Часть третья
Глава 18
Осень вступала в свои права, дни становились короче, земля за ночь успевала остыть, и всё чаще степная трава перед рассветом покрывалась изморозью. Я стремился как можно быстрее добраться до Саркела и не придерживался удобных мест для стоянок. С наступлением сумерек мы просто сворачивали в сторону от тракта и устраивались на ночёвку в мало-мальски подходящем месте, а воду везли в бурдюках, пополняя их по пути. За время похода Смага успел хорошо освоить трофейный лук степняков, и почти каждый день умудрялся скрасить ужин какой-либо дичиной: куропаткой, стрепетом или зайцем, так что припасы во вьюках уменьшались довольно медленно.
На привале, расседлав лошадей, я стреноживал Порошу и обоих заводных коней, а Мануя отпускал на полную волю. Всю ночь жеребец резвился по степи, охраняя свой табун и нашу стоянку не хуже собаки. По совету бывалых людей, по выезду с Таврики я каждое утро кормил скакуна парой-тройкой горстей овса или ячменя, иногда присыпая зерно щепоткой соли. Баловень так привык к угощению, что по утрам не давал разоспаться, стаскивая с головы плащ или покусывая за плечо.
Однажды меня встревожили красные пятна на бабках задних ног любимца. Опасения оказались ложными, на высохших каплях чужой крови кое-где налипли волчьи шерстинки, видимо, серый хищник здорово поплатился за свою неосторожность. После этого я полностью доверился чутью и слуху жеребца, и мы с другом, завернувшись в плащи, спокойно спали по ночам, не опасаясь случайного шороха.
Два раза на дороге нам встретились караваны с невольниками, вид измученных пленников до конца дня вносил в душу сумятицу и навевал мрачные мысли.
Реку Рось мы благополучно пересекли по перекату, оказавшемуся безлюдным, а дальше пошли знакомые по детским воспоминаниям места.
На седьмой день пути, перед поворотом на переправу через Дон, нам встретился отряд воинов, это оказались наёмники-печенеги из Саркельского гарнизона.
Остановившись на обочине, мы терпеливо дожидались, пока всадники проедут мимо. Я старался казаться невозмутимым, хотя недоверие к этому племени заставляло быть настороже. Поравнявшись с нами, из колонны выехал их старший, плечистый воин с длинными вислыми усами, прикрытый пластинчатой бронью с круглым нагрудником .
- Кто такие? Куда путь держим? – строго спросил он громовым голосом.
Ответ у меня был заготовлен заранее:
- Мы из Таврики, следуем в Саркел в поисках работы. Хотим устроиться в охрану какого-нибудь купеческого каравана. В городе у нас есть поручители - кузнец Мирограй и гончар Намир. Большую часть пути мы сопровождали торговый обоз, а от реки Руси пришлось двигаться уже без попутчиков.
Вид двух усталых и присыпанных дорожной пылью юнцов не вызывал опасений у старого ветерана, он снисходительно улыбался, слушая мои объяснения, а потом даже решил помочь:
- На Караванной улице спросите караванщика Провида, он скоро поведёт большой обоз в сторону Царьграда. Может, вам повезёт.
Потеряв к нам дальнейший интерес, воин вернулся в строй, и отряд продолжил свой путь.
Паром оказался на нашей стороне реки, и за умеренную плату паромщики быстро перевезли нас через Дон. Сделав остановку на берегу, мы долго приводили себя в порядок, помылись сами и почистили лошадей, и только вечером в более-менее пристойном виде въехали в город.
За прошедшие пять лет пригород разросся чуть ли не вдвое больше прежнего, зато крепость, внутренний город и пристань остались без изменения. Поиски старых друзей я решил отложить до утра, а пока остановиться в караван-сарае возле базарной площади.
На конюшне всеми делами заправлял коренастый мужчина с присыпанными соломой волосами и клочковатой бородой, который, в отличие от своих помощников с рабскими ошейниками, оказался вольным человеком. Одобрительно осмотрев и ощупав Мануя, он повернулся ко мне с улыбкой на лице:
- Вы, наверное, на скачки приехали?
- Какие скачки? – не понял я.
Как оказалось, уже несколько дней в Саркеле гостит знатный аланский князь Аспар, приехавший сватать своего сына Булата за дочь наместника Ольшан. Жениху было всего четырнадцать лет, а невесте – одиннадцать, что не мешало провести обручение и решить спорные вопросы, а саму свадьбу отложить до подобающего времени на несколько лет позже. В честь успешной помолвки в ближайшее воскресение решено устроить праздник для городского люда и провести несколько конных состязаний. Со всей округи уже начали собираться будущие участники со своими скакунами.
Стало ясно, что, при всей спешке, нам в любом случае придётся ждать конца праздника, вряд ли караванщики захотят пропустить увлекательное зрелище.
- Хороший конь… Может выиграть, - бородач ласково потрепал жеребца за холку, а тот, паршивец, на удивление мирно принял ухаживания незнакомого человека.
«Скачки?.. Почему бы и нет», - я давно хотел проверить Мануя в благородном поединке с другими рысаками, и сразу согласился на предложенную старшим конюхом помощь в подготовке коня.
Разместив свои вещи в отведённой комнате, мы поспешили в харчевню, ароматные запахи будоражили желудок и затмевали все мысли. Когда первый голод был приглушен, внимание привлекли разговоры за соседним столом, там азартно обсуждали предстоящие скачки и шансы на победу их участников. Больше всего говорили о красном коне под именем Арджин, восхищались его красотой и сулили обязательную победу.
- Может, зря я решился на эту затею? – меня заинтересовало мнение друга. – Вон, про каких скакунов рассказывают.
- Ты что? – Смага удивился так искренне, что стало стыдно за выказанную робость. – Твой Мануй всеми статями посправнее местных рысаков будет. Мы ещё покажем хазарам, что не лаптем щи хлебаем.
Слова товарища успокоили меня и утвердили в принятом решении.
Хорошо отдохнув, утром мы отправились на поиски старых друзей. Дорогу я помнил ещё по первому посещению города, и теперь, свернув на Кузнечную улицу, вскоре остановился у знакомых резных ворот.
Хозяева уже работали, из приземистой кузницы в дальнем углу двора доносился звон железа и стук молотка.
- Эй, хозяева, гостей принимаете? – громко крикнул я, погремев калиткой.
На шум из будки за воротами лениво вылез линялый пёс и взбрехнул несколько раз.
Стук прекратился, и во двор вышел широкоплечий мускулистый парень в кожаном фартуке на голом по пояс теле. За пять лет Ратибор изменился мало, только возмужал, а наметившаяся бородка и усы на загорелом лице лишь подчёркивали твёрдый и решительный характер бывшего атамана ребячьей ватаги. Зато у его отца Мирограя, застывшего в дверях, заметно прибавилось морщин и седины в волосах.
Не выдержав, я распахнул калитку и шагнул навстречу.
Мы обнялись и на какое-то время замерли неподвижно, было приятно ощущать искреннюю радость старого друга от неожиданной встречи.
- По делам или в гости? – спросил Ратибор, когда, похлопав друг друга по плечам, мы разжали руки.
- Проездом, на несколько дней, - пояснил я, и поспешил представить хозяевам своего товарища. – Знакомьтесь. Это Смага - мой друг и односельчанин.
Во двор с шушуканьем и смешками выпорхнула стайка детворы, это были младшие дети кузнеца. Смага вручил им купленную на рынке корзинку с нугой, пахлавой и другими сладостями и сразу стал своим человеком. Подозвав к себе старшую дочь, девчонку лет одиннадцати, Мирограй отдал ей какие-то распоряжения, потом вернулся в кузницу, за ним стал собираться и Ратибор.
- Ребята, - оправдывался он. – Вы подождите немного, скоро угощение приготовят, посидим, поговорим, к вечеру баньку спроворим. А нам пока надо срочный заказ закончить, обещали до обеда управиться.
- Я помогу, - сорвался я следом.
Привычная обстановка, огонь в горне, запах разогретого металла – наполняли душу радостными предчувствиями, руки чесались от яростного желания заняться любимым делом.
Кузнецам заказали крепкие петли для больших тяжёлых ворот. Пока они готовили инструменты, я суетился у горна, качал меха, подгребал угли на металлические заготовки, поливал водой из ковша.
Наконец, железо готово. Первую узкую длинную пластину для крепежа Мирограй выковал сам с помощью сына, затем, нагрев конец, свернул его в трубочку, и лишь потом, видя моё нетерпение, сжалился и уступил своё место.
Простая несложная работа затягивала и увлекала, железо послушно сминалось под ударами, принимая необходимую форму, в нужные моменты присоединялся Ратибор с большим молотом. Усталости я не чувствовал, закончив одну поковку, тут же брался за следующую и очень огорчился, когда они кончились. Устройство проушин, пробой отверстий для крепления, окончательная доводка и закалка изделий были необходимы, но уже не столь интересны. Закончив заказ, мы с Ратибором вышли на свежий воздух.
- Ну и лют ты в работе, - заметил старый друг.
- Соскучился, душу хотел отвести, - смутился я.
Мирограй в окружении детворы сидел на лавочке рядом со Смагой и слушал его рассказы про Таврику и другие места, где довелось побывать. Я был очень признателен старому мастеру, что, убедившись в моей сноровке, он не стал мешать и просто ушёл из кузницы.
Есть не хотелось, слегка перекусив, мы с Ратибором ушли от накрытого стола в тихое место, где в ожидании бани поговорили по душам. Пять лет назад парень попрощался со мной и Мирчей у купеческой ладьи и с тех пор ничего не слышал о нашей судьбе. Мне пришлось рассказать не только конец давней истории, но и о невзгодах, выпавших на долю гистрионов, а также подробности некоторых приключений в Таврике.
- Здорово, - восхитился он. – Доброе дело сладили и мир посмотрели, а я, видимо, так и просижу всю жизнь в одном городе.
Рассказывать ему было почти нечего, про судьбу Улеба, вернее Лейбы бен Ацеля, моего заклятого врага, Ратибор ничего не знал и оживился, лишь вспомнив про ещё одного недруга - Куделю, сына хозяина городской скотобойни и главаря местной разбойничьей шайки. В своё время этот негодяй мог убить почти любого, ставшего ему поперёк, человека, так получилось со старшим сыном Мирограя, и за счёт богатства отца всё ему сходило с рук. Ещё Куделя любил тешить похоть с маленькими девочками, которые время от времени бесследно исчезали в городе. Когда пропала Лера, Ратибор со своей командой помог выследить разбойничье логово, и циркачи спасли девчонку, а в наказание Кудрат оскопил похотливого бандита.
После нашего отъезда Куделя надолго притих, даже шайка его разбежалась. Но, видимо, в этом человеке таилось слишком много зла, усиленного жаждой мести, оправившись, он стал действовать более хитро и осторожно, давать деньги в рост и скупать чужие долги. Словно паук, постепенно ужесточая условия расчёта, он доводит людей до разорения, и нередко продаёт в рабство целыми семьями.
Укрепив дом и усилив охрану, Куделя не принимает гостей и почти не выходит в город. По слухам, в подвале дома у него оборудована тайная комната с самыми изощрёнными орудиями для пыток, и хозяин получает удовольствие, наслаждаясь криками и мучениями своих жертв, которых время от времени приводят и потом выносят подручные.
- Не дай бог, пронюхает, что ты был с теми циркачами, - Ратибор даже поёжился, представив себе эту картину. – Ради мести он никаких денег не пожалеет, всю свою свору натравит.
- Мы всё равно не собираемся задерживаться в Саркеле, - пояснил я свои планы. – Выйдем с первым караваном, что бы попасть в верховья Вардани ещё до начала зимы.
Беседу прервал весёлый голос Смаги, который известил, что баня готова. Последний раз мне довелось париться ещё в Липках перед походом, и я радостно поспешил на зов, наконец-то удастся очистить тело от грязи, а голову от дурных мыслей.
После бани хозяева усадили нас за стол, и мы весь вечер с удовольствием отводили душу домашней снедью, разговорами и застольными песнями.
Ещё один знакомый, которого мне хотелось навестить, жил в верхнем городе. Пять лет назад гончар Намир, сочувствуя беде двух пришлых мальчишек, помог нам выяснить печальную участь родных, а потом пристроил на купеческую ладью до Киева.
На следующий день, прежде, чем идти в гости, мы решили проверить Мануя и осмотреть поле, где будут проходить скачки.
Озар, так звали старшего конюха, уже гонял жеребца по кругу. Сверху к седлу он привязал мешок с песком, а скакуна, вдобавок, укутал плотной и длинной, до пят, попоной.
- Лишнюю воду выгоняю, - пояснил он на мой вопрос, потом улыбнулся. – Не сомневайся, Путивой, я знаю, что делаю. Подготовлю коня в лучшем виде.
Открытый взгляд и уверенные слова не давали повода для волнений, и я решил полностью положиться на его опыт.
Место для скачек находилось в стороне от реки за городскими предместьями. От подножья вытянутого небольшого холма с рощицей берёз на вершине в обе стороны продолжался просторный ровный пустырь, испещрённый конскими следами. На склоне холма были оборудованы помост и скамьи для знатных гостей, вдоль подножия, на границе с пустырём, тянулся забор из жердей, отделявший зрителей от скакового поля. По краю пустыря длинным овалом проходила беговая дорожка.
Не поленившись, я промерил её ногами, попутно высматривая рытвины, большие камни и другие препятствия. В целом, дорожка составляла примерно три версты и оказалась более-менее ровной, только на выходе из дальнего поворота нашлось песчаное место, где кони неминуемо станут терять скорость, но его можно было обойти по внешней кромке пустыря. Хорошенько изучив этот участок, я завершил круг возле трибун для зрителей, где дожидался Смага. Основной план забега у меня уже созрел в голове, главное - слегка придерживать жеребца в начале скачки и ускоряться только после сложного поворота.
Вернувшись назад через предместье, мы миновали мост через ров с водой и, заплатив мыто стражнику, вошли в крепость. Внутри всё осталось без изменений, всё те же кривые улочки, глухие заборы и тенистые дворики. Выйдя на рынок, я попытался расспросить торговцев оружием про мастера Белоту, но в ответ слышал почти то же, что и в других городах. Вроде жив, обретается где то на Вардани, но оружия больше не куёт.
«Если жив – значит, найду», - успокоился я.
Прикупив сладостей для детей гончара, мы направились в гости.
Хозяева встретили нас очень радушно. Мастер Намир сильно побелел волосом, но оставался по-прежнему бодрым и деятельным. Похлопывая меня по плечам, он восхищённо приговаривал:
- Вырос то как… Возмужал… Настоящий джигит!
Его второй сын Керим, мой сверстник, здорово заматерел и раздался в плечах, но в рост не пошёл, оставшись на голову ниже меня. Две старшие дочки сильно подросли и уже невестились, прикрывая нижнюю часть лица кончиком платка. Младшую детвору я не мог различить ещё с прошлого раза.
Весь дом пришёл в движение, словно по волшебству появился накрытый скатертью стол, заставленный различными угощениями. Маленькая девчушка принесла полотенца, кувшин с водой и тазик для мытья рук, после чего нас усадили на почётные места по обе стороны от хозяина. Началось пиршество, и пока оно продолжалось, взамен одних блюд тут же появлялись новые, и от каждого полагалось хоть немного попробовать.
- Хватит. Всё очень вкусно, но размещать больше некуда, - не выдержав, взмолился я и сложил руки на тугом животе.
Удовлетворённо оглядев гостей, Намир хлопнул в ладоши. Женщины быстро освободили стол, оставив только сладости, фрукты и кувшины с морсом и щербетом для питья. Наступило время для беседы.
Сначала я спросил мастера о здоровье, о делах, о старшем сыне Рустаме, который жил в предместье.
Как оказалось, всё у него, хвала Аллаху, было хорошо, труд окупается, семья в достатке. Рустам тоже обжился на новом месте, подрастают сын и дочь, а жена Мара снова ходит на сносях. Теперь вот и Керим начал думать об отделении, хочет строить свой дом недалеко от старшего брата.
Меня обрадовала новость, что Улеб в Саркеле больше не живёт, внезапно исчезнув после нашего отъезда, он появился примерно через год, быстро продал дом и снова уехал в неизвестном направлении.
«Теперь не будет стоять на пути», - повеселел я.
Наступила моя очередь отвечать на вопросы, пришлось много говорить о завершении давней истории, о своей жизни, о путешествии в Таврику. Заканчивая рассказ, я не стал объяснять цель своих поисков, просто сказал, что после скачек мы хотим продолжить путь с попутным караваном.
Моё участие в конных состязаниях неожиданно заинтересовало Керима, расспрашивая меня, он попутно выложил кучу интересных подробностей.
Оказывается, специально для аланских гостей в состязания добавили новый вид – бег иноходцев1, в котором участвуют юноши-подростки 12-15 лет. Хорошие иноходцы - большая редкость, и все ожидают, что победит молодой князь Булат на своём коне, просто нет достойных соперников.
В главных скачках большинство наездников - это опытные и бывалые люди, но победу будет определять скорее не их мастерство, а резвость и выносливость лошадей, которым предстоит пробежать два круга или не менее шести вёрст. По мнению большинства горожан, основную борьбу за выигрыш будут вести караковый2 конь Кульбедег, двукратный победитель скачек прошлого года, гнедой жеребец Буян, победитель весенних скачек, и аланский огненно-рыжий скакун Арджун, которого выставил таинственный наездник из свиты князя Аспара. Конь уже успел поразить всех своей красотой и резвостью.
В завершение праздника состоится игра кокпар3, две команды всадников, одна – из верхнего города, вторая – из предместья, будут состязаться за обладание тушей козла. Керим был большим поклонником этой игры и обещал очень интересное и увлекательное зрелище.
За дружеской беседой время текло незаметно. Стало смеркаться, и мы, распрощавшись с гостеприимными хозяевами, поспешили в караван-сарай.
Примечания:
Иноходец1 - лошадь, основным естественным аллюром которой является иноходь. При нормальном движении шагом и рысью обычная лошадь последовательно переставляет ноги по диагонали - сперва правую заднюю, потом левую переднюю, затем левую заднюю и правую переднюю и т. д. Иноходь же – это неправильное движение, при котором лошадь переставляет ноги не по диагонали, а односторонне, сначала правую заднюю и правую переднюю, потом левую заднюю и левую переднюю. При этом на бегу она слегка покачивается из стороны в сторону.
Иноходцы встречаются редко и очень ценятся при езде верхом, поскольку такое движение при достаточно высокой скорости не утомляет всадника, лошадь плавно покачивается и совсем не трясёт. По ровной степи иноходцы могут проходить под седлом по 10 км в час - до 120 км в сутки. Недостаток - быстро устают на пересечённой местности, плохо меняют аллюр и медленно разворачиваются.
Караковая2 масть лошадей (иногда называют вороная в загаре) – характерна чёрная окраска туловища, головы и ног с рыжими подпалинами на конце морды, вокруг глаз, под брюхом и в пахах.
Кокпар3 или улак – т. н. козлодрание, до сих пор очень популярный у кочевых народов Азии вид конноспортивной игры - борьба всадников за овладение тушей козла.
Первоначально предметом борьбы являлась туша серого волка, который для кочевников был злейшим врагом, и день его убийства становился своеобразным праздником. Каждый старался унести тушу волка к себе в аул, из-за чего возникала борьба за овладение тушей. Со временем её заменила обезглавленная и без внутренностей туша козла или барана. Существует два варианта игры.
В первом случае в игре участвует большое количество всадников, которые борются за овладение тушей каждый самостоятельно.
Во втором случае играют две команды от 4 до 12 человек. На разных краях ровного поля, длиной 400 и более метров соломой или камнями выкладывают круги – «аил» или «дом» команды (в современном варианте – ставят ворота). Участники игры могут поднимать тушу козла (улак) с любого места внутри поля, отбирать его у соперника, передавать или перебрасывать партнерам по команде, помогать своим везти улак. Цель – забросить тушу в свой аил (по старинке) или в ворота соперника (в современном варианте). Играют по времени или до конкретного счёта побед (до 3-х, 4-х и т.д.)
В старину размеры поля и количество участников выбирались произвольно. Ныне оптимальное число участников - четыре - определено международными нормами. В современной команде десять игроков, по ходу они постоянно сменяют друг друга, так как выстоять даже несколько минут достаточно сложно и наезднику, и лошади.
Правила игры весьма строги. Наездникам не разрешается скакать в сторону зрителей, а последним подавать им с земли тушу козла. Игроку нельзя наезжать лошадью на нагнувшегося наездника. Запрещено также сваливать с лошади захватившего трофей, вырывать его со стороны спины игрока, поднимать лошадь на дыбы, или с разгона ударять лошадь соперника своей лошадью.
Особые требования предъявляются к экипировке лошадей. Так, уздечки должны быть без металлических украшений, а стремена - гладкими.
Используется специальная камча (нагайка, в конец которой вшивается свинцовый грузик или гайка). В процессе игры её используют не только на собственной лошади, но и на лошадях противников и на самих противниках. Из-за неё и считают игру жестокой, но иначе – не будет хватать «изюминки».
Глава 19
Я проснулся, когда свет из маленького окошка начал набирать силу, возвращая предметам по углам комнаты привычные очертания.
«Сегодня скачки», - вспомнилось мне.
Спать больше не хотелось. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Смагу, я быстро оделся и спустился во двор.
Пока ещё видимые яркие звёзды тускнели и быстро исчезали в чистом, без единого облачка, светлеющем небе. По предместью из одного конца в другой перекликались петухи. Разгоралась заря, вскоре показался край солнца и стал всё сильнее и сильнее наливаться ярким светом, заставляя отвернуть глаза. Когда, проморгавшись, я снова глянул в его сторону, оно уже оторвалось от окоёма и свободно плыло по небу, согревая остывшую землю своими лучами. Захлопали двери, появились люди, поварёнок из харчевни загремел цепью у колодца, набирая воду, город проснулся.
Два последних дня мы со Смагой готовились к отъезду, закупали припасы и тёплую одежду для приближающейся зимы, паковали торока и вьюки. Караванщик Провид, молчаливый седовласый гигант с проницательными глазами и хриплым голосом, вначале хотел ответить отказом на наше предложение об охране обоза, у него уже был заключён подряд с хорошо знакомыми людьми. Но, услышав, что мы не требуем платы, а просто желаем обезопасить себя от лихих людей, охотно согласился взять нас в попутчики. Отправление обоза назначено на второй день после скачек, что позволяло хорошо отдохнуть перед дальней дорогой и даже попариться в бане у Ратибора.
Ворота заскрипели, отрывая меня от размышлений, и во двор зашёл Озар, ведя за собой на поводе Мануя. Жеребец, словно танцуя, двигался на слегка согнутых ногах, под гладкой шкурой в такт движению красиво перекатывались волны мышц, его живот заметно усох, а вытянутая и слегка поджарая фигура напоминала статью охотничьего пса, изготовившегося к прыжку.
Остановившись напротив, конюх кивком головы ответил на приветствие, потом пояснил:
- Водил жеребца на выпас, беднягу ведь два дня совсем не кормили, чтобы окончательно кишки от лишнего жира очистить. Зато теперь не конь – птица, можешь проверить.
Только сейчас я обратил внимание, что порты Озара почти до пояса забрызганы росой.
Шумно фыркнув ноздрями над моим ухом, Мануй опустил голову к руке и стал покусывать рукав сорочки, выпрашивая угощение. У меня с вечера была припасёна морковка, приняв у конюха повод, я дождался, пока баловень закончит хрустеть лакомством, и запрыгнул на тёплую спину.
Конь был полон сил и словно соскучился по всаднику, он послушно выполнял все команды, удивительно чутко отзываясь на малейшее шевеление ног. Сделав несколько кругов с резкими поворотами по загону, я направил его на забор из жердей, чтобы проверить в прыжке. Обычно неохотно выполняющий такие упражнения жеребец, на этот раз без понуканий и даже с некоторым щегольством перемахнул через прясло и потом послушно вернулся обратно.
- Ты волшебник, Озар! – я не знал, как выразить свои чувства. – Мануй и раньше был хорош, а теперь – просто нет слов.
Конюх польщено улыбнулся и, приняв коня, стал учить меня некоторым своим премудростям:
- Готовность скакуна к скачкам можно проверить на водопое после утреннего выпаса, - он подвёл Мануя к дубовой колоде, куда только что налил свежей воды. – Видишь, как он пьёт. Сделал два глотка, поднял голову и стрижёт ушами, слушает наш разговор. Значит, он в хорошей форме и готов к скачкам. Если бы его томила жажда, то пил бы не отрываясь, что означало бы его недостаточную готовность к состязаниям, ведь сырой конь быстро устаёт.
- А зачем его попоной накрывали? – вспомнил я первую тренировку.
