В танкисты за шесть месяцев 2 дополнено 04. 01. 16

У разведовательной роты морской пехоты одним из главных "вооружений" после обычного вооружения и разведовательных задач, был ещё один сюрприз - элемент неожиданности. Это означало ошеломление противника неожиданной атакой с земли, моря или воздуха. Казалось, что к неожиданностям нас начали подготавливать практически сразу, поскольку что то подобное, что нас там ждало впереди, я не мог себе представить даже в самых кошмарных сновидениях.
По прибытию на территорию части нас выгнали из автобуса и построили перед казармой.
Погода была ужасна.Мороз был градусов 15-16, заметал снег. Было темно, дорожку перед казармой, где мы стояли, освещал только свет, падающий из казарменных окон. У нас у всех, примерно пару десятков человек, была одета летняя хлопчатобумажная форма морского пехотинца: чёрные, из тонкой ткани, форменные брюки и чёрная куртка. Под курткой была тельняшка с сине-белыми полосками, на голове чёрный берет морского пехотинца. Сопровождающий нас офицер посоветовал нам потуже натянуть берет на голову, до самых глаз, поскольку это уменьшит возможность получения кулаком в лицо от старослужащих за слишком вольготную посадку берета на голове. Носить берет на затылке это была привилегия для приобретения которой надо было прослужить минимум один год независимо от того, что ты делал в военной части или не делал ничего.

ХОЧЕТСЯ ЗАМЕТИТь: Не хочу спорить с автором, но: морские пехотинцы носили тельняшки в чёрно-белую полоску. Сине-белая полоска была в ВДВ и некоторых подразделениях спецназа. НО моряки, равно как и морпехи, носили чёрно-белую тельняшку. Оставим это на совести автора. (переводчик).

Мы стояли и дрожали перед казармой уже не первый десяток минут, словно замерзающие вороны, после чего произошло абсолютно для нас неожиданное. Из казармы вылетело пара десятков морских пехотинцев, словно дикое буйволиное стадо. По лихо сидящим беретам на затылке можно было сделать только один вывод - это были те самые, пресловутые "старики". Эта толпа ни на грамм не увеличила чувство защищённости, которого и так не было. Поскольку это были почти двухметровые, хорошо откормленные здоровяки, и мне показалось, что для устрашения врага вполне достаточно только показать этих морпехов и враг побежит. Но у нас всё продолжилось не только одной картинкой, вскоре появилось и звуковое сопровождение.
"Братья морские пехотинцы, счастливый день наступил, свежие "бичи" прибыли," - слышался крик и всё это сопроводилось диким ржаньем и гоготаньем.
Русское слово "бич" было мне знакомо. В расшифровке это означало "бывший интиллегентный человек". "Бичами" в России именовали деградирующих интиллигентов, например полностью спившихся поэтов, художников или учёных, которые потеряли и работу и дом, друзей и родных и надежду и веру когда нибудь вернуться к нормальной жизни. В нешей ситуации это означало одно - ситуация безнадёжная. Офицеры спокойно отошли в сторону и закурили. Им, конечно, холодно не было, поскольку на них были надеты тёплые куртки, подбитые изнутри медвежьим мехом и снаружи обшитые непродуваемой тканью.
Мы же, уже окончательно задубевшие на морозе с посиневшими от холода лицами, бывшие интиллегентные человеки, остались стоять под надзором "стариков". Они прохаживались перед строем, с важными выражениями лиц, и периодически сували нам кулаками в челюсть, живот или грудь. В конце концов мы поняли, что должны стоять по возможности ровно, с поднятными подбородками и по стояке "смирно". НО в такой холод это было сделать достаточно проблематично. Пальцы от холода сжались в кулаки, уши становились нечувствительными, снег мёл в лицо и забирался за воротни. Было ужасно холодно и противно. Если у кого то была растёгнута хоть одна пуговица или ослаблен ремень (упаси, Господи, от этого) то сразу следовало грубое ругательство на русском языке и виновный должен был быстро исправить свою ошибку. Ремень у молодого солдата должен был затянут настолько, чтобы мажду ремнём и животом не мог бы пролезть кулак "дедушки". А ослабить ремень мог только тот, кто прослужил не меньше года.
