Северный гамбит

Глава 1. На дне

– Петька, вставай! – скрипучий и резкий голос бабушки Нины прорезал ватные сумерки тяжелого сна Дронова. Глаза открывать не хотелось. Болела голова, очень сильно хотелось пить, но не было сил двинуть ни рукой, ни ногой. Кислый запах немытого тела смешивался с резким запахом дешевого алкоголя.
– Да вставай же ты, ирод окаянный! – ситцевая занавеска, которая заменяла дверь в маленькой комнате, колыхнулась, и на пороге появилась худенькая фигурка бабушки. Длинная черная юбка, темно-синяя кофта и коричневый платок на голове мягко вписывались в полутьму комнаты, где были закрыты ставни на окнах.
– Два дня меня всего не было, а уже не продохнешь от вони! Пустые бутылки по всей избе раскатал! Вставай, паразит!
– Бабушка! – попытался улыбнуться Дронов, но так стрельнуло болью в висок, что он охнул. По грязной щеке покатилась крупная слеза.
– Петенька, не надо!
Бабушка Нина взяла старую колченогую табуретку и подсела к самодельной деревянной кровати, на которой лежал одетым непутевый внук. Ее тонкая сухая рука гладила его нечесаные темные волосы, строгое лицо сразу как-то обмякло, плечи горестно поникли.
Дронов словно вернулся в детство: хотя все складывалось очень плохо, рядом находилась бабушка Нина. Было очень горько и обидно, он дышал тихо-тихо, по щекам текли слезы, а бабушка молча гладила его по голове.

Еще два месяца назад он был одним из лучших оперативников Московского уголовного розыска, имел двухкомнатную квартиру в Крылатском, ездил на новенькой «Тойоте Королле» и был счастлив с молодой женой. Ее измена сломала все – ему стало незачем жить. Квартира и машина после развода остались у жены, беспробудное пьянство лишило работы, и, выбросив свой сотовый телефон, Дронов уехал в маленький Синегорск, где на окраине в небольшом деревянном домике жила его бабушка Нина.
Отца у него не стало, когда ему было всего четыре года. Мать, молодая и красивая женщина, оставила мальчика бабушке, а сама пошла по жизни от одного замужества к другому. Бабушка вырастила Петра и воспитала, она была теперь его единственным близким человеком. Через неделю Дронов должен был справлять тридцатилетний юбилей, а приглашать-то из родни было не кого. Два дня назад по этому поводу бабушка уезжала навестить свою сестру в соседний город Куровск, и Дронов, оставшись один, совсем выпал из жизни.
– Петенька, я хочу постирать, набери мне в баки воды, – попросила бабушка Нина.
Дронов медленно поднялся, на секунду обнял бабушку и молча вышел на крыльцо. Дверь в летнюю кухню была открыта. Спустившись по шатким ступенькам, он зашел в небольшой домик, где стояли печь, холодильник, стол и скамейка, а за перегородкой находился склад инструментов и хозяйственной утвари, взял два ведра и вышел во двор. За углом кухни был вырыт колодец. Откинув покрытые железом ставни, Петр опустил воротом колодезное ведро, зачерпнул воды и поднял его на край колодца. Сначала он долго, пока не заломило в зубах, пил холодную чистую воду прямо через край ведра, затем вылил оставшуюся воду себе на голову.
Через два часа он натаскал воды в баки, которые стояли в сенях, наполнил летний душ, помылся, переоделся в старый, но чистый спортивный костюм и, помахав рукой бабушке, вышел за ворота. На короткой грязной Заводской улице стояли деревянные дома, огороженные кривыми заборчиками. Заросшие участки, некрашеные стены, покосившиеся сараи были знаками необитаемых участков. Только два дома радовали глаз – один был домом бабушки, а во втором жил его школьный друг Семен. К нему и направился Петр.
За высоким зеленым забором слышались бормотание и ритмичные звуки вонзающейся в землю тяпки. Дронов открыл калитку и смело вошел во двор. Он сразу понял, что совершил большую ошибку – вместо друга и собутыльника Семена на грядках картошки он увидел его жену Наталью. Женщина была в купальнике, но настроение у нее было совсем не пляжное.
Увидев Петра, она, не выпуская тяпку из рук, быстро пошла к нему. Дронов прижался спиной к калитке.
– Здравствуй, Наташа!
Петр никогда не считал себя маленьким, хотя его 175 сантиметров роста и не производили впечатления на фоне современных акселератов, но перед Натальей он немного тушевался: во-первых, она была на целую ладонь его выше, во-вторых, со своими семьюдесятью пятью килограммами он был в полтора раза легче.
Наталья подошла к Дронову, легко покачивая правой рукой тяжелую тяпку. Петру сразу стало жарко и душно. Мелкие завитки обесцвеченного перманента рассерженной женщины слегка шевелились от легкого ветерка, напоминая миф о Медузе Горгоне, на покрасневшем пятнами лице недобро щурились большие карие глаза, пухлые губы кривились в брезгливой гримасе, левая рука уперлась в крутое бедро.
– Ты зачем, Петька, Семена спаиваешь? Ты знаешь, что он вчера на крыльцо на четвереньках вполз, а когда я его сковородкой огрела, вообще вырубился?
– Наташ, так ты и трезвого его в момент вырубишь, вон ты какая фигуристая!
– Ты еще издеваешься, зараза? – рука с тяпкой стала подниматься. По лбу Дронова потекла струйка пота.
– Натаха, ты не так все поняла. Мы вчера накатили за мои тридцать лет.
– А сегодня зачем пришел? – брови женщины грозно сдвинулись.
– Так воскресенье сегодня!
– И что из этого? – рука с тяпкой снова двинулась вверх.
– Вчера Семка рассказывал, как тебя любит, – зачастил Петр, – говорил, что сегодня шахматный турнир в доме культуры стеклозавода, что мы с ним пойдем, и он выиграет для тебя главный приз!
Наташа растерянно оперлась на тяпку и недоверчиво посмотрела на помятую и небритую физиономию Дронова. Затем она повернулась к дому и громким грудным голосом позвала:
– Семен!
Дверь медленно открылась, и на крыльцо протиснулся худенький мужичок. Клетчатая рубаха была расстегнута, открывая бледное хилое тело, старое выцветшее трико пузырилось на коленях. Ростом Семен был по плечо своей супруги.
– Что, Наташенька?
– Ты сегодня идешь в дом культуры?
Семен обалдело открыл рот, но заметил яростную жестикуляцию друга за спиной своей жены.
– Иду, мое солнышко!
Тяпка выпала из руки молодой женщины, она быстро направилась к крыльцу. Семен испуганно вжался в дверь. По заскрипевшим под ее тяжестью ступенькам Наталья быстро поднялась к мужу и прижала его голову к своей высокой груди.
– Семочка, сходи, сходи, поиграй в шахматы! Только не пей сегодня, любимый! Подожди немного, я вам с собой пирожков с вишней соберу!
Женщина стремительно исчезла за дверью. Друзья оторопело посмотрели друг на друга.
– Ну, ты даешь, Петька! – дрогнувшим голосом сказал Семен, – придется идти в дом культуры.
– Извини, что-то я очень испугался, – мрачно пробормотал Дронов.

Глава 2. Турнир

А чего у меня такое плохое настроение? Натаха нагрузила Семку пирожками, повздыхала, но и денежку с собой дала (он вовремя про турнирный взнос сфантазировал). Мы уже по два пива приняли, даже погода улучшилась, да и навстречу вместо рыл уродливых симпатичные люди попадаться стали. А червячок какой-то все мою душу точит… Посмотрел я вниз (на Семкину кудрявую макушку) и понял: завидую я школьному товарищу.
– Сем, а чего Наташка в тебе нашла? У нее что, ухажеров никогда не было?
– Ты что, Петька! – заулыбался Семен. – Я ее на шабашке в Краснодарском крае встретил, первая красавица в станице была. Повезло, что я маленького роста. Меня всерьез никто не принимал и бить-то стали, когда уже поздно было. А она как увидела меня, так и обомлела!
– От чего обомлела-то? Впервые в жизни настоящего дистрофика довелось увидать?
Семен виновато улыбнулся.
– Петь, ты не думай, я понимаю, как тебе тяжело. Встретишь ты еще свою любовь.
Вот теперь совсем хорошо: мало того, что душа ноет, так еще и перед товарищем свиньей проявился. Правильно тебя, Дронов, жена бросила, мусор – он и в Синегорске мусор. Эх, верно говорил товарищ Брежнев о светлом будущем: «Найти красивую женщину, раздеть, прижаться щекой к голой ягодице и заплакать!» Кстати, Брежнев этот был у меня старшиной в армии… Ой, как же мне ху…
– Петь, а что с дебютами сегодня?
Ну Семен, даже додумать умные, важные и соответствующие моменту мысли не дает! А ведь правильно спрашивает, – через полчаса начнем рубиться, а подготовки-то не было!
Пятнадцать лет назад играли мы с ним за сборную Синегорска на первенство области. Я играл на первой доске и попал под раздачу юным звездам. Как же они разносили меня! Разгром за разгромом, пятнадцать, двадцать ходов – и сплошной мат (на доске – от противника, в кустах с сигаретой – сам про свою игру). После этого и бросил участвовать в соревнованиях. Стоило ли пять лет ходить заниматься в шахматную секцию, изучать дебюты по Эстрину, окончания по Авербаху, чтобы потом тебя, как щенка, прибивали и белыми, и черными?
А сейчас вообще все с компьютерами дебюты изучают, в дебюте поймают, и будешь, как Муму с кирпичом на шее подводным плаванием заниматься.
Сегодня блиц по пять минут, сильные участники будут обострять с дебюта. Как играть белыми?
– Семка, я белыми играю e2-e4, на e5 играю северный гамбит.
– Перегрелся на солнце, селянин? Без двух пешек, без подготовки начинать партию?
– Так точно, товарищ Сема! Северный гамбит ни один идиот не играет в турнирах, соответственно, и ловушек никто не готовит. Вернут одну пешку – буду бороться за ничью, вернут две – посмотрим, чья техника лучше. Ну а если пожадничают, проверим, как они за пять минут сумеют обуздать мою атаку!
От таких приятных предвкушений мне даже похорошело, в голове перестал стучать отбойный молоток, да и пальцы стали дрожать поменьше. Семен тоже гордо нес свое хилое тельце в наш родной дом культуры.
Трехэтажный ДК стеклозавода стоял на набережной небольшой и грязной речушки Глинки. Мы зашли в большой и просторный вестибюль. За невысокой стойкой сидела администратор неопределенного пенсионного возраста в старой вязаной кофте. Она подозрительно осмотрела нас и буркнула:
– В пьяном виде не пускаем. Если на шахматы, то по коридору направо.
Меня охватила сладостная ностальгия: по этому коридору я ходил пять лет подряд! Шахматный клуб располагался в просторной комнате площадью около сорока квадратных метров. Большую часть помещения занимали шахматные столы, вдоль боковой стены стояли высокие шкафы, на стенах висели портреты чемпионов мира. У судейского столика шла запись на турнир, стайка молодых ребят сгрудилась возле дальнего стола, где пулеметными очередями молниеносных ходов обменивались два солидных мужика в пиджаках.
Мы подошли к судье: это был мужчина лет тридцати  очень высокого роста (он даже сидя был повыше Семена). Его орлиный профиль, широкие плечи, длинные гибкие пальцы, внимательный взгляд больших зеленых глаз создавали привлекательный образ. Прическа судьи явно была сделана хорошим мастером, а еще от него пахло парфюмом.
– Наверное, талантлив, как Чайковский, – шепнул я Семену.
Семка захихикал. Судья обратил на нас внимание. Голос у него был звучный, бархатный и красивый:
– Подходите, записывайтесь. У нас сегодня спонсор установил призы. За первое место – микроволновка, за второе – фарфоровый чайник, за третье – фаянсовый.
– Унитаз?
– Нет. Тоже чайник. Пойдемте, покажу.
Он подвел нас к занавеске, которая отделяла угол комнаты. Там находился стол с призами. Микроволновка и фаянсовый чайник не произвели на Семена впечатления, но вот фарфор, расписанный журавлями и бамбуком, заставил его остолбенеть.
– Петька, мне бы такой выиграть?
– А я бы лучше бабушке микроволновку уволок!
Судья заулыбался:
– Ну, это будет непросто! Я тоже участвую в турнире.
– А как ваше имя, не Гарри Каспаров, случайно? – съязвил я.
– Нет. Я – Липатов Игорь Иванович, кандидат в мастера и по совместительству директор этого клуба. А вы на каком уровне играете?
После такого зловредного вопроса мое настроение ухудшилось. А действительно, на каком уровне?
– Любитель, – буркнул я.
Липатов внимательно посмотрел мне в глаза, потом сел за судейский столик и сообщил, что в турнире участвует двадцать четыре человека, будет двадцать три тура с двумя перерывами. Затем он громко и четко объявил пары, встречающиеся в первом туре.
Поехали! Сражаться мне было в охотку, соскучился я по этой интеллигентной игре. Белыми удавалось лихо атаковать в северном гамбите, черными играл русскую партию, ферзевый гамбит и симметричный вариант английского начала. Белыми матовал или просто громил соперников, черными цеплялся за микроскопические слабости позиции противника и выходил в чуть лучший эндшпиль.
К первому перерыву приехали через два часа. Объявляя результаты, Липатов удивленно посмотрел на меня.
– После десяти туров без потерь идут Липатов, Резниченко и Дронов.
– Кто такой Дронов, покажите! – вопрос задал грузный мужчина среднего роста с физиономией, как будто вырубленной из гранита.
На медно-красном обветренном лице под огромными бровями прятались маленькие злые глаза мутно-голубого цвета. Редкие седые волосы мужчины были подстрижены ежиком, ломанный кривой нос поражал заросшими мелкими волосками вывернутыми ноздрями, уши не скрывали борцовское прошлое своего хозяина.
Судья театральным жестом показал на меня:
– Прошу любить и жаловать одного из лидеров. Это Дронов.
Я понял, что легкая жизнь у меня кончилась. Теперь все будут относиться ко мне всерьез. Но усталости пока не было, поборемся и посмотрим, что получится.
То ли соперники попадались более сильные, то ли свежесть пропала, но после перерыва стало намного труднее. Вместо северного гамбита пошла сицилианка, я играл закрытый вариант и все партии шли практически до падения флажков. Мне удалось несколько раз выиграть по времени, да и с техническими позициями тоже не было особых проблем. Два раза пришлось совсем тяжко, но удалось убежать в ладейный эндшпиль без пешки и спастись.
Второй перерыв затянулся. Кто-то пил чай, многие вышли на улицу подышать свежим воздухом, а мы с Семеном забежали в соседний магазин и взяли по баночке пива.
Наконец все собрались в клубе, и Липатов объявил:
– Осталось три тура. После двадцати партий лидеры те же: Липатов – двадцать очков, Резниченко и Дронов – по девятнадцать.
Из-за центрального стола махал мне рукой пожилой мужик с лицом недовольного тролля, только что оторвавшего свою каменную рожу от подушки лесного мха.
Я сел к нему за столик, и мужик, мельком взглянув на меня маленькими глазками,  двинул королевскую пешку. На этот раз уравнять позицию в русской защите не удалось, белые фигуры угрожающе нависли над рокированным королем, и страх разгрома начинал сковывать мои и так уже сильно уставшие мозги. Когда стало совсем тоскливо, вдруг мелькнул лучик надежды: жертва ладьи за чернопольного слона, который словно рентгеновские лучи пронзал мою позицию. Эта жертва привела к многочисленным разменам, и мы перешли в эндшпиль «ладья против коня».
То, что у нас было по четыре пешки на одном фланге, давало мне мизерные шансы на спасение. На часах у меня тоже было не очень хорошо: двадцать секунд до падения флага против двух минут у меднорожего тролля. Он решил не напрягаться и начал пулеметную серию молниеносных ходов, чтобы срубить мой флаг. Я отвечал ему тем же, стучали фигуры, щелкали часы, вокруг нас собрались все, кто уже закончил свои партии.
Лицо тролля дрогнуло, квадратная челюсть открылась…
– Шах!!! – мой конь поставил вилку, белая ладья должна была погибнуть!
Зрители зашумели, но судья их быстро успокоил.
Резниченко задумался на целую минуту, затем бросил короля на фланг. Он пытался разменять все пешки, чтобы спасти хотя бы полочка. Однако пока он думал, я нашел вариант, сохранявший одну крайнюю пешку. Я молниеносно довел ее до третьей горизонтали, переместил коня и короля на выгодные позиции, и после шаха пешкой на h2 в угол уходить белым уже было нельзя из-за мата конем.
Соперник дал мне провести ферзя, и через несколько ходов я поставил мат и остановил часы. Тролль пожевал губы, покачал недоверчиво головой и нажал свою кнопку часов. Мой флаг немедленно упал, кто-то из зрителей ахнул: до спасения белым не хватило доли секунды!
Следующую партию я играл с молодым брюнетом с огромными черными глазами. В закрытом варианте сицилианской защиты завязалась позиционная борьба, позиция была какая-то неприятная, голова сильно болела, и я пару раз предложил ничью, но соперник отказывался. Уже в эндшпиле он нашел комбинацию: пожертвовал коня и пешку и прорвался в ферзи. Глаза брюнета заблестели, и он довольно и расслабленно откинулся на спинку стула.
Перед тем, как сдаться, я оглядел позицию: конь и две связанные пешки вместе с королем стояли компактным белым островком в центре доски. Черные ферзь и король были далеко от них. А что на часах? Секунд по тридцать у каждого… А что соперник? Он доволен, расслаблен, он красиво выиграл партию… А сколько времени нужно ему, чтобы собраться на продолжение игры? Я сделал ход конем и медленно нажал на кнопку часов. Брюнет очень удивился, он не ожидал продолжения. Потеряв несколько секунд, соперник вновь начал сражаться быстро и уверенно, но выиграть просто не успел и уронил флажок своих часов.
Вокруг нас стояли зрители, и кто-то сказал:
– Можно было отдать ферзя за две пешки, не заметил ничью, Карен…
– Да я играл на выигрыш! – обиженно ответил брюнет.
Шум прервал голос судьи:
– Перед последним туром 22 очка у Липатова, 21 – у Дронова, 20 – у Резниченко. В последнем туре встречаются лидеры. В случае победы Дронов занимает первое место, – судья улыбнулся.
– Иди сюда, Петр.
Я сел за стол судьи, где уже были расставлены шахматы. Липатов с улыбкой смотрел на меня, его красивое лицо не показывало усталости, а ведь он выиграл подряд двадцать две партии! Вокруг раздавались звуки переставляемых по доске фигур и щелканье часов, но Игорь не делал первый ход.
– Предлагаю ничью, – сказал он.
Я был просто ошарашен, ведь он видел, как я устал и как мне тяжело давались последние партии.
– Я согласен. Но почему без игры?
– Есть только малый процент вероятности того, что ты выиграешь, но я не хочу рисковать. Мне сегодня нужна эта микроволновка, чтобы сделать подарок моей женщине. А ты, кстати, мне нужен в качестве приложения к этому подарку.
– Это как понимать?
– Пока никак. Сначала познакомимся со спонсором.
Очень меня заинтриговал Игорь, но я решил не торопить события.
– У меня тоже есть одна просьба! – медленно промолвил я.
– Говори!
Я кое-что прошептал ему. Игорь явно удивился, но, не произнеся ни одного слова, кивнул головой.
Одновременно с последними ходами турнира в зал вошло три человека. Двое не привлекали внимания, а вот третий как будто бы сошел с картины Васнецова «Три богатыря». Без малого двух метров ростом, с широченными плечами, открытым лицом и небольшой кудрявой светло-русой бородкой он очень вписывался в образ Добрыни Никитича. Одет незнакомец был в мятый дорогой костюм, галстук был явно не из Китая, а на правой руке богатыря мягко блестели золотым отливом огромные часы с необычным циферблатом. Посмотрел я на его туфли и почувствовал укол легкой зависти: по возрасту он был примерно моим ровесником, а обувь носил из кожи крокодила.
– Привет интеллектуальным воинам, – проговорил гигант мягким баритоном.
Все заулыбались, бросились к нему и окружили неплотным кольцом. В это время его два неприметных спутника расставляли на крайнем столике бутылки водки и нарезали хлеб и колбасу. Кроме этой немудреной снеди на соседний стол поставили газированную воду и рассыпали на газету пару килограммов некрупных яблок.
Во время этой радостной встречи Липатов спокойно и невозмутимо сидел на своем месте. Мой голодный желудок заурчал, растроганный приятным предвкушением обильного застолья.
Наконец, гость вырвался из кольца приветствовавших его людей и подошел к судье. Он протянул ему огромную руку.
– Привет, братишка!
– Привет, Олег! – холодно поздоровался Липатов. – Опять пьянку будешь устраивать?
На лице младшего брата появилась смущенная улыбка.
– Надо же отметить твою победу. Кто приехал вторым? Полковник?
– Нет, Резниченко третий. Знакомься со вторым призером, это Петр Дронов.
Олег с любопытством посмотрел на меня. Он протянул свою огромную руку:
– Поздравляю! Чайник понравился?
Я немного опасался за целость своей руки, но рукопожатие оказалось несколько вяловатым.
– Спасибо. Очень хороший приз.
– Где работаешь, Петька? – зеленые глаза Олега внимательно изучали мое лицо.
– Временно безработный.
– А где батрачил в последний раз?
Мне было неприятно рассказывать историю своего падения.
– Последнее место работы – охранник. Работал в Москве.
Олег оживился.
– Пойдешь ко мне охранником? Место работы – магазин в Куровске. Смена с девяти вечера до восьми утра – пока работает ночной магазин. Ночь трудишься – две отдыхаешь. Плачу двадцать тысяч в месяц.
Мне предложение было очень кстати, деньги заканчивались, да и бабушка очень переживает за мою беспутную жизнь. Но я решил покапризничать.
– А поближе ничего нет? Чего так далеко ездить?
– В Синегорске у меня пять магазинов, но здесь порядок полный. Полковник не зря свой хлеб ест! – он показал на Резниченко, который подошел к нам и внимательно слушал разговор, буравя меня своими маленькими глазками.
– Когда он стал у нас начальником ОВД, вся нечисть переехала промышлять в Куровск, – продолжил младший Липатов. – Мой магазин уже трижды ночью грабили. Ну, согласен? – Олег с надеждой посмотрел на меня.
– А можно я буду работать каждую ночь и получать шестьдесят тысяч? Все равно пока не женат.
Олег засмеялся.
– Как все удачно получается! Я не мог найти двух нормальных охранников, а тут профессионал, да еще шахматист. Я шахматистам доверяю, все – порядочные люди! – он подмигнул Резниченко и улыбнулся. – Будешь работать две ночи через одну, сегодня выйдет Чернов, – он показал на одного из своих спутников, – а завтра и послезавтра – твои смены. Машина есть?
– Нет, – горькое чувство сожаления кольнуло меня при воспоминании о моей бывшей японочке.
– Ничего. Поездишь на попутках. Трудовую книжку сдашь директору магазина. Сорок тысяч за месяц – твои.
Олег резко повернулся и направился к накрытым столам. Праздновать вместе со спонсором осталось человек десять, в их числе были и мы с Семеном. Водка лилась рекой, но мой ручеек зловредно перекрывал старший Липатов, постоянно зудевший, чтобы я не пил, так как у нас еще есть важное дело.
Поэтому когда за Семеном прибежала Наталья, я был практически трезв, то есть выпил всего граммов триста при очень плотной закуске. Семен припал головой к моему плечу и готовился мирно заснуть. Почему-то эта идиллия довела Натаху до бешенства. Ее руки с ярко красными ногтями вцепились в клетчатую рубашку Семена. Она яростно затрясла мужа:
– Ты же обещал не пить с этим алкоголиком Петькой! Ты же мне божился, что идешь играть в шахматы!
Голова Семена безвольно моталась из стороны в сторону. Все, кто еще мог сфокусировать взгляд, с интересом наблюдали за семейной сценой.
Я гордо приосанился:
– Наташа, вы пришли в интеллигентное общество, ведите себя приличнее.
– Что?!! – Наталья отпустила Семена и яростно повернулась ко мне.
Я немножко заробел и поэтому сразу зачастил:
– Семка отлично сыграл в турнире. Он сказал мне, что ты собираешь фарфор, и что он выиграет для тебя фарфоровый приз! Он и выиграл! – я сунул ей в руки большой чайник.
Наталья обалдело уставилась на журавлей, на Фудзияму, украшавших это фарфоровое чудо, затем тряхнула головой:
– Семка? Не верю! Он же лет пять вообще не играл!
– На, читай! – я сунул ей в руки грамоту, полученную от судьи.
Наталья сбавила тон и негромко прочитала:
– Награждается Котов Семен, занявший второе место в блицтурнире в честь дня города Синегорска с результатом 21,5 очка из 23 возможных.
Глаза женщины намокли, лицо размягчилось.
– Семочка, родной мой, для меня выиграл…
Наталья бережно и сильно обняла мужа правой рукой, легко сняла со стула и повела к двери. В левой руке она держала чайник, а грамота осталась лежать на столе. Голова Семена удобно покоилась на груди жены. У выхода Котов встрепенулся, благодарно взглянул на меня, затем его глаза закрылись.

Глава 3. Еще не вечер

После ухода Натальи с Семеном праздник продолжился. Из застольных разговоров Дронов узнал, что Резниченко Андрей Геннадьевич по должности – начальник городского отдела внутренних дел, по званию – подполковник, а по призванию – хозяин города, и все жители зовут его не иначе как Полковник. Олег Липатов – один из самых удачливых бизнесменов в городе, спонсор шахматного клуба и своего младшего брата Игоря. Игорь Липатов в этом году играл в международном турнире в Крыму, и ему не хватило одного очка до нормы мастера ФИДЕ. Молодой парень (на первый взгляд лет двадцати пяти) носит прозвище Павиан, во-первых, потому, что он Павленко Иван Анатольевич, а во-вторых, потому, что очень охоч до баб. Жена Олега Валентина – женщина зловредная и стервозная, и своего красавца и умницу мужа не ценит и не уважает.
В клубе было довольно душно, Дронов вышел на улицу и заметил скамейку в нише из плотной зелени кустов. Он сел на нее и почувствовал себя инопланетянином, временно попавшим к этим суетливым людям. На потемневшем небе появились первые звезды, Петр пытался угадать, где находится его созвездие Телец, но звезд было слишком мало. Из дома вышли покурить два человека, которые появились вместе с Олегом Липатовым. Они стояли так, что не могли видеть Петра.
– Олег совсем спивается.
– Полковник не доволен, надо что-то делать.
– У Олега с чеченами дела какие-то, нужно бы поаккуратней.
– Разберемся.
Собеседники молча докурили сигареты, огоньки окурков прочертили багровые дуги и упали в траву. Хлопнули двери, и Дронов снова остался один. Он размечтался о том, как получит первую зарплату, наделает бабушке подарков… Голова слегка кружилась от выпитого, было легко и хорошо.
Скамейка слегка скрипнула, Петр повернулся – рядом сидел Игорь Липатов.
– Как ты незаметно подобрался! – Петр неодобрительно посмотрел на побеспокоившего его директора клуба.
– Ты молодец, удержался и не упился в стельку подобно моему братцу, – как ни в чем не бывало, улыбнулся Липатов, – помнишь, что у меня к тебе дело?
– Какое дело? – безразлично спросил Дронов.
– Есть встречный вопрос: как ты относишься к женщинам?
– Я? Я к ним не отношусь!
– Давай серьезней! У тебя сейчас есть женщина?
Разговор стал для Дронова болезненно интересным. Свою бывшую жену Аллу он ненавидел, но два месяца жизни без женского общества подогрели его интерес к этой теме.
Стараясь не волноваться и контролировать себя, Петр выдержал паузу, выпрямился, закинул руку на спинку скамейки и коротко ответил:
– Нет.
Липатов тоже помолчал немного.
– Хочешь поучаствовать в групповом сексе? – негромко спросил он.
Петр ошарашено посмотрел на собеседника:
– А с кем?
– Я, моя женщина и ты.
– Не хочу! Я с чужими женщинами не сплю!
Липатов досадливо поморщился:
– Пойми, чудак, ты никого не обидишь. Моя Марина – очень сексуальная женщина. Она всегда хочет чего-то нового, стремится раздвинуть рамки известных ей удовольствий.
– Трахни ее в задницу! – грубо перебил Петр.
– Да это для нее уже было пройденным этапом еще до встречи со мной! А я хочу познакомить ее с новыми ощущениями!
– А что хочет она, ты ее спрашивал?
– Конечно! Она очень боится и стесняется, но тоже хочет этого. Ее условием было то, что это должен быть незнакомый ей человек, который не будет грубым.
– Откуда ты знаешь, какой я?
– Да ты сегодня много мне дал информации, когда просил грамоту выписать на твоего друга, – заулыбался Липатов.
Дронов задумался. Теплый ветерок шевелил волосы, загадочно шелестела листва, одурманивающий запах незнакомых цветов слегка кружил голову. Открылась дверь дома культуры, и на пороге появился высокий худой брюнет в джинсовом костюме. Его резкие, как будто вырезанные из узкого дерева, черты лица не соответствовали большим рукам с широкими ладонями. Это был Чернов.
– Петр! Дронов! Куда ты подевался?!
– Здесь я, – подавив тяжелый вздох сожаления, негромко ответил Дронов.
– Давай быстрей собирайся, сегодня дежуришь вместо меня в Куровске.
– Я готов, – Петр поднялся со скамейки и, махнув рукой Игорю, вместе с Черновым направился к выходу из парка.
– Ты все же обдумай мое предложение, – крикнул ему вслед Липатов.
Сразу у ворот парка была расположена небольшая площадь. Чернов сел за руль потрепанной шестерки и распахнул дверь пассажира:
– Садись, Петька! Быстрей покупай себе машину, большие деньги заработать сможешь!
Дронов сел рядом с водителем, и они помчались по еще оживленной трассе в Куровск.
Через полчаса шестерка миновала крайние дома города и выехала на небольшую площадь. Под тусклым фонарем светились окна небольшого магазина. Остальные строения, окаймлявшие периметр, терялись в сером вечернем сумраке, похоже было, что вся ночная жизнь этого пятачка протекала возле магазина. Невдалеке яркими окнами светились пятиэтажные дома, обещавшие запоздалых клиентов.
Дверь магазина открылась одновременно с дверями машины. На пороге появилась сильно накрашенная блондинка лет двадцати и набросилась на Чернова:
– Колька, зараза, опять на десять минут опаздываешь!
– Оль, извини, сегодня новый охранник дежурит. Знакомься, это Петр Дронов.
Девушка с интересом окинула взглядом нового работника. Потом сердито повернулась к Чернову:
– Мы же с тобой договаривались! Ты обещал за меня поработать сегодня ночью! Мой парень из рейса возвращается!
– Не кипятись, Олька! Петр поработает и подежурит заодно. Тут особого ума не надо – на всех товарах стоят ценники. Если кто просит «Балтику» – смотришь на бирку, там написано сорок рублей, продаешь за пятьдесят, десятка – твой навар за ночную работу. Ну как, Петька, отпускаешь Ольгу?
– Отпускаю, – растерянно ответил Дронов.
– Там еще есть тетрадь, куда записываем долги постоянных клиентов, но ты их не знаешь и в долг пока ничего не давай! – Ольга обрадовано сунула в руки Петра ключ.
– В восемь утра придет сменщица, ей передашь ключ.
Девушка села в автомобиль к Чернову, и они умчались, оставив растерянного Дронова перед магазином с ключом в руке.

