До вечера далеко

Татьяна
    Моя история началась банально: я проснулась с мыслью, что с сегодняшнего дня должна изменить свою жизнь. Не кое в чем, а всю, кардинально. Хватит серости, однообразия и скуки. Хватит одиноких вечеров у опостылевшего  телевизора. Хватит смотреть бесконечные сериалы о любви, глотать слезы, жалея одних, и замирать от восхищения другими, завидовать экранным дурнушкам, счастливо выходящим замуж за супермужчин. Хватит

     За окном весна. Там, за тяжелой шторой, тает снег, и слышно, как весело стучат по тротуару капельки, падающие с крыши. В просвет между шторами проскользнул тоненький солнечный лучик, резвый, озорной, яркий-яркий,  отмытый капелью и высушенный ветерком. Он прочертил дорожку от окна к дивану, на котором я сижу, скользнул на колени и замер. Ласково прикрываю его ладонью, но он проворно изворачивается, и вновь уютно устраивается на прежнем месте. Настроение делает  скачок вверх,  я поднимаюсь, иду к окну, рывком отодвинув  штору, открываю форточку. Вместе со  свежим воздухом, наполненным запахом влажной земли, сырой коры, тем особым запахом, какой возникает  только весной, в комнату врывается какофония звуков: воробьиное чириканье, синичкино тиньканье  и грачиный гвалт, перекрывающий влажное шуршание шин по асфальту. Все это бодрит, будоражит, вливает в кровь задор, нетерпение и тревожную уверенность, что вот-вот что-то случится. Обязательно.

    Наплескавшись под душем, усаживаюсь перед зеркалом. Из него на меня смотрит дама  N-летнего возраста, с проседью в негустых волосах, сеточкой мелких морщин вокруг припухших со сна глаз, то ли скорбно, то ли саркастически  опущенными уголками  губ, полные щеки чуть «стекли» вниз.

   - Да…На подиум не возьмут. И что с собой делать? При всем несоответствии стандартам и личным желаниям, мы живы и, думается,  будем беспокоить этот мир своим присутствием еще некоторое время. Вот и ладушки, недовольные перетопчутся, - подвожу  я черту под  результатом  рассматривания самой себя, и тянусь к баночкам: пора «надеть» лицо.

   Прошло немного времени, и вот уже  легли на место слегка приподнятые то ли в вопросе, то ли в удивлении брови, залегшие в уголках глаз тени и разбежавшиеся в разные стороны тонкие сиреневые стрелочки оттенили и обрисовали глаза. На скулах едва заметно затеплился румянец, губы, четко очерченные и  припухшие от помады, слегка приоткрылись. Последнее усилие, и волосы послушно улеглись, чуть прикрыв щеки и игриво упав тонкой прядкой на открытый лоб.

 - Королева.  Ваше Величество, - одобрительно киваю я себе, и отправляюсь пить кофе. Начался обычный выходной день, вот только настрой у меня  новый – решительный и оптимистичный. Почему? Потому что с понедельника я серьезно решила начать новую жизнь.

   Подруга Вера методично выносит мне мозги, проводя душеспасительные беседы на тему «отрицательное влияние свободного времяпровождения на внешний вид женщины и ее уклад  жизни» утверждая, что в моем возрасте нельзя даже думать об уходе на  приближающуюся пенсию, работать надо до дня, когда попросят уйти на покой. А кроме этого надо  всегда помнить, что тебе не тридцать и даже не сорок пять, а это накладывает определенные обязанности по отношению к самой себе, которые надо неукоснительно  выполнять.

    Что же, с одной стороны согласна: необходимость каждый день вставать, куда-то идти, что-то делать, ответственность бодрят и держат в определенном тонусе. Надо следить за собой, есть возможность быть в курсе событий, встречаться с людьми. Да и деньги никогда не бывают лишними с нашими-то пенсиями.
 
     А с другой…Хочется все бросить… Ведь  для того и дается пенсия, чтобы наконец отпустить закушенные удила, остановить нескончаемый бег по кругу,  и получить время оглянуться по сторонам, увидеть и понять что-то, что не замечалось за каждодневной суетой и решением никогда не исчезающих, а плавно перетекающих из одной в другую  проблем. Послушать пение птиц, посмотреть в небо, понаблюдать за букашкой, путешествующей по цветку,  неспешно прочесть умную книгу, заглянуть в глубину детских глаз, повспоминать прошлое, и серьезно подумать о дне завтрашнем.

   Именно этот, завтрашний день, и беспокоит меня больше всего. Не то, чтобы совсем уж  прямо совсем, но… Что было – я  помню, и оно вызывает  у меня  припорошенную пылью печаль. Я много лет живу одна, уйдя от мужа в никуда, захватив из  жизни, которую оставила за дверью его квартиры, только сына. Сегодня мой сын  -  давно состоявшийся человек, имеющий  семью, растящий моих внуков,  занимающий руководящую должность и ведущий здоровый образ жизни. Пару раз в месяц  они приезжают ко мне, и тогда комнаты наполняются шумом - гамом, смехом и  возбужденными голосами. Все стараются  внести свою  лепту в обустройство  моего  быта: невестка спешит  заняться готовкой, уборкой, глажкой, а то все вместе, подобно колорадским жукам, наваливаемся на прополку  грядок в огороде, что окружает мой скромный домик. А зимой сын без устали чистит дорожки, чтобы мне было удобно ходить по двору. А осенью мы вместе копаем картофель, закатываем, как в старые времена, десятки банок с салатами, огурцами, помидорами…

Нет, меня не забывают, мне стараются помочь, но когда я остаюсь  в опустевшем доме одна, ко мне все чаще приходят озадачивающие меня мысли. О чем они? – О том, что годами заглушалось работой, хлопотами о детях, внуках, хозяйством. Об  одиночестве.
 
 - Почему вы так боитесь выйти на пенсию? - вопрошает ночами мой вечный собеседник, мое второе «я», когда долго не могу  заснуть. – Исключительно из- за лишней копейки? Только за тем,  чтобы не распуститься и не обабиться ? А какая тебе разница как выглядеть, если ты одна, и не собираешься ничего менять?

- Считаешь, давно уже  надо было прихватить  первого попавшегося? - зло отвечаю я  своему невидимому собеседнику, -  не очень-то хочется наступать на грабли  второй раз, хватит, наелась, до сих пор при одном воспоминании подташнивать начинает.  А других нет.

- Откуда ты знаешь? Искала?

- Еще чего!  Да и  где ты прикажешь это делать? Где те места, где  стоящих мужиков, как самородки, рассыпали?

   Так я спорила сама с собой, ругалась, и  засыпала, раздираемая сомнениями. А откуда ей взяться,  уверенности, если тебе за пятьдесят, и впереди не видно  очереди жаждущих тебя, и надо настраиваться на то, что «осень жизни» и, если Бог даст, хотя бы начало «зимы», придется встречать одной?

  И все же я решила: надо что-то в себе менять, или в образе жизни, но это же катастрофа: я – и никому не нужна… Нет, я не говорю о детях, но у них своя жизнь, а  у меня?... Да, я свободна, как птица, что хочу, то и делаю, а не хочу, то и вообще  не делаю ничего.  А что хотеть? - Как-то ничего  и не хочется… Тут Вера права – должны быть обязанности по отношению к самой себе, которые надо выполнять, иначе пропадешь.  Вот с понедельника и начну. Что? Кто ж его знает, но что-то сделаю такое, чего не делала раньше.

         Иван
   Устоявшийся мир рухнул  в одну минуту. Да, он не вызывал восторга, с годами превращаясь в болото, медленно зарастающее осокой, но в нем было ощущение стабильности. Был дом, было куда прийти, было с кем переброситься парой слов, вместе посидеть за столом, на диване у телевизора, а ночью, положив руку на теплый мягкий  бок жены, можно было слушать ее ровное дыхание, ощущать рядом живую душу. Между ними давно не пробегали искры, их затушили годы,  комплексы, болячки и быт. Но они мирились с этим.

   Он до сих пор  помнил,  как вспыхивал от одной мысли о ней. Его тело, надежно хранившее ощущения, находило свободную минуту, чтобы напомнить о том, что было, настроить на то, что будет. Оно, как музыкальный инструмент, улавливало малейшие колебания ее настроения, желания, и отзывалось,  усиливая, обогащая их новыми оттенками.
 