- Первым делом нужно очистить коня от внутренней грязи и жира, и его гоняют под нагрузкой и в тепле до тех пор, пока не выйдет горький пот, - убедившись, что жеребец больше не хочет пить, Озар поспешил закончить объяснения. – В это время его кормят свежей травой от пуза, а утром дают пять-десять горстей замоченного или слегка проросшего овса. Как только пойдёт сладкий пот, попоны убирают, и тренировки становятся более лёгкими.
Конюх повёл Мануя в конюшню, но внезапно остановился.
- Можешь не спешить, скачки начнутся примерно в полдень, а коня мои ребята подготовят и заседлают.
После неспешного завтрака Смага надел нарядную сорочку и, оставив меня в одиночестве, ушёл к скаковому полю, желая до наплыва зрителей занять удобное для обозрения состязаний место. Понимая, что моя помощь будет лишь помехой для знающих людей, я коротал время в ожидании на дворе караван-сарая.
Наконец, Озар вывел Мануя из конюшни. Конюхи постарались на славу - гладкая, волосок к волоску, шкура коня передавала малейшее движение могучих мышц, распущенные грива и хвост у основания были переплетены мелкими короткими косичками с вплетёнными разноцветными ленточками, по всей упряжи сверкали начищенные до блеска бляшки, клёпки и другие металлические детали, дополняя праздничный вид, а горделиво вскинутую шею украшало красивое ожерелье, искусно связанное из обрезков кожи, различных верёвочек и ярких кусочков ткани.
- Разогреешь коня, сделав круг по дорожке, и не давай остыть до начала скачки, - напутствовал меня старший конюх, передавая скакуна.
Откровенно говоря, мне было очень неуютно двигаться верхом по улочкам города под множеством любопытных взглядов. Праздные прохожие и зеваки громко обсуждали стати, как жеребца, так и наездника, и наши шансы на победу, при этом не стеснялись отпускать колкие замечания. Только за пределами предместья я почувствовал себя более-менее свободно.
Подготовка к скачкам была почти закончена, зрители заполняли большую часть склона холма и прилегавшие к скаковому полю участки, ожидалось только прибытие наместника со знатными гостями. Цепочка стражников выстроилась вдоль ограждения из жердей, не давая особо рьяным любителям выбраться на беговую дорожку, где наездники разминали своих скакунов.
От обилия причудливо украшенных разномастных лошадей и всадников пестрило в глазах. Неожиданно моё внимание привлёк крупный ярко-рыжий конь с длинными ногами и маленькой точёной головой на изогнутой по-лебединому шее. Его пышная грива и хвост имели более светлую, почти серую окраску, и на солнце переливались бледно-розовым пепельным цветом. Конь был очень красив и издалека походил на огненный цветок из ярких языков пламени. Видимо, это и был знаменитый аланский скакун Арджун.
Пустив Мануя лёгкой рысью, я попутно изучал беговую дорожку, старательно запоминая самые удобные для обгона соперников участки. К концу пробежки на холме началось оживление, прибыл наместник Саркела со свитой и князь Аспар.
Было далековато, что бы разглядеть подробности, но меня поразили две огромные собаки, сопровождавшие приезжего гостя, и его телохранители. Вернее, то, что четверо суровых воинов в кольчужной броне и с длинными пиками в руках, восседали на могучих конях, которых почти до колен покрывала попона, обшитая железными пластинами и бляхами, конские ноги были обтянуты металлическими поножиями, а головы прикрыты железными налобниками с прорезями для глаз и ушей. Всадники на лошадях, со всех сторон прикрытые бронью, неприступным утёсом высились над праздничной толпой, подавляя окружающих своей мощью. Не хотел бы я встретиться в открытом бою с такими противниками.
Выступив вперёд, два трубача известили о начале состязаний.
В первом забеге участвовало всего около десятка лошадей, хорошие иноходцы явно были редкостью в этих краях. Глашатай громко объявлял участников, и те по очереди выезжали на своих скакунах на дорожку напротив гостевой скамьи.
Молодой князь Булат резко выделялся среди остальных подростков яркой одеждой, поверх синей сорочки на нём была надета вышитая золотом и сканью жилетка, на голове красовалась круглая меховая шапочка с красным верхом, а вот его гнедой иноходец выглядел довольно неказисто по сравнению с другими скакунами. Оленья шея с короткой редкой гривой, вытянутое туловище и подвисший тяжеловатый круп1 придавали ему неуклюжий вид, и только маленькая сухая голова да длинные ноги с тонкой пястью2 доказывали унаследованную от родителей резвость.
Всадники выстроились в ряд и по сигналу била начали забег. Как и ожидалось, уже после первого поворота конь Булата почти на корпус опережал ближайшего соперника, и, постепенно, пядь за пядью увеличивал свой отрыв.
Я был очарован плавностью и красотой его хода. На виденных мною скачках наездники обычно гнали лошадей галопом, изредка переходя на более длинные махи, этот же иноходец просто быстро и размеренно перебирал ногами, а со стороны казалось, что он стремительно летит над землёй, слегка касаясь её копытами.
Никаких неожиданностей не произошло, молодой князь без особого труда выиграл этот забег под ликующие крики зрителей.
Пока шло награждение победителей, распорядитель скачек суетился с подготовкой главной части состязаний. В списке участников я числился двадцать девятым, а всего желающих набралось больше трёх десятков, что было многовато для одного забега. Однако, учитывая, что предстояло бежать довольно приличное расстояние, около шести вёрст, когда важна не только сила, но и выносливость лошади, участников решили не делить на группы в несколько этапов, а запустить всех одним чохом.
Глашатай начал объявлять наездников, которые проезжали перед зрителями и занимали своё место в группе. В ожидании своей очереди я успел немного погонять заскучавшего Мануя по полю. Тот снова был свеж, разогрет, и нетерпеливо бил копытом, косясь на соперников.
Тем временем участники забега выстраивались поперёк дорожки. Как оказалось, лучшие скакуны - Арджун, Кульбедег, Буян и другие со своими наездниками возглавляли список, отчего и разместились в первом ряду, менее известным участникам пришлось пристраивать сзади новые ряды.
Наконец, глашатай громко выкрикнул:
- Жеребец-четырёхлетка Мануй, хозяин и наездник – Путивой из Таврики.
Почувствовав на себе внимание большого скопища людей, Мануй горделиво вскинул голову и величаво шествовал по дорожке под свист и подбадривающие крики. Умный жеребец словно понимал, что нам предстоит, и явно был настроен на победу. Меня радовал его боевой настрой, но ослаблять внимание было нельзя, оказавшись на своём месте в группе, паршивец сразу попытался укусить за круп переднего коня.
Ещё два участника пополнили последний ряд, и громкий звон била возвестил начало забега.
Лавина всадников сорвалась с места, в центре, как и следовало ожидать, возникла сутолка, лошади тесно сгрудились между собой, мешая проезду. Ожидая нечто подобное, я заранее придержал коня, и дал ему волю, только осторожно отъехав на край беговой дорожки.
Большая часть участников сумела благополучно начать забег, впереди пламенным облаком нёсся Арджун, на полкорпуса от него отставал караковый Кульбедег, за ними цепочкой тянулось несколько скакунов, ещё десятка полтора преследователей тесной кучкой держались немного позади. От хвоста этой группы нас отделяло лишь несколько одиночных всадников.
Наездники резкими криками и ударами плетью непрерывно подгоняли своих лошадей. Мне, в отличие от них, плеть была не нужна, повод я использовал чисто условно, а жеребцом управлял преимущественно с помощью ног, меняя нажим пятками и ступнями, и, иногда, голосом, приучив выполнять простые команды.
Мануй был полон сил и безо всяких понуканий устремился вперёд. Ослабив поводья, я привстал на колени и постарался принять такое положение тела, чтобы слиться с конём в одно целое и не затруднять его движения. Лошади соперников пока явно уступали моему любимцу в резвости, и вскоре мы догнали центральную группу участников скачек. Всадники двигались скученной толпой, вклиниваться в которую я не рискнул, и даже слегка придержал жеребца. Приближался поворот с песчаным участком земли, где будет больше возможностей для обгонов.
Видимо, некоторые наездники поленились изучить беговую дорожку или переоценили силы своих скакунов, отчего выбрали самый короткий путь по её внутреннему краю. Ноги лошадей вязли в рыхлой земле, и они сразу потеряли скорость. Другая часть всадников двинулась вдоль внешнего края с более твёрдой почвой, где растянулась в длинную цепь, опасаясь подвоха лишь от ближайших соперников.
Начиная поворот, я чуть раньше свернул на пустырь и направил коня в обход этой вереницы по более широкой дуге. Поверхность степи здесь была слабо потревожена копытами, и Мануй не только не потерял скорость, но и смог значительно прибавить. Широкими махами он летел над пожухлой травой, а я низко склонился над конской шеей и подбадривал его ласковыми словами.
Мой расчёт оказался правильным, как не торопили соперники своих лошадей, но помешать не смогли, вернувшись на беговую дорожку после поворота, мы оказались сразу на седьмом месте, опередив большую часть участников.
Мануй вошёл в раж и рвался вперёд, отчего весь дальнейший прямой участок пути мне приходилось сдерживать его прыть, была пройдена лишь четверть дистанции, и следовало беречь силы коня, особенно после затяжного рывка. Другие всадники тоже особо не усердствовали, и ко второму повороту все подошли в той же расстановке. Передышка явно пошла на пользу жеребцу, могучая грудь размеренно вздымалась и опадала, не было заметно и признаков усталости.
«Пора пробиваться вперёд», - решил я.
После поворота беговая дорожка на всём протяжении до трибун и дальше была плотно притоптана, что позволяло в полной мере использовать скоростные качества коня. Сдвинувшись к внешнему краю, где соперники не могли препятствовать обгону, я снова дал волю скакуну, а сам склонился к его шее и замер, опасаясь помешать неловким движением. Мануй мощными махами летел вдоль ограждения из жердей, за которым творилось что-то неописуемое, зрители восторженно размахивали руками, свистели и орали, заглушая все остальные звуки.
«Первый… Второй… Третий…», - отмечал я остающихся позади соперников.
Жеребец начал уставать, шея блестела от пота, махи становились всё короче, и мне пришлось перевести его на более спокойный бег. Мы приблизились вплотную к лидерам и теперь шли четвёртыми.
Рыжий Арджун по-прежнему возглавлял забег, гнедой Буян переместился на второе место, караковый Кульбедег отставал от него на полтора корпуса. Кони были хороши, а наездники, наверняка, поопытнее меня, и надеяться я мог только на резвость Мануя. Тот пока держался молодцом и быстро восстанавливался после последнего рывка. Оставалась смутная надежда, что соперники совершат ошибку при прохождении песчаного поворота, но и та быстро растаяла.
Лидирующий всадник решительно направил своего красавца по твёрдому участку земли на пустыре, как раз вдоль границы с более рыхлой почвой, так же поступили и остальные седоки. Последний из них всерьёз опасался обгона с моей стороны, и стоило приблизиться вплотную, тут же отводил коня вправо, вынуждая меня либо сворачивать на песок, либо отступать. На всём протяжении поворота мы играли с ним в кошки-мышки, только в самом конце, при выходе на прямую, он допустил промашку и опоздал вовремя вернуться. Перейдя в карьер3 по внутренней от него стороне, Мануй не только оттеснил Кульбедега назад, но и смог догнать идущего впереди гнедого скакуна.
Не ожидая от преследователей такой прыти, седок на Буяне замешкался и не успел перекрыть дорогу. Какое-то время мы мчались рядом, стремя в стремя, но мой жеребец оказался сильнее и вырвался вперёд. Это радовало, но до победы было ещё далеко, прямо перед нами скакал Арджун, конь-огонь, наездник которого видел угрозу и усиленно подгонял плетью своего скакуна.
Вид пытающегося убежать соперника сильно раззадорил Мануя, мне даже не пришлось его понукать. Длинными прыжками он стал настигать рыжего коня, и вскоре мы скакали бок о бок. Краем глаза я видел смуглое лицо седока с тонкой ниточкой усов и перехватил его злой взгляд. Внезапно тот резко махнул рукой, и мой жеребец получил удар плетью промеж ушей.
Коварный удар застал нас врасплох, Мануй обиженно отпрянул в сторону и сбился с ноги. Пока я успокаивал коня и вновь настраивал на бег, Буян и Кульдебег снова проскочили вперёд.
Меня распирали злость и азарт.
- Давай, родной, покажи, что ты можешь, а я в обиду тебя больше не дам, - шептал я в уши скакуна. Мы снова стали с ним одним целым.
Сдвинувшись на свободную часть дорожки, жеребец начал набирать скорость. Плавными длинными махами он летел над землёй, в ушах свистел ветер, оставшись позади, соперники бессильно провожали нас унылыми взглядами.
Рыжего коня Мануй догнал при входе на последний поворот и стал обходить по внешнему краю. Пядь за пядью он отыграл отставание и начал опережать лидера.
На этот раз я был начеку, и когда седок Арджуна, увидев, что уступает, решил повторить подлый приём, вскинутой левой рукой перехватил плеть за витой шнур и резко дёрнул на себя. Чтобы не вылететь из седла, парень был вынужден отпустить рукоять и схватиться за шею своего скакуна, который сразу сбавил скорость. Трофейную плеть я отбросил в сторону, обожжённая ремешком ладонь слегка саднила, но это были мелочи, главное, нарушитель правил был справедливо наказан.
Под восторженный рёв зрителей мы завершили забег с явным преимуществом. Арджун пришёл лишь четвёртым, уступив также Кульбедегу и Буяну.
- Молодец, Мануй!.. Умница! – спрыгнув с седла, я благодарно поцеловал горячую и скользкую от пота морду жеребца, которому дорого далась эта победа, бока ходили ходуном, на шее и боках блестели хлопья пены, хотя, надо признаться, и у меня самого одежда была мокрая от пота.
Пока шла подготовка к награждению, я стал водить коня по пустырю, давая остыть и обсохнуть. Там нас и нашёл конюх Озар.
- Поздравляю с победой, - широко улыбаясь, он крепко пожал мою руку. – Хорошо вёл гонку, умно. И рассчитал всё правильно.
- Это тебя нужно благодарить, - стал возражать я. – Так коня подготовил, что тот не бежал, а словно на крыльях летел. Если по справедливости – приз надо пополам делить.
- Мне награды не надо, - сразу отказался Озар. – А вот если разрешишь Мануем попользоваться, то не откажусь. Есть у меня пара кобылок на примете, в самой поре. Хорошие жеребята могут получиться, и жеребцу – в охотку.
Лукавые морщинки вокруг прищуренных глаз убедили меня, что конюх прекрасно знает, где может получить свою выгоду.
- Согласен, - засмеялся я. – Только чтоб по любви было. И коня совсем без силы не оставь, скоро в поход идти.
- Как рука, не сильно обжёг? – поинтересовался Озар, уводя разговор в сторону.
- Ерунда, небольшая ссадина, - меня удивила его проницательность.
- Молодец! - он ободряюще хлопнул меня по плечу. – Теперь запомнишь на будущее, что не все умеют честно проигрывать.
Загудели трубы, призывая зрителей на церемонию награждения.
Я снова запрыгнул в седло, а Озар взял коня под уздцы и повёл к помосту, где сидели наместник со свитой и гости.
- Первое место занял Путивой из Таврики на жеребце Мануе, - громко объявил глашатай.
Под ликующие крики толпы на шею жеребца водрузили большой венок с цветами, увитый зелёными листьями, венок поменьше надели мне на голову. От аланского гостя победитель получил в награду новое кожаное седло со всей сбруей, а от наместника – увесистый кошель с серебром.
Пока шла церемония, я удивлённо разглядывал аланских собак, невозмутимо лежащих на помосте перед князем. До меня доходили рассказы, что у некоторых народов есть боевые собаки, наводящие ужас на врагов, но видеть их довелось впервые. Одна была равномерного светло-серого окраса, у второй по серой шерсти были раскиданы чёрно-бурые пятна неправильной формы. Больше всего поражали их размеры, встав на задние лапы, такая зверюга запросто могла дотянуться зубами до головы всадника. Лениво посмотрев в мою сторону, серая псина внезапно зевнула, широко распахнув огромную пасть со свисающим между острыми клыками длинным розовым языком. Я невольно поёжился в душе, внутри могла поместиться моя голова.
В конце церемонии пришлось ещё торжественно проехать по дорожке перед зрителями, которые кидали цветы под ноги коня. Если Мануй принимал эти знаки внимания, как должное, с важным и горделивым видом, то я чувствовал себя очень неуютно и с трудом дождался завершения.
Наконец-то. Сдав жеребца на руки конюху, я с облегчением нахлобучил венок победителя на голову первого попавшегося мальца, и попытался затеряться среди праздных людей.
Не вышло, меня уже поджидала весёлая толпа друзей и знакомых. Смага, Керим, Ратибор и сверстники из его детской ватаги, все радовались моей победе, хлопали по плечам и тискали в объятиях. Показав призовой кошель, я пригласил всю компанию на праздничный пир в харчевню. Ребята согласились, но уговорили сначала посмотреть последнее состязание, конную игру под названием кокпар.
Самым ярым любителем этой игры оказался сын гончара. Керим хорошо разбирался в её правилах, знал по именам игроков обоих команд и помнил даже клички их лошадей. Пока участники собирались на скаковом поле, он торопливо объяснил мне суть игры и затем по её ходу давал необходимые пояснения.
Поперечная черта разделяла поле на две равные части, круги из камней на их дальних концах обозначали дом для одной из команд. Играется несколько туров игры, в течение каждого из них необходимо захватить или отобрать у противника улак, так Керим называл обезглавленную тушу козла, и привезти в свой дом. Одновременно на поле могло находиться не больше восьми игроков от каждой из команд. За соблюдением правил игры следит судья и два его помощника, нарушителя сразу выгоняют с поля без права замены в этом туре.
Меня удивило, что в тёплый солнечный день люди надели на себя плотные хлопковые шаровары и такие же халаты, на руки стёганные рукавицы, а голову до плеч прикрывали меховой шапкой.
- Игроки подгоняют своих лошадей особой плетью, в конец шнурка которой вшит свинцовый грузик, - пояснил сын гончара. – И во время игры лупят почём зря не только коней, но и противников.
Тем временем участники ровной линией выстроились на краю поля. Запасные игроки дожидались своей очереди в стороне на дорожке. Один из помощников судьи сбросил тушу козла в центр поля и отъехал в сторону.
Отмашка судьи, и всадники срываются с места. Вот один из них вырывается вперед и на всем скаку подхватывает улак с земли. Этой мгновенной задержки хватило остальным, чтобы окружить его и под неистовые крики болельщиков попытаться отнять трофей. Конная толпа, смещаясь, закручивается в одну сторону, затем начинается раскручиваться обратно, в круговерти возникает разрыв, откуда вылетают несколько всадников и несутся в сторону дома, следом устремляется погоня. На полпути завязывается новая схватка, и всё повторяется раз за разом.
По началу, следить за перемещениями козлиной туши мне было неинтересно. Большинство ребят переживало за команду из предместья, Керим болел за городскую команду, а я никак не мог определиться.
Игроки горожан действовали более слажено и организованно, чаще выступали единым кулаком, да и их кони впечатляли своими размерами и мощью. Завладевшего улаком всадника товарищи по команде старались сразу окружить живым кольцом, не подпуская соперников, и тесной группой продолжали перемещение к дому. Такие действия позволили им довольно быстро выиграть два первых тура.
Их противники из предместья предпочитали действовать по-другому. Полагаясь на резвость коней, они небольшими группами пытались оторваться от основной толпы, передавая улак друг другу, а остальные члены команды, как могли, старались затруднить преследование. В начале игры у них никак не получалось воплотить свой план до конца, зато в третьем туре задумка удалась на славу.
Из круговерти толпы игрок удачно перекинул улак друзьям на край, откуда сразу пять всадников умудрились уйти в отрыв. Протащив козла часть пути, очередной игрок передавал его более свежему товарищу, а сам отступал назад и препятствовал погоне. Последний всадник уже в одиночестве закинул тушу козла в дом.
Мне понравился лихой отрыв, и дальше я, незаметно для себя, стал болеть за эту команду, радовался их победам, кричал и свистел наравне с остальными зрителями.
Игра шла до пяти побед, ребята из предместья проиграли более опытной команде из верхнего города со счётом 3:5, но зато выступили достойно, и болельщики остались довольны.
Больше ничто не удерживало нас от праздничного пира, весёлой гурьбой мы направились в харчевню, где отмечали мою победу до глубокой ночи.
Примечания:
Круп1 - задняя часть конского туловища.
Пясть2 – нижняя вытянутая часть ноги лошади между скакательным и путовым суставом. У верховых лошадей пясть длиннее и более округлая, чем у рысаков и тяжеловозов. При оценке пясти учитывают ее обхват, длину, форму, а так же сухость и силу сухожилий.
Карьер3 – самый быстрый галоп. Обычный галоп – скачкообразный аллюр, когда лошадь попеременно отрывает от земли обе передние и обе задние ноги в три темпа с прыжковой фазой. При карьере лошадь движется более длинными прыжками практически уже в два темпа.
Глава 20
Утром я обнаружил себя на постели в обуви и одетым, единственное, что успел сделать перед забытьём – развязал пояс. Стало немного обидно, последние ясные воспоминания были о том, как, простившись с ребятами, я на плече тащу захмелевшего Смагу, укладываю на лежанку и стаскиваю с его ног сапоги. На себя сил почему-то не хватило.
Наш вечерний пир довольно быстро превратился в дружескую попойку, тем более что и вкусы у разношёрстной компании оказались разными, кроме почитателей вина и сладкого мёда нашлись и любители кумыса. Каждый из ребят считал своим долгом обязательно поднять чару за победу, за меня, за моего коня, за моих предков, и, пропустив здравницу, я бы нанёс обиду. Мне пришлось хитрить и изворачиваться, изображая большие глотки, несколько раз удалось незаметно выплеснуть вино под стол, но всё равно хмель взял своё, и окончание вечеринки помнилось смутными отрывками.
Решив проветриться, я спустился во двор, но свежий воздух не принёс облегчения, тело казалось чужим и непослушным, голова кружилась от резких движений. Солнце висело уже высоко, люди в городе занимались обычными повседневными делами, и мне захотелось поскорее согнать с себя пьяный дурман.
На пустыре за конюшней лежал большой обрубок толстого узловатого дубового ствола, раздевшись до пояса, я начал двигать его туда-сюда. Тяжёлое дерево с трудом поддавалось моим толчкам, пот заливал глаза и ручьём растекался по телу, но я упорно продолжал своё каторжное занятие и остановился, лишь убедившись, что сил хватает только на лёгкую раскачку бревна. Холодная вода у колодца смыла с меня пот и остатки хмеля, я снова радовался жизни, а запахи из харчевни наполняли рот голодной слюной.
Смага всё так же беззаботно спал на своей лежанке, когда, плотно позавтракав, я вернулся в комнату.
«Караван отправляется завтра, собраться успеем, пусть спит», - после сытной еды медленно и лениво проворачивались мысли в голове.
Усталое тело просило отдыха, я прилёг на постель и сразу уснул.
Мне приснился странный сон. Озираясь по сторонам, я протискиваюсь через толпу пляшущих людей, и везде мой взгляд натыкается лишь на скоморошьи личины, напяленные на человеческие головы. Впереди неожиданно возникает чёрная фигура в бесформенном балахоне, по мере приближения из темноты её капюшона выплывает Лерино лицо. Девушка встревожена, губы шевелятся, пытаясь что-то сказать, но мне не удаётся разобрать слова.
- Лера! Лера! - стараюсь я пробить глухую тишину и просыпаюсь.
Распахнутые в тревоге глаза девушки прогнали остатки сна. - «Что она хотела сказать? О чём предупредить?»
Место друга пустовало, но не с ним было связано ощущение надвигающейся опасности.
«Что-то произошло на вечеринке? Надо вспомнить подробности », - я лихорадочно пытался растормошить свою память.
«Заняли стол в харчевне… В честь победы я угостил посетителей выпивкой… Потом звучали здравницы, было весело, все шутили и смеялись… Вспоминали молодые годы, историю нашего знакомства… Разговор зашёл о старом дружке Славии, и я признался, что недавно видел его в Тумен-Тархане… А-а-а, вот оно!» - вспомнив дальнейшие подробности, я даже застонал от огорчения.
«Мы говорили о цирке, завязался дурацкий спор, и, побившись об заклад, я метал ножи в приставленную к стене скамью… Вокруг было полно народу, многие слышали наш разговор, а я после победы у всех на виду. Значит, моё цирковое прошлое уже известно Куделе…» - выплывшее из памяти имя старого врага расставило всё по местам и вызвало холодок в груди.