В конце концов нам разрешили войти в казарму, где мы побросали свои рюкзаки. Только мы успели немного сограться, как нас снова выгнали на улицу.Поскольку мы прибыли в военную часть вечером, то все другие уже сходили на ужин и офицер нас повёл в столовую уже после окончания ужина.
Столовую не называли так, как это было положено в русском языке. Вместо "столовая" здесь говорили "камбуз". Так было потому, что морская пехота входила в состав Военно-Морского Флота и множество морских терминов использовали также и в частях, которые находились на суше.
Когда я вышел из казармы, то вздохнул немного облегчённо, поскольку надеялся, что, по крайней мере, во время еды никто не будет нас подгонять кулаками. Для похода в столовую мы все должны были снова построиться и промаршировать до места приёма пищи строевым шагом. "Камбуз" находился на расстоянии пары сотен метров от казармы. За эти несколько минут холод вновь заморосил наши тела и стало ещё даже хуже, чем ранее.
В столовой в нос ударила острая вонь, которая состояла из смеси прогнившей картошки, сгоревшего жира и вони заплесневевших половых тряпок из старой одежды. По всей столовой висел пар, потолки и стены от влажности почернели - вероятнее всего это была какая то плесень, которая среди тундры нашла себе подходящую поверхность для роста. Пара солдат занимались помывкой полов. Для этого на пол выливалось ведро горячей воды, которую толкали из одного угла столовой в другой угол агрегатом, изготовленным из металла и резины, примерно метровой ширины, к которому была прикреплена ручка , длинной около полутора метров. Потом всю эту воду выталкивали за открытую дверь. За дверью уже был целый каток, состоящий из вонючей, жирной воды после помывки полов.
Стол для нас уже был накрыт. В большой кастрюле посреди стола было что то супообразное - серо-жёлтая жидкость, в которой плавали порванные листья капусты. К этому супу подавали что то непонятное, которое можно поставить между хлебом, булкой цельнозерновым хлебом. Это было что то прямоугольное и напоминало формовой хлеб или большой кекс, но было немного светлее, чем хлеб. Скорее всего за то, что это было немного светлее хлеба, называли "белым хлебом". Единственная еда, которая несмотря на мой голодный живот, показалась сьедобной, был кисель - коричневая, напоминающая клейстер, жидкость, в которой плавали несколько изюмин и кусочков яблок. К нашему столу подошёл молодой парень из кухонного наряда, насквозь потный. Наклонившись к нашему столу он шопотом сказал:"Не пейте сегодня кисель".
"Почему?" спросили мы, поскольку кисель казался единственно сьедобным блюдом на сегодняшнем, богато накрытом столе.
"Его приготовили в том котле, в котором вчера сварили одного лейтенанта", холодно обьяснил он нам. Через кухонную дверь были видны огромные, примерно на четыреста-пятьсот литров котлы, в которые человека можно всунуть без трудностей.
"Да, в разведроте действительно умеют делать сюрпризы" подумал я. У меня ком подкатился к горлу - куда же я умудрился попасть? Ещё неделю назад я сидел в своём кабинете в Нымме, мечтал о красивой жизни, заполнял хозяйственные жутналы и слушал на виниловой пластинке популярную композицию Поля Мореа "Love is Blue". А теперь я нахожусь где то то в каком то аду, где после всех "сюрпризов" мне предлагают кисель, приправленный вкусом свежесваренного лейтенанта.
Кухонный рабочий продолжил: "Он был молодым офицером, но стал немного высокомерным, захотел "старикам" показать своё место и навести уставной порядок. Он не должен был такое делать. "Старики" засунули его в котёл и заставляли просить прощения. Лейтенант не стал этого делать. Тогда "старики" закрутили крышку и запустили в котёл горячий пар."
Я не знаю, была ли эта история на самом деле или это рассказывали только нам с целью запугивания. Но что то серьёзное в той военной части действительно случилось, поскольку постоянно ходили разговоры про какого то "особиста" и про то, что многие "старики" ходили к замполиту, чтобы писать обьяснительные. КГБ почему то было обеспокоено и причиной этого беспокойства вполне мог быть тот самый сваренный лейтенант.
Некоторые посмелее всё таки выпили пару глотков киселя с белым хлебом, поскольку голод был весьма сильным, но дурнопахнущий суп из помойной капусты никто сьесть не осмелился. Я же ограничился горбушкой хлеба. Уже знакомый нам офицер вскоре вернулся и скомандовал нам на построение у входа в столовую.
