Подарок для мамы

Подарок для мамы
Рассказ-быль. Из цикла «Две сестры».
В 1947 году  папа поступил в Военно-юридическую академию. В то время задача снять жилье в Москве для семьи с двумя детьми была почти неразрешимой. Только мамина энергия и удача помогли каким-то чудом обрести  жилье на Смоленском бульваре прямо напротив папиной академии через Садовое кольцо.  Здесь, на Смоленском бульваре  в доме 19 еще в начале 19 века была открыта Земледельческая школа, в 1919 году она была закрыта, в красивом строгом здании классического стиля размещались  ветеринарные учебные заведения и организации, а после войны оно было отдано под Военно-юридическую академию. В тот год на учебу принимали только фронтовиков. Помимо сухопутного, основного, факультета был и небольшой военно-морской, где учились наши, как их называли, моряки. Они немного «задавались» перед армейцами, отличаясь красивой  морской формой и более щегольским видом. Ради соблюдения морских традиций они даже позволяли себе некоторые отклонения в форме. Очень скоро выяснилось, что, несмотря на ограниченность семейного бюджета,  придется потратиться на головной убор для папы. Ходить в казенной фуражке, которая бесплатно выдавалась вместе с остальной форменной одеждой, у слушателей Военно-морского факультета считалось совершенно неприличным. Такие фуражки презрительно именовались аэродромами за широкое поле. И еще у них был прямой крупный  козырек, как у милиции. Достойным головным убором считалась фуражка, максимально приближенная к той, которую носил Нахимов: компактная, с маленьким полем и небольшим сильно скошенным козырьком. Такие фуражки шил единственный мастер в Москве. К нему-то и устремились едва ли не все слушатели только что набранного первого курса Военно-морского факультета Военно-юридической академии. Девочки были посвящены в эти важные проблемы и горячо переживали за то, чтобы фуражка хорошо получилась, хотя  немного боялись, чтобы папе не влетело от начальства за нарушение формы.
Жилье, которое маме удалось снять, было необычным. В особняке, он и сейчас стоит на Смоленском бульваре под номером 20 (по слухам, его построил богатый банкир для своей возлюбленной), половину второго этажа занимал большой зал для приема гостей с высоким, не меньше 5 метров, потолком. Страдающие от нехватки жилплощади москвичи придумали разбить зал перегородками на несколько комнат. Так возникла коммуналка, в одной части которой жила большая разнопоколенная (от прабабушки до правнучки) семья, а другую, состоящую из комнаты  в 12 квадратных метров и маленькой выгородки в коридоре,  заняла их  семья  из четырех человек. Мама не хотела готовить в кухне в полуподвале. Кухня эта была очень душной и шумной. Женщины без конца стирали (некоторые на чужих людей) и часто ссорились. Тане казалось, что кухня похожа на  ад, о котором приходилось читать. Мама поставила керогаз на маленький столик в коридоре напротив их комнаты, впоследствии его заменила  газовая плита.
Перегородки в комнатах не доставали до потолка, и поэтому все, что делалось у соседей, было хоть и не видно, но слышно хорошо. Один из членов соседской семьи работал посменно. Когда Николай был дома, а семейство расходилось по делам, он что-нибудь мастерил для себя или на продажу. Ему было скучно сидеть одному, и он охотно вступал в беседу с обитателями комнаты за перегородкой и, не отрываясь от дела, неутомимо рассказывал о событиях своей и чужой жизни. Особенно ему удавались, с танинной точки зрения, мистические истории о выходцах с того света и привидениях, по-видимому в большом количестве водившихся на московских кладбищах, особенно на Введенском. С него обычно сосед начинал свое повествование. Глубокое впечатление на Таню производила история о девушке с зеленым пятном на щеке. Главными героями этой истории была необыкновенно красивая девушка в белом платье и мужчины, встречавшиеся с нею в воротах кладбища. Иногда в этой роли выступал даже сам рассказчик. Девушка то шла им навстречу и здоровалась, выходя из ворот, то, напротив, входила в ворота после ночной прогулки. Она была так хороша, что мужчины не сразу, а гораздо позже, когда девушка скрывалась из глаз, задумывались о том, что в ней что-то было не так. И только успокоившись, вдруг вспоминали, что на щеке у нее было зеленое пятно. Заканчивалась история тем, что  позже, гуляя по кладбищу, герой натыкался на могилу с мраморным памятником прекрасной девушке, в которой и узнавал свою незнакомку. Через много лет Таня, приехав проведать папу, лежавшего в Лефортовском госпитале, ждала, когда в их корпусе закончится тихий час и наступит черед посетителей. Как-то незаметно для себя она оказалась рядом с Введенским кладбищем и зашла посмотреть памятники, которые обычно показывали в советских фильмах о немецкой, английской, вообще зарубежной жизни или смерти. Кладбище поражало торжественностью и красотой. Таня вспомнила рассказы соседа и решила посмотреть, есть ли что-нибудь похожее на памятник прекрасной незнакомке. Памятник она не нашла, но зато увидела могилу горячо любимого ею писателя Ивана  Арамилева (Зырянова). Она вернулась к входу, где сидели старушки,  торговавшие цветами, купила большой букет и положила на могилу того, чьи «Рассказы охотника» были любимым чтением ее детства.
