Палки и камни, любовь. Часть III

                ***
Мне ужасно повезло, что на тот момент, когда на меня наехали, успел загореться зеленый, тем самым сняв с меня все обвинения. Водитель оказался довольно доброжелательным, а я был и остаюсь ненормальной стабильности человеком – пофигистом. В машинах разрывались клаксоны, остальные быки на своих драндулетах краснея от злости выкрикивали оскорбительные слова, но это не затронуло меня, а моя непоколебимость показывала им огромный средний палец. «Ждите пока я докурю», подумал я, я ведь пострадавший, имею право.
- Я Олег. – Сказал водитель серого «Opel» и протянул мне руку.
- Тим. – сказал я и протянул ему руку в ответ.
- Забудем обо всем этом, надо будут деньги - звони. Есть куда номер записать?
Не очень-то мне и верилось, что человек такой посредственности, сможет дать мне хоть немного денег, скорее всего он не возьмет трубку, или даст липовый номер, но я на всякий случай записал.
Пальцами я зачесал мокрые волосы на бок и продолжил свою «Got no love today» уже не соблюдая темпа. Хромая на одну ногу, я уже не переступал лужи, а ботинки задавали ритм шлепая набравшейся в них водой, мне хотелось под него взвыть, упасть где-то в луже и искать знакомые лица, которые смогли бы меня поднять, так, просто, чтобы убедиться, что люди бесчувственны к низам этого общества. 
Между тем я подходил к дому. Возле подъезда на меня напали бродившие там собаки. Мне буквально повезло, когда сидящая на крыльце бабулька успела отогнать их, прежде чем я заорал как напуганная девка и начал убегать, прихрамывая на одну ногу. В этот момент мне показалось, что у нее над головой засветился нимб. Вот это да. «О, премного вам благодарен, ангел мой, спаситель.», подумал я. Стыд собачий. Я доброжелательно кивнул ей, всем своим сдержанным видом показывая насколько я благодарен за спасение моей жизни. Моя жизнь – не хухры-мухры, не просто так, ведь я - гениальный музыкант, музыкант с большой буквы и просто хороший человек.
Железные двери с кодовым замком преградили мой путь, и мне ничего не оставалось, как снова позвонить Вове. Две минуты я слушал утомляющие монотонные гудки. Я уже было подумал, что он специально меня игнорирует, подшутил мол так, но разобрав, что за музыка вырывается с окон четвертого этажа, я понял, что хоть вечность слушай я гудки, он бы все-равно не взял трубку. Если я так громко слушаю музыку это значит, что у меня перерыв, это значит, что я с головой нырнул в эту всепоглощающую черную дыру и мое тело уже оторвано от головы, этот перепад скорости и скоротечности времени в буквальном смысле разделяет мое тело на две независимые части: уже и еще. Мыслями в музыке - я добившийся успеха человек, признанный обществом и имеющий в нем хоть какой-то статус, пускай даже это статус прыгающего из угла в угол и мучающего гитару клоуна. И, о как я сочувствую себе, когда понимаю, что тело мое обречено на бесконечное скитание по этому пропащему и бесцветному миру, ставшим для меня капканом. Но его нельзя винить, ибо я, чтобы не идти дальше, измотавшись, обленившись от бессмысленности добровольно в него наступил. Страх неизвестности снабжал меня новыми деталями втягивая в свой мир, все больше модифицируя и конструируя из меня во всем послушного ему робота, закладывая в голову сомнения и отговорки, но ни капли храбрости и уверенности в будущем. Такая страшная, черная, полная космического мрака, открытая, зияющая передо мной дыра. Не теряя времени, я прыгнул в нее, целиком и полностью отдавшись опьянению от победы над своим страхом, что грешно.
Большое спасибо людям, которые вышли из подъезда, иначе, кто знает, сколько еще я бы там простоял. Света в подъезде не было, и я наощупь, слушая поручение стен и поручней, поднялся на четвертый этаж дома. Шучу, света там было предостаточно, но я ведь как-никак должен иронизировать столь банальную ситуацию. Я был не единственный гость пришедший повидать Вову, и хорошо, что я поднялся, иначе, как бы он услышал тихий звук, лежащего черт-знает где телефона, в сравнении яро-стучащей в его двери деревянной шваброй, находящейся в руках разъярённой цыганки. Внезапно эта злостная тетка повернулась ко мне, и клянусь, мне показалось, что она сейчас накинется на меня и начнет без анестезии раздирать меня куски, а моя плоть, податливо последует ее желанию пролить кровь, но вместо этого, она опустила швабру, но все еще глядя на меня своими выпученными глазами, спросила:
- Ты к этому придурку?
- Если это вы о Вове, то да.