Когда мы вернулись обратно в казарму, то нам показали наши кровати. Это были старые кровати, на которых задачу матраса выполнял полосатый мешок, неравномерно набитый какой то ватой или старыми тряпками. Осталось впечатление, что на этих матрасах спали ещё усталые , первые морские пехотинцы, перед героическим походом в Норвегию. Солдаты второго года службы использовали простыни, но "бичам" простыней не досталось. Возле каждой кровати стояла маленькая белая тумбочка для личных вещей.
Начали себя обустраивать. У меня из всех вещей остались только средства личной гигиены: зубная щётка, полтюбика зубной пасты и бритвенный станок с одним лезвием. Всё остальное у менй украли за три для болтания в поезде по пути сюда. Это удивительно, как воры умело работали в поездах огромной Советской родины. У некоторых пассажиров поезда из личных вещей умудрялись украсть даже сапоги, притом прямо с ног владельца во время сна. Закрыл на минутку глаза и остался без сапог.
Также у меня осталась одна книга. А именно я надеялся, что после армейской службы я пойду обратно в университет. Поэтому с собой из дома я положил в рюкзак самую главную книгу для любого советского студент. Это был толстый труд в красной обложке, который больше напоминал кирпич, чем книгу. Но вот содержимое книги было неоценимо, поскольку без этих знаний невозможно в Советском Союзе было получить высшее образование. Это был учебник истории Комуннистической Партии СССР. Один из "стариков" заметил у меня книгу и забрал себе. Немного полистав он дал ей абсолютно правильную оценку:"Фашистская книга, нахуй её, немецкими буквами написана". Я ему сказал, что в действительности эта книга насквозь коммунистическая, поскольку это книга по истории КПСС. Поскольку на последних страницах книги имя Брежнева встречалось гораздо чаще, чем другие слова, то я показал это "старику", который абсолютно мне не поверил. Тогда я нашёл название книги на русском языке и информацию о типографии и выпуске книги, которые тоже были на русском языке. Поскольку "старик" увидел это, написанными кириллицей, то он успокоился  и я получил разрешение оставить книгу у себя в тумбочке.
Офицеры к тому всемени уже ушли из казармы и вся власть перешла в руки "стариков". И как мы слышали в столовой, то власть и так была постоянно в их руках, просто после ухода офицеров они могли себя чувствовать более вольготно и свободно.


ОФИЦИАЛьНЫЙ ПРИЁМ.

"Бичи" строиться! - неожиданно рявкнул один из старослужащих морских пехотинцев. Мы точно не поняли, куда и насколько быстро мы должны были идти. Мы в замешательстве посмотрели друг на друга и пошли на середину казармы.
"На исходную позицию!" -раздалась команда того же пехотинца.
Мы повернулись и пошли обратно к своим кроватям. На половине пути прозвучал новый приказ: "Скорее, суки!". Мы прибавили шагу, но этого было недостаточно.
"Вы что, ****и, моей смерти хотите" - ревел старослужащий.
Ревущий не был простым "стариком", судя по децибеллам, он был "самым стариком из стариков", самым неприятным человеком, кто всетречался мне за мои короткие 18 лет жизни. Он был настоящей пародией на морского пехотинца. Примерно 190 см роста, худощавый и немного горбатый. У него была больше средней голова с выпученными, большими глазами, которые лоснились, как у алкоголика, хотя в тот момент он не был в алкогольном опьянении, по крайней мере запаха не было. Особо выделялся у него кадык на горле, который указывал на проблемы со щитовидной железой. Но самая большая проблема у него была с головой.
"Клочков, покажи этим огрызкам, как должен себя вести морской пехотинец" - донеслось из дальнего угла, где на кровати лежал ещё более старослужащий солдат.
Клочков был той самой сволочью, которая взяла на себя проведение церемонии нашего официального приёма.
"Ещё быстрее, суки!" - орал Клочков.
Мы рванули к своим койкам, и как только прозвучала команда "Строиться!", то в мгновение секунды мы уже стояли посредине коридора в ровном строю, подбородки подняты и руки по швам.
"Разойдись!" послышался следующий приказ. Мы разбежались в разные стороны. "Лежать!". Ещё до того, как мы успели упасть на казарменный пол, прозвучала новая команда: "Строиться!".
Мы рванули в строй, но Клочков всё равно был нами недоволен.
