Глава 1. Инга

Инга провела пальцем по гладкой поверхности зеленой лакированной двери и поморщилась — цвет ей решительно не нравился. Вдаль по коридору унеслось эхо цокота каблуков — красногубая секретарша, приведшая ее сюда, удалилась. Инга полезла в сумку, разыскивая нужный клочок бумаги, и на тонких запястьях звякнули тяжелые браслеты. Инга была худой, как глиняная статуэтка; ее кожа напоминала карамель, а жесткие угольные волосы чуть касались плеч. Зажав между пальцами листик и в который раз сверив адрес (хотя поздно сомневаться после череды безликих коридоров, из которых не найти выхода в одиночку), Инга небрежно оправила юбку, и овальное родимое пятно чуть ниже бедра скрылось под атласными складками. Она потянула ручку на себя, с любопытством оглядывая помещение, видимо, выполнявшее роль приемной.

Оно оказалось небольшим и чистым, как больничная палата. На черных стульях вокруг громоздкого стола расположились другие посетители: рыжий парень «хмельного» вида и мальчишка-подросток, чьим мягким коротко стриженым волосам Инга тут же позавидовала — ее-то на ощупь напоминали солому. Пройдя мимо черно-белых фото в рамках, она опустилась на свободное место и вежливо поинтересовалась:

— Вы тоже по объявлению, да? — Инга перевела взгляд с одного незнакомца на другого, вспоминая, как сама случайно обнаружила белый лист, обещавший избавление от страхов (за хорошие деньги, разумеется), и ухватилась за этот шанс.

Вальяжно развалившийся парень, которого она тут же окрестила «рыжей сволочью», хулигански сверкнул зелеными глазами. Его стул качнулся на одной ножке, увы, не упав.

— Да, — оживился он, подаваясь вперед, и, вытащив из кармана горсть мятных леденцов, предложил, — не хотите?

Инга поморщилась, покачав головой, и выжидающе поглядела на дверь. Мистический психолог опаздывал, а она всегда была пунктуальной и не любила это больше всего на свете. Ей подумалось, что уж профессионал не может себе позволить такой беспечности. Мявший в руках кепку мальчишка протянул руку, воровато схватив леденец, и ловко засунул за щеку, пошелестев оберткой.

— Спасибо, — мягко поблагодарил он, и Инга удивленно распахнула глаза: голос был очень нежным, по-настоящему девичьим. Она пригляделась к нескладной подростковой фигуре и поругала себя за невнимательность: да, белесые волосы стрижены под «мальчика», да, спортивный костюм... но черты лица, но большие карие глаза в обрамлении пушистых ресниц — все это выдавало девчонку. Правда, очень мужеподобную и угловатую, но факт оставался фактом.

— Меня зовут Густав, — подмигнула «рыжая сволочь», пряча конфеты.

От парня отчетливо веяло сигаретами, и Инга окончательно его невзлюбила: обычно к рыжим она испытывала симпатию, но этот явно был хамом. Драчуна и вздорника в нем выдавало все, начиная от рубца над правой бровью и ссадин на руках.

— Инга, — представилась, мысленно убеждая себя, что нельзя судить человека по обложке.

— Бэк. То есть Бэкки Сварроу. Можно просто Бэкки, — сбивчиво произнесла пацанка, опуская глаза. Она бросала изучающие взгляды украдкой, опасливо, как кошка.

— Ага-ага, — покивал парень, взгромождая ноги на стол. Мысль о книгах и обложках мигом отпала: хам он и в Африке хам. А этот долговязый грубиян оказался вылитым им. Проследив за тем, как он поудобнее устраивается, Инга вздохнула. Вот таким и везет в жизни, нагло прущим по головам. А «рыжая сволочь» тем временем заговорщицки зашептал: — А вы верите, что этот мозговправ поможет? Новая клиника, новые техники... враки все это.

— Зачем же тогда вы пришли? — наивно удивилась Бэкки и угрюмо добавила: — Меня, например, брат отправил.

— Да дело в том, что... — в чем именно заключалось «дело», Инга узнать не успела.