Она сплюнула на пол и продолжила:
- Наркоманы чертовы, откуда вас столько взялось? Вот в наше время…
Женщина продолжила свою ругань. Когда она почти закончила и уже собралась уходить, открылась соседняя дверь, за ней показался старик, осторожно выглядывавший через щель. Завидев, кто стоит на площадке, осмелевши, он вынырнул из темноты и стал на сторону цыганки. За ним открыл дверь и Вова. Кстати, стоит заметить, что как только прекратились стуки швабры, вместе с ними и затихла музыка. Взгляды собравшихся на площадке резко перевелись с меня на Вову, сошлись на виновнике данного происшествия. По их глазам я понял, что кровопролития не избежать. Пятясь назад я услышал, как все реки, эти потоки обвиняющих сквернословий, эти воды склочности и озлобленности слились воедино, сотворив огромный океан ненависти, который, кстати, был Вове по…колено. Я предал Вову, когда стал на сторону обиженных жильцов дома. Я поддакивал им, пока свет победоносных прожекторов не осветил Вову, тогда я быстро переметнулся на его сторону. И мне не стыдно. А что? Победитель пишет историю! В итоге все разрешилось мирно. Дед, махнув от безысходности рукой нырнул обратно в свою квартиру, а цыганка, снова сплюнув на пол, ворча себе что-то под нос, пошагала вниз по ступенькам. Я отошел в сторону уступив ей дорогу и посмотрел на Вову улыбнувшись ему, но ему было не до улыбок. Он подозвал меня кивком. Я зашел в квартиру. Пока я снимал свое пальто в коридоре, я проявил инициативу попытавшись завести разговор.
- А почему ты музыку притушил?
- Да так, просто. Когда эта маразматичка перестает стучать, она обычно полицию вызывает.
- Ясно. А вышел потому что мой голос услышал?
- Ага.
Мы прошли в комнату. Я немного удивился, когда в глаза мне бросились стены, увешанные фотографиями неизвестной мне девушки. Как я мог догадаться, это была его бывшая. Я не стал спрашивать, а Вова не горел желанием рассказывать. Признаюсь, честно, я надеялся увидеть хоть одну с животом, но я замечал только фотографии с усами, ее усами. Она была страшная, а когда попадались кадры во весь рост я пялился на ее огромный зад.  В любом случае, весь этот фанатизм медленно вводил меня в тоску, за ней я чувствовал раздражение легко покалывающие в области аппендицита, его обычно вырезают, как и стояло бы вырезать все остальные органы не по праву наделенные сверх важностью, ровно как и часть мозга, которая с наивной уверенностью держит в себе воспоминания. Лишь крупицы оных были вывешены на стенах этой затхлой квартиры, где в отличие от хозяина, нормально жила только плесень. Даже мелкая групка тварючек, обитающая в этом доме на равных правах, страдала вечной депрессией и иногда уходила в запой.   
Творческий беспорядок – дело понятное, но творчеством здесь и не пахло, здесь воняла обленившаяся редко моющаяся туша. Стул – гардероб, тоже понятно, но помимо хранилища для вещей, он исполнял должность стола; об этом говорила стоящая там бутылка коньяка, лежащий сыр, а на самом краю стоял ноутбук, и он не падал только потому что его подпирала гитара.
- Присаживайся. – указал Вова на диван, где освободил место отодвинув свои носки, трусы, сигареты. Это был только первый слой хлама, второй он убирать не стал.
- Спасибо. – сказал я и присел.
- Ой, сейчас, подожди, я чайник забыл поставить кипятиться. – убегая в другую комнату крикнул Вова.
- Я вообще-то ненадолго, но…
Но он уже не слышал, а я все думал: зачем он сказал мне побыстрее приходить, скучно ему что ли? Так я не клоун, не труппа цирковая. Вова быстро вернулся, предложив пойти на кухню, я согласился, так-как хуже места чем эта комната на всей планете не сыскать. Даже Мордор ему уступает. Сделаю фото.
Ого, кухня была еще более загажена чем комната.
- Читал новости? – спросил я Вову.
- Нет, я давно их не читаю, с тех пор, как понял, что гороскопы врут. Что мешает врать все время? Стабильность, в основном, присутствует только в плохом, а хорошее, это лишь временные прорывы.
- Здесь я соглашусь, но иногда попадаются интересные статейки. Например, сегодня прочитал о том, что в Африке люди восстают из мертвых. Ты ведь знаешь про Эболу?
- Лихорадка новая? – спросил Вова.
- Старая, на самом деле, просто она разошлась в последнее время. Люди паникуют.
- А, ясно. С чего бы им паниковать? Все и так давно уже зомби, только вместо мяса, им подавай выпивку и сигареты.
- Насколько я знаю, зомби едят не мясо, а мозги.
- Ну, значит мозги. Люди, не люди, а хоть как-то о мозгах начнут думать.
- Зачем? Только не начинай про мозги. Я давно пришел к выводу, что они никому не надо, и не стоит винить людей за их отсутствие, они в этом плане поступают разумнее чем мы. Мы лишь следуем указаниям, а проявление инициативы только усугубляет твое положение. Тебе часто разрешают думать? Тебе вообще хоть раз приходилось использовать мозги?
- Да.