«У скопца - деньги, связи, люди. Он жаждет мести. Уже вечером или ночью можно ждать нападения… Надо срочно уезжать из города», - вскочив, я стал быстро переодеваться в походную одежду.
Смага нашёлся в харчевне, где в компании двух бродяг распивал вино из запотевшего кувшина. Он успел расслабиться и стал отговаривать меня от отъезда.
- Можешь остаться и выехать завтра с караваном, только при этом очень рискуешь лишиться своего мужского достоинства, - уговаривать было некогда, к тому же мой встревоженный вид говорил сам за себя.
Почувствовав серьёзность угрозы, парень сразу протрезвел и побежал собираться.
К счастью, Мануй находился на конюшне вместе с остальными лошадьми. Услышав про срочный отъезд, Озар слегка помрачнел, но не стал расспрашивать о причине, и сразу отдал распоряжения своим помощникам. Обняв конюха, я поблагодарил его за всё сделанное добро и стал уговаривать забрать подарок аланского князя.
- У меня есть прежнее, ещё не старое седло, к которому очень хорошо притёрлась задница, а новое станет лишь помехой в дороге, - убеждал я Озара.
Уговоры продолжались не долго, и расстались мы довольные своим знакомством.
Основную подготовку к походу я со Смагой выполнил заранее, так что дело оставалось за малым, собрав остатки вещей, мы завьючили коней и вскоре покинули гостеприимный караван-сарай. Больше всего я опасался, что нас задержит городская стража, отчего не стал терять время на прощание с друзьями, а караванщику Провиду отправил мальчишку-посыльного с сообщением, что договор остаётся в силе, просто мы присоединимся к каравану далеко за городом.
На выезде из Саркела стражники сгрудились в тени деревьев, лениво переговариваясь между собой, и на нас не обратили внимания. Мытарь оглядел наш маленький обоз цепким взглядом, сделал какую-то закорючку на вощёной дощечке и быстро пробормотал свою цену проезда. - Один дирхем1.
Торговаться я не стал, бросил ему требуемую монету и направил коней на пыльный тракт. Мы удалялись всё дальше, и с каждым шагом я радостно ощущал, как уменьшается нависшая за спиной угроза.
Видимо, Куделя не ожидал от внезапно найденного врага такой прыти, и не успел широко раскинуть паучьи сети. Мы успели выскочить из превратившегося в капкан города.
За несколько дней лошади хорошо отдохнули и теперь легко тащили груз по дороге, Мануй всё время норовил перейти на рысь или галоп, мне приходилось сдерживать его прыть. Двигаясь без остановок, до темноты мы отъехали довольно далеко, и лишь когда появились первые звёзды, я повернул к чернеющему в стороне островку леса. Устроившись за его дальним краем, мы не стали разводить костёр, наскоро перекусив, сразу завалились спать.
На рассвете Мануй попытался стянуть с моей головы подшитый мехом капюшон плаща, пришлось прогнать наглеца, но сон пропал.
Покрытые инеем стебли степной травы мелкими разноцветными искорками переливались под лучами восходящего солнца. Морозный воздух бодрил, и я, насыпав баловню несколько горстей овса, решил провести хорошую плотную тренировку. Ещё совсем недавно в Липках, у меня даже в мыслях не было начинать день без физических упражнений, а вот походная жизнь, надо признать, приучила к длительному безделью. Посчитав слабостью такую измену своему правилу, я решил, что тренировку в виде наказания за лень проведу голышом.
После нескольких кувырков мне стало всё равно, иней это или подтаявшая роса, тело разогрелось, а кожа горела, словно после банного веника. Хорошенько размявшись, я начал делать разные прыжки и цирковые кульбиты, а в завершение тренировки вскочил на Мануя и стал носиться по степи, клинками с обеих рук перерубая верхушки кобыльника и других высоких трав.
- Вот дурень здоровый, сам не спит и другим не даёт, - поднял голову Смага, когда, соскочив с коня возле стоянки, я стал вытираться чистой холщёвой тряпицей. - Женить тебя срочно надо, сразу перестанешь дурью маяться, голышом бегать и причиндалами трясти… И куда наши старики смотрят?.. Меня вот женить решили, а за что?.. По сравнению с тобой я как козлёнок новорождённый, чист и безгрешен. Живу себе тихо, никому не мешаю.
Весь прошлый вечер друг был как то странно молчалив и задумчив, и его привычное ворчание меня сразу успокоило. Поднявшись на ноги, Смага выполнил несколько дурашливых приседаний с громкими выдохами и отправился в лес за дровами, справедливо рассудив, что дожидаться каравана придётся целый день.
Так и получилось, только когда солнце, перевалив зенит, стало клониться к вечеру, на дороге показалась длинная вереница торговых повозок.
При нашем приближении навстречу выехало несколько вооружённых людей, среди которых я сразу разглядел гигантскую фигуру Провида.
- Что случилось? - спросил караванщик, когда мы обменялись рукопожатием. – Мальчишка-посыльный толком ничего не мог сказать.
- Кое-кому в городе не понравилось, что я победил на скачках. Мы здесь люди пришлые и побоялись лишний раз ночевать в городе, - всю правду раскрывать я не стал.
- Да-а, Саркел город мутный и опасный, - удовлетворился гигант моим объяснением. - Утром какие-то странные людишки крутились вокруг возчиков, расспрашивали о двух парнях из Таврики и сером в яблоках скакуне. Меня не интересует, кому вы там наступили на хвост, сейчас мы в дороге, и главное - безопасность каравана. За его охрану отвечает Драган, и для вас он теперь старший.
Он указал на чернобородого воина с внушительным животом под мощной грудью, обряженного в пластинчатые доспехи.
Нагруженные повозки тянулись мимо по тракту. Остановившись на пригорке в стороне от пыльного облака, Драган стал расспрашивать - давно ли мы в дороге, где успели побывать, в скольких стычках довелось участвовать и есть ли на счету убитые враги?
Понимая, что это не от праздного любопытства, мы добросовестно ответили на его вопросы, потом Смага подстрелил из трофейного лука подвернувшуюся куропатку, а я показал своё умение работать мечами и управлять конём.
Сам Драган оказался бывалым воином, участвовал в войне с арабами, боролся с пиратами на море и провёл более десятка караванов. Оценив наши способности, он определил для Смаги место в середине обоза, а мне поручил периодически объезжать вереницу повозок от головы до хвоста, выяснять и немедленно докладывать причины неожиданных остановок и других происшествий.
Караван растянулся по тракту чуть ли не на версту, более десятка купцов спешили доставить свои товары в Византию. У самого именитого из них груз размещался на шестнадцати повозках, но были и такие, что отправлялись в рискованное путешествие в одиночку, без помощников, набрав товара лишь на одну. Купцов, приказчиков, возчиков получалось более сотни человек, всем этим скопищем людей, лошадей, повозок управлял караванщик Провид со взрослым сыном-помощником и Драган с двумя десятками воинов.
Я знал, что наёмные отряды угров и печенегов постоянно очищают торговые тракты Хазарии от крупных шаек разбойников, и что дороги к горным перевалам у алан тоже контролируются княжескими дружинами, поэтому не удивился малочисленности охраны. На нашем пути могли встретиться только мелкие банды, которые не рискнут напасть на такой большой обоз. Во время движения охранники Драгана просто следили за порядком, а основная работа происходила во время стоянок и ночёвок, когда выставлялись посты, и сменялись караульные.
Вечером караван остановился на берегу маленького ручья, повозки одна за другой выезжали на луговину и расползались в стороны в непонятном для меня порядке. Началась обычная суета, пока одни люди распрягали и поили лошадей, другие устанавливали котлы для варева, разводили огонь. Вскоре полыхало более десятка костров, вокруг которых собирались караванщики. Отдельно от всех устроились Провид и Драган со своим отрядом, да ещё, как я успел заметить, несколько обособленно держались магометане и приверженцы греческой веры.
Выбрав место чуть в стороне от толчеи, мы развьючили лошадей и пустили пастись, затем оборудовали лежанку для сна. Я хотел было взяться за костёр, но Смага остановил:
- Что мы, бирюки какие?.. Пошли с народом знакомиться.
Он успел освоиться среди караванного люда и уверенно подвёл меня к одному из костров, где обратился к кашевару:
- Дядька Гунарь, возьми на прокорм двух парней. Мы ребята жарые, до работы ярые. Нам, что на спине лежать, что языки чесать, что ложкой махать, всё едино. Никакой работы не боимся.
Невысокий крепыш с соломенного цвета волосами и бородой перестал мешать в котле черпаком и повернул к нам улыбающееся лицо. Среди сидящих вокруг возчиков послышались смешки.
- И не смотри, что у нас грудь впала, зато работа по нраву, - балагурил сын углежога. - Чем больше ложка, тем чаще размах.
Не выдержав, кашевар рассмеялся и показал черпаком на окружающих:
- Я не против, но что люди скажут?
- Пустите, люди добрые, к огню погреться, а то так есть хочется, что ночевать негде, - обратился Смага к возчикам, потом внезапно стал серьёзным. - Но мы не с пустыми руками к вам пришли. Мы вас приварком будем обеспечивать.
Парень вытряхнул на траву ободранные тушки зайца, стрепета и трёх куропаток, которых успел подстрелить за время долгого дневного ожидания.
- О чём разговор… Давай к нам… Вместе веселее… - послышалось со всех сторон, возчики приняли нас в свой круг.
В большинстве своём они оказались жителями Саркела с Караванной улицы, мы быстро освоились среди этих простых и открытых людей.
Потянулись однообразные походные дни, каждое утро повозки в строго заведённом порядке выезжали обратно на тракт и продолжали движение, вытягиваясь в длинную вереницу по пожухлой степи. Взгляду не за что было зацепиться среди желтовато-бурой травы, только редкие островки леса и перелески, разукрашенные яркими осенними красками, радовали глаз своей пестротой.
Местность вокруг была довольно обжитая, время от времени попадались небольшие селения в окружении распаханных полей и огородов, но на ночёвку наш обоз останавливался всегда в стороне, вряд ли какой караван-сарай мог вместить такую прорву людей, лошадей и груза.
Сопровождать большой караван оказалось довольно скучным делом. Доскакав от хвоста до головы колонны, я отъезжал в сторону и томился в ожидании, пока мимо протянутся все повозки, затем всё повторялось. Единственным развлечением оставалась охота. Завидев недалеко от тракта подходящий околок или перелесок, Смага оставлял вьючных коней на привязи у ближайшего возчика и, вооружившись луком, объезжал его вдоль опушки. Обычно я присматривал за товарищем, но иногда нагонял на него дичь, да и сам старался не тратить время даром. За первую неделю мне удалось подбить сулицей двух крупных дроф и одного дикого козла.
Через несколько дней к нашей забаве присоединился ещё один любитель охоты. Невысокий худощавый молодой алан по имени Тахир с короткой тёмно-русой бородкой на загорелом лице, так же как и мы, следовал с попутным караваном до родного селения в горной долине. Парень путешествовал налегке, без заводного коня, и решил тоже поупражняться в стрельбе из лука, заодно скрасив дорогу. Будучи не очень сильным стрелком, свои неудачи он пытался компенсировать рвением, часто рыская по перелескам в стороне от тракта.
При знакомстве я не мог отделаться от мысли, что недавно видел этого человека, но так и не смог вспомнить, где и когда.
Тахир, как обычно принято у алан, хорошо разбирался в лошадях и из всех отрядных скакунов сразу выделил моего жеребца, он даже попытался угостить его лакомством, в надежде подружиться. Брезгливо фыркнув, Мануй гордо отверг его угощение, а при дальнейших попытках сблизиться норовил укусить или лягнуть назойливого парня.
Размеренно, верста за верстой мы приближались к Вардани и даже успели по малой воде переправиться через реку Маначу2, однако внезапно случилась заминка. Спустившись в долину реки Калаус, вдоль которой продолжался тракт, караван встал на стоянку, а ночью пошёл мелкий осенний затяжной дождь. Вынужденная остановка продолжалась пять дней, из которых два последних пришлось ждать, пока дорога хоть немного подсохнет.
Хуже нет, чем ждать и догонять, и я очень обрадовался, когда Провид возобновил движение каравана. До реки Вардань оставалась всего неделя пути, а там мы покинем купеческий обоз и вплотную займёмся поисками Белоты.
Земля не успела до конца просохнуть, в низких местах повозки застревали в грязи, и скорость колонны немного упала, зато больше времени оставалось для охоты. Добытой дичью мы щедро делились с охраной каравана, и Драган сквозь пальцы смотрел на наши отлучки.
В один из дней недалеко от тракта Тахир заметил стадо диких коз и предложил устроить облаву. Подъехав к лесному островку, где скрылось стадо, мы разделились. Оба стрелка, насторожив луки, стали медленно двигаться вдоль опушки в одну сторону, а я начал объезжать околок с другой стороны, им навстречу, держа сулицу наготове и время от времени похлопывая древком по кожаной обшивке седла. Громкие хлопки нарушали лесную тишину, заставляя местных обитателей замереть или в испуге бежать куда подальше.
Впереди наметился широкий прогал между двумя кипами кустов, и я направил коня в его горловину. Мануй внезапно начал стричь ушами по сторонам, замедлил шаг, а потом и вовсе остановился, показывая всем видом, что не хочет двигаться дальше.
Жеребец уже доказал своё умение чувствовать опасность, и искушать судьбу мне не хотелось. Едва мы начали разворачиваться, чтобы объехать подозрительное место по широкой дуге, с обеих сторон из листвы выскочили вооружённые воины с арканами и попытались поймать меня петлёй.
Если бы мы въехали в прогал, то западня могла бы сработать, а сейчас Мануй резким прыжком легко выпрыгнул из-под падающих верёвок. Прижавшись к шее коня, я, на удивление спокойно, обдумывал своё положение.
«Засада… С арканами… Обязательно должен быть лучник!»
Копьё по-прежнему оставалось у меня в руке, заметив среди ветвей человеческую фигуру со вскинутым луком, я немедленно послал туда свой снаряд.
Сорванная с тетивы стрела просвистела высоко над головой, а сам стрелок с глухим стоном начал заваливаться на бок.
Оставалось только двое из напавших на меня бандитов. Бросив свои арканы, они медленно отступали вдоль опушки, один держал в руках прямой меч, а другой угрожающе размахивал большим боевым топором с острым шипом со стороны обуха.
Послав на них коня, я на полном скаку выхватил из чехла запасную сулицу и метнул в разбойника с топором, который виделся мне более опасным. Опытный воин смог бы без труда отбить мой бросок или увернуться, этот же оказался слишком неуклюжим, копье воткнулось в правое плечо.
Оставив его корчиться на земле, я погнался за последним бандитом. Тот всячески уклонялся от поединка и пытался убежать, мне пришлось спешиться и гонять беднягу по кустам.
- Вжик, - внезапно просвистела стрела, поразив беглеца в шею. Это подоспел Смага.
- У-у-у, шайтан! - следом прискакал Тахир и резким взмахом сабли отрубил голову.
Точно также он поступил с остальными нападавшими. Меня поразила жестокость парня.
- Ненавижу это подлое отродье, - процедил он сквозь стиснутые зубы, не желая ничего объяснять.
Откровенно говоря, на разбойников эти люди походили мало, подобранная по размеру добротная одежда и обувь говорили, скорее, об обратном. Больше всего они напоминали посланников Кудели, но я не стал делиться с ребятами своими догадками.
Неожиданно в стороне от нас послышался шум, потом топот копыт, и мы увидели, как одинокий всадник, ведя в поводу несколько осёдланных лошадей, уносится в степь. Видимо, это был пособник бандитов, который понял, что засада сорвалась. Гнаться за ним было поздно.
Собрав оружие, мы поспешили к каравану.
Драган обеспокоился нашей долгой отлучкой и, узнав о нападении, устроил разнос для всей компании.
- Впредь я запрещаю заниматься охотой во время движения обоза, - объявил он напоследок.
Мы не так уж сильно и расстроились, до желанной реки оставалось совсем немного пути.
Примечания:
Дирхем1 – после прихода к власти в 661 г. династии Омейядов, с конца VII века арабы исламской империи стали чеканить свои монеты: золотой динар весом 4,2 грамма и серебряный дирхем весом 2,8 грамма. В зависимости от меняющейся стоимости металла, один динар мог стоить 10 – 14 и более дирхемов. Монеты имели широкое хождение в Европе и Азии.
Манача2 – древнерусское название реки Маныч, левого притока Дона. В старину считали, что река вытекает из Каспийского моря (в древности Хвалынского) и впадает в Азовское (Русское). Согласно предположению современных учёных река Маныч в древности представляла большой пролив, объединяющий Каспийское и Чёрное море. И аргонавты в Колхиду плыли именно по проливу. О существовании связи с морскими бассейнами говорит солёность озёр реки Маныч. Как пролив, река перестала существовать 3000 лет назад после понижения уровня Каспийского моря, но, несмотря на это, древние племена долгое время использовали Маныч в качестве судоходной артерии, связывающей Азовское побережье (Меотиду) с Кавказом.
Глава 21
Новость о скором расставании расстроила и удивила Тахира.
- Два молодых парня уехали в такую даль от дома... Зачем? - недоумевал он. - Должна быть очень веская причина.
После пьяной болтовни в Саркеле я зарёкся посвящать малознакомых людей в свои планы, отчего лишь пожимал плечами в ответ на его вопросы. Однако алан оставался настойчив и особенно оживился после внезапно пришедшей в голову догадки:
- Если вы ищете какие-то спрятанные здесь сокровища, то я могу помочь. Я неплохо знаю окрестные места и пригожусь в поисках, - убеждал он.
«А ведь такой человек оказался бы кстати в нашем положении », - пришла в голову здравая мысль. - «Придётся скитаться по селениям и расспрашивать разных людей про Белоту, а мы даже не знаем местных порядков и обычаев».
- Да нет, ничего ценного мы не ищем, - мои слова явно разочаровали Тахира.
- Я просто выполняю поручение своего наставника. В верховьях Вардани уже давно живёт его старый друг, коваль Белота, и я обещал, что навещу старика или хотя бы узнаю его судьбу.
- Белота?.. Белота?.. - задумчиво повторил алан. - Кажется, это тот кузнец, что клинки ковал знаменитые.
- Где?! Где его искать? - не выдержал я.
Почувствовав в моём голосе нетерпение, Тахир не сдержал довольной улыбки.
- Я слышал, что этот мастер живёт в каком-то маленьком селении недалеко от города Гимара1.
- Как туда добраться? - моя душа ликовала и пела, наконец-то мы нащупали след.
- До города осталось три-четыре дневных перехода каравана по тракту вдоль правого берега Вардани. Там, в Гимаре, через знакомых людей я могу узнать, как найти Белоту.
Разговор с Тахиром взбаламутил все мысли в голове, остаток пути я провёл в раздумьях о встрече со старым мастером, строил планы на дальнейшую жизнь и мало обращал внимания на окрестные красоты.
По мере движения отдельные холмы и возвышенности сменялись пологими увалами, те становились выше и выше, окаймляя речную долину крутыми обрывами, появились скалы и каменные осыпи, начинались предгорья, поросшие густым лесом. Наступила поздняя осень, большинство деревьев сбросили свои листья, только величавые дубы сохранили свои поредевшие бронзовые кроны да зелёными пятнами выделялись сосны и ели.
Крепость Гимар находилась на конце вытянутого горного отрога, высоко вознесённого над рекой, крутые обрывы по его краям увенчивались поверху мощной каменной стеной с бойницами и зубчатым парапетом, придавая всему сооружению гордый и неприступный вид. Городские дома в окружении садов и огородов раскинулись внизу по долине вдоль подножия горы, большинство из них были сложены из камня, но встречались и чисто деревянные, а также и как надстройки из дерева в виде второго этажа над каменным основанием. В нижней части склона просматривалась узкая извилистая дорога, которая по глубокой балке поднималась к воротам крепости. Жилые строения размещались довольно далеко от берега Вардани и высоко над уровнем воды, что говорило о своенравном характере реки.
В стороне от окраин предместья на большом пустыре в огороженном жердями загоне паслись лошади, рядом стояло несколько хорошо мне знакомых юрт степняков, курились костры, ходили вооружённые люди. Видимо, угры-наёмники не хотели тесниться в крепости, предпочитая более привычную для себя обстановку.
Проезжая через город во второй половине дня, наш обоз не стал останавливаться, Провид торопился успеть засветло до оборудованного для караванных стоянок места за речной излучиной, подальше от городских соблазнов. Колёса повозок поскрипывали на каменистой дороге, унося свой груз и владельцев к далёким горным вершинам, покрытым белым снегом.
Было грустно прощаться с караванщиками, с которыми успел сдружиться за время пути. Пожелав им лёгкой дороги, я поспешил вслед за Тахиром в сторону ближайшего караван-сарая, алан уверенно ориентировался в путанице кривых улочек и явно был здесь не в первый раз.
Низенький толстенький хозяин заведения с круглой шапочкой на плешивой голове и в засаленном халате на голое тело встретил нас очень радушно, улыбка не сходила с его широкого лица, а бегающие туда-сюда глазки выдавали плутоватый нрав. Пошептавшись о чём-то в уголке с Тахиром, он показал нам комнату на втором этаже с тремя лежанками и удалился, приниженно кланяясь.
Разместив свои вещи, мы устроили лошадей в конюшню, смыли дорожную грязь и направились в харчевню. Алан не стал с нами засиживаться, наскоро перекусив и утолив жажду, он отправился в гости к знакомым, обещая навести справки о старом кузнеце. Солнце уже село, когда, покончив с ужином, мы со Смагой вернулись в комнату и легли спать.
Утром, открыв глаза после петушиного крика за стеной, я долго ворочался, но заснуть уже не смог. Все мысли крутились вокруг одного - смог ли Тахир что-то узнать, и добрые ли это будут вести. Наконец, проснулся Смага и отвлёк от размышлений, потащив за собой в харчевню.
Народу было мало, усевшись за стол, мы едва успели сделать заказ, как снаружи послышался топот множества ног, дверь распахнулась, и внутрь ввалилось несколько воинов с мечами и саблями в руках. За дверным проёмом мелькнуло лицо хозяина караван-сарая.
- Вон они! - показал он в нашу сторону пальцем.
Стражники тут же охватили нас полукольцом.
Растерянные, мы покорно дали связать руки. Да и куда было деваться, безоружным против острых клинков.
- За что?.. Что мы сделали? - попытался я спросить, когда меня вслед за другом вытолкали во двор, но в ответ получил лишь несколько увесистых тумаков.
Сев на коней, оставленных у ворот, воины снова окружили нас полукольцом и погнали к своему становищу, время от времени подгоняя тупыми концами пик.
«Что всё это значит?» - путался я в догадках, торопливо переставляя ноги и переходя на бег после особенно сильных тычков. - «Это явно какая-то ошибка».
Остановившись возле самой большой юрты, меня со Смагой грубо усадили на землю спиной друг к другу, а старший из угров, вероятно десятник, спешился и зашёл внутрь. Пришлось долго ждать, прежде чем командир наёмников выйдет взглянуть на пленников.
Сотник был довольно молод, лет тридцати, одет в походную одежду без брони, на поясе висела лишь одна сабля, десятник и воин-телохранитель почтительно держались чуть позади. Небрежно помахивая собранной в руке плетью, он обошёл нас по кругу, потом концом плети за подбородок поднял кверху голову Смаги, разглядывая лицо, затем мою голову. Удовлетворившись осмотром, степняк хотел было идти обратно, но я не выдержал.
- Уважаемый! Это какая-то ошибка. Мы мирные люди, никого не трогали, только вчера вечером приехали в город… Чем мы провинились?
- Все так говорят, - сотник лениво, с прищуром взглянул на меня, и решил пояснить:
- Хозяин караван-сарая признал в вас грабителей и убийц из воровской шайки. В Саркеле за ваши головы назначена награда.
- Неправда!.. Это чудовищная ошибка или гнусный поклёп!!! - в моём голосе клокотала такая неподдельная ярость и обида, что несколько степняков кинулись ко мне, желая усмирить наглеца.
Командир наёмников взмахом руки успокоил воинов, затем кивнул головой, разрешая продолжить.
- В Саркел мы прибыли из Таврики и жили там всего несколько дней, дожидаясь, пока соберётся купеческий обоз, - я успел успокоиться и старался лишь короче и толковее донести свою мысль. - Потом охраняли караван всю дорогу до Гимара. Хозяина караван-сарая увидели впервые только вчера вечером и до этого никогда с ним не встречались. Караванщики Провид и Драган могут подтвердить мои слова.
- Вы не очень-то похожи на разбойников, - согласился сотник с моими доводами. - Хотя, с какой стати уважаемому человеку возводить поклёп. Если произошла ошибка - в Саркеле разберутся.
- Ещё один человек может доказать мою правоту, - заторопился я. - Тахир. Он из местных, сейчас находится в городе. Мы вместе сопровождали караван.