Дверь бесшумно открылась (заставив Густава поспешно опустить ноги), и все синхронно уставились на вошедшего, который, впрочем, остался невозмутим. Инга отметила, что мужчина был самым настоящим обывателем. Таких не запоминают за неимением отличительных черт, таких в толпе — больше половины. А она ведь не так себе представляла «одного из ведущих психологов» и тихо хмыкнула, а рыжий, быть может, прав. Но признавать этого не хотелось. Тем временем незнакомец наградил присутствующих полуулыбочкой и произнес:

— Прошу прощение за опоздание. Пробки, — он беспомощно развел руками, не забыл представиться (память на имена у Инги была плохой, потому она сразу его забыла) и присел, положив на стол красную папку с какой-то надписью. — Прежде всего, ознакомьтесь, пожалуйста, и подпишите. Ничего особенного, это формальность. Новые технологии, все-таки, — будто извиняясь, он опять улыбнулся и передал каждому по печатному листу договора. Инга осторожно, стараясь не помять, взяла его в руки и попыталась вчитаться. Но взгромождение длинных фраз, завуалированных требований и, к тому же, написанных исключительно мелким шрифтом — это не давало сосредоточиться. Инга украдкой взглянула на товарищей по несчастью — как поступят они?

Рыжая сволочь не волновалась. Скомкав уголок листка, Густав со скучающим видом пробежался по трусливо жмущимся друг к другу строчкам глазами и шмякнул договор на стол. Оглядевшись, он нагло потребовал ручку и буквально вырвал ее из пальцев психолога. Прикусил кончик, не замечая удивленного таким хамством мужчину. А потом ухмыльнулся, откидываясь на жесткую спинку, и уверенно черкнул по бумаге. Его подпись получилась достоверным отражением хозяина: размашистая, спутанная и словно развязная. Пацанка, напротив, глядела на договор — как овца на волка. Кажется, даже немного отодвинулась — или это Инге только казалось? Нерешительно закусив губу, Бэкки пролепетала что-то по поводу брата, все уладившего.

Точно, а ведь она несовершеннолетняя! Мужчина тем временем хлопнул себя по лбу и рассыпался в извинениях, пряча бумажку обратно в папку, ведь «да, конечно, как я позабыл — молодой человек, Джек Сварроу, уже обо всем со мной договорился». Пацанка сползла на стуле и угрюмо уставилась на свои пальцы, переплетенные замком.

— Ручка, — парень фамильярно ткнул Ингу в плечо, и она, поджав губы, медленно вывела свою ровную, как стена, подпись в углу договора. Ее почерк был аккуратным и не выходил за линию. Гордая этим, Инга осторожно передала лист психологу. Ожидая, пока он сложит все в свою папку, она попыталась представить подписывающую документ Бэкки — наверняка у нее почерк мелкий, дерганный, как кардиограмма.

Интересно, откуда у ее брата деньги на оплату услуг? По виду совсем бедная... и одежду вон за братом явно донашивает. Инга покачала головой, радуясь, что хоть в чем-то от ее матери есть польза. Дома носа не показывает, зато кошелек полный. Она вздохнула: от своей циничности стало тошно, но лучше так, чем сетовать на жизнь в пустой, как пропасть, квартире, где каждый звук врезается в барабанные перепонки раскаленной стрелой... Задумавшись, Инга не переставала скользить по помещению медленным взглядом и вздрогнула. Всего на миг она увидела сквозь рыжую сволочь уголок деревянной рамки. Инга попыталась проморгаться, думая, что усталость начала сказываться помутнением рассудка. Вместо того, чтобы отвернуться, она цепко ухватила взглядом высокую фигуру парня и сжала пальцами подол юбки, комкая ткань; от волнения ладони вспотели и теперь были скользкими. Густав задрал голову, облокачиваясь о спинку стула и лениво прикрыв глаза. Он слушал мужчину явно неохотно и даже разочарованно, будто тот не оправдал каких-то его ожиданий. Только тогда Инга поняла, что ничего не слышит. Губы психолога шевелились, но ни звука не проникало сквозь невидимую пелену, только пугающий белый шум. Она нервно облизала пересохшие губы и сглотнула вязкую слюну, но слух не вернулся, будто кто-то отключил у мира громкость; а психолог все говорил и говорил.

Силуэт рыжей сволочи пошел рябью, словно парень был отражением на водной глади. Черты лица смягчились, сгладились. Инга шумно вдохнула, не найдя сил закрыть рот. Перехвативший ее взгляд Густав непонимающе изогнул бровь и вдруг оцепенел, как ледяная статуя. Побледневшие губы дрогнули, а лицо отразило неподдельный ужас. Воздух встал в горле комом, а грудь будто вспороли. Мелко подрагивая, как от холода, Инга яростно протерла глаза, под веками расплылись цветные круги и кляксы. Мимолетно посмотрев на Бэкки, она уже не смогла отвести взгляда, а в груди заклокотал, ломая ребра, крик.