- А если не учитывать те моменты, когда ты критиковал людей их не имеющих.
- Все-равно. Не часто, но приходится.
- Ну да. Но, я не очень доволен этим, я от этого скорее несчастлив, чем счастлив.
- Здесь соглашусь.
- Вот и я о том же. Мы рабы, причем рабы по доброй воле. Мы сами сдались в рабство. Есть конечно, исключения, но это лишь единицы, и то, это не значит, что они никому не принадлежат. Тебе очень повезло если твои родители смогли привить тебе любовь к зависимости от указаний, тогда ты можешь быть счастлив. Я слышал анекдот по этому поводу, что-то вроде: «Двое хотели стать космонавтами, а третий хотел бухать. В итоге первые двое спились, а последний добился своего.». Твое счастье зависит от твоих целей, и о как я несчастлив, требуя от себя большего, чем я могу сделать. Все думают, что я себя недооцениваю, в чем-то они правы, но по большому счету, я просто думаю насколько я убог, в сравнении с тем, каким бы я мог быть. Поставь за цель быть одиноким, и будь счастлив в своем одиночестве.
- Я всегда хотел быть одиноким, но сейчас я немного разочарован в своих достижениях.
- Хорошо, что ты не хотел стать президентом, итог был бы один и тот же.
- А как же «поставь себе низменную цель и будь счастлив»?
- В этом-то и вся проблема, никогда не можешь заставить себя чего-нибудь хотеть, но, если хочешь по-настоящему…
- В этом проблема всей философии. Сколько не читай, не понимай, все-равно ничего изменить не можешь.
- Вот-вот. Говоришь, мозги полезная вещь.
Разговор продолжался долго. Я даже не понял, когда почувствовал какое-то родство. Мы были близки по духу. Короче говоря, мне понравилось общаться с этим идиотом, и я ушел от него только тогда, когда мне начали названивать на телефон, но я пообещал ему что обязательно вернусь, возможно даже завтра.
  ***
Когда я пришел, парни, то и дело трепетали о будущей поездке. Они были уже под мухой, а шесть стаканов, содержащих что-либо до того, как их опустошили, поблескивая гранями подсказывали, что скорее всего, это была огромная, зеленая, навозная муха. Хосе как всегда был нем, он сидел как «не при чем». Они подзывали меня к себе размахивая руками, но я прошел мимо их столика, свернул к барной стойке и заказал себе выпить.
- И так, - выкрикнул Черный – мы едем в Европу!
- Едем в Европу! – поддержали громким возгласом мы с Белым, подняли стаканы над головой и чокнулись.
- Начнем с Варшавы. – Предложил я – там неподалеку, в каком-то селе, будет проходить неплохой фестиваль. Как называется? – не помню, по-моему, «Sound from hell» … в общем, не важно, выступление там гарантировано. Мой один знакомый может подсуетиться, он один из организаторов, может помнишь, Ваня – гитарист, из моей прошлой группы?
- Не, не помню.
- Ну и ладно. Так вот, он может подсуетиться, и нас туда пустят на разогрев. Фестиваль - раскрученный, а нам это только на пользу. Три дня громкой музыки, море выпивки и девушек, короче говоря, будет клево.
- А мы с Черным думали с Чехии начать.
- Не. Нам по датам не подходит, как раз через две недели. По пути заедем в Отвоцк, а там еще куда-нибудь занесет. Таким образом мы пропустим всего один концерт в Чехии, зато в Польше дадим около четырех, и возвращаться не надо будет. – начал убеждать я своих друзей.
- Ладно, сделаем по-твоему, но как…
Я все пил, пил, и пил. Все это время, Хосе только наблюдал и слушал, он не выронил ни одного звука из своих уст, даже маленького звучка, только на вопрос «Все собрали деньги?», он поднял руку и показал нам, что живой. После очередной рюмки все поплыло и мир принял свой обычный, обыденный вид.
- Хочу с двоими за ночь. – сказал Черный.
- Я тоже, - согласился с ним я, или алкоголь – вот поэтому ты, мой лучший друг.
Не понятно почему все засмеялись. Мы продолжали пить, пока сексапильная официантка не огорчила нас новостью о закрытии заведения. Меня пронзило чувством, что в фильмах показывают, как ужасное, до мозга костей гложущее чувство изгнания. У меня поменялись местами приоритеты, я начал крутить барабан с желаниями, но как на зло, сегодня мне попадалась только ячейка с надписью «выпей еще», а я покорно следовал своей судьбе, опираясь вместе со своим выбором на плечи друзей. Дождь моросил не только на улице, но и в моей голове, где бедная, мокрая Эрис наслаждалась спокойствием. Она проснулась, ее зрачки ярко вспыхнули, а потом застыли в ожидании. Я спросил: «Ну что, Эрис, что расскажешь? Или же ты как всегда будешь молчать? Ну ладно, тогда слушай, я потерялся…». Пока я все глубже погружался в умопомрачительное, словесное сношение со своей вечной подругой, мы вышли на улицу. Я очнулся, когда пронзительный вой вытянул меня за волосы с наполненного мутной водой озера, оставив чернобыльских рыбок одиноко плавать, задумываясь о тщетном бытие. Да, они такие, и они любят человечину.