"Вы все тут дурацкие пидорасы" кричал он, "даже построиться правильно не умеете. Но это маленькое недоразумение мы сейчас исправим".
После минут десяти длившейся игры под названием "встать-лежать-вольно-строиться-разойтись" мы поняли, что мы делали неправильно. А именно от нас ожидали,что мы построимся по росту, и в этом замешательстве был виноват я, поскольку из всех новоприбывших я был самым высоким по росту.
"К стене!" крикнул мне Клочков.
Я стал спиной к стене.
Клочков долго смотрел на меня в упор своими выпученными глазами, потом засунул свой нос почти мне в ухо и рявкнул: "ФИО!".
Я был в замешательстве, поскольку такого слова на русском языке я не знал. Я ответил ему по русски, что я не понимаю, чего он хочет.
"Чеего?" выдал он мне, "каждый русский знает, что это значит. Ты хочешь мне сказать, что ты не русский?".
Поскольку я очень хорошо говорил на русском языке, то мой ответ на его вопрос он, похоже, не понял.
"Я не русский, я эстонец" обьяснил я ему.
"Эстонец? Что за эстонец? Неописуемо, нахуй" услышал я в ответ.
Кто то из "стариков", лежащих на кроватях, пришёл мне на помощь:"Скажи своё фамилию, имя и отчество".
Теперь и я понял, "фио" это было сокращение, которое состояло из первых букв русских слов: фамилия, имя, отчество.
"Томуск, Ильмар Ялович" теперь я дал корректный ответ.
"Юлович?" снова не понял Клочков, "у тебя что, отец какой то ял, да? Ты что, лодочный сын?"
Я ответил, что ял это действительно маленькая лодка, но я сомневаюсь, что он действительно думал, что я сын лодки, скорее всего он просто хотел поиздеваться надо моной.
"Мой папа инжинер и его имя ;lo", обьяснил я, "но поскольку в русском языке нет аналога буквы ;, то его записало как Яло".
"Не гони на русский язык, в русском языке есть все буквы" сказал с уверенностью Клочков. "так, значит ты эстонец" пролдолжал он. "Эстонцы же все фашисты. С какой стороны твой дед воевал, с нашей или за фашистов?"
"Ни за какую сторону он не воевал. Он был гражданским служащим" ответил я.
"тогда всё понятно, сука" продолжал Клочков, "немец как немец. Я точно знаю, что ваши деды убивали наших дедов. Как так твоё имя было?"
"Ильмар".
"Ильмар это неправильное немецкое имя. Я дам тебе новое имя.", продолжал издеваться Клочков и потом рявкнул на всю казарму:" В нашей военной части теперь есть немец и его зовут Ганс. И если кто его назовёт по другому, тому ****ец".
Мне вспомнилось, как некоторые знакомые, с кем я разговаривал до ухода на армейскую службу, советовали мне сразу и с самого начала научиться давать прямой ответ.
"Эстонский мужчина не позволит над собой издеваться" говорил кто то из тех мудрецов. "И если кто то тебя ударит, сразу бей в ответ, тогда тебя начнут уважать".
Мой яркий диалог с Клочковым дал мне понять, что меня тут не уважают ни одного раза. Недолго думая, я начал выставять свою ответку, поначалу, естественно, вербально.
"Я не фашист, и я не немец, я эстонец. И моё имя не Ганс, а Ильмар".
Буквально через секунду я понял, что совершил фатальную ошибку. Глаза у Клочкова выпучились ещё больше и всё его лицо налилось красной краской.
"Мудак, блять", рявкул он мне прямо в лицо, "если я говорю, что ты немец, значит ты немец. И если я скажу, что твоё имя Ганс, значит твоё имя Ганс. Ты что, моей смерти хочешь, у меня и так все нервы испорчены".
Его последнее выражение действительно было правдой, в этом не было нужды сомневаться. Он постоянно находился в маниакально-депрессивном психозе именно в стадии маниакальности, и я даже смог себе представить что будет, если начнётся следующая, депрессивная фаза. На более поздних этапах службы мне удалось это увидеть - тогда Клочков просто сидел в углу и плакал.
