кулисами уже стоял главреж. Со сцены прибежала артистка Вахлакова и, одной рукой перехватив у завлитши Ингин локоть, другой зацепила главрежа и потащила их на сцену, где вытолкнула вперед, «кланяйтесь, мол». Инга неуклюже поклонилась, представив себе, как нелепо выглядит на освещенной прожекторами сцене в джинсах и кроссовках, в которых гуляет с собакой… Главный герой подбежал, и, встав перед ней на колено, протянул роскошный букет алых роз, а потом поцеловал руку, привыкшую больше к мытью посуды, чем к поцелуям… В общем, в результате, Инга попросту разрыдалась, пряча заплаканное лицо в букете, словно наслаждаясь ароматом. Артисты кланялись и кланялись, и конце этому было не видно. Инга хотела было убежать за кулисы, но не тут-то было, артистка Вахлакова настигла ее и, работая на публику, звонко чмокнула. Слава Богу, удалось вовремя повернуть шею, и поцелуй пришелся не в губы, а куда-то между щекой и ухом. Вахлакова громко расхохоталась и еще раз подтолкнула Ингу вперед, чтобы та поклонилась.
Когда занавес наконец-то закрылся, Инге больше всего на свете хотелось уехать в гостиницу и как следует выреветься, но не тут-то было. На нее с поцелуями и поздравлениями налетели остальные актеры, и вырваться не было никакой возможности, потому что, видимо окончательно усомнившись в ее благонадежности, завлитша стояла рядом и крепко держала за локоть. Через какое-то время все переместились в банкетный зал, где опять были накрыты фуршетные столы. Кто-то всучил Инге бокал коньяку, который она сроду не пила. И она снова стояла, как дура, и принимала поздравления, чокаясь все не пустеющей рюмкой. Долго толкал речь губернатор, потом мэр города, потом завотделом культуры и т.д. Когда ранг славословящих понизился, Инга, улучив удобный момент отошла к открытому окну и, поставив бокал на подоконник, закурила.
- Вы в завязке?
Инга оглянулась. Около нее, доставая сигареты из кармана, стоял кинорежиссер.
- Да нет… - смутилась Инга. Еще не хватало, чтобы ее приняли за алкоголичку. – Просто я не пью коньяк, у меня на него аллергия.
- А что пьете?
- Что-нибудь полегче и не сладкое.
- Сухой «Мартини» подойдет?
Инга кивнула. Кинорежиссер исчез и вернулся через какое-то время с бокалом
«Мартини». Инга послушно взяла бокал.
- А я с вашего разрешения, воспользуюсь вашей нелюбовью к коньяку, потому что за столом он уже кончился.
- Пожалуйста, пожалуйста, - согласилась Инга и сделала глоток.
Пряная жидкость легко побежала по внутренностям, вернув забытые ощущения студенческих попоек. Инга вдруг вспомнила, что не пила «Мартини» с тех самых пор, как рассталась с Артемом. Толик был убежденным трезвенником, мог позволить себе разве что рюмку водки по праздникам, прочий алкоголь считался баловством и развратом и в их доме не водился.
- Принести еще? – спросил кинорежиссер.
- Если вам не трудно.
Инга с удовольствием опорожнила бокал. Ей стало весело. Она с удовольствием наблюдала сцену обольщения артисткой Вахлаковой местного губернатора. Вахлакова театрально хохотала, красиво приоткрыв белоснежные коронки, губернатор таял на глазах. Когда дело дошло до брудершафта, вернулся кинорежиссер с обещанным «Мартини».
- Извините, задержался…
- Ничего, ничего, у меня тут бесплатный спектакль.
Кинорежиссер, перехватив ее взгляд, посмотрел в сторону Вахлаковой и расхохотался:
- Вот включи я подобный эпизод в фильм, все скажут, что в жизни так не бывает, только в плохом театре.
- А мы и находимся сейчас в плохом театре.
- Ну, вы очень строги. Что, вам и спектакль не понравился?
- «Не понравился» - очень мягко сказано.
- А чего бы вы хотели?
- Видите ли… Я никогда не думала, что будет так тяжело наблюдать издевательство над своей пьесой.
- Ну, почему же издевательство?
- Потому что все не так! Я писала не об этом.
- Ну, голубушка, существует такое понятие, как режиссерская версия. Вам, как драматургу, это должно быть известно. Кстати, а у вас еще что-нибудь где-нибудь идет?
- Нет…
- Не отдаете?
- Да нет. Просто у меня больше ничего не написано.
- Как это? Простите за нетактичность, но вам ведь уже не двадцать… Чем же вы до этого занимались?
- Семьей.
- И, простите, за нескромный вопрос «семья-то большая»?
- Муж и сыновья-близнецы.
- А заканчивали что?
- Журфак. Так и не закончила…
- Ну, милочка моя, если вы после такого простоя смогли столь качественную штуку сварганить, то что будет, если серьезно взяться за ум?
- В смысле?
- Начать писать.
- Вы думаете?
- Я знаю. И, пожалуй, даже возьму вот сейчас с вас слово, что вы непременно будете писать. Каждый день. Дадите мне такое слово?
Инга рассмеялась:
- Зачем оно вам?
- Так дадите или нет? – не сдавался кинорежиссер. – Повторяйте за мной. Клянусь, что каждый день буду писать не менее пяти страниц текста, иначе окончательно потеряю к себе уважение.
Инга, хихикая, повторила.
- Вы когда возвращаетесь в Москву?
- Завтра.
- А я сегодня. Так что через три дня я вам позвоню и проверю. Диктуйте телефон.
Инга послушно продиктовала.
Кинорежиссер забил телефон в свой мобильник, еще раз строго посмотрел на нее и, не попрощавшись, ушел.
Все это напоминало детскую шутку или розыгрыш. И клятва какая-то дурацкая: «окончательно потеряю к себе уважение»… Инга допила «Мартини» и вернулась к столу. Губернатор с артисткой Вахлаковой уже благополучно смылись «продолжать знакомство», речи уже не лились, все разбрелись по группкам, веселье явно шло на убыль. К Инге подошел пожилой мужчина со следами былой красоты, если, конечно, это понятие применимо к мужчине. Но к данному типу это было вполне применимо. За обрюзгшим лицом, угадывались прекрасные тонкие черты.
- Поздравляю, Поздравляю! – склонился, к ее руке бывший красавец, и Инге уже в который раз за сегодняшний день стало стыдно за отсутствие маникюра.
Но «красавца» отсутствия маникюра ничуть не смущало, он взял обе ее руки в свои и крепко сжал их:
- Приятно, когда драматург молодая и к тому же красивая женщина! – торжественно произнес он, глядя ей прямо в глаза.
Инга подумала, что, должно быть, в былые годы эти «приемчики» производили на женщин неизгладимое впечатление. Конечно же, можно было возразить, что не такая уж молодая и не такая уж красивая, но Инга предпочла промолчать.
- А я ведь не просто так к вам подошел, - заявил вдруг «красавец», - я по делу. Вы, конечно, знаете, кто я? - продолжил он шепотом.
Инга утвердительно кивнула головой, хотя ей было совершенно неизвестно кем является ее собеседник. «Надо бы при случае узнать у завлитши», - подумала она.
- Так вот, - снова зашептал «донжуан местного разлива», - через год у меня юбилей – шестьдесят, знаете ли. Хочется отметить, как следует… Так что я в поиске…
Инга удивленно смотрела на своего визави, силясь понять, чего он от нее хочет.
- Нет ли у вас чего-нибудь для меня? – заискивающим тоном, как будто бы к продавщице в годы повального дефицита, обратился он к ней. – Я имею в виду, соответственно моему возрасту и, так сказать, психофизическим данным…
- Что вы имеете в виду? – осторожно спросила Инга.
- Пьесу! Разумеется, пьесу! – испугался вдруг собеседник, - конечно, лучше комедию. На драмы, знаете ли, сейчас не очень ходят, а хочется, чтобы полный зал…
Только тут до Инги дошло, что местный корифей просит у нее пьесу для юбилея.