- Идем пить! – закричал на всю улицу Черный, прыгая в луже, выставляя язык, пытаясь поймать ним капли дождя. – Хочу пить! Хочу пить! – он начал истерически вопить и еще сильнее разбрызгивать содержимое асфальтной выбоины.
- Сейчас пойдем, не буянь.
- О да-а-а! Продолжаем веселье! – радостно вскричал Игорь.
- А я, ребята, домой наверно пойду. -  заявил Хосе.
Черный прервал свой спектакль резко обернувшись к Сане. Вид его был серьезен, казалось он вот-вот поправит галстук, которого у него нет, потеребит запонки и заправит кое-где выпадающую рубашку. Он подошел к Хосе, и со злобой на него посмотрел.
- Ты чего? Как это ты с нами не пойдешь? Ты что, лох какой-то? А-ха-ха-ха! – засмеялся Игорь.
- Нет, я не пойду с вами, мне пора домой!
- Да ты что, серьезно? Чмо! – закричал Черный и дал Сане пощечину.
Мы с Белым засмеялись, а Черный, повернулся к нам ища одобрения, а когда он нашел его в наших лицах, он вдохновленно продолжил:
- Пошел вон отсюда!
- Ты чего, Игорь? – напугано спросил Саня.
- Я сказал, пошел вон отсюда! Ты что, не понял? Пошел вон! – выделяя каждое слово, закричал Черный. С размаху ударив Хосе по лицу он свалил его с ног. Мы рассмеялись сильнее чем прежде. Пока Саня пытался подняться, придерживаясь за нас, я вступил в игру и сказал:
- Какой же ты жалкий тип. Пошел вон!
Я толкнул его со всей силы. Он снова упал.
О да, ему было обидно, его глаза заслезились, и он полез в карман за носовиком, чтобы вытереть с лица кровь, но Черный выхватил носовик и бросил его в лужу. Моя голова затрещала, Эрис сидела молча, глядя глазами мертвеца, но кто-то стоящий рядом, в черном плаще, с закрытым тенью лицом. Я видел лишь его оскал, он смотрел на меня заливаясь хохотом, а потом открыл рот, и сказал мне, что я тварь, он делал это все громче и громче, пока не зазвенело в ушах, пока моя голова не начала раскалываться от этого ора. Ты тварь! Ты тварь! ТЫ ТВАРЬ! Повторял он все громче и громче. О, он тащит меня в лес, и я снова там теряюсь, но меня уже никто не ждет, и я не жду, даже сам себя. Я так далеко зашел, так глубоко в чащу, что выбраться оттуда можно только протрезвев, а мне было не до трезвости. Гиблис.
Послышался первый всхлип, но меня это не тревожило, я просто развернулся, и пошел за ребятами, пошел искать. Музыка лишь прикрытие, и я прибегаю к этому незначительному оправданию всякий раз, когда достаю гитару и, охмелевшей, корившей саму себя головой, виновато дергал по струнам, закрывая глаза, чтобы прочувствовать каждую нотку, углубиться в песню, найти в ней смысл, и доказать себе, что я не пустой, что я не просто играющий на гитаре пьянчуга.
***
Рука возвышалась над моей головой. Пальцы тряслись, тряслась моя совесть, а отяжелевшая голова даже не пробовала подняться. Я чувствовал вину, она вспыхивала как новогодний салют, а я подпрыгивал, пытаясь поймать светящиеся огоньки моей порочной натуры. Я оправдывал себя мыслями о том, что главное, чтобы было весело, остальное не важно.
Дома никого не было. Открыв холодильник, я нашел пакет молока и кусок торта, который абсолютно не лез в глотку, застревал на уровне вчерашней ночи, и вылез мне икотой. Полные пустого воздуха легкие с тяжестью поднимали его стокилограммовые последствия, все тело – последствие неудачной пьянки. Моя заурядность проснулась немного позже меня, а именно: когда никого не было дома, я курил на балконе. Сигарет нигде не было, расстроившись, я еще раз порыскал по карманам и окончательно разочаровался. Мне повезло, когда на кухне в маминой заначке нашлась парочка сигарет. Они были отвратные, скорее со вкусом рвоты, чем яблока. На улице было темно. Я надеялся, что сейчас утро; в противном случае, я проспал целый день. Мне хотелось протрезветь, странно, что я был еще пьян. Это сколько же надо было выпить? Возможно меня штормило еще и оттого, что была ночь, и я никак не мог принять новый день, это больше похоже на продолжение попойки.