   Но длилось это сравнительно недолго:  ее беременность, рождение сына, бессонные ночи, внимание, почти полностью переключенное на ребенка, свели их отношения к остаточному принципу. И остаток этот, кургузый и необязательный, воспринимался женой как должное: ну какого особого внимания требует  от нее взрослый мужик, когда она целыми  днями, как белка в колесе? Пить-есть приготовлено, постирано-убрано, и голова болит не каждую ночь, хотя, мог бы и  придержать коней. А изысков хочется – извини, не до этого, какие страсти-мордасти, когда  лишнюю бы минутку поспать, а тут только и прислушиваешься, не заворочался ли, не проснулся ли малыш.

   Иван и не заметил, как все реже зашкаливало настроение от близости, зато  чаще возникало раздражение из-за ее непричесанных, давно потерявших блеск и ухоженность волос, ставших обязательным атрибутом  гардероба спортивных штанов с растянутыми коленками. Утомляли однообразие разговоров, не выходивших за рамки дома, и сплетен, принесенных из магазина, просмотр бесконечных мыльных сериалов. Правда, выйдя на работу, жена вновь приобрела прежний ухоженный вид, на нее было приятно смотреть, ловить одобрительные  мужские взгляды в ее сторону, но новые привычки уже укоренились, дали прочные корни, и оба понимали, что вернуться к прошлым отношениям уже не могут, а в чем-то и не хотят. Так и катилась семейная телега ни шатко, ни валко, подпрыгивая, порой, на ухабах, погромыхивая набитым в нее скарбом, все дальше, дальше. И вдруг…
               
       Татьяна
   
   Изменения стали происходить сразу, правда я не придала им значения. Проявились они в образе мужчины, возникшего у моей калитки. Весь он был средним: среднего роста, среднего возраста, средней упитанности. Из-под сдвинутой чуть на бок бейсболки небрежно выбился клок пепельных   с сединой волос. Под козырьком обозначились  белесые брови домиком. Но спасали положение глаза – они были жгуче карими, и на удивление цепкими. И губы… Стой, Савраска, куда же тебя так несет!? На мужчине была видавшая виды легкая куртенка, похоже, еще с советских лет каким-то образом  сохранилась. Дальше шли не то обрезанные  брюки, не то старые бермуды, и завершали феерическое зрелище грязные  зеленые резиновые сапоги, в которые это -  то ли брюки, то ли что и было заправлено.

- Чудак из приезжих, -  резюмировала я, и ответив стала ожидать продолжения концерта. Непрошенный гость, столкнувшись со мной лицом к лицу, застыл, несколько растерянно глядя на меня. Но вот глаза приняли осмысленное выражение.

-Здравствуйте, - сказал он, и я напряглась: какой голос! Если этот, непонятно  кто, продолжит в том же духе, я могу упасть – от такого тембра у меня кружится голова. Ну, надо же: такое чудо принадлежит такому чуду – скаламбурила я  про себя, кивнув. Между тем мужчина  несколько смущенным  жестом сбил бейсболку еще круче на бок, и начал:

- Я тут по соседству живу, дача у меня здесь. Не совсем, чтобы дача, дом родителей, но  вот,  приезжаю присматривать. Вы извините за беспокойство, у вас не найдется  ненужного ведра,  воды домой наносить? Схватился – воды нет, с ведром к колонке пришел, а оно протекает… Я позже съезжу  куплю, но сначала  хотелось бы  с дороги  чайку попить.

  Все это он проговорил на одном дыхании, не сводя с меня жгучих своих глаз, отчего мне показалось, что в некоторых местах на моей одежде  обязательно должны были появиться дырки. Я принесла  из дома ведро,  подала просителю. И когда он, не дождавшись продолжения разговора,  уже поворачивался уходить, неожиданно и  с испугом услышала собственный голос:

- Если не очень спешите, и никто не ждет, заходите в гости, напою вас чайком, у меня уже готовый, и сладенькое к нему есть.

Сосед испуганно взглянул на меня, извинился и в спешке ретировался.
- Не орел, - констатировала я, еще не отойдя от  собственного поступка.
               

  Иван               
- Вот тебе бабушка и Юрьев день! – бормотал Иван, спеша к дому. -  Не все, оказывается, с ней так просто.

  На невысокую полную немолодую женщину  он обратил внимание давно. Приезжая на дачу,  видел  на улице, но чаще  на участке возле ее дома, где с ранней весны до поздней осени , сменяя друг друга радовали и вызывали восторг цветы. Каких только здесь не было! И когда хозяйка успевала за ними присматривать?
  Всегда спокойная, неспешная, с открытым взглядом и улыбкой. И так  захотелось познакомиться…

-  Осадила по полной.   А ты ждал, что тебя с распростертыми объятьями встретят? Или ты думаешь, ты первый и единственный, кто на  эту калитку нацелился? – выговаривал себе Иван, спеша домой с ненужным  ведром и, не зная, злиться или смеяться.

- А как глазами пробежала снизу доверху! И о чем думал, когда в таком виде шел? Выставил себя на посмешище, хорошо не прокомментировала вслух – сгорел бы со стыда.

 Дурак ты, Ванька! Не это главное, а то, что она, хоть и со смешком, а на чай пригласила! - обретя способность трезво рассуждать, одернул он себя. - А ты, между прочим, где говорливый, а тут и не нашел чем отшутиться, сбежал! Ладно, еще не вечер, и ее насмешливый тон не был похож на категорический отказ. А еще, раз пригласила, значит, одна.

     Татьяна
   Разговор с Верой был бурным, эмоции захлестывали обеих с головами.
- Дура! Ты старая дура!- кричит  Вера. –  Не вздумай подавать заявление! Свободы тебе захотелось? Устала от  работы? Тебе лет сколько? Нет, ты мне объясни, что ты дома делать будешь? Одна, в четырех стенах? Ты меня слышишь – одна! А ты думаешь, мне очень хочется? Как же! Но надо же целый день чем-то занять… Танька,  ведь поговорить не с кем… А зимой вообще ужас: встал – темно, день короткий, и опять темно… и ночь бесконечная… А так хоть полдня занят,  вечером похлопочешь, к следующему дню пособираешься. В магазин лишний раз сбегаешь, тряпку какую посмотришь, чтобы  было в чем перед молодежью пофорсить, мол, и мы не лыком  шиты…

   А что одни… ну что тут сделаешь, Тань? Повесишь на шею  плакат  «Ищу мужа» или кого там еще?  Сейчас, вон, молодые девки  все по одной. А уж о нас и говорить не приходится. Да, знаешь, уже и страшновато как-то, даже если и появился бы... отвыкли о мужике - то заботиться, а он ведь как дитя малое. Надо привыкать к нему, притираться к его привычкам, запросам, а уже не хочется ничего в своем укладе менять.  Нет, наверное, лучше пусть все будет как есть.

   Вера… Мы знакомы давным-давно, и так привыкли друг к другу, что уже и не представляем, что может быть иначе. И это притом, что мы совсем разные, но может, именно это нас и связывает.

   Взрывная, эмоциональная, Вера должна знать обо всем и каждом, мимо нее не должна пройти ни одна новость. Пойманная в ее сети, она обдумывается, взвешивается, а дальше подается уже с комментариями и вынесенным приговором. И чужое мнение здесь учитывается далеко не всегда. Готова прийти  на выручку, особенно советом, выслушать, посочувствовать. Она старше меня, работе отдается самозабвенно, чего  требует и от меня. Вот и сейчас она  пришла с твердым намерением  наставить меня на правильный путь.

- Вер, - вклиниваюсь я в поток ее слов, заставив опустить пафосно возведенные к потолку,  то ли в молении, то ли в оплакивании руки, - ко мне сегодня дачник приходил, ведро попросил и ушел. И на чай не остался. Испугался, наверное, а может, дома дачница   ждала с  кучей детей.
Вера, оцепенев, смотрит на меня.

 - Не могу больше. Ты меня в гроб вгонишь. Ты вообще себя слышишь? О чем ты?
К концу моего короткого рассказа   глаза  подруги  горели, как фонари  дальнего света ее машины.