После своего монолога он отступил от меня на пару шагов, и прыгнул на меня ногами, целясь мне в грудь. Точнее сказать - попробывал это сделать. Вероятно он в своём селе когда либо в детстве видел фильм о единоборствах и попытался сейчас повторить приём Чака Норриса или Брюса Ли. Но из этого у него ничего не вышло. Клочков попал ногами в стену и завалился на пол. "Старики", лежавшие на кроватях, громко засмеялись, увидев эту картину, чем привели и так злого "дядю" в ещё более озверённое состояние. Второй попытки повторить прыжок Клочков делать не стал. Он подошёл ко мне и нанёс сильный удар коленов мне по рёбрам. Рёбра хрустнули, удар был очень сильным и у меня перехватило дыхание. Поскольку я перед армией несколько месяцев ходил на тренировки по каратэ, то этот неумелый удар не смог выбить меня из рядов, но заставил меня поволноваться, поскольку с трещиной или переломом ребра многие упражнения и задания даются с большим трудом. Очень больно спать на спине, глубоко вдыхать и делать физические упражнения, но особенно, если сломаны рёбра, больно просто смеяться. К счастью в этот момент мне было совсем не до смеха. Я на мгновение задумался и решил, что на всякий случай на не буду применять физическую силу в ответ. Всё таки первый вечер, я не знаю всех правил и даже не совсем уверен, все ли мои в данный момент целые. Внутренний голос сказал мне, что если я сейчас не хочу получить дополнительных ударов, то для моего здоровья сейчас полезнее остаться пассивным. Это поганое чувство, но сейчас это правильнее. Через несколько дней выяснилось, что это моё решение было единственно правильным.
Занятия со мной вскоре утомили скрюченное тело Клочкова и он решил отправиться спать. В кровать отправился и я. Это было самое ужасное место для сна во всём мире. Матрац был неоднородным. Скорее всего какая то умная голова когда то решила его выбить и все матрасные внутренности сбились в одну кучу где то посередине. Одеяло было шерстяное, но поскольку простыней не было, то оно было грубое и постоянно щекотало и царапало кожу.
Перед тем, как уснуть, я на всякий случай проверил, целые ли мои рёбра, поскольку место, куда пришёлся удар, очень болело. То, что я я смог глубоко вдохнуть и выдохнуть без усиления боли, заверило меня, что с большей вероятностью рёбра целые.
К этому моменту я был уже очень уставшим, но сна не было. Один день службы прошёл, 729 дней ещё впереди.
"Старики", которое дали молодняку разрешение пойти спать, перед отбоем всегда требовали от всех "бичей" читать вслух своеобразную клятвенную речь, которую надо было как можно скорее вючить наизусть и хором громко зачитывать перед сном. Это звучало так:"Слава богу не убили, быстрее бы утро и опять на работу".
Я ворочался на своей кровати, как вдруг услышал, что кто то ко мне тихонько подошёл. Это был парень из Москвы Михаил, который прибыл воинскую часть двумя неделями раньше меня. По этой причине он был уже намного мудрее меня и стал вводить меня в курс дела.
"Клочков, который над тобой издевался, никакой не "дед" ", шопотом обьяснял он мне, "он всего лишь "черпак"". На русском языке "черпак" это большая поварёшка, которой разливают суп, но на армейском жаргоне это обычно означает срочнослужащего, поторый отслужил половину срока.
"Всего "черпак"", удивился я, " и уже такой высокомерный".
"да", обьяснял Миша, " у него только только был год. "Деды" гоняли его этот год достаточно жестоко и то, что он остался жив, это вообще чудо. Он настоящий урод, его били до его умопомешательства. И как только он разменял свой первый год, у него появилось право издеваться над другими. И это право он стал активно использовать, я каждый день получаю от него кулаком. Ну а если ты прослужил меньше года, то в ответ тебе бить запрещается, иначе придут другие "деды" и ****ец. Могут и убить и потом скажут, что ты сам выпал из окна."
Миша говорил на хорошем и правильном русском языке. Чувствовалось, что он хорошо образован. Я спросил его о уровне его образования. Выяснилось, что его родители были учителями в одном из университетов Москвы. Поэтому Мише было особенно трудно в армии, поскольку в армии особо издевались над образованными ребятами из Ленинграда или Москвы. Эти ребята не выделялись своей физической силой или безбашенностью, но были образованными и с интеллигентным русским языком.
Мише ввсёл меня в курс других слов и значений, который были важны для выживания в этой среде, но котороые не относились к официальным, то есть, уставным словарным значениям.