***
В маленькой, мрачной каморке, наигрывая какую-то грустную мелодию сидели Черный с Белым. Когда я зашел, они еле подняли тяжелые головы, но тяжелые они были вовсе не от похмелья, скорее от чувства вины. Я кивнул им в знак приветствия, братья синхронно кивнули в ответ и вернулись в свои скудные чертоги, машинально продолжая играть. Я присел на стул, окинул взглядом комнату: ударную установку, колонки, пульт, усилители, и т.д., ничего не говоря продолжил сидеть. Саня опаздывал на пятнадцать минут, если, конечно, он вообще собирался приходить.
- Нет, ну а что он вчера за цирк начал устраивать? Надо было с нами пойти. – сказал Игорь.
- Заткнись, и ничего не говори. – прервал его Белый.
- Что мы теперь делать будем, без басиста-то?! – спросил я.
- Нового найдем…и вообще, ты тоже виноват. 
- Такого не найдем. Хосе хороший басист, а нам в Европу скоро ехать.
- Ладно, сами виноваты. Давайте лучше сыграем, чем сидеть и болтать без толку.
Музыка получалась унылая и неполноценная, и не только потому что в ней отсутствовали басы, а и потому что мы все испытывали горечь утраты, Саня ведь был нашим другом. Я искренне надеялся, что это со временем пройдет, что это лишь свеженький налет нашей грусти и тоски, которая еще не дошла до своего пика, но все же, когда-нибудь да пройдет. Мы угнетали себя, а это угнетение сыпалось мелким пеплом с наших сигарет разлетаясь по улице. Мы вдыхали эту обжигающую ноздри пыль, и больше жалели себя, чем того, кого мы ранили.
- Да пофиг. - сказал Белый.
Это были его постоянные слова, которые он произносил, как только разговор вступал даже в косвенный контакт со случившимся.
***
Эрис не давала мне скучать. На пару с Ирой они выносили мне мозг, как только могли, а последняя и вовсе перестала со мной разговаривать. Я просил, умолял мир остепениться и дать мне покой, но вместо этого, он выливал на меня помои, и все проблемы как мухи слетались на мой будущий труп; полакомится свежей мертвечиной, так сказать. Единственным выходом избавиться от этой тоски был Вова. Совета развесить по стенам фотографии я все-равно не послушаюсь, а котелок у этого отщепенца варит. С Черным и Белым мы виделись только на репетициях, поэтому мне даже не было с кем выпить. Я достал из заначки пару сотен – деньги которые я копил на тур – и пошел за бутылкой не дешевого виски, не просто не дешевого, а непозволительно дорогого для меня напитка, утоляющий жажду мозга и забвения. Я позвонил Вове. Он сказал, что занят. Я расстроился, но не так чтобы очень сильно, просто расстроился. Все вокруг было окрашено в серый цвет, виски почти ничего не изменило, но пьяно-серый, цвет куда лучше, чем просто серый. Я нашел место, где мне удалось уединиться. Опавшие листья, братья по духу, составили мне компанию. Ох, как я обожаю этот обжигающий душу эликсир, убивающий меня быстрее, но делающий смерть не такой холодной, жестокой и болезненной. Я стал легко принимать столь ожидаемый исход, и мне больше не было страшно. Желание постигнуть нирвану, есть единственной брешью в этой идеологии. Жаль, что после реинкарнации я буду безмозглой любящей грязь свиньей.
Не выпил я и трети бутылки, как мне позвонил Вова и сказал, чтобы я заходил к нему. Мне было немного стыдно идти в гости с испорченным подарком, хотя, я вовсе не подарок. Я не подарок, я практически никто, но куда лучше быть никем, чем пористой губкой, впитывающей в себя всю грязь, которую ней вытирают. Быть никем – быть всем, а я – всего по чуть-чуть. Это плохо, когда ты сделан из поролона. Я глотнул еще виски. Выхлопные газы, подноготная грязь, собиравшаяся там еще со времен Христа, накопившийся во всех существующих прыщах человечества гной, были моими составляющими. Даже конченный наркоман, последние два года вмазывавшийся героином, очищает свое лицо от прыщей, стоя перед разбитым зеркалом в комнате с раскрашенными краской стенами, вся смысловая нагрузка которых состоит в трех буквах «ЛОХ», а плитка уже пожелтела от огромного количества мочи. За что я люблю свой язык, так это за то, что в нем просто изобилие матерных слова, которыми я могу кого-то обозвать, обидеть, оскорбить. Этот наркоман выдавливает меня делая с выражающей только отвращение миной. Мир, моральные устои и общество понятия довольно справедливые и простые: что-то не плохое не любит плохое, плохое тоже не любит плохое, все просто. Но не все сразу понимают, что является плохим, а что нет. Очень просто навязать чужую точку зрения, даже потому что ты не заметишь этой инъекции, ты не заметишь разницы, поскольку тебя не будут заставлять делать то, что ты не хочешь делать, тебя заставят хотеть то, чего ты в принципе, возможно, никогда бы и не захотел. Яркий пример манипуляции, это ад и рай. Тебе не заставляют быть хорошим, тебя спрашивают: «Хочешь в ад?», а ты отвечаешь: «Нет, не хочу.», значит хочешь в рай, и ты хочешь в рай. Я снова глотнул виски. Люди, варящиеся в своих котлах и почесывая себе спинку бесовскими трезубцами, смотрят на верх и ненавидят верхушку, потом оглядываются и ненавидят тех же бесов, которые ненавидят свою томную, скучную работу. А обитатели рая ненавидят низы за их завистливость. Они говорят: «Очистим этот мир от скверны!», так пускай не переживают, она сама себя очистит.