- К сожалению, у меня ничего такого нет… - словно извиняясь, сказала она, чуть было не проговорившись, что у нее вообще ничего нет, кроме одной единственной пьесы.
- Ну, так напишите! Волшебница! Что вам стоит! – он всплеснул руками и одарил ее улыбкой, которая лет тридцать назад «выдавалась», наверное только критикессе из какой-нибудь центральной газеты.
- Я попробую… - неуверенно ответила Инга, - если получится…
- Получится! Получится! – с пафосом воскликнул будущий юбиляр и снова приник к ее рукам.
Инга уже не знала куда деваться, когда к ней подбежала завлитша и сообщила, что машина ждет внизу. Инга быстро попрощалась с бывшим красавцем и поспешила спуститься вниз.
Вернувшись в гостиницу, она разделась и нырнула в джакузи, словно желая смыть с себя все впечатления сегодняшнего вечера. Выйдя из ванны, вдруг поняла, что чертовски голодна - на банкете ей как-то кусок в горло не лез, да и некогда было за разговорами. Было два варианта: спуститься вниз в ресторан или заказать ужин в номер. Ни один из этих вариантов не годился – не было денег, гонорар должны были выдать только завтра. Она заглянула в мини-бар, нашла там «Кока-колу», чипсы, пару шоколадок, пакетики с соком и много маленьких бутылочек с различным спиртным. Решила попробовать «Баккарди» с колой. Получилось неплохо. Запихнула в себя пакет чипсов, шоколадку, на этом успокоилась и легла спать, только сейчас ощутив, как соскучилась по мальчишкам.
Утром ее снова привезли в театр. Подсунув на подпись кучу каких-то бумажек, выдали гонорар. Инга никогда не держала в руках столько денег. Своих денег у нее вообще никогда не было. Захотелось сразу побежать в магазин и переодеться, но она решила, что лучше сделает это в Москве. В довершении ко всему, завлитша продемонстрировала ей «Российскую газету», где в разделе «Культура» была рецензия на спектакль, написанная вчерашней критикессой и вчера же по интернету в Москву отправленная. Инга прочитала статью, и сердце ее радостно запрыгало: хотя критикесса язвительно «прошлась» по режиссуре и актерской игре, о пьесе она отозвалась довольно тепло, вдобавок назвав Ингу продолжательницей традиций великого и незаслуженно забытого Арбузова. Инге неудобно было радоваться перед завлитшей, по-видимому оскорбленной за свой театр, поэтому она даже не попросила сделать ей ксерокопию статьи, надеясь, что добудет этот экземпляр «Российской» где-нибудь в Москве.
Остаток дня она провела бесцельно шатаясь по городу. Зашла в МТСовский офис, положила деньги на телефон и набрала Толику. Трубку никто не брал – наверное, Толик с сыновьями «оттягивались» на пляже. От нечего делать зашла в краеведческий музей, посидела в кино, поплакав над сентиментальной историей любви в исполнении Ричарда Гира и какой-то молоденькой актрисы, фамилии которой Инга не запомнила. Затем вернулась в гостиницу и еще раз набрала своим мужикам. Трубку взял Вася, видимо Толик еще дулся на нее. Вася весело рассказал, как они ездили в аквапарк и передал трубку Ване, который с не меньшим азартом поведал, что отец записал их в группу дайвинга и завтра у них первое занятие. На этом и распрощались. О том как прошла премьера никто из сыновей не спросил.
Было странно, что Ваня и Вася, которые еще совсем недавно шагу не могли ступить без Инги, теперь спокойно без нее обходятся. Внезапно пришла в голову мысль, что она давно уже нужна им, только как обслуга. Вспомнилось, как прошлой зимой, когда сломала руку и месяц ходила с гипсовой «лангеткой», никто из них даже не удосужился помочь ей убрать «кучку», которую в коридоре навалил объевшийся костей Дик. Ваня с Васей просто закрыли дверь в свою комнату, чтобы не воняло, и Инга вынуждена была с помощью каких-то хитроумных приспособлений убирать все одной рукой, чтобы не вызвать недовольство Толика, который всегда был против собаки.
Захотелось «раскваситься» и поплакать, но зазвонил телефон – администратор гостиницы сообщила, что машина, которая повезет Ингу на вокзал уже подъехала. Покидав в сумку немудреные пожитки, Инга наткнулась на пакет с сувенирами, подаренными театром: два толстенных альбома – один о театре, другой о городе, какие-то диски и прочая лабуда. Тащить все это в Москву не хотелось, а оставлять здесь было неприлично, вдруг администрация гостиницы вернет это все в театр? Инга решила взять пакет с собой и оставить его на вокзале или в поезде.
***
Предупредительный театральный шофер помог донести пакет с сувенирами до вагона и откланялся. Оказалось, что театр оплатил ей СВ. Инга еще никогда не ездила в СВ и, честно говоря, не думала, что когда-нибудь поедет, слишком глупо было тратить такие деньги за одну ночь “повышенной комфортности”. Она опять пожалела, что с ней нету сыновей, вот для них это была бы настоящая радость… В купе было прохладно, работал кондиционер, вместо узких “коек” были диваны с велюровыми спинками. Инга подумала: “А как же стелить постель?”, но, отогнув краешек бордового велюра, увидела, что все уже постелено. Раньше, в студенческие времена, сев в поезд, Инга сразу забиралась на верхнюю полку и практически не покидала ее, выбираясь лишь в туалет. К концу пути попутчики, обычно, начинали волноваться, не заболела ли она. Тут уже на верхнюю полку не залезешь – ее просто нет…
До отхода поезда оставалось минут пятнадцать, а второе место в купе еще было не занято. Кто же будет ее попутчиком? А вдруг, мужчина? А вдруг, он будет храпеть? А вдруг…
Все надежды и страхи разрушило появление миловидной женщины в светлом плаще. Приветливо поздоровавшись, незнакомка сняла плащ и спросила, не будет ли Инга возражать, если она сразу переоденется. Инга, конечно же, сказала, что возражать не будет, и вышла из купе. На перроне было многолюдно: опаздывающие отъезжающие, расталкивая провожающих, пробивались к дверям вагонов. Инга закурила. Неожиданно в голову пришла мысль о том, что неплохо бы понаблюдать за людьми, подсмотреть какие-нибудь интересные характеры. Но, как назло никаких интересных характеров не наблюдалось ни среди провожающих, ни среди отъезжающих. «Не с нашим счастьем», - вспомнила Инга отцовскую поговорку. Почему-то в родительской семье все считали себя неудачниками. Даже ингино поступление в МГУ не переломило пессимистичного настроя. Когда Инга через год после рождения близнецов забрала документы, мама резюмировала: «А я и не думала, что ты доучишься, - и добавила – Не с нашим счастьем!». Неужели нынешняя удача с пьесой тоже ненадолго? Ну и ладно! По крайней мере, будет что вспомнить! Все-таки кучу денег заработала! Только тут Инга вспомнила, что сумка с деньгами осталась в купе… Она затушила сигарету и направилась к вагону. Секунды, которые прошли до того момента, пока она открыла дверь купе, показались ей вечностью. Соседка уже мирно спала, закрыв глаза специальным приспособлением типа лошадиных «наглазников». Сумка Инги лежала у окна, где и была оставлена. Инга тихонько молилась про себя: «Господи, только бы деньги тоже были на месте!». То ли молитва помогла, то ли судьба не стала наказывать Ингу за ротозейство, но деньги тоже оказались на месте. Поезд, тем временем, тронулся. Инга с облегчением откинулась на мягкую спинку дивана. Пытаясь унять сердцебиение, закрыла глаза и сосчитала до пятидесяти – вообще-то полагалось до ста, но на большее Ингу, как всегда, не хватило. Она открыла глаза и уперлась взглядом в соседку, которая, как ни в чем не бывало, отдыхала в позе «спящей царевны». «Неужели действительно спит?» - подумала Инга. У нее самой никогда не получалось заснуть на спине. На боку или на животе, подмяв под себя подушку – другое дело. Правда наутро после такого сна все складки наволочки отпечатывались на лице, но что же тут поделаешь? Соседка, видимо, действительно спала. Грудь ее мирно вздымалась. От нечего делать – не читать же книжку про местный драмтеатр – Инга принялась разглядывать спящую. Видимо, дама любила пастельные тона, потому что спортивный костюм, в который она переоделась, тоже был цвета беж, как и ее платье с плащом, аккуратно развешенные на плечиках. Бежевыми были и туфли с сумкой (такие Инга видела только в журналах), и лак на ногтях. Руки у незнакомки были маленькие и ухоженные – не чета ингиным, бросавшимся в хозяйственные заботы без перчаток и защитного крема. Лицо стойко хранило тайну возраста. Светлые волосы (свои или мастерски высветленные в дорогом салоне?) убраны в пучок. Интересно, сколько стоит эта естественность? Сколько времени отнимает? У Инги на себя никогда не хватало ни времени, ни денег… Ей стало зверски жалко себя – неухоженную и скверно одетую. «Зато у меня есть муж и сыновья!» - сказала она себе и сама же себе возразила: «А кто тебе сказал, что у нее их нет?». Действительно, безымянный палец незнакомки украшало обручальное колечко с бриллиантовой россыпью. «И зачем мне это СВ?» - с горечью подумала Инга, – Лежала бы сейчас на верхней полке, смотрела бы в окно… А кто тебе сейчас мешает смотреть в окно?». Инге не в первой было проводить такой вот сеанс личного психоанализа. А кто еще ее мог успокоить, кроме нее самой? От бегущих за окном пейзажей повело в сон. Инга с удовольствием «отключилась».
