Ожидание Поздняка

Стена каземата, смежная с улицей, была покрыта инеем. Его можно было снять, растопить в ладонях и пить холодные капли. Но холод был сильнее жажды. Поздняк лежал на ступенях у двери, и спрятав руки подмышками, вспоминал жар котельного отделения «Могуськина», веселое пламя в смотровом окошке топки, черный замусоленный чайник с теплой водой, висящий на трубе на куске проволоки, приятную усталость возвращения в кубрик после смены, и встречу нового 1914 года на рейде какого-то испанского порта… Сильно болели ноги. Сначала только колени; потом, когда организм промерз окончательно, ноги болели целиком и постоянно. Передвигаться по камере он стал ползком на коленях, и вставал только тогда, когда его выводили на допрос. Сильно ломило суставы пальцев рук и их приходилось постоянно греть под мышками, либо зажав между ногами. Хотелось спать, но спать в таком холоде он не мог. Иногда казалось, что он сутками лежит в полудреме. Счет времени. Эта фраза потеряла смысл. Зачем?.. Офицеров не было уже давно. Его перестали бить и задавать дурацкие вопросы. Иногда он слышал как по коридору мимо его камеры волокут ругаясь еще кого-то. Несколько раз слышал выстрелы за стеной, во дворе. Поздняк ждал смерти…

Он очнулся от того, что скрипнула дверь. Принесли еду, - подумал Поздняк. Иногда баланда была теплой, и тогда, совсем не надолго, он снова чувствовал себя человеком, а не собакой, свернувшейся на пороге чужого дома. Поздняк закашлял. Лежа спиной к двери он не видел кто зашел, но если бы принесли еду, ее бы поставили и закрыли дверь, как это было много раз. Дверь не закрылась, из нее сквозило теплым воздухом. Незнакомый голос произнес: «Подымите его». Шум шагов, и две пары солдатских рук поднимают Поздняка на ноги, поворачивают лицом к двери. В проеме – незнакомый офицер в белом кителе. Уставшее, серое лицо, и вездесущее, растиражированное советскими масс-медиа пенсне. Офицер развернулся и вышел налево по коридору. Солдаты, держа Поздняка под руки, двинулись за ним.

«Все - подумал Поздняк – Наконец-то». Его привели в дежурное помещение и приказали раздеться. Поздняк начал раздеваться, ему было все равно. Его одежду унесли. Сам он сидел на лавке и тупо смотрел в пол. Через несколько минут в дежурку завели еще одного пленника.

Серафим держался молодцом, хоть его лицо и было опухшим от побоев и холода. Ракете тоже приказали раздеться. Он стянул с себя грязные лохмотья и Поздняк увидел на спине Серафима широкие незажившие следы плетей. Поздняк всегда недолюбливал Ракету. И сейчас, первое, что мелькнуло в его мозгу было: «Что, всыпали тебе батогов, педрила», но Серафим присел рядом на лавку, толкнул плечом Поздняка и прошипилявил: «Живем, отец». Улыбнулся. «Да, паря, досталось тебе» - подумал Поздняк глядя на обломки зубов этой жизнеутверждающей улыбки.

Прошло около четверти часа. В дежурку вошел солдат и попросил пленных встать и следовать за ним. На выходе из дежурки в арьергарде пристроились еще двое. Вывели во двор. «Кранты, Пафнутич» - прошепелявил Серафим. Но их вели дальше. Низкая деревянная дверь. Предбанник… Баня?

- Мойтесь, братки, - сказал солдат и вышел, захлопнув дверь, чтобы не выпускать тепло.

В бане было жарко. Раньше, на корабле, Поздняк никогда не был в душевой вместе с этими молодыми кочегарами. Теперь он был только рад видеть живого матроса со своего корабля. К тому же – человека, одержимого теми же идеями, что и сам Поздняк. Серафим растирал тело мочалом, пританцовывая на мокрых досках. Черти у него на жопе работали лопатами. Поздняку стало смешно.

Дверь приоткрылась. Голова солдата произнесла: «Заканчивайте». Поздняк домылся и вышел в предбанник. На лавке лежала чистая матросская форма. Не новая, но выстиранная и отглаженная. Комплект. Второй уже натягивал на себя Ракета, морщась от боли, когда тельник цеплял раны на спине.

- Ниче, до свадьбы заживет, - подбодрил его Поздняк.

- Дык, не берут меня замуж, - засмеялся Ракета.

Поздняк почувствовал себя неловко, но веселье от того, что расстреливать их кажется не собираются пьянило как молодое испанское вино. Оделись. Опять конвой. На улице почти темно. Повели в другое крыло здания, не в то, где находились камеры. Передали какому-то молодому офицеру.

Цивильный коридор. Свет и запахи. Шум. Ощущение жизни и праздника.

Они вошли в большой зал. Их усадили за стол, налили водки. Все встали. Давешний офицер в белом устало улыбнулся и произнес:

- С Рождеством, господа!