Я ударил пальцем по дверном звонку, Вова открыл двери, и началось.
***
Со столба я сорвал объявление с рожей преступника и надписью «разыскивается», с такой рожей как у него его можно было бы разыскивать даже за его уродство, однако, я положил листок себе в карман; а что, мне всегда хотелось найти кого-то такого, какого все ищут. Мимо пробежал эксгибиционист, а за ним пара людей в форме. Животы трусились из стороны в сторону. Меня рассмешила их з-образная траектория, так как они больше бежали за своими мамонами. Туда-сюда…туда-сюда. Я сплюнул, закурил. Всегда так делаю. Однажды ночью я шел по парку, и из-за угла донесся голос:
- Эй, парень, хочешь я тебе отсосу?
Я остановился, обдумал предложение, и решил, что нет, не сегодня.
- Нет, спасибо. – произнес я и пошагал дальше.
- Тебе что, жалко? – напрашивался мужик.
Действительно, мне стало жалко. Мужик просит сделать кому-то приятно, а ему отказывают даже в этой необычной, унизительной для него просьбе, где все должно быть наоборот, ведь обычно все просят сделать им приятно. Но потом я одумался, и мне стало жаль свое причинное место, половина которого могла остаться у него во рту. Правда, это была не единственная причина, по которой я отказал, я еще и не гей, к тому же.
- Ну пожалуйста. Дай отсосать.
Я двинулся на него со словами:
- Мужик, хочешь сосать лучше, чем раньше? Без зубов это ведь проще делать, не так ли?
Когда я подошел поближе, я увидел, что он держал свой член в руках, и мастурбировал во время нашего разговора. Когда ему стало ясно с какими намерениями я к нему иду, он начал сворачиваться, нервно, дрожащими руками запихивая все в штаны. Я засмеялся, потом угрожающе дернулся, и он побежал. Я сплюнул, закурил. Позже я узнал, что он работает в одном кафе напротив школы, в которой я учился. Я был немного шокирован и начал себя убеждать, что я никогда не покупал там булочки, а малыши продолжают туда бегать на большой перемене, не подозревая о поваре-дрочиле.
Поскольку заняться было нечем, я начал поиски. На один день я стал детективом. Я подозревал всех и каждого, а когда находил подходящую личность, доставал из кармана бумажку и пристально всматривался в лица прохожих. Я заходил в бары, спрашивал не видели ли они этого человека и, оглядываясь по сторонам, медленно доставал изображенный на листочке фоторобот преступника. Все, к кому я подходил, делали серьезные лица, чесали подбородок, мотали головой говоря, что нет, не видели, после чего я изображал раздосадованного сыщика, опускал голову, и уходил прочь. К сожалению, никто не видел этого мужика. Он призрак, прячущийся в толпе, скрывая свое лицо за лицами других, скрывая свою речь за шумом города и криками о помощи. Кричат часто. Я тоже кричу.
Я прошел мимо ресторана, в котором праздновал свой выпускной, вспомнил о школе, однокашниках, учителях. Мне ужасно захотелось туда зайти, но что-то в одно время не пускало. Меня не пускал временной разлом, изменивший мою сущность на намеренно слепого алкоголика. Подайте мне очки, я посмотрю на него с одну секунду, и со словами «вот же дерьмо» сразу их сниму; хорошо если меня не стошнит. В конце концов я переубедил себя, и направился в обитель эрудированных старушек, которые за тридцать лет работы смогли ничего не достигнуть, преподавая только одну область науки, которая требует лишь тщательного изучения, что не так уж и сложно. Самое странное, что, отправляя своих учеников на олимпиады, заставляя упорно трудиться и потеть над математическими формулами непосильными для детских умов прививая им желание чего-то достигнуть, ни один из них не горит желанием получить статус «учитель года», на примере показав, зачем нужно трудиться. Им плевать. Я часто вспоминаю, как на линейке я прятался в толпе, что бы меня не заметили и не начали пилить. Я обычно опаздывал и всегда ходил без формы, а меня заставляли обещать им, что я вот-вот ее куплю. Меня пару раз вызывали, обычно, после того как объявляли победителей каких-то там научных конкурсов, до которых мне никогда не было дела. Я не знаю зачем они это делали, может они пытались контрастировать успешных и неудачников? Неудачником был только я, стоящий как посмешище в своих драных штанах, улыбался, прикидывался дурачком. Это был единственный выход из положения, а все пялились, и несколько восхищались моей смелостью и бесстрашием. У меня всегда было то, чего не было у других: у меня был я, а я – личность.