- Значит, есть ещё один сообщник, - усмехнулся степняк. - Ничего, и его тоже поймаем.
- Посадить их в яму, - отдал он распоряжение воинам и развернулся, потеряв к нам интерес.
- Подожди! - чувствуя, что терять нечего, я вскочил на ноги. - Есть ещё одно, самое убедительное доказательство.
Недовольно морщась, сотник снова повернулся ко мне.
- Пусть мне развяжут руки, - потребовал я.
Острые жала пик, прижатые с трёх сторон, холодили кожу под одеждой, но сейчас меня это мало заботило. Дождавшись, когда к пальцам вернётся чувствительность, я полез в потайной карман и достал кольцо Сартак-бека.
Было удивительно наблюдать, как сильный и властный человек, разглядев отпечаток птичьей лапы, внезапно изменился в лице.
- Откуда это у тебя? - не сказал, а прошипел он.
- Сартак-бек подарил, - признался я.
Словно по волшебству воины с оружием куда-то исчезли, а мы с другом оказались на мягких подушках в юрте сотника. Смага, ошалевший от неожиданной перемены, недоумённо смотрел на чашу с кумысом у себя в руке, не решаясь притронуться к ней губами.
- Угощайтесь, а то вы, наверное, и позавтракать не успели, - устроившись напротив, хозяин радушно указал на стопку хлебных лепёшек и блюда с кониной и бараниной, расставленные на низеньком столике между нами. - Случилась досадная ошибка, которую мы быстро исправим.
После пережитых волнений у меня разыгрался аппетит, свернув лепёшку трубочкой и ухватив кусок сочной конины, я заработал челюстями, скоро и Смага не отставал от меня. Мы как раз успели утолить голод, когда воины привели хозяина караван-сарая.
Увидев нас за одним столиком с сотником, толстяк посерел лицом и весь как то съёжился.
- Утром ты мне рассказал интересную историю про своих постояльцев, - с хищной улыбкой на лице обратился к нему командир наёмников. - Я хочу услышать твой рассказ ещё раз.
Вопрос поверг клеветника в ужас. Он бухнулся на колени и стал биться головой об расстеленную на полу кошму, повторяя, как заклинание:
- Прости, доблестный Девлат-бек, бес попутал… Напраслину я возвёл на твоих гостей.
Понадобилась помощь десятника, который приподнял его руками и хорошенько тряхнул, что бы привести пакостника в чувства.
В ходе допроса выяснилось, что донос на постояльцев его уговорил сделать прибывший из Саркела гонец, обещая взамен богатую награду. Представьте себе моё изумление, когда он назвал имя гонца. Это оказался Тахир. Такое коварство от человека, делившего с нами хлеб, кров, воду и все опасности долгого пути никак не укладывалось у меня в голове.
- Где он находится сейчас? - спросил я в тайной надежде, что произошла какая-то ошибка.
- Как только вас увели воины доблестного Девлад-бека, он велел седлать коней и сразу уехал из города.
- Каких коней? - страшное подозрение закралось мне в душу.
- Сам он ехал на каурой лошади, а в поводу вёл серого в яблоках жеребца, - вспомнил доносчик.
- Вор!.. Лжец!.. Конокрад!.. - моему горю не было предела. - Этот гнусный обманщик украл моего коня.
Желая хоть немного загладить свою вину и компенсировать потерю, хозяин караван-сарая предложил мне взамен лучшего коня из своей конюшни, чем только подлил масла в огонь.
- Это был не просто конь, это был мой друг и к тому же победитель осенних скачек в Саркеле, - не мог успокоиться я.
Смага, сидевший молчуном всё это время, неожиданно вскочил на ноги и бросил в мою сторону:
- Хватит сопли жевать, пошли собираться.
- Куда? - не понял я.
- Как куда - в погоню.
«И в самом деле, Тахир видел, как нас арестовали, уверен в своей безнаказанности и не ожидает за собой погони», - дошло до меня. - «Значит, поедет открыто и не станет таиться. Если поспешить, то мы сможем его догнать».
Девлат-бек предложил помощь воинами в поимке конокрада, но я отказался.
- Сам с ним разберусь, мне бы только узнать дорогу или направление, куда он поехал.
Наши вещи оказались в целости, да и хозяин караван-сарая сдержал своё обещание, так что вскоре мы со Смагой в походном порядке выезжали за ворота этого негостеприимного заведения в сопровождении командира наёмников, который счёл своим долгом проследить за сборами и проводить друзей хана Алмуша.
Осторожный Тахир решил не светиться перед караульными на выездах из Гимара, и нащупать его след нам помогли игравшие на берегу местные мальчишки. Их зоркие глаза приметили, как всадник с серым конём в поводу переправился по перекату через Вардань и скрылся в лесной чаще.
К осени вода в реке сильно упала и очистилась от грязи и мусора, даже на течении хорошо просматривались все детали и неровности дна, а глубина на перекате не превышала брюха лошади. Повторив путь алана, мы сразу увидели на лесной дорожке свежие конские следы, среди которых я узнал отпечатки подков Мануя. Попрощавшись с Девлат-беком и его всадниками, мы со Смагой бросились в погоню за предателем.
Вороной мерин по кличке Ворон, выделенный мне хозяином караван-сарая, особой прыти не выказывал и явно проигрывал Маную по всем статям, зато оказался на редкость вынослив и послушен. Только вначале, изучая незнакомого наездника, он попытался проявить норов, но сразу прочувствовал силу моих ног на своих рёбрах и смирился.
Дорога петляла по осеннему лесу вдоль левого берега Вардани, иногда, спрямляя речные повороты, забегала на склон, затем вновь спускалась ближе к воде. Опавшие листья покрывали её поверхность сплошным ковром, но не затрудняли, а, скорее, облегчали преследование, след лошадиных копыт просматривался далеко вперёд в виде тёмной полосы взрытой подковами земли.
Вёрст через десять алан повернул налево от реки и долго поднимался по хорошо набитой тропе на обширную горную гряду с пологими вершинами. Вслед за ним мы пересекли эту гряду по широкой седловине и спустились в долину уже не Вардани, а её большого левого притока.
Нам повезло, что Тахир не спешил, передвигался спокойной рысью, и два раза давал отдых лошадям. Мы же двигались предельно быстро до самого вечера, останавливаясь только на водопой, и прекратили преследование, лишь когда окончательно стемнело, и глаза перестали различать тропу. Предатель был совсем рядом, встреченные незадолго до остановки свежие конские яблоки были ещё тёплыми и курились паром.
По моим прикидкам алан остановился на ночлег не далее версты от нас, руки чесались задать хорошую взбучку этому вору и предателю, но благоразумие удерживало от глупого шага. В лесу царила полная темнота, небо было затянуто тучами, только иногда в редких прорехах просматривались тусклые звёзды. Следовало дождаться рассвета.
Коней распрягать мы не стали, просто сняли вьюки и ослабили подпруги, так же не решились разводить костёр да и между собой разговаривали вполголоса и шёпотом, боясь потревожить недруга дымом или шумом. Завернувшись в подшитый мехом плащ, я прижался к тёплой спине товарища и провёл эту долгую осеннюю ночь в тревожной полудрёме, вздрагивая от неожиданного шороха или стука.
Наконец, небо стало светлеть, из серого сумрака всё чётче стали вырисовываться стволы деревьев и покрытая изморозью лесная тропинка. Можно было начинать вылазку.
Я крался впереди с сулицей в руках, следом двигался Смага, держа наготове лук и стрелы. Мы прошли не более четверти версты, когда внезапно почувствовали дым костра, пришлось удвоить осторожность.
На маленькой лесной полянке горел костёр, алан сидел рядом, задумчиво вглядываясь в его пламя, в сторонке были привязаны лошади. Услышав крадущиеся шаги, Мануй стал тревожно топтаться на месте, затем заржал, поднимая тревогу.
Таиться стало незачем, и я выбежал на середину поляны. Тахир сначала метнулся к своему коню, но быстро понял, что дорога перекрыта, развернулся и пошёл мне навстречу с саблей в руке.
«Пусть будет честный поединок», - решил я и отбросил сулицу в сторону.
Алан рубился с удивившим меня остервенением, словно заранее распрощался со своей жизнью и хотел только продать её подороже. Он крутился вьюном, пытаясь найти брешь в моей защите, и раз за разом начинал новую атаку. Пока я лишь защищался, отбивая его наскоки или уходя с линии укола. Несколько раз у меня появлялась возможность покончить с парнем одним ударом, но подспудное ощущение какой-то неправильности удерживало руку. Удивляла ненависть ко мне, и хотелось узнать её причину.
Отбив очередной выпад, я нанёс ему скользящий удар по правому предплечью. Рана получилась достаточно лёгкой, но неприятной, и вскоре весь рукав пропитался кровью. Тахир попытался продолжить бой левой рукой, но действовал очень неуклюже, круговым движением меча мне легко удалось выбить саблю из его пальцев. Оставшись безоружным, алан беспомощно огляделся по сторонам, затем постарался гордо выпрямиться.
- Снова боги на твоей стороне. Не тяни, заканчивай быстрее, - слова давались ему с трудом, хриплое дыхание выдавало усталость.
- Откуда столько злобы? Когда я успел тебе так насолить? – мне очень хотелось услышать ответ.
- Ты мой враг, ты украл у меня победу!
Я перехватил ненавидящий взгляд и сразу вспомнил наездника на Арджуне, у которого выдернул из руки плеть во время скачек. Его лицо мне тогда разглядеть не удалось, в памяти остались лишь полные злобы глаза.
Совесть ещё не до конца покинула этого человека, ему явно не хотелось выглядеть перед смертью жалким конокрадом и предателем.
- Я простой бедный табунщик и растил Арджуна несколько лет, - решил он высказаться до конца. - Это был лучший конь в нашей округе. Мне пришлось залезть в большие долги, чтобы устроиться в свиту князя и привести жеребца в Саркел, где я рассчитывал выиграть скачки и удачно его продать. Полученных денег хватило бы на покупку хорошего дома и на выкуп за невесту. Ты украл у меня победу, заёмщики отобрали коня за долги, а я остался нищим, без дома и без жены.
- Мой Мануй оказался сильнее твоего Арджуна и выиграл скачки по праву, - возмутился я. - Ты мог прийти вторым, награда была бы меньшей, но цена коня бы не упала. Никто не заставлял тебя нарушать правила, а бесчестный поступок заслуживает справедливого наказания.
Парень угрюмо молчал, не мешая мне выкладывать наболевшее:
- Ты - подлый вор и обманщик, втёрся к нам в доверие, а потом в засаду заманивал. Небось, когда подельники во время охоты пытались меня захомутать, ты готовился убить или оглушить Смагу со спины? И про Белоту ловко придумал, чтобы двух простаков в город заманить.
Алан не стал отвечать на мои вопросы, а я, выговорившись, понял, что злости больше нет, и марать руки кровью подлеца не хочется.
- Живи, как совесть позволит, но на глаза больше не попадайся.
Мануй встретил меня ласковым фырканьем и стал покусывать за плечо, выпрашивая угощение, он был в порядке, только на крупе обнаружилось несколько свежих рубцов от удара плетью. Когда я повёл любимца к тропе, Тахир неожиданно подал голос:
- Про Белоту я не соврал, коваль живёт на закат отсюда в маленьком селении где-то в истоках реки Уруп, это левый приток Вардани.
«Может, и не совсем пропащий он человек», - подумал я, чувствуя, что на этот раз алан говорит правду.
Примечания:
Гимар1 (Схимар) - хазарский город-крепость с мощными укреплениями был построен в начале VIII века и контролировал бассейн Кубани. В византийских, греческих и грузинских летописях упоминается название города Хумариус (Схимарис). Именно здесь хазары совместно с аланами дали отпор вторгшимся сюда через Клухорский перевал в 720-х годах арабам.
Эта хазарская застава, ныне называемая «Хумаринским укреплением» или «Хумаринским городищем», хорошо изучена археологами и расположена над аулом Хумара на правом берегу реки Кубань в 11 км к северу от города Карачаевска.
Город-крепость имел общую площадь около 25 га, находился на конце горного плато и был неприступен с трёх сторон, лишь с восточной стороны к нему можно подняться по извилистой дороге, идущей по балке. Археологи обнаружили остатки крепостных стен, грунтовые погребения, курганные могильники, фундаменты жилых зданий и цитадель – главный опорный пункт городища. Помимо этого имеются остатки уникального водопровода из керамических труб. Город был обнесён мощной каменной стеной, длина которой свыше двух тысяч метров. В стене размещалось множество бойниц, и завершалась она зубчатым парапетом.
Глава 22
Тахир не кривил душой и действительно сказал правду, но даже при этом на поиски мастера у нас ушло больше недели. Обжитые места встречались редко, к тому же жители очень настороженно встречали чужаков и с большой неохотой вступали в разговор. Даже балагуру Смаге приходилось долго разливаться мелким бесом, прежде чем подтаивал ледок недоверия, и на лицах собеседников появлялись улыбки. Худо-бедно, но мы всё ближе продвигались к цели, и уже в самом преддверии зимы совершали последний переход к селению кузнеца. Холодный воздух бодрил, с тусклого неба падали редкие серебристые снежинки, земля готовилась укрыться снежным покровом, подковы лошадей гулко цокали по стылой поверхности дороги, с мелодичным звоном разбивая лёд на месте промёрзших до дна лужиц.
Селение спряталось в стороне от реки в неожиданно просторной и очищенной от леса долине ручья, где около десятка домов, обнесённых высокими плетёнными деревянными заборами, растянулись цепочкой вдоль его низменного правого берега. По левому, приподнятому в виде плоской ступени, борту ручья прямо у подножия горного склона разместилось ещё несколько жилых построек.
- Не знаю, как сейчас, но восемь годин назад его дом стоял на самом краю, под горой, на отшибе от остальных, - вспомнил я пояснения старого кузнеца, у которого мы ночевали два дня назад, и повернул коня к броду через ручей.
Жилище мастера отличалось от других домов какой-то неухоженностью и запустением, собранные из отборного круглого леса мощные стены избы уныло венчала обветшавшая и чёрная от старости соломенная крыша, когда-то добротные дворовые постройки покосились и зияли большими щелями и прорехами. Однако, жизнь всё ещё теплилась на заброшенном подворье, это доказывали вскопанные на зиму грядки небольшого огорода за провисшим плетнём, да коза с двумя козлятами, привязанная на длинную верёвку к колышку на склоне горы.
Спешившись, я громко постучал в калитку, немного погодя повторил попытку, но ответа не дождался.
- Хозяева! – мой голос громко пронёсся по закоулкам пустынного двора.
Громко заскрипела входная дверь, и на крылечко избы шаркающей походкой вышел сгорбленный седой старик в овчинной, мехом наружу, безрукавке.
- Чего надо? – сердито спросил он, пряча неожиданно пытливый взгляд под свисающими на лоб белыми прядями волос.
- Здрав будь, дедушка. На ночлег просимся, - я был огорошен холодным приёмом и не знал, как продолжить разговор.
- Мы, северы1, - люди лесные, дикие, и к хлебосольству не приучены, - угрюмо бросил старик. - Это вам надо к старосте Буслаю обратиться, за ручьём живёт. Его дом самый крепкий, сразу увидите.
Посчитав беседу исчерпанной, он развернулся, чтобы идти назад.
- И каким, дедушка, это ты богам молишься, что советуют давать от ворот поворот усталым путникам в холодную зимнюю ночь? - широко улыбаясь, следом за мной во двор заглянул Смага. - В разных местах мне довелось побывать, а о таких богах не слышал. Сызмальства помню, как в наших сказках даже Кащей Бессмертный, прежде, чем убить гостя, сначала его накормит, напоит и даст выспаться.
Стояла поздняя осень, да и солнце только собиралось закатиться за вершину горы, тем не менее, слова моего друга смутили и усовестили сердитого хозяина.
- Места у меня для гостей мало, и с угощеньем не богато, - начал оправдываться он.
- Мы люди простые и разносолами не балованы, - уговаривал Смага. - Кусок
репы печёной да сухая краюшка с солью - что может быть слаще после долгой дороги?.. А уж спине да седалищу простая охапка сена и кулак под головой покажется мягче любой перины.
Старик не смог долго сопротивляться его натиску, обречённо махнул рукой в знак согласия и потом только растерянно наблюдал, как нечаянные гости хозяйничают на подворье дома.
- К тому же мы не побирушки какие-то, у нас и припас имеется, да ещё и свежатинкой по пути разжились, - Смага стал отвязывать торока с поклажей со своей Пороши.
Пока я снимал вьюки и рассёдлывал остальных коней, парень быстро ободрал шкурки с двух подстреленных по дороге зайцев, сложил мясо в котелок, сбегал на ручей за водой и стал разводить огонь в летнем очаге в углу двора.
В стороне и несколько на отшибе от амбара и других построек я заметил кузницу, рядом под навесом был оборудован горн, и на мощном пне закреплена наковальня. Это радовало и внушало уверенность, что мы действительно добрались до нужного места, настораживал только запущенный вид кузнечного хозяйства.
Смеркалось, лошадей, с разрешения хозяина, мы загнали в пустующий огород, а потом до наступления темноты разбирали свои вещи. Старик, указав, где можно разместить сёдла и вьюки, сходил за козой с козлятами, закрыл их в закуте2 и скрылся в доме, смирившись с присутствием гостей. Мы едва успели смыть с себя дорожную грязь, как ночь вступила в свои права. Кулёш с зайчатиной к тому времени уже был готов, и Смага понёс котелок в избу, я потянулся следом.
Яркий и ровный огонь из камелька3 на углу огромной печи хорошо освещал всё убранство горницы, лавки и полки по стенам, разложенную там посуду и утварь. Старик жил одиноко, грубые занавески, небрежно развешенная одежда и другие мелочи ясно выдавали отсутствие женской руки в доме.
К нашему приходу хозяин приготовил своё нехитрое угощение: козий сыр, квашеную капусту, солёные грибы, мочёную бруснику и, главное, целую ковригу свежего, упоительно душистого ржаного хлеба. Смага гордо водрузил в центр стола котёл с горячим варевом, все чинно расселись и приступили к трапезе.
Осенняя дорога нас здорово вымотала, да и голод давал о себе знать, отчего вскоре наши с другом ложки мелькали с завидной быстротой. Похлебав немного кулёш и прожевав несколько кусочков мяса, старик отложил свою ложку в сторону и задумчиво наблюдал за нашей усердной работой. Может мне показалось, но пару раз на его угрюмом лице мелькнуло какое-то подобие улыбки.
Когда котелок начал пустеть, он поднялся, поправил огонь в камельке, достал из печи горшок и налил в братину тёплого травяного сбитня, приправленного лесными ягодами и мёдом. Сладковатый, с приятной кислинкой напиток хорошо прогонял усталость, оставляя голову ясной и свежей.
- Благодарствуем за угощение, - Смага поставил пустую чашу на стол. – Только вот не знаю, как звать, величать хозяина.
- Беляном меня все зовут, - старик пригладил левой рукой свою белую седую бороду и такие же волосы на голове.
- А меня Смагой кличут, а товарища моего – Путивоем.
- Что за нужда погнала вас в наши глухие места? По делу или от врагов каких прячетесь?
- Человека одного ищем, дедушка, весточку ему просили передать от старых друзей, - решил вмешаться я в разговор. - Люди говорили, что кузнечных дел мастер Белота здесь живёт.
При упоминании имени кузнеца дед слегка вздрогнул, это не укрылось от моего внимания.
- Нету здесь такого коваля, - отрезал он. - Зря ищете.
- Нам точно сказали, что живёт в вашем селении, - упорствовал я.
- Ну, был он, был здесь, - с непонятным ожесточением бросил старик. – Да весь кончился. Нет его больше.
- А друзья его помнят.
После моих слов установилась странная тишина, и я решил проверить внезапно пришедшую в голову догадку:
- Под горой, вдоль берега
Плыла лебедь бе-е-лая.
Плыла лебедь бе-е-лая
Со малыми лебедятами…
Мой голос дрожал и сбивался, никак не получалось правильно тянуть мелодию, но неожиданно сильный голос старика подхватил песню и повёл дальше. Белян пел с закрытыми глазами, слегка покачивая головой и плечами в песенном ритме, мы со Смагой лишь старательно подстраивались к его голосу, повторяя припев.
Прозвучали последние слова, и певец замер в задумчивости, затем вдруг тряхнул головой, протёр заблестевшие глаза тыльной стороной ладони и обратился ко мне:
- Как там Вернава поживает? У неё, наверное, куча детей и целая стая внуков?
- Да нет, она сейчас русалками в реке командует, - я попытался сгладить печальную весть. - Не выдержала надругательство над собой во время того памятного набега и в омут бросилась.
- Вон оно как, - огорчился старик. - А я, не приметив девчонку в полоне, всё радовался и верил, что она успела спрятаться и спастись.
- Зато Добрыня жив, - торопливо начал рассказывать я. – Живёт в Липках, недалеко от Роденя. Три дочки у него, всех замуж выдал. А сын гончаром стал, в Киеве обретается, так старик здорово серчает на него, некому, говорит, кузнечную науку передать, надеется хоть внука обучить. Пять лет я у Добрыни учеником ходил, он и про Славуту рассказывал, и про дружка своего. У учителя меч хранится с клеймом коваля Белоты, так он с него пылинки сдувает и со своими изделиями сравнивает. Сильно огорчается при этом.
Я уже не сомневался, что разговариваю с пропавшим Белотой. Последние мои слова явно польстили старому кузнецу, он даже как-то приосанился, да и вопрос прозвучал весело и задорно:
- С чего бы это он огорчался?
- Не успел узнать от Славуты тайну закалки настоящих харалужных клинков, - пояснил я. – Всю жизнь бился над этой загадкой, но разгадать не сумел.
После моих слов старик снова посмурнел лицом и надолго притих. Стало ясно, что сейчас решается моя судьба.
- Отправляя меня в дорогу, Добрыня предупредил, что поиски нового учителя могут затянуться или быть неудачными, но если сердце останется чистым, а помыслы – светлыми, то Сварог поможет найти правильный путь.
Выскочив из-за стола, я опустился на одно колено, прижал руку к сердцу и попросил:
- Мастер Белота, не откажи в просьбе старому другу, возьми меня в ученики.
В душе всё замерло, только яростные толчки сердца отдавались в голове, потупив взгляд, я дожидался решения кузнеца.
- Сядь, Путивой, и выслушай, - поднявшись с лавки, старик в волнении прошёлся по горнице, потом сел обратно.
- Когда-то давно после смерти жены я дал себе зарок – не ковать больше харалужные клинки, несущие беду и смерть многим невинным людям. Получилось так, что девять лет назад я нарушил своё обещание, и за это был сурово наказан. Мне уже поздно чего-то бояться, я верю в твоё стремление обернуть знания во благо на родной стороне, и был бы даже рад взять тебя в ученики, но не могу.
Белота внезапно положил на стол свою правую руку, и я увидел, что на ней косым ударом через ладонь отсечены все пальцы. Раньше он умело скрывал своё увечье перед гостями.
- Однорукий калека не может быть кузнецом и работать с горячим железом, и уж тем более учить других.
Свет померк в моих глазах, неужели мои поиски оказались напрасными? Теперь стали понятны и все недомолвки старика, и его ворчание, и почему запущено кузнечное хозяйство. Представив себя на месте Белоты, я содрогнулся от ужаса. Худо-бедно, но на других работах, например с деревом, ещё можно как-то обойтись одной рукой, но не в кузнице. Даже имея помощников-молотобойцев, мастеру приходится одной рукой всё время держать, прижимать и поворачивать горячую заготовку, а другой рукой с раскаточным молотком или каким другим инструментом постоянно менять направление их ударов. Конечно, знания и опыт кузнец сохранил и всегда сможет дать ценный совет, но ему не удастся передать другому человеку свои навыки работы с металлом.
Что же теперь делать?
Мне вдруг вспомнился однорукий мясник на рынке в Таврике. У него к культе был приделан острый крюк, он ловко цеплял им и ворочал мясные туши. Обдумывая неожиданную мысль до конца, я так же вспомнил, что в крепости Сюйрен в лавке оружейника тоже продавался железный протез на культю руки с приваренным к нему хищным жалом-лезвием. А если смастерить подобный протез с кузнечными клещами? Мысль мне понравилась, и я тут же выложил её Белоте.
Старик отнёсся к моему предложению с недоверием, попытался его охаять, но я уже загорелся, придумывал на ходу и с жаром объяснял всё новые и новые способы применения подобного устройства.
- Хватит разговоров, - остановил меня кузнец, внезапно заметив, что Смага давно спит на своей лавке. - Утро вечера мудренее.
