Весна в Селезенке

Это был мощный, чудовищный день 28 февраля 2013 года. В этот день меня разрывало изнутри. Я засиделся как всегда в бюро и чувствовал, что работа нисколько не отнимает сил, сколько я не бегал по офису туда-сюда и сколько не говорил. Как только я вышел на ул. Ватутина, я почувствовал, что вечер впереди – пропасть, в которую нужно прыгнуть и сколько я не буду в нее падать, дна ее мне не видеть и об него мне не приложиться. Я бросил машину на Конюшенной и пошел в Дом Зингера в банк. Я думал, что прогулка отнимет силы, но эти 100 м на это никак не были способны. Мы с Павлом условились выпить кофе в Си-кафе через 10 минут. Я шел по Невскому, и меня распирало, меня разрывала какая-то неистраченная энергия. Я не набесился, я не играл в рок-группе, а только пробежал 31 км в 1997-м году и с тех пор снова скопились силы, которые словно ни на что не истратить. Я шел мимо метро Адмиралтейская и на углу с б. Морской увидел девушку, в шапочке похожей на красную, но вся была она черной. В высоких ботильонах ее немного шатало из стороны в сторону, а тонкие ножки ее вот-вот могли переломиться. Рядом с ней напротив была полная ее противоположность. Во-первых, это был мужчина, не молодой уже, не высокий с рюкзаком покрытым чехлом как палатка и большим вдобавок чемоданом через плечо. Я невольно засмотрелся на нее, и она смотрела на меня и улыбалась, и мы оба повернули голову и улыбались и потом еще некоторое время оглядывались. Я посмотрел им вслед и понял, что это все пустое, но прошедши переулок, в котором была Адмиралтейская, подумал, что так редко встречаюсь с людьми взглядом, да и к тому же девушка казалась мне знакомой из тайных снов моих, и я решил непременно непосредственно и дружелюбно заговорить с ними. Я обогнул квартал и нагнал их уже на мосту через мойку. Я поравнялся с ними и заглянул ей в глаза. Она пристально посмотрела на меня, очень сильно прищурилась и решительно теперь не узнавала меня. Я вынужден был сказать что-то, так как случилась немая сцена. Но ее мужчина тоже наблюдал меня как чудо. Я нарушил тишину и сказал: Мы встретились там… - Где? -спросила она. “В Большой Морской, там”, -  показал я в сторону Адмиралтейства. Она не помнила и не узнавала меня. Я решил заговорить с Вами, т.к. Вы другие люди…. Чем же другие улыбнулась она. Вы светлые. Все серые, угрюмые, но ведь уже весна, а Вы светлые. Вы, наверное, музыканты? Она молчала. Антон – протянул я руку близорукому скалолазу рядом с ней в маленьких круглых очках в стиле Леннона и Паганеля. Снова воцарилась тишина, и стало ясно, что симпатии не возникает и моей пусковой искры для открытого веселого общения людей, которые больше никогда не увидятся, не хватает. Я извинился, что прервал их. Мне в тот момент показалось, что если мне с этими интересными и позитивными людьми суждено увидеться, то мы еще увидимся, что я и сказал на прощение и со словами город маленький удалился. Я был ужасно доволен собой, что пересилил свою стеснительность. Когда я приближался в кафе, Паша звонил мне, но я не брал трубку и непременно решил что когда войду, то воскликну “А вот ты где!” и обниму Пашу так, чтобы все видели меня. Но кафе было пусто, в темном углу курили две любительницы абсента и когда я вошел, я решил напугать их свои образом летчика-нищего. Я ЛЮБИЛ ЭТОТ ОБРАЗ УЛЫБАЮЩЕГОСЯ КОНДУКТОРА С СУМКОЙ БИЛЕТОВ НА ШЕЕ будто не хватает только таблички. “Инженер великой отечественной войны” или еще что-нибудь в этом роде.