В то время, о котором идет речь, Таня еще не ходила в школу и часто оставалась днем дома, возможность общения через стенку представлялась ей большим удобством: и дома сидишь, и соседа слушаешь. Радио не нужно. Впрочем радио, по обычаю того времени, никогда не выключалось. Таня  рано утром сквозь сон слышала, как гремела торжественная музыка и лились гордые слова гимна Советского Союза: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь…». С него  начиналась  программа радиовещания.  Да и вообще жить в этом доме девочкам нравилось. Если бы  не вредный мальчишка снизу. В полуподвальном помещении дома кроме кухни было еще  несколько жилых комнат. Мальчишка жил в одной из них. Ему доставляло удовольствие обижать девочек. Он  встречал их поодиночке, нападал и старался ударить. Таня боялась его панически, он просто отравлял ей жизнь. Отправляясь на улицу, она с ужасом думала о том, что может встретить   страшного мальчишку, и старалась пробежать расстояние от лестницы до выхода как можно скорее. Нападал он и на Наташу.  Однако Наташа была не из робких.  В школу она пошла в 45-м году.  В то время и в Калуге, и в Полтаве, где они жили, ей не раз  приходилось сражаться с хулиганами, их много развелось во время и после  войны. Нужно было защищать и младшую сестру. Наташа решила дать бой обидчику. Однажды, когда она спускалась по красиво изогнутой отполированной парадной лестнице, ведущей на первый этаж, к ней подскочил злой малый, подкарауливавший добычу в темном углу под лестницей. Крепко зажав  ручку портфеля, Наташа огрела им нападавшего и принялась лупить его куда попало. Грозный и наглый противник, не ожидавший столь решительного отпора, был разбит и деморализован. Он бежал с поля битвы и с тех пор оставил девочек в покое.
В тот год мама часто болела. Должно быть, болезнь и смерть бабушки, переезд в Москву, трудные поиски жилья  – все это ослабило ее сильный организм.  На нее напала ангина, напала, как зверь. Только мама, измученная болью и высокой температурой, начинала поправляться, и все веселели и оживали, как злодейка набрасывалась снова. И снова мама бессильно лежала в горячке, с трудом произнося слова и еле открывая глаза. Девочки очень жалели маму.
По утрам, когда старшая сестра и папа уходили на учебу, Таня отправлялась в булочную.  Хлеб привозили утром, если не успеешь к открытию, можно было остаться без хлеба на весь день. Этого было невозможно допустить, потому что папа особенно ценил хлеб и строго следил за тем, чтобы за обедом все ели его с каждым блюдом. Так его приучили и в семье, и в армии, не говоря уже о калужском техникуме, где он учился и жил в общежитии в голодные тридцатые годы. Он часто вспоминал, как  ребята-студенты с нетерпением дожидались, когда их запустят в столовую на обед, и сразу набрасывались на полагавшийся  кусок хлеба. Мама, тоже студентка техникума,  свой хлеб не ела, а приносила домой, чтобы внести свой вклад в семейный котел. 