Мне показалось, что когда Белота забирался на свою лежанку на печи, глаза его по-особенному блестели. Устроившись на лавку у другой стены избы, я быстро провалился в сон.
Утром мы больше не возвращались к вопросу с протезом, отложив его решение до лучших времён, главное, старик согласился, что мы поживём у него до весны, и разрешил пользоваться кузницей.
Зима была не за горами, решив обустроить своё новое житьё, мы со Смагой отправились в лес рубить жерди для забора, а по возвращении застали в доме старосту Буслая, невысокого крепыша с лукавыми глазами. Староста пришёл посмотреть на новых людей и, выяснив, что я всю зиму буду трудиться в кузнице, очень обрадовался и пообещал при необходимости свою помощь. Решился и очень важный для нас вопрос с лошадьми. Как оказалось, большую часть своих коней селяне собирают в табун и отправляют осенью в предгорья под присмотром опытных пастухов из ближайшего аланского селения. Зимы в здешних краях короткие и не очень снежные, часто бывают оттепели, и лошади находятся на вольном выпасе до свежей весенней травы. Для хозяйственных нужд я решил оставить смирного и выносливого Ворона, а Мануя, Порошу и заводных коней оправить в общий табун.
Дело заспорилось, меньше чем за неделю мы успели выправить и починить забор и сараи, подлатали и проконопатили мхом баню, переложили крышу избы, выпросив у Буслая свежей соломы, а потом ещё два дня потратили на заготовку дров.
Попервоначалу старый мастер скептически посматривал на наше рвение, но затем, захваченный общим настроем, включился в работу и стал помогать по мере сил. В последний вечер он жарко протопил баню и выставил нам целый жбан4 хмельного кваса.
Вволю напарившись, мы хорошо посидели за столом. Смага повеселил всех рассказом потешных случаев из своей жизни, Белота спел несколько песен, а потом, внезапно решившись, поведал нам печальную историю своих скитаний на чужбине.
- Вы, наверное, не раз встречали на дорогах Хазарии караваны невольников и можете понять переживания молодого парня со связанными руками и с верёвкой на шее, - тихим голосом начал он. - Горечь, боль, унижения и ещё стыд, что не смог достойно погибнуть в бою, волю к жизни поддерживала лишь надежда на побег или какой счастливый случай. Девять долгих лет я носил ошейник раба и каждую ночь засыпал с мечтой о свободе.
Старик замолчал, и какое-то время сидел неподвижно, уставившись в стену невидящими глазами, затем продолжил:
- Нам со Славутой ещё повезло, надсмотрщики рассчитывали получить за мастеровых пленников более высокую плату и истязали меньше других. Когда в Боспоре на невольническом рынке всех рабов выставили на торги, меня, как неопытного, но зато молодого кузнеца, оценили одинаково с опытным, но старым Славутой в двести пятьдесят дирхемов. Это немногим больше, чем за хорошего резвого коня, - усмехнулся Белота.
- Не знаю, как сложилась бы дальше моя судьба, может, сгинул бы или до сих пор носил бы на шее рабский ошейник, но опять повезло, нас обоих купил один хозяин, владелец оружейной мастерской из Тумен-Тархана.
Мастерская находилась на окраине города, где на огороженной площадке разместилось несколько сложенных из сырцового кирпича строений. Рабы жили чуть в стороне от кузниц в приземистом длинном доме, разделённом перегородками на маленькие каморки, рядом размещалась поварня и под навесом стояли столы со скамьями. Маленькая каморка с двумя лежанками и небольшим столиком стала нашим со Славутой жильём на долгие годы.
Левсакий, наш владелец, жил с семьёй в городе, а за работой и порядком в мастерской постоянно следил управляющий с помощниками. За небольшую оплошность рабов наказывали ударами кнута на месте, а при большой провинности устраивали публичную порку. Несколько человек в поварне готовили еду на всех, кормили достаточно сытно, но без разносолов. К моему удивлению, наш хозяин своим рабам, в зависимости от срочности заказов, но обычно раз в неделю давал выходной день, когда можно было помыться, постираться и привести себя в порядок. Людям, выполнившим своё дневное задание, а так же в выходные и праздничные дни разрешалось свободно выходить в город, где можно было посетить храм, рынок, посмотреть цирковое представление или ещё что-нибудь. За хорошо выполненный заказ или усердие в работе Левсакий охотно поощрял своих работников мелкой монетой или внеочередным посещением рабыни-наложницы. Он очень гордился мастерской и заведёнными в ней порядками, часто приводил гостей, а нам - своим рабам, чтобы подстегнуть рвение, постоянно говорил:
- Верни мне заплаченные на торгах деньги, и я с радостью отпущу тебя на свободу.
Меня поразило, что многих людей, особенно родившихся в неволе, жизнь без забот о хлебе насущном и крове над головой вполне устраивала, они даже не помышляли о свободе. Мне же рабский ошейник не давал дышать. Мысль о побеге пришлось забыть, дороги Хазарии охраняли многочисленные стражники, человеку, снявшему ошейник без вольной от хозяина, грозила немедленная смертная казнь, а след на шее невозможно было скрыть, он заживал бы несколько лет. Оставалась только одна возможность - купить себе свободу.
Со всем жаром молодости я погрузился в работу, мечтая по ночам, как выкупившись из рабства, смогу жениться, завести большую семью и работать только на себя. Моё рвение вскоре было замечено, всё чаще я стал получать награду от хозяина, и старался сберечь каждый медяк, неохотно пускаясь на траты. Славута, в отличие от меня, трудился в меру сил. Сам он даже не надеялся выйти при жизни на волю, но меня не пытался останавливать, лишь изредка беззлобно подшучивал и называл скопидомом.
Год проходил за годом, копилка моя росла, я уже боялся оставлять её в своей каморке и хранил в лавке у менялы на рынке, но до нужного количества в двести пятьдесят дирхемов оставалось ещё очень далеко. Пересчитав в очередной раз своё богатство, а там набралось чуть больше пятидесяти дирхемов, я вдруг задумался и пустился в расчёты. Если пятьдесят монет серебра мне удалось скопить за семь лет рабства, то сколько же времени понадобится, чтобы набрать ещё двести? Да я ведь тогда стану стариком. Эта мысль меня подкосила, от былого рвения к работе не осталось и следа. Я перестал копить медяки, начал пить вино и ходить к рабыням-наложницам.
Управляющему жалко было терять хорошего работника, и он стал обихаживать меня с другой стороны. Наш хозяин, Левсакий, придерживался греческой веры, а к своим единоверцам у него было особое отношение. Рабу, принявшему крещение, дозволялось жениться и жить отдельной семьёй со своим хозяйством. Он продолжал работать в мастерской, но за свой труд получал постоянное жалование, и ему было легче выкупиться из неволи.
Снова появилась надежда стать свободным человеком.
« Бог - он един и множествен», - уговаривал я себя. - «Во всём есть его частица, значит и Ромейский бог является одной из ипостасей нашего Рода, пусть и под другим именем. Вознося хвалу Ему, я всё равно буду славить и наших богов».
Было стыдно изменять вере отцов, но я начал посещать чужие храмы и слушать греческих священников.
- А ты уверен, что новый бог поможет, когда станешь свободным? – спросил меня однажды Славута. - Что будет с женой и детьми?
Словно пелена спала с моих глаз. - Ребёнок раба или рабыни с момента рождения сразу становится собственностью хозяина. Купив свободу себе, я буду вынужден работать на выкуп за жену, а потом и детей, и ещё неизвестно - смогу ли их выкупить?
Было очень обидно в очередной раз прощаться с мечтой о свободе, но и мысль о детях в ошейниках для меня была невыносима. Я снова стал с ленцой относиться к работе, пить вино и развлекаться с продажными рабынями, управляющий махнул на меня рукой и за винный запах в рабочее время несколько раз назначал наказание кнутом. К жизни меня вернул Славута.
- Скоро мне придётся покинуть этот мир, чую, что осталось не больше года, - начал он однажды разговор перед сном. - Сам я пожил достаточно, многое повидал и смерти уже не боюсь, а вот ты для меня как сын, мне близки твои страдания, и я очень хочу помочь. Я решил выковать харалужный клинок и обменять на твою свободу. У хазар таких мастеров нет, меня они не выпустят из рук и будут держать до конца. Я готов к этому, раскрывать свои секреты нашим заклятым врагам не собираюсь, только повожу их напоследок немного за нос.
- Ты должен мне подыграть, - кузнец был непривычно серьёзен, стало ясно, что он очень тщательно всё обдумал. - Продолжай изображать пьяницу и трутня, пусть хозяин перестанет ценить тебя как работника. Это поможет нашим планам.
Занимаясь в кузнице ковкой мечей и сабель, первые заготовки для клинка Славута делал почти открыто, затем, по мере усложнения работы, ему пришлось всё меньше времени уделять изделию. Опасаясь чужих глаз и ушей, он приходил на рабочее место раньше, а уходил позже всех, иногда задерживаясь допоздна, объясняя это тем, что стал стар и не успевает выполнить дневное задание. Я работал в другой кузнице и мало чем мог помочь старику. Особенно тяжело стало укрываться, когда наступило время отделки и доводки клинка. К тому же мастер торопился, его здоровье резко ухудшалось, он хрипло дышал во сне и часто надсадно кашлял.
Наконец работа закончена, сабля получилась на загляденье. Плавно изогнутое лезвие резко сужалось к концу, по всей его длине с обеих сторон в серой туманной дымке отчётливо выделялся харалужный узор из волнистых чередующихся полосок серого, чёрного и красновато-серого металла.
При первом же появлении в мастерской Левсакия, Славута обратился к нему с вопросом:
- Хозяин! Ты часто нам говорил, что если раб вернёт тебе потраченные за него деньги, то отпустишь его на свободу.
- Да, - кивком головы тот подтвердил своё согласие.
Денег у меня нет, но есть товар, который стоит во много раз дороже моей цены. Хочу предложить его в обмен на свою вольную?
Чувствуя в словах старого кузнеца какой-то подвох, хазарин вопросительно взглянул на управляющего, но тот тоже был в недоумении.
- Я могу согласиться, - начал хитрить Левсакий. – Но сначала должен взглянуть на твой товар, убедиться, что он действительно ценный и при этом не краденный.
- Товар стоящий, - усмехнулся Славута.
Он достал из-под своего верстака длинный свёрток, бережно развернул холстину и, вытянув саблю за рукоять, сделал пару взмахов над головой. Затем, ухватившись за оба конца, согнул в дугу над головой, а когда лезвие пружинисто выпрямилось, с поклоном протянул ближайшему человеку из свиты. Передавая клинок дальше, окружающие тихими возгласами выражали своё восхищение замечательной работой.
Хазарин тоже был удивлён, лицо с хищным носом стало напоминать коршуна, увидевшего перед собой добычу. Не удержавшись, он даже ласково провёл подушечками пальцев по гладкому лезвию, затем, спохватившись, снова принял надменный вид.
- Откуда это у тебя? - громкий голос и сверкающие глаза выдавали его возбуждение.
- Я уже стар и хочу закончить свои дни без этого ошейника, - старик ткнул пальцем в ремень на шее. - Другого способа получить вольную я не нашёл, а мечта о свободе помогала моим рукам. Начиная работу, я не был уверен до конца, что задумка получится, поэтому мастерил клинок урывками и тайно от твоих помощников.
Взгляд, который бросил Левсакий на своего управляющего, ничего хорошего бедняге не сулил.
Взяв саблю в руки, хазарин сделал несколько оценивающих взмахов перед собой, затем проверил упругость лезвия, в завершение, ударив по его кончику ручкой ножа, долго вслушивался в звон металла.
- Я и не подозревал, Славута, что ты владеешь таким мастерством, - голос хозяина звучал вкрадчиво и огорчённо. - Ты поступил очень опрометчиво, работая тайно от меня и моих помощников. Надо было заранее обратиться ко мне, и мы бы обсудили условия твоего выкупа. Не пришлось бы таиться, а я, вдобавок, освободил бы тебя от других работ… Всё, что здесь находится - кузницы, железо, инструменты, а также рабы и даже их мастерство - всё принадлежит мне, всё, что здесь производится - тоже моя собственность. Ты не имел права использовать моё имущество без разрешения, и я не могу дать тебе вольную.
- Значит, я напрасно старался? - плечи старика опустились, лицо стало отрешённым. - Тогда и жить дальше незачем.
- Погоди, - забеспокоился Левсакий. - Сделай ещё один такой же клинок, но на этот раз открыто и с моего разрешения, и с тебя снимут ошейник. Я обещаю.
- Я больше не верю твоим словам, - старый кузнец не скрывал своей обиды. - Из куска простого железа я сделал вещь, за которую можно купить десяток твоих работников, а получается, что она не стоит даже одного.
За девять лет хозяин прекрасно изучил упрямый нрав Славуты, и испугался не на шутку.
- Я не говорил о цене сабли, - заюлил он. – Конечно, она стоит дороже жизни одного раба. Я говорил о твоём проступке.
- Подтверди свои слова делом, - стоял на своём кузнец. - И я возьмусь за твой заказ.
Было видно, что в душе Левсакия жадность борется с корыстью, в конце концов, корысть победила.
- Пусть будет так, я согласен.
Старик обвёл взглядом стоящих позади людей и ненадолго задумался.
- За чужих я просить не хочу, но здесь есть человек одного со мной роду-племени, - его рука указала в мою сторону. - Пусть хоть он поминает меня добрым словом.
Последний год для меня тянулся мучительно долго, хоть и прошёл в хмельном дурмане. Прошлые мои достижения были давно забыты, я так усердно выполнял указания Славуты, что теперь считался пропащим человеком и был переведён на подсобные работы. Выбор кузнеца вполне устроил хазарина, он повеселел и снова чувствовал себя хозяином положения. По его знаку помощники управляющего под ликующие крики других рабов поставили меня на колени и срезали рабский ошейник.
Новость о том, что отныне я свободен, повергла меня в состояние рыбы, брошенной на песок. Как во сне, я послушно передвигал ноги по дороге в каморку, собирал свой немудрящий скарб в узелок. Очнулся, когда меня вывели за ворота мастерской. Упав на колени, я обхватил руками ноги старого наставника и хотел их расцеловать, но Славута не дал. Подняв, крепко обнял и поцеловал напутственно в лоб.
- Ты теперь вольный человек, иди и сделай, как я говорил… Прощай.
После девяти лет рабской жизни долгожданная свобода пугала и страшила меня. В город я не пошёл, спустившись к морю, спрятался в заросшую кустами расщелину и забылся глубоким сном.
К утру голова прояснилась, вернулась былая способность рассуждать. Следуя совету мастера, я забрал на рынке у менялы свою потощавшую копилку, и на оставшиеся деньги купил смирного конька и повозку. В тот же день мне удалось устроиться возчиком в торговый обоз до соседнего города, и покинуть Тумен-Тархан.
Прервав рассказ, Белота поднёс к губам и поцеловал висевший на груди мешочек с оберегом.
- Славута прожил совсем немного после моего отъезда, менее полугода, но щепотка земли с его могилы постоянно со мной.
Пару лет я колесил по дорогам Хазарии, затем, выбрав место для жилья, начал обустраиваться, поставил небольшую кузницу, стал принимать заказы. Работал от зари до зари, стараясь наверстать упущенные годы, но денег постоянно не хватало. И тогда я решил вспомнить уроки Славуты, применить всё своё умение и выковать харалужный клинок.
В полоне и все годы рабства меня звали по детскому имени Беляном, теперь же, когда след от ошейника затянулся, мне хотелось вернуть и своё настоящее имя. На первый же удачно выкованный меч я с гордостью поставил клеймо - коваль Белота.
Мою работу оценили очень высоко, появились деньги, не было отбоя от заказов. Я купил хороший дом с садом, высватал за себя скромную соседскую девушку Добромилу. Казалось бы, живи да радуйся, но не сложилось - нам с женой никак не удавалось зачать детей. Может, боги были недовольны мной, или, что вернее, я испортил своё семя, когда мотался без разбора по продажным рабыням.
Когда Добромила всё-таки понесла, радости не было предела, я боялся не только лишний раз нагрузить её работой, но и кашлянуть рядом. Не помогло, роды выдались тяжёлые, мальчик родился очень болезненный и через полгода умер. Жена сильно переживала смерть сына, быстро зачахла и ушла за ним вдогонку за реку Смородину.
- На этом кончилась моя счастливая жизнь, - Белота украдкой смахнул мелькнувшую в глазах слезу. - Схоронив Добромилу, я дал зарок - не ковать больше харалужных мечей, продал дом и уехал в самую глушь. С тех пор живу здесь.
Меня очень тронула печальная судьба кузнеца. Хотелось спросить ещё о руке, но я не решался нарушить наступившую тишину.
Первым не выдержал Смага:
- А с рукой что случилось?
- Это совсем другая история, - старик поднялся и стал готовиться ко сну. - Как-нибудь в другой раз расскажу.
Примечания:
Северы1 - северяне (сиверы-савиры-северцы), одно из самых многочисленных славянских племён. Ещё со времён Русколани они заселяли большие территории на юге современной России и Украины . После образования Хазарского каганата большая часть северян переселилась за Северский Донец к Сейму, Десне и пр. Часть родов северян, а также небольшие рода берендеев при этом остались в предгорьях Северного Кавказа, где проживали наряду с менее известными славянскими племенами белогоров, белояров,новояров и свентояров (бассейны Терека, Кубани, Дона). Об этом свидетельствуют многочисленные археологические находки и письменные источники. Даже во времена расцвета Хазарского каганата (в VIII-IX веках) большую часть его населения составляли славяне, в государстве преобладал славянский язык, византийские историки называли Хазарию скифской страной, а арабские - реку Дон - славянской рекой.
Закут2 - теплый зимний хлев для мелкого скота.
Камелёк3 – считается самым древним устройством для освещения русской избы, известным, как минимум с VIII - IX века. Представляет собой небольшое углубление на краю печи при топке по «чёрному» или нишу в стенке печи, соединённую с дымоходом. В камелёк клали горящую лучину или смольё (мелкие смолистые щепки, поленца). Хорошо просушенные лучина и смольё давали яркий и ровный свет. При свете камелька можно было вышивать, вязать и даже читать, сидя за столом в красном углу. Присматривать за камельком обычно ставили малыша, который менял лучину и добавлял смольё.
Жбан4 - деревянная обручная посудина в виде сужающегося кверху высокого кувшина с ручкой и навешенной крышкой, могла быть с рыльцем или носиком. Использовалась для хранения кваса, браги и других напитков.
Глава 23
Наводя чистоту и порядок в кузнице, я починил рассохшиеся меха, поправил горн, подготовил инструменты к работе. К большому моему огорчению оказалось, что старый уголь, пролежав много лет, почти весь рассыпался в крошку, а свежий брать негде, ближайшие углежоги занимаются своим промыслом за много вёрст отсюда. Селение находится далеко в стороне от других городков и торговых путей, и в зимнюю распутицу купцы и торговцы заглядывают сюда очень редко. Перебрав и просеяв через сито старые запасы, я с трудом набрал пару мешков годного к работе угля.
Узнав о моей беде, Смага задумчиво почесал затылок и согласился помочь. Возле ручья он выкопал в земле две круглых ямы диаметром в аршин и глубиной в полтора аршина, потом мы привезли из леса несколько подходящих сухостоин и разделали на длинные поленья. Полученными поленьями, укладывая шалашиком, углежог заполнил обе ямы и развёл там огонь, а верх с помощью железных прутьев перекрыл дёрном. Дрова медленно горели под присмотром ночь и потом ещё полдня, прежде чем он начал выгребать горящие угли и ссыпать в ручей. Ниже по течению я выбирал их из воды дырявым черпаком.
- Мало, - огорчил меня собранный улов. - И уголь мелкий и рыхлый.
- А что ты хочешь? - возмутился Смага. – Где я тебе хороших дров здесь найду? Это на деляну надо ехать и заготавливать. Сейчас, между прочим, самое время. А для хорошего качества надо большие кучи выкладывать и жечь несколько дней.
- Если мы сейчас дрова заготовим, то когда можно будет уголь получить?
- Как снег сойдёт, и земля оттает, не раньше. Но ещё нужно место подходящее выбрать, желательно заранее, чтобы лес там складывать.
«Так получится намного быстрее, чем ждать, пока дороги просохнут, а потом мотаться по весям в поисках углежогов», - получалось по моим прикидкам. - «Да и деньги тратить не придётся».
Расспросив Белоту, я узнал, что раньше в селении жила семья углежогов. Их деляна для заготовки леса находится верстах в четырнадцати выше по реке. Возможно, там до сих пор сохранилась жилая землянка, навесы и ямы для воды. Это упрощало дело, не придётся искать удобное место.
Мы стали готовиться к отъезду, пока мой друг готовил припасы, я собирал необходимые инструменты и верёвки, точил топоры. Вечером пошёл снег, он падал на стылую землю и не таял.
В белесом небе тускло светило зимнее солнце, свежая снежная пороша укрыла лес мягким ковром, на её белой поверхности до мельчайших подробностей отпечатались следы пересекавших дорогу зверей и птиц. Смага шёл впереди, держа лук наготове, за ним, немного приотстав, я вёл в поводу навьюченного Ворона. Нам предстояла тяжёлая работа, было нелишним запастись свежим мясом заранее, и не тратить потом время на охоту.
Заметив впереди что-либо интересное, охотник поднимал руку, давая знак остановки, и осторожно скрадывал добычу. Не каждая попытка оказывалась удачной, но к середине дня в мешке на привьюке лежали тушки нескольких зайцев, двух тетеревов и одного большого глухаря.
Очередная остановка продолжалась непривычно долго, мы с конём притоптали целую проплёшину на свежем снегу, прежде чем услышали условный свист. Смага вытащил на дорогу подстреленную дикую козу и, поджидая меня, довольно улыбался.
- Небольшим стадом паслись на краю поляны. Чтоб не спугнуть, пришлось долго лесом вдоль опушки обходить.
Больше мы не отвлекались на охоту, да и деляна углежогов оказалась совсем недалеко.
Старое займище разместилось на ровной, очищенной от леса площадке вдоль ручья, где сквозь тонкий слой снежной пороши отчётливо просматривались следы старых угольных пожогов. Хорошо сохранился загон для лошадей, да и навесы нуждались лишь в небольшом ремонте, а вот землянка оплыла и полностью завалилась. Посовещавшись, мы решили её не восстанавливать, а построить тёплый шалаш с очагом у входа.
За время похода мы со Смагой привыкли понимать друг друга с полуслова, а иногда и совсем без слов. Пока один рубил жерди, второй готовил лапник для стен и лежанки, затем дрова для костра, работа спорилась, лагерь быстро приобретал жилой вид. К вечеру мы уже разбирали и раскладывали свои вещи по местам в построенном шалаше, а в котелке над очагом булькала вкусная похлёбка. Камни, которыми был обложен очаг, остывали до утра, и я прекрасно выспался на пахучей и мягкой хвойной подстилке.
После завтрака мы с другом отправились осматривать деляну. Углежог отмечал затёсами пригодные для валки деревья, попутно объясняя условия их отбора. Оказалось, что в зависимости от свойств получаемого угля все древесные породы разделяются на твёрдые (они же тёмные и тяжёлые), на мягкие (они же белые и лёгкие) и смолистые. Твёрдые породы (дуб, вяз, бук, граб) дают самый прочный и плотный уголь с наибольшим жаром при горении, уголь лёгких пород (осина, ольха, тополь) горит ровно и быстро, оставляя мало золы, а уголь смолистых пород (хвойных) - при сжигании даёт меньше вредных примесей. Для получения хорошего угля из такого леса требуется разное время, поэтому и жгут его в отдельных кучах. Мы быстро пришли к согласию со Смагой, выяснив, что для работы в кузнице лучше всех подходит плотный уголь от дерева с тёмной и твёрдой древесиной. Учитывая её прочность при рубке, углежог стремился выбирать лесины с достаточно ровными и не толстыми стволами, удобными для разделки на чурки длиной чуть больше аршина.
Вскоре лес наполнился стуком наших топоров. После обеда Смага продолжил рубку, а я запряг Ворона и стал стаскивать срубленные деревья к ручью.
Валка леса продолжалась несколько дней, затем мы стали разделывать брёвна на длинные чурки, те, в свою очередь, колоть на крупные поленья, а уже готовые дрова складывать в штабель для сушки.
К середине второй недели, когда наш труд близился к завершению, стала портиться погода, с неба вместо пушистых снежинок стала сыпаться снежная крупа, усилился ветер, и началась позёмка, быстро наметая в подветренных местах большие сугробы. Нам пришлось сооружать дополнительное укрытие от ветра, как для коня, так и для себя.
- Шабаш! - наконец громко объявил Смага и в знак окончания работы смачно воткнул топор в колоду для колки дров. Его улыбающееся распаренное лицо в окружении ледяных сосулек на усах, бородке и выбившихся из-под шапки прядях волос напоминало лесного лешего, довольного весёлой проказой над незадачливым путником.