Проснулась, когда уже стемнело. Соседка по купе полулежа ковыряла айпэд. Благодаря пухлым губам, она была похожа на кинозвезду 90-х Ким Бейсингер. «Черт возьми! Сколько же ей все-таки лет? - подумала Инга, сквозь прикрытые ресницы разглядывая попутчицу. С пробуждением вернулась странная непонятная досада, саднившая, как заноза под ногтем. Нет, она не завидовала. Просто подспудно грызло осознание того, что прожив полжизни, никогда не имела возможности заняться собой, прилично одеться. Она даже не представляла себе, сколько это все может стоить, хотя бы потому что никогда не примеряла на себя этот недоступный для нее стиль жизни. Присутствие незнакомки раздражало, заставляя вновь и вновь критично оглядеть старые кроссовки, стыдливо выглядывающие из-под нижней полки, огрубевшие от домашней работы руки, предательски обтягивающие бедра джинсы…
Вдруг она вспомнила обещание писать не менее пяти страниц в день, данное вчерашнему режиссеру. «Интересно, а сегодняшний день уже считается, – подумала Инга, - или нет?». Порывшись в сумке, нашла ручку и потрепанную телефонную книжку, у которой в конце были чистые листочки. Подумала немного и решила написать рассказ о премьере. Писала она мелким-премелким почерком, но на чистых листочках рассказ не уместился, пришлось залезть на пять последних букв алфавита, благо знакомых на ЭЮЯ у нее было мало. Инга перечитала написанное и осталась довольна. С нескрываемым сарказмом она описала театр, закулисных персонажей, начальство, пожаловавшее на премьеру, примадонну Вахлакову. Инге так понравился собственный рассказ, что захотелось немедленно прочитать его кому-нибудь. Она даже готова была познакомиться для этого с соседкой по купе. Но попутчица уже снова спала. Интересно, понравится ли ее писанина тому режиссеру? Да он, наверное, давно выкинул ее из головы. А если нет? А если все-таки позвонит и спросит? С этими мыслями Инга заснула.
Проснулась Инга в предрассветных сумерках от какого то странного звука. Открыла глаза и увидела горько рыдающую попутчицу. Та сидела, обхватив руками колени и раскачиваясь из стороны в сторону.
- Вам плохо? – тихонько спросила Инга, но женщина то ли не обратила на нее внимания, то ли не услышала.
Инге стало неудобно, она отвернулась к стенке и попыталась заснуть, но рыдания попутчицы не прекращались. Тогда она встала и вышла в коридор. Постояла какое-то время у окна, сходила в туалет, снова подошла к двери в купе из-за которой по прежнему слышался тихий плач. Инга вошла в купе, открыла стоявшую на столике бутылку с минералкой, налила в стакан воды и, чуть тронув за плечо незнакомку, неуверенно сказала:
- Выпейте, может быть, будет легче.
Незнакомка перестала рыдать, подняла от колен расквашенное от слез лицо, взяла из рук Инги стакан и послушно выпила всю воду.
- Вы уж простите меня, - всхлипнула она.
- Я могу вам чем-нибудь помочь? – поинтересовалась Инга.
Незнакомка отрицательно затрясла головой.
Инга снова стало неудобно. Она как дура сидела напротив незнакомки и не знала, что ей делать – то ли ложиться досыпать, то ли на всякий случай (вдруг потребуется какая-то помощь) бодрствовать… Она уже хотела лечь лицом к стене, чтобы не смущать попутчицу, как незнакомка неожиданно заговорила:
- Этого следовало ожидать…
- Чего? – машинально поинтересовалась Инга
- Четырнадцать лет разницы! Меня уже в комсомол приняли, когда он родился…
- Кто?
- Муж.
- И что?
- Неужели вы не понимаете?
- Нет… - растерялась Инга
- Мне пятьдесят. Понимаете, пять-де-сят! – по слогам отчеканила попутчица. – А ей – двадцать два!
- Кому?
- Девчонке, которая родила ему дочку.
- В смысле? – Инге окончательно показалось, что она сошла с ума.
- В смысле родила! Я восемь лет носилась по врачам, два раза пыталась сделать ЭКО, объехала всех целительниц и экстрасенсов и хоть бы хны! А она раз и родила! Что тут поделаешь?
Инга затруднялась с ответом, поэтому решила промолчать.
- Ну почему все так? – допытывалась незнакомка
- А у вас вообще нет детей? – осторожно поинтересовалась Инга.
- Есть. Двое. У меня, если честно признаться, внуку пять лет… Но я же хотела от него! Я же хотела ему! – попутчица снова зашлась в рыданиях.
- А может быть, так лучше?
- Как лучше? Кому лучше? Он ведь теперь уйдет! Как же я без него?
- А он еще не ушел?
- Конечно, нет. Мы ведь венчались… А он такой порядочный…
Инга было хотела усомниться в порядочности данного индивидуума, но вовремя остановилась.
- Я, конечно, сказала ему: «Иди к ней, раз там ребенок ты должен быть с ними».
- А он?
- Он сказал, что любит меня…
- Ну так что же вы так плачете?
- От безысходности… Простите…
- За что?
- За то, что спать не даю. Мучаю своими проблемами.
Инга чуть было не ответила: «Да нет, что вы! Мне даже интересно!», но вовремя остановилась и сказала: «Да нет, что вы! Я уже выспалась!».
Уже совсем рассвело. Незнакомка взяла полотенце и пошла умываться. Когда она вернулась, умываться пошла Инга. Потом пили принесенный проводницей чай. Причем незнакомка попросила просто кипяток и заварила какие-то травки из пакетика. Остаток пути до Москвы они провели в молчании. Видно незнакомка раскаивалась в своей откровенности. Инге же наоборот хотелось узнать подробности, услышанной истории, но задать вопрос она, понятное дело, не решалась. Соседка долго «приводила себя в порядок» с помощью различных тюбиков и баночек, извлеченных из огромной косметички. И хоть Инге зверски хотелось узнать: «а это что, а это для чего», задать вопрос она так и не решилась. Однако, результат превзошел все ингины ожидания: когда за окном замелькали московские дома, напротив нее сидело юное создание без грамма макияжа на лице, словно перед эти и не была проведена столь серьезная работа.