Глава 4. Веселая ночь

Я вошел в магазин. Торговый зал был небольшого размера, примерно пятьдесят квадратных метров. Вдоль стен стояли стеллажи с товарами, в основном это были консервы, выпечка в целлофановых оболочках, чай, кофе, сладости. Три небольшие витрины-холодильника были заняты колбасными изделиями, полуфабрикатами и мороженым. Четверть зала занимал отсек вино-водочной продукции, ярко блестевшей десятками разноцветных этикеток. Над стеллажами был растянут красочный плакат: «Крепкие спиртные напитки продаются с 11:00 до 21:00». Самые дорогие напитки стояли в стеклянном шкафу, запертом на ключ. Ключ висел возле кассы на гвоздике. Рядом с кассой была стойка с табачными изделиями. Позади торгового зала виднелась дверь в складское помещение. Магазин закрывался на ночь железными дверями, а в торцовой стене распахивалось специальное окно для торговли.
Я для начала закрыл дверь, открыл торговое окно и успокоился – первый рабочий день начался! Порывшись на складе, нашел два складных стула и телогрейку и притащил их в торговый зал. Затем постелил телогрейку на один из них, сел, расслабился и закрыл глаза. Воображение сразу же нарисовало картинку, которая меня изрядно возбудила. Вот чертов Игорь! Разбередил поневоле постившегося мужика!
В окошко кто-то громко и требовательно постучал. Я медленно встал и подошел к окну. На площади виднелся новенький «БМВ» модели X6, а перед окном стояла молодая блондинка в бледно-зеленом брючном костюме. Макияж делал ее лицо очень привлекательным, особенно выделялись пухлые губы и огромные, умело подрисованные голубые глаза.
– Давай, шевелись побыстрее! Мне две бутылки текилы «Ольмека» и одну – виски «Тичерс».
Во мне сразу проснулась классовая ненависть.
– Ничего не получится! Сейчас больше 21:00, и продажа спиртного не осуществляется.
Глаза женщины изумленно вытаращились, она на пару секунд онемела, а затем злобно зашипела, как змея:
– Да я сейчас мужа позову!
Я посмотрел на ее извивающиеся губы и неожиданно для самого себя сказал:
– Зачем нам муж! Нам муж не нужен! Зайди в магазин, сделай мне минет – получишь все бесплатно!
Блондинка ошарашено помотала головой и уставилась на меня. Несколько секунд мы смотрели друг на друга, не отводя глаз. Затем она усмехнулась:
– Открывай дверь!
Слегка одурев от вожделения, я впустил ее в магазин и, закрыв дверь на засов, бросил телогрейку на пол и резко опустил на нее блондинку. К моему удивлению, она, встав на колени, столь же нетерпеливо потянула вниз мои тренировочные брюки и, обхватив мои ноги, припала ко мне своими нежными и влажными губами. Сладкая пытка продолжалась совсем немного, и я почувствовал ослепительное наслаждение пополам с облегчением. Но женщина не торопилась меня отпускать! Она продолжала свои ласки так жадно, что наслаждение уже начинало переходить в боль. Но тут раздался стук в окошко:
– Валька! Ты куда пропала?
Блондинка оторвалась от меня и встала на ноги. Если бы не прозрачно-мутная капля в углу рта, то я бы сам не поверил тому, что эта женщина творила такие проказы практически рядом с мужем!
– Да здесь я, Олег! Выпивку выбираю.
Я молниеносно привел себя в порядок, ключом открыл стеклянный шкаф и положил в полиэтиленовый пакет три бутылки. Блондинка погладила меня по голове, взяла пакет и, открыв дверь, вышла на улицу. Я последовал за ней и совсем растерялся: у торгового окна, пошатываясь, стоял Олег Липатов.
– О, новый охранник Петька Дронов! А где Чернов?
– Уехал по делам вместе с продавщицей. Я остался за всех.
– Молодец! Знакомься, Валька, это – Петр. Петька – а это моя жена Валька.
– Ну, очень приятно, – медленно облизывая губы и иронично улыбаясь, сказала блондинка.
Я просто потерял дар речи, да и вид, наверное, имел очень растерянный, что явно веселило жену Липатова.
– Поехали, Олег! – Валентина потащила мужа к машине.
По дороге она обернулась:
– Спасибо, что дал заработать! – ее смех зазвучал легким колокольчиком.
Несколько минут я стоял, прислонившись к стене, и глубоко дышал воздухом окраины города Куровска. Пахло сгнившими овощами, горелой резиной и выхлопными газами проезжавших по недалекой магистрали машин. Мне было и смешно, и грустно. Смешно было оказаться героем-любовником, а грустно потому, что еще одна замужняя женщина оказалась ****ью. Я сочувствовал Олегу и начинал мучиться угрызениями совести.
Из этого неопределенного состояния меня вывел такой резкий толчок в правое плечо, что я упал на бок. Не поднимаясь на ноги, я посмотрел направо и не обрадовался нарисовавшейся картине: у раскрытых дверей магазина стояло два парня. Один, что был в толстовке и джинсах, был лишь немного повыше меня, но тяжелее килограммов на двадцать. На его круглом лице была написана решимость освободить меня от всех охраняемых ценностей. Второй парень был чуть пониже меня, он поражал своей худобой, но нравился мне гораздо меньше, так как в руке у него был узкий нож.
– Вставай, чмо, и открывай кассу, – сказал толстый.
Я быстро закивал головой, встал, сгорбился и пошел в магазин. Парни немного расслабились. Проходя мимо худого, я резко ударил его в нос. Мне показалось, что послышался хруст. Парень упал на бок, его лицо заливала кровь. Может быть, я и перестарался, но рисковать против ножа не хотелось. Толстый очумело уставился на меня, а затем, словно регбист, бросился вперед. Я, надежно захватив толстовку, подсел и бросил его через плечо.
Приземление на асфальт оказалось болезненным, и толстый застонал. Я пару раз пнул его в голову, он затих. Через две минуты оба лежали на полу магазина со связанными алюминиевой проволокой руками и ногами, дверь была закрыта, а я, небрежно развалившись на раскладном стуле, чистил ножом худого себе ногти.
– Эй, мужик, ты бы отпустил нас, – тихо попросил толстый. Худой с трудом дышал, но явно пришел в себя.
– Да я не против, – спокойно ответил я, – только попью немного крови у твоего друга, – и, ласково улыбаясь, прилег рядом с худым, обнял его и, оскалившись, начал медленно приближать свои зубы к его лицу.
Парень в ужасе завизжал и задергался. Я встал над ним, с трудом удерживаясь от смеха и сохраняя лицо серьезным:
– Лучше дай попить тепленькой, а то придется тебя резать!
По лицу парня текли слезы, брюки спереди промокли. Я повернулся к толстому. Тот с ужасом смотрел на меня.
– Если не будешь быстро и четко отвечать – выколю глаз! – парень согласно закивал.
– Где живете?
– На Рабочей улице.
– Адреса!
– Мой – дом 12, квартира 29, Сашкин – дом 18, квартира 115.
– Фамилии, имена, отчества обоих!
– Я – Крылов Антон Павлович, он – Завадов Александр Николаевич.
– Работаете?
– Нет. Школу в этом году заканчиваем.
– Кто грабил магазин раньше?
– Мы. Два раза. Раньше охраны не было, а девчонки деньги и водку нам давали.
– Кто навел на магазин?
– На нашей улице такой же магазин азербайджанец Сафар держит. Он сказал, что вы здесь – чужаки, никто не заступится.
– А у него крыша кто?
– Говорят, он ментам платит.
Я открыл дверь и выволок обоих парней на улицу. Затем развязал Антону руки:
– Развязывайся сам, развязывай друга. Через десять минут приду, если увижу вас – сделаю донорами.
Я повернулся и пошел в магазин. Сзади раздались звуки возни и повизгиванье.
Ночь прошла в штатном режиме. Я обслужил несколько пьяных компаний, продав им спиртное по двойным ценам, пару раз отпустил колбасу и хлеб, не остались без внимания и сигареты. Утром же с удивлением обнаружил, что компенсировал свои затраты на текилу и виски.
В восемь появилась хмурая Ольга, забрала у меня ключ, приняла выручку, записала проданный товар и объявила, что я свободен. Она же объяснила мне, где автостанция, и через двадцать минут я дремал в автобусе, едущем в Синегорск. Во сне я видел пухлогубую Валентину, которая что-то пыталась мне сказать, но говорила так тихо, что я ничего не слышал.

Глава 5. Хмурое утро

Бабушка Нина встретила меня упреками, но когда узнала, что я устроился на работу охранником и уже отработал смену, просто помолодела от счастья. Горячие оладушки со сметаной были потрясающе вкусными, я наворачивал за обе щеки, а бабушка стояла рядом и гладила меня по плечу. Какая же она у меня старенькая! Я повернулся вместе со стулом и, не вставая, обнял ее и уткнулся, как в детстве, лбом ей в плечо. Бабушкина рука ерошила мои волосы, а мне было так сладко, грустно и хорошо!
– Петенька, попей чайку с малиновым вареньем и ложись поспать. Устал ведь, родимый!
– Бабуля, я проснусь и начну забор чинить! – сухонькая рука перекрестила мой лоб.
Едва коснувшись своей кровати, я погрузился в тяжелый сон. То ли из-за того, что не привык спать днем, то ли из-за выпитой вчера водки снились какие-то кошмары. Черные тени, зубастые пасти, завывающий ледяной ветер и жуткий волчий вой. А еще почему-то я слышал назойливый голос жены Олега.
– Мне очень нужно с Петром поговорить!
– Спит он. Не пущу я тебя. Вот вечером приходи и поговоришь! – послышался твердый голос бабушки Нины.
Ну, все, приехали! Поспать больше не дадут. Я оторвал голову от подушки:
– Бабуля! Пропускай гостью, я проснулся! – я сел на кровати, стыдливо прикрыв семейные трусы простыней.
Хотелось пить, но впервые за последний месяц я проснулся без головной боли.
Валентина просто вбежала в комнату. На этот раз она была в светло-голубом брючном костюме, на шее – бирюзовый шелковый шарфик, скрепленный брошкой в форме какой-то птицы из белого металла, тело ее было разукрашено ростовской финифтью. Синие туфли-лодочки были запачканы темной землей.
Я смотрел на нее и быстро терял последние остатки сна: женщина явно была близка к истерике.
– Петр, помоги!! – почти простонала она.
– Успокойся, Валентина! Сядь и расскажи, что произошло! – я смотрел на ее искаженное мукой лицо и не узнавал в этой измученной и ненакрашеной молодой женщине вчерашнюю сексапильную блондинку.
– Олега убили! Спаси его! Спаси!
Вот тут я обалдел окончательно. Забыв про свой непрезентабельный вид, я вскочил с кровати и усадил женщину на стул.
– Как убили?! Когда?! Как я могу теперь его спасти? – Валентина молчала и тихо плакала.
Я быстро натянул спортивный костюм, выскочил в сени, зачерпнул из ведра черпак холодной воды и выпил его крупными глотками. Второй черпак я принес Валентине:
– Попей, успокойся и расскажи все по порядку!
Пить она не стала, а открыла сумочку, достала салфетку и промокнула глаза.
– Спасать нужно Павиана, – горько сказала она.
У меня совсем крыша поехала:
– Валь, ты не нервничай, с твоим зоопарком все будет в порядке.
– Это не зоопарк, это Ваня Павленко. Его уже приехали арестовывать, а он судимый, ему нельзя к ним, на него обязательно повесят это убийство.
Я вспомнил шахматный клуб и даже припомнил Павиана – молодого красивого парня с буйной шевелюрой и большущими зелеными глазами.
– Валь, давай-ка подробнее: при чем здесь Павиан, почему ты за него так переживаешь?
– Олег сильно пил, и последний год мы с ним не жили как муж с женой. Детей у нас не было, я начала гулять. Как-то раз к нам в гости пришел старший брат Олега Игорь, а с ним был симпатичный парень. Это и был Павиан. Он мне позвонил, мы начали встречаться. Я его полюбила, думала развестись с Олегом и выйти за Ваню замуж.
«Да уж, полюбила, – подумал я, – вчера лихо со мной развлекалась, наверное, не в первый раз. Может быть, у некоторых женщин оральный секс за измену не считается?»
– Вчера Олег был настолько пьян, что лежал на диване в костюме и туфлях и только тихо похрапывал, – продолжала Валентина. – Я позвонила Ване, и мы уехали на его дачу. Сегодня в полдень примерно вернулись, я подвезла Павиана к дому. Он только хотел выйти, как вдруг к нам подбежал какой-то парень и сказал, чтобы Ваня прятался, – его приехали забирать за убийство Олега Липатова. Ваня побледнел, попросил меня найти тебя и сказать два слова: горбатый старик. Затем он куда-то убежал.
Я с недоумением уставился на Валентину:
– Ты ничего не путаешь? Какой еще горбатый старик?
– Не знаю, – устало сказала женщина, – может быть, он чего попутал.
– А как же охрана Олега проспала?
– Да какая охрана! Это же бутафория одна! Олег просто души не чаял в Игоре, восхищался его талантом. Сам он плохо играл в шахматы, но очень любил эту игру. Двух помощников взял себе только из-за их шахматных, как Олег говорил, фамилий: у одного – Белов, а у другого – Чернов. Они с ним только днем ездили, да и то не всегда. Мутные типы какие-то!
– Валентина, соберись, пожалуйста! У меня есть несколько вопросов! – женщина наморщила лоб и кивнула головой.
– Почему Павиан вспомнил про меня?
– Он говорил, что слышал о тебе в Москве, тебя он очень уважает.
Оп-па, вот и кончается твое инкогнито в Синегорске, Петр Ильич! Пошли круги по воде!
– На что бы вы с Павианом жили после твоего развода с Олегом?
– Мы об этом не разговаривали.
О, а вот и мотив преступления! Леди Макбет Синегорского уезда!
– Как погиб Олег? – насторожился я.
– Не знаю. Я еще дома не была.
– Чтобы помочь Ване, мне понадобятся деньги и неприметная машина. Эти вопросы можно решить?
– До встречи с Олегом отец купил мне «Дэу Нексию». Ей сейчас пять лет, но я проехала на ней только девять тысяч километров. В городе эту машину никто не знает, она уже два года стоит у отца на даче. Ключи и документы там же, в моей комнате, в верхнем ящике комода. Такая подойдет?
– Вполне. Где дача?
– Недалеко от города. В деревне Сосновка. Наш дом последний по центральной улице.
– Пиши отцу записку и доверенность!
Я принес старую тетрадь в клетку и ручку. С моей помощью Валентина справилась с этим заданием.
– Последний вопрос.
– Я думала, что он будет первым, – прервала меня женщина.
Она достала из сумочки нетолстую пачку рыжего цвета.
– Здесь сто тысяч. Хватит?
– Вполне. Постараюсь вам с Павианом помочь. Не рассказывай никому про наши с тобой дела.
Валентина встала и посмотрела мне в глаза:
– Спасибо, Петя! Постарайся, пожалуйста! – по ее щекам потекли слезы.
Женщина резко повернулась и выбежала из комнаты.

Глава 6. Хлопоты

Так как меня ждали дипломатические переговоры, я оделся, как посол революционной республики Никарагуа: нацепил легкий турецкий костюм защитного цвета, состоящий из свободной рубашки навыпуск и брюк. В нагрудный карман положил бумажник с правами, а в карман брюк засунул зажигалку. Деньги Валентины, которые не поместились в бумажнике, я нес в симпатичном полиэтиленовом пакете с желтой надписью «Дикси». Пожалев, что нет пилотки, я помахал рукой бабушке и направился к Семену.
Семка сидел на крыльце в тех же трико и рубашке, как и вчера.
– Где Наталья? – опасливо спросил я.
– На работе! – блаженно улыбаясь, ответил товарищ. – Накатим?
– А ты чего дома? – с любопытством поинтересовался я.
– А я в эту неделю на стекольном заводе в ночную. У меня самогон есть! – улыбаясь во все свои двадцать три с половиной зуба, непоследовательно заявил Семка.
– Тебе нельзя, ты сегодня за рулем! – строго сказал я.
Семка одурело на меня уставился:
– Это зачем же?
– Мне машину будем брать! – важно заявил я.
Котов обрадовано вскочил на ноги:
– Здорово, Петька! А где?
– В Сосновке. Знаешь такое место? Отвезешь?
– Без проблем!
Семен исчез внутри дома и выскочил через пять минут, одетый в джинсы и в ту же, правда, уже застегнутую клетчатую рубашку. На ногах у него были старые кроссовки. Мой друг открыл свой деревянный одноэтажный гараж, и я увидел ухоженный раритет – блестевший, как пасхальное яичко, синий «Запорожец-968».
– Доедем? – засомневался я.
– Это самая лучшая на свете машина, – гордо ответил Семен. – Если движок держать в чистоте, то она вечно служить будет.
По размерам «Запорожец» идеально подходил для Семена, но вот как туда помещалась Наталья – оставалось для меня загадкой. По моей просьбе Котов взял с собой канистру, полутораметровый шланг и воронку.
К моему удивлению, «Запорожец» завелся с пол оборота. Семен лихо преодолел все ямы нашей улицы, и мы выбрались на трассу. На выезде из Синегорска заехали в магазин «Автозапчасти» и прибрели новенький аккумулятор для меня и комплект торцевых ключей для Семки, что привело его в полный восторг.
Проехав десять километров, мы увидели указатель «Сосновка» и свернули на боковую дорогу. Еще три километра, и мы оказались на центральной улице. Последний дом поражал своими размерами. То есть он был не высок, всего два этажа, но балконы, веранды, башенки делали его похожим на замок. Остальное разглядеть было нельзя, так как дачу огораживал двухметровый каменный забор. На огромных воротах красовался нарисованный российский флаг. Рядом с ними находилась калитка со звонком. Мы долго терзали кнопку, пока не раздался грубый бас:
– Да иду же я! Иду!
Калитку открыл мужчина лет пятидесяти, одетый в камуфляж.
– Чего надо? – пробасил он, оглядывая нас с ног до головы.
– Я от Валентины, вот ее записка! – раскрыв папку, я подал ему листочек в клеточку.
Мужчина задумчиво посмотрел на меня.
– Ты – Петр Дронов?
– Да. А вы – отец Валентины Николай Иванович? – мужчина кивнул головой.
– Хреновые дела, жалко Олега. Пойдем, посмотрим на ее тачку.
Мы с Семеном зашли в калитку. Участок был большим, соток двадцать, на нем росло несколько сосен, виднелся ровный английский газон, стояли беседка, баня, большой гараж и хозяйственный блок.
Николай Иванович провел нас через боковую галерею в дом, где мы сразу оказались на большой кухне. На стене висел огромный плазменный телевизор, половину кухни отделяла барная стойка, за которой хлопотала миловидная молодая женщина.
– Катя, напои ребят чаем, а я пойду за ключами и документами, – распорядился хозяин.
Мы успели выпить по стакану чая с галетами, когда за нами вернулся отец Валентины. Через пару минут мы уже находились в большом гараже. Рядом с огромной черной «Тойотой Лэнд Крузером» стояла небольшая белая «Дэу Нексия», на дверце водителя которой висел маленький магнит, державший пластинку с рисунком стилизованных оленьих рогов и алмазов и надписью «Саха (Якутия)». Заводиться она категорически отказывалась даже после того, как я снял магнит и положил его в нагрудный карман.
Мы с Семкой сбегали за аккумулятором и поставили его в белую машину вместо старого. Теперь «Дэу» легко завелась. Но бензина, как я и ожидал, оказалось очень мало. Пригодились канистра и шланг, благо бак «Запорожца» был практически полон. Прощаясь, хозяин спросил:
– Чем еще могу помочь?
Меня осенило:
– Что могут означать слова «горбатый старик»?
Семен и Николай Иванович задумались. Разумных версий у них не оказалось. Тепло попрощавшись с отцом Валентины, мы маленьким караваном из двух машин отправились в торговый центр, где я купил пару недорогих сотовых телефона марки FLY (очень мне понравилось это «летящее» название), поддерживающих две сим-карты.
Семка недоуменно уставился на меня:
– Зачем тебе два одинаковых телефона?
Я помолчал немного, испытующе глядя на друга.
– Знаешь, Семка, я ввязался в мутное дело. Никакого прикрытия у меня нет, и скоро может стать очень жарко. Тебя ввязывать я не буду, но кто-то, возможно, захочет использовать тебя для того, чтобы найти Дронова. Второй телефон для тебя. Если позвонишь с сим-карты МТС, я пойму, что ты хочешь со мной поговорить, если позвонишь с карты МегаФона – значит, тебя взяли в крутой оборот и через тебя разыскивают меня.
Котов ошарашенно посмотрел на меня:
–Так я им ничего не скажу!
– Семка, не будем играть с ними в гестапо! Они ведь и Наталью могут прихватить!
Лицо друга медленно бледнело. Он даже как-то съежился и стал меньше ростом.
– Что же мне делать, Петь?
– Заучи наизусть оба моих номера, но никому не говори, что ты знаешь мой мегафонный номер. Звонок туда будет сигналом, что тебе очень несладко. Я постараюсь помочь. После этого звонка делай все, что от тебя просят.
Семен тоскливо посмотрел на меня:
– Зачем ты ввязался в такое дело, Петька?
Действительно, зачем я ввязался в это дело? Может быть, надоели беспробудное пьянство и овощная жизнь? А может, соскучился по своей старой работе? Или просто захотелось помочь красивой женщине, которая не была совсем уж чужой? Точного ответа я не знал. Но уходить от проблем не хотелось.
– Семка, в этом пакете семьдесят тысяч рублей, спрячь их так, чтобы никто не нашел.
Котов с опаской уставился на бумажный пакет.
– Не бойся, это часть моего аванса за работу. С собой возить все деньги я не хочу, а счет в банке открывать не буду. Если со мной что-нибудь случится, отдай бабушке Нине.
Лицо друга искривилось как от зубной боли. Он взял пакет, кивнул мне и, шаркая ногами как старик, пошел к своей машине.
Я сел в белую «Дэу» и задумался. Собирать информацию, не привлекая внимания к себе, я пока могу только в шахматном клубе, народ там вечерами собирается самый разный, все получают сильные эмоции от игры и не обратят внимания на пару лишних вопросов. Значит, сначала пообедать, потом – в клуб.
Я поехал по направлению к клубу, внимательно глядя по сторонам в поисках приличного места для обеда состоятельного мужчины. Вывеска кафе «Империал» привлекла мое внимание большой золотой императорской короной. Я припарковал машину на стоянке рядом с кафе и направился поесть. Вход украшали колонны с дорическим ордером, дверь была огромной и тяжелой, но так хорошо сбалансирована, что не составляло особого труда ее открыть.
Внутри я увидел резную золоченную итальянскую мебель, белые гобеленовые портьеры, картины в тяжелых рамах на стенах, изображавшие парадные портреты различных царей. Потолки в двух залах по краям были отделаны лепниной, а в их центрах располагались огромные панно со знакомыми мне изображениями Наполеона, оригиналы которых были написаны Жаном-Луи Давидом.
Я сел на мягкий диван, спинка которого была украшена вензелем Наполеона, и долго рассматривал на потолке динамичный образ императора Франции. Белый конь, хрипя, встал на дыбы, сильный ветер рвал красный плащ всадника и развевал гриву и хвост жеребца, сзади – обрыв, впереди – крутой перевал. Император сурово и спокойно смотрел на меня, а его правая рука без перчатки указывала вперед и вверх.
Подошедшая официантка подала мне меню, и я заказал заливную телятину с хреном, крем-суп из шампиньонов и мясо по-французски. Пришлось пожалеть, что я за рулем, и ограничиться маленьким чайником с чаем «Зеленый дракон».
С удовольствием пообедав, я медленно пил ароматный чай.
Неожиданно возникло какое-то беспокоящее меня ощущение неудобства. Стараясь не торопиться, я встал и подошел к барной стойке. По пути я сумел осмотреть зал, но не обнаружил ничего необычного. Спросив у бармена, где находится туалет, я перешел в другой зал и направился к арке, за которой находились белые двери с позолоченными изображениями дамы в шляпке и мужчины с тросточкой. Туалет поразил мое воображение и размерами, и красным цветом сантехники.
Выйдя из-под арки в зал кафе, я увидел знакомое лицо одного из помощников Олега Липатова. Он в одиночестве сидел за крайним столиком с чашечкой кофе и призывно махал мне рукой. Я опустился на стул рядом с ним.
– Привет, я Белов Виктор, ты помнишь меня?
Он очень соответствовал своей фамилии: среднего роста светлый блондин с серыми широко посаженными глазами на круглом как блин лице. Белесые ресницы и брови делали лицо довольно маловыразительным.
– Да, ты один из помощников Олега.
Белов внимательно посмотрел на меня:
– Откуда взял деньги, Дронов?
У меня вихрем завертелись мысли о том, где утечка информации. Валентина или Семен? Но надо держать марку...
– Какие деньги, Виктор?
– Ты же неплохо играешь в шахматы, Дронов.
– А при чем здесь деньги?
– Значит, должен уметь мыслить логически, – серые глаза сверлили меня неприятным взглядом. – Синегорск – город маленький. Еще вчера ты был нищим пьяницей и на моих глазах радовался, когда тебе дали работу охранника. Прошел день, ты за рулем машины, которая оформлена на Валентину Липатову, и обедаешь в «Империале», как будто входишь в бизнес-элиту. Есть, как говорят шахматисты, три варианта.
– Какие же варианты? – стараясь оттянуть время, спросил я.
– Первый: ночью ты выиграл крупные деньги в лотерею, потом встретился с Валентиной и купил у нее машину. Второй: тебе привезли наследство от Рокфеллера, а потом ты украл машину Валентины для развлечения, зная, что от ментов откупишься. Третий: Валентина что-то тебе поручила и дала тачку и аванс. Какой вариант тебе больше нравится?
– А можно один вопрос? – стараясь сохранять невозмутимый вид, произнес я.
– Задавай!
– С чего ты взял, что я езжу на машине Валентины? – я просто замер, боясь услышать что-нибудь про Семена.
– Ты парковался возле меня. А я на эту машину оформлял техосмотр.
Опаньки, как все просто! Вот не везет так не везет! Черт меня дернул заехать обедать в «Империал»! Действительно, Синегорск – не Москва, здесь все на виду...
 – Хочешь, расскажу анекдот, Виктор?
– Расскажи, – серые глаза продолжали сверлить меня.
– Сидит Волк на пне в центре поляны. Мимо бежит Белка. Волк ее подзывает, достает блокнот, ручку и говорит: «Придешь завтра сюда в 9:00. Я тебя записываю себе на завтрак». Белка кивнула головой и пошла домой, плача от горя. Бежит мимо Барсук. Волк его подзывает, достает блокнот, ручку и говорит: «Придешь завтра сюда в 13:00. Я тебя записываю себе на обед». Барсук кивнул головой и пошел домой, повизгивая от такого несчастья. Скачет мимо Заяц. Волк его подзывает, достает блокнот, ручку и говорит: «Придешь завтра сюда в 19:00. Я тебя записываю себе на ужин». «Господин Волк, можно вопрос?» – спрашивает Заяц. «Задавай!» «А если я вас пошлю на хер и завтра не приду?» «Так, – бормочет Волк, – Зайца вычеркиваем».
Белов, не отрывая от меня пронзительного взгляда, слегка покачал головой:
– Тот, кто не хочет сотрудничать, становится врагом.
Очень меня беспокоили его глаза, но я, неторопливо растягивая слова, ответил:
– Есть у меня такая поговорка: «Избавь меня, Боже, от друзей, а от врагов я сам как-нибудь избавлюсь»!
Неожиданно угрожающий взгляд Белова стал невозмутимым. Рядом с нами появился бармен и наклонился ко мне:
– Вас приглашают в кабинет.
Мне так хотелось прервать неприятную беседу, что я, не задавая вопросов и не прощаясь с Беловым, встал и проследовал за барменом.
Кабинет находился позади барной стойки и производил сильное впечатление. Стены были украшены огромными зеркалами в тяжелых литых бронзовых рамах, увенчанных гербами. Между зеркалами располагались гербовые щиты и холодное оружие: мечи, копья, алебарды, секиры. Потолок был расписан батальными сценами. В центре кабинета стоял длинный стол, покрытый белоснежной скатертью. Вокруг него – десять стульев, но сидел за столом только один человек – полковник Резниченко. Бармен неслышно испарился, и мы остались вдвоем.
Я стоял, Резниченко сидел. Маленькие глазки Полковника уставились на меня.
– Ты в курсе того, что Олег Липатов погиб?
– Да, – я пока не мог уловить нить разговора.
– Его магазин в Куровске переходит ко мне, – щель рта Резниченко слегка искривилась.
– Чем могу быть полезен? – ошарашенно спросил я.
– Останешься работать у меня охранником на тех же условиях? – маленькие глазки внимательно смотрели на меня.
Я вспомнил, что две ночи подряд должен дежурить. Если отказаться, то приобретешь еще одного врага. Может быть, пока поработать?
– Останусь.
– Выходишь сегодня и завтра с девяти вечера и до восьми утра. Аванс нужен?
– Спасибо, не нужно.
– Тогда увидимся через два дня.
– Зачем?
Полковник явно удивился. Он встал и подошел ко мне.
– В клубе будет нокаут-турнир по блицу. Придешь?
– А какой регламент?
– Две партии по пять минут каждому, если счет 1:1 – то две по три минуты, и так далее, пока не будет победителя. Олимпийская система, проигравший выбывает.
– Приду.
– Вот и хорошо, – мрачно улыбнулся Полковник, – порву тебя как Тузик грелку!
– До встречи, Андрей Геннадьевич! – весело сказал я, – Когда тебя бьют в шахматах, это не грозит инвалидностью.