Мама снаряжала Таню в булочную, как на важное и ответственное задание. Таня шла безропотно, но очень этот поход не любила. Во-первых, ей приходилось идти вдоль длинного сплошного каменного забора бывшей усадьбы  Морозовых в Глазовском переулке. Путь вдоль забора казался бесконечным и унылым, потому через него ничего не было видно и даже травка не росла у каменной стены. Солнышко пригревало, где-то просыпалась природа, летали птицы, крались звери, готовились распустить листья деревья, по светлым камешкам бежали ручьи, а здесь - глухая беспросветная стена. Когда она добиралась до булочной, там уже толпился раздраженный  народ, накапливалась очередь, потом дверь отворялась, очередь распадалась, потому что наиболее решительные пробивались вперед, приходилось снова становиться в хвост, притом, что вечно мучил вопрос: хватит ли  хлеба? Однако времена уже менялись к лучшему, хлеба хватало, только Таня с тех пор невзлюбила очереди и всегда старалась их избегать.  Зато как хороша  была дорога домой. Таня шла с гордым чувством выполненного долга, два теплых белых батона лежали в сетке. Как они пахли! Было невозможно удержаться, и Таня, зная, что это запрещено, отщипывала маленькие кусочки от корочки в фантастической надежде, что дома никто не заметит. Мама все видела, но обычно не ругалась, а даже уговаривала: «Ничего. Мы эту корочку  срежем, и ты ее съешь».
За керосином сестры ходили вдвоем. На  улице с нежным музыкальным названием улица Рылеева стоял маленький домик с вывеской «Хозяйственные товары», но все знали его как керосинку.  Внутри домик всегда был полон народа. Иногда приходилось долго стоять на улице в   очереди, дожидаясь, пока она дойдет до входа в магазин. Было так нудно и тоскливо,  казалось, что  чудо покупки керосина никогда не свершится. А это действительно было чудо. Заведующий, он же единственный продавец, молодой еврей, работал шустро, успевая общаться  со старыми покупателями, которые  звали его по имени. Отпуская товар,  он  расспрашивал их про родных и знакомых. А они  о здоровье его  мамы. Это был мир старого  московского  уголка, где люди жили годами и многие знали друг друга. Когда подходила очередь, Наташа протягивала деньги и говорила; «пять литров», в обмен получала пять жетонов , и девочки шли к автоматам для отпуска керосина. На передней стенке у автоматов была щель, ручка и длинный носик, под который подставлялась канистра для керосина. Наташа опускала жетоны, поворачивала ручку, и из носика била струя керосина по одному литру на жетон. Эти автоматы  казались Тане чудом техники. Когда канистра наполнялась, Наташа закручивала крышку, и сестры отправлялись в обратный путь, держась вдвоем за широкую ручку канистры. Они очень старались, чтобы тяжесть распределялась равномерно, но все - таки ноша была тяжелой, приходилось часто останавливаться, чтобы отдохнуть. Обратный путь всегда был долгим и трудным. И только радостная встреча мамы: «Принесли? Вот молодцы!»  вознаграждала их за нелегкий труд.
Еще одной их обязанностью во время маминой болезни было получение пайка. Папе был положен продуктовый паек, выдавали его в караульном помещении рядом с проходной на территорию академии. С одной стороны, это было почетно. Никто из посторонних не мог пройти в академию, а их пропускали, потому что у них было важное дело. С другой стороны, паек, который выдавали в Москве, казался им неинтересным: какие-то крупы, жиры да банки. То ли дело в Полтаве. Когда папа приносил паек, у девочек был праздник. Там были круглые коробочки с арахисом в шоколаде, большие банки с изумительно вкусным компотом из персиков и жевательная резинка, которую можно было долго жевать, чувствуя с сожалением, как уходит  сладкий мятный вкус. Все это  поступало от американцев по ленд-лизу, и очень нравилось девочкам, только мама вздыхала: «Опять есть нечего».