Инга вспомнила, как на первом курсе университета соседки по комнате отправляли ее на свидание. «Ты чего это не накрасилась?» - спросила ее уроженка Украины Ленка Куванова. «Я накрасилась», - промямлила Инга, которая до этого честно накрасила ресницы, поплевав в коробочку ленинградской туши, и провела по губам гигиенической помадой. «Ха! Накрасилась она! - возмутилась Валька Генералова – даже не видно!» После того, как за ингин make up взялись соседки, потенциальный ухажер (мальчик из хорошей семьи), разумеется, слинял сразу. Инга после этого ни разу не пользовалась декоративной косметикой, лишь по особым случаям подкрашивала реснички, да мазала губы блеском. Она даже подумать не могла, что все эти тональные кремы, румяна, тени и прочие дорогущие штучки в умелых руках могут запросто скостить десяток лет, при этом никак себя не обнаружив.
Тем временем, поезд причалил к перрону. Соседка, накинув свой бежевый плащ, выпорхнула из купе, даже не попрощавшись. Инга, не спеша, выползла из вагона, предварительно с трудом запихнув книги о кукуевском драмтеатре на багажную полку. Несмотря на ранее утро, в Москве было тепло. Инга не спеша шла по перрону, греясь в ласковых лучах утреннего майского солнца. Спешить было некуда – дома никто не ждал. Впереди нее маячил бежевый плащ соседки по купе, левый рукав которого был переплетен с таким же модным и дорогим серым плащом ее спутника, а правый обнимал какой-то восхитительный букет. Инга долго боролась с искушением полюбоваться на бойфренда попутчицы. Разумеется, любопытство взяло свое: Инга прибавила шаг, обогнала парочку и на миг обернулась. Ее поразила не молодость и несомненная привлекательность парня, а то, с каким обожанием он смотрел на свою спутницу. У Инги мгновенно испортилось настроение. Она попыталась представить себе Толика, глядевшего на нее с такой же любовью. Разумеется, ничего не вышло. Вспомнились слова старухи-ассирийки, чистившей обувь в будочке около Краснопресненской: «Будет говорить «люблю» - не верь, целовать будет – не верь, поверь только, когда деньги на тебя тратить будет. Если денег на тебя не тратит – то не любит». Тогда, много лет назад Инге это показалось смешным. А сейчас… А впрочем, они уже давно с Толиком покупали лишь самое необходимое. Приходилось экономить. И ее, ингины, нужды давно уже стали главной статьей экономии. Ей ведь не нужно было прилично выглядеть – она сидела дома, время от времени пытаясь найти себе какой-нибудь заработок, но Толик всегда был категорически против ее выхода на работу, а ругаться Инга не любила.
Инга помотала головой, словно хотела отогнать неприятные мысли. В пустую квартиру возвращаться не хотелось. Вспомнила, что в сумке лежат деньги, и что другого случая купить себе что-нибудь из одежды у нее не будет. Твердой поступью пошла по направлению к «Атриуму», надеясь хоть как-то поднять себе настроение. «Деточка, если у тебя нехорошо на душе, то пойди и купи себе что-нибудь – сразу станет легче» - говаривала когда-то их соседка по коммуналке, старая актриса. «А если не на что?» - спрашивала Инга. «Все равно! Лишний раз не покушай и что-нибудь купи, хотя бы пару чулок. Сразу полегчает».
«Атриум» был безлюден. Двери бутиков обещали открыться только в десять. «Значит, не судьба», - подумала Инга, посмотрев на часы, которые показывали 8.30. И, уже повернув к выходу, наткнулась на одну единственную открытую дверь салона красоты.
- Вы наверное, на работу устраиваться? – спросила элегантная администраторша, - извините, место уборщицы уже занято. Вчера таджичку взяли.
Инга вспыхнула от обиды. Первым желанием было уйти, убежать и никогда больше не переступать порог этого недоступного ей ни по каким параметрам места. Но что-то вдруг сломалось в ингином осознании себя, какой-то тумблер что ли щелкнул…
- Нет, я хотела бы сделать стрижку, - с не свойственным ей вызовом сказала Инга.
- Вообще-то у нас по записи… - ошарашенно поглядев на Ингу пробормотала администраторша, - но сейчас как раз одна клиентка позвонила, что не сможет прийти… - и на всякий случай тихо добавила, - Но у нас дорого…
- Это меня не пугает, - сухо ответила Инга.
- Дима, к тебе пришли! – крикнула вглубь зала администраторша и поспешно ретировалась.
Тут же появился симпатичный молодой человек. «Дима», - представился он и пригласил ее в зал. «Инга», - гордо бросила она и прошла вперед.
- Что будем делать? – поинтересовался Дима.
- А что вы посоветуете? – спросила Инга, и увидев его замешательство, великодушно добавила, - Сделайте так, как вам видится, об оплате не беспокойтесь.
Затем Инга закрыла глаза и попыталась расслабиться и не вмешиваться в процесс.
Когда через полтора часа она открыла глаза, из зеркала на нее глядела женщина с короткой стрижкой, как во времена ингиной юности говорили, «под Гаврош», со слегка осветленными, словно выгоревшими на Южном побережье Франции прядками. Стрижка славно обрамляла еще не очень помятое временем лицо и подчеркивала длинную шею, сбавляя лет эдак пятнадцать.
- Ну как? – поинтересовался Дима.
- Здорово! – только и смогла выдохнуть Инга, - Я даже не ожидала, что могу так выглядеть.
- У вас очень удобное лицо, и послушные волосы, поэтому мне было не сложно это сделать. Я бы только дал вам один совет: любите себя.
- В смысле?
- Вас никто не будет любить, пока сами себя не полюбите.
Инга вышла из салона ошарашенная новой прической и, оставленными в кассе семью тысячами. Еще никогда она на себя не тратила такую кучу денег. Гордая своим отражением в витринах, она не удержалась и тут же зашла и купила то платье от Ferre, которое так поразило ее воображение при отъезде. Шел 70-ти процентный sale поэтому платье обошлось ей в десять тысяч, но она купила бы его и за первоначальные почти сорок, так как неудержимо пустилась «во все тяжкие». Она купила себе еще какие-то тряпки, две пары туфель, сумку, белье, сделала маникюр и перекусила в пиццерии на втором этаже. Траты в ее понимании были сумасшедшими, но она просто не могла остановиться: одна покупка провоцировала другую: не наденешь же платье от Ferre со старыми кроссовками и полуспортивной-полухозяйственной сумкой. Когда она плюхнулась в такси, в старом кошельке от ста тысяч осталось лишь шестьдесят.
Повернув ключ в дверном замке, Инга чуть не упала в обморок: она точно помнила, что запирала на два оборота, а дверь услужливо поддалась после первого. В квартире явно кто-то был. Она осторожно приоткрыла дверь и увидела три пары знакомых кроссовок – Толик и близнецы были дома. Она тихонько вошла в прихожую. Из гостиной доносились последние известия, из комнаты близнецов во всю мощь «били по ушам» звуки какой-то новомодной группы. Инге стало стыдно, что она ничего не купила мужу и сыновьям, но ведь они должны были вернуться только через три дня… Она запихнула свои покупки в шкафчик для обуви и вошла в гостиную.
- Привет… - промямлила она, будто была в чем-то виновата.
- Привет, - не отрываясь от экрана буркнул Толик, - где шаталась?
- Я думала вы вернетесь девятого… Что-то случилось?
- Ванька руку сломал.
- Как? Что же ты мне не позвонил?
- А что бы это изменило? Там все сделали, загипсовали.
- А снимки? Снимки ты привез? Какие-нибудь заключения врачей?
- Ты знаешь, мне было не до этого. Я доставал обратные билеты и все такое прочее. Кстати, вечером твой телефон не отвечал.
- Я в поезде ехала…
- Вот и приехала. Никогда не поверю, что поезд из Кукуйска приходит после двух. Или ты на перекладных добиралась?