Глава 7. Поиски неприятностей

От «Империала» до шахматного клуба я доехал за десять минут. На этот раз на месте администратора сидела дама средних лет, светлые волосы которой были уложены в высокую прическу. Макияж на ее слегка помятом жизнью лице был несколько вызывающим, но строгий серый костюм примерно 52 размера и светло-голубая блузка с высоким воротником исправляли первое впечатление. Дама заулыбалась, увидев меня:
– Вы на концерт?
– Нет, я в шахматный клуб.
Лицо женщины скривилось в презрительной гримасе, скрипучим пронзительным голосом она стала как будто бы выплевывать слова:
– В туалете водку не пить! Окурки в горшки с цветами не бросать! Если в клубе оставите пустые бутылки, то в следующий раз никого не пущу!
Я изобразил на лице почтительную улыбку:
– Я очень расстроен, что не имел возможности и счастья быть представленным вам раньше. Советник по культурным вопросам представительства России в республике Саха (Якутия) Петр Ильич Дронов. В Синегорске проездом.
Я энергично склонил голову и шаркнул ножкой, затем, медленно поднимая глаза, изобразил восхищенно-романтический взгляд. Дама несколько растерянно и недоверчиво рассматривала мой летний турецкий костюм. Наконец, захлопав наклеенными ресницами, она кокетливо улыбнулась и вполне нормальным голосом произнесла:
– Очень приятно, добро пожаловать в наш Дом культуры.
Я решил продолжить свой моноспектакль.
– Я понимаю, что не совсем корректно наедине с незнакомой красивой женщиной пытаться навязать ей свое общество, или, говоря привычным мне по дипломатической работе языком, не комильфо.
Даже макияж не смог скрыть легкого румянца, появившегося на щеках женщины.
– Ну что вы! Чем могу быть вам полезна?
– Не соблаговолите ли, сударыня, назвать имя, данное вам вашими почтенными родителями, и разрешить восхищенному вами кавалеру якутского ордена северного оленя преподнести скромный сувенир, – я достал из кармана магнитик и положил его на стойку перед женщиной.
Вот теперь она раскраснелась не на шутку.
– Меня зовут Светлана Константиновна, – голос ее изменился, стал певучим и звонким.
– Драгоценная Светлана Константиновна! Известна ли вам синегорская легенда про горбатого старика?
Женщина наморщила лоб и задумалась. Ей явно хотелось мне помочь. После долгой паузы она заговорила:
– Я слышала от своей бабушки, что до революции на стекольном заводе был замечательный мастер-стекловар. Приехал он к нам из Гусь-Хрустального. Хозяин завода выдал ему много денег на переезд. Мастер за два года построил большой дом на Заводской улице, посадил яблоневый сад. Жалованье ему назначил хозяин щедрое. Мастер был всем доволен, и завод начал процветать и приобретать известность.
В 1916 году губернатор заказал хозяину завода хрустальную вазу для того, чтобы сделать подарок царю. Очень хотел хозяин угодить губернатору. Сказал он мастеру, что если сделает тот вазу красоты необычайной, то отдаст за него в жены свою младшую дочь, знал он, что тот давно ее любит. Две недели мастер не уходил с завода, варил хрусталь, добавлял в него порошки заветные, говорил заклятья тайные.
Когда закончил он работу и показал хозяину вазу, то потерял тот дар речи. Ваза росту была человеческого, а хрусталь светился изнутри разными цветами. Была ваза цвета небесного, половина – ярко-голубая, половина – темно-синего бархата. На яркой стороне ослепительным золотом солнышко блистало, бледно-розовые облачка как будто двигались, а под ними птицы райские разноцветные летали. А на темной стороне луна серебрилась вместе со звездами, а в их свете снежинки кружились. А как стукнул мастер ложечкой по краю вазы, так запела она чистым голосом, словно птица райская.
Обещал хозяин свою дочь мастеру в жены отдать, да не вышло. Был мастер некрасив да горбат, сбежала невеста со своим возлюбленным офицером. Так мастер и остался навек холостым.
Я медленно закрыл рот.
– Это где же на Заводской улице дом мастера?
– Его почти не заметить, сад сильно зарос, а участок очень большой. А так-то дом намного больше и выше, чем у соседей. Раньше его издалека видно было.
– Я одного не понял, если он старик был, то как рассчитывал на взаимность девушки?
– В то время ему лет сорок исполнилось, а стариком его звали уже при советской власти. В 1937 году пришли ночью мастера забирать, а он исчез.
– Как исчез?
– Одни говорили, что тайный ход выкопал, другие – что нечистая сила помогла. Только в этом доме с тех пор и не жил никто.
Я от всей души поблагодарил женщину и двинулся по коридору в шахматный клуб. Неприятное ощущение чужого взгляда заставило меня обернуться: возле администратора стоял Белов и смотрел на меня.

В клубе находилось человек шесть, он казался каким-то пустым. Пожилые мужики сидели парами и подолгу думали над ходами. За судейским столом с компьютером расположился Игорь Липатов. Поняв, что с мужиками поговорить не удастся, я подошел к Игорю. Он, широко улыбнувшись, поздоровался со мной, и мы отошли к стене, с которой на нас смотрели портреты великих шахматистов.
– Петр, я видел, что ты подъехал к клубу на машине. Давно она у тебя?
Вот черт, ну ничего не скроешь в этом маленьком городишке. Может быть, и про Валентину с Павианом сейчас спросит?
– Недавно, Игорь. Это несущественный вопрос. Вот, посмотри сюда, – и я показал на портрет первого чемпиона мира бородатого Вильгельма Стейница.
Липатов заинтересованно уставился на портрет.
– Что может сказать нам портрет старого Вильгельма?
– Павиан передал мне два слова – «горбатый старик». Тебе это говорит что-нибудь?
– Павиан?! – Игорь был явно шокирован.
– Где ты его видел, Петр? – на лице Липатова был написан живейший интерес.
– Мне домой принесли записку и оставили ее бабушке.
– А что еще было в записке?
– Только два слова. Ты же хорошо знаешь Павиана, может быть, есть какие-нибудь ассоциации?
Игорь пожал плечами и задумался.
– Понимаешь, Павиан – очень необычный человек. У него мозги словно перпендикулярные. Он в шахматах мог бы стать гроссмейстером, но ему не интересны простые позиции. Павиан всегда ищет самый красивый ход, самую изящную идею, самую оригинальную комбинацию.
– Говорят, что он и женщин ищет необычных?
– Да, это его слабость. – Лицо Липатова окаменело. – Из-за этого он и влип в историю с убийством Олега.
– Ты думаешь, что это он убил твоего брата?
– Я в это не верю. Думаю, что Резниченко разберется.
– Только что мне рассказали вашу синегорскую легенду о горбатом мастере. Сообщили, что он жил на Заводской улице.
Липатов оживился, его зеленые глаза засверкали турмалиновым блеском.
– Вот ключ к загадке Павиана! Он сам мне рассказывал эту легенду. Думаю, что он прячется в доме старого мастера. Что ты будешь делать?
– Поеду сейчас туда, заберу Павиана и вывезу куда-нибудь. Ты не против?
Игорь покачал головой.
– Да ты что! Мы же с ним дружим, да и не может он убить человека. Только ты сначала зайди в магазин и купи ему пожевать чего-нибудь. Он, наверное, уже опух там от голода.
– Спасибо, это хороший совет.
Мы вместе вышли из помещения клуба, и Липатов вместе с улыбающейся администраторшей смотрел, как я пересекаю вестибюль, вертя головой во все стороны. Белова нигде не было.
В магазине я купил несколько нарезок колбасы и сыра, холодный чай, хлеб и ряженку. Получился компактный пакет, который я бросил на заднее сидение. Моя белая «Дэу» стрелой полетела на Заводскую улицу.
Я медленно ехал вдоль полуразрушенных заборов заброшенных домов, заглядывая в глубину участков. Справа от меня показался гнилой высокий забор, целые пролеты которого лежали на земле. Густая зелень скрывала двор. Старый яблоневый сад!
Я вышел из машины и через пролом медленно вошел во двор. Сад был очень большим. Пройдя метров тридцать, я увидел блок хозяйственных построек. Все дышало ветхостью и запустением: обвалившиеся крыши, сорванные с петель двери, прогнившие пороги. От хозяйственного блока дальше в глубь сада вела дорожка, вымощенная мелкими камнями. Между ними выросла такая высокая трава, что кое-где камни были просто незаметны.
Я медленно пошел по старой дорожке, думая о том, что здесь давно не ступала нога человека. Каменистая тропинка повернула направо под прямым углом, и мне открылся дом. Он производил впечатление, несмотря на свою старость. Очень высокий фундамент держал на себе квадратный первый этаж. Высокая мансарда была увенчана двускатной крышей, покрытой старым ржавым железом. Виднелась боковая стена, на которой я насчитал пять широких окон. Прямо передо мной очень высокое крыльцо с резными перилами и деревянными колоннами вело в большую террасу.
Я медленно поднялся по скрипучим ступеням. Дверь в дом была закрыта, но на уровне моего живота из нее торчала ржавая железная полоса. Все подергивания были безрезультатны. Однако стоило нажать на нее, как послышался металлический лязг. Не отпуская полосы, я вдавил плечом на дверь, и она открылась. В первой комнате у закрытого ставнями окна стоял одинокий деревянный стол. В полутьме виднелись две двери, одна была закрыта деревянной задвижкой, а из другой высовывалась уже знакомая мне полоса.
Открыв задвижку, я попал в темную комнату и сразу же споткнулся о старое ведро, которое со звоном покатилось по полу. Немного постояв в темноте, я щелкнул зажигалкой. В маленьком хозяйственном помещении стояли и лежали ржавые инструменты и садовый инвентарь. На стене висели серпы. Раньше я видел серп только на гербе Советского Союза. Пахло пылью, гнилым деревом, прелой листвой, но я чувствовал еще какой-то знакомый слабый запах. На полке нашлась свечка, и теперь темнота уступила мне немного пространства.
Я вышел из подсобки, закрыл деревянную задвижку и взялся за вторую дверь. Нажав на железную полосу, услышал лязг щеколды и плечом нажал на тяжелые доски. С пронзительным скрипом задевая плашки пола, дверь распахнулась. Я переступил очень высокий порог и вошел в комнату.
Вспыхнул яркий свет и все ушло в темноту.
Что-то сильно стучит прямо в висок, все тот же знакомый запах стал явно сильнее. Вокруг абсолютная темнота и почему-то не чувствую своего тела. Может быть, у меня осталась только голова? Боже, как больно! Улыбаться пока нельзя... Открылись веки... Темновато... А вот и понял, откуда запах – возле носа лежит окурок. Пошевелил пальцами – руки на месте. Рука упирается во что-то белое и каменное. Печка? Точно, вот и железная дверка для углей. Почему так холодно щеке? Ага, под головой железный квадратный лист... Пальцы двигаются независимо от моих мыслей... Открыл железную дверку... Углей нет, в углу какой-то штырь... Потянул на себя... Почему голова падает вниз? Железный лист оказался квадратным люком на шарнирах... Надо закрыть железную дверку... Сползаю в люк на деревянную лесенку... Толкаю его ногой – он захлопывается, вокруг полная темнота. Глаза закрываются, и я растворяюсь в темноте...
Прямо над головой заскрипели половицы.
– Где он?
– Да я только минуту назад отлить отошел, он вот здесь лежал трупом.
– Белый, да ты сам сейчас ляжешь здесь вместо него.
– Не мог он далеко уйти! Я ему так дубинкой приложил, что неделю ходить не будет!
– Ищи, сука! Я уже фургон подогнал, хозяин ждет, а у тебя нет ни Дрона, ни Павиана!

Звуки торопливых шагов раздавались со всех сторон. Дом осматривали качественно, от подвала до крыши. Затем голоса переместились в сад. Я сполз с лесенки на деревянный пол и ощупал карманы. Бумажника не было, зато телефон и зажигалка остались на месте. Маленький огонек зажигалки освещает небольшое, обшитое старыми досками помещение размером примерно два на два метра. На одной стене висит старинное бра с огарком свечи. Зажигаю его и осматриваюсь. У противоположной стены стоит маленькая кровать, на ней куча какого-то тряпья. Я встаю на четвереньки и ползу к кровати. Сердце замирает от ужаса: на кровати лежит маленький скелет в истлевшей одежде. Значит, ты не сделал подземный ход, мастер!
Немного успокоившись, я осматриваюсь. Под кроватью стоит сундучок. Похоже, что я единственный претендент на наследство. В сундучке нахожу небольшой кожаный мешочек и промасленный сверток. Я беру в руки мешочек. Из открывшейся горловины на дно сундучка с легким звоном посыпались тяжелые желтые диски. Золото! Не отпустило оно мастера! Я не разглядываю монеты, а просто ссыпаю их обратно в мешочек. Промасленный сверток радует меня больше, в нем ждут своего часа черненый револьвер и двадцать патронов россыпью.
– Прости меня, мастер! – я отрываю кусок тряпья и тщательно протираю механизм, который уровнял в правах американский народ.
Взведя курок, я поднимаю руку и нажимаю на спусковой крючок. Металлический звук ударившего бойка звучит для меня нежнейшей музыкой. Шесть патронов легли в свои гнезда, я готов к разговорам по душам. Сложив остальные находки в сундучок, я поднимаюсь по лесенке и в свете слабого огня свечи осматриваю люк. Большая скоба недвусмысленно предлагает потянуть ее вниз. Люк почти бесшумно открывается, я гашу свечу и возвращаюсь в дом, готовый отстаивать свои права американским способом.
Ни в доме, ни в саду никого не было. Исчезли и дорогие моему сердцу бумажник и белая «Дэу». Теперь я был готов наказать Белова без суда и следствия!
Дом бабушки Нины был совсем рядом. Чтобы не пугать ее, я тихо прокрался в свою комнату и оценил понесенный ущерб. Череп был цел, но шишка и большая ссадина под спекшимися от крови волосами объясняли мою слабость и головную боль. Костюм был измят и перепачкан. Пришлось промыть ссадину и потерпеть воздействие йода. Я посмотрел на часы – было почти восемь вечера. Пора на дежурство! Джинсы и клетчатая рубашка придутся в самый раз. Револьвер я засунул за ремень и прикрыл его сверху рубашкой навыпуск. Самочувствие было вялое от слабости, но настроение агрессивное.
Я вышел в большую комнату. Бабушка раскатывала тесто.
– Петенька, ты когда пришел?
– Только что, бабуля. Убегаю на дежурство.
 – Ты же голодный, через полчаса пирожки поспеют!
– Меня на работе накормят.
Я обнял бабушку и замер на пару секунд. Когда я переступал порог, то обернулся: сухонькая морщинистая рука крестила меня вслед.

Глава 8. Грустная ночь

Машины больше не было, водительских прав – тоже. Нужно было решать транспортную проблему, оставался час до начала дежурства. Не успел я пройти половину улица, как услышал звуки гитары и пьяные голоса в небольшом заброшенном дворе. Ворота отсутствовали, и через минуту я стоял перед костром, вокруг которого сидели несколько тинейджеров.
– Чего надо, дядя? – агрессивно спросил мрачный молодой амбал.
Я покосился на пару стоящих в кустах мотоциклов.
– Посидеть с вами хочу.
Амбал внимательно посмотрел на меня.
– Выпить у тебя есть?
– Есть два литра водки, но нужно слетать в Куровск.
Амбал улыбнулся.
– Не побоишься съездить с Серым, за полчаса обернетесь?
Я согласился, но когда увидел как с трудом встает и пошатываясь подходит к мотоциклу худенький юноша, засомневался. Мы одели шлемы, сели на старенькую «Ямаху» со стертыми шинами, и подросток завел мотоцикл.
Впервые в жизни я участвовал в смертельном аттракционе. Мотор ревел так, что закладывало уши, езда по прямой была тинейджеру не интересна, светофоры он просто не замечал. Причудливая траектория движения могла быть математически описана разве что уравнениями высших степеней. Несколько раз я слегка задевал обгоняемые слева и справа легковые и грузовые машины плечом или коленом, а при особо крутых виражах даже шлемом.
Сорок километров мы проехали за двадцать минут. Остановившись возле указанного мной магазина, Серый снял шлем и смущенно улыбнулся щербатым ртом:
– Извини, что так медленно. Пробка!
Я, пошатываясь, слез с мотоцикла и провел по джинсам рукой: слава богу, сухие!
В магазине работала уже знакомая мне Ольга. Она, увидев меня, радостно сунула мне ключ и мгновенно испарилась. Я взял две литровые бутылки самой дешевой водки и вышел к мотоциклу. Мы с тинейджером аккуратно упаковали их в контейнер, который был закреплен за сиденьем пассажира.
– Знаешь, Серый, мне что-то поплохело, обратно я с тобой не поеду.
Парень заулыбался во весь свой щербатый рот:
– Ничего, это бывает. Ты – молодец, не орал, не блевал, не ругался. Я живу на Советской, меня там все знают. Захочешь покататься – обращайся!
Мотоцикл взревел и мгновенно исчез из поля зрения. Я зашел за магазин отлить накопившиеся от страха токсины. Перед входной дверью раздался визг тормозов, затем хлопнули дверцы и послышались голоса:
– Никого нет!
– Белый, ты остаешься здесь. Если Дрон приедет – звони.
– Да как он приедет, ведь перехватывают его и на автостанции, и на вокзале?!
– Он способный, от тебя сумел уже один раз уйти!
– Больше не уйдет!
Снова захлопали дверцы. Я осторожно выглянул из-за угла. Черная «Ауди» быстро отъезжала, а моя белая «Нексия» парковалась в тени. Снова спрятавшись за магазином, я оглядел поле предстоявшей битвы. Из подъезда пятиэтажного дома вышел мальчишка лет десяти, поднял возле урны бычок и не торопясь закурил. В руке у парня была хозяйственная сумка. Это был мой потенциальный клиент. Мальчишка, на ходу куря и сплевывая, подошел ко мне.
– Привет, братан!
Пацан остановился и с изумлением молча уставился на меня.
– Хочешь заработать блок сигарет?
– А чего делать?
– Перед магазином у кустов белая машина. Там сидит один перец, которого нужно вытащить без шума. Пройди мимо и шарахни кирпичом или палкой по капоту.
– Сдурел? Он же убьет на хер!
– Не убьет, но побежит за тобой. Беги сюда, а я его за углом встречу.
– Да он меня за машину-то потом найдет и уделает на хер!
– Не трусь, я его сам уделаю. А машина – моя.
Серые глазки с узкого личика долго изучали меня. Мальчишка пожал худенькими плечами, кивнул и положил сумку на траву. Сунув в карман осколок кирпича, он обошел магазин и направился к белой машине. Остановившись метрах в трех, пацан несколько секунд осматривал ее, затем деловито достал кирпич и со всех сил запустил его в переднее крыло «Нексии». Одновременно с отскочившим камнем из машины пулей вылетел Белов и помчался за парнем. Он бы догнал того через пару метров, но за углом я встретил его ломиком с пожарного щита.
Мальчишка вернулся и с любопытством смотрел, как я уже испытанным способом скручиваю проволокой руки и ноги лежащего мужика.
– А чего он тебе сделал?
– Машину мою украл, – парень оживился:
– Мочить будешь на хер?
– Не мочить, а учить! Тебя как зовут?
– Петька!
– Пошли в магазин, тезка.
В магазине я посадил Петьку на складной стул и выдал ему блок сигарет:
– Хочешь заработать деньжат?
Глаза мальчишки блестели, он закивал головой.
– Что нужно делать?
– Тут особого ума не надо – на всех товарах стоят ценники. Если кто просит «Балтику» – смотришь на бирку, там написано сорок рублей, продаешь за пятьдесят, десятка – твой навар. Ну как, Петька, отпускаешь меня на часок разобраться с тем перцем?
Мальчишка азартно махнул рукой:
– Отпускаю на хер!
Оставив пацану ключ от магазина и запретив ему открывать стеклянную витрину, я занялся Беловым: подогнал машину, погрузил его на заднее сиденье «Нексии» и отправился искать тихое место. Не проехав и квартала, я увидел забор стройки, не скрывавший два этажа с пустыми окнами. Подъемного крана не было, а выцветший плакат на заборе обещал завершение объекта три года назад.
Втащить спеленутого врага на первый этаж было делом пяти минут, труднее всего оказалось просунуть его тело в дыру под расхлябанными, но запертыми воротами. Я бросил Белова на бетонный пол и присел рядом на деревянный ящик. Через пять минут мой недруг застонал и открыл глаза. На его круглом лице выражение менялось так, как будто его крутили в калейдоскопе: сначала страдальческое, потом удивленное, потом злое и неприятное:
– Живой, сука!
– Что это вы, Виктор, так неинтеллигентно выражаетесь?
– Да я же тебя на куски рвать буду!
– Именно поэтому для профилактики ваших жестокостей, Виктор, я и привез вас, чтобы показать вам место, где будет несколько лет лежать ваше тело.
Белов издал какой-то рык и начал извиваться, пытаясь высвободиться. Я с любопытством смотрел за этими попытками. Наконец он устал и замер, тяжело дыша. Я поднял с пола кусок толстой проволоки и начал огоньком зажигалкой нагревать его конец. Белов с беспокойством наблюдал за мной.
– Ты что собираешься делать?
– Меня смущают ваши красивые глаза. Для начала я их выколю.
– Да ладно! На понт берешь!
– Послушайте, Виктор! Вы уже пытались меня убить, минуту назад обещали мне жуткие пытки. Сами понимаете, что у меня есть одно правильное решение вашей проблемы. Но не надо бояться, я завтра принесу сюда венок. Обещаю!
Белов рванулся и застонал. Когда он заговорил снова, то тон стал менее уверенным:
– Тебя и так уже ищут, не вешай на себя убийство!
– Я слышал, что убийцу можно найти по отпечатку на роговице убиенного. Поэтому и стерилизую проволоку. Сам посмотри напоследок, нормально обжег? – я поднес почерневший конец к лицу Белова.
Он взвизгнул и, извиваясь как червяк, стал отползать от меня. Я глубоко вздохнул, маскируя улыбку, встал с ящика, закрыл глаза и нарочно понизил голос, чтобы Белов меня еле слышал:
– Прости меня, Господи, за вынужденное убийство. Прости за выколотые глаза раба твоего Виктора. Упокой его душу грешную!
Я взял кусок проволоки с обожженным концом как кинжал и медленно подошел к Белову. Он хрипел от напряжения, на его лбу выступили синие жилы, но освободиться от проволоки не удавалось. Носком кроссовки я подвинул к лицу мужчины половину кирпича, которая лежала на полу возле ног:
– Хотите анестезию, Виктор?
– Послушай, давай договоримся как-нибудь по-другому!
Я присел на корточки так, чтобы конец проволоки оказался перед лицом моего врага, и улыбнулся:
– Предлагаете поменяться местами?
Он зарычал и закашлялся:
– Да нет же, ****ь, я предлагаю тебе жизнь!
Я укоризненно покачал головой:
– Какую жизнь? Машину угнали, документы и деньги забрали, зачем такая жизнь?
– Документы твои и деньги в бардачке машины, ключи от нее ты уже у меня отобрал. Отпусти меня, а?
– Ну, подумайте сами, Виктор! Зачем мне проблемы? Я вообще не понимаю, почему на меня так наехали...
Белов повернулся на бок и приподнялся на локте:
– Не надо было ввязываться в дела Павиана!
– А что, он такая важная птица?
– Он – пыль, но его должны поймать!
– На кого вы работаете, Виктор?
– Хозяина я никогда не видел, приказы получаю по интернету. Хозяин меня и к Олегу Липатову пристроил.
– Давно вы с ним?
– Три года. Уволился из спецназа, ни денег, ни работы, ни семьи. Снимал комнату, подрабатывал грузчиком на рынке. Прихожу домой однажды, а на столе в моей комнате лежат записка и деньги. В записке – имя моего почтового ящика для электронной почты и пароль. А ниже адрес интернет-кафе. Стал туда ходить, получать задания. За три года купил машину, квартиру, почувствовал себя человеком. Задания теперь на планшет получаю.
– Но с кем-то приходится встречаться для выполнения заданий?
– Постоянно – только с Черновым. Остальные меняются, имен не говорят.
– У меня есть шанс выжить?
Белов помолчал, потом устало закрыл глаза:
– Уезжай из города!
И я уехал. Только сначала разломал ящик, сделал из него небольшую лежанку и закатил на нее своего пленника.
Моя белая «Нексия» медленно и тихо преодолевала последние метры к прежней затемненной стоянке, а я уже видел ажиотаж перед магазином. Там стоял большой старый джип «Паджеро», и четверо молодых здоровых парней с битами окружили маленького Петьку. Я почти неслышно открыл дверь, вылез и не спеша направился к этой тусовке, на ходу доставая из-за ремня револьвер и прислушиваясь к беседе.
– Паслушай, малчик, где тут ваш маньяк?
Петька плаксиво заныл:
– Нет никого, один я!
– Не ври, малчик, куда он спрятался?
– Дяденьки, правду говорю, нет никого, и не будет!
– Тогда, малчик, бить больно тебя будем, магазин твой сожжем!
– Не надо, дяденьки, не надо, – захныкал Петька.
Рука самого агрессивного вцепилась в волосы пацана.
Бах! Бах! Бах! Бах!
Все четыре колеса «Паджеро» осели практически одновременно. Парни испуганно повернулись ко мне. Я махнул стволом револьвера:
– Биты на землю, самим лечь лицом вниз!
Биты попадали на землю, парни замешкались.
– Быстро, суки! Убью! – заорал я во весь голос, – Руки на голову! Ноги на ширину плеч!
Все четверо упали на асфальт. И тут что-то замкнуло в моем ушибленном мозгу. Засунув револьвер за ремень, я схватил ближайшую биту и начал молотить по спинам лежащих под их стоны, крики боли и восторженные вопли Петьки:
– Мочи их на хер!
Остановил меня только отчаянный крик мальчишки:
– Атас!
Тяжело дыша, я обернулся. Из джипа вылез и не торопясь шел к нам худой пожилой мужчина в светлом костюме. Крупный горбатый нос и большие черные глаза смягчали впечатление от тяжелого подбородка. В руках у него ничего не было. Он остановился передо мной и показал свои пустые ладони.
– Не бей их, пожалуйста.
– Ты кто такой?
– Я – Сафар.
– А эти?
– Мои племянники.
– Понятно. Каждую ночь гостей присылать будешь?
– Мамой клянусь, работай спокойно, мешать не будем.
– Ладно, забирай свою команду!
Я положил руку Петьке на плечо, и мы, не обращая внимания на Сафара и его стонущих и корчившихся родственников, не проронив не слова, вошли в магазин.
Мы с мальчишкой сели на раскладные стулья. Петька молча смотрел на меня, и его глаза сверкали маленькими звездочками.
– Тезка, ты сможешь спрятать наган по-взрослому, чтобы никто не увидел, да и сам с ним не игрался?
Худенькое личико пацана даже побледнело, он вскочил со стула и прижал руку к груди:
– Да ****ь буду …
– Тогда слушай задание. Вот пять тысяч рублей, купи себе мобильный телефон недорогой, поставь сим-карту МТС с тарифом «Суперноль». Телефон особо не афишируй. Вот бумажка с моим номером, потом сбросишь мне свой СМСкой или позвонишь, чтобы я его записал. Будет нужна помощь – звони. Если мне будет нужна твоя помощь – я позвоню.
Я вынул два оставшихся патрона из барабана револьвера и протер его чистой тряпкой, потом завернул наган в нее же и протянул сверток Петьке:
– Давай, друг, теперь твой ход!
Парень прижал сверток двумя руками к груди и направился к двери. В проеме он остановился и, повернувшись ко мне, вымолвил:
– Петь, не волнуйся, я все сделаю! – он улыбнулся, сглотнул комок в горле и исчез в темноте.
Я взял другую тряпку из-под прилавка, протер вынутые патроны и, завернув их в нее, вышел из магазина. Осмотревшись по сторонам и никого не увидев, я забросил сверток на плоскую крышу. Не успел я вернуться в магазин, как послышался вой полицейской сирены. Я сел на складной стул и стал ждать гостей.
Дверь с треском распахнулась, и в магазин ворвался первый мент. Второй тут же появился в дверном проеме, ловя меня в прицел короткого автомата.
– Встать! Руки на стену, ноги на ширину плеч! Где оружие?
Желание помогать родной полиции быстро прошло после нескольких очень болезненных ударов дубинкой. После тщательного, но ничего не давшего обыска, у меня забрали деньги и документы, а магазин закрыли и опечатали. На руки надели наручники, посадили в машину и повезли в отделение. Как вещественные доказательства были взяты несколько бутылок виски и коньяка.
Отделение полиции занимало добротный двухэтажный дом явно дореволюционной постройки. Меня провели по коридору в самую дальнюю комнату левого крыла первого этажа, где молодой человек в гражданской одежде задал мне вопросы про выстрелы, про оружие, про избитых перед магазином людей. Я тупо таращился на карту города на стене, на сейф, который тяжелым железным параллелепипедом возвышался над сидящим рядом с ним следователем, на бледно-серый телефон и ничего не отвечал.
В комнату заглянул полицейский с погонами капитана.
– Как у вас дела?
Молодой человек в штатском развел руками:
– Не хочет разговаривать!
– Давай-ка посадим его до утра в камеру!
Отобрав ремень и шнурки, меня подвели к входу в здание. С одной стороны от него находилось окошко дежурного полицейского, а с другой прутьями примерно в палец толщиной было огорожено пространство около десяти квадратных метров. В открытой комнате было две лавки, на одной из которых спал человек, по виду одежды на нем можно было понять, что лучшего отеля ему видеть не приходилось.
Когда за моей спиной захлопнулась решетчатая дверь и ушли полицейские, я сел на свободную лавку и задумался. Второй раз за последние сутки я оказываюсь без денег и документов, только теперь я еще и за решеткой. Загадка Павиана не решена, магазин остался без охраны, я получил сначала по голове, а потом и по почкам, кроме того, похоже, заперт надолго. Неплохо поработал товарищ Дронов?
– Что ж теперь делать? – негромко спросил я себя.
На соседней лавке приподнялась голова. Одутловатое лицо с синяком под левым глазом принадлежало мужчине неопределенного возраста. Ежик седых волос и трехдневная щетина, грязно-серый пиджак без пуговиц с надорванным рукавом, надетый прямо на тельняшку, мятое выцветшее галифе и рваные туфли без шнурков, из которых торчали босые ноги, как-то не сочетались с аккуратными очками в золотистой оправе. Могучие плечи распирали явно маленький пиджак, от которого очень сильно пахло запахом уксуса и блевотины.
– Привет! Евгений Иванович! – хрипло пробормотал обладатель седого ежика.
– Нет, нет, я – Петр Ильич!
– Чайковский?
– Дронов, – хмуро ответил я, на мое имя с отчеством слишком часто реагировали таким образом.
– А я – Евгений Иванович Лучков, – заявил мой сосед, не меняя лежачего положения.
– Очень приятно, – механически ответил я.
Битая голова плохо соображала. Я был в расстроенных чувствах.
– Что же делать?
– Послушай анекдот, – сказал, приподнимаясь на локте, Лучков. – Двое пьяных угодили в яму и не могут никак выбраться. Один спрашивает: «Что делать будем?» Второй восхищается: «Ты такой деловой! Тебе даже в яме чего-то делать хочется!»
Я невольно улыбнулся.
– Спасибо, Евгений Иванович! Утро вечера мудренее!
Я тоже лег на лавку и незаметно заснул.

