Воображение диалога

Философская графика



Привык хранить молчание, кто привык, и почему привык?
Вот это и надо обойти молчанием, иначе самого молчания не получится. Чтобы молчание было, хоть что-то должно остаться в зоне молчания. Иногда говорят умолчания, чаще непонимания. То есть, без объяснений, без пояснений, без рассказов. И даже без презрительных жестов. Если есть молчание, прочее уже поддается хотя бы рассказу. Выражению в словах, понятно, кроме самого молчания.

1.
Это не значит, что сейчас начнется рассказ, повествование, хотя бы метель.
Это совсем не обязательно, выражать себя в рассказе, через рассказ. Или пускаться, может быть, спускаться? в рассказ выражения. Там ведь недалеко и до рассказа выражений, один шаг, неверный жест, останется просто выражение в рассказе, и черта будет пройдена, вернуться? Кто бы спорил, желающих вернуться, особенно к своим детям, особенно когда они уже взрослые, было много, невероятно много. Они приходили, как бы случайно. И снова начинался? рассказ выражения, еще немного, от человека останется одно выражение, его человеческое выражение, можно будет раствориться. Ведь это так легко. Право, почти искушение. В самом деле, если искушение заменить почти искушением? Не составить ли небольшой перечень,
Почти толпа
Почти народный праздник
Почти непреодолимое искушение
И совсем один, без всяких почти, действительно один. А где еще быть одному, как не на празднике. На том почти празднике, который обязателен для всех. Все обязаны не работать, понятно, приходится делать исключения. Иначе придется позакрывать все трактиры, до самого последнего. А так, шляйся, я хотел сказать, броди сам по себе в этой почти праздничной толпе, ты растворился. И любой может удостовериться в этом, при желании понятно. Подойдет, что-то прохрипит, и ты хрипи. Что-то прокричит, и ты кричи. Что-то пролает. И ты, лайся, зачем? Чтобы потом наступило долгожданное, кайся!
Все можно списать, праздник, толпа, искушение.
Требовалось поддаться, уступил.
Пот проступил.
Хрипел, кричал, лаял, каюсь, каюсь. И сам в себе опять запираюсь, опять надо остаться одному, без всяких почти, в полном одиночестве. чтобы убедиться, в очередной раз, город абсурда – звучит гордо. Каялся, теперь лайся, теперь кричи, теперь хрипи. Пройди свой обратный путь, без всяких скидок и льгот. Горло не выдержит? Верно, у военного интеллигента горло выдержит. На то он сначала и военный. Потом интеллигент. И только потом воинственная интеллигентность. Он, этот странный, понятно, произносят куда более резкое слово, интеллигент, на то и воспитывал свою воинственность, чтобы остаться интеллигентом. Это когда интеллигент воспитывает воинственность. Когда воинственность воспитывает интеллигента, понятно, результат будет другой. Но здесь как раз тот случай, когда вначале было слово. Ему это удалось, это? использовать интеллигентность как силу. Не использовать силу воинственности как интеллигентность. Что теперь? Говорят, человек без маски. Тут же продолжается, без наглости, и в конце без топора. А зачем ему топор, ему вполне хватает его генеральского мундира, очень большой отрывок. Вернее, он хотел бы считать его отрывком, на деле, всегда получается осколок.
Кажется, дошли.
Пора понять, из тебя военного интеллигента не выйдет.
Более того, и простого военного, тоже не выйдет. Не стоит, и пробовать, не буду, какое счастье, но плясать? тоже не буду. Ноги позволяют, все одно не буду! Что ж, вернусь к тому одинокому существу, которое любит запираться в собственной шкуре. Насчет шкуры, это к слову. Точнее будет, в собственном сознании. А куда можно поместить сознание, это такая вещь, которую никуда не надо помещать. Все равно не поместится, какой бы сосуд ни взять. Тем и прекрасно сознание, что в нем не надо запираться. Налегке, без всяких сумок, фанерных чемоданчиков, не замечая трамвая, трамвайных линий, тем более трамвайных остановок. Мимо всех этих условностей, таким способом они помогают хранить молчание. Привязать язык, к губам. Прилепить его, к зубам, молчи проклятый, как будто тебя и нет. Кто же будет говорить, дадим слово миру молчащему, если он молчит, почему бы не дать ему слово. Пусть говорит, как умеет, и мир молчащий начинает смеяться. Он, оказывается, и не молчал. Говорил, постоянно, правда, на своем языке. Или как любят подчеркнуть, своими средствами. Пользовался и пользуется, паршивец, своими скромными средствами. Но у меня нет выбора, если я начинаю молчать, начинает говорить мир молчащий.