Московский паек был не только скучным, но и тяжелым, и девочки очень радовались, что дом их был так близко от академии. Нужно было всего лишь перейти через дорогу. Дорога называлась Садовое кольцо. Девочки никогда раньше не видели таких широких улиц, и папа долго и  строго учил их переходить ее. Он каждый раз, когда девочкам предстояло идти на другую сторону, экзаменовал их: « На какой свет светофора можно переходить, в какую сторону смотреть сначала, а с середины?». Девочки не любили этих проверок, но, благодаря им,  ни разу не попадали в  происшествие на Садовом кольце. Папины уроки врезались в память  на всю  жизнь. Может быть, папа и сам мог  принести эту тяжелую сумку с пайком после занятий, но он очень старательно учился, занятий было много и заканчивались они поздно, деньги же и продукты в семье всегда были ограничены, и мама ждала девочек, чтобы поскорее вместе с ними заняться обедом.
Прошел Новый год. У Тани день рождения в январе, и в этот раз мама с папой постарались справить его как можно лучше, пригласили множество родных, Таня купалась в подарках, лучшим из них был стеклянный лебедь в красном прозрачном целлофановом мешочке и мраморный шарик с голубыми и розовыми прожилками. Тане и лебедь, и шарик  казались пришедшими из сказок Андерсена, и она сама сочиняла  свои истории с их участием.
 После долгой болезни мама была слабой и невеселой, и девочки решили сделать ей на праздник подарок. Ближайшим праздником был Женский день 8 марта. Никаких денег у них не было, но было то, что в их глазах лучше любых денег – конфеты-подушечки. Наташа училась в школе в бывшем переулке Николая Островского, а ныне Пречистенском, в школе № 43. Здание сохранилось, но школы в нем давно уже нет. В то время ученикам младших классов на большой перемене бы положен чай. К чаю им выдавали по бублику и по две конфеты-подушечки. Сестры всегда были очень дружными и привыкли делиться друг с другом всем, особенно сладостями. Сначала Наташа честно приносила сестренке половину бублика и одну подушечку, но потом мама договорилась с учительницей, заплатила за Таню, и Наташе стали выдавать по две порции бубликов и конфет. Девочки подсчитали, что если в течение месяца есть только бублики, а конфеты копить, то к 8 марта  соберется хороший подарок для мамы. Так они и сделали. Сшили из чистого куска материи мешочек, вверху продернули тесемку и стали складывать в него свои конфеты. Мешочек клали под подушку, чтобы  мама не увидела и не узнала о сюрпризе раньше времени. Их любимым занятием стало доставать мешочек и пересчитывать накопившиеся конфеты, когда родители уходили из дома. Подарок потихоньку рос, и девочки предвкушали, как обрадуется мама. Любой человек будет счастлив, если ему неожиданно вручить целую гору конфет-подушечек, думали девочки.  Маме становилось лучше. Сокровища прибавлялись. Заветный день вручения подарка приближался. Чтобы мама не раскрыла их тайну, а конфеты не пострадали от частого встряхивания при пересчете, девочки договорились в течение некоторого времени не заглядывать в заветный мешочек. Это было трудно, дни шли очень медленно. Наконец, долгожданный день наступил. Утром 8 марта, предвкушая восторг мамы, девочки достали из-под подушки мешочек, поздравили маму и вручили ей свой подарок. Мама развязала тесемку, попыталась высыпать содержимое, но не смогла. Девочки заглянули в мешочек и увидели, что вместо нарядных разноцветных подушечек там лежал некрасивый бесформенный ком. От хранения под подушкой конфеты подтаяли и слиплись.  Девочки растерянно смотрели на маму. А мама одним ловким движением выложила содержимое на тарелку и сказала: «Какие вы молодцы, девчонки, теперь мы будем пить чай с конфетами, а что они слиплись, это пустяки, ведь они все равно вкусные. Я очень рада».
 Девочки повесели, вечером все пили чай с мамиными подушечками, они действительно были вкусными, даже очень. Позже выяснилось, что мама давно проведала их тайну, но чтобы не портить девочкам удовольствие от секрета, ничего не говорила. Папа их тоже хвалил за выдержку. И спрашивал: «Неужели ни одной конфеты не съели? Ну и девчонки!». Так легко и радостно закончился День восьмого марта 1948 года, хотя и пришелся на понедельник.