Слово "бич" мне уже было знакомо. Миша обьяснил, что так называют срочнослужащих, которые прибыли в воинскую часть, но ещё не приняли присягу. Их ещё иногда называли "духами". ( А у нас до присяги называли "запах". "Дух" был после присяги :)) Переводчик). После принятия присяги из "бичей" на первые полгода переводили в "караси". Задачей "карасей" было бесприкословное выполнение всех распоряжений солдат, прослуживших не менее года. И это касалось не только уборки туалетов, казармы, стирки грязного белья "дедушек" и уход за боевой техникой.
В подготовку морских пехотинцев входил рукопашный бой в котором были элементы самбо и каратэ. Если "деды" захотят, напримеп, потренировать удары ногой или кулаком, то для этого выбирали подходящего "карася", который должен был храбро сносить все эти удары и не имел права как то защитить себя. За каждую попытку самообороны или защиты следовало конкретное и жестокое избиение.
Следующая стадия за "карасём" была "фазан". Жизнь "фазана" практически не отличалась от жизни "карася", разница была только в том, что до стадии "черпака" оставалось меньше времени. "Фазаны" делали ту же самую чёрную работу, таскали вместе с "карасями" завтраки "дедам" в постель и также выполняли роль учебной груши для рукопашного боя, если под рукой не оказывалось подходящего "карася". Некоторый "карась", который умел наладить отношение с "дедами", получал, по сравнению с другими, гораздо меньше тумаков. Но в действительности таких подхалимов не любили ни "деды" ни молодые. Уважали тех, которые достойно выполняли все задания и достойно воспринимали прилетающие кулаки. Такие были правила: если тебя бьют, то за это надо было благодарить.
Следующим уровнем был "черпак", который уже мог свободно сдвинуть на затылок свой чёрный берет и начать нормально жить после первого пережитого года службы. За исключением редких едениц, все "черпаки" по полной использовали своё право издеваться и бить молодых. Всё насилие и поступки, которые применялись в отношении их за первый год службы, они выливали на молодое поколение срочнослужащих. Это как в прямом так и в переносном смысле, передовалось из поколения в поколение - избиение и издевательства передавались в Советской армии как в песне - от "отцов" к сынам.
Когда разменивали полтора года, то "черпак" становился "дедом" или "стариком". Они должны были ходить на учёбу и стрельбы, но без особой причины они старались из казармы не выходить. Еду им в основном приносили молодые в казарму, где "деды" находили возможность готовить себе также чай или даже что либо покрепче. Они были, в основном, спокойные по характеру, но если кто то осмеливался в воинской части поднять руку на армейскую иерархию, то "деды" моментально собирались вместе и с помощью активной физической силы решали проблему, чтобы у молодого нарушителя не возникало больше такого желания даже во сне - восстать против иерархии. Офицеры "дедам" особо приказы не отдавали, каждый "дед" делал только то, что сам считал для себя нужным.
Верстовым столбом для перехода из одного иерархического звания в другое, являлся приказ Министра Обороны СССР о призыве и демобилизации. После приказа было необходимо пройти определённый ритуал, который можно сравнить с ритуалом перевода во взрослую жизнь у каких нибудь примитивных народностей. А именно: будущего "черпака", для закрепления статуса и перевода на новую ступень иерархии,били большим алюминиевым черпаком десять раз между ног. И всё зависело от доброжелательности и душевного состояния более старшего срочнослужащего, поскольку для некоторых переводимых эта процедура заканчивалась большой болью, которую надо было во имя будущего счастья, молча терпеть. Если же процедура перевода не производилась, то солдат оставался мальчиком для битья до конца службы. (Видал я таких бойцов. Бедняги, их даже молодые в грош не ставили. До конца службы за ними было закреплено звание "непереведённый пупок". Переводчик).
Если два года было выслужено, то "старик" становился дембелем. Дембель, почти всегда, занимался только своими личными делами:подготавливал парадную форму перед отьездом домой, гладил сапоги ( с помощью утюга и сапожной ваксы из ужасных танкистских сапог получались хорошие "городские сапоги") и делал дембельский альбом в котором рисовались патриотические картинки, клеились фотографии свои и сослуживцев, писались стихи и так далее. Каждый правильный дембель перед увольнением из части, воровал для себя рубашку, перчатки и брюки, чтобы их отвезти домой. Военная форма, особенно чёрная форма морского пехотинца, на гражданке была весьма популярна, поскольку по качеству была гораздо лучше гражданского трикотажа. Все мысли и думы дембелей были направлены именно на гражданскую жизнь и внутренние проблемы воинской части его уже не занимали.