Глава 9. Дела сердечные

Снились мне кошмары. Какой-то поезд, идущий в неведомом направлении, я бегу по переполненным вагонам, а за мною – погоня. Грязный прокуренный тамбур, меня хватают цепкие руки, вырываюсь так резко, что рвется одежда. Рывком открываю дверь и вижу мелькающие фермы моста. Прыгаю, недолгий полет, резкий удар о камни…
Я проснулся то ли от страха во время полета, то ли от удара об пол. Оглянувшись, я увидел подбитый глаз, внимательно наблюдающий за мной. На соседней лавке лежал Лучков. С другой стороны – решетка. Поясницу сильно ломило, но это было не смертельно, не привык я спать на деревянных лавках.
– Ильич проснулся, можно начинать революцию!
– С добрым утром, Евгений Иванович! – улыбнулся я.
– Как ты попал в мою гостиницу?
– Стреляли!
– Ну, тогда, Саид, закопают тебя! Ждет тебя белое солнце пустыни!
– Может быть, товарищ Сухов придет! – без особой надежды сказал я.
Входная дверь открылась настежь, и, словно маленький танк, стремительными тяжелыми шагами прошагал мимо окошка дежурного офицера, не обращая внимания на его уставное приветствие, меднорожий кряжистый подполковник. Уже миновав нашу решетку, он резко остановился и молча уставился на меня. Это был Резниченко. Поиграв желваками и ничего не сказав, он направился по лестнице на второй этаж.
– Это кто такой? – озадаченно спросил Лучков. – Наших я всех знаю.
– Из Синегорска мент, – мне не хотелось развивать эту тему. – А как ты сюда попал, Иваныч?
На одутловатом лице моего соседа появилась смущенная улыбка.
– Понимаешь, я вышел в отставку на флоте. Переехали из Мурманска в Куровск, здесь у жены родня. Неделю назад я ее с дочками в Кисловодск отправил, а сам начал «Волгу», что в гараже у тестя стояла, ремонтировать. Когда она поехала, пошел в бар на вокзале отметить. Там компания подсела, водку поставили. Потом как-то поплыл я в туман. Не помню, что дальше было. Очнулся в канаве, стал вылезать – менты подъехали. У меня ни денег, ни документов нет, одежда с чужого плеча, объяснить ничего не могу – вот в эту гостиницу и попал.
– А документы тоже пропали?
– Повезло мне. Военный билет дома, паспорт здесь еще не успели выдать.
По лестнице спустился и подошел к окошку дежурного молодой капитан.
– Костя, открывай камеру.
Что-то ворча себе под нос, дежурный майор вышел из своей комнаты и открыл решетку.
– Лучков! Собирайся и топай домой. Дронов! Иди со мной.
Он пошел по знакомому мне коридору.
– Счастливо, Иваныч! – попрощался я и заторопился вслед за капитаном. Сзади снова загремели ключи дежурного.
В знакомом уже мне угловом кабинете из сейфа капитан достал все мои вещи и конторскую книгу. Сев за стол, он снял фуражку, обнаружив высокие залысины на блондинистой шевелюре, которые делали его похожим на актера Джеймса Стэтхема.
– Распишись, Дронов, что все вещи получены в целости и сохранности.
Я рассовал по карманам телефон, зажигалку, платок и пустой кошелек и взглянул на полицейского.
– Говорят, если где денежку оставишь, то скоро туда вернешься.
Капитан криво улыбнулся:
– Вот этого я тебе, Дронов, не советую! Для здоровья будет очень вредно. Сам не понимаешь, как тебе повезло. Расписывайся!
Я расписался, забрал шнурки и ремень и вышел из кабинета. В коридоре никого не было, наша камера-клетка была пуста. Перед полицейским особняком на деревянной лавочке сидел Лучков.
– Ты чего сидишь, Иваныч?
– Тебя жду, Саид! Пойдем ко мне домой, позавтракаем.
Мы шли по узким тротуарам мимо старых пятиэтажных домов, рядом с нами проезжали редкие машины.
Куровск в этой своей части был похож на многие провинциальные города. От Синегорска он отличался новыми табличками с названиями улиц и домов, а также информационными щитами на перекрестках.
Квартира Лучкова находилась на третьем этаже панельного пятиэтажного дома. Домофон на входной двери, очевидно, был одной из причин чистоты подъезда. За железной дверью, отделанной с внутренней стороны мягкой обивкой, находился узкий коридор, в нишу которого был встроен шкаф для одежды. Справа виднелись двери туалета и первой комнаты. Совмещенная двушка не поражала большими размерами, но кухня, куда меня привел хозяин, для двух мужчин была достаточно просторной.
Из холодильника появилась упаковка с шестью банками пива «Туборг». Мы, не сговариваясь, залпом выпили божественный напиток. Лучков заулыбался:
– Хочешь принять ванну?
– Нет. Я приведу себя в порядок дома.
– Тогда готовь пожрать, а я – в душ! Пиво не жалей!– и хозяин вышел из кухни, на ходу сбрасывая с плеч вонючий пиджак.
Беглый осмотр принес следующие результаты: ящик с картошкой под кухонным столом, сетка с крупным луком на стене, сало в морозилке, черный хлеб в подвесном шкафчике. Когда Лучков в чистом шерстяном спортивном костюме появился на кухне, на плите уже шкворчала огромная сковорода.
Через несколько минут мы с наслаждением ели хорошо прожаренную картошку с золотистыми кусочками ставшего сладковатым лука и хрустящими шкварками.
– Здорово приготовил, – сыто сказал хозяин.
Он встал и вынул из шкафчика пару сторублевок.
– Вот, держи! Менты, наверное, почистили твои финансы?
– Спасибо, Иваныч! Я твой должник.
Мы обменялись номерами телефонов, я получил инструкцию по поиску автостанции и большой полиэтиленовый пакет с грязной одеждой для выноса на помойку.
Тепло попрощавшись с Лучковым, я вышел на лестницу и пошел вниз. На лестничной клетке второго этажа, увидев меня, испуганно вжался спиной в почтовые ящики Крылов Антон Павлович, мой бывший грабитель. Одет он был по-летнему: в оранжевую футболку и зеленоватые бермуды, в руках юноша сжимал мотоциклетный шлем.
– Привет, Антоха! – ласково улыбнулся я.
– З-здравствуйте…
– Зачем шлем носишь? С крыши будешь прыгать или по перилам кататься? – я старался говорить максимально дружелюбно, но Крылова начинало слегка трясти.
– Д-да пришел продать свой скутер…
– Ну, пойдем, Антоха, посмотрим, что у тебя за драндулет!
Парень обреченно повернулся и, сгорбившись, медленно стал спускаться по лестнице. На улице стоял поцарапанный и кое-где побитый черный минибайк марки «Хонда».
– Да, брат, здорово ты его уделал!
– Зато ходовая в порядке, и мотор как новый! – мрачно возразил Крылов.
– За сколько продаешь?
– Пятнадцать тысяч, – Антон нерешительно посмотрел на меня.
А ведь это неплохой транспорт, скорость километров пятьдесят – для города вполне нормальна, расход бензина маленький, шлем делает человека анонимным, прав не нужно, значит, гаишники его не замечают, и кому вообще интересен водитель скутера?
– А дешевле не продашь?
– Да это же натуральный японец, Dio AF 18!
– Так он же б/у!
Антон явно обиделся:
– Зато электростартер, лепестковая система газораспределения, барабанные тормоза, телескопическая передняя подвеска!
– А расход бензина и скорость?
– Три литра на сотню километров, а скорость – шестьдесят!
– Часто ломался? – я еще сомневался.
– Да он вообще не ломается! И сидушка удлинена, пассажира возить удобно! – пылко убеждал меня парень.
Я достал телефон и набрал знакомый номер. После продолжительных гудков в трубке раздался голос Семена:
– Привет, Петька!
– Ты сейчас где, братуха?
– Дома, мне сегодня в ночную.
– Никуда не собираешься уходить?
– Нет, я беседку во дворе ставлю.
– Молодец, Семыч! Через час примерно к тебе парень приедет на черном скутере. Зовут его Антон Крылов, он в оранжевой футболке и в зеленых штанах. Выдай ему тридцать тысяч из нашего запаса. Покупку я тут делаю в Куровске.
– Давай своего пацана! А что покупаешь, недвижимость?
– Посмотри его байк, он мне за пятнашку его отдает вместе со шлемом, – я испытующе посмотрел на Антона, парень активно закивал головой.
– Ладно, Петька, посмотрю.
– Слушай внимательно, Антоха. Поедешь в Синегорск на Заводскую улицу, зайдешь во двор второго дома. Хозяин даст тебе тридцать тысяч, пятнашку отдам тебе за скутер со шлемом, тысячу за доставку денег и полную заправку бака. Буду ждать тебя через два часа на том месте, где мы с тобой познакомились. Устраивает?
– Конечно! – Антон заулыбался, – Не пожалеете, это классный байк!
Через пару минут негромкий звук мотора затих за поворотом.
Я пошел к мусорным бакам, которые виднелись метрах в ста от дома Лучкова, чтобы выбросить его пакет с тряпьем. Баки стояли на огороженной кирпичной стеной площадке, сзади этой стены слышались горький плач, какой-то неприятный смех и звуки ударов. Тихо опустив пакет в крайний бак, я осторожно обогнул боковой кусок стены и выглянул из-за угла.
Несколько кустов шиповника, примыкающих к стенке мусорной площадки, образовывали своеобразный двор, который был усеян битым стеклом, пустыми пластиковыми бутылками и бесчисленными окурками. На деревянном ящике метрах в двух от меня сидел молодой парень лет двадцати в джинсах и гавайской рубашке. Он был невысокого роста, хлипкого телосложения, но его злое узкое лицо было растянуто во властной и наглой улыбке хозяина, который может определять судьбы других людей. Перед ним два рослых сверстника лениво пинали ногами лежавшего на земле и сжавшегося в клубок мальчишку.
– Ты где, урод, деньги взял на такой телефон?– тихо спросил сидящий.
По его знаку избиение прекратилось.
– Не молчи, а то уши отрежу, – в руке сидящего появился узкий нож.
– Не надо, Хорек! – неуверенно сказал высокий крепкий брюнет в нейлоновом спортивном костюме.
– Пусть идет, телефон-то отобрали, – поддержал его лысый парень в черных брюках и грязно-серой рубашке.
В этот момент мальчишка зашевелился и поднял голову.
Петька!
Одним прыжком я долетел до уже привстающего с ящика Хорька. Его голова начала разворачиваться ко мне как раз в тот момент, когда мой кулак приложился к его уху. Контакт был идеальным: тщедушное тело упало лицом вниз, рука с ножом легла на ящик, как на плаху. Я подпрыгнул и обеими ногами ударил в локтевой сустав. С сухим хрустом рука изогнулась неестественным образом, а нож отлетел к моим ногам. Хорек не среагировал, – анестезия была полной.
Я поднял нож и повернулся к двум застывшим фигурам. Оба парня замерли и смотрели на меня как кролики на удава.
– Ложись на землю! Быстро!
Оба поспешно легли на живот. Петька, постанывая, встал на ноги.
– Ты как, Петруччо, живой?
– Живой. Я телефон покупал, нужен был паспорт, я вот этого лысого попросил. Он все оформил, а потом меня сюда к этим притащил.
– Понятно, – я оторвал одну доску от ящика.
Парни с испугом уставились на меня.
– Где телефон?
– Вон пакет лежит, – лысый протянул руку.
– Петь, хочешь их дрыном поучить?
– Давай его сюда, на хер!
– Имейте в виду парни, тому из вас, кому мало достанется, я вырежу печень!
– На! На! Вот тебе! – мальчишка вошел в раж, теперь уже мужики сворачивались клубком и закрывали головы руками.
По лысой голове текла кровь. Я вспоминал свое детство, когда стая таких же жлобов безнаказанно отбирала у меня все, что им нравилось, при этом избивая для своего удовольствия и самоутверждения. Ненависть переполняла меня так, что я завидовал Петьке. Наконец мальчишка, тяжело дыша, угомонился. Я подошел к лежащим на земле и стонущим парням и два раза махнул ножом. С криком ужаса они схватились за порезы на левых щеках.
– Парни, я начал свою роспись. Еще раз пересечемся – распишусь через все лицо.
– Бери телефон, Петька, пошли отсюда!
Через полчаса у автостанции мы с Петькой сделали пробные звонки друг другу, и он, сияя от счастья, побежал домой. Я сел на автобус, который шел к магазину на окраину города. Народу было немного, я расположился у окна, рассматривая старые дома, построенные много лет назад, которые утопали в зелени садов и радовали своих хозяев и красотой, и спасительной тенью в жаркий день, и прекрасными плодами. Как же среди такого чуда вырастают Хорьки? Почему жизнь улыбается детям богатых людей и в то же время постоянно наказывает Петьку? Если успех – это приз победителю в соревновании, то дети бедняков начинают забег с гирями на ногах, а дети богатых большую часть дистанции проезжают в папиных «Мерседесах».
Недалеко от последней остановки стояла моя машина. Я забрался внутрь и начал планирование своей будущей деятельности. Белую «Нексию» хорошо знают в Синегорске, значит, она должна остаться здесь.
Поблизости я разглядел платную стоянку. Там машина и будет находиться до момента дальней поездки. В Синегорск поеду на скутере, шлем сделает меня неузнаваемым. Сегодня навещу шахматный клуб, постараюсь поспрашивать про горбатого старика. Завтра турнир в клубе, соберутся все сильнейшие игроки, может кто-то из них и прячет Павиана? Нужно спросить у Резниченко о том, что нового в расследовании, хотя вряд ли он захочет дать информацию. Интересно, а кто реальный хозяин Белова и Чернова? Оп-па! А Белов-то у меня лежит на стройке! Хорошо хоть ящик подложил!
Послышался тихий стрекот одноцилиндрового двигателя, и из-за поворота показалась оранжевая футболка над черным скутером. Я вышел из «Нексии» и направился к магазину встречать Антона. Он лихо подкатил ко мне, сбросил шлем и протянул мне ключи от скутера и заклеенный пухлый конверт.
Я вскрыл его и отсчитал шестнадцать тысяч для Антона. Парень заулыбался во весь рот:
– Спасибо! Я все понял! Вы – нормальный мужик, а ночью просто пугали нас, чтобы проучить!
– Извини, Антоха, ты прав! У меня есть одна небольшая просьба. На десять – пятнадцать минут. Выполнишь?
– Конечно! – парень с радостью закивал головой.
– В квартале отсюда есть заброшенная стройка, знаешь?
– Да! На улице Некрасова.
– Добеги туда. Там на первом этаже мужик лежит, связанный проволокой. Я его на ужин готовил, но теперь некогда, дела! Развяжи его, а если ему хреново, то вызови скорую.
Антон попятился, с ужасом глядя на меня. Потом повернулся и побежал на улицу Некрасова.
Через полчаса я поставил «Нексию» на стоянку и заплатил за месяц вперед. Еще через пятнадцать минут подо мной весело стрекотал черный скутер, а синий закрытый шлем сделал меня невидимым.
Приехав домой, я запер свою новую лошадку в сарай и пошел в летний душ смывать с себя запахи камеры, затем чистым и свежим вернулся в дом и переоделся в легкие светлые брюки и белую рубашку с коротким рукавом. Бабушка Нина что-то готовила на летней кухне.
– Бабуля, привет! – я стоял на пороге и смотрел на свою старенькую бабушку.
– Ой, Петенька! Как ты вовремя! У меня вареники с творогом поспели.
На стол лег маленький конверт.
– Я первый аванс получил, тут десять тысяч!
– Какой ты молодец, Петенька! Купи себе чего-нибудь! – бабушка очень обрадовалась.
Вот ведь какой я пенек черствый! Мог бы бабуле подарок какой-нибудь принести! А что же ей подарить? Мозги ржаво скрипели, но безрезультатно. Как же давно я не дарил ничего самому близкому человеку!
– Бабуль, а тебе чего хочется? Может, платье новое? А то в чем будешь мой день рожденья отмечать?
Бабушка всплеснула руками:
– Да зачем такие траты? Купи мне платок новый – в нем и за столом буду сидеть.
– Куплю. А какой у тебя размер платья? 48?
– Я же сказала, Петька, платок!
– А я тебе синий сарафан куплю!
– Да ты себе лучше пиджак купи!
Я сел за стол и придвинул к себе миску с варениками. Бабушка поставила рядом тарелку с крупно нарезанными кусками черного хлеба и большую плошку со сметаной. Большие вареники аппетитной горкой высились над краем миски. Я взял ложку и аккуратно покрыл горку толстым слоем сметаны. Теперь моей задачей было выловить вареник, покрытый прохладным белым слоем и, не испачкав сметаной губы, затолкнуть его целиком в рот. Нежная сметана с кисловатым вкусом обволакивала горячий вареник, раскусывая который я добирался до мягкого сладковатого творога, и упругая плоть вареника, в которую вонзались мои зубы, наполняла мой рот чудесным содержимым.
Когда миска опустела, я потянулся к животу и расстегнул пуговицу рубашки.
– Еще положить, Петенька?
– Нет, бабуля! Боюсь, что лопну! – я медленно встал.
– Чайку попей!
– Нет места! Пойду искать по свету, где для желудка полного есть уголок. Карету мне! Карету!
– Так на двор сходи, внучек. Я там новый рулон бумаги повесила.
– Спасибо, бабушка! Я фигурально сказал. Пойду в шахматный клуб.
– Иди, Петенька, поиграй!
Полчаса пешего хода утрясли мой распухший желудок, и перед клубом я сумел застегнуть рубашку. Администратор Светлана Константиновна, увидев меня, заулыбалась:
– Здравствуйте, Петр Ильич!
– Почтеннейшим образом приветствую благородную леди Светлану! – я коротко кивнул головой и щелкнул каблуками.
Щеки женщины порозовели, она заморгала длинными накрашенными ресницами.
– Петр Ильич, хотите чаю с домашним пирожком?
– Непременно, Светлана Константиновна! Весьма вам признателен за предложение. В вашем обществе готов даже пить «Зеленый дракон» или «Последний день императора Ляо».
Неуверенная смущенная улыбка смягчила жесткое лицо администратора:
– У меня есть только «Принцесса Канди». В пакетиках.
– Ну что ж, с принцессой Светланой можно и «Принцессу Канди»!
Искренняя радость лучше любой косметики украшает женщину. Светлана Константиновна вышла из-за своей стойки, уверенным шагом перемещая свое крупное тело. Ее глаза сияли двумя чистыми аквамаринами, пухлые губы изгибала загадочная улыбка Моны Лизы, большая грудь (благодаря искусству мастеров «Милавицы» можно даже сказать, что высокая) ритмично колыхалась в такт глубокому дыханию. Женщина подошла ко мне так близко, что я уловил запах духов «Любимый букет императрицы», которые после революции на фабрике «Новая Заря» стали именоваться «Красной Москвой».
Под мраморной лестницей, ведущей на второй этаж, располагалась небольшая хозяйственная комната, где помещались стол, пара стульев, холодильник и двухстворчатый шкаф. Хозяйка вскипятила воду в электрическом чайнике, и мы с удовольствием ели очень вкусные пирожки с капустой и с повидлом, запивая их бледным отвратительным чаем.
 – Что нового произошло в вашем департаменте, леди Светлана, за то время, что мы с вами не виделись?
– В танцевальном кружке проблема – опять баянист Васька впал в меланхолию.
– И чем же это отражается на качестве танцев?
– А когда он в меланхолии, то ничего не слышит, ни с кем не разговаривает, сидит дома и играет шестую рапсодию Ференца Листа.
– Продвинутый музыкант этот Васька! Может, он и музыку пишет?
– Конечно! Он много песен о Синегорске написал, по местному радио часто крутят.
– Ну а с чего же он в меланхолию ударяется?
Светлана Константиновна грустно вздохнула:
– От несчастной любви. Невезучий он сильно.
– Как говорит полномочный представитель России в республике Саха господин Сериков-Кавтарадзе: «Невезучесть – это несоответствие действия обстоятельствам или по месту, или по времени, или по субъектам, с которыми ты вынужден общаться».
– Очень правильно! Васька всегда влюбляется не вовремя и не в того, в кого нужно!
– И кто же та прекрасная нимфа, явившаяся причиной меланхолии музыканта?
– Он влюбился в разведенку, которая с Украины приехала. Ухаживал за ней, цветы дарил, музыку сочинял и ей посвящал, на концерт сюда привел, а она увидала шахматный клуб и побежала туда. Шахматистка оказалась, чучундра хохляцкая!
– Не понимаю, леди Светлана, разве шахматы и музыка не совместимы? Один якутский шахматист говорил, что шахматы – это симфония мысли в концерте войны. Разве не созвучна «Турангалила» – симфония Оливье Мессиана – древнему названию шахмат «чатуранга»? Разве радость и наслаждение, которые дарит музыка, не соответствуют чувствам, которые получают свидетели гениальных шахматных комбинаций?
– Нет, Петр Ильич! Музыка – это полет души, а шахматы – это напряжение ума, подстрекаемое предвкушением победы. Разве много музыкантов, которые сутками не отрываются от своих инструментов? А вот сумасшедших игроков, стучащих по шахматным часам днями и ночами, не счесть!
– Не буду спорить с вами, леди Светлана. Игра в блиц заразна как чума. Но какое это отношение имеет к любви Василия и его чучундры?
– Она увидела Ваньку Павиана и пропала.
– Как это пропала?
– Васька – маленький щупленький брюнет с лопоухими ушами и в рваных ботинках, а Павиан – молодой стройный красавец, да и одевается, как английский лорд. Но ей не повезло: Павиан – он и есть Павиан! Поиграл с нею и передал ее Игорю Липатову. Директор шахматного клуба с ней уже месяц встречается, может быть, поженятся.
– Да, не повезло Ваське! А она как выглядит?
– Невысокая, метр с кепкой, фигуристая, Васька говорил, что добрая и поет хорошо.
Поблагодарив Светлану Константиновну за вкуснейшие пирожки, я направился в шахматный клуб. Сегодня там было спокойно, несколько пенсионеров словно дремали за своими партиями. Липатов обрадовался, увидев меня.
– Как вовремя ты пришел! Присаживайся рядом.
Он анализировал с помощью своего компьютера вариант защиты Каро-Канн. Мы вместе посмотрели несколько интересных вариантов, некоторые я увидел впервые. Незаметно прошло три часа, на улице начало смеркаться. Игорь выключил компьютер и поглядел на меня.
– Разгадал загадку Павиана?
– Пока никаких шансов.
– На вечер планы есть?
– Пойду отосплюсь, завтра ведь нокаут-турнир!
– Призы в память Олега большие будут. Первому – тридцать тысяч, второму – двадцать, третьему – шестнадцать, ну и с четвертого по восьмое места тоже с призами.
– Вот здорово! Поборемся. А кто спонсором?
– Партнеры Олега скинулись. Но я хочу тебя пригласить сегодня на особое мероприятие. Чтобы завтра меня не обыграл, – Игорь улыбнулся и подмигнул мне.
Холодок от неожиданной мысли пробежал по позвоночнику.
– Вижу, что не забыл мое предложение, – Липатов достал из-под стола спортивную сумку и расстегнул молнию.
В сумке был тематический набор: коньяк «Хеннесси», водка «Финляндия», мартини, соки, разнообразные нарезки, хлеб и фрукты.
– Идем в гости к моей девушке. План такой: сначала для знакомства посидим за столом, потом мы с ней удаляемся в маленькую комнату, я ее слегка приласкаю, потом, когда она будет в тонусе, позову тебя. Согласен?
У меня пересохло в горле. Молча достав из сумки пакет апельсинового сока, я отвинтил крышку, сделал пару глотков, а потом, не глядя на Игоря, кивнул головой.
– Отлично! – обрадовался Липатов. – Маринка будет довольна!
Игорь закрыл клуб. Мы поймали такси и через полчаса оказались на втором этаже пятиэтажного панельного дома. Дверь открыла невысокая стройная светловолосая девушка с красивой каскадной стрижкой, на ней была ажурная серая блузка и черная юбка. Она улыбнулась Игорю и вопросительно посмотрела на меня огромными серыми глазами.
– Здравствуй, Маринка! Знакомься, это Петр.
– Здравствуйте! – пробормотал я, чувствуя себя абсолютно некомфортно.
– Добрый вечер! – девушка кивнула головой, при этом ее челка, как шторка, опустилась на глаза.
Через короткое время мы сидели за круглым столом на кухне. Разговоры вели сумбурные, ни одна тема всерьез никого не интересовала. Игорь и Марина пили мартини с апельсиновым соком, а я, чувствуя неловкость, рюмку за рюмкой заливал в себя водку. Игорь периодически притягивал девушку к себе, обнимал ее и целовал, она со смехом легонько отталкивала его. Наконец, Липатов поднялся из-за стола.
– Ты, Петь, посиди, а мы с Мариной пойдем к ней в комнату.
Он взял девушку за руку, приподнял и повел в коридор. Взгляд ее серых глаз заставил меня вздрогнуть. Минут десять я затаив дыхание прислушивался к слабым звукам за стеной. Мне слышались шорох одежды, шепот, слабый смех, звуки поцелуев и легкие стоны. Я не понимал, реальность ли это или моя разыгравшаяся фантазия. С нетерпением я ждал дальнейших событий.
– Петька, иди сюда, – громко позвал Игорь.
За десять секунд я скинул одежду и вошел в маленькую комнату. На огромной кровати, стоявшей посередине помещения, спиной ко мне лежала Марина, на которой из одежды были только ажурные черные чулки. Ее молочно-белые ягодицы просто гипнотизировали меня. Обнаженный Игорь стоял со стороны окна и призывно махал мне рукой.
– Не-ет… – простонала девушка.
Липатов взял ее за плечи, резко приподнял и поставил на колени. Его рука по-хозяйски легла на затылок Марины и прижала ее голову к паху мужчины. Игорь закусил губу от удовольствия и начал ритмичные движения, одновременно призывая меня знаками присоединиться.
Я подошел и прикоснулся к телу девушки. Ее ноги и ягодицы были плотно сжаты, мышцы сильно напряжены. Несмотря на сильное возбуждение, я чувствовал нежность и желание уберечь Марину от неприятных ощущений. Ласковыми легкими движениями я касался ее бедер, чувствовал тепло и нежность ее кожи, колебания тела от толчков Игоря.
Понемногу под воздействием моих ласк девушка расслаблялась, ее ягодицы стали мягкими, ноги слега раздвинулись. Мои руки все смелее ласкали тело Марины, сначала пальцы гладили и разминали упругие ложбинки соединений ножек и тела, а когда поясница девушки прогнулась, и я услышал невнятный стон, то мои пальцы смело погрузились в нежную сочную мякоть самого сокровенного места женского тела.
Послышался стон Липатова, он с силой прижал к себе голову Марины. Ее плечи приподнялись, и она обняла руками бедра Игоря. После нескольких судорожных движений мужчина облегченно вздохнул, мягко снял руки девушки и направился к двери.
– Петя, я пошел в душ, приступай к делу.
Марина снова опустилась на локти.
– Петь, возьми меня…
Восхитительно мягкое, влажное, нежное и упругое пространство стало моей вселенной, моим домом, продолжением моего тела. Я не хотел выходить из этого состояния, не хотел получать освобождающее от напряжения и возбуждения финальное удовольствие. Марина тоже вошла в состояние какого-то транса, мы оба двигались настолько синхронно, настолько удобно друг для друга, как будто вся наша жизнь была этим сладчайшим соединением.
Я смутно помнил, как вернулся Игорь, как он долго сидел рядом с нами на кровати и глядел на нас. Я не помнил, как он ушел. Через бесконечный промежуток времени я услышал протяжные стоны Марины, ощутил, как сильно сжалось нежное пространство моей вселенной, и мой мир взорвался звездопадом. Моя душа освободилась и вылетела из расслабленного тела. Это было состояние блаженства и счастья.
Мы долго лежали с Мариной, обнявшись. Ее голова уютно и мягко покоилась на моем плече, и не было сейчас человека ближе и роднее ее. Через некоторое время мы начали целоваться, а потом наши тела вновь соединились, но на этот раз мы смотрели в глаза друг друга, и я видел звезды и небо в ее огромных серых глазах.