- Заготовленных дров теперь хватит на хороший пожог, а нам пора домой, сил нет, как хочется в баньке попариться, кваску попить.
«Рано веселишься, ещё день добираться надо», - хотел одёрнуть я парня, но и сам не удержался от радостной улыбки.
Надеясь встретить следующий вечер уже дома, на ужин мы сварили наваристую похлёбку из остатков продуктов, да и коню я щедро выскрёб из почти пустого мешка несколько горстей овса.
Как сглазили?! Ночью началась сильная метель и не утихала два дня. Даже при дневном свете уже в десяти шагах деревья и кусты терялись в белой круговерти, приходилось с оглядкой отлучаться от шалаша в лес за дровами и на ручей за водой. Снегу намело до колена, а в низких местах почти по пояс, что предрекало тяжёлую обратную дорогу. Скудные остатки круп и сухарей я потихоньку скармливал изрядно потощавшему Ворону, а сам с другом довольствовался только горячей водичкой, настоянной на листьях выкопанной из-под снега брусники, ягодах калины и веточках можжевельника. Первый день мы, в основном, спали, а второй - мастерили снегоступы, обматывая связанные из прочных веток рамы обрезками верёвок и кусочками кожи.
К вечеру снегопад пошёл на убыль, ветер стих, а ночью сквозь прорехи в облаках стали просматриваться редкие звёзды. Сборы были недолги, с первыми лучами солнца я уже торил тропу по свежевыпавшей белой целине. Под моим весом снегоступы лишь на несколько вершков погружались в рыхлый снег, и я довольно быстро продвигался вперёд. Позади меня Смага старался сильнее притоптать получившуюся широкую колею, за собой он вёл на длинном поводе Ворона. К сожалению, даже вдвоём мы уплотняли лишь верхнюю часть снега, для коня этого было недостаточно. Его копыта пробивали снежный слой до самой земли, и каждый шаг в рыхлом месиве давался с трудом. Облегчение наступало лишь на открытых, продуваемых ветром местах, где снега выпало меньше. Ворон быстро устал и всё чаще останавливался для отдыха, не реагируя на понукания.
Во время такой остановки я снял снегоступы и попытался проделать проход для коня через очередной снежный намёт. С меня сошло семь потов, прежде чем удалось протоптать тропу вперёд саженей на двадцать, пришлось отказаться от дальнейших попыток.
Миновал полдень, и солнце потянулось на закат, когда мы вышли из леса к берегу реки и спустились на лёд, отсюда до селения оставалось ещё половина пути. Снега на льду было гораздо меньше, чем в лесу, часто встречались открытые участки, но скорости нам это не прибавило. Ворон настолько устал, что едва переставлял ноги, да и нам со Смагой дорога по снежной целине далась тяжело.
Стало ясно, что мы не успеем засветло добраться до дома, требовалось подыскать подходящее место для ночлега, к тому же меня встревожили два раза пересекающие реку свежие волчьи следы. Похоже, стая почуяла добычу и кружится вокруг, выжидая подходящий момент, вступать с ними в борьбу на открытом льду совсем не хотелось.
Солнце уже касалось далёкой вершины горного отрога, а по сторонам реки всё так же тянулись низкие заснеженные берега без подходящих укрытий для стоянки.. Беспокойство нарастало, заметив в маленькой боковой протоке тёмное скальное пятно, я, не раздумывая, повернул к нему.
Каменная стена уходила вверх на несколько саженей, выше по течению две толстых берёзы были подмыты весенним разливом и упали в воду наискосок к скале, создавая естественную преграду, рядом среди живого леса виднелось несколько сухих деревьев. Для поисков более удобного места не было времени.
Расчистив от снега площадку между скалой и упавшими берёзами, мы поставили там измученного коня, а сами взялись за топоры. Первым делом срубили ближайшие сухие деревья и подтащили к входу к своему убежищу. Пока Смага разделывал их на дрова, я приволок несколько ёлок и охапку трухлявых берёзовых стволиков. Береста должна была пойти на устройство факелов.
Устраивать укрытие мы начали в сумерках, а заканчивали при свете костра. Верхушки и большие ветви сухостоин с заострёнными сучьями закрепили в проходе у скалы и между стволами плавника, получилась колючая преграда для непрошенных гостей, а когда добавили к ней лапник и вершинки ёлок, то ещё и хорошая защита от ветра. Теперь конь находился за нашими спинами в углу между скалой и оградой. Широкий вход в наше убежище мы наполовину завалили обрубками стволов и другими дровами, а вторую половину - перекрыли длинным костром из уложенных вдоль друг на друга трёх брёвнышек.
Теперь мы чувствовали себя в безопасности. Устроенный костёр должен был гореть почти до утра, и не нуждался в постоянной подпитке дровами, а Ворон за спиной раньше нас почувствует волков, значит, нет нужды назначать ночное дежурство.
Тяжёлый переход всех здорово вымотал, и хотелось отдохнуть. В убежище скоро стало тепло, я прилёг на пахучий лапник и забылся тревожным сном.
Нас разбудило тревожное фырканье и беспокойное топтание коня. Полночи уже прошло, костёр перестал служить огненной защитой, как раньше. Среднее бревно прогорело и рассыпалось на части, развалив остальные, среди тлеющих углей слабо светились горящими концами лишь отдельные обугленные поленья. Вокруг нас в ночном мраке слышалось какое-то шевеление, мелькали огоньки волчьих глаз.
Пока Смага собирал костёр, я сунул в угли несколько кусков бересты и стал раздувать огонь. Острое чувство близкой опасности холодком прошлось по телу, когда вспыхнувшее пламя осветило оскаленные пасти припавших к земле волков, медленно отступающих из освещённого круга.
Звери далеко не ушли, окружив нашу стоянку, они терпеливо дожидались подходящего момента для нападения, их разведчики время от времени выискивали брешь в колючей ограде, чем наводили ужас на Ворона.
Как не старались мы экономить топливо, стена из сложенного сушняка постепенно укорачивалась, расширяя проход в убежище. Большой костёр пришлось разделить сначала на два, а потом и на три более маленьких, но дрова при этом прогорали ещё быстрее.
Попытка разогнать хищников огнём и стрелами кончилась неудачей. Запалив несколько факелов, я стал бросать их в сторону сверкающих глаз, а Смага стрелял по мелькающим теням из лука. Судя по жалобному визгу, несколько раз он попал в цель, но волков это не напугало, факела же, почадив немного в снегу, вскоре потухли. Запас бересты был ограничен, и я решил оставить её для главного боя.
Волки пошли на приступ перед самым рассветом, когда небо в заутренней стороне стало светлеть. В кострах догорали последние дрова, давая совсем мало света и жара, но, тем не менее, они мешали хищникам напасть всей стаей. Наиболее вероятными участками для прорыва оставались боковые края прохода. Смага, вооружённый копьём и топором, караулил возле скалы, я занял место у топляков. На поясе висел меч, одна сулица была в руках, вторая стояла наготове.
Начинать схватку пришлось в полутьме. Заметив рядом серые тени, я успел бросить в костёр свиток бересты, но та долго не разгоралась из-за слабого жара в углях.
Первого волка мне удалось поразить почти наугад, поймав взгляд готового к прыжку зверя, я ткнул копьём предположительно в бок и не ошибся. Прижатый к земле хищник дёргался, сворачивался клубком, в бессильной ярости грыз древко сулицы, но вскоре затих. Стараясь освободить копьё, я чуть не прозевал прыжок второго зверя, в последний момент успел шагнуть в сторону и взмахом меча перерубить его почти пополам.
Наконец-то вспыхнула береста, осветив поле боя, и волки отступили, давая нам передышку. Позади испуганно ржал и вскидывался на дыбы Ворон, один из серых хищников нашёл слабое место в колючей ограде и наполовину влез в наше убежище. Испугавшись яркого света, он стал пятиться назад и застрял, меткий бросок сулицы прекратил мучения наглеца.
Защищая свой проход, Смага тоже убил двух волков, и потеря самых рьяных бойцов остудила пыл стаи, звери в растерянности топтались на месте, не решаясь повторить нападение.
Ночь уходила, у светлой кромки неба разгоралась алая заря. Тёмные фигуры хищников всё отчётливее проступали на белом снегу. Раскрутив за лапы труп их убитого сородича, я швырнул его в центр стаи. Отпрянув в стороны, волки только тоскливо подвывали и клацали зубами. По мере наступления рассвета они отступали всё дальше и дальше, а в один прекрасный миг все разом исчезли, признав своё поражение.
С восходом солнца мы стали собираться домой. Сложив в кучу убитых зверей, Смага восхищённо присвистнул и отказался бросать добычу.
- Да ты смотри, какая справная и тёплая шуба получится для Белоты.
Он попытался погрузить волков на Ворона, но конь, чувствуя ненавистный запах, шарахался, брыкался и не подпускал его к себе.
- Ничего… Сам потащу, - не растерялся углежог. - Всего-то четыре версты по льду идти осталось.
Срубив пару ёлок, он соорудил волокушу, закрепил на ней добычу и с кличем: - Вперёд! - впрягся в постромки.
Через полверсты парень выдохся, и мне пришлось его подменять.
Чувствуя близость конюшни, Ворон, не в пример вчерашнему, трусил бодрым шагом, да и мы с другом, меняясь у волокуши, старались от него не отставать, так что ещё до полудня оказались дома.
Кузнец встретил нас привычным ворчанием, но увидев измученные лица и волков на волокуше, прервал себя на полуслове.
- Идите, идите в избу. Отдыхайте. Я сам всё приберу и за конём присмотрю, - уговаривал он. - Вижу - тяжёлая ночка у вас выдалась.
Достав из печи горшок с тёплой кашей, мы сели за стол и усердно заработали ложками, но до дна не доскребли. Быстро осоловев от тепла и сытости, сползли на лавки и забылись богатырским сном.
Белота разбудил нас только вечером и сразу отправил в баню. Какое же это всё-таки блаженство - хорошенько пропариться, смыть с себя пот и грязь утомительной работы, переодеться в чистое, а затем посидеть за обильным столом в хорошей компании.
Смага со смешками и прибаутками рассказал о нашем походе и схватке с волками, мы не спеша обсудили насущные заботы, а в конце старый кузнец сдался на уговоры и поведал историю своего увечья.
- Приехав в эти глухие места, я надеялся спокойно и без тревог прожить остаток своих дней, - начал он. - Работы в кузнице было немного, селяне наши - люди основательные и бережливые, поэтому редко донимали заказами. В свободное время я надолго уходил в лес, охотился, собирал грибы, ягоды. Однажды осенью в дальней вылазке встретил погибающего от голода парня со следами старых ран и побоев. Жалко стало, привёл домой, вылечил. Отаром его звали, а родом оказался из касожьего племени. Всю зиму он у меня прожил.
Каким ветром занесло его в наши края, он умалчивал, зато донимал рассказами о своей тяжёлой жизни на родине. Дальний родственник убил отца Отара и обманом захватил его надел, а мать и сестру заточил в темницу. Чудом избежав гибели, парень рвался восстановить попранную справедливость, отомстить недругам и освободить из полона сестру и мать, часто сокрушался, что остался голым и босым без хорошего и надёжного оружия. Так он разжалобил меня своими стенаниями, что нарушил я свой обет, посчитав, что выковав харалужную саблю, сделаю благое дело. Весной Отар исчез, даже не простившись, и я о нём долго не вспоминал.
Спустя четыре года осенью, после сбора урожая, наш староста отвозил подати в ближайший городок и вернулся с неожиданными новостями.
Во время последнего набега на дальнее порубежье в хазарской дружине особой храбростью и свирепостью отличались наёмники-касоги, эти воины первыми врывались в города и взяли в полон множество людей. После похода наместник принял весь отряд к себе на службу. В городке Буслай встретил этих наёмников и в командире признал пропавшего Отара.
- Его теперь Отабеком зовут, важным стал, не узнать, - рассказывал он. - Со мной даже здороваться не захотел.
Недели через две к нашему селению подъехал небольшой, не более десятка, отряд воинов, они не стали разыскивать старосту, а сразу направились к моему дому. Судя по чернявому обличью и меховым шапкам, это были касоги. Я работал во дворе, и был удивлён, когда нежданные гости остановились возле калитки. Командовал ими не по-дорожному богато одетый боярин с надменным и властным видом, только по голосу я узнал в нём прежнего Отара.
- Твоя сабля, кузнец, принесла мне удачу, и в благодарность за работу я плачу золотом, - отстегнув от пояса, он кинул мне под ноги глухо звякнувший кошель. - Взамен хочу попросить об небольшой услуге. Мне нужна ещё одна такая же сабля, за неё ты получишь плату вдвое выше.
Каково же было его удивление, когда я покачал головой и ногой толкнул назад брошенный кошель.
- Я работал не за деньги, просто хотел помочь тебе восстановить попранную справедливость, но теперь очень жалею об этом. Я и в мыслях не держал, что моё изделие будет нести боль и страдание мирным людям.
- Что ты знаешь, старик, о справедливости. Я отомстил врагам, вернул свою честь, и теперь служу закону и порядку, - лицо Отара побледнело от гнева. - Не тебе решать, кто прав и кто виноват, для этого есть установленная богом и людьми высшая власть.
Покосившись на спутников, он постарался взять себя в руки.
- Можешь не принимать плату, это твоё право. Спрашиваю ещё раз - возьмёшься за мой заказ?
- Нет!
- Своим отказом, кузнец, ты не оставил мне выбора, - по знаку командира воины спешились и окружили меня. - Знаю, что потеряв жену и сына, смерть ты встретишь без страха и с облегчением. Я не предоставлю тебе такой радости. За строптивость ты заслуживаешь более сурового и мучительного наказания. Да и я буду спокоен, зная, что твоим мастерством больше никто не сможет воспользоваться.
Всё прошло как в тумане, растянув руки, меня положили грудью на скамью, свистнула сабля. Я даже боли сначала не почувствовал, понял, что к чему, лишь когда один из воинов обмотал мою культю чистой тряпкой, и на ней проступила кровь. Сделав своё чёрное дело, наёмники не стали задерживаться и уехали из селения.
- Касог знал, как больно можно ужалить, - Белота скрипнул зубами. - Лишил мастера последнего утешения, что у него осталось - ремесла.
Рассказ старого кузнеца поразил меня своей какой-то звериной жестокостью.
- Где он теперь живёт? – спросил я.
- Купил поместье на Вардани, своих рабов и всю округу в страхе держит. Против никто и пикнуть не смеет.
- Я знаю, как помочь твоему горю, - мне хотелось утешить старика и напомнить свою задумку. - Завтра же начну мастерить протез.
Глава 24
Слово не воробей, обратно под стреху1 не загонишь, ещё только обдумывая устройство протеза, я понял, что самонадеянно взялся за очень сложное дело. После того, как пара дней у меня ушла на тупое обдумывание различных способов крепления кузнечных клещей к будущей искусственной руке, я вдруг понял, что начинать надо с другого конца. Прежде всего необходимо изготовить сам протез.
На ровной дощечке я прочертил контуры стариковской культи и пририсовал к ней недостающие пальцы, затем, подгоняя по размеру обрезки кожи, стал шить перчатку, но вскоре понял, что опять делаю не то.
«Если вырезать из дерева точное подобие культи и всех пальцев, то подгонять, шить и собирать всё устройство по такому шаблону станет несравненно легче», - осенило меня.
Белота с большой неохотой выставил изувеченную руку мне на рассмотрение, и пока я работал ножом над липовой чурочкой, всё время донимал своим ворчанием. Зато, когда я натянул на деревянную культю кожаный чулок и стал собирать из вырезанных пальцев продолжение ладони, вдруг присмирел, стал заинтересованно посматривать за моими действиями и даже иногда давать дельные советы.
Для крепления пальцев и для усиления всего устройства понадобились упругие металлические пластины, и я несколько дней работал в кузнице. У старого мастера сохранился приличный запас различных по качеству металла заготовок и кусков железа, но всё равно мне пришлось ковать довольно много пробных пластин, прежде чем удалось добиться желаемого, чтобы после закалки они сохраняли заданную форму и не ломались при сгибании.
Услышав стук молота, ко мне потянулись селяне, несли на ремонт серпы, лопаты, ухваты и прочий инвентарь. Одним из первых пришёл староста, покрутившись вокруг и посмотрев на мою сноровку, остался доволен. Как оказалось, у него со старых времён сохранилось несколько мешков угля и криц2 железа, обещая свою помощь, Буслай уговорил меня взять в ученики своего старшего сына Юраса.
Парню шёл пятнадцатый год, учёба была в охотку, лукаво поблескивая такими же смышлёными, как у отца, глазами, он схватывал всё на лету и с каждым днём всё меньше путался под ногами, становясь настоящим помощником. Я был доволен, теперь, если задумка моя удастся, после нашего отъезда домой, Белота не останется в одиночестве.
Смага тоже не сидел сложа руки, он быстро ознакомился с жителями селения и у кого-то выпросил молодую пёструю собачонку с пушистым, загнутым кверху хвостом. Для Найды, так звали сучку, углежог построил во дворе тёплую будку, и отныне мы узнавали о появлении гостей по её звонкому лаю. В погожие дни он уходил с собакой в лес на охоту и частенько приносил домой белок, зайцев, куниц или какую птицу, снабжая нас свежатинкой.
За неделю до святок несколько дней стояла оттепель, а потом ударил мороз, и просевший подтаявший снег покрылся сверху плотной коркой. Воспользовавшись удачным моментом, за два дня мы со Смагой затропили по насту молодого лося и обеспечили себя мясом на всю зиму.
Праздники прошли незаметно. В отличие от друга, колядовать я не ходил, а всё свободное время увлечённо возился с протезом, разбирая, меняя и упрощая всю конструкцию. Довольно легко удалось придумать способ крепления механической перчатки на культе с помощью двух ремешков с затягивающими пряжками. А вот зажать в искусственной ладони кузнечные клещи, да ещё чтобы они удерживали горячую заготовку, никак не получалось.
- А зачем мне клещи в правой руке? - насмотревшись на мои мучения, спросил Белота. - Проще закрепить в ней рукоять для молотка. Если получится удачно, можно будет вырезать такие же рукояти для других головок и насадок, а потом менять инструмент по ходу работы.
Мне стало даже немного обидно. - «Почему я сам не додумался до такой простой мысли?»
Теперь задача упростилась, вместо отдельных пальцев я вырезал сплошную деревянную колодку, к которой ручка молотка крепилась наглухо через специальные отверстия. Для предохранения культи пришлось ещё обтянуть перчатку войлоком, и только потом сшивать и стягивать всё устройство с помощью железных пластин.
При свете камелька наскоро сшитый протез выглядел кособоким и неказистым на вид, но Белоте очень понравился. Закрепив его на руке, старик рвался сразу же провести испытания в кузнице и с трудом согласился ждать до утра. Он радовался, как ребёнок, и угомонился, лишь обстучав зажатым в механической руке молотком стены и порог избы.
Выйдя утром во двор, я услышал звон металла и заглянул в кузницу. Белота увлечённо работал мехами, раздувая в горне огонь. Затолкав в самый жар выбранную из лома железную болванку, он вытащил из-за пазухи тряпичный узелок и аккуратно высыпал из него на угли крошки хлеба, сыра и творога. Принося требу Сварогу, кузнец, обряженный в чистый кожаный фартук, с перетянутыми тесьмой белыми волосами и с молотком, зажатым в огромной рукавице, в свете пламени и сам походил на неведомого древнего бога, тихим шёпотом разговаривающего со своими товарищами.
Постепенно болванка раскалилась докрасна. Отмахнувшись от моей помощи, кузнец зажал её в клещи левой рукой и, помогая молотком в правой, перенёс на наковальню. Спохватившись, я поспешно вооружился большим молотом.
- Бим! - молоток старика неуверенно замер поверх заготовки.
- Бом-м! - стараясь придерживать удар, стукнул я сверху молотом.
- Бим!.. Бом-м! Бим!.. Бом-м! - продолжили мы своё занятие.
Поначалу медленные и неуклюжие движения мастера постепенно убыстрялись, головка молотка уже не подрагивала, а спокойно замирала в нужном положении.
- Хватит, - попытался я остановить Белоту, когда болванка потускнела и перестала сминаться под ударами.
- Нет! - отрицательно качнул тот головой и сунул её в угли. - Протянем до конца.
Лицо кузнеца покрывали капли пота, глаза сверкали мальчишеским задором. Только когда следующим заходом мы проковали болванку до конца, он согласился закончить испытания.
Расслабив пряжки, я снял протез с руки старика и испуганно вскрикнул, вся культя была покрыта кровавыми разводами.
На глаза попался Смага, с любопытством заглядывающий в дверь кузницы, и я отправил его в избу:
- Скорее неси чистую холстину, перевязать надо.
- Пустяки, - взглянув на потревоженную рану, бросил Белота. - Кожа слишком нежная стала, начну работать - быстро загрубеет.
Выйдя на заснеженный двор, он подставил лицо тёплым лучам зимнего солнца, вскинул руки вверх и радостно засмеялся.
- Мастер Белота, теперь ты возьмёшь меня в ученики? - встав напротив, я замер с самым смиренным видом.
Кузнец обнял меня за плечи здоровой рукой и прижал к груди. - Ты вернул меня к жизни, Путивой, разве я могу отказать?
А отстранив, взглянул пытливо в глаза и тихо добавил:
- Обещаю, что научу тебя всему, что знаю сам, раскрою все свои секреты, ничего не утаю.
Открывшаяся рана не усмирила старика, уже на следующий день он снова рвался в кузницу, мне с трудом удалось его убедить, что протез нуждается в переделке. На этот раз я не торопился и постарался учесть все замеченные недочёты.
В перчатке для культи мне хотелось сделать внутренние швы мягкими и незаметными на ощупь, поэтому стенки и дно я дополнительно переложил козьим пухом и сверху обшил мягкой холстиной. Деревянную колодку ладони я тоже счёл слишком слабой для крепления инструментов, и, не пожалев времени, вырезал из широкой лопатки лосинного рога костяную, более надёжную. Кроме этого усилил всё устройство ещё одной упругой металлической пластиной и переделал пряжки на ремешках.
Новый протез получился гораздо удобнее старого, и на руке казался просто большой рукавицей. Кузнец был так очарован моим изделием, что даже спать на лежанку полез, не снимая его с культи. Я, конечно, гордился своей работой, но ещё больше радовался за старика, и, пытаясь заснуть, долго не мог согнать с лица довольную улыбку.
На следующий день состоялась окончательная проверка протеза. Смага заранее, по моей просьбе, вытесал по единому шаблону несколько рукоятей к кузнечным насадкам, и теперь мы могли по ходу проверки проводить замену молотков на колодке. Белота с раннего утра уже возился в кузнице, к моему приходу инструмент был разложен на верстаке, а в горне прогревалось несколько заготовок. Вскоре подтянулись и зрители, сын углежога не хотел пропускать пробную ковку, да и Буслай, услышав от сына о механической руке, не усидел на месте.
Первую заготовку мы раскатали в широкую пластину, из второй заготовки, сменив молоток с раскаточной головкой, на молоток с обжимной, вытянули длинный пруток. Затем мастер, вооружившись большим ручником, уже самостоятельно приварил к ухвату сломанную ручку. Протез прекрасно выдержал испытания, все восхищались его устройством, и я, устав слушать хвалебные слова, сбежал в избу.
Зима, между тем, продолжалась, и время стало тянуться удивительно медленно. Белота, на несколько лет отлученный от любимого ремесла, торопился наверстать упущенное и был готов возиться с железом с утра до вечера. Я тоже, выполнив своё обещание, хотел бы со всеми силами погрузиться в таинство работы с металлом, но наше рвение сдерживала нехватка угля. Его запасы таяли на глазах, стараясь экономить, мы лишь на короткое время разжигали в горне огонь, отчего и в кузнице проводили далеко не полный день.
Стараясь отвлечься от ненужных раздумий, я возобновил утренние тренировки. Смага от них всячески отлынивал, зато Юрас охотно присоединился к занятиям, а когда увидел мои движения с двумя мечами, внезапно загорелся стать обоеруким воином. Мне сразу вспомнилось путешествие с отрядом бродников, своё детское восхищение мастерством атамана Лютомира и уроки дядьки Якуна. Убедившись в искренности его намерений, я охотно стал учить парнишку необходимым упражнениям.
В середине зимы неожиданно установилась тёплая ясная погода, под лучами солнца снег быстро проседал, превращался в жидкую кашу и исчезал на глазах, открывая взору жёлтые поля и увалы, в завершение пошёл дождь, размывая на открытых местах остатки снежного покрова. Не успел я нарадоваться ранней весне, как снова похолодало, лужи и ручьи покрылись ледком, а землю укутало белое покрывало. Так повторилось несколько раз, природа словно смеялась над моим нетерпением. Смирившись, я перестал радоваться тёплым дням и поверил в приход настоящей весны, лишь увидев на ветках ивы распустившиеся белые почки.