Полный обзор, который сделал мне Миша, немного обрадовал - всего один год и вот оно время, когда точно останешься в живых. Но этот год ещё надо было пережить. Именно поэтому перед сном меня охватило чивство глубокой прострации и которому добавилось чувство сильного голода. По моему, я за целый день сьел только горбушку белого хлеба. Я должен признать, что в этот момент мне стало себя очень жалко.


ВЕЧЕР И УТРО - ДЕНь ВТОРОЙ.

Примерно три часа сна и раздалась команда "подьём". Спросонья я не понял, где я нахожусь и что я должен делать. НО через несколько секунд  я врубился, что надо начинать действовать очень быстро. От тренировки, которой мы занимались накануне вечером, было достаточно много толка: все молодые знали что чем быстрее мы оденемся и станем в строй, тем полезнее это для нашего здоровья.
Большинство "стариков" спокойно продолжали спать, но мой друг Клычков уже был на плацу. Его задачей было проконтролировать, всё ли мы делаем правильно и, разумеется, всё было неправильно.
Молодые, прибывшие из гражданской жизни, думали, что кровать следует заправлять сразу после подьёма. Но теперь выяснилось, что одеяло надо оставить на краю кровати, чтобы простынь могла "дышать". Оставлять одеяло в ножном конце кровати мы тренировались раз десять. Это не ограничивалось только укладкой одеяла. Пройти надо было весь цикл: раздеться, лечь в кровать, глаза закрыть, захрапеть, подьём, укладка одеяла, одевание и построение. Всё это было настолько тупо и бессмысленно, что я уже избавился от мыслей найти в ближайший двух годах какой либо смысл или что то полезное. Я решил для себя, что моим главным заданием станет возможность остаться в живых, и лучшей гарантией для достижения моей цели было, насколько возможно, быстрое и точное исполнение всех приказов.
Когда Клочков осталься доволен изполнением первой утренней частью программы, началась вторая часть - утренняя зарядка. Длай этого все вышли на улицу, где по прежднему было очень холодно, по моему даже холоднее, чем вчерашним вечером. На тёмном небе блестело разночветными красками северное сияни, через всё небо полыхали зелёные, жёлтые и синие волны. Картина была красива и живописна и на её фоне отчётливее чувствовалось своё удручающе положение. Всего лишь полгода назад, закончив школу и поступив в университет, было чувство, что судьба уже в моих руках и я пуп земли. А сейчас я чувствовал себя мелкой мошкой, которую вдавили в грязную, замёрзшую землю от огромного эго и желаний которой уже ничего не осталось и от чьих желаний не зависит абсолютно ничего. Казалось, что Советская Армия считала своим первым и самым главным заданием уничтожение самооценки человека и , стоит признать, это задание выпонялось с большой эффективностью.
Построились в шеренгу по двое перед казармой. Перед утренней зарядкой надо было продекламировать девиз части, которому нас в быстром порядке обучили и который мы каждое последующе утром громко орали в небо. Девиз звучал так:"Быть бдительным и надёжно обеспечить безопасность родины". Некоторые из "стариков" острословили, немного изменив девиз, заменив слово "бдительным" на слово "бздительным". В написании и произношении эти слова были почти одинаковые, а вот по значению была огромная разница. Молодые, естественно, такого себе позволить не могли.
Вскоре послышался приказ "Бегом марш". И сразу выяснилось, что бежать мы начали абсолютно неправильно, поскольку и тут были свои правила, которые мы не знали. В момент, когда сержант кричал "бегом", надо было согнуть руки в локтях так, чтобы они образовывали прямой угол по отношению к телу, и немного наклонить всё тело вперёд. Это называлось исходной позицией. Бег можно было начинать только тогда, когда звучала вторая часть команды: "Марш". Ну а поскольку холодно было не только нам, но и сержантам, то тренировки по изучению новой позиции, к счастью, много времени не занимали. И только после этого начиналась утренняя зарядка. Должен признаться, что ничего такого я не ожидал, даже в награждённой орденом Красного Знамени советской морской пехоте. Бег начался перед казармой, после чего мы выбежали с территории части на дорогу и бежали, бежали, бежали.