Близко к небесам...

Мы сидели на кухне, Марлис рассказывала о себе, иногда выходила курить на балкон. Потом возвращалась, мы говорили дальше.
Наше знакомство длится уже около двадцати лет. Столько же почти, мы не виделись. Не могу сказать, что мы были подругами.
Когда-то одновременно почти, обе безработные, в бывшей ГДР, когда после развала стены, прошло пару лет, мы как за соломинку ухватились за работу в одной фирме, которая распространяла моющие средства и витамины.
В нас было поровну намешано искренней веры в то, что мы делаем что-то очень хорошее, мы не продавали, мы давали возможность иметь эти товары , создавая сеть потребителей этих товаров одной американской фирмы. Нам казалось мы объединяем людей, давая им возможность ещё и заработать. Искренность и желание работать и заработать подняли нас одновременно на довольно большую высоту и мы, встречаясь на наших вечерних "школах", помогая друг другу советом, чувствовали нашу похожесть и симпатию друг к другу. Вместе побывали мы на Мальте, это была поездка-награда, за достигнутое. Социализм и комсомол оставил в нас свой след.
Довольно быстро пришло разочарование и понимание, что эти черты наши были здорово использованы и без вранья и пустых обещаний дальше мы идти не сможем.
Мы вскоре разъехались и потеряли друг друга из вида.
Теперь уже встретились в другой сети. Сети интернета. Марлис сама нашла меня в фейсбуке, где у меня страница, позволяющая "видеть" моих детей и внуков и зазвала в гости.
В поисках работы, овдовев, Марлис устроилась ухаживать за пожилой богатой дамой- швейцаркой из Цюриха, решившей свои последние годы провести в своем домике-бунгало на вершине горы в Альпах, в маленьком поселке, где жили пастухи и дышали свежим воздухом небедные горожане, приезжающие сюда летом по подвесной дороге.
Приехала Марлис да так и прижилась.
Сначала это были смены как у вахтовиков, две недели на горе, две недели дома. Выросшие сыновья уже сами устраивали свои жизни. Мама жила в доме с братом. Две недели "дома" внизу казались вечными. Её тянуло к этой Фрау, сама не заметила как стала она ей родным человеком. Познавшая жизнь, умеюшая сердцем чувствовать другого, она приняла в него Марлис как родную. Смены отменили и Марлис поселилась в одной из комнат этого дома.
Перестало быть важным кто из них кому больше нужен. Это были несколько лет тихого задумчивого счастья, долгих бесед, время перестало существовать. Была природа ... суровая зимняя красота завьюженая снегом , когда приходилось вызывать спасателей, чтобы откопали вход к дверям, запасы еды были всегда заготовлены с лета. Дом был благоустроен и водопроводом и отоплением.
В богатой Швейцарии возможно всё! К посёлку кроме подвесной дороги поднималась узкоколейка, несколко вагончиков ходили по расписанию каждый день, доставляя необходимое, почту и редких пассажиров зимой, а летом снуя вниз и вверх с вагончиками полными туристов.
В ясную погоду открывался такой вид, что у привыкшей к горной саксонской красоте Марлис, дух захватывало от рассветов и закатов, от огромных елей и буков уходящих по резкому склону вниз, казалось, протяни руку и дотронешься до их вершин, как к траве под ногами.
Если тихонечко притаиться на балконе, то можно видеть косуль, заявившихся отведать любимое лакомство- красивые розы у дома. Птицы устраивали свои концерты утром и вечером, под их пение Марлис и Фрида( её Фрау) вставали и ложились.
Вернее вставала и ложилась Марлис, Фрида уже это не могла, весь день в специальном кресле-кровати, а на ночь Марлис перекладывала её в постель.
Иногда всё таки приходилось приглашать другую сиделку и Марлис отправлялась домой в Саксонию.