- Нет… Я зашла в парикмахерскую, потом в магазин…
Толик уже не слушал ее, погрузившись с головой в спортивные новости.
Она побежала в комнату близнецов. Они тоже не сразу заметили ее, так как работали над художественной росписью ваниного гипса. Она положила руки на макушки мальчиков – по одной на каждую, как шутила ее бабушка, заставшая рождение близнецов.
- Ма! Ты мешаешь! – завопил Васька, не сколько не удивившись ее появлению.
-Ма, а обед скоро?
- Да-да, сейчас! – встрепенулась она. - Только в магазин сбегаю. Рука очень болит?
- Да нет, сейчас не очень…
- Да, а вчера орал, как резаный! Такой отдых сорвал! Ма, представляешь! Этот орет, отец белый, как полотно, врачи только по-английски говорят, я перевожу! Класс!
- Васенька, а что говорили врачи?
- Я толком ничего не понял, конечно… fracture … а вспомнил, «fracture with displacement»… Эх, повезло Ваньке – правая рука, значит до конца года никаких контрольных!
- Ма-а-а! Я есть хочу!
- Я тоже!
- Сейчас, мальчики, сейчас! Только в магазин сбегаю!
- Ну вот, еще ждать! В один голос завопили близнецы.
Инга выбежала в прихожую и на всех парах помчалась в минимаркет напротив. Она редко пользовалась этим магазинчиком, предпочитая «затариваться» в «Метро», где все было на порядок дешевле, но сейчас было не до экономии. Быстро побросав все необходимое для праздничного обеда в железную корзинку, не забыв пару бутылок пива для Толика, она подошла к кассе. Кассирша, дама из соседнего подъезда, деловито пробила ей чек, взяла деньги и уже отсчитав сдачу, всплеснула руками:
- Господи! Инга, а ведь я вас не узнала! Только по кошельку поняла, что это вы! Как вам хорошо с этой прической! Лет десять сбросили!
Инга опустила в сумку свой старый потертый «портмоне» и только тут поняла, что ни Толик, ни дети никак не отреагировали на перемену в ее облике. У нее не было времени размышлять на эту тему, она просто приняла это к сведению.
Накормив своих архаровцев, она кинулась к компьютеру, пока его еще не оккупировали близнецы.
- Вася, так что там говорил турецкий хирург?
- Кажется, fracture with displacement…
Инга набрала в поисковике наугад тыкая в латиницу искомый термин. Если Васька ничего не путал, это значило, что у Ваньки перелом со смещением.
Весь следующий день Инга провела в хирургии Склифосовского, где к счастью работала ее дальняя родственница. Перелом оказался весьма сложный, рентген показал, что турки были не очень-то аккуратны, поэтому все пришлось переделывать, Ванька орал, как резаный, Инга бегала со снимками из одного отделения в другое…
Вечером, накормив и уложив спать своих мужчин, ставя побудку в мобильнике, Инга обнаружила у себя чей-то непринятый звонок. «Завтра перезвоню», - подумала она и, словно в яму, упала в сон.
Конечно, никуда она не перезвонила – новый день принес новые заботы. Днем, когда она сновала на кухне среди кастрюль, зазвонил мобильник. Наскоро вытерев руку, она извлекла мобильник из заднего кармана джинсов. На дисплее был все тот же вчерашний незнакомый номер.
- Алло?
- Здравствуйте, Инга.
- Здравствуйте…
- Это Сергей Никонов, мы с вами разговаривали на банкете в кукуйском драмтеатре.
- Здравствуйте, Сергей… - Инга только тут вспомнила о кинорежиссере, которому давала торжественную клятву. Оказывается, его зовут Сергей.
- Здравствуйте, Сергей…
- О чем будет новая пьеса?
Сказать, что она обо всем забыла и совсем ничего не писала в эти дни Инга побоялась. Стала на ходу придумывать какую-то историю, машинально помешивая жарящийся на сковороде лук:
- О преуспевающей женщине, которая плачет по ночам, потому что муж на пятнадцать лет моложе.
- Опять автобиографическая история?
- Нет, что вы… - смутилась она. У меня в семье все в порядке.
- Ну, хорошо. И сколько уже написали?
- Пятнадцать страниц… - выпалила Инга, судорожно просчитав сколько прошло дней после того разговора и умножив это число на пять.
- О, значит первый акт почти готов?
- Ну да…
- Хорошо, допишите – сбросите мне по электронной почте. А у меня к вам есть одно интересное предложение. Нужно встретиться и переговорить. Когда вам удобно?
- Послезавтра днем, - Инга быстро сообразила, что послезавтра рабочий день и ей легко будет днем отлучится из дому, не объясняя Толику причину.
- Хорошо. Буду ждать вас в 14.00 в «Пробке».
- Где? – переспросила Инга
- В «Пробке». Это ресторан такой на Трубной площади. Не бывали там?
- Да нет, не приходилось... Не беспокойтесь, я найду.
- Тогда послезавтра в два?
- О кей, - ответила Инга и нажала кнопку отбоя - на кухню вошел Толик, привлеченный запахом подгоревшего лука.
Остаток дня Инга придумывала фабулу новой пьесы. А к вечеру, уложив всех спать, села на кухне с блокнотиком. История, казалось бы уже довольно логично «сварившаяся» в голове никак не хотела ложиться на бумагу. Инга пыталась вспомнить манеру разговора своей попутчицы, какие-либо характерные жесты, пыталась примерять ее историю на себя… Ей мешало все: вода, капающая из крана, шум редких машин за окном, свой почерк…Наконец, она поняла, что ей легче работается, когда она видит текст на экране компьютера. Она тихонько прошла в комнату и взяла ноутбук. Дело стало продвигаться быстрее. Она написала уже страниц шесть, когда на кухню пришел Толик.
- Что, кропаешь очередную нетленку? – съязвил он, напившись воды из чайника.
- Ага… - словно воришка, пойманный с поличным, ответила Инга.
- О, ты уже и ноутбук мой прихватизировала! А у меня спросила?
- Но он же тебе в данную минуту не нужен. А своего у меня нет…
- Я попросил бы тебя больше не брать мой ноутбук. У нас ведь есть компьютер.
- Да, но там близнецы спят. А тебе жалко, если я немного поработаю на твоей машинке?
- Понимаешь, ноутбук это такая вещь, которая должна жить в одних руках.
- Хорошо. Я куплю себе собственный ноутбук.
- Ну, конечно! Ты ведь теперь миллионерша! – он явно провоцировал небольшой семейный скандал, но в данную минуту у Инги просто не было на это времени. Как раз сейчас к ней пришли все те слова, которые она вымучивала несколько часов. Она сохранила на флэшке уже написанное, закрыла ноутбук, протянула его Толику и снова взялась за шариковую ручку. Буквы потоком посыпались на бумагу, будто кто-то сверху надиктовывал диалоги - только успевай записывать. Инга писала быстро и сосредоточенно, не обращая внимания на стоящего за спиной Толика. В конце концов он понял, что выяснения отношений не получится, и удалился в спальню.
К пяти утра работа застопорилась. Не помог даже крепкий кофе. Инга посидела еще немножко и пошла спать. В коротком утреннем сне ей приснилась история ее героини, в подробностях, как документальный фильм. Проснувшись, она тут же потянулась за блокнотом, но Дик, обрадовавшись столь раннему ее подъему стал проситься на прогулку и ей пришлось быстро одеться и выйти с ним на улицу, иначе бы он всех разбудил. Пока Дик радостный скакал по безлюдному скверу, Инге удалось записать в блокнот какие-то детали своего сна, который к тому времени уже почти рассеялся в ее памяти.
Проснувшись, Толик решил, что им, во что бы то ни встало, нужно поехать на дачу, чтобы подготовить все к летнему переезду туда Инги и близнецов. Инга не стала возражать, дабы избежать очередного мини-конфликта, которые в последнее время все чаще сотрясали их семейную жизнь.