Пацанка била себя по щекам, будто пыталась проснуться, а ее карие глаза испуганно бегали. Бэкки таяла, как слепленная из снега фигурка, она светлела, просвечивалась, шла дырами, словно побитое молью покрывало. Девчонку будто разъедало невидимой кислотой, и Инга почти увидела идущий от ее тела дым. Инга смотрела и не могла вымолвить ни слова. Потом вдруг резко вскочила, до боли хватаясь пальцами за край стола. В голове стучало бешенное «бежать», а в ушах шумела и рокотала кровь. Глаза случайно скосились вниз, и Инга дернулась, как от удара.

Ее руки! Что происходит, что происходит, что проис... Мысли бились одна о другую, как бильярдные шары. Инга застыла, поднося ладони к лицу. Мир поплыл, будто акварельный пейзаж, попавший под дождь. Колени дрожали и подгибались, словно ватные, а все тело напоминало кисель: оно не слушалось, дрожало и могло вот-вот упасть. Руки Инги исчезали, сквозь них можно было видеть и скорчившегося рыжего, и бедняжку Бэкки, чей визг тонул, плавился, ударяясь об оплетший их кокон. Она сжала пальцы, к горлу подступила тошнота, а живот скрутило от страха. Руки таяли, от них почти ничего не осталось. Инге показалось, что вся ее кожа покрыта каплями белого воска.

Ужас разрывал на части, бил до головокружения. Сжимал сердце силками, болезненно впиваясь в него, до крови, до боли, до потемнения в глазах.

И Инга закричала, выплескивая его наружу. И не услышала собственного голоса.


***


Когда ты маленький, весь мир то кажется безграничными просторами, то сводится до песочницы у двора. Мелкие неприятности считаются проблемами вселенского масштаба, несовместимыми с жизнью, взрослые — эдакими непонятными существами, вечно смелыми, сильными, умными, бессмертными и способными побороть тигра голыми руками. Для ребенка не существует понятия тьмы и света, добра и зла. Есть он — сердцевина всего сущего, и есть мир — просто мир, который легко принимать таким, какой он есть. Ведь грань между явью и сном еще не существует...

Счастливые минуты детства способны затмить тысячу взрослых невезений, а чего только стоят эти слова: «А ты помнишь?» Детские шрамы же отпечатываются, клеймят и остаются на всю жизнь.

Инга помнила этот день слишком хорошо, чтобы он перестал влиять на настоящее. Потому что сидел внутри, потому что пустил корни так глубоко, что уже и не вырвать, не повредив при этом сердце. Было начало лета, когда солнце еще не печет, а только греет. Ее мама тогда еще не бегала за карьерой, как собака — за колбасой. Они поехали к друзьям на дачу, сделать шашлыки и погулять на свежем воздухе. Места были прекрасные, как списанные с картин. Все начиналось, как по маслу: веселая суматоха, поиски дров, разжигание костра и запах жаренного мяса. А потом кому-то резко понадобилось вытащить из подвала банку прошлогодних огурцов, и отправили за ними ее, маленькую девочку, для которой любой миг — приключение.

Подвал, он же кладовка, находился за деревенским домиком. Тяжелая дверь была открыта, и оттуда веяло сырым могильным холодом. Врезанные будто в камень ступеньки уходили глубоко вниз, куда падала белесая полоска света. Инга осторожно спускалась, чуть касаясь пальчиками стен. Ее дыхание, казалось, висло в воздухе. Пыль Инге напоминала запах тайн, а легкий мрак — их хранителя. Когда она, затаив дыхание, уже оказалась на последней ступени, окруженная рядами запыленных банок, резко налетел порыв ветра. Дверь хлопнула мокрым полотенцем и отсекла солнечные лучи, окутав все тьмой. Инга моргнула и немного испугалась, но все равно попыталась привыкнуть к темноте, потирая глаза. Сделала пару шагов.

Из мрака вынырнул жуткий оскал с пустыми, кукольными глазницами, перекошенным лицом и торчащими перьями. Он напомнил ей лик чудовища из детских сказок, с острыми клыками, с раскрытыми широко, до болезненно вздувшихся вен глазищами. Бледная, напоминавшая сморщенный пергамент, кожа, змеиные прорези вместо носа, падающая на лик тень, вываленный раздвоенный язык... Инга громко взвизгнула и разревелась, кинувшись к двери. Молотила кулаками о дерево, царапала, как кошка, дергала за ручку, но она не поддавалась. А в спину вперился ледяной взгляд, и будто раздался клокочущий рык, послышались шорохи и шаги. Когда подоспели родители, Инга успела потерять сознание.