Когда мы шли по малой Конюшенной я сказал Паше. Вот бы такую завести машину, которая сама так трясет и мурыжит тебя, чтобы из меня весь бес вышел. Чтобы меня так трясло как на вибростоле бетонного завода и после меня вынимали невидимыми дланями из этой машины и клали на кроватку и я, лишенный уже вполне своего бесовства, изможденный и истощенной, изнасилованный вдоль и поперек этой машиной, словно ангел засыпал с раскрытыми богу объятиями. Я шел от Павла далеко, мне хотелось петь. Я чувствовал как глубоко уже весна входит в меня. Она, огромная, дородная, полнотелая, входила в меня в огромных латексовых ботфортах в своей мини с люрексом. Я подумал вдруг тогда, что природа еще и не помышляет о весне, что на улице минус 1 и слякоть и мокрый снег и зябко и сыро и промозгло, но душа с большим опережением, с предвкушением чувствует все что идет. Душа чувствует малейшую вибрацию. Это наши биочасы пробили весну, это шло изнутри меня и, кажется, хотя бы вокруг было –35, все равно весна накатила бы огромным своим чаном, и я хмелел бы от одной лишь магии предвесеннего времени. Мы шли мимо Конюшенной, и я видел старую 60-ти летнюю итальянку в меховой шубке, всю накрашенною с ботексом и одетую издалека как барби. Я видел Челентано с блестящими, как лазеры весны глазами, выискивающими вдали столь же голодную женщину. Я видел Молодую высокую особу в тонких летних белоснежных штанах, которую к машине препроводил красный парковщик… Я видел, что всех клинит и колбасит. Я убедился, что это не я болен – это время всеми шевелит. Людей сексуального возраста выворачивало наизнанку. Это было видно простым взглядом. Я шел в исступлении. Природа торжествовала во мне. Я повиновался ей, она вела меня по мостовым, но брызги рассеивались, превращаясь под ногами в пар, а галоши мои едва касались земли. Во мне тихо работал реактор на термоядерном топливе весеннего энерго-вулкана. Я понял, чтобы жить спокойно дальше, чтобы не навредить себе, надо заниматься спортом, а то дойду до тонатоса. Последние недели три я бил на моей трассе 4.4 км рекорд за рекордом. 29, 27, 26 минут. Это, пожалуй, уже энергия солнца. Она мной теперь правила. Я был в зоне локации дикой энергии, которую мне обычными способами не потратить. Тогда я подумал. Что это как излишки чего-то в нас, от чего нужно периодически избавляться.
Это как не ходить неделю в уборную, а потом раскрошить унитаз в мелкие фаянсовые черепки. Это мирный атом, которому надо стравливать пар. Но как? Я нарочно ехал медленно, я волею моею словно усмирял свою плоть, я хотел разумом  и волей овладеть над порывом плоти ехать теперь быстро. И вдруг мимо нас по Невскому у Офицерской книги с рокотом раненого бегемота пронесся серебристый АМГ 63. Русское семя бушевало в тот вечер и правило всеми, но не все усмиряли его тогда. Павел смотрел, как двигается подобно кошке эта двухтонная махина и сравнил это с костюмом из мускулов, который всегда при тебе.
Мне хотелось то торжествовать и править, то хотелось, чтобы жалели меня. Я подумал, что Павел – дизайнер, и это самая желанная профессия 21 века, а я инженер, не хватает до полной картины сказать советский инженер, чтобы уже пожалеть человека. Я хотел, чтобы Павлом восхищались, а меня жалели. Павел стал меня жалеть.
Это был дикий день. В который мне хотелось всего – и читать еще роман Достоевского и написать свой роман, Делать вдруг ремонт и издать буклет и проектировать церковь и купить Порше 911. Хотелось танцевать и орать во все горло. Из февральского учителя истории образца 1985 года я превращался в мартовского кота. Я так много ждал от этой весны. В такие дни живешь по-настоящему в своем городе без искусственных анаболиков виде Таиланда или Бали или Нью-Йорка. Нет! ты живешь на все сто в своем городе, и этим он не надоел!

1 марта 2013 года 1-37 Ночи в первые минуты 13-й весны 2-го тысячелетия.