День, проведенный в дороге, уборке, перетряхивании старых одеял и матрасов, заставил Ингу забыть и о новой пьесе, и о завтрашней встрече с кинорежиссером. Лишь утром, проводив Толика на работу, а детей в школу, Инга вспомнила о своем свидании. Она лихорадочно принялась готовить обед (не оставлять же детей голодными), затем, так же лихорадочно набрала на компьютере и распечатала написанное за эти два дня. Время приближалось к часу, когда Инга решила все-таки привести себя в порядок. Слава Богу, лак после сделанного несколько дней назад маникюра еще не облупился и прическа, не требовала особой укладки. Вовремя вспомнила о новых вещах, засунутых в шкафчик для обуви. К счастью, платье не помялось. Она быстро оделась, сунула в новую сумку перепечатанные листы и выбежала из дома. В платье и туфлях она чувствовала себя неловко, словно без одежды, сказывалась многолетняя привычка к джинсам и кроссовкам. Быть может, если бы оставалось несколько лишних минут, она бы вернулась домой и переоделась, но времени не было, и она неслась на всех парах.
Войдя в вагон метро привычно ухватилась за верхний поручень и уставилась в окно. Поезд тронулся и в вагонном стекле Инга увидела свое новое отражение. Из темноты тоннеля на нее глядела женщина, о которой она написала свою первую пьесу: уверенная в себе, хорошо одетая, стильно стриженная… Инга даже испугалась этого нового своего отражения, словно это действительно была не она. Захотелось выйти на следующей остановке и рвануть домой, чтобы найти там себя ту, прежнюю… Но чем дальше смотрела она в вагонное стекло, тем больше ей нравилась эта, другая Инга. Когда пришла пора, она подмигнула своему новому отражению и вышла из вагона. Каким-то чудесным образом, она примирилась и с туфлями, которые, как и все новые туфли слегка жали, и с платьем, словно так и одевалась последние десять лет.
«Пробка» находилась в большом здании, где в ингиной юности размещался Дом политического просвещения. Официант проводил ее к столику, за которым уже сидел Сергей.
- А я даже не узнал бы вас, если бы встретил на улице, - сказал он. – Вы за это время что-то такое с собой понатворили… Но вам идет! Ну что же, вот меню – заказывайте.
- Я не голодна, - испугалась Инга, она не была в ресторане лет пятнадцать и ужасно боялась не соответствовать пафосности места.
- Ну тогда хотя бы кофе закажите. Вам эспрессо или капучино?
- Эспрессо, - промямлила Инга.
- А я с вашего позволения поем. Признаюсь, со вчерашнего дня ничего не ел.
- Да, да, конечно.
Пока Сергей заказывал свой обед, Инга, пользуясь моментом, рассмотрела его как следует. Где-то около пятидесяти. Небрит (судя по картинкам в телевизоре, это сейчас модно), помят и лицом (наверное выпивал вчера), и одеждой (опять же модно), стрижен почти «под ноль» (чтобы не было заметно лысины). При полумраке театрального банкета Сергей выглядел куда лучше. «Интересно, он женат?» - подумала вдруг Инга. Словно, услышав ее вопрос, Сергей пояснил:
- Жена с детьми сейчас в Испании отдыхает, так что я столуюсь в общепите.
- А почему с ними не поехали?
- Присоединюсь к ним позже. Дел в Москве много. Кстати, о делах: мысль у меня появилась. Снять по вашей пьеске полный метр.
- Что снять? – переспросила Инга
- Так, в отличие от сериала, называется полнометражный фильм. Очень уж она мне в душу запала. Вы не против?
- Д нет… - только и смогла прошептать Инга, на мгновение ей показалось, что она сейчас упадет в обморок.
- Но, понятное дело, материальчик нужно переделывать. Пьеса – это одно, а сценарий совсем другое. Понимаете?
- Понимаю, - прошелестела Инга.
- Есть два варианта. Первый – вы даете мне право переделать сценарий по моему разумению, у меня есть ребята, которые все перепишут, как надо. И второй – мы с вами вместе пытаемся переделать пьесу в сценарий. Какой вариант вам ближе?
- Второй, - не задумываясь выпалила Инга, - памятуя свои ощущения от просмотра в Кукуйске, она боялась отдавать свою пьесу «на растерзание» каким-то там ребятам.
- Хорошо. Тогда с завтрашнего дня приступаем к работе. Через месяц я уезжаю. До моего отъезда нужно показать сценарий продюсерам. Следовательно, за месяц мы с вами должны сделать эту работу. Сможем?
- Попробуем…
- Офиса у меня нет. Можем работать у вас или у меня.
- Наверное, лучше у вас, - робко вставила Инга, представив Сергея на кухне своей малогабаритки – другого угла для работы у нее не было.
- Тогда жду вас завтра. Во сколько вам удобно?
- Где-нибудь в девять тридцать…
- Побойтесь Бога! – взмолился Сергей, я так рано не встаю. Может быть, ближе к двенадцати?
Сошлись на десяти. Инга выгадывала время, чтобы успеть домой, к тому моменту, когда сыновья вернутся из школы.
Когда принесли эспрессо, Инга пригубила чашку и засобиралась домой. Сергей особо не возражал – ему не совсем удобно было справляться со своим обедом под ее внимательным взглядом. Он сбросил ей эсэмэской свой адрес и попрощался:
- Ну что ж, жду вас завтра с ноутбуком в десять утра.
Инга вышла из ресторана и побрела в метро. Нужно было еще купить ноутбук… Благо не до конца потраченный гонорар лежал в сумочке.
На следующее утро ровно в десять утра она стояла перед оббитой темно-коричневой кожей дверью режиссера. На звонок в дверь не последовало никакой реакции. Она сосчитала до двадцати и опять нажала кнопку звонка. И снова безрезультатно. «Не судьба!» - вздохнула Инга и пошла вниз по лестнице. «Скажи еще «не с нашим счастьем»!» - ехидно пробухтел внутренний голос. Ингу эта вспомнившаяся сейчас семейная фраза задела за живое. Она остановилась между этажами, достала из сумки мобильник и набрала номер Сергея. Через минуту ожидания услышала хриплый голос режиссера.
- Алло!
- Это Инга. Мы вчера договаривались о встрече.
- Ну и что?
- Стою под дверью, никто не открывает…
- Господи! Я совсем забыл… Сейчас открою.
Инга снова поднялась к двери и где-то через минуту дверь открылась и пред ней предстал заспанный Сергей в махровом халате на голое тело.
- Проходите в кабинет, присаживайтесь. А я сейчас приведу себя в порядок и присоединюсь к вам.
Инга вошла в дверь, на которую указал хозяин. «Кабинет», скорее напоминал «библиотеку», все стены от пола до потолка были заняты книжными шкафами. От нечего делать, Инга стала изучать корешки книг. Подборка была довольно разнообразной от старинных фолиантов, переплетенных тисненной кожей до последних изданий в ярких обложках, наводнивших книжные магазины наших дней. Будущий соавтор явно не спешил. Сначала в ванной долго лилась вода, затем откуда-то донесся запах кофе и яичницы, потом в коридоре послышался стук каблучков, явно Сергею не принадлежавших, шепот, чмок прощального поцелуя и, наконец, после щелчка входной двери на пороге кабинета появился хозяин дома.
- Простите за вынужденную задержку. Не услышал будильника.
- Ничего страшного, - великодушно ответила Инга.
- Ну, тогда начнем-с.