- Нет, ну ты глупая! Вот так, в лоб, неудивительно, что он шарахнулся. Где – умная, а где… Сама говоришь, глаза у него приметные. И губы.  Ну, губы… это потом… может быть. Одет дико – так он на дачу приехал, что было под руками, то и надел. Хотя, конечно…, но, может, вкуса у него нет, так это не преступление!  Тань, ты крест на человеке раньше времени не ставь, - пыталась реабилитировать  в моих глазах  странного гостя Вера. – Вот так всю жизнь, и пенсию встречаешь одна, -  устало подвела она неутешительный итог, и притихла.

- Вер, ну что ты городишь, при чем тут этот  чудак? Я знать его не знаю, видела один раз,  и вообще: с какой стати я должна думать, ставить на нем кресты, или нет? Что ты меня вразумляешь? – начала я злиться. – Лучше послушай дальше: завтра хочу поехать в город, в салон красоты – сделать стрижку, сменить цвет волос, привести в порядок руки, что-нибудь новенькое купить. Поехали! Прогуляемся, посидим в какой-нибудь кофешке, а?  Как бы там ни было, но  с понедельника я решила начать новую жизнь, а ее  надо начинать красиво!               

 «Сладко спишь ты,…» - это обо мне. Вальяжно раскинувшись на кровати, смотрю на противоположную  стену, по которой медленно, но уверенно, растекается солнечное пятно. Ура! День должен быть хорошим! Вспоминаю, сколько всего запланировала, и спускаю ноги на пол: подъем, Ваше Величество! Мельком бросаю взгляд в зеркало: до «величества» далеко. Ну и ладно, по грядкам можно скакать и без макияжа.

   После недолгих сборов я уже в огороде. Нет, правильнее будет, в цветнике. Грядок с овощами у меня всего ничего, а вот цветов!.. И опять добавляю – рассаживаю, досаживаю, сею новые. Господи, как же мне это нравится!
Сегодня по плану  прополка цветов. На отведенных под них грядочках уже появились всходы -  надо проредить,  землю  подрыхлить, все полить. Прикрыв голову белой шляпой в дырочках и с широкими полями, отправляюсь на трудотерапию.

  Поза, в которой стою уже часа полтора, привлекательностью не блещет – мне же не 20! Поэтому, когда « не то с небес, не то поближе» раздался головокружительный голос, смущенно проворковавший: «Простите за беспокойство, я хотел у вас спросить..», я  чуть не задохнулась от смущения и возмущения. С трудом разгибая затекшую спину и стараясь прикрыть по возможности,  ставшее малиновым лицо, медленно поворачиваюсь на голос.

- Простите, - начал он.

- Уже простила. Опять за ведром? - спросила я, и осеклась:   что это я на незнакомого человека так рычу?. И, сменив тон, стараясь придать «красивому» своему лицу доброе выражение, добавила:
-Давно не видела вас.

  Сосед опустил глаза на прополотые и радующие мою душу ровными  рядочками всходов грядочки.

- Не получилось приехать раньше. Ничего, за выходные уберусь. Я ведь здесь ничего особо не сажаю, так, за порядком присматриваю, и ладно. А к вам зашел… проезжал мимо, смотрю – у вас весь участок в цветах…

- Хотите на букетик  попросить?

- Нет, - вскинулись на меня  жгучие глаза, -  хочу попросить  корешок на рассаду – под окном сделать клубмочку.

   Нет, он определенно не от мира сего: корешки нужны, а букетик – нет.

-Так, стоп: значит, нет здесь женщины,  один он приехал, - зашептал голос. -  И что? – вскинулась я. –  Еще предложи мне в гости его пригласить. - А что? Верка бы одобрила.

  Я  уже хотела  выдать  тираду поязвительнее, но спохватилась – сосед ждал ответа.

 
- Корешков я вам дам, конечно, у меня их вон сколько, - обвела я широким жестом участок. - Но  сажают  нарциссы  ближе к осени, а сейчас  ими  только любуются.

  Сосед  потерянно обвел взглядом участок, тихо буркнул «Извините» и круто повернувшись, пошел к калитке.

- А как насчет чайку? – бросила я  ему в спину, и тут же одернула себя: «Вот что ты за человек? Тебе это надо? Этот, непонятно кто, откуда и зачем, а ты… добрая?  Или голодная? Так кидалась бы на кого поинтереснее, а то «Чудак! Чудак!», а на чай – так хоть бы и остался… »

   Сосед остановился, медленно повернулся, внимательно просверлил меня глазами, и тихо уточнил:

- Вы действительно приглашаете, или  опять шутите?

  Теперь растерялась я:
 - Это когда же я  шутила? Что-то не помню, чтобы мы с вами  так интересно разговаривали, что дело до шуток дошло. Нет, соседушка, не шучу, заходите.
Мужчина как-то сразу неуловимо изменился,  пружинисто  зашагал к калитке, бросив на ходу:
 
- Я сейчас! У меня тоже кое-что к чаю есть! Сейчас!

   Я шла к дому и собирала  разбегавшиеся, как тараканы, мысли. И на первом месте была: «Зачем мне это надо? Уже через час пол поселка будет знать, что  к тебе в гости  этот заезжий приходил, порядочная ты наша! Дура! Ярлыков не имеешь? – Завтра навесят!  Кто он такой? Может, алкоголик, может, еще кто. Ты кого в дом позвала – имени  его даже не знаешь!»-  кричала я сама на себя, а вот голос  молчал. Конечно, не ему же перед людьми краснеть.
 
- Как говорила Раневская , ты уже в том возрасте, когда стыдно быть не скомпрометированной, - вдруг  напомнил он о себе, и  злорадно замолк.

  А, что будет, то и будет. Да и что я так  разволновалась – нашла повод! Не  на ночь же я  его позвала, а скромно чайку попить, заодно и познакомлюсь, должна же я знать, кому к осени нарциссы выкапывать, - поставила я точку в рассуждениях, вазочку с медом на стол, и заспешила  переодеться.
               

   Он вошел в комнату и, улыбаясь, протянул мне пакет. А я, неспешно забирая  принесенное,  старалась незаметно его рассмотреть. Сейчас он выглядел совсем по-другому: светлая футболка мягко обрисовывала пропорционально сложенный торс, открытые мускулистые руки выдавали  в нем человека, не сторонящегося физических нагрузок. Безобразные штаны-бермуды сменили аккуратные джинсы черного цвета, хорошо сидевшие и зрительно делавшие их обладателя стройнее и выше. И завершали картину светлые мокасины. Не было и бейсболки, и оказалось, что у моего соседа достаточно густые светлые волосы, хорошо сдобренные сединой и идущая ему стрижка.

- Оп-па-а… Оказывается, не все потеряно, и, если хочет, то может, и вообще…, - пронеслось у меня в голове телетайпной лентой со множеством знаков препинания, вот только точка никак не хотела ставиться. – Это он?!

   Сосед смущенно переминался, чувствуя, что я присматриваюсь к нему, и все также мягко и тихо улыбался.

   Нет, каков наглец! Чувствует, что произвел  впечатление?  «Не-е, ну ва-а-ще!», - как говорит героиня одного сериала, -  что он  о себе думает?
Я решительно ставлю на стол приношение, достаю из него коробку конфет и пакет с пирожными.
 
    Как интересно: он, что, заранее готовился?    Был уверен, что приглашу? А может он  не ко мне одной за корешками ходит?   Ничего, сейчас мы все по  местам  расставим.
               

       Иван
   Сдержанный и несколько суровый на вид,  на самом деле  Иван был  человеком чутким, внимательным, легко ранимым и  тонко чувствующим. Вот и сейчас, входя  следом за хозяйкой в дом, он почему-то интуитивно знал, что все здесь  ему  должно понравиться.

   В небольшой светлой кухне было чисто, на окнах весело «цвели» мелкими цветочками занавески с оборочками, с ними  перекликалась такая же скатерть на маленьком столе, часть которого занимала литровая стеклянная банка с букетом нарциссов. Сквозь открытую дверь он мельком увидел комнату: небольшая,  просто и традиционно обставленная, и везде цветы -  весенние букетики  в вазочках разных размеров. И от этого изобилия цветов – нежных, вносящих в атмосферу дома ноту радости и уюта, Ивану стало тепло и спокойно на душе.

   В воздухе томительно-нежно пахло чем-то таким, от чего он неожиданно почувствовал  волнение и удивился самому себе: ну и ну! А я думал, что уже прошло время так реагировать!

  За стол сели в некотором напряжении, причем, гость никаких движений к налаживанию контактов не делал, а смотрел, чуть улыбался уголками губ и молчал.
 