Внизу под горой в поселке, где почти круглый год было лето, росли пальмы и цветы, у озера необыкновенной красоты, в гараже стояла её старая машинешка. На гору на ней подняться было невозможно. Здесь в поселке она покупала всё необходимое, здесь и помогла устроиться на работу сыну, сидевшему на безработные в Саксонии вместе с женой, ожидающей ребенка.
Внучка родилась крепенькой и так похожей на Марлис, что сердце смеялось от радости и счастья.
Сноха уже через несколько месяцев собралась на работу. Фрида уговорила взять внучку к ним.
Как же им втроем хорошо жилось! Уже в десять месяцев, научившись ходить, малышка Сузи забиралась к Фриде и невозможно было их разлучить. Столько смеха не слышал этот дом за все свои времена.
Только Фрида таяла на глазах и стала забывать...забывать сначала мелочи ... простые мелочи, что уже позавтракли, а обед только предстоит, путалась во времени...но это ведь так неважно в счастливом однообразии дней.
Пришло время, когда ставшая почти невесомой Фрида, сравнялась с Сузи, одна росла и училась говорить, другая всё больше уходила в себя.
Сузи в три года отдали в садик в посёлке внизу,где жили её родители. Совсем редко она стала появляться у Марлис и Фриды.
Фрида не говорила больше, только высовывала язык и отказывалась кушать.
На кормление уходило всё больше времени и терпения Марлис. Иногда удавалось чайной ложечкой успеть засунуть ей в рот кашу и Фрида инстинктивно сглатывала её.
Потом она научилась вызывать у себя рвоту.
Обессиленная безысходностью Марлис, прикрикнула в сердцах
"Да ешь же ты! Я буду кормить тебя силой! Я не могу смотреть, как ты умираешь от голода!"
Фрида обмякла и стала безучастно проглатывать фрезобин, высококолорийное средство из аптеки.
Марлис понимала, это бесполезно, смерть стоит за дверями. Нет, она не боялась её для себя, но как, как отпустить человечка, который стал ей так дорог?
Марлис на руках, как маленькую переносила теперь Фриду из её кресла -кровати в постель вечером, упорно подвозила её днём к окну, рассказывала Фриде о том, что видит и слышит за окном, но не о том что стоит под дверями...
Она ненавидела её, эту сволочь, которая уже однажды забрала у неё любимого человека.
Это утро было особенным. В окно Марлис видела рассвет, красоту которого не смогла бы описать словами, она вышла на террасу, сорвала для Фриды розу, так Марлис делала каждое утро. Розы было последнее из того, что узнавала Фрида.
Может быть даже уже только инстинктивно она подносила их к лицу и лицо рассляблялось от блаженства вдыхаемого аромата.
Марлис поставила розу в длинную узкую вазу и приступила к привычному утреннему распорядку с Фридой.
Чтобы не повредить ставшую совсем тонкой, как пергамент кожей, осторожно искупала её. Странные пятна появились на ногах. И вся такая странная Фрида, обмякшая и особенно тихая. Впервые Марлис сдалась и не стала её кормить, только влила несколько ложечек воды.
Марлис поняла, смерть вошла в комнату, когда она выходила на террасу за розой.
Она обняла Фриду, сев на край её кровати. Почувствовала, как та прильнула к ней. Это было прощание. Сердце Марлис наполнилось торжественной печальной радостью. Подумалось только, значит и смерть бывает такой прекрасной. Не было слез. Переодела в приготовленное на смерть. Всё было легко и светло.
Позвонила доктору, племянницам Фриды, детей у неё не было.
Всё имущество и дом было завещано Фридой Ордену кармелиток, когда-то её сироту приютившим, с оговоркой, что Марлис может жить в доме сколько пожелает.
В местном магазинчике ей нашлось место продавца, она стала своей в этом швейцарском местечке, оно стало своим для неё.
-Когда-нибудь я вернусь в Саксонию, но это еще не скоро, до того времени, как мне исполнится 109 лет, еще далеко....