***
Все было почти как на премьере в Кукуйске. Вернее все было совсем не так, но ощущения у Инги были те же. Ее также подташнивало от слов ею написанных, но произнесенных чужими устами. Также хотелось закрыть глаза и заткнуть уши, чтобы не видеть этого издевательства над тем, что она написала. Ужасно хотелось выйти и покурить, но рядом сидели прифранченные и гордые за мать Иван с Василием, и вообще слишком много людей пришлось бы побеспокоить, выбираясь из середины VIP-ряда. Толик на премьеру не пошел, ему трудно было признать хоть какую-то значимость того, что Инга «кропала» в своем ноутбуке, урывая время, свободное от уборки, приготовления еды и уроков с близнецами. Вернее, он просто не хотел этого признавать. PR-кампания фильма требовала от Инги различных интервью и теле-съемок. При первой же попытке дать семейное интервью, Толик устроил ей скандал и заявил, что не собирается мелькать рядом с ней в «ящике для идиотов», как он величал ТВ. И вообще, судя по всему, семейная жизнь катилась куда-то в пропасть. Но, если в другое время Инга бы весьма озадачилась, начала копаться в себе и идти на невзаимные уступки, то сейчас у нее просто не было на это времени. Она конечно десять раз пожалела, что не продала права на экранизацию, а впряглась в работу сценариста сама. От нее все время требовали переделки сцен, диалогов, а иногда и сюжетных ходов, причем уже во время съемок, когда сценарий, казалось бы, уже был утвержден. Инге все время приходилось пропадать на съемочной площадке. В этом, конечно, были свои положительные стороны – у нее почти сложилась следующая пьеса, сюжетом которой стал съемочный процесс, но были и потери – безнадзорные близнецы скатились на тройки. Слава Богу, деньги, которые она теперь зарабатывала, позволили нанять репетиторов.
Чтобы не сойти с ума от отторжения происходящего на экране, она размышляла о плюсах и минусах того, что с ней произошло за последние два года. К плюсам можно было отнести материальную сторону дела – уже второй московский театр ставил ее пьесу. За это время она дописала мелодраму, навеянную встречей с плачущей в поезде женщиной и «накропала» комедию, взяв за основу сюжета истории в которые все время попадала одна ее знакомая. Спектакли эти имели успех и хорошую прессу, пьесами сразу заинтересовались и провинциальные театры.
К минусам относились «заброшенные» дети, которым, впрочем, нравилась такая жизнь. Они были уже в том возрасте, когда материнская опека воспринимается в штыки. В «минус ушли» и отношения с мужем, которые в последнее время стали напоминать не супружеские, а соседские, причем на коммунальной кухне. Наверное, нужно было бы разобраться со всем этим, или развестись или договориться о каких-то уступках друг другу, но… в ее теперешней жизни на это просто не хватало времени.
Между тем, на экране замелькали финальные титры, сидящий недалеко от нее Сергей дал знак, по которому все, кто имел хоть какое-то отношение к фильму встали и поднялись на сцену.
После аплодисментов и поклонов все переместились в фойе, где были накрыты столы. Эту часть «марлезонского балета» Инга не любила больше всего. Хождение с бокалом от одной группы малознакомых людей к другой казалось ей не лучшим времяпрепровождением, но положение обязывало. Близнецы стояли чуть поодаль, прихлебывая запрещенную дома кока-колу и наслаждаясь изысками кейтеринга, к которым Инга не решалась прикоснуться после того, как какой-то папарацци запечатлел ее, жующую на торжестве по поводу очередной премьеры. От долгого стояния ноги отекли и новые туфли немилосердно жали, давно хотелось в туалет, а «косточка» французского бюстгалтера жестоко впилась в левую грудь… «Интересно, сколько сейчас времени? Долго еще мне так стоять?» - думала Инга, любезничая с очередным малознакомым тусовщиком. Она с удовольствием смылась бы отсюда, но прекрасно понимала, что продюсеры вряд ли одобрят такой финт.
С застывшей улыбкой на лице она, битый час, словно китайский болванчик, кивала в такт дежурным комплиментам. «Главное не заснуть, - давала она себе установку – продержусь еще полчасика, а там и домой».
- Надеюсь, вы не собираетесь прыгнуть вниз, - кто-то шепнул ей на ухо слова, которые она и умирая будет помнить.
Она обернулась, почти не веря, что это возможно и, разумеется не увидела того, кому мог бы принадлежать этот шепот. «Слуховые галюцинации», - подумала Инга, безрезультатно ища в толпе пшеничную шевелюру.
- А я вот тебя сразу узнал!
В двух шагах стоял лысоватый полнеющий мужик меньше всего похожий на самую главную любовь своей жизни …
- Тёма… - еле слышно прошептала она, у нее от волнения всегда перехватывало горло.
Инга столько лет представляла себе эту встречу, а вернее будет сказать, последние лет десять уже и не представляла… И сейчас она решительно не понимала, что говорить этому совершенно чужому человеку, так непохожему на того Артема, который когда-то был смыслом ее жизни. Она обернулась и увидев, слава Богу, стоявших недалеко близнецов, подозвала их и, приобняв выдохнула:
- А это мои сыновья, Иван и Василий.
- С ума сойти! Какие соколы! – прокомментировал Артем, - Значит ты не только сценарии пишешь?
Из-за спины Артема выглянула девушка фотомодельной внешности, впрочем, выглянуть ей было не трудно, так как благодаря ногам запредельной длины и высоченным каблукам (как только они с них не падают?) она была на добрую голову выше Артема.
- А это Полина…
- Ты тоже время зря не терял, - сказала Инга, и уже, было, хотела добавить фразу о том, как дочь на него похожа…
- Жена, - вовремя поставил он точки над «и». Видимо не только у Инги была такая реакция на его спутницу.
Инга уже почти открыла рот, чтобы спросить: «А как же Марина?», но вовремя остановилась и брякнула: «Очень приятно».
- Вот Полиночка, знакомься! Эта милая дама когда-то меня бросила. Представляешь? Первый раз в моей жизни. А теперь вот взяла и описала всю нашу историю в сценарии фильма, который мы только что посмотрели.
- Вау! Как круто! – издала людоедский клич Полина, вызывая в памяти бессмертную героиню Ильфа и Петрова.
Инга залилась краской. Ей было неудобно перед близнецами. Вдруг, перед ней, как из под земли выросла дама с микрофоном и юноша с камерой.
- Правда, что вы использовали в сценарии вашу love-story с Артемом Петровским?
- Это не совсем так… - промямлила Инга, она совершенно не ожидала такого хода событий.
Решив, что от Инги толку мало, дамочка переключилась на Артема.
- Господин Петровский, каково вам, было сидеть в зале на сегодняшней премьере? Вы знали о том, что стали персонажем фильма?
- Не скрою, это стало для меня сюрпризом… - довольно официально начал Артем, а потом улыбнулся и после некоторой паузы добавил – Довольно приятным сюрпризом!
- А как ваша молодая супруга отреагировала на некоторые подробности вашей биографии? – с хитрым прищуром продолжала телевизионная дива. – Что вы скажете, Полина?
- Вау! Это так круто! – прозвучало в ответ.
«Наверное, именно с такой интонацией папуасы восхищались стеклянными бусами, - подумала Инга, - Интересно, о чем он с ней разговаривает?» . Из раздумий ее вывел очередной вопрос:
- Скажите, Инга, а как ваш супруг отреагировал на этот «скелет в шкафу»? Судя по тому, что он не присутствует на премьере, ему этот сюрприз не пришелся по вкусу?
- Нет, что вы! Просто у него сегодня сверхурочная работа… - промямлила Инга.
- А на какой ниве трудится ваш супруг?
- Он работает в конструкторском бюро…
- Наверное в очень секретном? Связанном с оборонкой? – не сдавалась жрица ТВ, - иначе очень трудно объяснить отсутствие информации о нем в ваших интервью.
- Будем считать так, - отсекла лишние расспросы Инга.
Когда они с близнецами вернулись домой, Толик с ней уже не разговаривал, видимо посмотрел новостной репортаж, где был сюжет о премьере. Он демонстративно поставил раскладушку на кухне и сделал вид, что уснул. В другое время Инга бы расстроилась, но сейчас она так устала, что сил реагировать на это уже не было.