- Что вы делаете в поселке,  мы уже примерно знаем, -  начала я, разливая чай, - а как же вас зовут и кто вы такой, полюбопытствовать можно, а то упорное ваше молчание ставит меня в тупик.

- Иван, - спокойно сказал  гость.

 - Обязательно, - не удержалась я от иронии.

   
   Действительно, как еще могут звать  мужчину, которого прибьет попутным ветром к моей калитке?  Конечно только так – не затейливо,  и не обнадеживающе: Ванька – перекати поле, Ванька…

- Почему вы так недобро  на меня реагируете? – тихо спросил  Иван, - Вроде, сами же пригласили…

 Я  впервые внимательно посмотрела в глаза  мужчины, сидевшего напротив.

- Ну, что же ты? Где твоя извечная ирония? - вкрадчиво шепнул голос. -  Молчишь? Как сказала бы  милая Верочка, «Храпу-то опусти, чай не в облаках летаешь, а по земле ходишь!» Ты что о себе возомнила?

-  Не обижайтесь, пожалуйста, это не со зла, а так,  вроде защитной реакции, - устало сказала я. – Давно не пила чай в мужской компании.

   Голос молчал, лишь удовлетворенно  хмыкнул. И мысли никакие в голову больше не лезли – куда сразу подевались? Просто захотелось  чуть помолчать, и  еще посмотреть  в его, ставшие из жгучих мягкими и теплыми, глаза.
 
- Не  надо извиняться, я понял. – Усмехнулся, опустив глаза в чашку: - Очень даже хорошо понял.

  Во мне  вновь всколыхнулась чуть задремавшая настороженность: сейчас начнет про тяжелое житье-бытье, горькую судьбу, непонятую душу. Старый как мир способ разжалобить нашего брата, чтобы было где день-два, может недельку перекантоваться, а там –  прости-прощай. Нет, дорогой,  не в ту ты калитку постучал, здесь телом не подают. Я   ощетинилась, как дикобраз.

- Вот и чудесно.  И, раз уж мы с вами соседи, то давайте жить дружно, мирно, как подобает  соседям,- сделала я ударение на последнем слове. - Пейте чай,  стынет.  А гостинцы: неужели каждый раз из города с собой столько сладкого привозите? Или, позвольте полюбопытствовать, случай на то имеется?
 
-Я действительно сладкое люблю, - смущенно  умыкнул Иван. - Но привез  по случаю -  у меня вчера был день рождения, и хотелось  посидеть, вот так, не одному…

   Я опешила: чем дальше в лес, тем толще…

- Поздравляю, конечно, только  чего вам пожелать, если  кроме имени  ничего о вас не знаю? Банальности не хочется,  другое не складывается. Но вот что меня озадачивает, так это почему вы сидите в свой день рождения здесь, в деревне, один, в обществе незнакомой женщины, в чужом доме? Это такая фишка? Или вы так кого-то наказали за плохое к вам отношение? Ведь  я вас заранее к себе не звала, и рассчитывать на это застолье  вам было бы глупо.

   Странновато все это, уважаемый сосед.

  Пока я говорила, он, не поднимая глаз,  медленно поглаживал край стола.

  -Вы правы,  звучит неубедительно. Отговориться двумя словами не получится, - Иван  быстро отхлебнул почти остывший чай, слегка поморщился, то ли от этого, то ли от необходимости  что-то  отвечать, и, полыхнул на меня , ставшими почти черными, глазами.

- Не с кем мне отмечать мой праздник. Нет, есть, конечно, и сослуживцы, и те, кого зову друзьями, но нет тех, с кем хочется. Вот так, незатейливо и просто, без умных разговоров или  плохо скрытого  злорадства, без… Хотелось побыть самим собой.

- Считаете, что  в моей компании это получится?

- Не знаю, - устало ответил Иван, - а вдруг?  То, что мы не знаем друг друга – большой плюс, хотя, конечно, и минусов в этом хватает. Но, как знать,  честно говоря, мне хотелось бы…

  Я сделала вид, что последних слов  не услышала, и гнула свою линию:

- А женщина?

-Не поверите, но и ее нет.

  Кто бы сомневался!? Все мы одинокие, отойдя от дома на сто метров.  Гашу вновь вспыхнувшее раздражение милой улыбкой, но  с язвительностью совладать не получается.

- Еще не нашли, или  всех уже  растеряли?

- Конечно, только так, - в его голосе  прорезалась горчинка. – А знаете, я начинаю привыкать к вашей манере разговаривать со мной.

- Это должно меня радовать? Но вы не ответили на вопрос.

- И находил, и терял. Все, как у всех. Мне ведь не 20.

  Мужчина замолчал, опустив глаза, легонько трогая  кусочек пирожного, давно взятого, но так и  забытого  на краю блюдца. Я тоже молчала, рассматривая гостя. Он был напряжен:  резко обозначились складки у губ,  глубокая вертикальная морщина между  сдвинутых широких бровей. Морщинки вокруг глаз. Над высоким лбом нависла выбившаяся из общего порядка седая прядь. Жестко очерченный подбородок. Губы… На них внимательно смотреть я не решаюсь - боюсь, что взгляд будет пойман, и неправильно истолкован. Хотя, что уж себя-то обманывать: они притягивают, будят неуместные мысли.

- Развелся я три года назад. – Голос зазвучал приглушенно.  Иван пристально смотрел мне в лицо. Он больше не смущался, его не пугала моя ершистость. Похоже, ему надо было сказать что-то, что сидело в нем занозой, но не было того, кто помог бы с ней справиться.

- Вот только сейчас помолчи, - предупреждающе буркнул голос. Поверишь или нет, но не обижай.

- Мы с женой прожили почти 20 лет. Сын у нас,  уже взрослый, учится в институте. Жили нормально, без скандалов, выяснения отношений. Но и без чего-то такого, что привносит в будни изюминку, от чего хочется спешить домой, улыбаться без причины. То ли мы это «что-то» растеряли на долгом пути, то ли его и не было, а нам казалось, что все хорошо.

  Но в последние годы, когда подрос сын, в доме образовался вакуум, который не получалось заполнить. Не стало тем для разговоров, не было общих интересов, а те, что и были, почему-то не объединяли.

   Мы даже перестали вместе садиться за стол, чтобы позавтракать или вечером, пообедать, - с печальной улыбкой заметил Иван. – Просто жили под одной крышей. И в один день она сказала: « Я не хочу больше так жить. Хочу любить и быть любимой, но не так, а по-настоящему. Я тебя уважаю, дорожу твоим терпеливым отношением ко мне, наверное,  и люблю, - кто знает, какой она бывает, любовь, может и такой – тихой-тихой. Может потом пожалею о сделанном, но пока есть время, хочу другой жизни».

   Иван замолчал, молчала и я. Да, соседушка, историю ты рассказал  так  часто встречающуюся, что ничуть не удивил.  С таким диагнозом больше половины  живут до последней черты. Почему?   Причины разные, но главные две: уйти некуда, и гложут подозрения, что хрен редьки не слаще. Как хорошо я тебя понимаю, Ванюша, как понимаю.

- И как у вас сложилось дальше? И у нее, и у вас?

- И я , и она до сих пор одни. Сын живет с матерью, но наши отношения не испортились, мы часто видимся. Ему сложно понять причину нашего развода, ведь не скандалов не было, не драк, я не алкоголик, не гуляка… Но сцен не устраивает, - улыбнулся Иван, - тем более, что мы с женой время от времени  перезваниваемся, интересуемся делами друг друга. Она живет у матери, та, конечно, недовольна таким оборотом в жизни дочери, но смирилась, и на меня обиды не держит. Я ей звоню, редко, но  заглядываю на чашку чая.

- Три года – срок. Почему же ничего не изменилось в вашей жизни? Ищите чудо-женщину? Или молодую, с ногами от ушей,  стройную, с ослепительной улыбкой?

- Нет-нет! Молодость меня не привлекает, хотя, конечно, как нормальный мужик,  с удовольствием на таких смотрю, заговариваю. Но хочется тепла, взаимопонимания, житейской мудрости, стабильности, а у молодости их нет.
Чай остыл. Скучают в вазе нетронутые пирожные. Да, интересно ты празднуешь  свой день рождения, соседушка.

- Простите за вопрос, но почему вы пришли со всем этим  ко мне, не думаю, что у вас здесь знакомых нет.