2.
Ты среди них, шагать нараспашку, глядите, внимайте.
Не слишком интересно, на что там смотреть, на серые рубашки, и столь же серые подтяжки, да еще серыми глазами. Сбросить, вернее, оставить вне зоны внимания. Ну да, вначале внимание, которое не может быть безграничным, чтобы сделать его внимательным, приходится ограничивать. Конечно, я выбираю лицо, фигуру, походку. Начинаю с походки, перехожу на фигуру, напоследок, упираюсь в лицо.
Там есть за что уцепиться.
Там? Где походка цепляется за фигуру. Там, где фигура отражается на лице. И там, где лицо пытается закрыть все, что прорывается через фигуру, через походку. Впрочем, можно выбирать, закрыть или отбить. Закрываться или отбиваться. Проклятая фигура, она начинает отделяться, и даже отдаляться. Фигура отбрасывает свою тень, сама свою тень, никого не спрашивая, ни перед кем не отчитываясь, что ей муки сознания. Не странно ли, отчитываться может только сознание. А вот фигура, она диктует походку, рука резко влево, нога быстро вправо. Фигура плюс походка, их полная сумма позволяет дать выражение, иногда возражение, чаще пренебрежение.
Все начинается с лица, к счастью.
К несчастью, там не заканчивается, даже не задерживается. «Я» лихо переходит на фигуру, затем на походку. На то и походка, чтобы показать, как ты себя ценишь, как высоко ты себя ценишь. Поневоле вспомнишь военного интеллигента, чуть что, натянул мундир, предстал во всем блеске. Посмотрите, куда? хотя бы в окно, смотрите, видите какая грязь. Трудно не увидеть, кстати, раз вы уже подняли тему, не скажите, эту грязь, кто сюда тащит. Да сами владельцы грязи и тащат ее сюда, натащили, стало невмоготу. И вот теперь желают положить ее, вернее, переложить в другие карманы. Грязи много, сколько лиц, столько лет, нужны большие карманы, очень большие. И еще одна просьба, мундир этот, снимите. Да что вы себе позволяете. А все же, сняли бы, да, фигура ваша, куда-то ее клонит, знать бы еще куда. Что вы дергаете плечами, фигура проявляет враждебность, верно, самую настоящую враждебность, к серому мундиру ее заключающему. Походка? Понятно, на стороне фигуры, хоть как-то потревожить неподвижность мундира. Его застывшую серость. Так что,
Беремся за грязь,
Или за владельцев грязи,
Или только за площади, на которых лежит грязь. Фигура нуждается в походке. Походка нуждается в некоторой площади. Неужели площадь нуждается в грязи. Какая связь между фигурой и грязью, никакой. Связь есть только между фигурой и площадью, ее можно именовать площадкой. На этом связь завершается. И далее никуда не тянется. Фигура, походка, площадка, стоп. Дальше не двигаться, дальше стена. В эту стену можно упереться лбом. Еще раз, лоб, фигура, походка, площадка. На чистой площадке походка достойно несет фигуру. Фигура достойно являет мощный лоб. Лобная красота заставляет поверить в красоту мира молчащего. По крайней мере, надежда есть. Мир молчащий являет себя через лоб, через фигуру, через походку, здесь его основные средства. И он их использует напропалую, как ему захочется. Несет их, вернее разносит по площадям, площадкам, отдельным кочкам. Зачем ему это, что? Зачем ему дополнять себя, свою фигуру, свою походку площадью, площадкой, точкой стоянки.
Вернее, точкой опоры.
Можно пожать плечами, пусть наговорится, заодно выговорится. Утраченное равновесие вернется. Или не вернется. Если вернется, постепенно это равновесие станет видимым, проявится. Если не вернется, нужно бежать за новым, бежать, догонять. Обычно это удается, это? догнать, подогнать, после чего снова дополнять. Видимо, в этом состоит главное свойство мира молчащего, он всегда дополняет себя. Иначе он и не может, он существует только тогда, когда дополняет себя. Но дополнить себя, значит, не стереть себя предыдущего, а это так легко. Стереть, и начать все заново. Но возможно ли такое, с миром молчащим, возможно ли его стереть. Я не о том, нужно ли его стирать или не нужно. А можно ли его стереть, уж слишком много там бродит призраков. Конечно, стереть, удалить, но удастся ли это сделать.
И мир замолчал в пятнадцатый раз
Я плачу
Я плачу над ним и плачу
Чего я хочу? Чтоб он замолчал в девятнадцатый раз