За борт

Зной нестерпимый. Недраеная замусоренная палуба уставлена чемоданами, коробками, прочим скарбом, завалена грязными, несчастными людьми. Чувство потерянности в каждом лице.

Бич стоял у борта, курил и насвистывал «Прощание славянки». Солнце зависло над морем и нещадно палило оставшихся без крова представителей буржуазии и дворянства. Бич докурил папиросу. Щелчок пальцами, и бычек отлетел метров на семь от борта и с шипением, должно быть, шлепнулся в воды гостеприимного Черного моря. Бич хмыкнул.

- Извольте отобедать, господин штабс-капитан.

- Рыгало, вы несносны, - Бич повернулся к человеку в штатском. Рыгало даже в жару не снял котелок. Держа под мышкой трость он удерживал в руках три воблы и яблоко. Из кармана торчала бутылка воды.

- Яблоко небось у ребенка отобрал?

- Не извольте беспокоиться, вашблародие. Не отобрал, а честно сменял. Держите.

Бич принял из рук Рыгало снедь, понюхал воблу, поморщился и положил на крышку стоящего рядом ящика.

- Чем же вы прельстили невинную душу, господин Рыгало?

Тот задумчиво сплюнул на палубу, скривил рот в нелепое подобие улыбки (нелепость ей придавал кривой штопаный шрам идущий через левую сторону лица и ухо), расстегнул мотню и начал сливать в клюз.

- На святого Георгия Победоносца, - Рыгало стряхнул, забрызгав себе обе штанины. – На боевую награду… - уточнил он, напустив на лицо туман вселенской скорби, как он умел делать.

Бич озадачено смотрел на штаны Рыгало. Тот, оперевшись на трость, начал философствовать:

- А вы все думаете – мы вернемся… Нет, вашблародие, мы не вернемся. Все вы, - он обвел тростью вокруг, указывая на сидящих на палубе людей, - все вы думаете, что пройдет полгода, ну – год, и вы вернетесь в свои дома. Небольшие затраты, ремонт, и жизнь наладится… ***! Вы думаете, вы – Россия. Вы переживете красную чуму и вернетесь… ***, господа. Россия – там, - он указал тростью в сторону кормы, зацепив пробегающего мимо каркпуза в матросском костюмчике. Мальчишка незамедлительно начал надувать губы, решив заплакать.

- Мы не нужны России, господа. Вы стоите здесь в своем кителе, при эполетах и орденах. Вы, покинувший поле боя. Россия краснеет от стыда за вас, простите за каламбур, - Рыгало извлек из кармана несколько керенок и великодушно всучил хнычущему пацану.

- Не мы покинули Россию, она бросила нас. Бросила, как вы бросили мадмуазель Рехлицкую в Кракове.

Тень воспоминания промелькнула на лице Бича. Он улыбнулся.

- А как вы бросили мадмуазель Волконскую в Москве! Бедняжка была на четвертом месяце! Бич, - вы – сука!, - заливался смехом Рыгало.

- А вы откуда знаете?, - мечтательность сползла с лица Бича, сменившись недоумением.

- Ну как же, как же, - прихохатывая отошел в сторону Рыгало и сделав серьезную мину начал изображать в лицах то, что Бич думал, знает только он сам. Рыгало оперся руками о кнехт и, изогнувшись всем телом, с присущей ему артистичностью, рушил в Биче мечты о возможном отцовстве.

Бич расхохотался и сел у борта.

- Вы думаете, впереди Париж, - стонал, помахивая задом Рыгало, - ошибаетесь, вашблародие. Большая часть их, - онобвел взглядом окружающих, - останутся гнить в Турции.

Рыгало перестал кривляться, взял две воблы и присел рядом с Бичом.

- Я вас не брошу. Вы мне дороги как память о Родине.

Народ на палубе засуетился – в далеке показался турецкий берег. У борта сидели два человека. Бич истерически смеялся. Рыгало плакал.

Покидаю Россию. Не в силах
Молчать. Слезы держать
Не могу. Надо кричать:
«О, Боже!», но он не поможет.
Просрано все. Между прошлым и будущим
Лишь этот пароход в Турцию идущий.
Ваше благородие, вы посылали на смерть сотни
Под этим чужим солнцем теперь никто вы.
Эти дети и вещи - все будет продано
За бесценок на рынках Стамбула. Отдано
В руки, что гладят бороды в намаз.
Холопы перепишут историю. Кто вспомнит о нас?
Княгиня, вы и не думали, как тошно
Отдаваться в портовом борделе за грош,
Но я уже вижу как сифилис
Жрет вашу плоть. Бросает в дрожь,
Но не смею противиться. Россия свой выбор
Сделала. Мы брошены за борт как сор.