- Вы правы, есть знакомые. Но и вы мне не совсем чужая.

- ???

- Дом родителей пустовал, и незадолго до развода мы решили  заняться им, подправить,  участок облагородить – чтобы была дачка.  Мне очень хотелось вырваться из города, на природу, чтобы кругом поля, лес, и обязательно водоем или река рядом  - очень рыбалку люблю.  Жена не хотела, но я все же уговорил.

   Разговаривая, он оживился, на губах все чаще появлялась  легкая улыбка, глаза мягко лучились, собирая в уголках ниточки морщинок. А голос… Глубокий, бархатистый, певучий, с иногда неизвестно отчего проскальзывающей хрипотцой – словно сухая ветка вдруг с хрустом сломалась. Ах, как кружится голова…

  Голос обволакивает, согревает,  и я почти физически ощущаю его проникновение в меня – он  заполняет каждую клеточку тела, убаюкивает, ласкает, манит…   Такой уговорит, и не заметишь как!

- Ну, такая перспектива тебя ведь не пугает, - съязвил голос. – Только вот будет ли он  тебе, старой перечнице,  петь свои арии? – вдруг  жестко спросил он.

  И неожиданно где-то глубоко-глубоко шевельнулся червячок досады: а ведь найдется та, которую он будет жечь  глазами, околдовывать голосом, держать в больших сильных руках…  Хватит! Ты зачем вообще приглашала его сюда? Удовлетворить любопытство?  И как? Довольна?  Нет?

  И, словно подслушав мои мысли, Иван заговорил снова.

-  Я видел вас на улице,  в магазине, но чаще, когда проезжал по улице мимо вашего дома,  за работой на участке. Признаюсь, - смущенно хмыкнул он, - спрашивал о вас.

   Я опешила: интересовался мною? Невероятно! Но почему мне никто об этом не сказал?

- Даже не знаю, как реагировать и что сказать, - выдавила я, чувствуя, как  заливаюсь краской. - Чем же  вас так заинтересовала моя более  чем скромная персона? – попыталась я скрыть смущение.

- Вы ждете  отговорки, или откровенного ответа?
Ух ты…Судя по его взгляду, он не намерен играть, и в шутку мой вопрос не переведет.

 - Раз  уж так сложилось, что познакомились и сидим за одним столом, то,  может, станем  добрыми соседями. А добрые соседи не начинают  дружбу с недомолвок.
 
- Просто  вы мне понравились, и я захотел  познакомиться.
 
 Он проговорил это, напряженно глядя мне в глаза. Опасается, что засмеюсь, или резко оборву и выставлю за дверь, поняла я.  Но продолжать разговор в этом направлении   было опасно – кто знает, до чего можно так договориться и все испортить. Надо как-то мягко повернуть в другое русло.

- Врать, что мне неприятно  это  слышать, не буду. А поскольку ваше желание познакомиться исполнилось,  то давайте  оставим на сегодня  обсуждение  того, кто, кому и за что нравится,  и будем мирно, по-соседски пить чай.
 
   Иван  улыбнулся,   расслабленно откинулся на     спинку стула.

- А мне у вас нравится, очень.
 
- И мне, - улыбнулась я в ответ.

   Со временем  я смирился с положением дел. И, правда,  что выдумывать, мечтать, когда на кого ни глянь, у всех жизнь такая же: на первый взгляд в ней все хорошо, а на деле рутина. Живем спокойно, без особых  споров и обид, скандалов и. уж тем более, потасовок. И потому решение жены  стало  ударом ниже пояса. Оказывается, у меня мало запросов, желаний и стремлений.  Я всеяден, я – ни рыба, ни мясо, это я методично убиваю в ней женщину. Оказывается,  это я во всем виноват!

   Теперь после работы  меня встречает  опустевшая квартира. Готовлю ужин, неспешно мою посуду, убираю со стола и иду в зал,  где ждут телевизор, компьютер, наушники и любимые диски. Сидеть на диване и тратить время на сериалы я не люблю. Но зато  у меня есть рыбалка!
 
   Если к ней подойти ответственно, то дело это серьезное. Планируя очередную поездку, беру карту области, и начинаю методично ее штудировать. Ищу водоемы, о которых слышал, изучаю дороги, узнаю, можно ли по ним проехать, ищу на всякий случай  объездные пути. А потом начинаю  тщательно готовиться. Все это занимает свободное время,  заполняет образовавшуюся вокруг пустоту. Но главное, это только вначале приходилось  для этого делать над собой усилие, сейчас  поездки стали необходимостью, не успев приехать , уже начинаю планировать новую.

   Рыбалка и прогулки по лесу – это не только  способ что-то поймать, найти. Главное -  удивительное состояние души, которое испытываешь, оказываясь наедине с природой. Раньше, то ли по молодости, то ли еще от чего, но не тянуло к этому общению, а сейчас…

  Вечер. Тишину лишь изредка нарушают крики совы или филина, да неумолчно гундосят над ухом комары, норовя сесть на лицо, забраться в ухо, нос, за воротник  куртки. Подбрасываешь в костер заранее нарубленных веток, сверху еловую лапу, чтобы белый, густой дым отгонял этих кровососов. И снова замираешь, глядя на раскинувшуюся перед тобой гладь воды. Черная, кажущаяся густой и маслянистой, она вспыхивает под лунным светом серебристыми искорками ряби, завораживает, притягивает. Вдруг где-то рядом, как удар прутом по воде – играя, выскочила на поверхность рыбешка, и звонко плюхнулась обратно. И опять тишина. И уже нет тебя, есть только переливы на воде, бесконечная глубина неба  с несметным числом ярких и едва различимых звездочек, и чувства. Какое-то первобытное ощущение слияния с окружающим. И медленно приходящие воспоминания, мысли, то четкие, реальные до боли, до спазмов в горле и слез, непрошенных, жгущих щеки, до стона сквозь стиснутые зубы. То смутные, растекающиеся туманом, рождающие томление, тонко звенящую натянутой струной тоску или робкие мечты, кажущиеся нереальными надежды. Но какими бы не были чувства, тишина, река и небо берут себе часть твоих мук, растворяют в себе, убаюкивают,  и становится легче дышать, и печаль становится не такой мучительной, и боль не такой пронзительной.               
               

    Татьяна               
   Сегодня Вера  уже с утра  у меня, сидим под развесистой  яблоней,  укрывающей нас  большим плотным зеленым «зонтиком».

 -Тань, я не пойму, у вас с Иваном наметилось что конкретное, или ты все девочку изображаешь?

 Я стараюсь уйти от прямого ответа. А что отвечать?

-Вера, дорогая, не пытайся  выдать меня замуж за того, кому я не нужна. Нет, в определенной степени нужна – надо же  ему  здесь с кем-нибудь  проводить время, говорить. Но больше… И дело не в том, что он  «не орел», а в том, что я – не лебедь белая.  Вера, ты на меня посмотри – сколько мне, вспомни! Зачем ему этот балласт? Иван – мужчина еще хоть куда.  А меня наряди, накрась –  может, и королева, но зрелого возраста.. Так что закроем тему.

   Разговор этот мне действительно неприятен, даже больше – мучителен. Сосед  после нашего чаепития исчез на продолжительное время, потом приехал, заглянул ко мне,  пробыл до вечера, мы ели суп с молодыми лисичками, пили душистый чай с листьями черной смородины. И опять были томительные недели, когда я  ни в чем не могла найти себе успокоения. Вечерами я подолгу сидела, не зажигая свет, слушая тишину и то, что творилось во мне.А во мне нарастало смятение. Но почему?

-Ты  ждешь его, сознайся. Очень ждешь, ведь так? -  тянул из меня жилы голос. – И чем же он тебя так  очаровал? Чем, скажи на милость! Не успела увидеть, чуть поговорили, и все, сомлела? И крышку сорвало?  Как  там говорят: слабовата на… голову? – хихикнул он .

  Не знаю. Но слушая его, и глядя в раскрытые навстречу мне глаза, я увидела в них что-то,  от чего  внутри  все сжалось и замерло. Это было, как мне  показалось, желание быть понятым и принятым. И  это ощущение не дает мне покоя,   будит среди ночи,  заставляет  напряженно прислушиваться: не идет ли кто к дому?

  Да,  я жду его. Я давно никого так не ждала, как этого странноватого мужчину с бархатным голосом и глазами,  в которые  страшно  открыто смотреть, но так хочется… Может это любовь?