Днём стало припекать по-летнему, зазеленела трава на пригорках, появились первые цветы, но Смага и не думал отправляться на деляну, а на мои вопросы неизменно отвечал:
- Рано.
Только когда на берёзах стали набухать почки, и земля более-менее подсохла, он решился на выезд. Дело предстояло хлопотное, лишний человек бы не помешал, и Юрасу я разрешил ехать с нами.
Сборы были недолги, загрузив с вечера на взятую у старосты телегу припасы и инструменты, рано утром мы выехали со двора. Собаку Смага оставил дома на привязи.
- Весна… Не время ей сейчас по кустам шарить, птичьи гнёзда зорить, - рассудил он.
Управлять Вороном мы посадили Юраса, а сами пошли налегке, радуясь тёплому весеннему дню. Лук и стрелы углежог держал наготове, надеясь добыть приварок к ужину. Не успели мы пройти и полпути, как повозку догнала Найда, сумевшая перегрызть верёвку возле ошейника. Радостно помахивая закрученным хвостом, сучка побежала впереди, время от времени исчезая в кустах и распугивая всю живность в округе.
Однако нет худа без добра, скрывшись за очередным поворотом, она вспугнула большого глухаря. Не подозревая об опасности, тот не стал далеко улетать, а сел на толстую ветку сосны прямо над дорогой и стал дразнить заливающуюся лаем собаку. Смага легко снял его стрелой.
На заимке углежогов всё осталось без изменений, шалаш и навесы благополучно пережили зиму, на обустройство лагеря не требовалось много времени. Уже после полудня мы приступили к укладке кучи. Пока я с Юрасом расчищал место для пожога, Смага принёс из леса несколько длинных жердей, они предназначались для устройства трубы, через которую будут разжигаться дрова и происходить приток воздуха во время горения кучи.
Заострив жерди, углежог воткнул их вертикально по маленькому кругу в центре площадки и скрепил между собой тонкими деревянными распорками и перевязками. Затем начал расставлять дрова вокруг трубы.
Я обратил внимание, что он ставит поленья сердцевиной к центру кучи, толстым концом (комлем) вверх и с небольшим наклоном от краёв, причём получалось, что сверху они плотно прижаты друг к другу, а внизу остаётся зазор.
- Это, чтобы воздух свободно расходился вдоль подошвы кучи, обеспечивая ровное горение, - заметив моё интерес, пояснил Смага. - Так выставляется только первый, самый нижний слой, следующие слои я буду ставить как можно плотнее уже комлем вниз, а в самом верхнем слое, его мы называем головой кучи, дрова будут лежать горизонтально.
Дело заспорилось, мы с Юрасом подтаскивали поленья из штабеля, а углежог выкладывал их вокруг трубы, двигаясь по кругу. Закончив первый слой, круг диаметром в шесть-семь аршин, он забрался наверх и начал второй, расставляя дрова уже без зазора и толстым концом вниз. Прервав работу только в сумерки, утром мы продолжили укладку, пока не получилось четыре слоя из вертикально стоящих поленьев в виде конуса без вершины, но с закруглённой крышей из горизонтально уложенных дров.
Законченное сооружение напоминало большой стог сена высотой около двух саженей, только выполнено было из плотно составленных кусков дерева. Все промежутки между поленьями мы заполнили древесным ломом, щепками и головнями от костров, сделав поверхность мало-мальски ровной. Дальше предстояло перекрыть всю кучу плотным слоем дёрна и земли или так называемой «покрышкой».
Сначала вдоль всего основания на высоту примерно в пядь мы выложили пояс из мелких ветвей, укрепленных воткнутыми в землю деревянными рогатками. Пояс являлся опорой для покрышки кучи, обеспечивал выход дыма и пара в первые дни горения и приток воздуха позже.
Сама покрышка производилась в два слоя. Первый слой состоял из зелёного дёрна, пока один из нас нарезал его на поляне на широкие пластины, другие обкладывали этими пластами поверхность кучи, затыкая дыры мхом, травой и прелыми листьями. Затем уложенный дёрн мы стали засыпать смесью сухой земли и угольного порошка из старых токов, иногда поливая водой и утрамбовывая. Наконец, работа, на которую мы потратили два с половиной дня, закончена. Смага тщательно проверил качество покрышки, и остался доволен.
Разжигание кучи он отложил на утро, а пока решил вместе с Юрасом пройтись по старым вырубкам и расставить силки на зайцев. Ждать, пока уложенные дрова медленно перегорят в угли, придётся целую неделю, если не больше, и трём здоровым парням кормиться всё это время постной кашей было как то не с руки. Забегая вперёд, скажу, что силки нас здорово выручили, каждый день поставляя к столу одного, а иногда и двух косых.
Вечером мы разожгли большой костёр и по очереди дежурили у огня, выгребая и гася песком или водой крупные угли. К утру набралась целая корзина годного к растопке материала.
На рассвете Смага поднялся на кучу и стал дожидаться восхода солнца. Как только над окоёмом показался краешек алого диска, я стал нагребать в железный лоток и передавать ему горящие угли из костра. Вскоре из трубы пошёл дым, а в недрах кучи зародилось тихое гудение. Убедившись, что дрова занялись огнём, углежог опорожнил в трубу корзину с растопкой, прикрыл сверху куском дёрна и спустился вниз.
- Проснулась, - он повернул к нам перемазанное сажей, улыбающееся лицо. - Теперь побегать придётся, ребёнка кормить надо.
По мере разрастания огня куча начала «парить», выделяя вдоль всего подножия скорее не дым, а какие-то пары желтовато-серых цветов, тяжелые, стелящиеся по земле. То в одном, то в другом месте покрышки появлялись струйки дыма, которые требовалось перекрыть землёй. Постепенно прорывов становилось больше, стали появляться целые провалы из-за неравномерного выгорания дров, и их необходимо было заполнять новыми дровами, головнями и углями, возобновляя каждый раз покрышку кучи. Чёрные от сажи и копоти, все уже не ходили, а бегали вокруг неё, наподобие бесенят из пекла, готовящих зловещее варево.
Ближе к вечеру куча начала успокаиваться, появилась возможность передохнуть и даже сполоснуть лицо. Отправив Юраса проверять силки и готовить ужин, мы со Смагой уже вдвоём продолжили «кормление», а ночью даже смогли поспать, дежуря по очереди.
В последующие дни куча вела себя довольно мирно, нам оставалось только присматривать за ней, уплотняя возникающие в проседающей покрышке щели, и время от времени смачивать поверхность водой. Готовясь к выемке угля, мы очистили от грязи и ила старые ямы рядом с пожогом, и, прокопав канавки, заполнили их водой от ручья.
Вечером седьмого дня от начала горения с гор на нас стала наползать огромная чёрная туча, время от времени по её краям сверкали молнии, всё громче и ближе звучали грозовые раскаты.
Смага забеспокоился: - Не дай бог, размоет покрышку, вся работа пойдёт насмарку.
Схватив топоры, мы побежали в лес за лапником, торопясь прикрыть кучу от размыва. Вскоре пошёл дождь, который быстро сменился настоящим ливнем. Мокрые до нитки, под вспышки молний, вздрагивая от совсем близких ударов грома, мы спешно забрасывали кучу хвойными ветками.
Увидев совсем рядом промытую потоком воды щель, исходящую паром, я попытался забить её комком земли, но тот, словно живой, сразу расплылся в мокрых руках. Вспомнив, что в шалаше остались наши плащи, я послал за ними Юраса, а сам стал затыкать щель пучком травы.
Принесёнными плащами нам удалось прикрыть слабые места, и вовремя. Какое-то время ливень хлестал с удвоенной силой, затем стал слабеть. Продолжая громыхать, чёрная туча поползла дальше, унося дождь с собой. Все радовались, что удалось сберечь плоды многодневного труда, а ремонт покрышки не занял много времени.
В грозу шалаш оставался без присмотра, и ливень успел нанести существенный урон нашему хозяйству, внутри было сыро, все вещи изрядно подмокли, очаг залит водой. Распалив большой костёр, мы разделись догола и полночи сушились у огня, прежде чем смогли прилечь для сна.
Я проснулся, когда солнце поднялось уже высоко и прямо на глазах уничтожало следы вечернего ливня яростными весенними лучами. Подсохшая куча благодушно парила вдоль всего подножия полупрозрачным голубоватым дымом. Опасаясь помешать отдыху друзей, я с котелком ушёл на берег ручья, где начал готовить завтрак.
Каша уже доспевала, когда Смага вылез из шалаша. Направившись к куче, он стал обходить её по кругу, время от времени делая отдушину у основания покрышки и тут же закрывая её обратно дёрном и землёй.
- Почти созрела, - сказал углежог после осмотра. - Завтра начнём выемку угля.
Все эти дни, занимаясь кормлением кучи и ремонтом покрышки, мы ходили чумазые и закопченные, а вода из ручья не могла смыть с кожи глубоко въевшуюся сажу. Вчерашний ливень размягчил и отмыл лицо друга от копоти, явив моим глазам разительную перемену. Обычно круглое лицо похудело и заострилось, обведённые чёрными кругами глаза не искрились, как раньше, задором и лукавством, губы с трудом растягивались в вялую улыбку.
«Эк его притомило?» - удивило меня. - «А может это от волнений или с недосыпу?»
- Ты работал больше всех, да ещё дежурил по ночам, - начал я уговаривать товарища. - Самое сложное позади, а за кучей я присмотрю… Отсыпайся.
Сдавшись на уговоры, тот нехотя прожевал несколько ложек каши и ушёл спать в шалаш. От ужина Смага тоже отказался, выпил только горячий отвар из листьев молодой смородины и прошлогодних ягод шиповника, затем снова заснул, завернувшись в плащ.
Утром меня встревожил больной вид друга. Неуверенная неуклюжая походка, вялые движения, лихорадочно блестевшие глаза, всё это смотрелось как-то непривычно для обычно шустрого и бойкого парня. Пощупав его горячий лоб, я понял, что дело серьёзное, и хорошо ещё, если это обычная простуда.
Не обращая внимания на мои увещевания, углежог вооружился железным крюком на длинной ручке, сделал в подошве кучи отверстие, диаметром в две пяди, и стал выгребать оттуда горящий уголь. Пристроившись рядом, я начал широкой лопатой сбрасывать угли в яму с водой, откуда Юрас черпал их корзиной и уносил на просушку.
Погасив землёй пламя вдоль просевшей покрышки, Смага сместился на шаг дальше и принялся выгребать уголь через новое отверстие. Он продолжал свою работу, делая всё более продолжительные остановки, чтобы отдышаться и попить воды, и согласился отдать мне крюк, только когда куча сократилась на треть.
Парень совсем обессилил и был мокрым от пота и жара. Укутав его плащом и посадив в тени на травку, мы с Юрасом уже вдвоём продолжили выемку угля. Действовал крюком я, конечно, не так умело, как углежог, но вскоре приноровился. Мало-помалу готовый уголь чёрной шапкой скапливался на поверхности воды в ямах. Перетаскав очередную порцию на просушку, мы решили проверить захворавшего друга.
Смага лежал, разметавшись в беспамятстве, и не реагировал на наши призывы. Сильный жар чувствовался уже на расстоянии от тела, а на попытку растормошить, он даже не открыл глаза, только еле слышно попросил пить.
«Медлить нельзя», - понял я. Нужно срочно везти в селение, там должен быть знахарь или, на худой конец, знающий человек, который сможет помочь.
Уложив парня в телегу, мы быстро запрягли Ворона. Торопясь спасти друга, я решил бросить наполовину разобранную кучу, но Юрас отговорил:
- Смага обидится, если дело окажется незаконченным. Оставайся. Я один довезу его до селения. Солнце ещё высоко, да и Найда со мной.
На душе скреблись кошки, дождавшись, когда телега скроется за поворотом, я схватил крюк и с ожесточением принялся за работу. Стоило только ненадолго остановиться для передыха, как перед глазами возникало осунувшееся лицо с закрытыми глазами, а в голову лезли тревожные мысли. Вечером взошла луна, и разборку кучи мне удалось закончить при её свете.
Примечания:
Стреха1 - свисающий за стены нижний край крыши избы, дома. Реже сама крыша или кровля, обычно соломенная.
Крица2 - так называется рыхлая, губчатая, пропитанная шлаком (кричным соком) железная масса после выплавки руды, из которой посредством разных обработок получают кричное железо или сталь.
Глава 25
С рассветом мрачные мысли полезли в голову с новой силой. Я вычерпал из ям остатки угля, навёл порядок в становище, спрятал в приметное место инструменты, снял петли с заячьих троп и, прихватив улов - двух зайцев, к полудню добрался до селения.
Дома мне удалось застать только Юраса, присматривающего за больным. Он рассказал, что вечером Смаге немного полегчало, Белота хорошенько прогрел его в бане, напоил мёдом с травами и, тепло укутав, уложил там же на полке. Вопреки ожиданиям, утром углежогу стало хуже, в сознание он больше не приходил, и обеспокоенный кузнец ушёл за ведуньей Ярмилой.
- Она из берендеев1, живёт где-то в лесу в тайной землянке, - пояснил парнишка. - Иногда приходит в селение, лечит хворых, помогает роженицам. Старик сказал, что примерно знает, где искать.
День тянулся в тревожных ожиданиях, только к вечеру Белота вернулся домой в сопровождении маленькой сухонькой женщины в поношенной, но удивительно чистой, чёрно-коричневой понёве2 поверх светлой вышитой рубахи и с таким же повойником3 на голове.
- Вовремя меня позвали, - сказала ведунья, осмотрев больного. - Огневица у парня. Здесь я вылечить не смогу, нужно ко мне везти. И чем дело кончится - о том только боги ведают.
Я вызвался помочь, но Ярмила, зыркнув на меня зелёными, как у кошки, глазами, отрицательно покачала головой.
- Старик пусть везёт, незачем пришлым людям возле моего дома толкаться.
Вынося друга из бани на руках и укладывая в телегу, я удивился, насколько лёгким и невесомым стало его тело, от жалости пересохло в горле и защипало в глазах.
Прежде, чем выйти со двора, ведунья сунула мне в руки узелок с сушёными травами с наказом:
- После нашего отъезда хорошенько протопи баню, но, прежде, чем мыться, половину травы сожги вместе с дровами, остальную пучками развесь по углам.
Жизнь продолжалась, отбросив печальные мысли, я занялся домашними делами. Требовалось отмыться от надоедливой угольной копоти, постирать одежду, навести порядок в хозяйстве. Кузнец вернулся из леса ночью, при лунном свете, от моих расспросов отмахнулся.
- Не видел я жилья ведуньи, и места точного не знаю. Днём она сама вышла мне навстречу, будто уже знала о хвором, а вечером оставила меня дожидаться на лесной поляне, и коня привела обратно уже в темноте. Следить же за берендейкой себе дороже выйдет.
На следующий день я в два приёма перевёз заготовленный уголь от деляны домой и только тогда узнал, что уже несколько дней продолжается весёлая комоедица.
Это один из самых любимых моих праздников, но отмечать проводы зимы без снега, в весеннее разнотравье, да ещё в чужом селении получалось как-то неловко. Не с руки для меня было ходить на гуляния к малознакомым людям, а на праздничных состязаниях совсем зазорным выглядело бы бахвальство воинским умением без достойного соперника.
С зимних пастбищ пастухи пригнали лошадей, мне пришлось огораживать для своих коней загон и потом заново приучать к порядку. Хорошо, что Пороша оказалась жеребой, отвисшее брюхо мешало кобыле носиться по увалам и сдерживало прыть привыкшего к воле Мануя, который, по-прежнему ревностно охранял свой табун, но из-за подруги не мог теперь угнать его далеко от жилья. Чтобы удержать коней рядом с домом, достаточно было привязать кобылу, или спутать ноги. Жеребец не забыл нашей дружбы, охотно прибегал на зов, послушно выполнял все команды, и вскоре, как и раньше, пристрастился к утреннему угощению.
Паршивец где то умудрился потерять три подковы из четырёх, не многим лучше обстояло дело и с другими лошадьми. Несколько дней мы с Белотой ковали новые подковы, рубили гвозди и перековывали коней, но не только своих, а всего селения. Только разобравшись с насущными заботами, мы, наконец, смогли заняться клинками.
Вскоре нас навестила Ярмила с утешительными новостями:
- Ох и намаялась я с вашим парнем, - рассказывала она. - Сначала огневицу от него отгоняла. Дело вроде бы на лад повернуло, как вдруг лихоманка присунулась, то в озноб, то в жар бросать стала. Я уж руки была готова опустить, но не дали.
- Кто не дал? - заинтересовало меня.
- Не важно, - смутилась ведунья. - Главное, на поправку он пошёл, есть хорошо начал.
- Да ещё кочевряжится при этом, - прыснула она вдруг в ладонь, и я заметил, что глаза у неё совсем не зелёные, а светло-карие с зелеными огоньками в глубине. - Надоела, говорит, твоя постная каша, мяса хочу. А у меня мяса то и нет, не ем я его совсем.
Я переглянулся с Белотой, добытого зимой лося мы давно съели, и после болезни Смаги пока тоже обходились постной пищей.
«Срочно нужно на охоту идти», - мелькнула мысль в голове. - «Дичину хорошую добуду - и Смагу смогу угостить, и сами оскоромимся».
- Зорька суягная ходит, скоро новые козлята будут, - вдруг решительно махнул рукой кузнец.
Осенью, когда мы приехали в селение, у его козы Зорьки подрастало двое козлят, одного мы съели ещё до святок, а второй сейчас пасся на склоне горы вместе с матерью. Участь бедняги была решена.
- Я зачем пришла то? - спохватилась Ярмила. - Одежонку какую присмотри дружку своему, а то у него даже смены нет.
Отправив меня в избу возиться с вещами, Белота сам освежевал и разделал козлёнка. Лучшие куски мяса он, присолив, завернул в холстину и уложил на дно корзины.
«На первое время хватит, а там и я расстараюсь, добуду кого-нибудь», - думал я, укладывая сверху узелок с одеждой и обувь.
Отправив Юраса провожать ведунью, мы с мастером снова вернулись в кузницу. Радостная весть так меня взбодрила, что время от времени я пробовал затянуть какую-нибудь песню. Посмеиваясь в бороду, кузнец тут же поправлял меня своим более сильным голосом.
На охоту я собирался основательно, словно на воинскую вылазку. Хотелось выследить добычу покрупнее, вроде дикой козы или оленя, и собаку я решил с собой не брать, она бы только мешала при скрадывании зверя. На сулицу тоже было мало надежды, и я молча посетовал на свою лень, проверяя тетиву Смагинова лука. Слишком давно не практиковался в стрельбе.
Однако охота не задалась, день прошёл впустую . Объезжая лесные урочища, я иногда замечал пасущихся оленей и коз, несколько раз пытался подкрасться к ним на прицельный выстрел, но все попытки кончились неудачей. Первый раз олени заметили опасность раньше, чем удалось подобраться на достаточное расстояние. Второй раз я слишком замешкался с подготовкой лука, козы бросились врассыпную, и стрела пролетела мимо. В последний раз, заметив одинокого оленя, я осторожно полз большую часть пути, хоронясь за маленькими кустиками, и сумел подкрасться к нему довольно близко. Уже при выцеливании добычи, моему взгляду вдруг открылось свисающее чуть ли не до земли брюхо, и стрелять в будущую мать я не стал. Конечно, спутать оленя самца с самкой в это время мог и более опытный охотник, ведь новые рога взамен сброшенных у них начинают расти лишь в конце весны, но было жаль потраченных усилий.
Проезжая широкий пологий распадок, я случайно обнаружил маленькое лесное озеро. Тёмная красноватая вода мне напомнила другое озеро, очень похожее, откуда Добрыня брал воду для холодной закалки своих изделий, да и на вкус она оказалась с таким же чуть кисловатым привкусом. Сделав несколько затёсов на деревьях, я постарался хорошенько запомнить это место.
Подстрелить крупную дичь мне тоже не удалось, глухари и тетерева осторожничали и близко не подпускали, к вечеру в тороках лежали лишь два глупых рябчика, которые вряд ли оправдывали потерянные за день стрелы.
При осмотре заросшего камышом верхового болота, я приметил хорошо набитую кабанью тропу с многочисленными свежими опечатками копыт.
«А что, если устроить засаду?» - возвращаться домой с пустыми руками мне не хотелось.
Вскоре нашлось и подходящее место, возле тропы росло дерево с мощными раскидистыми сучьями. Мануя я отвёл подальше и оставил на длинном поводе, а сам уже в сумерках вернулся и залез наверх. Удалось достаточно удобно устроиться на широкой развилке, откуда, обломав мешающие ветки, я теперь мог выстрелить из лука или метнуть при случае сулицу.
С наступлением темноты по тропе прошёл матёрый секач. Луна, как назло, скрылась в облаках, зато прекрасно было слышно, как он не спеша переставляет свои ноги, обнюхивает траву и корни по сторонам и, иногда, похрюкивая, раскапывает в земле что то съедобное. Убить стрелой такого зверя очень трудно, и я, даже днём, не рискнул бы напасть на него без мощного копья.
Ночь оказалась прохладной, чтобы согреться, мне приходилось время от времени напрягать все мышцы, двигать руками и ногами, но всё равно к утру я основательно продрог. Время от времени с разных концов леса доносились звуки кормящихся кабанов, но на тропе было тихо. Перед рассветом под деревом прошло целое стадо свиней с маленькими поросятами. В сером сумраке матки чёрными тенями величаво двигались по земле, иногда останавливаясь и осматриваясь, а поросята полосатыми комочками носились вокруг, поднимая ужасный шум своим визгом и хрюканьем. С тоской проводив их глазами, я продолжал ждать более подходящую добычу.
Разгоралась алая заря, когда со стороны болота снова послышался шум, небольшое стадо годовалых подсвинков покидало место кормёжки. Рассыпавшись вдоль тропы, они с бойким хрюканьем двигались вперёд, не подозревая об опасности. Выцелив самого упитанного, я спустил стрелу. Выстрел оказался удачным, сделав пару шагов, подсвинок с жалобным визгом завалился на бок. Замерев на мгновение, остальные бросились врассыпную, но мне удалось метким броском копья свалить ещё одного.
- Ур-ра!! – радостным кличем я приветствовал свою удачу и спустился с дерева, с такой добычей уже не стыдно возвращаться домой.
Теперь ничто не отвлекало от главной цели, которая привела меня в эти края. Все мои мысли сосредоточились на одном – выковать харалужные клинки. С утра до вечера мы с Белотой возились в кузнице, протягивали прутки из разного железа, собирали, скручивали и проковывали косички. Очень пригодились железная крица с Рифейских4 гор, припасённая запасливым Буслаем, очищенный от шлаков металл оказался очень хорош для варки оцела.. Вдобавок, у старого кузнеца нашлось несколько слитков разного уклада, так что нам хватило железа, чтобы ковать сразу два меча. Знакомая ещё с Липок работа захватила меня, если первый меч мы ковали вместе с Белотой, то второй я делал уже самостоятельно или с Юрасом, желая полностью закрепить урок, и заодно поберечь покалеченную руку старика.
Добрыня, первый мой учитель, ценил и экономил металл, не жалел времени на устранение дефекта в заготовках. Белота, в отличие от него, был менее терпелив, при малейшем подозрении отбрасывал в сторону негодный пруток или косичку и довольно бесцеремонно обращался с горячим железом. Оба мастера использовали одни и те же приёмы и способы обработки металла, просто характер каждого старика определял и манеру его работы. Для меня не составило большого труда приноровиться к новому учителю, уже через пару дней мы понимали друг друга с полуслова.
В ладе и согласии дело спорится намного быстрее, и вскоре первая часть работы была выполнена. Тщательно осмотрев готовые лезвия мечей, мастер доверил мне их обдирку и окончательную доводку, а сам со старостой уехал на ярмарку в ближайшее большое селение.
Даже без полировки подготовленные к закалке клинки смотрелись, как два родных брата, завораживая и притягивая взгляд. Узкие и тонкие, по сравнению с привычными мечами, лезвия с еле заметным изгибом плавно сужались к острию, придавая оружию хищный вид.
Мой клинок оказался на полвершка короче и чуть легче, чем у Белоты, и, значит, как нельзя лучше подходил для левой руки. Любуясь своим первым самостоятельным изделием, я вдруг вспомнил, что хорошие мастера часто присваивали имена удачным мечам. Старый учитель не меньше других был достоин такой чести. Решившись, я острым зубилом высек по долу надпись – «коваль Добрыня», затем с другой стороны лезвия – «Защитник».