Чудовище из тьмы оказалось простой старой маской, но она не верила, лишь мотала головой и дрожала. В ее сознание прочно врезалось бледное лицо, звериный оскал, залитые тьмой глазницы... Монстр из детства, монстр мрака, приходящий ей в кошмарах. Он не появлялся при свете дня, и страх темноты укоренился.

Даже понимая, как он глуп, Инга не могла перестать бояться.

В глазах потемнело настолько, что чернота преградила все остальное. Инга взмахнула руками, пытаясь ухватиться за что-то: ей чудилось, будто она падает, а сознание медленно ускользает сквозь пальцы, как песок. Руки с тихим свистом рассекли воздух, не найдя опоры. Моргнув и зажмурившись, Инга потерла кулаками глаза, а когда распахнула их, поняла: темнота осталась, потому что она вокруг. Что-то липкое коснулось лба, шеи и слизняком сползло по спине. В ушах загрохотало, замельтешили и растаяли белые мошки. От страха внутри что-то дернулось, подмышки и ладони вспотели, и Инга, дрожа, вытерла руки о юбку.


Мамочка! Пальцы ощупали плечи, лицо и зарылись в волосы. Царапая кожу ногтями, Инга надеялась проснуться, но тьма не спешила пропадать. Инга вытянула руки вперед, а потом и вовсе поднесла к самим глазам. Воздух сперло, потому что она не смогла разглядеть даже неясные очертания. Дернулась, но не сдвинулась с места. На плече колыхнулась забытая сумка, и, хрипло просипев, Инга почти вцепилась в нее, боясь потерять. Принялась нервно искать телефон, лишь бы затмить этим действием страх. Все мысли пропали, все, кроме жалкого «пожалуйста». Она выкидывала ненужные вещи, почти разрывала замки. Звуки быстро таяли, не успев отделиться от нее и на пару шагов.

Ну же. Пожалуйста! Хоть кто-то. Ну же. Она так хочет услышать чей-то голос. Тошнота накатила горячей волной, Инга сжала зубы. Наконец пальцы наткнулись на безмолвствующий мобильник. Дрожащими руками вытащив его и не переставая молить уже вслух, Инга нажала на кнопку. Экран чуть вспыхнул и погас. В горле встал ком, его свело острой болью. Инга упала на колени, продолжая давить на кнопки, ломая ногти, но тщетно. Страх свел внутренности узлом. Пересохшая губа лопнула, а по щеке скатились первые слезы. Глаза ощутимо щипало, горло драло, словно когтями. Инга завыла, как раненая собака, и отшвырнула телефон вдаль — он улетел, и казалось, мрак поглотил его с глухим чавком.

Нет. Нет, только не это! Ее вывернуло, она закашлялась, утирая рот тыльной стороной ладони. Содрогнулась еще раз, вырвав кислой желчью, и принялась бежать. Страх гнал ее, заставлял кричать, до хрипа, срывая голос. Инга шарахалась, спотыкалась и падала, раздирая колени. На ладонях выступила кровь, и ее металлический запах словно повис в воздухе. Легкие горели, а мышцы ныли, но она боялась остановиться, словно зная: чудовища настигнут ее, сразу же. Остановившись, она уже не сможет бежать. В очередной раз упав, Инга застонала от боли и разбила губу. По подбородку стекала тонкая струйка. Тьма липла к ней, забивалась в глаза, в нос, в рот. Заставляла захлебываться, стирая слюни, кашлять и вгрызаться пальцами в плечи. Тьма путалась в волосах, ее смех гулом стоял в ушах. Голова кружилась, Инга срывалась на визг, а потом только хрипела. Ей казалось, что монстр с безумным лицом и пустыми глазницами мелькает, то там, то тут.

Волосы вставали дыбом, а дышать приходилось с усилием, будто воздух стал густым и плотным. Ноги подогнулись, Инга дернулась, как от пощечины. Дыхание сбилось, сердце отдавало пульсирующей, жаркой болью, бок кололо ножом. Она рванула, но не смогла сделать ни шагу, словно впереди ей встретилась невидимая, прозрачная преграда. Руки сами потянулись к лицу, закрывая его ладонями. Инга съежилась, раскачиваясь из стороны в сторону и подвывая. Она не могла сделать вдох, словно упала с большой высоты и весь воздух из легких вышибло. Инга чувствовала себя ребенком, потерявшимся в незнакомом городе.

Нечто вспороло легкие, скрутило внутренности узлом, свело все тело болью и сжало сердце так, что его прошибло холодом.

Головокружение, звон в ушах и тихое:

«Пожалуйста, не надо...»