- Так, остановись,  хватит  сходить с ума. О какой любви можно говорить, когда знакомы всего ничего?
 
- А почему нет?  Ведь бывает же любовь с первого взгляда.  Может и у меня такая, просто я не сразу это поняла? Просто я никогда не встречала такого мужчину, чтобы загореться сразу, забыть обо всем на свете.

-  Давай оставим весь свет, и подумаем о том, что рядом, точнее, кто рядом.  И кто же это такой? – ерничает голос. - И что ты вообще о нем знаешь? И много он тебе своих секретов открыл за ваши три встречи?

- Да, очень мало  знаю, но видеть его от этого не расхотелось, ясно?! И  он обязательно приедет. И придет ко мне, и я узнаю о нем все, что мне надо знать, а что не надо – он не расскажет, а я не буду из него вытягивать, потому что у каждого из нас в шкафу висят свои скелеты, и им не место на чистом листе!

   Вера напрасно ждет ответа. Я не хочу пересказывать ей нескончаемый диалог, который веду с собой. Зачем? Во мне нет чувства захватчицы, собственницы, меньше всего мне хочется победить. Я хочу сдаться на милость победителя , но главное, чтобы ему нужна была  эта победа.
               
     Иван
    Нет, колючесть ее и ироничность – так, для вида. А слушать она умеет: молчит, не перебивает, и внимательно, будто боится  пропустить  самое важное, смотрит в глаза. И взгляд понимающий, добрый. И улыбается открыто, от души. И что дальше?

 Сидя на веранде, слушая, как за домом заливается соловей, Иван томился. И томление это, хотя и было  долго ожидаемым, а все же оказалось неожиданным,  вселяющим некоторую растерянность. То, что с Таней нельзя строить отношения на неделю – две, а потом благополучно раскланяться, Иван понял сразу. К тому же  ему нравилась эта женщина, рядом с ней оказалось приятно и уютно. И терять это не хотелось.

     Он представил, как  снова войдет в ее дом, как она встанет ему навстречу, мягко улыбаясь, вспыхивая радостными искорками  лучистых глаз. Они будут здороваться, и стоять так близко, что он опять ощутит  запах ее духов, нежный и головокружительный. И она скажет ему что-нибудь  доброе, а он ответит, и, может даже дотронется до ее руки

   -Ну, не глубокий же я старик,  когда кроме манной каши уже ничего не надо, - с отчаяньем  подумал Иван, ожесточенно ероша пятерней седой чуб. -  Хочется приходить не в пустую квартиру, а знать, что там тебя ждут, тебе рады. Есть с кем поговорить, неспешно посидеть за столом, попивая чаек, а потом, включив телевизор, обнять мягкие податливые женские плечи, почувствовать, как она с готовностью подается к тебе, телом ощутить ее спокойное дыхание… Хочется жить, а не существовать. Страшно начинать все сначала, но жизнь-то продолжается. Сколько в ней отмеряно – год, пятнадцать, двадцать пять? И что же,  прожить это время, встречая каждый день  как последний, ни на что не надеясь, ни на что не решаясь? А может, наоборот, бороться за каждый  счастливый день, как за последний?
               


       Татьяна

     Звонок телефона вспугнул тишину. Его бархатный голос близко-близко:

- Добрый день, Танюша.  Я соскучился. А как дела у тебя?

- А что может быть интересного у меня (особенно, если тебя нет рядом)? Копаюсь на  огороде. Начала заниматься заготовками (так хочется,  чтобы зимой не пришлось  опять  пользоваться ими одной). Приезжал сын, обкосил  цветник. Вечером  приходила Вера, поболтали (конечно, о тебе), как всегда поспорили ( опять из-за тебя), вот и все мои новости. Ты приедешь на выходные?
 
- Обязательно. Я соскучился.

   У меня начинает кружиться голова. Он ждет от меня   ответа, а я молчу. Почему я не могу сказать, как мне плохо без него? Ну почему? Когда же я отброшу никому не нужную стеснительность?  Чего я боюсь?

- Таня, ты что молчишь? Что случилось? – Голос мгновенно  изменился, в нем тревога, напряжение. – Таня, где ты?

- Я здесь, Ваня, я жду тебя, - почти шепотом выговариваю я и замираю. Слышу  в трубке его  дыхание.
 
- Танюша, солнышко…

   Как кружится голова…

   В магазин  все стараются прийти пораньше: чтобы не отвлекаться позже от дел, и чтобы успеть по прохладце -  к обеду солнце начинает жарить нещадно, и все прячутся по домам.  В небольшом торговом зале  у окна стоит стол с парой стульев, и здесь всегда кто-то есть, идет неспешный разговор. Вот и сейчас на стульях сидят  баба Нюра, что живет  на краю моей улицы а  напротив, зажав между колен  холщовую, еще  доперестроечных лет сумку, из которой выглядывают батон и пакет молока, расположилась Вера Павловна. Обе давно на пенсии, и  в курсе всех поселковых дел.

    При виде меня баба Нюра,  оборвав разговор на полуслове, поджала губы. Затихла и  вторая. Пока я  стою у прилавка, делаю покупки, в магазине висит  густая, неприятно  обволакивающая меня, тишина. Но вот  за все заплачено, и я  спешу к выходу.

- Та-а-нь, - растягивая  слово, окликает меня баба  Нюра. – Ты что это, спешишь? С нами посидеть не хочешь?
 
- Да дела ждут, - пытаюсь увернуться  на ходу.

- Да ладно, никуда они не денутся, дела наши, посиди, - почти требовательно  поддерживает подругу  Вера Павловна. Мне становится неловко  ответить отказом, хотя понимаю, что  им от меня что-то надо, и заранее напрягаюсь.

- А что, Тань, сосед-то твой, не думает к нам перебраться насовсем? – с невинным  видом начинает атаку баба Нюра.

- Так откуда же я знаю, что собирается делать сосед, - отвечаю я, и чувствую, как  начинают гореть щеки. Еще чего не хватало - покраснеть тут перед ними, а, главное, с чего вдруг?
 
- Ну как же, он же к тебе ходит. Не зря, значит, приезжает, - без всяких  реверансов подвела  она черту.

- Ну что вы выдумали! – возмущенно вскидываюсь я, - заходит  человек  по-соседски, а вы уже пошли плетень городить!
 
- Так мы и ничего, - перехватила эстафету Вера Павловна. – Мы только к тому, что мужик он очень даже ничего, и что главное – одинокий, похоже. И ты одна, и еще вон какая  аппетитная, - хохотнула она, подмигнув  подруге. – Вот мы и говорим: ты смотри, не теряйся,  да особливо, ежели сам пришел, глядишь, и останется.

   Я смотрю на  женщин, не зная, что им отвечать. Да и какой смысл, что я  скажу – они все уже давно обсудили и решили. Без меня.

- Да ладно, не тушуйся, - миролюбиво  прогудела баба Нюра, - такое наше бабье дело: с  мужиком плакать,  что плохой, без него  - что  и такого  нету.  Хотя, не буду брехать, бывают стоящие, правда,  давно уже не видала таких. Как Степановны мужик-то помер, так и не стало. Ты помнишь Федора-то, - обратилась она к товарке. – Ох, какой был мужик! Загляденье! И сам хорош, и руки золотые, и  Степановну берег.  А этот-то, Иван, - переключилась она на меня, заметив, как я бочком двинулась к двери, - тоже, видно, работящий, серьезный, выпимшим не видала. Все копается возле дома, чтой-то  мастерит. Он, как, не шибко выпивает-то?

- Откуда ж мне знать, баба Нюра,  как он выпивает, - снова  вспыхнула я.

- И что ж, ты гостю и рюмочку не поднесла? – глаза Веры Павловны светились  любопытством и недоверием. Мои  попытки  сделать вид, что это не я , и
корова не моя, на них  не действовали никак. Бабки упорно гнули свою линию.

- И правильно, Та-а-ань,  и не надо приучать.  Хватит с тебя, наугощала за свою жизнь, поди,  с лихвой. Помню я твоего басурмана: что ни день, то у него праздник, и никаких забот. А этот неплохой, держись за него.