Глава 10. Нокаут

Снилось мне огромное ржаное поле. Я лежал среди золотых спелых колосьев и смотрел на маленькую ярко-красную божью коровку, которая медленно ползла по сапфирово-синему лепестку василька. Я загадал желание: если она взлетит, то Марина меня полюбит. Коровка, еле-еле перебирая лапками, добралась до краешка лепестка и остановилась. Я низко наклонился и, почти прикасаясь к цветку губами, зашептал:
– Божья коровка, улети на небо!
   Там твои детки, принеси им хлеба,
   Детки скучают, маму ожидают!

Красные закрылки с черными точками раздвинулись, прозрачный водоворот крыльев насекомого поднял маленькое тело, и божья коровка исчезла в голубизне чистого неба.
С радостным чувством я перевернулся на бок и стал рассматривать парящую высоко-высоко в небе птицу. Ее огромные крылья не шевелились, она спокойно владела небом, при этом все видя на земле. Я даже почувствовал кожей направленный на меня внимательный взгляд. Вспомнилась песня Валерия Ободзинского: «Только стервятник, старый гриф-стервятник, знает, что почем…».
Мне стало неуютно и тревожно, подул холодный ветер, какой-то маленький колосок защекотал мне затылок. Пытался отвести его в сторону, но никак не мог поймать. Я резко повернулся и проснулся…
В ярко-синем шелковом халате у кровати стояла улыбающаяся Марина. В руках у нее было белое лебединое перо, которым она щекотала меня.
– Вставай, сонька! Завтрак уже готов! – весело произнесла она своими сильно распухшими губами.
Я со сладким стоном схватил ее за руку и притянул девушку к себе. В мою грудь неожиданно уперлась рука.
– Вставай скорее, мне на работу пора! – я падал в глубину ее огромных, бездонных серых глаз, отчаянно пытаясь удержаться в реальности.
Маленькая мягкая рука погладила мои волосы и прижала голову к гладкой поверхности тонкого шелка. Нежно-упругий живот прикасался к моей щеке, и это наполнило меня бальзамом блаженства, разбавленным ядом сожаления и сомнений.
Через пять минут, умывшись и одевшись, я сидел на кухне возле круглого стола и ел под насмешливым и ласковым взглядом девушки недоваренные яйца всмятку. Сама она ограничилась маленькой чашечкой черного кофе, который варила в турке по собственному рецепту с корицей и медом.
– Скажи, Маринка, – спросил я наобум, – тебе ничего не говорят слова «горбатый старик»?
Девушка на секунду задумалась.
– Из вереска напиток забыт давным-давно,
   А был он слаще меда, пьянее, чем вино…

Я остолбенело уставился на нее:
– У тебя все в порядке?!?
Марина улыбнулась:
– За всех давали ответ старый горбатый карлик и мальчик шестнадцати лет. Горбун попросил шотландского короля убить его сына, и тогда он раскроет тайну приготовления верескового меда.
Я заинтересовался:
– Это что за легенда, кто автор и чем все закончилось?
– Это баллада Стивенсона. А закончилось все так:
…Над морем раздался крик
И эхом ему ответил несчастный отец-старик.
          «Правду сказал я, шотландцы! От сына я ждал беды.
Не верил я в стойкость юных, не бреющих бороды!
А мне костер не страшен, и вместе со мною умрет
Моя священная тайна – мой вересковый мед!»

Я зябко пожал плечами:
– Страшные люди – фанатики! Авраам сына под нож ради веры положил, горбун сына за секрет меда на смерть обрек. Да я бы лучше себе руку отрубил, чем своего ребенка жизни лишать!
Огромные серые глаза зажглись каким-то огоньком:
– Да ты просто Муций Сцевола!
– Извини, я не очень образован, это что за персонаж?
– Это римлянин, который попав в плен врагам и, желая показать им, что он не боится пыток, сам сжег свою руку на огне.
Я улыбнулся, довольный лестным, с моей точки зрения, сравнением:
– Понимаешь, Маринка, я ищу человека. Слова «горбатый старик» – это подсказка, где его искать.
Девушка засмеялась:
– Да в пивном баре «Вересковый мед» на Почтовой улице!
Меня словно током ударило, я поднялся из-за стола:
– Спасибо, солнышко! Я побегу!
– Не торопись, бар работает с 12:00. А если твой человек не захочет светиться в пустом зале, то он появится там после шести вечера. Попей со мной кофе.
Кофе, в отличие от яиц, было превосходным. Я смотрел на улыбающиеся распухшие губы и вспоминал сумасшедшую ночь. Мне так хотелось обнять девушку, но она всерьез начала торопиться. Мы вышли на улицу и начали неловко прощаться.
– Маринка, можно я к тебе еще зайду?
Девушка внимательно посмотрела на меня:
– Вместе с Игорем?
– Я бы хотел быть только с тобой!
– Не усложняй нам всем жизнь, Петенька! У тебя есть жена или девушка? – серые глаза просто гипнотизировали меня.
– Нет. У меня здесь только бабушка.
– Где работаешь?
– Пока безработный. А ты?
– Я – врач на санэпидстанции. Ищи, солнышко, себе работу. И девушку себе ищи! – она повернулась и упруго побежала к остановившейся маршрутке.
Не успел я сказать, что девушку себе уже нашел.
Чувствуя себя невыспавшимся и разбитым, я вернулся домой, попил чаю с обрадованной моим возвращением бабушкой и прилег подремать. Бабушка Нина разбудила меня после звонка своего старого будильника, который она по моей просьбе завела на три часа дня. Проснулся я вялым и с головной болью. Нужно было бы выпить, но мне предстоял нокаут-турнир.
Бабушкин борщ со сметаной, как ни странно, помог лучше стакана водки, и в клубе я появился за два часа до начала состязания. Липатов меня встретил с понимающей улыбкой:
– Ломает?
– Есть немного.
– Шахматы и женщины – несовместимы. Я поэтому и ушел пораньше. Ты не в обиде?
– Да нет, наоборот! Спасибо тебе! Марина твоя – очень умная девушка! Представляешь, разгадала загадку Павиана!
Игорь явно заинтересовался. Услышав кличку Павленко, подняли головы несколько игроков за соседними столиками.
– Что такое Маринка придумала?
– Горбатый старик – это ссылка на бар «Вересковый мед».
Игорь расстроенно покачал головой:
– Ну как же я не догадался! Ведь Павиан подрабатывал, составляя для газеты шарады и кроссворды! А ты уже там был?
– Марина сказала, что нужно идти вечером, а то днем там пустой зал.
– Умна не по годам, – усмехнулся Липатов, – садись, покажу вариант защиты Бенони.
Мы немного подвигали фигуры, но я был очень рассеян – в моих мыслях была Марина.
Вскоре зал наполнился, в нокаут-турнире участвовало шестьдесят четыре игрока. После каждого тура проигравшие выбывали, и в следующем туре встречалась между собой только половина игроков – группа победителей. Сильнейшие по предыдущим соревнованиям были поставлены в турнирную сетку так, чтобы встретиться между собой как можно позднее.
В первом туре я играл с ветераном лет шестидесяти, который не должен был быть опасным. Однако мои мысли находились далеко от шахмат, и черными против каталонского начала я не смог найти ничего, чтобы обострить позицию. Дед оказался вполне техничным игроком и легко сделал ничью в ладейном окончании.
Во второй партии я предложил северный гамбит, который ветеран с удовольствием принял, забрав две пешки, а потом еще и прихватил третью на e4. За время его материальных приобретений мой король успел рокироваться, ладьи встали в центр напротив застрявшего черного короля. Атака стала неотвратимой и сокрушительной.
– Просто викинг какой-то! – насмешливый голос Резниченко привлек общее внимание. – Сыграй со мной северный гамбит!
Я посмотрел в мутно-голубые маленькие глаза Полковника:
– Если дойду до встречи с вами, Андрей Геннадьевич, то сыграю!
Удовлетворенно кивнув головой, Резниченко направился к своему шахматному столу.
Напротив меня сел школьник лет четырнадцати. Он был в бежевых шортах, красной футболке с надписью CANADA и в модных очках-хамелеонах.
– Привет, Викинг! – улыбнулся он, пожимая мне руку.
– Привет! А почему Викинг? И как тебя величать?
– Так тебя же Полковник окрестил! А меня Костей зовут.
На ход e2-e4 Костя ответил сицилианской защитой. То ли меня расслабил его возраст, то ли я потерял концентрацию, или, может быть, действительно шахматы и мысли о женщинах несовместимы, но я легковесно разменял централизованного коня на c6, а потом допустил движение черных пешек по центру. Пространства для моих фигур становилось все меньше и меньше, и, пытаясь запутать школьника, я оставил на своих часах всего двадцать секунд и начал играть с максимальной скоростью.
Но Костя не стал суетиться. Спокойно и уверенно он провел пешку в ферзи, создав подавляющий перевес. Я просто замер, уронив свой флажок на часах и зафиксировав свое поражение. Перед второй партией вокруг нас собрался плотный круг зрителей – это были проигравшие в первом туре любители. Костя начал игру королевской пешкой, я ответил симметрично. Белая пешка пошла на f4.
– Королевский гамбит! – восторженно зашумели зрители.
Я ответил пешкой на d6. Послышались разочарованные вздохи и шепоток:
– Не принял вызова!
На ход королевского коня я ответил ферзевым, а на ход белого слона на c4 ответил черным на e6. Костя, не задумываясь, разменял слонов и побил пешку на e5. Я побил ее конем. Белый конь побил черного, на мгновение открыв своего короля. Черные не стали сразу брать коня. Ферзь пошел с шахом на край доски! Юноша задумался: закрыться пешкой нельзя, так как гибнет ладья.
Белый король отошел на f1. Черные побили коня, с угрозой развили королевского слона и сделали длинную рокировку. Фигуры белых были неразвиты, король попал под атаку, и на пятнадцатом ходу Костя сдался. Зрители зааплодировали и зашумели так, что Липатову пришлось встать со своего места и успокаивать зал.
Нам с юношей предстояли дополнительные партии. Он сидел расстроенный, а какой-то элегантный мужчина в легком парусиновом костюме и белой рубашке негромко инструктировал его:
– Зачем гусарил? Не с девочкой ведь в беседке играл, а с Викингом! В трехминутках у тебя есть шанс – просто держи позицию и жди его ошибки!
Инструктаж был бесполезен: в толпе зрителей рядом с Костей стояла худенькая светловолосая девочка в легком ситцевом сарафанчике.
Она внимательно смотрела на доску, смешно морщила носик и сжимала кулачки.
Костя снова сыграл королевский гамбит! И снова повторился отказанный вариант. На этот раз он не попал в ловушку. Мы рокировались в разные стороны и одновременно пошли на штурм короля противника. Часы от быстрых ходов трещали как пулемет, напряжение нарастало и казалось –доска звенит не только от ударов деревянных фигур, но и от стонов раненных и умирающих. Мы почти синхронно жертвовали ладьи и взламывали королевские крепости, мы оба находили красивые возможности, но в такой рубке кто-то должен был быть первым…
Горький всхлип худенькой девушки потонул в восторженных возгласах других зрителей. Липатов снова успокоил зал.
В следующей партии Костя принял северный гамбит! Он встал в стойку, сохраняя две лишние пешки и держа короля в центре. Я не торопился бросаться на амбразуры. Мои фигуры занимали лучшие позиции, и я маневрировал ими, ожидая ошибки черных. Но, увлекшись позицией, юноша позабыл о том, что время укорочено. Флажок на его часах упал, и все было закончено. Липатов зафиксировал мою победу, а Костя, ссутулив плечи, сидел за доской, впившись остановившимся взглядом в клубок деревянных фигур. Зрители разошлись, и теперь рядом с ним стояла только светловолосая худенькая девушка в ситцевом сарафанчике.
Лишние комплекты шахмат и шахматных часов убрали в шкафы, теперь стало попросторнее. Все слабые шахматисты выбыли из борьбы и подарков ждать не приходилось. Моим противником стал черноглазый Карен, с которым я уже играл в предыдущем турнире. Я помнил сицилианскую защиту в его исполнении, и это воспоминание совсем меня не вдохновляло.
Под сожалеющие вздохи болельщиков я пошел ферзевой пешкой. Карен применил голландскую защиту. Мои знания в этом дебюте были близки к нулю, но я помнил одну шутку своего первого тренера: «Если против тебя играют голландскую защиту, то ни в коем случае не мешай своему противнику. Он сам проиграет эту партию». Решив последовать этому совету, я спокойно развивал свои фигуры, потихоньку захватывая пространство и инициативу. Карен не захотел пассивно защищаться и, пожертвовав пешку, получил возможность встречной атаки. Я не стал испытывать судьбу и аккуратно разменял атакующие фигуры. Получился эндшпиль с разноцветными слонами и лишней пешкой у белых.
Выигрыша не было видно, пассивная защита черных вполне удерживала позицию. Карен предложил ничью. Я бросил взгляд на часы: у меня было больше двух минут, у черных – меньше минуты. Отрицательно помотав головой, я бросил короля на ферзевый фланг. Соперник вспыхнул от негодования, мой отказ явно задел его самолюбие. Вместо пассивной защиты он стал играть на выигрыш.
Его король прорвался на королевский фланг, уничтожая белые пешки на своем пути. Сделав двадцать ходов за пять секунд, он очистил фланг от моих пешек и его проходная стремительно рванулась к полю превращения. Мой слон должен был погибнуть. Но в это время на ферзевом фланге и в центре вперед пошли две пешки! Черный слон мог уничтожить только одну из них, вторая неминуемо превращалась в ферзя. Мне показалось, что в черных глазах Карена заблестели слезы. Он сгорбился, поставил локти на стол и опустил подбородок на раскрытые ладони. Флажок на его часах упал, зафиксировав мою победу.
Вторую партию соперник начал королевской пешкой. Я разыграл русскую защиту и, желая поскорее сделать ничью, принялся разменивать фигуры. Наказание последовало незамедлительно: открытую вертикаль заняла белая ладья, белый конь укрепился в центре, а ферзевый фланг черных был заблокирован, так как выход слона означал потерю пешки, а выход коня позволял черным активизировать ладьи и сделать их позицию подавляющей.
Две минуты в блиц-партиях – это очень много. Две минуты я пытался найти выход из безнадежного положения. Я кожей чувствовал взгляд Карена – это был взгляд голодного хищника перед последним броском на беззащитную жертву. Неожиданно мне в голову пришел необычный план: пешку нужно пожертвовать, разменяв слона на белого коня. Мой конь вообще не будет ходить! Я брошу вперед крайнюю пешку, и ладья выйдет в центр через край. Чтобы ворваться ладьями в мой лагерь, черные сами разменяют моего застывшего на месте неподвижного коня, а в это время заиграет моя пробравшаяся в центр по флангу ладья.
Найдя хоть какой-то приемлемый план и увидев, что на моих часах осталась одна минута, я начал играть очень быстро, тратя на ход доли секунды. Хотя у Карена было больше трех минут, он тоже стал играть в таком темпе. Удары фигур о доску и переключения кнопок шахматных часов зазвучали пулеметной очередью. Соперник пошел по основной ветке моего плана! Он разменял своего могучего коня на моего ни разу не ходившего рахита! Белые имели лишнюю пешку, но в четырехладейном эндшпиле этого было не достаточно. Я, практически не задумываясь, легко удерживал позицию, и вскоре время на наших часах сравнялось.
Горько улыбнувшись, Карен позволил поставить ему вечный шах. Он судорожно вздохнул, встал, окинув меня обиженным и разочарованным взглядом и, не произнеся ни единого слова, вышел из клуба.
Липатов вышел в центр игрового зала и взмахнул рукой – все притихли:
– Объявляется перерыв на тридцать минут. Восемь оставшихся в турнире игроков обеспечили себе призы – минимум по шесть тысяч рублей. Это для тех, кто проиграет в следующем туре. Победители получат больше. А сейчас все выходят на улицу, будем проветривать помещение, – толпа шахматистов потекла к выходу.
Уже на улице завибрировал в моем кармане сотовый телефон, звук которого на время турнира я выключил.
– Алло!
– Петь, меня со школы выгоняют на хер!
– Так, давай не спеша и по порядку.
– Классная крыса сказала, что если завтра шнурки не придут на собрание, то больше в класс не пустит на хер.
– А почему они не придут?
Из трубки послышалось какое-то шмыганье.
– Алло, Петька! Ты где пропал?
– Мать от нас уехала, а батя пьет сильно сейчас, ему в школу никак нельзя.
– Понял. Во сколько собрание?
– В семь вечера на хер, – голос мальчишки звенел от отчаяния.
– В восемнадцать тридцать на автостанции встречай старшего брата.
– Какого брата? – Петька даже икнул от удивления.
– Меня, Петруччо!
– Зашибись! Петь, я тебя очень ждать буду!
После перерыва мы вернулись в клуб. Теперь народу стало значительно меньше и игровые столы расставили с большими промежутками. Мне турнирная сетка подарила высокого интеллигентного ветерана плотного телосложения с курчавыми темными с проседью волосами, пушистыми темными бровями и холеными руками, на длинных пальцах которых красовались ухоженные ногти.
В первой партии он разыграл дебют четырех коней, и в равной борьбе без особых осложнений она завершилась вничью. Небольшой цейтнот выявил у ветерана наличие одышки, ему стало не хватать воздуха, у него дрожала нижняя челюсть, но на качестве игры это не сказалось. Во второй партии он принял северный гамбит, вернул мне одну пешку на g7, а потом, поставив на открывшуюся вертикаль ладью, сам начал встречную атаку. Его король совершил длинную рокировку, и мне стало понятно, что атака черных гораздо опаснее моих угроз.
Выбора у меня не было, и я бросил вперед пешки ферзевого фланга. Черные батареи тяжелых фигур выстроились против моего короля, черные кони зловеще нависли над позицией рокировки. Я с шахами пожертвовал две фигуры, и фаланга моих пешек угрожающе придвинулась к черному королю. Соперник хрипло и тяжело дышал, мелко тряслась его нижняя челюсть, он напряженно считал варианты. Черный слон копьем ударил в позицию моей рокировки, и я увидел, что спасения нет. Одного темпа мне не хватало, чтобы начать свою комбинацию! Машинально быстро я сделал следующий ход, напав конем на атакующего черного ферзя.
Дальнейшие ходы были для меня очевидны: черные с шахом жертвуют ферзя и ставят мат двумя конями и ладьей! Так же быстро ответил соперник: ферзь переместился ближе к моему королю, создав неустранимую матовую угрозу.
Я не поверил своим глазам: ход черных был без шаха, и я мог теперь атаковать сам! Моя ладья с шахом побила последнюю пешку, которая прикрывала черного короля. Теперь у черных был выбор: или побить ладью и получить вечный шах, или отчаянно бросить короля в центр, надеясь хоть на один ход укрыться от назойливых атак белых фигур, чтобы тут же расправится с белым монархом.
На лбу седого интеллигента выступила испарина, он несколько раз тянулся рукой к моей ладье, но судорога сводила его трясущиеся пальцы. Ему так жалко было упущенной победы! С хрипом загнанной лошади седой двинул короля в центр. Удары белых фигур были беспощадны, через пять ходов черный монарх погиб. Но совсем плохо стало и ветерану: на его побагровевшем лице выпучились и стали бессмысленными глаза, из открытого хрипящего рта показалась пена, он грудью оперся на стол и скреб шахматную доску длинными пальцами с ухоженными ногтями.
Общую панику прервал уверенный женский голос. Все расступились, и возле задыхающегося прямо передо мной оказалась Марина!
– Воды!
Взволнованный Липатов передал ей графин, и она прямо из горлышка полила седую голову, обмывая своей нежной округлой рукой его лоб. Ее прекрасное лицо было серьезно и сосредоточенно, белые перламутровые зубы закусили пухлую нежную губку. На щеке девушки в такт движениям руки дрожала прядка светлых волос, совершенно зачаровывая меня. Как бы я хотел оказаться сейчас на месте своего соперника!
Седой пришел в себя и хрипел уже не столь устрашающе. Марина укоризненно посмотрела на меня:
– Что же вы, Викинг, так жестко играете?
Я потерял дар речи и только беспомощно развел руками.
Вызвали такси, и девушка повезла интеллигента домой.
– Турнир продолжается! – объявил Липатов. – Осталось всего четыре претендента! Начало – через двадцать минут.
Из-за стола, стоявшего у стены, над которым висел портрет Роберта Фишера, призывно махал мне рукой Резниченко. Я подошел и сел напротив него.
– Здесь будем играть? – поинтересовался я.
– Нет. Я хочу рассчитаться с тобой, вот четыре тысячи. Ты отдежурил две ночи?
– Да, – сказал я, забирая деньги. – Вы меня увольняете?
– Я продал магазин в Куровске. Поэтому тебя отпустили.
– Продали из-за меня?
– Нет. Сафар уступил свою долю в автостоянке. Почему ты ищешь Павиана?
Я был изрядно удивлен таким вопросом.
– Откуда такая информация?
– Будь проще, Викинг, будет жить легче.
Я задумался. Ссориться с Полковником не хотелось.
– Жена Олега просила его найти.
Маленькие злые глазки на обветренном грубом лице с недоверием уставились на меня.
– Чего вдруг? Какая связь между тобой и Валентиной?
– Нас познакомил Олег.
Я посмотрел наверх, с трудом оторвавшись от цепких неприятных глаз. Но теперь в меня впился взгляд с портрета – одиннадцатый чемпион мира фанатично смотрел на меня. Казалось, что он глазами передает мне свое неистовое желание победы.
– Ты знаешь, где Павиан? – резкий вопрос прервал мои галлюцинации.
– Я ищу его.
Полковник протянул мне визитную карточку:
– Найдешь – позвони мне!
Я молча кивнул головой. Резниченко еще продолжил расспрашивать о прошлой моей жизни, но я отделывался общими фразами к явному его неудовольствию. Меня тоже интересовала одна ситуация:
– Андрей Геннадьевич, а кто такой мой партнер в последнем туре?
– Славик? Это главный санитарный врач района. Большая шишка!
– Что за девушка его увезла? Она шахматистка?
Рубленое лицо Полковника слегка смягчилось.
– Маринка Руденко? Хорошая девочка. Славик ее с Украины привез, два года она его любовницей была. Он ее и на работу устроил, и гражданство российское помог сделать, и квартирой обеспечил.
Я был обескуражен.
– Они женаты?
– У Славика есть семья. Марина – это его личная добыча. Он ею просто время от времени пользуется.
– А как она к этому относится?
– Понравилась девочка? Ну, так спроси у нее сам.
Славик, Игорь, я, Марина – мысли мои лихорадочно кружились.
В это время вдоль стен расставили столы и освободили в центре зала место для двух пар полуфиналистов. Вокруг каждого из находившихся в центре столов выросли плотные стены из зрителей. По команде Липатова мы с Резниченко сели друг против друга, сам Игорь тоже готовился к игре за соседним столом.
Мне выпало начинать белыми фигурами. Полковник ехидно улыбнулся:
– Что, Викинг, северный гамбит?
– Обязательно, Андрей Геннадьевич!
Неожиданно засверкали вспышки фотоаппаратов. Полковник злобно заворчал, но Липатов успокоил его одним словом:
– Пресса!
Через пару минут Игорь скомандовал:
– Пускайте часы!
Мой мир исчез, остались только шестьдесят четыре клетки, на которых бились мысли двух соперников, заставляя оживать и двигаться деревянные фигуры. Ярость борьбы захватывала не только игроков, но и болельщиков, казалось, пространство над доской клубится от прожигающих его с разных сторон напряженных взглядов.
Резниченко хорошо подготовился к партии, он забрал две пешки, аккуратно нейтрализовал опасное давление белых фигур и рокировал короля. Я действовал спокойно, не боясь проиграть, понимая, что Полковник намного сильнее меня. Черные, не обращая внимания на мою активность на королевском фланге, методично уничтожали мой ферзевый фланг. Когда у Резниченко стало четыре лишние пешки, из толпы зрителей сзади меня кто-то выдохнул:
– Писец Викингу!
Я был согласен с этой оценкой и собирался сдать партию после очевидной серии разменов. Но Полковник увлекся, ему хотелось морально уничтожить противника. Молниеносный ход конем – вилка! Под ударом одновременно оказались белые ферзь и ладья. Я поднял голову и с любопытством взглянул на Резниченко. Он беспокойно заморгал глазами и уставился на доску. От увиденного его лицо медленно теряло цвет. Я протянул руку не к атакованному ферзю, а совсем в другую сторону.
Тихий ход конем! Зашумевших болельщиков пришлось успокаивать вставшему из-за своего стола Липатову. Взглянув на доску и на застывшего в жутком напряжении Полковника, он улыбнулся:
– Красиво!
Белые оставили под ударом ферзя, но их легкие фигуры делали вечный шах черному королю, спасая практически проигранную партию.
Лицо предложившего мне ничью Резниченко было лицом человека, мозг которого сверлит острейшая зубная боль.
– Ладно, Викинг, – процедил он, – держи теперь черный цвет!
Если Полковник готовился к северному гамбиту, то и русская защита не станет для него барьером. Чем бы его удивить? И я сыграл Каро-Кан. Редкая система Гургенидзе когда-то служила мне верой и правдой.
Я разменял белопольного слона на коня и расставил пешки по белым полям. Рано брошенные вперед и ослабленные пешки королевского фланга не стали поводом для стремительной атаки противника – после длинной рокировки мой король спрятался на ферзевом фланге. Полковнику позиция была незнакома, он без особых оснований начал атаку. Я перебросил тяжелые фигуры на королевский фланг и создал встречные угрозы. Напряжение нарастало, казалось, доска находится в сильном электрическом поле.
Вокруг соседнего стола послышались восторженные крики, Игорь второй раз победил соперника и вышел в финал. Теперь все зрители окружили плотной стеной наш стол. Побледневший Резниченко напряженно смотрел своими маленькими мутно-голубыми глазками на переплетенные в жестокой борьбе белую и черную армии. Не видя пути к победе в сложной игре с встречными шансами, он перешел в пешечный эндшпиль. Теперь можно было просчитывать длинные серии ходов, и важным становился каждый из них, а незаметная, на первый взгляд, ошибка могла сразу привести к поражению.
Первым ошибся Резниченко. Пожертвовав пешку, я получил взамен отдаленную проходную. Он мог ее уничтожить, но при этом мой король прорывался к слабым пешкам и убирал их. Откинувшись на спинку стула, устало прикрыв глаза и сжав руками голову, Резниченко несколько долгих секунд сидел неподвижно. Потом он остановил свои часы и протянул мне руку:
– Поздравляю, Викинг! Не ожидал!
В зале стало шумно, кто-то что-то говорил, кто-то хлопал меня по плечу. Я сидел уставший и опустошенный, напряжение борьбы высосало все мои силы. Но турнир еще не закончился, две пары полуфиналистов стали парами, одна из которых разыгрывала третье место, а другая – титул чемпиона. Для победы нужно было выиграть матч из четырех партий, однако Липатову и Резниченко хватило трех.
Пожав мою руку, Липатов улыбнулся:
– Ты не выиграл нокаут-турнир, но ведь это не нокаут!
Под аплодисменты болельщиков восемь лучших получили из рук какого-то чиновника конверты с денежными призами, а Липатов, я и Резниченко еще и красивые грамоты. Тут же столы переставили буквой «П» и стали накрывать различными закусками, со звяканьем внесли ящики с водкой и вином. Оживление публики было очень непосредственным, но я, оставив грамоту в судейском шкафчике, тихонько вышел на улицу и с облегчением зашагал по направлению к бару «Вересковый мед», полной грудью вдыхая свежий воздух.
Красивое здание из желтого кирпича было огорожено невысоким декоративным железным забором. Над входом неоновым светом привлекала внимание вывеска: деревянная бочка, обвитая гибкими зелеными ветками. Тяжелая дверь мягко открылась, пропустив меня в полутьму зала. Я увидел длинные столы, окруженные тяжелыми деревянными лавками. У входа за маленьким столиком сидел плечистый охранник. По залу ходили две официантки, ловко разнося кружки с пивом. Народу было немного, но того, кого я искал, не было.
Я приблизился к барной стойке, за которой стоял, ожидая заказов, молодой парень в светлых брюках и белой расстегнутой у ворота рубашке с короткими рукавами. Заказав кружку пива и наблюдая за тем, как бармен наполняет ее, наклоняя так, чтобы янтарная струя не создавала большую шапку пены, я тихонько шепнул:
– Павиан.
Парень, еле шевеля губами, тихо ответил:
– Не оборачивайтесь, в зале засада.
К моему удивлению кружку я получил на маленьком подносе. Я сел в темном углу и отхлебнул прохладный ароматный напиток, который много веков услаждал тело и успокаивал душу тысяч и тысяч мужчин. Я не рассматривал зал, но кожей чувствовал на себе внимательные взгляды.
Держа пиво в руке, я посмотрел на поднос и едва не вздрогнул: в центре его лежала маленькая записка. Я допил кружку и поставил ее на поднос – записка была спрятана. Со своей ношей я подошел к бармену и, снимая кружку, прижал пальцем записку к ладони.
– Повтори! – громко сказал я и положил деньги на поднос.
Поставив пиво на свой столик, я направился к двери, за которой периодически исчезали обитатели бара. Туалет представлял собой длинную узкую комнату, левая сторона которой сверкала новой кафельной плиткой, всю правую сторону занимали двери кабинок, а торцевая стена была разделена на две части окном с закрашенными стеклами.
Я прислушался: абсолютная тишина фиксировала мое одиночество. Я подошел к окну и легко повернул ручку, пластиковая створка открылась: передо мной оказались задний двор бара и складские строения. Затем я вылез на улицу и аккуратно прикрыл створку, надеясь, что полная кружка на моем столе делает для наблюдателей вероятность моего исчезновения нулевой. Я развернул записку и зарычал от злости: опять загадка!
Разорвав бумажку на мелкие кусочки, я выбросил их в большой мусорный бак и вышел через боковую калитку на территорию городского парка. Пьянящее чувство безопасности и свободы подняло мое настроение на приемлемый уровень. На выходе из парка я заметил небольшой магазин и заглянул туда. Красивые сарафаны, развешенные на стенах, напомнили мне о том, что нужно сделать подарок бабушке Нине. Ко мне поспешила маленькая женщина в сером сарафане, отделанном белым кружевом.
– Могу я помочь вам?
– Мне нужен синий сарафан примерно 48 размера.
– Сейчас покажу то, что у нас есть.
Сарафаны были один лучше другого: сочные цвета, тонкая выделка, кружевные вставки. Я выбрал васильковый цвет.
– Сколько стоит?
– Четыре тысячи.
– Сколько?! – я был сильно удивлен.
Женщина немного смутилась.
– Это же чистый лен! Народные традиции. В таком сарафане не бывает жарко.
– Очень дорого!
– А я вам в подарок подберу платочек такого же цвета.
Я задумался, стараясь вспомнить, когда я последний раз делал бабушке подарок, но ничего на ум не приходило. Стало очень стыдно из-за собственной черствости и жадности.
– Беру этот сарафан с платочком. И подберите другой синего цвета, если у вас еще платочек найдется.
Хозяйка магазина очень обрадовалась:
– Конечно! А я вам еще две пары носочков подарю!
Получив свои покупки в красивом пакете, я отправился домой. Бабушка хлопотала в летней кухне.
– Как сыграл, Петька?
– Приз получил, бабушка. Сейчас будем смотреть.
На чистую клеенку стола легли мои приобретения. Ошарашенная бабушка Нина недоуменно спросила:
– Что это за приз?
– Бабуля, мне дали деньги, а я купил тебе два сарафана. Платочки-носочки – это подарок от магазина.
Как-то странно бабушка зашмыгала носом, затем подошла и прижалась головой к моей груди, обнимая меня руками.
– Петенька, родной ты мой, я синий сарафан с платком в сундук уберу, в нем меня похоронишь!
У меня слезы навернулись на глаза. Я стоял и гладил худенькую спину своей бабушки, единственного в мире человека, который меня любил.
Бабушка унесла подарки в дом и вернулась.
– Я сейчас ужин накрою, Петенька.
– Не нужно, бабушка, убегаю по делам. Я сегодня, возможно, ночью на работу выйду. Если не приду ночевать – не волнуйся!
Лукавить с бабушкой было неприятно, но волновать ее тоже не хотелось.
– Храни тебя господь, Петенька!
Проклиная себя за отсутствие воли, я направился к дому Марины. Взбудораженный мозг подкидывал различные варианты: и то, что девушка у своего начальника Славика, и то, что у нее сейчас Игорь, и то, что она просто не впустит меня к себе.
С бьющимся сердцем я поднялся на второй этаж и позвонил в дверь. Она немедленно открылась: передо мной стояла Марина в своем ярко-синем халатике. Несколько мгновений я смотрел в огромные серые глаза, не произнося ни слова. Девушка глубоко вздохнула:
– Заходи!
На ватных от волнения ногах я прошел за ней на кухню.
– Садись за стол. Кофе будешь?
Я сглотнул загустевшую слюну:
– Здравствуй, Марина! Ты так быстро открыла дверь, что я растерялся.
– Увидела тебя в окно, – она взяла медную турку и стала хлопотать у плиты.
– Ты ждала меня? – с надеждой спросил я.
– Нет, – мое сердце упало.
– Но я надеялась, что ты придешь, – сердце вернулось на место и сильно забилось.
Мы сидели за столом друг против друга и молча смотрели друг другу в глаза.
Кофе стал приподниматься, по кухне распространился ароматный запах. Марина подошла к подвесному шкафчику, открыла его и, приподнявшись на цыпочки, потянулась за маленькими чашечками. Ее халат пополз вверх и обтянул бедра, подчеркивая их округлость и красоту. Мой разум замкнуло накоротко. Я выскочил из-за стола, одним прыжком оказался рядом с девушкой и нежно, но сильно обнял ее. На пару секунд она замерла, только слегка подрагивая. Мои руки начали ласкать ее тело, скользя по нежному шелку халата, мои губы целовали белоснежную шею, мое дыхание шевелило волоски на ее затылке. Кончиками пальцев и биениями своего сердца я ощущал, что под халатом на прекрасном теле Марины ничего нет.
Мои ласки становились все настойчивее, поцелуи сильнее и продолжительнее. Девушка тихо застонала и нагнулась вперед, опираясь руками на столешницу кухонного уголка. Я мгновенно поднял вверх скользкий шелк, обнажая ее ягодицы, торопливо взглянул на поясницу и обомлел: на белоснежной коже четко виднелась светло-коричневая надпись: «Привет, Викинг!» Это был нокаут.