Теперь второй клинок смотрелся рядом как-то сиротливо и обиженно.
«Старик поймёт», - подумал я и выбил на одной стороне – «коваль Белота», на другой – «Справедливый».
С ярмарки кузнец привёз корзину разных припасов, несколько кусков железа и амфору оливкового масла.
«Масло, наверное, нужно для закалки мечей», - догадался я, разгружая повозку.
Осматривая подготовленные клинки, Белота бросил в мою сторону насмешливый взгляд, но заговорил, лишь отложив их с сторону:
- Вижу, для закалки почти всё готово, не хватает только свежей мочи молодых баранов. Приступим, когда наберёшь полную бадейку.
Стоявшая в углу деревянная бадья вмещала в себя не меньше двух вёдер.
«Тяжёлая предстоит работа», - почесал я затылок, но делать было нечего. Собрав у соседей небольшую отару, мы с Юрасом два дня бегали за баранами по склону горы, прежде, чем удалось выполнить задачу. Кроме этого, мне пришлось наполнить бочки в кузнице свежей водой из дальнего родника и выучить назубок старую детскую считалочку про бабу, горох и огород. Наконец, всё готово.
Наведя порядок в кузнице, вечером мы протопили баню, а на рассвете, чисто и опрятно одетые, вдвоём с Белотой приступили к таинству. Запалив в горне огонь, принесли требу Сварогу, затем разместили клинки, которым предстояло долго и плавно нагреваться до оранжевого цвета.
Попробовав масло на вкус, мастер перелил его в узкую и длинную дубовую колоду, проверил родниковую воду в бочке, затем попросил меня вытащить бадью с бараньей мочой во двор.
Я зашипел, как рассерженный кот, когда кузнец толчком ноги вдруг безжалостно вылил на землю результат двухдневного труда.
- Это для того, чтобы ты лучше запомнил мой урок, - сказал Белота. – Секрет, который я открою сегодня, стоит дороже не только моей жизни, но и жизни моих близких, мастера Славуты и ещё многих людей.
- Тайну закалки настоящих мечей мастера берегут всю жизнь, - продолжил старик, когда мы вернулись в кузницу. – А чтобы труднее было разгадать, запутывают разными причудливыми выдумками. Я мог заставить тебя кормить баранов только папоротником, да ещё сорванным в труднодоступном месте, или, к примеру, отправить за кровью чёрного петуха с жёлтой головой, без которой не получится нужный состав. Теперь тебе тоже придётся до старости охранять этот секрет от чужих глаз и ушей, и открыть потом только самому надёжному ученику.
Проверив клинки и подкачав меха, мастер стал готовить ещё один раствор для закалки. Он набирал воду в чистый горшок, сыпал в него полупрозрачный порошок из матерчатого узелка и размешивал старым черпаком. Попробовав порошок на вкус, я удивился, это оказалась обыкновенная соль. Крепость рассола Белота проверял простым куриным яйцом, дожидаясь, чтобы сырое яйцо всплыло на поверхность. Готовый раствор он переливал в длинное корыто, пока не наполнил его доверху.
Посмотрев с улыбкой на моё разочарованное лицо, мастер продолжил пояснения:
- Любое, даже самое простое решение - это опыт многих поколений кузнецов. Запомни, чтобы оживить клинок, мало знать состав живой воды для его рождения, главное - правильно перемещать остывающее лезвие из одного раствора в другой, выдерживая строго определённое время. Малейшая ошибка или заминка при перемещениях способна испортить всю работу.
Когда клинки в горне нагрелись до ярко-красного, почти оранжевого цвета, Белота приступил к решающему таинству. Ухватив за рукоять, он опустил меч вертикально в бочку с родниковой водой, громко проговаривая детскую считалочку про горох. Выговорив последнее слово, кузнец перенёс клинок сначала в корыто с рассолом, откуда, прочитав ту же считалочку два раза подряд, переместил в колоду с оливковым маслом. Я досчитал до ста пятидесяти одного, когда он резким взмахом стряхнул с клинка капли масла и вернул его в горн для «отпуска».
Подкачивая воздух, Белота стал прогревать меч над углями, добиваясь, чтобы его середина нагрелась до фиолетового, остриё – до синего, а черенок и примыкающее лезвие – до жёлтого цвета, затем опустил в бочку с водой до полного остывания.
Наступила моя очередь, и я повторил все его действия над своим клинком. Следивший за мной кузнец положил на деревянную колоду железный пруток и резким ударом перерубил его пополам сначала одним, а потом и вторым мечом. Осмотрев лезвия, он довольно улыбнулся и стал заканчивать урок.
- Запомни ещё несколько советов от старого мастера:
Плохая вода может испортить всю работу, если нет проверенного источника, то лучше использовать отстоянную дождевую или снеговую воду.
Для изготовления рассола я всегда беру соль с Таврики, соль с других мест может отличаться своими свойствами, её нужно проверять.
В Хазарии мне пришлось работать с оливковым маслом, а тебе в родных краях придётся использовать льняное, конопляное масло или даже топлёное сало, значит, понадобится самому подбирать время выдержки.
Дерзай, пробуй, придумывай свои рецепты, пусть твои клинки будут лучше моих, значит, мои знания попали на благодатную почву и дали хорошие всходы.
Приняв от мастера прошедшие испытание клинки, я поцеловал остывшее железо, выскочил во двор и вскинул руки с мечами к синеющему небу:
- Сварогу слава!.. Благодарю тебя, Светлый Бог, что не оставил меня на пути жизни.
Под ласковыми лучами весеннего солнца мои губы повторили слова принятой год назад клятвы:
- Клянусь, что полученные знания буду обращать только на благо роду и всем людям, твоим внукам и правнукам.
Примечания:
Берендеи1 - славянское племя индоиранского происхождения, входящее в языковую группу народов Северного Кавказа. Во времена Русколани на территории современного Северного Дагестана существовало своеобразное Берендеево царство. После гибели Буса Белояра и распада Русколани отдельные рода остались на месте и позже смешались с тюрками и половцами (беленджеры), но значительная часть племени ушла на запад в Приднепровье и какое-то время проживала совместно с торками, черкесами и печенегами (чёрные клобуки), где ими был основан город Переславль (недалеко от Киева). Ведущие свой род от бога Велеса и сына его Ярилы, берендеи яростнее других славянских племён сопротивлялись христианизации и сохраняли верность ведическим традициям, хоть и продолжали служить киевским князьям. Не выдержав давления Христианской Руси, большая часть родов в начале XI века снова перекочевала в глухомань, в междуречье Оки и Волги, где перемешалась с вятичами и финно-уграми. Вплоть до XV века отдельные поселения берендеев оставались «языческими». Очень красочно описаны жизнь и быт берендеев А.Н.Островским в сказке «Снегурочка».
Понёва2 - обёрнутая вокруг бёдер одежда, типа юбки, состоящая из трёх полотнищ шерстяной или полушерстяной ткани в клетку и собранная на поясе гашником (шерстяным шнурком). Могла быть распашной (с разрезом спереди или сбоку) и глухой (полностью сшитой). В этом случае добавлялось четвёртое, отличающееся по цвету и ткани полотнище, называемое прошвой. Понёву носили замужние женщины и половозрелые или сосватанные девушки, причём, чем старше возраст, тем темнее цвета. Во время работы низ понёвы можно было подоткнуть за пояс.
Повойник3 - небольшая, похожая на чепчик, шапочка, завязывавшаяся на затылке, под которую собирались волосы. Обычно носили замужние женщины.
Рифейские4 - Уральские горы.
Глава 26
Долгий путь оказался пройден не зря. Мастер Белота щедро оделил меня своим опытом, и теперь я чувствовал в себе достаточно сил и знаний для осуществления намеченных планов, словно из зелёного мальчишки превратился в зрелого бывалого мужа.
Очень обрадовало возвращение друга. Он выглядел бледным и похудевшим, что и не мудрено после тяжёлой болезни, но меня поразило задумчивое, почти отрешённое выражение его лица.
Продолжалась страдная пора, селяне трудились на полях, Смага постепенно возвращался к привычной жизни, почти каждый день уходил в лес и пропадал там до вечера. Я шлифовал клинки, а когда это нудное занятие надоедало, седлал Мануя и гонял жеребца по окрестным горным тропинкам.
Однажды, находясь на прогулке, я заметил поднимающийся по долине реки воинский отряд. Вооружённые люди в местных краях мне встретились впервые, поспешив назад, я поднял тревогу. Вскоре староста и ещё несколько селян с топорами и копьями в руках собрались на нашем дворе, мне как раз хватило времени облачиться в кольчугу и повесить меч на пояс. Смага тоже приготовил стрелы и натянул на лук тетиву.
- Касоги… - пробормотал побледневший Белота, когда отряд выехал на взгорок и повернул к дому кузнеца. – Отабек по мою душу пожаловал.
Остановившись на лужайке перед воротами, всадники раздались в стороны, и вперёд выехал широкоплечий воин с бритым подбородком и длинными вислыми усами.
- Нам нужен бывший коваль Белота, - громко объявил он.
- Зачем вам этот старый больной человек? – вышел за калитку Буслай, я встал рядом, готовый в случае нужды прикрыть его от стрел щитом.
- Наместнику стало известно, что старик скрывает сведения, касающиеся безопасности нашего государства.
- Не может быть? – удивился староста. – Это какая-то ошибка. Белота живёт в нашей глуши более двух десятков лет и за всё время никуда не выезжал.
- Не тебе, смерд, решать, ошибка это или нет, - из толпы всадников выступил вперёд молодой воин с чёрной бородкой и усами на смуглом лице.
Он резко выделялся от остальных наёмников своим надменным видом и богатыми пластинчатыми доспехами с металлическими налокотниками и наколенниками, а также тем, что спину и бока его вороного коня до самого брюха прикрывала попона с нашитыми железными пластинами и бляхами, а голову защищал налобник с прорезями для глаз.
Как я понял, это и был Отабек.
- Именем наместника я приказываю выдать мне смутьяна, - проревел он грозным голосом. – Иначе все будите наказаны.
- Объясните, уважаемый, в чём вина этого немощного калеки, - не выдержал я, несправедливость происходящего подняла в душе целую бурю возмущения.
- Он… Он подстрекал народ к бунту… Возносил хулу на Великого Кагана… Якшался с вражескими шпионами, которым передавал важные сведения… Противился исполнению приказов наместника, - придумывая на ходу, с натугой стал перечислять касог.
В маленьком глухом селении все эти обвинения звучали так нелепо, выглядели столь абсурдно, что даже Буслая проняло.
- Это оговор. Я, как староста селения, ручаюсь за этого человека, - попытался он возразить.
Отабеку, видимо, надоело разговаривать с какими-то селянами. Недослушав, он повернулся к своим воинам и указал плетью на смельчака:
- Взять обоих, и коваля, и старосту.
На моих глазах вооружённые люди творили беззаконие, а горстка селян не могла им помешать, слишком неравны были силы. Я чувствовал, что уступив, буду презирать себя всю оставшуюся жизнь.
- Стойте!.. – мой голос звучал спокойно и уверенно. – Я, Путивой, сын Здимира, сына Далебора из рода белого тура, беру под защиту этого старика. Считаю, что предъявленное обвинение – это пустой оговор, и вызываю тебя, боярин, на Божий, на Правый суд. Пусть боги сами вынесут своё решение.
Я хорошо знал по рассказам бывалых воинов, что в Хазарии, как и в других землях, многие спорные вопросы, а, зачастую, и исход сражений между армиями решались одиночным воинским поединком. Моя смерть, конечно, не спасёт старика, но убережёт остальных невинных людей, зато в случае победы все обвинения будут сняты. Чтобы перекрыть касогу возможность отговорок и отказа в схватке, я добавил:
- Можешь выставить на бой любого поединщика из своей дружины.
Обладая харалужным клинком, Отабек считал себя лучшим воином отряда, и никак не мог спасовать перед подчинёнными, тем более, что мой юношеский вид не вызывал больших опасений.
- Я принимаю твой вызов, Пу-ти-вой, - с оскорбительной интонацией он по складам произнёс моё имя, выказывая презрение к наглому юнцу.
- Как будем биться? – спросил я, скрывая своё волнение.
- Конными, на мечах, - немного подумав, объявил наёмник.
Меня обрадовало его решение, другими видами оружия я владел намного хуже, чем мечами. Жалко только, что новые клинки не закончены. У касога будет преимущество в качестве клинка, а мне придётся действовать старыми мечами с большой оглядкой.
Вернувшись во двор, я торопливо начал готовиться к схватке.
- Зря ты всё затеял, я своё уже прожил, - попытался отговорить Белота, но даже мысли пойти на попятную у меня не могло возникнуть, да и голова была занята предстоящим боем.
Отабек с презрительной усмешкой на лице дожидался поединщика на краю лужайки, однако, увидев меня на хорошем скакуне и с двумя клинками за спиной, понял, что схватка предстоит серьёзная. Усмешка слетела с лица, он весь как то подобрался, словно коршун перед нападением.
Как и касог, в левую руку я взял щит, решив для начала ограничиться одним клинком.
Первые две стычки оказались скоротечными, сблизившись, мы обменивались осторожными ударами, изучая противника и его оружие. Своей саблей, которая оказалась длиннее моего меча, наёмник владел с изумительной ловкостью, я с трудом отводил его выпады в сторону, избегая прямого встречного столкновения клинков.
«Сейчас начнётся», - мелькнула мысль, когда мы сблизились в третий раз.
Сабля касога замелькала, словно бабочка в полёте, удары посыпались со всех сторон. Большую часть мне удалось принять на щит, края которого быстро лохматились, превращаясь в негодное рубище. Кони с хрипом смещались по кругу, я вертелся в седле как уж, уклоняясь от мелькавшего в опасной близости острия, и больше думал о защите, чем о нападении. Если двумя выпадами мне удалось лишь слегка повредить броню противника, то его клинок достаточно легко пробивал кольца кольчуги. Полученные в начале схватки царапины на плече и груди заставляли быть осторожнее. Ещё меня тревожило состояние меча, отбивая особо опасные удары, я явственно ощущал, как от лезвия летят искры, а один маленький осколок укусил за щёку.
Прервав свой смертельный танец, мы разъехались для передышки. После осмотра мне пришлось выбросить пришедший в негодность щит и вооружиться вторым клинком.
Бой продолжался, и касог решил действовать по-другому. Он пришпорил вороного и помчался навстречу, постепенно набирая скорость, вероятно рассчитывая всей мощью своего коня опрокинуть моего жеребца и покончить с упрямым противником. Заставив Мануя в последний момент встать на дыбы и отпрянуть в сторону, я встретил вскинутую саблю скрещенными мечами, отвёл за спину и сам, в свою очередь, ударил левым клинком по правому боку наёмника. Удар получился скользящий и большого урона не принёс, только срезал с брони пару железных пластинок. Уже проскочив мимо, вёрткий касог ухитрился достать кончиком сабли мой меч на излёте и перерубил лезвие пополам.
Его товарищи встретили успех радостными криками.
Разворачивая жеребца, я печально посмотрел на иззубренное лезвие правого меча и обрубок в левой руке. Схватка складывалась не в мою пользу, и чтобы лишить противника преимущества, нужен неожиданный ход. Как и раньше в решающие моменты, мысли мелькали с удивительной чёткостью.
«Перейти в ближний бой и выкинуть противника из седла», - озарило меня. – «По-другому с ним не справиться».
Набирая скорость, кони понеслись навстречу друг другу. Наёмник крутил саблей в руке, полный решимости закончить схватку одним ударом. Я привстал на поджатых коленях, готовясь к прыжку и одновременно намечая в голове свои будущие действия.
«Моё дело правое, значит, боги не оставят без помощи», - эта мысль добавляла уверенности.
Проскакивая по правой стороне, перед самым сближением я вытянулся вперёд, нанося рубящий удар сверху. Мне пришлось рисковать и открыться для встречной атаки, в которой противник мог нанести смертельный укол быстрее. Весь расчёт был на то, что касог слишком ценит свою шкуру, и предпочтёт сначала отразить удар, а лишь потом нападать.
Так и получилось, когда его рука с саблей пошла вверх навстречу угрозе, я швырнул в голову вороного обрубок меча и прыгнул на наёмника. Тот и опомниться не успел, как оказался в моих объятиях. Испуганно шарахнувшийся назад конь невольно помог мне выдернуть хозяина из седла. Во время падения противник оказался внизу, не давая ему прийти в себя, я выхватил из ножен его же кинжал и вонзил в щель между броневыми пластинами на груди.
Бой был окончен. Меня пошатывало, когда, встав на ноги, я подобрал с земли саблю и отлетевший в сторону меч, однако голос прозвучал громко и далеко разнёсся по окрестностям:
- Слава Роду! Хвала Светлым Богам, его сыновьям!
- Слава!
- Слава!
- Слава! – радостными криками поддержали меня селяне.
- Кто-нибудь хочет оспорить решение богов? – дело следовало довести до конца, и мой вопрос не был для наёмников неожиданным.
Потупив головы, все угрюмо молчали, только немного погодя воин с вислыми усами решился спросить:
- Можно забрать тело?
- Забирайте, - махнул я рукой.
Склонившись над поверженным командиром, касог прижался ухом к груди, затем резко выпрямился.
- Бек ещё жив, - крикнул он своим товарищам. – Несите скорей плащи.
Сабля Отабека теперь принадлежала мне по праву победителя, она совсем не пострадала в бою, уютно лежала в руке и всё так же привлекала взгляд дымчатым блеском клинка. Вспомнив, сколько горя она принесла невинным людям и даже своему создателю, я брезгливо поморщился, наступил ногой на середину лезвия и сломал пополам, а обломки бросил к суетящимся наёмникам.
- Всё своё заберите, нам чужого не надо.
Во дворе заботливые руки помогли сесть на скамью, снять повреждённую кольчугу и шлем. Юрас притащил ведро воды из ручья, а Смала промыл раны, которые оказались не опасными, и перевязал чистыми тряпками. К тому времени касоги уехали, а селяне соорудили длинный стол через весь двор и натаскали разной снеди из своих домов.
Праздничный пир продолжался до ночи. Звучали здравницы во славу богов, чествовали меня, как победителя, и Буслая, достойно выглядевшего во время судилища. Люди ликовали и радовались победе над наёмниками, стараясь забыть пережитый страх и унижения. Сидеть до конца я не захотел и, сославшись на усталость, ушёл в избу.
Снова потянулась будничная рутина, клинки приобретали всё более законченный вид, особенно после травления харалужного узора, и с каждым днём всё сильнее притягивали взгляд и завораживали волшебной серой дымкой на блестящем лезвии. Сосед-шорник сшил для них новую перевязь, и до окончания работы оставалось совсем немного времени.
Пороша родила жеребёнка. Маленький, беспомощный, с тонкими голенастыми ножками и бесформенной головой, он совсем не походил на красавца, каким станет с возрастом, хотя маленькая аккуратная чёлочка между ушей явно напоминала отца. Всё время, пока я осматривал малыша и подкармливал жёванной хлебной мякотью, Мануй горделиво носился вокруг и ревниво косил карим глазом.
Пора была готовиться к отъезду, однако Смага и не думал приступать к сборам. Целыми днями, вплоть до сумерек, он пропадал в лесу, и на прямой вопрос внезапно огорошил своим ответом. Оказывается, парень ещё не решил, намерен ли возвращаться в родные края или нет. Причина оказалась удивительно проста - наш углежог влюбился в свою спасительницу.
- Когда я глаза открыл после беспамятства, то увидел перед собой прекрасную деву с венком из весенних цветов на голове. Склонилась она надо мной и живой водой поить стала, - рассказывал Смага.
Спрашиваю у неё: - Неужели я уже в садах Ирия нахожусь? Только там такие лесные дивы обитают.
- Нет, - она отвечает. – Рано тебе, добрый молодец, о садах Ирия мечтать, такую награду славными делами заслужить надо.
- Вернула она меня обратно на землю, выходила, на ноги поставила, жизнью я ей теперь обязан. С тех пор, как сюда вернулся, места себе не нахожу, ни о чём думать с утра не могу, пока её не увижу.
- Знаешь, какие у неё нежные руки? - токовал парень, словно влюблённый тетерев. – А какие глаза? Взмахнёт ими из-под ресниц - словно кипой соболей одарит.
«Ну, Ярмила, кикимора берендейская», - мои кулаки сжимались и разжимались в бессильной ярости. - «Опоила, околдовала друга. Как теперь справиться с такой напастью?»
- Однажды я её на руках через ручей перенёс, - продолжал токовать бедняга. – Так потом несколько дней руки мыть не хотел, всё запах вспоминал.
- Она же старая совсем, неужели ты не видишь? – не выдержал я.
- Кто - старая? – не понял Смага.
- Спасительница твоя, Ярмила.
- Ярмила – это само собой, - успокоился парень. – Я про внучку её говорю, Лесавой звать. Молоденькая ещё, совсем девчонка. Я жениться на ней хочу.
- А-а-а… - отлегло у меня от сердца. – Надо с Белотой посоветоваться, он здешние порядки лучше знает.
Узнав о переживаниях друга, старик долго не раздумывал.
- Если ведунья столько времени внучку от людей прятала, значит, боялась, что обидеть могут. Сами видели, что и в нашу глушь могут чужие прийти, беззаконие учинить. Сватай девчонку и с собой увози, я думаю, что Ярмила согласится.
На следующий день Смага вернулся из леса не один.
- Знакомься, это моя невеста. Лесавой зовут, - привёл он к кузнице невысокую крепенькую девушку в светлом летнике с яркой вышивкой, а сам убежал за Белотой.
Внучка Ярмилы смущённо отводила лицо в сторону, пальцы в волнении теребили свисающую из-под края цветастого платка толстую длинную косу.
У меня с утра было игривое настроение, и, чтобы прервать наступившее молчание, я решил пошутить.
- Так вот какие они бывают, девы лесные, а я всё голову ломал, кто же это смог так опоить и околдовать моего друга.
- Я никого не опаивала, - сердито сказала Лесава.
- Точно, совсем забыл. Лесные кикиморы могут и без зелья навести морок на человека.
- Я не кикимора, - девушка бросила на меня из-под ресниц сердитый взгляд зелёных, как у бабки, глаз и едва не топнула ногой от возмущения.
- Хочешь сказать, что у тебя на пальцах и когтей длинных нет? – деланно удивился я.
- Смотри, - она протянула к моему лицу ладошку с широко раздвинутыми пальцами.
- Ам-м, - клацнул я зубами, словно пытаясь укусить, и когда Лесава испуганно отдёрнула руку, громко расхохотался.
Из глаз девушки перестали лететь искры, она сначала сдавлено прыснула, а вскоре и сама стала смеяться в полный голос. Лёд был сломан.
Прибежав на шум и увидев наши смеющиеся лица, Смага успокоился и повлёк невесту к избе, знакомить с Белотой. Он вполголоса подбадривал девушку, не подозревая, что мне слышно каждое слово:
- Ты Путяя не бойся, это он только кажется большим и грозным, а на самом деле – спокойный и тихий, совсем как бык в здешнем общинном стаде. Пока не раздразнишь, комара на щеке лишний раз не прихлопнет. Всю дорогу за ним присматривать приходится - как бы кто не обидел.
Время в хлопотах летит незаметно, наступила и пора нашего отъезда. Накануне всё селение отмечало и Смагино сватовство, и отъезд ставших близкими гостей. Все напитки были выпиты, все слова были сказаны. Рано утром наш отряд выехал со двора, жители собрались на околице, махали руками, кричали прощальные слова.
Если осенью мы приехали в селение почти налегке, то сейчас груза заметно прибавилось, пришлось уступить настояниям Ярмилы и забрать с собой приданное внучки. Оно разместилось на буланном меринке, который под грудой вьюков и тюков казался маленьким и невзрачным. Остальными вещами и припасами мы загрузили второго вьючного коня и забили торока верховых лошадей.
Я остановился на пригорке перед спуском в долину реки и пропустил караван вперёд. Первой бежала Найда, весело помахивая пушистым хвостом, следом Смага на Вороне вёл за собой вьючных коней. Лесава неумело пыталась управлять Порошей, которая невозмутимо тянулась позади всех, окрепший жеребёнок бодро сучил ножками рядом с матерью.
Бросив прощальный взгляд на селение, я заметил, что Ярмила, стоящая наособицу от остальных, чертит руками нам в спину какие-то обережные знаки. Волнение, поднятое предотъездной суетой, улеглось, почему-то крепла уверенность, что поход окажется удачным, и мы благополучно доберёмся до Липок.
Конец третьей части
Два харалужных клинка. Древняя Русь. Часть 3
© Copyright: Александр Середнев, 2015
Свидетельство о публикации №215123001400
Свидетельство о публикации №215123001400
Рецензии