- Да что вы заладили? Что  уже навыдумывали! -  у меня от волнения и возмущения перехватило горло

- Ой, да будет тебе, - пропела баба Нюра. – Ты на себя в зеркало смотришь? Вся  светишься, идешь -  ног под собой не чувствуешь, от жары, что - ли?
Я глотнула побольше воздуха и пулей вылетела из магазина. Господи, что они плетут? Что они во мне увидели? Что у меня светится?

- Однако просто так люди говорить не будут, - подал о себе знать голос. – Ну, а сама, что,  ничего в себе не наблюдаешь?

  Я не хочу продолжать разговор, но вынуждена признаться, что он прав. Прелести сада, то умиротворение, что опускалось на меня, когда  оставалась наедине с цветами, вдыхала их аромат, слушала голоса птиц и неумолчный оркестр кузнечиков, как-то померкло. Мысли упорно ищут лазейку, чтобы вернуться к Ивану: где он? Как он? С кем он? Вспоминает?

   Вот и сейчас из памяти не уходит момент, когда мы ходили по моему саду, я рассказывала о цветах и мучительно боялась замолчать, повернуться к нему лицом,  чтобы он не заглянул мне в глаза. Я так хотела, чтобы он поцеловал меня! И, наверное, он почувствовал это: сделав шаг в мою сторону, остановился близко-близко…Если он сейчас прикоснется ко мне… При огромном желании этого момента я не знала, насколько готова к тому, что за этим последует.

-А кто сказал, что что-то обязательно последует? Это у тебя, бабуля, от романтических мечтаний кружится голова, - так некстати влез со своим резюме голос. Но он сумел одернуть меня, и Иван уловил  произошедшее в моем настроении изменение. Его рука, поднявшаяся для какого-то жеста, замерла, и тихо опустилась. Я прерывисто выдохнула. «А счастье было так возможно".

 Я влюбилась?   В соседа, над которым  еще  недавно   потешалась? Он мне интересен? И  я стараюсь скрыть за  насмешками и иронией смятение,  нерешительность ?

   Но  я ничего о нем не знаю, кроме того, что от его голоса у меня подкашиваются ноги, а смотреть в глаза боюсь – они постоянно  меняются,  но главное, меня не покидает ощущение, что он видит меня насквозь, и тихонько посмеиваясь,  чего-то ждет.  Чего? Он сердцеед, коллекционирующий разбитые сердца и  опустошенные души таких стареющих  дур, как я? Не может быть!  Он не может быть плохим!

- Почему? Потому, что боишься  в очередной раз ошибиться? – вдруг встрял в  затянувшийся монолог  мой вечный собеседник.

- У меня  уже не будет следующего раза. А Иван…, я не могу влюбиться в плохого человека.

- Да что ты? А что же было до него?

- Ничего. Пустой лист. И хватит.
               
- Тань, слушай, я вот  подумала, - возбужденно заговорила прямо с порога Вера. – А что, если  Иван не собирается с тобой жить? Ой, ну,  я имею ввиду какие-то серьезные отношения строить?  Ведь, смотри, вы уже  третий месяц как  знакомы, а он никаких поползновений не делает. Или уже сделал, а ты молчишь?

- Не беспокойся, если  что произойдет, ты узнаешь первая, - на полном серьезе говорю я, но шутить дальше не получается, потому что Веркин вопрос  беспокоит и меня, просто я стараюсь не думать на эту тему, а она, как всегда, выдала все свои мысли без обиняков.
 
-  Думаю,  он не спешит, потому что видит  мой страх, - после долгого молчания  говорю  я. -  Я, Вер, по глазам его это вижу, все понимаю, самой -   хоть кидайся на него,  а как представлю… не могу переступить,  сожмется все внутри, хоть волком вой. А Иван, он же чувствует,  другое дело,  правильно ли понимает.

- Так ты не молчи, скажи как-то,  сделай намек, мол, стесняюсь, уже забыла, разучилась, да и  годы…

- Вер, ну ты совсем одурела!? Это мы с тобой можем обсуждать и химию, и технику, и мои годы, а мужику я об этом зачем говорить буду?  Чтобы решил, что у меня  климакс плавно перетек в маразм, и пора делать отсюда ноги?  Вера, золотко, я без него с ума сойду, но объяснять ничего не буду.
 
- Мужик,  он без разъяснений ничего  не видит, не понимает и не делает. Ему все на блюдечке подать надо.

- Не знаю, Вер, но я думаю, что и у него определенные проблемы или комплексы с годами должны появиться, и ему сложновато  себя легко и просто подать, и он ждет  какого-то сигнала. Потому, вроде, и  все у нас хорошо, а дальше…Наверное, я все порчу. Да и что ты ждешь от меня – чтобы я после нескольких встреч  его в постель  позвала?

- Вот что тебе, целомудренная наша, сказать? А хоть бы и после первой! Видела я, как он смотрел на тебя, и как у тебя руки тряслись, когда в ту субботу на стол варенье ставила. На вас же смотреть было невозможно, как вас ломало.

- А ты  не ходи за нами подсматривать! Зачем приходила?  На бабу Нюру становишься похожа,-  пытаясь за  напускной сердитостью скрыть жуткое смущение выговариваю я. – Не доломало, видно, раз  разошлись по домам.

- Знаешь, мне даже  в какой-то момент  завидно стало, да-да! – не слушая меня мечтательно-грустно  сказала вдруг Вера. - Так захотелось хоть на минутку в эту бурю окунуться, чтобы, как в молодости, земля из-под ног, и жар в крови такой, что кажется, прикоснись к чему – и запылает… Ох, Танька, счастливая ты, такое тебе напоследок…

       Иван
    Время идет, и становится  все тягостнее  просиживать вечера в одиночестве. Нет, сходить налево возможность есть  всегда. Среди  знакомых есть те,  кто с готовностью ждут  лишь намека, но  не хочется пошлой банальности, после которой было бы неприятно смотреть в  глаза женщины,  ждущей от тебя  дальнейших действий . Нет среди них той, ради которой хотелось  совершить эти самые действия.
 
   Но вот исподволь, ненавязчиво в его фантазии вошла синеглазая соседка… «Я гляжу ей вслед, ничего в ней нет…». Кто  может объяснить, чем люди привлекают друг друга, почему для одних обычный, для других становится интересным, нужным?

     Иван стал замечать за собой неясную нервозность, возникающую при мыслях о Тане. А они появлялись все чаще, совсем некстати, без повода. И тогда он терялся, начинал волноваться, вспоминать в мельчайших подробностях их разговоры, действия. К нему вернулась способность мечтать, и мечты эти были наполнены трепетом ее губ,  нежностью взгляда, теплом рук. Иван наделял Таню качествами, которые хотел видеть в ней, каких ему так не хватало многие годы в жене. Ему хотелось быть рядом с ней как можно чаще, дольше.  Нет,  он хотел большего. Но останавливала ее настороженность, невидимая стена, которую она вольно или нет, возводила между ними. Что это? Неприятие его как мужчины? Недоверие? Собственный страх? Или ей ничего не надо, и он принимает желаемое за действительность?

   Распахнулась  дверь.  Мы стоим, смотрим друг другу в глаза,  напряженная тишина окутала нас плотным кольцом, оно сжимается, не дает дышать, толкает в спину.
 
- Где ты был так долго?  – хочется  мне спросить, но я молчу, ожидая его слов, пытаясь понять, что таится в глубине ставших черными глаз.

- Я не мог приехать раньше, - глухо сказал он, и что-то хрустнуло в голосе.
Иван виновато и как-то просительно смотрит  на меня, и,  кажется, что он, как и в прошлые разы,  хочет  что-то сказать, но не решается.

  Он вошел в дом, устало присел у стола. Я  опустилась напротив. Не хотелось ни о чем говорить, лишь смотреть ему в лицо, чувствовать исходящее от него тепло, улавливать  знакомый запах.

- У тебя что-то случилось? – спрашиваю я, и чувствую, как по спине  пробегает озноб: я боюсь услышать  ответ. Хотя, что  он может сказать мне такого, что должно меня испугать?  Что больше не будет приезжать? – так он и не обещал мне это, да и ездит  не ко мне, а к себе на дачу. Хотя, какая же я эгоистка – все о себе, а может у него  что на работе случилось, или,  может… жена вернулась…

- Да нет, ничего не случилось, - поспешно отвечает он,-  просто навалилось все – приболел, на работе не все хорошо, у сына в институте нелады

- А почему не  сказал, когда звонил?

- Не хотел тебя загружать своими проблемами.