Я поздоровался с охранником, который, кстати, иногда уступал мне выпуская на улицу покурить, в то время, когда остальные курильщики толпились у дверей придумывая разные отговорки. Куда им только не надо было; и в магазин, и домой, и к врачу и т.д. и т.п. Когда были проверки, за этим тщательно следил не только охранник, а еще и завучи, но мне всегда удавалось где-нибудь да прошмыгнуть. Особенно доброжелательными были поварихи в столовой, они сами курили на лестничной площадке, а оттуда можно было легко пройти к черному выходу. Случалось и такое, что дела были совсем плохи, в таком случае мы лазили на крышу через третий этаж.
Шли уроки, поэтому фойе наряду с коридорами были безлюдными, что позволяло отчетливо слышать, как из классов доносятся голоса учителей, повествующих молодому поколению о науке. В столовке было так же тихо и пусто, если не учитывать пары дежурных: они расставляли тарелки с едой, раскладывали вилки, ножи, ложки. Больше всего я любил дежурить именно в столовой. Нам всегда давали что-то поесть, бесплатно. Поприветствовавши поварих, я заказал одну порцию картошки с котлетой и чай. Чай был отвратительный. Уверен, что в целый чан они бросали один пакетик и ждали три дня, потому что он всегда был холодный. Во время трапезы зазвенел звонок, дети посыпались со всех сторон забив зал до крыши своими маленькими тельцами, выстроившись в очередь в пару километров галдя о чем-то бесполезном и наивном. Хотя, по большей части они матерились как сапожники. Уходя, я попытался растолкнуть эту толпу, но на глаза мне попался малец, которого я хорошо знаю. Я постучал по его левому плечу, а сам стоял с правой стороны, он мотнул головой и только потом понял, что его надули. Повернувшись ко мне, малец заулыбался, раскинул руки и подпрыгнул чтобы обнять меня. Это был мой младший брат, я дернул его за нос нагнулся к нему и спросил:
- Эй, ты как тут? Не обижают?
- Нет, все хорошо.
- Ну смотри мне, если что, говори.
- Ты почему в гости к нам не заходишь? – спросил Мишка.
- Я занят в последнее время. Как там мама?
- Мама хорошо, папа тоже. Чем занят?
- Выпиваю.
За спиной послышался наигранный кашель, я понял, что он был предназначен мне. Разогнув спину, я увидел свою бывшую учительницу с английского.
- Здравствуйте Нина Михайловна. – несмело промолвил я.
- Ты что такое детям говоришь?
- Правду говорю, а что, у вас тут не привыкли так делать? – ответил я.
- А где же ты тогда эту правду научился говорить? – парировала она мой удар в сердце.
- Правду-то еще может быть, а вот полезные вещи в этом здании вряд ли звучат.
- Туше. – признала она свое поражение.
Она была не глупая женщина, но как бы там не было, она все же работала в этой школе и за подобные разговорчики ее могли отчитать. Она – моя любимая учительница. Когда-нибудь, когда я добьюсь успеха, я обязательно принесу ей цветы и вручу у всех на виду, на зависть всем, кто считал, что я бездарный придурок. Ох, только бы она дожила до этого момента.
- Как у вас дела? – попытался я направить разговор в более дружественное русло, хотя, я не думаю, что она приняла мой вопрос за грубость.
- У меня все хорошо, готовлю свой класс к экзаменам, они в этом году выпускаются.
  - Ясно.
Немного помешкав, я достал из кармана бумажку, протянул ей и спросил:
- Вы не видели этого парня?
Она посмотрела на меня как на дурачка, в зрачках блеснуло сочувствие, и она решилась сказать, что думает.
- Ты дурак?
- Нет.
- Пока.
- До свидания.
***
- Гэ-гэй! – забравшись на стол вопил Черный – кто не бухает тот и лох! – он залпом осушил 0,3 оставшейся водки и продолжил – Ясно вам? Придурки-и-и-и! – последнюю «и» он затянул фальцетом, и нам стало смешно с корявости его вокала, а обстановка в которой нельзя смеяться, сделает любую, даже самую не смешную ситуацию, до упаду веселой, а тут еще такое. 
- Успокойся, это же приличное заведение, ресторан как никак. – постарался успокоить его я.
- Поели, ****ь, удона с шиитаке, зачем ты вообще разрешил ему пить? Он же только тебя слушает, мог бы и сказать ему. – спросил Белый.
- Если бы я знал, что с ним такое будет, то запретил бы конечно, а так…это же Черный, он же непредсказуемый.
- Мда уж.
- Эй, мудаки! – вы чего тут базарите? Боже, что за снобы. Почему везде все такие заурядные. – забыв про нас он закричал «а-а-а-а», но музыка сменилась, он приподнял голову и потянулся ухом к колонке чтобы лучше расслышать, что там играет. Услышав «Lazy day blues», он еще раз крикнул, что все снобы, и начал дергать тазом, а потом и вовсе закружился в танце, не слезая со стола и не забывая напоминать, что, мол, «Эй вы, снобы, танцуйте».