Утром, проснувшись одна, она вспомнила о вчерашнем демарше супруга и морально приготовилась к выяснению отношений. К сожалению, в последнее время это стало для нее привычным. Если бы не Дик, которого нужно было выгулять и не близнецы, которых нужно было накормить завтраком и отправить в школу, можно было бы не вставать пока Толик не уйдет на работу, но…
Когда после прогулки с Диком она вышла на кухню, Толик уже встал. Раскладушка была убрана, сам он был в ванной. Инга быстренько поставила чайник, взбила омлет, вылила его на сковородку и, пока он «доходил» под крышкой, сварила себе кофе и пошла будить сыновей. Когда она вернулась на кухню Толик сидел за столом и пил чай.
- Омлет будешь? – осторожно спросила она, но ответа не получила.
Завтрак прошел в молчании. Проводив близнецов, она вернулась на кухню помыть посуду, в надежде, что Толик сейчас соберется и уйдет на работу, но он до сих пор сидел за столом и сосредоточенно рассматривал свою чашку.
- Нужно поговорить, - не глядя на нее сказал он.
- Пожалуйста, - как ни в чем не бывало ответила она и подошла к раковине.
- Нет, ты сядь.
- Это обязательно?
- Да.
Она послушно села. Сердце ее колотилось, как сумасшедшая птичка.
- Нужно что-то делать, - по прежнему не глядя на нее произнес он.
- В смысле?
- Что-то менять.
- Где?
- В нашей жизни. Понимаешь, так больше не может продолжаться…
- А как может?
- Пятнадцать лет назад я женился на другой женщине… Ты была другая.
- Я была такой же. Ты просто видел меня другой.
- Значит, я ошибался… Понимаешь, я хочу чтобы моя жена занималась домом, мной, сыновьями…
- Разве я не занимаюсь…
- Занимаешься. По остаточному принципу.
- Хочешь, наймем домработницу? Я теперь нормально зарабатываю…
- Да не хочу я домработницу! Я не хочу чтобы ты зарабатывала! Я хочу, чтобы все было, как раньше или…
- Что или?
- Или никак.
Инге на мгновение показалось, что земля сейчас разверзнется у нее под ногами. Слова, которых она так боялась, были произнесены. Но под ногами по прежнему был рыжеватый линолеум кухни.
- Ты хочешь развестись? – еле слышно прошептала она, голос как всегда в такие моменты, отказался ей повиноваться.
- Наверное… - так же еле слышно произнес Толик, видимо ему тоже нелегко давался этот разговор. – Ты же не хочешь что-то менять в своей жизни?
Инга на секунду представила себе свою прошлую жизнь и ответила:
- Нет.
- Тогда о чем речь?
- Как ты себе это представляешь?
- Разойдемся и начнем новую жизнь…
- Как?
- Ты снимешь себе квартиру.
У Инги окончательно перехватило горло, но, видимо, после пятнадцати лет прожитых вместе, Толик научился читать ее мысли:
- Квартира ведь моя, у тебя не было своей жилплощади. Ты теперь сама зарабатываешь – вот сама себе и купишь.
- А дети? - прошептала Инга.
- Дети взрослые, пусть сами выбирают с кем им оставаться.
- Хорошо, - только и смогла сказать Инга и впала в ступор. Чисто машинально она убрала со стола и помыла посуду, благо Толик вышел из кухни и все-таки стал собираться на работу.
После того, как за ним закрылась дверь, Инга в голос по бабьи заревела.
Когда истерика кончилась было около одиннадцати. Как ни странно, выплакавшись, Инга почувствовала некоторое обновление, какое бывает долгой болезни. К тому времени, как близнецы вернулись из школы, она по интернету нашла несколько вариантов съемных квартир и договорилась о просмотре. Она еще не знала, с кем захотят остаться близнецы, но на всякий случай смотрела квартиры в своем районе, чтобы до школы было рядом. Теперь нужно было поговорить с сыновьями. А вдруг они решат остаться с отцом? Она понимала, что близнецы имеют право на выбор, и прекрасно отдавала себе отчет в том, что Толик юридически имеет а них такое же право, как и она, но… Без Ваньки и Васьки ее жизнь теряла всякий смысл. Четырнадцать лет ее жизни были подчинены только им, их проблемам и их интересам. Ей стало вдруг совершенно ясно, что даже то, что она делала в последние два года: писала пьесы, переделывала их в сценарии и т.д., было тоже для них. Словно обвиняемый, ждущий вердикта судьи, она ждала детей из школы.
Разрешилось все на удивление просто. Уже вечером они с близнецами и Диком начали переселение. Толик отнесся к их выбору спокойно и похоже даже с облегчением. Инге показалось странным, что вопрос, мучивший ее подсознательно столько времени разрешился одной фразой, легко и просто, словно не стоил и выеденного яйца. Квартира была почти такая же, как у них. Только из-за малого количества мебели и встроенных шкафов казалась просторнее
Близнецы уже мирно спали, а она все ворочалась, пытаясь заснуть на непривычном для нее диване, когда зазвонил мобильник. Было около часу ночи, номер высветился незнакомый. Поколебавшись несколько секунд, она все же ответила.
- Ты так внезапно скрылась. Пришлось добывать телефон у твоих продюсеров.
Этот голос она не могла спутать ни с чьим, и он до сих пор вызывал у нее мурашки по коже, и совсем не ассоциировался с лысеющим потертым плейбоем. Перед глазами предстал тот стройный светловолосый мужчина, прикосновения которого, через столько лет, еще помнило ее тело.
- Артем? – выдохнула она.
- Слава Богу, догадалась! Почему ты ушла?
- Было уже поздно… - замялась Инга, - детям в школу с утра…
- Да нет, - оборвал ее Артем, - Тогда… Ты ведь мне жизнь сломала!
- Мне казалось, что я просто помогла тебе выбраться из сложной ситуации…
- Почему ты так решила?
- Просто случайно услышала ваш с Мариной разговор на лестничной площадке. Прости, я ведь и в сценарии его оставила почти без купюр. Ты сам говорил, что у тебя с ней вырастают крылья.
- Да мало ли, что я говорил! Это ведь я ей говорил, не тебе! Я такую как ты потом долго искал, да так и не нашел!
- Зачем?
- Чтобы сидела тихо в уголке и смотрела на меня влюбленными насквозь глазами. Как ты…
Его голос входил ей в душу, возвращая почти утраченные ощущения юности. Слезы потекли по щекам… Но тут Инга вспомнила Артема нынешнего и ей стало немного легче от несоответствия того, прошлого голоса с настоящим его обладателем.
- А что было потом? – неожиданно спросила она.
- В смысле?
- После того, как я ушла.
- Да в общем-то все тоже… Сделали мы тогда «Взор», с которого каждый из нас, в общем-то, до сих пор получает свои дивиденды.
- Кроме Вадима…
- Да, кроме Вадима… Но он слишком уж высоко забрался. Такое не прощают.
- А Марина?
- Марина тоже в порядке. Хотя, так и не смогла перешагнуть уровень института культуры.
- Постой, она же училась во ВГИКЕ?
- Это она тогда нам всем говорила.
- Да ну! А когда вы с ней расстались?
- Да практически сразу после твоего ухода. А ты как жила все это время?
- Обыкновенно… Вышла замуж, родила сыновей, бросила университет. Сейчас развожусь…
- Печатаешься?
- Нет…
- На что живешь?
- Вот фильм вышел…
- Ну этого надолго не хватит.
- Пьесы пишу…
- Ставят?
- Пока да.
- Может быть, приедешь? – неожиданно спросил Артем.
- Нет… - на секунду замешкавшись, ответила Инга.
- Тогда я к тебе…
- Нет, Тёма… Нет. – сказала она и нажала «отбой».
Посидев минут пять в раздумьях, она прошла на кухню, сварила себе кофе и села за компьютер. Черные буковки неожиданно легко полились на светлую гладь монитора, в голове рождалась новая история, а в сердце звучала давно забытая мелодия: «Спи, ночь в июле только шесть часов..».
Спи, ночь в июле только шесть часов
© Copyright: Жанна Жердер, 2015
Свидетельство о публикации №215122901513
Свидетельство о публикации №215122901513
Рецензии