   Ах, да, это же его, а не наши проблемы, незачем мне о них знать,  - подумалось с  неожиданной обидой.

- Ладно,  проблемы на то и существуют, чтобы  нам было что решать, -  пытаюсь я разрядить  неловкость, - давай тебя чем-нибудь попотчую: будешь борщ? Конечно,  настоящим, украинским, его назвать нельзя, но никто не жалуется, - улыбаюсь я.

  Иван  отвечает смущенной улыбкой, и я быстро  иду к плите.
 
   Он ест  не жадно, но чувствуется, что с удовольствием. Наверное, нравится борщ, - пытаюсь  похвалить  себя, а сама   не отрываясь смотрю на  его,  небрежно брошенную на край стола руку . Как хочется коснуться ее…Хотя бы едва-едва, самыми кончиками пальцев, которые горят и болезненно покалывают от  нетерпения. Только дотронуться…

   Его руки… Крупные,  в узоре резко проступающих вен кисти, натруженные пальцы,  слегка округлые ногти, не суетливые  движения. Я представляю, как  они прикасаются  ко мне – горячие, уверенные, ждущие отклика. Ночами я зову их, вверяю им себя, оживая , превращаясь в распутницу, тигрицу, рабыню, в женщину, какой никогда не было, но которая всегда жила во мне, теша слабую надежду, что  наступит момент, и ей помогут вырваться из плена стыда и условностей. Я целую эти руки, каждый пальчик, умираю и воскресаю, я люблю их, еще не испытав. И боюсь этого момента.
 
   Спохватываюсь, когда понимаю, что над столом висит тишина.  Иван сидит перед пустой тарелкой, и смотрит на меня.

- Ты чем-то расстроена?

- Да чем я могу расстроиться, Ванюш, - бодро  говорю я, пытаюсь скрыть смущение: представляю, что он думал, видя, как я пялюсь на его руки. Что ж у меня все так нескладно получается?

- Давай, уберу, сейчас чай пить будем, - подскакиваю я с места, но Иван перехватывает мою руку, потянувшуюся за тарелкой, поднимается со стула. Внимательно и мягко смотрит мне в глаза. Неожиданно  ласково проводит  пальцем по моей щеке. Во мне возникает ощущение, будто я невесома и бестелесна. Так захотелось, чтобы он не останавливался, погрузиться в происходящее глубже, на дно… И страшно от мысли, что он понимает это. Я не имею ни малейшего понятия, как себя вести. Я даже не предполагала, что смущение может достигать таких размеров. Что он обо мне думает?  Ему смешно? Почва уходит из-под ног. Что ты там рассказывала себе: что тебе ничего не надо? Что просто приятно говорить с интересным мужчиной? Для кого эти байки?  Да скажи же: «Да, я хочу его!  Боюсь показать это, но безумно хочу его…»
 
   Однако  перебороть свой страх и стеснение вряд ли удастся, а другое, и самое главное -  захочет ли этот мужчина помочь мне в этом? Мне «чай не шашнадцать»,  и я стыжусь   своего  тела. Оно покажет ему,  как самоуверенно и с наслаждением поедает меня время.  Иван…Почему все так несправедливо? Почему мы не встретились, когда  я была молода, и мне было что  отдать тебе  без стеснения ? А сейчас? Кто-то сказал об этом  возрасте: «я – послевоенная разруха и воронки от бомб». И предложить это тебе?...

   А он? Глупая, он  понимает о тебе больше, чем ты сама. Ты только подумала, а ему уже сказали обо всем  твои пальцы, едва коснувшиеся  его руки. Тот разряд, что сорвался с   их кончиков, и  выстрелил помимо твоей воли, связав вас одним ощущением, одной мыслью.

   Неимоверным усилием отклоняю голову, и его рука  повисает в воздухе. Я боюсь поднять на него  глаза, потому что в них слезы.
 
-Таня, - тихо зовет он,  и его рука ложится мне на плечо, придерживая и поворачивая к себе. – Посмотри на меня.

    Я поднимаю взгляд, и через мгновение на мне смыкается кольцо его рук.
- Что ж ты такая пугливая? – шепчет он, едва касаясь щеки губами. – Не рви себе душу,  ты ведь не меня боишься, а себя…

     Легко сказать, а как это сделать? Но руки уже  сами скользнули по его  груди,  и губы, мгновенно пересохшие, потянулись ему навстречу.
Такого поцелуя стоило ждать всю жизнь! Я задыхаюсь, волна огня стремительно поднимается по телу снизу вверх. Кажется, я плыву, потерялась во времени и пространстве, и только проснувшееся тело полыхает и требует продолжения, требует…

-Спасибо, Ванюша, что ты есть, спасибо, - одними губами шепчу я, теряя последние капли самообладания.

   Голова идет кругом, он ничего не видит и не слышит, и плавится в новом, каком-то сладостном умиротворении. Так радостно хорошо ему не было давно. А может, и вообще никогда?

   Он оторвался от ее губ и посмотрел в лицо. Таня открыла глаза, ничего не видящие, отрешенные, но вот в них появилась осмысленность, и на Ивана полыхнуло такой нежностью, что он задохнулся…


- Танюш, - слышу радостный голос Ивана, -  ты помнишь, что у меня с понедельника отпуск? Так что в пятницу жди надолго! Придумывай, чем будем заниматься!

   Главное, что улавливаю – мы будем вместе. Вместе!
 
   Да, «вот и кончилось лето», как поет один товарищ. Если подвести некоторый итог, то было оно хорошим. Оно было добрым ко мне, одаривало изумительными рассветами и головокружительными вечерами. И все же главным его подарком стал Иван. Как легко и счастливо чувствовала я себя в дни, когда он был рядом! Окунаясь в  мягкий свет его  глаз, я забывала о стремительном беге врага моего – времени. А он не давал повода вспоминать о нем. Он оказался мужчиной, рядом с которым можно было почувствовать себя Королевой, именно так - с большой буквы,  единственной и самой-самой.
 
   Первый день Ваниного отпуска выдался не совсем тот, какой хотелось, но такой, какие я люблю: когда все вокруг, как бы замирает – ни дуновения;  слышно, как шуршат, медленно  выписывая пируэты, падающие с деревьев листья. А в ветвях запутались клочки тумана,  и голос, вдруг решившей что-то спеть птицы, звучит в этом заколдованном мире странно и  сказочно красиво, а голову кружат запахи влажной листвы и костров. И на душе смятение, и в мыслях разброд, и смутные желания, и эфемерные надежды  Осень заглядывает в глаза, душу, мягко-загадочно улыбается и колдует, не отпускает, нашептывает милые глупости. Но я уже не боюсь ее колдовства .               
- Ну, ты будешь говорить, или так и просидишь истуканом? -  нетерпеливо вертится вокруг меня Вера. -  Господи, ну что за человек?   Все надо клещами вытягивать! Что там произошло у вас? Что он тебе сказал?  Танька,  ты просто сволочь, которой не жалко мои нервы и сердце!

- Вера, сядь, попей кофейку и успокойся. Нет! Давай по  грамульке коньячку, а?  У меня такое в голове и вообще, что не знаю, на каком я свете, кто я, что я,  и дальше по тексту, - пытаюсь я  разрядить обстановку. – Все, кажется, сложилось, как мечталось, нет,  так, как даже   боялось мечтаться. Знаешь, я до сих пор не верю в случившееся. Боюсь проснуться у разбитого корыта…Верочка, дорогая, если бы он знал, что значит для меня. Нет, это не  последняя  надежда решить вопрос одиночества, не желание ухватить лакомый кусочек назло  молодым и зависть знакомым. Просто я полюбила, понимаешь? Такая долгая жизнь позади, и кто знает, сколько  еще дано, но  за что-то Бог меня пожалел, так щедро одарив напоследок.

   Вера смотрит на меня, замерев,  не отводя взгляда, а по щекам  бегут слезы. Я чувствую, что сейчас тоже зареву, и  начинаю  передвигать на столе вазочки с печеньем и конфетами.

- Вера, ну где же коньяк? Мы будем пить за  счастливый  конец, нет, счастливое начало новой истории?

- Танька, какая же ты глупая! Ты даже не представляешь, какая ты счастливая! И как же я рада за тебя! – кричит она, очнувшись,  и  рванувшись к буфету. -  Вот как все повернулось! Давай, за нас, самых – самых!