Глава 11. Стрелы Амура

Мои руки безжизненно упали с бедер Марины, на ватных ногах я сделал два шага и, сгорбившись, сел на стул. Несколько мгновений я тупо смотрел на поверхность клеенки. Мягкие руки легли на мои плечи, нос ощутил тонкий медово-пряный аромат приблизившейся девушки.
– Петя, что с тобой? Тебе нехорошо?
– У тебя на пояснице чем-то коричневым написано приветствие для меня.
Веселый смех Марины меня сильно озадачил, почему она не смутилась?
– Ну, Игорь озорник! Забегал на пять минут, я пожаловалась ему, что поясница болит, а он предложил сеточку йодом на кожу нанести. Взял палочку с ватой, йод, порисовал на спине и убежал! Я и не догадалась в зеркало посмотреть.
От этих слов куда-то исчезла тяжесть на сердце. Я выпрямился и откинул голову назад, упираясь затылком в упругий живот.
– Я был в баре «Вересковый мед». Павиана не нашел, да и сам еле-еле из засады вырвался.
– Странно. Информация о вашей предполагаемой встрече могла исходить от меня, тебя и самого Павиана. Кто-то из нас проговорился. В баре ничего странного не заметил?
Мне было так приятно от прикосновения к теплому женскому телу, что хотелось мурлыкать.
– Нашел записку Павиана. Но в ней очередная галиматья!
– Давай сюда записку.
- Я ее разорвал. Там была полная бессмыслица: «Дарби, подай мне рома!».
Какой-то бред Павиан пишет, – возмутился я. – Ни один человек разгадать не сможет!
Легкий смех девушки падал на меня, словно прохладные хлопья первого снега.
– Дарби Мак-Гроу! Дарби Мак-Гроу! Дарби, подай мне рома!
Я повернулся и удивленно уставился в сияющие и смеющиеся серые глаза.
– Маринка, что это такое?
– Это слова пьяного умирающего капитана Флинта.
Словно вспышка блеснула неожиданная мысль:
– Это же «Остров Сокровищ» Стивенсона!
– Правильно, Петенька!
– И что это значит?
– Ресторан в торговом центре на площади Победы. Беги скорее туда, пока информация только у нас двоих!
– А если опять загадка какая-нибудь?
– Запиши мой сотовый.
– Я потом зайду, расскажу, что было!
Марина долго молча смотрела на меня сверху вниз, потом нерешительно кивнула.
Выйдя на лестничную клетку, я обернулся. Девушка стояла, опираясь на раскрытую дверь, и смотрела на меня.
– Я тебя люблю, Маринка!
Изумленное лицо девушки сильно меня развеселило, и, не дожидаясь ответа, я быстро побежал по ступенькам вниз по лестнице.
Торговый центр был большим трехэтажным зданием из стекла и бетона. На просторах каждого этажа располагались десятки небольших магазинов, торговавших одеждой, обувью, электронной техникой и прочими нужными вещами. На втором этаже в ряд располагались стойки фаст-фуда с неизменными «Макдоналдсом», «Ростиксом», «Бургер Кингом» и прочими заведениями для проголодавшихся покупателей.
Огромный зал был почти пустым, наверное, жители Синегорска предпочитали ужинать дома. Узкий эскалатор поднял меня на третий этаж. Прямо впереди неоновая реклама зазывала в кинотеатр, справа от эскалатора золотой высокий портал был увенчан разноцветными мигающими огнями, между которыми рубиновым пламенем полыхали слова: «Остров Сокровищ».
Стеклянные двери пропустили меня в полумрак зала, где меня встретил метрдотель в зеленом сюртуке и старинной шляпе-треуголке. Узкие штаны до колен, чулки с поперечными красными полосами и тяжелые ботинки с медными пряжками дополняли его наряд. Он проводил меня в глубину зала и оставил за маленьким столиком. Полутемное помещение было почти заполнено, по широким проходам между столиками скользили официантки в полупрозрачных восточных нарядах. На возвышение в центре зала играл небольшой оркестр, молодая певица в обтягивающем и сверкающем металлом платье сильным глубоким голосом пела джазовые импровизации.
Официантка принесла мне большую книжку меню в красном сафьяновом переплете и удалилась легкими шагами. Я принялся изучать экзотические названия холодных закусок и салатов и увидел маленькую галочку возле номера пятнадцать. Салат именовался «Башней замка». Мне показалось, что это может быть знаком от Павиана, и я заказал отмеченное блюдо вместе с бокалом белого сухого испанского вина.
Через двадцать минут из полутьмы за моей спиной появилась девушка в белых полупрозрачных шелковых шароварах, легкой белой шелковой блузке и коротком красном жилете, расшитом золотыми узорами. На голове ее мерцала стразами маленькая диадема, а в ушах покачивались большие серьги с длинными подвесками. Она поставила передо мной прозрачную креманку с салатом и бокал белого вина.
Когда официантка удалилась, я изучил свой столик. Ни среди салфеток, ни внутри комплекта для специй ничего обнаружить не удалось. Немного расстроившись, я начал рассматривать заказанный салат. Дольки розового грейпфрута и ломтики красного болгарского перца поочередно были выложены вертикально вдоль стеклянных стенок креманки. Эту круглую башню венчали прямоугольные светлые кусочки куриного филе, украшенные половинками помидоров черри, светло-зеленым салатом и гранатовыми зернышками. Бледно-розовая заправка нежной влагой оживляла крышу башни, казалось, что это утренняя роса начинает окрашиваться первыми лучами восходящего солнца.
Устав искать знак от Павиана, я приступил к дегустации салата. Кисло-сладкая мякоть грейпфрута, нежная плоть и сладость обжаренного болгарского перца, упругая сочность маленьких черри и кислинки гранатовых зернышек симфонией вкуса аккомпанировали знакомому аккорду куриного филе со свежими чуть хрустящими ломтиками салата айсберг. С наслаждением съев блюдо, я полчаса сидел с бокалом вина, потихоньку поглядывая по сторонам. Никто ко мне не подходил, никаких записок не было, разочарование становилось слишком сильным, и я, расплатившись, отправился к Марине.
Я не успел коснуться двери, как она открылась. В проеме стояла девушка моей мечты и улыбалась мне. Не говоря ни единого слова, я перешагнул через порог и нежно обнял ее, прижавшись щекой к пушистым волосам. Дверь захлопнулась, мы стояли в коридоре, не разрывая объятий, и я покрывал ее шею нежными поцелуями. Мои руки стали настойчиво ласкать упругое тело, расстегивать и раздвигать скользкий шелк.
Тихий стон Марины устранил последние сомнения, я поднял девушку на руки и понес в спальню.
Мы купались в струях безумного наслаждения, вслушиваясь в каждую ноту звенящих нервов, мы вместе находили клавиши и струны, которые извлекали из наших распухших губ новые стоны и заставляли по-новому трепетать наши тела. Отдыхая, мы не отрываясь смотрели в глаза друг друга, а потом снова ныряли в глубокое озеро страсти.
Мы проснулись, держа друг друга в объятьях.
– Вставай, сонька! Будем готовить завтрак вместе! – ласково прошептала девушка.
И я опять падал в глубину ее огромных бездонных серых глаз.
Мы приготовили омлет и кофе, причем мое участие ограничилось нарезанием хлеба. Я чувствовал себя усталым, но счастливым, и завтракал с хорошим аппетитом. Марина первая доела свою маленькую порцию, причем последние кусочки сгребла вилкой с тарелки на свой далеко высунутый розовый язычок.
– Это что, – улыбнулся я, – новый стиль употребления еды?
– Хотя бы дома я хочу чувствовать себя свободной от этикета и предрассудков. А почему ты не рассказываешь мне о посещении «Острова Сокровищ»?
– Да нечего рассказывать! Абсолютно напрасная была трата времени. Никаких событий и никаких контактов.
– Расскажи подробнее о своих впечатлениях.
– Большой трехэтажный торговый центр, на третьем этаже – ресторан «Остров Сокровищ». Вход – золотой портал с мигающей неоновой вывеской. Зал полутемный, никого не разглядишь, кроме официанток и певицы. Меню – большая красная сафьяновая книга.
– Что пела певица?
– Импровизации джазовые, я в этом не очень разбираюсь.
– Что ты заказывал?
– Салат «Башня замка» и бокал белого испанского вина. Кстати, – вспомнил я, – салат этот заказал потому, что в меню возле него стояла галочка. Я думал, что это что-то значит, но ничего не произошло.
Марина задумалась, но продолжала внимательно смотреть на меня.
– Да, что-то не складывается, мало информации. Какое странное название «Башня замка». Почему?
– Из грейпфрута и сладкого перца сделаны стены, из куриного филе, помидоров черри – крыша.
– Это было вкусно?
– Ну да, там еще кислинка такая от гранатовых зернышек.
Серые глаза широко открылись:
– Там были гранатовые зернышки?
– Да. А разве это имеет какое-то значение для поисков Павиана?
– Послушай внимательно:
Это было у моря, где ажурная пена,
Где встречается редко городской экипаж...
Королева играла в башне замка – Шопена,
И, внимая Шопену, полюбил ее паж.
Было все очень просто, было все очень мило:
Королева просила перерезать гранат…

Я даже встал от возбуждения, словно гончий пес, снова поймавший запах добычи:
– Что это? Кто это написал? Вот чертов Павиан!
Марина явно веселилась, наблюдая за моим возмущенным лицом:
– Это Игорь Северянин, поэт серебряного века. Вот только что Павиан хотел нам сказать?
– У моря надо его ждать, там, где ажурная пена! – съязвил я.
– Ты прав, это очевидно. Только где это море?
Я посмотрел на милое раскрасневшееся лицо, на светлый завиток волос упавший на щеку, и удивился: девушка была абсолютно серьезна. Мои расслабленные долгими ласками мозги начали с трудом перебирать варианты.
– Может быть, городской фонтан?
Марина пренебрежительно махнула рукой.
– Наша речка Глинка?
Пушистая грива мягких волос отрицательно качнулась из стороны в сторону.
– Это магазин «Океан»!
Я потрясенно смотрел на эту маленькую женщину: ее логика была мне недоступна.
– Почему, Мариночка?
– Его недавно построили, там нет ни одной автобусной остановки рядом, маршрутки тоже не ходят по Октябрьской улице.
– Понимаю, – обрадовался я, – ассоциации! Океан – «море», «встречается редко городской экипаж» – нет маршруток и автобусов.
– Вот и хорошо! Сходи туда, обращай внимание на все мелочи.
Мы попрощались немного скованно, я чувствовал, что Марину не радует возникшая ситуация с двумя или даже тремя близкими мужчинами.
Я шел по Октябрьской, когда зазвонил телефон. Мелодия «Призрака Оперы» взвела пружины моего расслабленного организма – номер «Мегафона» был индикатором опасности.
– Алло?
– Привет, Петька! Это Семен. Мне принесли записку для тебя.
– Читай ее, Семыч.
– «Жду тебя в 12:00 под южной трибуной стадиона Стеклозавода».
– Подпись есть?
– Только одна буква «П». Ты понимаешь что-нибудь?
– Спасибо, Семка, очень важная записка! Я обязательно буду на встрече!
– Ну, удачи тебе, братан!
Голос Семена был напряжен, значит, наехали на него плотно. Не прийти на встречу – значит подставить друга. Прийти – подставить себя.
Что же там может меня ждать? Это старенький стадион еще прошлого века, трибуны – каменное основание и деревянные лавочки. Под трибунами – неиспользуемые помещения, которые облюбовали алкаши и наркоманы. Если меня стерегут там, то под трибуной может быть несколько человек, просто так не уйдешь. Был бы с собой револьвер… Да все равно стрелять нельзя – здание РОВД совсем рядом. Рядом, рядом, рядом…
А ведь Резниченко тоже ищет Павиана! Самое время доставать визитную карточку.
– Слушает Резниченко!
– Андрей Геннадьевич, это Дронов.
– Да, Викинг, говори.
– Получил информацию. Павиан будет ждать меня в 12:00 под южной трибуной стадиона стеклозавода.
– Через три часа. Ты где сейчас?
– На Октябрьской улице.
– Дом 64, «Макдоналдс». Буду через двадцать минут. Жди меня.
– Подожду.
Одноэтажное характерное здание со стеклянными дверьми, несмотря на ранний для общепита час, не пустовало. Несколько пар молодых людей, скорее всего, вкушали романтический завтрак перед следующими элементами свидания, сумасшедший папаша кормил яичницей с беконом мальчишку лет семи, да и сам не отставал от него, шоферы-дальнобойщики заправлялись перед многокилометровым пробегом.
Я взял бумажный стакан с кофе и уселся в дальнем углу. Через некоторое время за столик рядом сел небритый мужчина примерно моего роста и комплекции, но в отличие от меня в мятой несвежей одежде. На подносе его скромно лежал одинокий гамбургер. Поглощая свой немудренный завтрак, незнакомец с любопытством посматривал на меня.
Вдруг лицо его вытянулось и напряглось, мужчина, немедленно встав из-за стола и сжимая в руке недоеденный кусок, он быстро пошел к туалету. В то же время в распахнувшиеся стеклянные двери основного входа стремительной походкой вошел Резниченко, одетый в светло-серый легкий костюм. Мгновенно окинув взглядом зал, он уверенно подошел к моему столику и сел напротив.
– Привет, Викинг! Рассказывай!
– Здравствуйте, Андрей Геннадьевич! Рассказывать особенно нечего. Позвонил Семен Котов, сказал, что для меня принесли записку. Прочитал ее по телефону. Текст записки я вам уже сообщил. Подпись – буква «П».
Маленькие глаза Полковника недоверчиво уставились на меня:
– Договаривай, вижу, что не все сказал.
– Не будет там Павиана. Засада будет.
– Почему так решил?
– Павиан, как я успел узнать во время его поисков, очень осторожный человек. Любит загадки загадывать. Не стал бы он так примитивно вызывать меня на встречу.
– Допустим, – кивнул головой Резниченко, – а почему засада и почему на тебя?
– Если там нет Павиана, то нужен кому-то я. Меня уже предупреждал Белов, чтобы не путался под ногами и не искал Павленко. Думаю, что там окажутся человека два-три, вполне вероятно, с оружием.
Полковник задумался.
– Можно задержать этих бойцов, но вдруг у них нет оружия, или есть разрешение на него?
За спиной Резниченко открылась дверь туалета, и он, не повернув головы, громко позвал:
– Волчок! Иди сюда!
С растерянной улыбкой на лице к нашему столику неуверенной походкой подошел мужчина в мятом костюме. Остатков гамбургера у него уже не было.
– Начальник, я ничего не сделал…
– Нет у меня пока вопросов к тебе. Есть просьба.
– Да чего я могу?
– Сейчас поедешь со мной. Через пару часов войдешь под южную трибуну стадиона и проверишь, есть ли кто там.
– Начальник, может, без меня обойдетесь?
Резниченко с удивлением посмотрел в моргающие бегающие глаза:
– Ты что, мне отказываешь?
– Нет, начальник, надо – так надо.
– Викинг, ты тоже со мной!
Я молча кивнул головой. Мы вышли из американского чуда фаст-фуда и сели в черный «Форд Мондео», за рулем которого сидел молодой плечистый мужчина в штатской одежде. По приезду в здание РОВД нас с Волчком провели в комнату для занятий и обучения сотрудников, и мы с интересом рассматривали чертежи пистолетов, развешенные на стенах. Мой невольный напарник несколько раз искоса поглядывал на меня, а затем не выдержал:
– Тебя ищут.
– Кто? – неприятно удивился я.
– Серьезные люди. Твое фото показывают, о тебе спрашивают.
– Не знаешь, зачем ищут?
– Не знаю, – поджал тонкие губы Волчок, – думаю, что недовольны тобой.
– А мне что делать?
– Беги из города! Все равно рано или поздно тебя найдут.
Через час вернулся Резниченко.
– Викинг, садись в черный «Форд», а ты надевай шляпу и шагай за ним.
В руках Полковника был стетсон с широкими, скрывающими лицо полями.
– А без шляпы нельзя? – недовольно скривился Волчок.
– Рот закрой, пахнет плохо! Посмотришь под трибуной и возвращайся той же тропинкой к «Форду». По коням, ребята!
«Форд» остановился на неприметной полянке городского парка, который начинался через дорогу от здания милиции. Густые кусты отделяли нас от высокого железного забора, огораживающего территорию стадиона. Волчок в шляпе с опущенными полями был похож на сорванную три дня назад поганку – несвежую и никому не нужную. Полковник давал ему последнее напутствие:
– Лезь через кусты здесь, в заборе увидишь дыру. Тихонько и незаметно подойдешь к южной трибуне, заглянешь внутрь. Что бы ты там ни увидел, молча поворачивайся и возвращайся сюда.
– Сделаю, начальник, – худое тело исчезло за зеленью кустов.
Пару минут мы сидели в машине с открытыми дверями, напряженно пытаясь уловить какие-нибудь звуки. Но кроме шелеста листвы и чирикания вездесущих воробьев ничего не было слышно.
Эту идиллию неожиданно разорвали истошные мужские крики, затем раздалось три выстрела. Полковник и его плечистый шофер ринулись через кусты, подождав несколько секунд, я полез за ними. Из-под трибун два оперативника в штатском выволакивали человека в наручниках, в котором я узнал Николая Чернова. Резниченко что-то сердито выговаривал третьему, который уныло опустил голову и зажимал правой рукой левое окровавленное предплечье.
Увидев меня, Полковник замолчал.
– Андрей Геннадьевич, что случилось?
Резниченко поморщился, как от зубной боли:
– Мои деятели подготовили контрзасаду. Сняли лавочки на трибуне, закрыли дыры фанерками и наблюдали в щелочки. Пришли два дебила и встали у входа в трибуну, а лавки-то мои умники сняли в середине. Как только внутрь зашел Волчок, дебилы, ни о чем его не спрашивая и не здороваясь, встретили с двух сторон ножами. Ну, тут, конечно, наши красавцы заорали что-то типа: «Стой! Кто идет!», а им в ответ равный по интеллекту товарищ выстрелил пару раз. Больше не успел, так как словил пулю в лоб, а напарник его был умнее и пушку при себе не носил.
Чернова подвели к нам, он заметил меня и побледнел:
– Это ты, Дронов?
Полковник резко шагнул к нему:
– Не ожидал, сука? Ты теперь дважды обгадился: на мокром деле попался, да и заказ не выполнил. Кто тебя сюда за шкурой Викинга послал?
На лице Николая заиграли желваки:
– Не знаю я. Честно, не знаю. Рулил Витька, я только выполнял задание.
– Ладно, в кабинете поговорим. Тащите его в «Форд». Сергей, – скомандовал Резниченко плечистому, – Колпакова немедленно в больницу, по дороге у отделения высади остальных. А вы передайте дежурному, чтобы вызвал на стадион труповозку и прислал кого-нибудь здесь ее подождать.
Через пару минут мы остались с Полковником одни.
– Андрей Геннадьевич, совесть за Волчка мучать не будет?
Яростный взгляд мутно-голубых глаз впился в меня:
– Совесть, говоришь? В тринадцать лет этот урод изнасиловал семилетнюю девочку. По возрасту был неподсуден, попал в спецшколу к таким же мразям. Как он там крутился, я не знаю, но вышел оттуда с кличкой Волчек. В семнадцать лет снова изнасиловал семилетнюю девочку, получил как несовершеннолетний всего пятнадцать. Неделю назад вернулся с зоны. Мне докладывали, что постоянно бродил возле школ и детских садов. Да я бы сам с радостью задавил гадину!
Потеряв дар речи, я только хлопал глазами. Полковник немого успокоился.
– Тебя кто-то очень боится, Викинг. Но теперь змее труднее будет укусить тебя, ведь пару ядовитых зубов мы вырвали!
– Спасибо вам, Андрей Геннадьевич! Мне можно идти?
– Иди, Дронов. Будь осторожнее и звони, если узнаешь что-нибудь.
Кивнув, я повернулся и пошел через стадион к выходу.
– Эй, Викинг!
Я повернулся:
– Что, Андрей Геннадьевич?
– В субботу играем матч с командой Куровска на двадцати досках. Придешь?
– Во сколько я должен быть, Андрей Геннадьевич?
Через час я снова был на Октябрьской улице. Широкая асфальтовая полоса разделяла вереницы высоких однотипных семнадцатиэтажных домов. Некоторые были еще не достроены и смотрели на улицу пустыми глазницами незастекленных окон. Первый этаж наиболее удаленного от перекрестка заселенного здания был украшен движущейся неоновой рекламой: из гребней пенящихся волн выскакивали летучие рыбы, преследуемые то ли тунцом, то ли макрелью. Рядом с появляющимися и исчезающими в волнах рыбами коралловым рифом горело слово: «ОКЕАН».
Поднявшись по ступенькам, я оказался внутри большого зала, разделенного на две части. Справа от входа стояли прилавки, над которыми висели муляжи различных экзотических рыб и ракообразных. В прозрачных холодильниках стояли лотки, наполненные рыбой разных размеров и цен: от маленькой серой мойвы до здоровой серебристой кеты. В больших аквариумах плавали сазаны и карпы, ползали раки, змеились по стенкам угри.
Я долго любовался этим завораживающим зрелищем, потом направился в противоположную часть магазина. Над прилавками на закрепленной в стене консоли располагался муляж дна океана, на котором лежал затонувший корабль с расколотым корпусом. Через зияющую пробоину на дно высыпались золотые монеты и драгоценные камни. На ветке коралла висел маленький золотистый кубок.
Подойдя к прилавкам, я понял сложную ассоциацию, которую использовал художник-оформитель: это был отдел деликатесов. В прозрачном мареве стеклянного холодильника внушительно лежали огромные лангусты и омары, камчатские крабы угрожающе протягивали свои длинные клешни, в огромных аквариумах шевелились шипастые тела осетров, стерлядей и севрюг, а апофеозом этого великолепия была оранжево-красно-черная, мерцающая рубиновыми огоньками и антрацитовым блеском россыпь лотков с соленой икрой различных видов. Сколько горбуши, нерки, кеты, семги, стерляди и осетров могло вырасти из этих маленьких многоцветных шариков!
Потолкавшись у прилавков, я узнал много интересной информации о рыбной продукции и о ценах на нее, но ничего, связанного с поисками Павиана, обнаружить не удалось.
Я медленно прошелся по улицам родного города, жаркий май украсил их зеленью деревьев и кустов, распушил на обочинах мягкую траву, переодел горожан в легкие и светлые одежды. Мне очень хотелось повидаться с Мариной, но она была на работе. Ноги сами занесли в шахматный клуб, где в полупустом помещении работал с ноутбуком Липатов и играли несколько пенсионеров. Игорь обрадовался, увидев меня:
– Привет, Викинг, как хорошо, что ты зашел! Мы в субботу играем матч с командой Куровска на двадцати досках. Придешь?
– Во сколько?
– В два часа дня. Ты нам нужен!
– Приду! А что ты смотришь?
– Староиндийскую защиту в исполнении Теймура Раджабова. Ты ее играешь?
– Нет. Помоги мне решить одну загадку для поиска Павиана.
– Давай, рассказывай, – оживился Игорь.
Не знаю почему, но я отмотал время назад.
– Я был в «Вересковом меде», мне там подложили записку.
– Там вчера была драка, ты случайно не попал в нее?
– Нет, – запоздало забеспокоившись, ответил я.
– Чем все закончилось?
– Человек десять менты увезли с собой. А что было в записке?
– Бред какой-то! «Дарби, подай мне рома!».
Липатов задумался. Его большие красивые карие глаза с пушистыми ресницами сосредоточенно изучали портрет Хосе-Рауля Капабланки, на нахмуренном лбу появились горизонтальные морщинки. Игорь соединил свои ладони домиком, длинные холеные пальцы рук переплелись и нервно сжимались. Сколько же вариантов просчитывал этот мощный мозг! Вдруг Игорь расслабился и улыбнулся:
– Это же «Остров сокровищ», последняя фраза капитана Флинта!
Я был неприятно поражен тем, что все, кроме меня, легко отгадывают загадки Павиана.
– И что это значит, товарищ Липатов?
– Пойдем вместе в одноименный ресторан и посмотрим!
– Сходи один, завтра расскажешь мне, что почем.
– А ты куда? – подозрительно прищурился Игорь.
– На работу устраиваюсь. Куда – пока не скажу, чтобы не сглазить.
Выйдя из клуба, я направился к городской санэпидстанции. Белое двухэтажное здание было расположено рядом с городским рынком. Я зашел на рынок через вещевые ряды. Проходя между открытыми железными контейнерами с прилавками, я рассматривал разнообразную обувь, джинсы, юбки, платки, рубашки и отвратительные черные манекены, одетые в платья и костюмы. За вещевыми рядами располагалась небольшая площадка с одноэтажным домом, отделанным пластиковым сайдингом. Неоновая вывеска утверждала, что это кафе «Тифлис». Я достал телефон и набрал номер Марины.
– Алло?
– Привет! Приходи на десять минут в кафе «Тифлис».
– А кто это? – удивленно спросила девушка.
– Сонька, которую ты любишь будить.
Девушка тихонько засмеялась.
– Сейчас приду.
Я вошел в кафе. Небольшой квадратный зал был пустым. Маленькие столики были покрыты чистыми белыми скатертями, в их центре стояли обмотанные веревками бутылки, увенчанные незажженными свечами. По веревочному покрытию красиво змеились потеки парафина от когда-то сгоревших свечей. Я устроился в дальнем полутемном углу, но мое появление явно осталось незамеченным – бармен за своей стойкой сосредоточенно взбивал какой-то коктейль, официантка стояла рядом и завороженно смотрела на его движения.
Двери раскрылись, и в кафе появилась Марина. Легкое, развевающееся на ходу платье, делало ее движения плавными и струящимися, мне казалось, что полупрозрачные волны бирюзового прибоя подкатывают ко мне по золотому песку затерянного в необъятном океане таинственного острова.
– Привет, сонька! – улыбнулась она и села напротив меня.
Ровно через три секунды рядом с нами оказались и бармен, и официантка. Судя по их улыбающимся в 32 зуба лицам, они были просто осчастливлены визитом Марины.
– Что будете заказывать, Марина Дмитриевна?
– Ты есть будешь? – девушка, улыбаясь, смотрела на меня.
– Нет. Выпью кофе.
– Два ваших фирменных кофе, пожалуйста!
Официантка и бармен моментально куда-то испарились.
– Ну, сонька, рассказывай.
– Был я в «Океане». Никаких следов Павиана и никаких знаков. Внимательно все осмотрел, богатейший выбор продукции: рыба маленькая, большая, средняя, с чешуей и без чешуи. Дешевая, дорогая, безумно дорогая. Серебристая, золотистая, зеленая, черная, серо-буро-малиновая в крапинку. Живая, полуживая, охлажденная, замороженная, соленая, копченая, консервированная. Раки, крабы омары, креветки, мидии, устрицы, кальмары и прочие незнакомые мне твари. Икра черная, красная, оранжевая, белая, серая, желтая.
– Ну, не сердись, сонька. А на витринах что лежит?
– Да все это и лежит! Правда, есть еще подвесная реклама – муляжи экзотических рыб. И еще консоль на стене над отделом деликатесов. Там симпатичная композиция: дно океана с затонувшим кораблем. У корабля расколот корпус, на дно насыпаны монеты и драгоценные камни. На ветке коралла висит золотой кубок.
Марина задумчиво посмотрела на меня, подергивая левой рукой прядку светлых волос. Несколько секунд она молчала, потом улыбнулась:
– Но богу молитву тогда я принес,
   И он мне спасителем был:
   Торчащий из мглы я увидел утес
   И крепко его обхватил;
   Висел там и кубок на ветви коралла:
   В бездонное влага его не умчала.