Мужики в кожаных курточках стали чаще ерзать своими жопами по кожаной обшивке диванчиков, видимо, в попытках сдержать себя и не дать разбушевавшейся малолетке по роже. Напряженность растет, и я вижу, как их твердокаменные лбы потеют, а девушки теребят их за руку не позволяя выкинуть очередную, привычную для них вещь. Ох, их инстинкт сильнее и один из них взрывается, «пошел отсюда» - кричит он, встает с места и идет в направлении к Игорю. Его мышцы напряжены, вены на шее вырываются, расширяются ноздри, и этот бык идеи на пролом, распихивая стулья трапезничающих людей. Он добавляет свое отточенную «я сейчас тебе по роже заеду» фразу, и замахивается. Игорь, не теряясь, используя свое преимущество ландшафтного положения заряжает ногой по лицу, теряет равновесие и падает навзничь. Треск. Мужик снова поднимается, хватает стул и яростно замахивается на лежащего Игоря, но Белый быстро выхватывает у него стул и ударяет им же по голове мужичка; он падает на колени. Я срываюсь с места и помогаю Черному подняться, тот потирает затылок, смотрит на руку. На руке кровь, Игорь начинает плакать. Со слезами на глазах и в истерике он постоянно повторяет «что со мной?» в то время как Белый, в растерянности, ударяет мужика по спине еще раз, хватает меня за руку, я Черного, и мы быстренько ускользаем. За нами погналось два пакета быдла (хотя кто тут еще быдло).
Мы снова смеемся, только уже без Хосе. Я смотрю на них, они стоят передо мной, но я не с ними, я отдельно, я это Я и Эрис, вечный дуэт поющих в унисон сумасшедших, вечно говорящих, что это не так. Каждый из нас пытается перетянуть канат на себя, в доказательство, что он нормальный, но мы оба так же хорошо знаем, что на нас напялили смирительные рубашки. Эрис говорит, что она уже очень долго со мной. Она сама не знает почему, говорит, что очень удивлена, но скоро ей придется уходить, и она заберет меня с собой, говорит, что очень сильно меня любит…а я?
***
Обычное утро обычного алкаша. Я снова обещаю себе не пить, рыская по холодильнику в поисках застоявшегося там вина. Пусто.
К пяти часам я решаюсь выйти на вечернюю пробежку. Надо делать жизнь интересной и здоровой; это не смешно, я правда так думаю. Я нашел свои спортивные штаны (маловаты, конечно, еще со школы, но пойдут и такие), кроссовки (тоже школьные) и грязную футболку (зачем пачкать чистую?). Настроение чертовски хорошее, как раз такое, чтобы заняться спортом. Погода тоже решила не мешать моим намерениям, так что условия были на пять с плюсом. Я пробежал первые сто метров, почти не ощущая асфальта под ногами, словно я наступал на маленькие, пушистые тучки. В следующие сто метров я начал задыхаться, а потом и вовсе остановился. Меня тошнило. Сдаваться нельзя, подумал я быстро рванув вперед, и перманентно об этом пожалел, когда на полном ходу (а это 13,5 км в час), не успев заметить, передо мной появилась струя из моей рвоты. Я остановился, стал под кустом, доделал дело и побежал дальше. Тьфу ты, не так уж это и трудно, бегать.
К моему возвращению мама уже пришла с работы, поэтому дома меня ждал небольшой кусочек тортика с чаем.
- А еще есть тортик?
- Да, возьми в холодильнике.
- Хорошо.
Я съел весь. Неплохо побегал.
***
Ребята уже на полную гудели о предстоящем евро туре, я и сам был в ожидании. Правда, бюджет мой все быстрее иссякал. Стопка из денег становилась все более тощей, но я, не теряя надежды подпитывал себя мечтаниями о предстоящем. Все-то так просто, бери и становись знаменитым, раз плюнуть. Трудности меня не пугали, они были чертовски заманчивыми, именно благодаря трудностям я чувствовал себя живым. На встречу приключениям! Сказал я, доставая из почтового ящика письмо из университета. Предупреждение об отчислении меня ни капли не пугало, я практически был уверен, что как бы там ни было, я все равно стану более-менее известным музыкантом, а это подарит мне возможность зарабатывать деньги, играя в вонючих подвальных пивнушках, где ссут и блюют только мимо. У меня есть мечта, которую я намереваюсь исполнить. Эх, я никогда не пожалею о своем решении не есть в столовой, собирая по две гривны в день. Спустя полгода, накопив достаточную сумму, я купил себе гитару. Ох, мое золотце, ты – моя любовь, и никакое письмо не сможет нас с тобой разделить. Что они хотят этим сделать? Напугать меня? Да ну их. Даже игнорирование Иры волновало меня больше, чем эти никчемные рэкетирские запугивания. Кстати, пойду наведаю ее.