– Что это!? – подскочил я в полном изумлении.
– Стихотворение Жуковского, «Кубок» называется.
– И что это означает?!
– Подумаю.
Сияющий бармен принес две маленькие чашечки волшебно пахнувшего кофе на серебристом подносе.
– Вам в подарок от нашего кафе, Марина Дмитриевна!
Поклонившись девушке, он удалился за свою стойку.
– Чего это они так тебя любят?
– Санэпидстанция для кафе или ресторана бывает бичом божьим.
– Теперь понятно!
Несколько минут мы наслаждались превосходным напитком. Когда чашечки опустели, Марина спросила:
– Хочешь, погадаю?
– Попробуй, – улыбнулся я.
Ее рука перевернула мою чашку и поставила донышком вверх на блюдечко. Через несколько секунд девушка вернула ее в нормальное положение и стала внимательно изучать рисунок натекшей на стенки кофейной гущи.
– В поиске ты, позади – разбитое сердце, впереди – свадьба с любимой.
У меня во рту пересохло.
– Скоро свадьба?
Марина внимательно изучала натеки.
– Не раньше, чем постоянную работу найдешь. Гуща говорит, что пока ты – ленивый тунеядец.
Солнечная улыбка девушки подсластила мою горечь от этих слов.
– А что насчет кубка?
– Попробуй зайти в гостиницу «Утес». Она на шоссе сразу после большого железобетонного знака «Синегорск».
Я проводил Марину до дверей здания, где она работала. Прощаясь, девушка ласково улыбнулась:
– Удачи тебе, сонька!
До Куровска я добрался на автобусе. Взъерошенный Петька сидел на лавочке и радостно вскочил, увидев меня выходящим из транспорта. Он подбежал ко мне:
– Я так боялся, что ты не приедешь!
– Порядок, Петруччо! Веди в свою школу!
Трехэтажное здание школы было окружено высоким железным забором, выкрашенным в черный цвет. Мы с Петькой миновали парадные кирпичные ворота, поднялись на высокое крыльцо и прошли через железные двери. Молодой охранник в черной униформе проводил нас до широкой каменной лестницы.
Педсовет совместно с родительским комитетом проходил в большом кабинете под номером 6 в середине длинного широкого коридора, пол которого блистал натертым паркетом. Мы встали у высокого окна, ожидая своей очереди. Перед нами в кабинет пригласили одетую в старое выцветшее платье маму с худенькой девочкой, волосы которой были заплетены в две тонкие косички. Минут двадцать за дверью раздавались громкие голоса, потом они открылись и выпустили заплаканную девочку и какую-то затравленную маму. На пороге появилась молодая женщина в черной юбке до колен и белой шелковой блузке. Она с любопытством посмотрела на меня:
– Заходите!
Мы вошли в кабинет. Справа от входа, занимая почти всю торцевую стену, висела огромная коричневая доска. Несколько столов были сдвинуты у противоположной стены и накрыты длинной красной скатертью. За этим парадным столом сидели пожилой мужчина в сером костюме с галстуком и несколько женщин со строгими лицами. Остальные столы стояли слева от нас, за ними сидели несколько хорошо одетых родителей разного возраста.
Из-за главного стола поднялась высокая худая женщина в прямоугольных бесцветных очках. Она была в строгом костюме темно-синего цвета, волосы стянуты в конский хвост. Ее можно было бы считать симпатичной, если бы не легкая сутулость и узкие ненакрашеные губы, которые иногда искривлялись причудливым образом.
– Григорий Иванович, на педсовет вызван Горелов Петр, учащийся шестого класса. Пропускает уроки, не успевает по всем предметам, дерзит учителям, дерется с одноклассниками. Родители в школу не приходят, на вызовы не реагируют. А вы кто? – обратилась она ко мне.
– Петр Ильич Дронов, двоюродный брат.
– Вы не имеете права представлять интересы ребенка, пусть придет его мать! – злобно искривив губы, произнесла дама.
Петька испуганно сгорбился.
– Позвольте заметить вам как юрист: имею! У меня есть нотариально заверенная доверенность представлять интересы брата, а если вы возражаете и отказываетесь допустить меня до процесса решения судьбы ребенка, то могу пригласить сюда судебных исполнителей! – я нахально посмотрел в бликующие узкие очки.
Лицо дамы медленно покрывалось красными пятнами. Мужчина с любопытством поднял на меня свои глаза, над которыми нависали мохнатые седые брови.
– Ну, зачем же, Петр Ильич! Мы с удовольствием вас послушаем. Но сначала выступят учителя вашего брата. Присаживайтесь за первый стол, а Петя пока постоит у доски.
По словам женщин разного возраста, веса и роста выходило, что Петька достоин высшей меры наказания. Причем все они постоянно посматривали на даму в узких очках. Ее одобрительное покачивание головой делало дам еще более красноречивыми. Наконец, высказались все. На Петьку было жалко смотреть, он съежился, как замерзший воробышек.
Мужчина серьезно поглядел на меня:
– Что вы скажете на это, Петр Ильич?
– Как-то неудобно разговаривать с незнакомыми людьми. Вы кто и как вас зовут? И кто эта дама, что сидит слева от вас, словно народный заседатель в районном суде Союза Советских Социалистических Республик?
Мужчина едва заметно улыбнулся:
– Я – директор школы Григорий Иванович Титов, а слева от меня – завуч Наталья Леонидовна Осипова.
– Григорий Иванович, как адвокат своего брата, я прошу пять минут для выступления.
– Конечно, Петр Ильич, вы можете взять пять минут.
– Я буду очень тактичен, но прошу дать обещание, что мою речь никто не попытается прерывать.
Завуч смотрела на меня с отвращением, а директор с каким-то непонятным любопытством.
– Вас не будут прерывать, Петр Ильич!
По тому, как потупились женщины, стало понятно, кто в школе хозяин.
– Представьте себе юную чистую добрую девочку, которая учится в обычной школе, – брови директора поползли вверх, он закряхтел, но смолчал.
– Она из бедной, возможно неполной семьи, одевается хуже одноклассниц, ей негде взять дополнительные источники для подготовки доклада, никто не может помочь ей решить домашнее задание. Она старается изо всех сил, но все равно кто-то учится лучше ее, чьи-то мамы приносят учителям богатые подарки, и девочка не получает того тепла, того одобрения учителя, которые целебным дождем проливаются на ее одноклассников.
Сколько раз, засыпая, орошала она слезами свою подушку, сколько раз рыдала в укромных школьных уголках! Как надеялась она на то, что все изменится к лучшему, и сказка о Золушке воплотится наяву! Она повзрослела, и ей стали интересны мальчики.
Но все обернулось еще хуже. Хотя она была симпатичной девочкой, но ее простая одежда была немодной. У нее не было даже немудреных девичьих украшений. Она уже не рыдала, но ее маленькое сердце истекало кровью, когда мальчишки проявляли интерес к красивым нарядным дурам или вульгарным особам в мини-юбках и капроновых чулках. Ее просто не замечали ни учителя, ни одноклассники, и их безразличие вливало жгучий яд в ее нежную душу, так жаждавшую романтической любви. Тысячу раз шептала она в свою мокрую подушку слова о несправедливости жизни, но никто не замечал, как лепесток за лепестком опадали цветы ее души. Сердце, покрытое тысячами шрамов незаслуженных обид, перестало искать любовь, теперь она желала возмездия.
Она стала учительницей, чтобы восстановить справедливость! Она оказалась хорошим предметником, но ее сердце замерзло и превратилось в кусочек льда. Дети боялись ее и не любили, но девушка была аккуратна, эрудированна, владела различными методическими приемами. Теперь она была на хорошем счету. Каждое поощрение директора, каждый педсовет подтверждали ее правоту. Теперь она решала судьбы маленьких людей, не замечая того, что не всегда бывает объективна. Девушка не умела понимать и прощать, она не умела сочувствовать и поддерживать, ее израненное сердце отказывалось любить!
Стук упавших на стол очков заставил меня замолчать. Лицо завуча было закрыто руками, ее плечи мелко тряслись. Директор растерянно встал из-за стола:
– Петр Ильич, подождите меня на первом этаже, пожалуйста.
– Конечно, Григорий Иванович, подожду. Пойдем-ка, брат! – я положил руку на плечо сопящего Петьки, и мы вышли из класса.
Мы молча спустились на первый этаж. Мальчишка посмотрел на меня:
– Петь, я не понял на хер, о ком ты говорил.
– О тебе, Петруччо!
– Да пошел ты! Я что, девчонка? – он зашмыгал и вытер нос рукавом.
На лестнице показался директор.
– Подожди-ка меня на улице, брат.
Григорий Иванович подошел ко мне, недовольно покачивая головой.
– Да, Петр Ильич, видно, что вы профессиональный юрист. Довели до слез Наталью Леонидовну.
– Детей жалеть надо, Григорий Иванович!
– Да, да, конечно, – рассеянно кивнул директор. – С Петей мы вопрос решим. А вы меня выручайте!
– Это как?
– Мне нужен учитель истории в старшие классы, хотя бы на один месяц. Дам еще классное руководство в девятом «А». Все уроки буду ставить с девяти до двенадцати!
Вот это предложение! Учитель – уважаемая профессия, Маринка уже не скажет, что я – бесперспективный тунеядец.
– Когда выходить, Григорий Иванович?
Директор облегченно вздохнул и улыбнулся:
– Завтра!
Я вышел на улицу к ожидавшему меня мальчику.
– Познакомишь меня с отцом?
Петька нахохлился и, невнятно пробурчав что-то, пошел вперед своей легкой, подпрыгивающей походкой.
Их частный дом располагался недалеко от школы. Мы через покосившуюся калитку вошли в неухоженный, заросший сорняками огород. Натоптанная до асфальтовой твердости тропинка вела мимо невысокой летней кухни, закрытой на ржавый пудовый замок, к небольшому бревенчатому дому под крышей, покрытой серыми листами шифера. Когда-то дом был очень нарядным и ухоженным: об этом говорили узорчатые наличники сложного рисунка и облупившаяся зеленая краска на высоком фронтоне чердака.
По скрипучему крыльцу мы поднялись на веранду и вошли в дом. Первая комната служила хозяевам в качестве кухни. Здесь основное внимание привлекала высокая двухконфорочная плита, соединенная черным шлангом с огромным красным газовым баллоном. Старенькие белые кухонные шкафчики были накрыты зеленоватой клеенкой. В углу справа от входа был расположен кран, висящий над эмалированной раковиной.
Петька заметил мой любопытный взгляд:
– Насосом воду из колодца качаем!
– Здорово! А где отец?
Мальчишка тяжело вздохнул и открыл выкрашенную белой масляной краской дверь в соседнюю комнату. За круглым, накрытым рваной серой скатертью столом, уставленным пустыми бутылками, сидел, тяжело опираясь на локти, худой небритый человек в сильно поношенной тельняшке. Он медленно поднял голову и взглянул на нас. От правого уха по щеке к подбородку вился огромный красный глубокий рубец, делая лицо сидящего неприятно отталкивающим.
– Пап, это Петр. Он ко мне на собрание в школу ходил, чтобы не выгнали, – Петька подошел к отцу и неловко прижался к его плечу, искоса поглядывая на меня.
Я молча стоял перед столом, чувствуя себя неуютно под пронзительным взглядом пьяного человека.
– Ну, Петр, присаживайся!
Я присел на колченогий стул с круглой спинкой.
– Я пойду картошки пожарю,– мальчик исчез за белой дверью.
– Выпьешь, Петр? – ледяные голубые глаза внимательно изучали меня.
Я молча кивнул головой. Сильно склонившись вправо и почти падая, мужчина достал полупустую бутылку дешевой водки. Когда он наливал прозрачный напиток в граненый стакан, то от мелкой дрожи руки раздавалось тихое постукивание стекла о стекло. Несмотря на трясущуюся руку, стакан был налит до краев и ни одной капли влаги не пролилось на серую скатерть. Пустая бутылка звякнула, занимая место в когорте своих близнецов.
Мы долго молча смотрели друг на друга, потом я аккуратно взял стакан и плавно, чтобы не разлить прозрачную жидкость, поднес к губам. Огненную воду я пил мелкими, нарочито неторопливыми глотками, затем, не моргнув и не поморщившись, аккуратно поставил стакан подальше от края стола. Комната стала теплее и уютнее, я начал слышать легкий шум морского прибоя и чувствовать восходящее в моем желудке жаркое тропическое солнце.
– Нормально пьешь, Петр! Я – Алексей Горелов, – мужчина протянул мне руку.
Его ладонь с длинными цепкими пальцами была очень жесткой, и рукопожатие напоминало испытание слесарных тисков. Алексей снова наклонился и достал новую бутылку. В отличие от предыдущей, она была еще не открытой.
– Ты не слишком резво запрягаешь? – с опаской спросил я, плавая в блаженной истоме.
– Нормалек, Петя, все под контролем!
Два полных стакана и опустевшая на моих глазах бутылка стояли в центре стола, образуя классическую русскую тройку. Алексей отломил пару кусков черного хлеба и подал мне один.
– В соль макни, вкусно получится!
– За что пьем?
– За жизнь нашу горькую, за тоску беспросветную!
Жилистая рука медленно подняла граненый стакан. Алексей выдохнул и, к моему изумлению, двумя огромными глотками расправился с крепким напитком. Он медленно и аккуратно поставил стакан на стол. Глазами, полными какой-то невыразимой муки, мужчина посмотрел на меня.
– Ну что же ты, Петя?
Я с содроганием поднял свой стакан и снова не торопясь выпил его. Уши заложило как будто ватой, во рту остался мерзкий привкус дешевой водки, зрение сфокусировалось так, что я перестал видеть стены, мой мир сузился в сферу радиусом два метра.
Мы сидели напротив друг друга и молча грустили. Так приятно и спокойно, когда рядом с тобой хороший человек! Теплая волна дружеских чувств захлестнула меня. Я несколько раз сказал Алексею, как его уважаю, а затем просто захлебнулся красноречием. Мы по очереди рассуждали о наболевших проблемах России и всего мира. Все тайны мироздания неожиданно открылись для нас. Мы говорили о торсионных полях и о черных дырах вселенной, об озоновом слое и о глобальном потеплении...
Немного поспорив о теории единого поля и о парадоксе Эмпедокла, мы обнаружили вокруг гравитационную аномалию, сжимающую пространство к центру стола. От такого подвоха стало очень грустно, и мы перешли на разговоры о женщинах. Алексей рассказал про свою бывшую жену – мать Петьки.
Она, приехавшая из далекой провинции искать счастья в Москву, встретила его в лице молодого офицера МЧС. Как казалось мужчине, он обеспечил ей все – они построили дом, посадили сад, родили сына. Все изменила упавшая на пожаре балка. Спасая людей, Алексей получил тяжелые ожоги и открытый перелом правой ноги. Долгие месяцы лечения, инвалидность и скромная пенсия стали основанием для женского разочарования. Начались скандалы, и мужчина пошел по испытанному многими пути – стал успокаивать нервы алкоголем.
Очнувшись после очередного запоя, Горелов понял, что жены у него больше нет, а на память о счастливой любви она оставила ему сына. После этого события уже год он проклинает всех женщин, начиная с общей пра-пра-бабушки Евы, и пьет водку как лекарство от черной тоски. Я тоже рассказал о своей истории, о том как все, что у меня было, отобрала любимая женщина. Алексей достал еще одну бутылку с каким-то мутным содержимым.
– Не бойся, Петруха, это самогон. Давай выпьем за мужиков, а бабы пусть горят в аду!
– Нет, Алеха, ты не прав! Есть еще женщина, которая друг человека!
Челюсти Горелова сжались, на лице заиграли желваки, но, когда я поднял свой стакан, он немного расслабился и протянул руку, сжимающую стекло с мерцающим волшебными искрами напитком, мне навстречу.
После соприкосновения наших рук раздался хрустальный звон двух соединившихся в братском единении граненых стаканов. Огненный поток раскаленной лавой искал кратчайший путь в мой желудок, а организм отвечал какими-то спазмами, безуспешно пытаясь остановить его. Я наклонил голову налево и прислушался. Где-то внутри моей головы звенели колокола радостным перезвоном. Я хотел сказать об этом Алексею, но не мог заставить себя открыть рот, так как боялся, что волшебный напиток, шевелящийся в моем желудке, захочет выйти на свободу.
Вдруг откуда-то снаружи видимой сферы появилась огромная сковорода с жареной картошкой. Появился и Петька, раздавая нам вилки и хлеб. Картошка была пережарена, но кислая капуста из большой деревянной миски придавала нашей немудреной еде изысканный вкус, она истекала кисловатым прохладным соком и слегка хрустела на зубах. Петька что-то рассказывал, а мне нестерпимо хотелось прилечь и чуть-чуть полежать.
– Давай, Петя, вставай!
Сильные руки хозяина помогли мне приподняться. Сколько мы шли – я не помню, потому что последние шаги уже не чувствовал.

Глава 12. Находки и потери

Холодные капли текли по моему лицу, открывая потаенные калитки в ограждении спящего мозга. Дождь? Где я?
– Петь, ну вставай же! Тебе же в школу надо! – мальчишеский голос звенел от отчаяния.
Я со стоном поднял чугунную голову:
– Сколько времени?
Петька быстро спрятал чайник за спину:
– Без пяти восемь! У тебя же уроки сегодня!!!
Я сел на кровати, пытаясь достойно вытерпеть сверлящую боль в висках, и протянул к мальчишке руку:
– Давай свой чайник!
Воду я пил крупными глотками, и ее прохладная свежесть успокаивала пересохшее горло и отвратительно распухший язык. Петька сочувствующе посмотрел на меня:
– Ты как? Отец до обеда не проснется, а тебе уроки вести на хер!
От такой перспективы мне стало совсем тоскливо.
– Рассол есть?
Петька молча повернулся и выбежал из комнаты, чтобы через пару минут вернуться с ковшиком рассола от квашеной капусты. Я медленно, мелкими глотками выпил весь ковшик, и сверло диаметром двадцать миллиметров, буравящее мой мозг, сменилось на шестимиллиметровое.
Быстро умывшись и приведя в порядок свои вещи с помощью злобно пышущего паром утюга, я оделся и вместе с мальчиком направился в школу. Пройдя мимо охранника, мы поднялись на второй этаж. Петька махнул мне рукой:
– Ни пуха, ни пера!
– К черту, Петька, – слабым голосом ответил я.
Когда я вошел в учительскую, до первого урока оставалось десять минут. За столами сидели несколько женщин разного возраста, которые бросили свои дела и начали беззастенчиво рассматривать меня. Обрадованный моим появлением директор отошел от окна, где он разглядывал какую-то сцену на школьном участке, и представил меня коллективу:
– Знакомьтесь, коллеги! Это новый учитель истории Петр Ильич Дронов, он же классный руководитель 9 «А» класса.
Легкий гвалт голосов болезненным резонансом отдавался в моей голове, и я не смог запомнить имена учителей. Прозвенел звонок, и директор повел меня в мой первый класс. Мы вошли в большой кабинет, где в три ряда стояли ученические столы. На первый взгляд в классе смогли бы разместиться более тридцати человек, но присутствовало не более двадцати. При нашем появлении подростки не торопясь встали из-за столов.
– Здравствуйте, ребята! Садитесь, – быстро сказал директор.
Те с легким шумом уселись на свои места.
– Представляю вам нового учителя истории и вашего классного руководителя. Его зовут Петр Ильич.
Пухленькая блондинка с большими голубыми глазами, сидящая за третьим у окна столом, захлопала пушистыми ресницами:
– А он женат?
Дети засмеялись, нисколько не стесняясь директора.
– Ну, вы тут сами разбирайтесь, – и Григорий Иванович торопливо покинул кабинет.
Несколько долгих секунд в классе стояла тишина.
Двадцать пар глаз изучали меня, просвечивая пытливо, словно рентгеновскими лучами. А я просто наслаждался тишиной и не собирался первым ее нарушать.
– Петр Ильич, а что у нас сегодня будет? – поинтересовалась чернявая девочка с первой парты возле двери.
Я вздохнул:
– Духовная культура России в конце XIX – начале XXI века.
Тут резко распахнулись двери, и в класс вошли две девушки.
Одна из них, стройная красивая шатенка, была в мини-юбке, белой полупрозрачной блузке и в белых туфельках на высоком каблуке. На ее руке тускло блестел желтый, возможно, золотой, браслет. Вторая девушка была высокой и худенькой, ее темные волосы были коротко пострижены, большие карие глаза смотрели строго и серьезно, светлый льняной костюм с вышитыми цветами хорошо оттенял смуглую кожу.
К моему большому удивлению, класс замер и насторожился. Девушки, не обращая на меня никакого внимания, подошли ко второму возле окна столу и уселись, достав из своих сумок косметички. Спокойно общаясь между собой, они достали косметику и стали наносить на веки тени.
Двадцать пар глаз внимательно смотрели на меня. Я молча ждал некоторое время, но вновь прибывшие не обращали на меня никакого внимания. Не торопясь я подошел к столу и взял в руки обе косметички, после чего удостоился первых удивленных взглядов их хозяек. В полной тишине подойдя к двери, я открыл ее и со всей молодецкой дури швырнул сумочки вдоль коридора, наслаждаясь звуками падающих аксессуаров.
– Девочки, у вас есть тридцать секунд, чтобы спокойно выйти из класса, – тихо сказал я. – После этого вы полетите вместе с оставшимися вещами вслед за косметичками.
Пожав плечами, подруги запихнули оставшуюся косметику в сумки и пошли на выход. Брюнетка одарила меня злым взглядом, а ее напарница, вильнув бедром, покачала головой:
– Какие мы нервные!
Я сел за учительский стол и посмотрел на учеников: они были какими-то напряженными и скованными. Еще пара минут прошла в блаженной тишине. Вдруг двери с грохотом раскрылись, в класс влетели три парня, за которыми не торопясь проследовали мои красавицы.
– Кто тут у нас нервно больной? – грозно спросил странно знакомый голос.
Я встал из-за стола и повернулся:
– Антошка, а я тебя искал!
Из могучего Антона Крылова как будто выпустили воздух, его лицо побледнело и осунулось. Парень сделал шаг назад.
– На стройке проволоку размотал?
– Да. Извините, мы ошиблись. Можно выйти?
– Идите пока, после поговорим.
Вся компания, возглавляемая теперь сильно удивленными девочками, вышла из кабинета, осторожно и бережно закрыв за собой дверь.
И снова пара минут блаженной тишины.
– Петр Ильич! А вы Крылова откуда знаете? – спросил коренастый плотный мальчишка, постриженный ежиком.
– Басни его люблю! – огрызнулся я. – Есть еще вопросы?
В среднем ряду поднялась беленькая худенькая девочка в синем платье:
– Есть, Петр Ильич! У меня три вопроса. Первый: что такое культура? Второй: относится ли к культуре религия? Третий: Является ли христианство всепрощением?
– Как тебя зовут?
– Света.
– Хорошее у тебя имя. Садись, Света. Вопросы всем интересны?
Легкий шум обозначил общее согласие.
– Что ж, начну по порядку. Слово «культура» впервые встречается у римлянина Марка Порция Катона. Этим термином он обозначал особо душевное отношение к обработке своей земли. А еще в первом веке до нашей эры Марк Туллий Цицерон называл философию культурой души.
Как самостоятельное понятие культура появилась в XVII веке у немецкого историка Пуфендорфа. Он употребил данный термин применительно к «человеку искусственному», воспитанному в обществе, в противоположность человеку «естественному», необразованному. В повседневный обиход первым слово «культура» запустил немецкий просветитель Аделунг, выпустивший в XVIII веке книгу «Опыт истории культуры человеческого рода». Философ Иммануил Кант в том же веке противопоставлял культуру умения культуре воспитания. Технический тип культуры он называл цивилизацией, видя бурное развитие нашей цивилизации и отмечая ее отрыв от культуры духовной.
Перейти к твоему второму вопросу, Светлана, мне поможет известный художник и мыслитель XX века Николай Рерих. Он делил слово «культура» на две части: «культ» и «ур». Культ, по его мнению, всегда остается почитанием Благого Начала, а слово «ур» – старый восточный корень, обозначающий Свет, Огонь.
Мне кажется, что религия – это система знаний, ритуалов и традиций, являющаяся неотъемлемой частью культуры человечества. В религии черпали вдохновение сотни и тысячи художников, поэтов, писателей, скульпторов, архитекторов, композиторов, режиссеров кино и театра. Некоторые области искусства неразрывно связаны с религией, например, органная музыка. Для религиозных целей построены великолепные храмы, украшенные фресками гениальных художников. Каждое духовное учение накопило уникальные знания, интереснейшие предания глубокой древности и ценнейшие артефакты. Надеюсь, что я аргументированно обосновал свое мнение о неотъемлемой принадлежности каждой религии к культуре человечества. У кого-нибудь есть возражения?
Высокая полная девочка с большими очками-хамелеонами на нервном лице подняла руку.
– Как тебя зовут?
– Сотникова Таня. Я не согласна,– она встала из-за стола и смотрела на меня, упрямо сжав губы.
– Это прекрасно! Я с уважением выслушаю твое мнение, Таня.
– Церковь всегда сопротивлялась научным открытиям, особенно раскрывающим по-новому систему мироздания. Всем известны примеры с преследованием Коперника и с костром, на котором погиб Джордано Бруно. Церковь преследовала писателей и композиторов, которые, по их мнению, не соответствовали ее традициям. Вы не сумеете опровергнуть эти факты! – Таня с вызовом упрямо смотрела на меня.
– Спасибо за твое особое мнение! Многие могут с ним согласиться. Есть такая историческая байка: на одном приеме в саду при английском дворе биолог Гексли прикуривал у епископа англиканской церкви. Дунул ветер и затушил спичку. Епископ пошутил: «Огонек науки погас!» «В руках церкви это не впервые!» – ответил ученый.
Все заулыбались, а Сотникова слегка расслабилась.
– Садись, Танюша! Ответь-ка мне, сидя, на один вопрос: считаешь ли ты Союз советских писателей организацией, которая работала в области культуры?
Девочка снова напряглась:
– Я понимаю, к чему вы клоните! Преследование Пастернака, Солженицына, Бродского, позорные письма, осуждающие работников культуры. Не надо проводить параллель между политикой и культурой!
– Сильный аргумент, Танюша! Воспользуюсь им вслед за тобой. Не нужно проводить параллель между политикой церкви и религией как частью культуры. Вспомни, что первые научные открытия делали служители религий. Стоунхендж в Англии – это древняя религиозная обсерватория, тысячелетние календари индейцев майя – труды жрецов, древнерусские исторические летописи – работа монахов, европейское искусство средних веков – это христианский проект. А разве такой раздел живописи, как иконопись, можно представить себе не связанным с религией?
– Вы меня не переубедите! – сердито ответила девочка.
Со всех сторон на меня с любопытством смотрели внимательные детские глаза.
– Знаешь, Танечка, мне нравится такая формула демократии: я абсолютно не согласен с твоим мнением, но готов отдать жизнь за то, чтобы ты могла его высказывать! Кто-нибудь хочет еще высказаться по спорному вопросу?
К моему удивлению, завязалась интересная дискуссия, где я принимал участие только как фасилитатор. В классе было пять потенциальных лидеров, несколько зажатых детей и один штатный весельчак. С остальными еще предстояло разбираться.
Я посмотрел на часы: урок подходил к концу.
– Кто может подвести итог урока? После этого я кратко отвечу на третий вопрос Светланы.
Класс насторожился, лидеры посматривали друг на друга. Наконец поднялся рыжий вихрастый мальчик с последнего стола.
– Представься, пожалуйста.
– Крапивин Вадим. Сегодня мы узнали о том, что культура – это деятельность человека, которая не относится к его биологическому существованию.
– Хорошо, Вадик, сформулировал, продолжай!
– Мы поняли, что религия – это часть культуры.
– Это ты, Крапива, понял, а я – нет! – выкрикнула Сотникова.
– Спокойно, Сотка! А то потеряешь имидж культурной девы! – огрызнулся Вадим.
Пора было их успокаивать.
– Садись, Вадик, спасибо тебе. Танюшка, не нервничай, я тебя всегда выслушаю и попытаюсь понять. Слова Вадика заставили меня задуматься: а кто такой культурный человек? Представьте себе интеллигентного юношу, попавшего на остров дикарей. Две симпатичные дикарки обсуждают его. Хороший говорят, парень, да вот некультурный какой-то! Грибы съедобные не знает, словарный запас бедный, одевается ужасно – вместо набедренной повязки штаны какие-то уродливые, ухаживать за девушками не умеет. Обратная перестановка: принц дикарей приходит учиться в наш класс…
– Я понял! Можно я, можно я скажу? – запрыгал Вадик.
– Ты не возражаешь? – улыбнулся я Сотниковой.
– Нет! – она тоже улыбнулась.
Это был мой первый педагогический успех.
– Давай, Вадик!
– В каждом обществе есть стереотипный набор культурных ценностей. Человек, который считается культурным, обладает большей частью этого набора. Попав в другое общество, он может потерять статус культурного человека.
– Неплохо, Вадик! Хороший у тебя интеллект! Ну, и обещанный ответ на последний вопрос Светы. Христианство – это не всепрощение! Прощения заслуживают только те, кто искренне раскаялся.
Зазвенел звонок, дети встали из-за столов. Я посмотрел на замерший класс, уже чувствуя к ним какое-то особо родственное отношение.
– Урок окончен, ребята, отдыхайте.
С шумом сходящей с горы лавины ученики посыпались по проходам. Часть вылетела в коридор, некоторые окружили меня, задавая различные вопросы. Я продвигался к дверям, обещая на следующем уроке ответить, объяснить, рассказать, спросить и выслушать.
В учительской меня ждала удивительная картина. Перед завучем Натальей Леонидовной стояли удаленные мной с урока красавицы. Высокая худенькая девочка в льняном костюме негромко излагала свою версию.
– Во всем виноват Петр Ильич! Мы немного опоздали на урок, вошли в класс, не заметили его и спокойно сели на свое место. А он выбросил наши вещи в коридор, а потом вытолкал туда и нас!
Лицо завуча выражало сочувствие пострадавшим и возмущение произволом.
Я подошел поближе.
– Позвольте добавить подробности, девочки немного меня выгораживают.
Три головы резко повернулись ко мне, я отметил возмущенное лицо завуча, откровенный вызов на лице брюнетки и любопытство ее подруги.
– Занесите в протокол, пожалуйста, что когда они вошли в класс, то у меня случился припадок похоти и я набросился на вот эту красавицу, пытаясь при всех сорвать с нее юбку и изнасиловать на учительском столе. Если бы не ее героическая подруга, которая, жертвуя своим телом, не давала мне снять брюки, неизвестно чем бы все это кончилось! Ее рваный в лоскутья льняной костюм я готов забрать для своей будущей жены, а его стоимость компенсировать в тройном размере! Давай, раздевайся, солнышко!
Открытый в изумлении рот завуча, нервное облизывание губ брюнетки и зазвеневший хрустальным колокольчиком смех обладательницы длинных ног оформили окончание моей речи.
– Петр Ильич, я – Алла Комарова, – сообщила девушка в мини.
– А я – Нана Кахиани, – смущенно представилась вторая.
Наталья Леонидовна возмущенно поджала губы.
– Петр Ильич, давайте все забудем и не будем больше ссориться, – улыбаясь, предложила Алла.
Нана с порозовевшими смуглыми щеками согласно кивнула головой.
– Что ж, готов все забыть и начать сначала. Только хочу вас предупредить: несмотря на то, что отношусь к своим ученикам как к родным, несмотря на то, что вы обе – красавицы, еще одна идиотская выходка – и вы реально пулей вылетите из класса!
Девчонки радостно заверили меня и завуча, что все поняли и выпорхнули из учительской. Наталья Леонидовна неодобрительно смотрела на меня:
– Где вы раньше работали, Петр Ильич?
– Исправительная колония для несовершеннолетних девочек. Должность – начальник штрафного изолятора.
Оставив потерявшую дар речи начальницу, я вышел в коридор под аккомпанемент звонка.
Остальные уроки я провел на одном дыхании, очень помогло и то, что по школе каким-то образом разнеслась информация о моем педагогическом опыте.
Мы с Петькой вышли из школы вместе. Мальчишка посматривал на меня с любопытством, его явно мучало желание задать какой-то вопрос. Он несколько раз глубоко вздохнул и, смущенно улыбаясь, спросил:
– Петь, а ты правда был директором женской тюрьмы?
Вот это да! Испорченный телефон довел мою шутку до абсурда. Я посмотрел на мальчишку и тяжело вздохнул:
– Правда, Петруччо!
На лице Петьки было написано и разочарование, и какое-то опасение.
– Только не директором, а заведующим, не тюрьмы, а питомника, и не женского, а сучьего, то есть собачьего!
Младший Горелов с сомнением посмотрел на меня:
– Опять прикалываешься на хер?
– А ты зачем сплетни собираешь, да еще и передаешь дальше?
Мальчишка сплюнул:
– Больше не буду. Обещаю!
Стоянка машин была недалеко от школы. Я забрал белую «Нексию» и отвез счастливого Петьку сначала в магазин, где мы купили продуктов, а потом домой.
– Ты ночевать приедешь? – с надеждой спросил он.
– Может быть, но не волнуйся, если я останусь в Синегорске.
– Давай завтра в школу на машине поедем? Во дворе ее можно поставить.
– Вот какой-нибудь шкет, вроде тебя, обрадуется! Я ему двойку поставлю, а он гвоздем на двери матерное слово нацарапает!
Петька насупился:
– А ты не ставь двойки!
Мы попрощались, и я направил машину в Синегорск. Перед большим бетонным знаком с гербом города стояло высокое темно-серое здание с остроконечной крышей. Рядом с ней покачивался большой оранжевый воздушный шар с надписью «Отель «Утес».
Подивившись причудливой рекламе, я припарковал машину на небольшой стоянке, где не было ни одного автомобиля, и вошел внутрь. Фойе было украшено стеклянными витринами с сувенирами, за стойкой регистрации сидела молодая женщина в черном парике, одетая в строгий темно-серый костюм, который оживлял ярко-синий шейный платок. На стене над нею красовались шесть циферблатов часов, показывающих разное время. Под ними металлом отсвечивали надписи: Москва, Дели, Пекин, Токио, Нью-Йорк, Лондон. Администратор приветливо улыбнулась:
– Могу ли я вам помочь?
– Есть у вас свободные номера?
– Да. Сейчас свободны все двадцать. В это время года мы работаем в будни как мотель, заезжать будут к вечеру и брать комнаты на одну ночь.
– А какие у вас условия? Есть горячая вода?
– У нас своя котельная, горячая вода круглые сутки. В номерах – телевизоры, холодильники, душевые кабины и санузлы. Утром в ресторане вы можете позавтракать, завтрак входит в стоимость номера. Ресторан работает с восьми до двадцати трех часов, буфет – круглосуточно.
Я задумался. Павиана здесь нет, но можно пригласить Марину, получится романтический вечер.
– Я сейчас выйду, посоветуюсь со своей девушкой.
Кивок и дежурная улыбка были стандартным ответом, не требующим слов. Оказавшись на улице, я спрятался от слепящего солнца за оранжевым шаром и позвонил Марине, но от романтического вечера в гостинице она категорически отказалась, сославшись на важные дела.
Расстроенно повернувшись к стоянке, я увидел как рядом с моей белой «Нексией» паркуется длинный черный «БМВ». Из одновременно раскрывшихся передних дверей быстро вышли два высоких плечистых короткостриженых близнеца в легких серых брюках и васильковых рубашках. Их целеустремленное движение заставило меня напрячься, но они, не видя меня и не обращая внимания на тень, которая предательски выдавала мое присутствие, направились по узкой дорожке, выложенной рифленой плиткой, кольцом окружавшей здание гостиницы.
Словно сорванный вихрем, образовавшимся от движения мощных тел незнакомцев, я направился за ними, посматривая по сторонам с видом гуляющего туриста. Когда я, не торопясь, вслед за близнецами завернул за угол гостиницы, они опередили меня на полсотни метров и подходили к невысокому кирпичному строению, увенчанному крышей, покрытой черепицей. Из трубы над нею поднимался сероватый дымок, который подсказывал назначение здания. На секунду застыв у железной двери, близнецы переглянулись, а затем один за другим нырнули внутрь.
Я быстро подошел к двери и заглянул в оставленную щель. Трубы желтого, красного и голубого цветов переплетались причудливым образом вокруг трех огромных цилиндрических емкостей, под одной из них мерцали отблески пламени. На небольшом свободном пространстве размещался красный ящик и узкий диван, на котором один из близнецов, посмеиваясь, выкручивал руки полураздетой женщине. Второй злобно пинал ногами свернувшегося в клубок жилистого мужчину в разорванной майке и пятнистых шортах. Несмотря на гудение пламени, мне были слышны тихие стоны, которые свидетельствовали о том, что избиваемый пока в сознании.
Ударив лежащего особенно сильно, его мучитель остановился:
– Андрюха, не теряй время, раздевай девку!
– Поверни Павиана, Толик, путь смотрит, сука!
Андрюха перевернул женщину на спину и взял ее за горло:
– Помешаешь – задушим вместе с хахалем!
Лицо женщины было перекошено от страха, но я узнал Валентину. Меня трясло от желания влететь в котельную и вмешаться в события, но шансов устоять против двух профи не было. Нужно было дождаться удобного момента.
С треском разорвав на женщине комбинацию, Андрюха приспустил брюки и навалился на нее сверху. Белые стройные ноги Валентины подрагивали от толчков мощного тела насильника. Толик, подняв за волосы голову Павиана, скрипел зубами:
– Смотри, тварь, как твою бабу трахают! А после брата я ей дупло прочищу, а потом хребет подломаю. Будет сучка в кресле инвалидном кататься!
Голова Валентины свисала с дивана, ее глаза, полные слез, бессмысленно и безжизненно уставились на красный пожарный щит, висевший на стене над красным ящиком. Наконец Андрюха зарычал и задергался, вцепившись в грудь женщины. Встав и приведя свою одежду в порядок, он подошел к брату.
– Давай, Толян, твоя очередь!
Подойдя к распростертой на диване женщине, второй насильник перевернул ее на живот и стащил ноги на пол, поставив Валентину на колени. Снимая брюки, он бросил через плечо брату:
– Оттащи этого козла в багажник и стреножь покрепче, потом возвращайся, покрутим стерву вдвоем!
Андрюха гоготнул и, выкрутив руки Павиану так, что тот согнулся в три погибели, потащил его к выходу, сопровождаемый стонами Валентины. Что ж, наступал мой момент. Я огляделся и, подобрав увесистую половинку белого силикатного кирпича, прижался к стене рядом с дверью. Когда амбал, вытащив Павиана из котельной, показал свой стриженый затылок, я без всякой жалости резко обрушил белый кирпич на его голову. Мощное тело обмякло и мешком упало на рифленую дорожку, пальцы Андрюхи почему-то мелко подрагивали. Освобожденный Павиан распрямился и, повернувшись, уставился на меня.
– Дронов?!
Я молча прижал палец к губам и поманил Павиана к дверям. Толик явно что-то услышал.
Заглянув в щель, я увидел, как он, оставив опирающуюся на диван женщину, резко надевает брюки и кошачьими шагами хищника направляется к двери. Снова приготовив белый кирпич, я повернулся к Павиану, показывая ему прижатый к губам палец. К моему удивлению, бывший пленник оттолкнул меня в сторону:
– Он мой!
Бросившись вперед, Павиан встретил Толика в дверях, но его напор был прерван резким ударом, после которого парень упал как подкошенный. Понимая, что шансов у меня нет, я изо всех сил метнул кирпич, целя в единственную доступную и неподвижную мишень – колено опорной ноги. Сухой стук и вопль упавшего Толика были последними радостными для меня событиями. Пружинисто вскочив, он, волоча левую ногу, какими-то скачками быстро приблизился ко мне и нанес два удара. От первого я уклонился нырком, но второй, попав в печень, залил мое тело такой болью, что ноги отказали мне, и мое тело, превратившись в переполненное страданием желе, упало на землю.
Толик посмотрел на лужицу крови, растекавшуюся от головы брата, и как-то по-волчьи оскалился. Он достал из кармана правую руку и щелкнул выкидным ножом:
– Мне оплатили голову Викинга, но я привезу его глаза, уши и язык.
Левая рука в рукаве василькового цвета метнулась к моей голове и больно вцепилась мне в волосы. Страха почему-то не было, я слышал слабый шум самолета в небе, видел зеленую волосатую гусеницу, ползущую по рифленой плитке, вдыхал теплый воздух, наполненный запахами прелой листвы. Лезвие ножа медленно приближалось к моему лицу, и на узком клинке играли отблески солнечных лучей. Толстые пальцы зашевелились и разжались, роняя нож.
Я запоздало понял, что слышал странный глухой звук, который показался мне очень знакомым. Тело Толика тяжело упало и придавило меня, он прижался к моей щеке лбом. Странно, что такой урод мог плакать: его теплые слезы текли по моей шее. Моя ладонь инстинктивно смахнула теплые капли и поднялась к глазам: слезы Толика были алого цвета! Я сдвинул стриженую голову в сторону и увидел стоящую над нами Валентину. Ее тело было обнажено, грудь покрывали синяки, кривившиеся искусанные губы кровоточили, запавшие глаза безжизненно смотрели на меня. Руки женщины сжимали ржавый топор, а топорище с пожарного щита было выкрашено в зловещий цвет крови.

Глава 13. Глухая защита

Я сбросил с себя тяжелое тело Толика, встал и огляделся – все было, как и раньше, тихая безлюдная гостиница без посетителей закрывала котельную от шоссе. Далекий шум машин звучал успокаивающе, ни одна занавеска на окнах гостиницы не шевельнулась. У нас был шанс избежать крупных неприятностей.
– Ваня, одевай Валентину, мы уезжаем!
Павиан кивнул, с трудом вырвал окровавленный топор из судорожно сжатых рук Валентины и повел измученную женщину обратно в котельную. Я осмотрел себя – кровавые пятна покрывали мою рубашку, вид был непрезентабельный. Мой взгляд уперся в васильковую рубашку Андрюхи – она была чистой, так как тот упал в неглубокую рытвину и небольшая лужица крови, стекая на дно, не испачкала яркую материю. Аккуратно снимая с ее трупа, я испытывал брезгливое чувство: трудно быть мародером! У близнецов оказалось много интересных вещей, даже нашлись фотографии Павиана, Валентины и, к удивлению, моя.
Больше всего меня порадовала находка ключей от черного «БМВ». Через пару минут, подвернув рукава огромной рубашки, я завел машину близнецов и перегнал ее к котельной. Вместе с Павианом мы аккуратно погрузили тела на заднее сиденье. Благодаря бывшему своему пижонству, близнецы благопристойно скрылись за тонированными стеклами.
Я медленно вел автомобиль по проселочной дороге, идущей в лес. Сзади на моей «Нексии» катились Павиан и Валентина. По счастливому стечению обстоятельств мы добрались до просеки, не встретив ни единой души. Я вышел из машины и остановил Павиана. Белый автомобиль вместе с пассажирами остался на дороге, а я на черном вместе с близнецами продолжил свой путь.
Через пятнадцать минут я свернул в прогалину между деревьями и двигался по сложной траектории, объезжая деревья и кусты. Наконец, заехав в глухое место, я заглушил мотор и занялся мелкими хлопотами. Через полчаса, оставив позади охваченный очистительным пламенем черный автомобиль со страшным содержимым, я бежал через лес прямым курсом на «Нексию».
Через час мы уже ехали обратно к гостинице. Мои пассажиры сидели на заднем сиденье молчаливые и нахохлившиеся, как два замерзших воробышка. Нужно было решать, что делать с ними дальше.
– Валь, как ты нашла Ваньку раньше меня? Он такие загадки придумывает, что голову сломаешь!
– Мы провели здесь первую нашу ночь, – тихим безжизненным голосом поведала женщина.
– Я сказала лучшей подруге, что еду в «Утес» искать Ваню. Взяла такси, чтобы никто не заметил.
– Так, с подругой понятно. Теперь тебя в покое не оставят. А ты, Ваня?
– Я раскрыт, мне конец, Дронов!
– Не истери, Ваня! Кто эти Андрюха и Толик?
– Элитные бойцы. Хозяева клуба боев без правил. Я из-за них сидел первый раз.
– Как это?
– Мой отец шел на выборы кандидатом в мэры города. Меня и младшую сестру выкрали, привезли на какую-то дачу, требовали, чтобы я написал явку с повинной за торговлю наркотиками. Я отказывался, тогда сестре бритвой разрезали щеку. Пообещали выколоть глаза. Пришлось мне соглашаться. Меня посадили, отец не участвовал в выборах. Через месяц он умер от инфаркта, а через год умерла мать.
– Чернуха полная! Что с котельной делать будем?
– Оставь меня там, я все подчищу и сменщика вызову.
Я достал телефон.
– Семка, ты дома? Хорошо. Свободен? Еще лучше. Можешь зайти ко мне домой, взять ключи от сарая у бабушки и на скутере приехать в гостиницу «Утес»? Знаешь такую? Здорово! Через какое время приедешь? Ладно, через час жду, домой отвезу на машине.
– Ваня, у тебя есть час.
Я набрал другой номер.
– Петька, привет! Ты дома? Отец трезвый? Отлично! Спроси у него, сдаст кухню летнюю на лето семейной паре, предлагают десять тысяч за месяц.
Когда мы подъехали к гостинице, зазвонил мой телефон.
– Привет, Петр! Это Алексей Горелов. Петька чушь какую-то несет про квартирантов, про десять тысяч за месяц.
– Нет, не чушь! Есть нормальная семейная пара, достали их родичи. Ты подзаработаешь, они у тебя в летней кухне поживут. Что скажешь?
– Э-э-э… Так там грязновато, полгода никто не заходил!
– Берите с Петькой тряпки и – вперед! Через час даму привезу, через два – ее мужик сам приедет!
– Понял, брат! Вези!
Я высадил Павиана у котельной и объяснил, как найти дом, куда он должен приехать на скутере. Валентину я уложил на заднее сидение и прикрыл чистой мешковиной, которая служила кочегарам вместо простыней. Вести машину пришлось медленно, чтобы не привлекать к себе пристального внимания.
Через сорок минут мы с Валентиной прошли через заросший сад к летней кухне. Там нас встречали аккуратно одетые Гореловы. Увидев измученную гостью с искусанными посиневшими и распухшими губами, Петька испуганно ахнул. Алексей смущенно отвел взгляд и пригласил женщину осмотреть маленький домик. Через свежевымытую веранду мы вошли внутрь. Большую часть помещения занимали раскладной диван, самодельный прямоугольный стол, лавочка и голландская печь, которая была чисто побелена. На веранде стояли шкафчики с посудой и несколько эмалированных пустых ведер. Я познакомил Валентину с Гореловыми и оставил ее обживать свое новое пристанище.
Сменив васильковую рубашку на клетчатую ковбойку Алексея, я вместе с Петькой сжег с помощью паяльной лампы последний презент от близнецов. Удивленно поглядывая на меня, старший Горелов не задавал никаких вопросов.
– Ну, ребята, пока! Если кто про васильковую рубашку спросит, знайте – это мой враг! В понедельник приеду навестить. Петька, муж Валентины приедет на моем скутере. Если он тебе разрешит, то сможешь покататься.
Счастливый мальчишка проводил меня до машины.
С Павианом я разминулся, потому что покупал бабушке новую лейку. В котельной «Утеса» меня ждал Семен, который, коротая время, общался с новым пожилым кочегаром. Еще через полчаса мы были у моего дома и парковали машину во дворе. Бабушка очень обрадовалась подарку и усадила нас на веранде пить чай.
– Я уж соскучилась, Петенька! Сколько можно дежурить?!?
– Все, бабушка! Иду в школу учителем работать!
Семен подавился вареньем и закашлялся. Бабушка похлопала его по спине:
– Не торопись! Никто не отнимет! А ты, Петро, хорошо подумал? Какой из тебя учитель?
– Месяц всего до каникул, бабушка! Присмотрюсь пока, и ко мне тоже присмотрятся.
Семка закивал головой:
– Хорошая работа, уважаемая. Невест в школе много, я учительниц незамужних имею в виду, – зачастил он, перехватив подозрительный взгляд моей бабушки.
Она задумчиво покачала головой:
– А чему же ты учить будешь, внучек?
– Историю преподаю, классное руководство дали. На следующий год кружок какой-нибудь вести буду.
Бабушка в сомнении прикусила нижнюю губу:
– Что ж, посмотрим, что у тебя получится.
Калитка без стука отворилась, и во двор вошли три высоких накачанных парня в красно-синих спортивных костюмах, чем-то неуловимо напоминавших близнецов. Один остался у калитки, а двое направились к нам настолько стремительно и неотвратимо, что Семен испуганно сжался. Бабушка с удивлением смотрела на приближающихся незваных гостей. Я быстро встал:
– Это ко мне, бабушка, по важному делу. Вечером приду, все расскажу.
Я выскочил навстречу парням и громко произнес, направляясь к ним:
– Чего так долго, мне сказали ждать вас полчаса назад! Пошли скорее!
Почти задев плечом парней, которые были выше меня на полголовы, я подошел к тому, что стоял у калитки. Ошарашенно переглянувшись, первая пара последовала за мной. У забора я остановился и заговорщицки спросил третьего:
– На чьей машине едем?
Тот тоже с удивлением смотрел на меня и покачал лысой головой.
– Нам сказали обыскать твою тачку и привезти тебя к Снегирю. Приказали скрутить, если будешь ерепениться.
– Да знаю, знаю, передали мне уже, – небрежно махнул я рукой, – пойдем тачку посмотрим и поедем быстрее.
Я подвел удивленных гостей к своей машине, открыл дверцы и поднял багажник. Через три минуты бесплодных поисков лысый кивнул головой:
– Все чисто! Поехали!
Мы вышли со двора, и я увидел большой черный джип «Шевроле Тахо» с тонированными стеклами. Заметив ключи на пальце лысого, я обратился к нему:
– Можно, я поеду рядом с тобой спереди?
Лысый опять с удивлением покачал головой:
– Чехарда какая-то! Садись, но имей в виду: ребята присмотрят за тобой!
Через пятнадцать минут очень агрессивной езды лысый остановил свой громадный автомобиль возле высокого блестящего металлом здания, которое напоминало полуцилиндр, положенный на бок. Через просторное фойе, в котором за стойкой сидели два парня в таких же спортивных костюмах, меня ввели в огромный зал, где на пяти рингах шли тренировочные бои, а в самом дальнем конце громыхали металлом посетители тренажерного зала. Пройдя по боковой дорожке, мы поднялись на балкон и оказались у высокой деревянной двери с табличкой «Тренерская». Лысый впустил меня внутрь, и вошел вслед за мной, другие наши попутчики остались на балконе.
Вдоль стен тренерской стояли шкафы и лавки, на стенах висели изображения бойцов и схемы уязвимых точек человеческого тела. Прямо перед нами за полированным столом сидел модно подстриженный худощавый мужчина лет пятидесяти в белой рубашке с короткими рукавами, не скрывавшими загорелые руки, покрытые узлами негромоздких, но рельефных мышц. Мужчина пристально смотрел на нас, и взгляд его горящих глубоко посаженных глаз был острым, словно бритва.
Лысый немного виновато доложил:
– Павел Иванович, Викинга привезли, тачку осмотрели, ничего нет.
Мужчина встал и вышел из-за стола:
– Ладно, Курт, подождите на балконе.
Лысый с явным облегчением кивнул и скрылся за дверью.
Медленно ступая, хозяин кабинета приблизился ко мне, от него веяло опасностью, как от ядовитой змеи.
– Где близнецы, Викинг? – тихо спросил он.
Тон разговора мне сразу не понравился.
– Павел Иванович, дайте мне немного времени, приметы, и я найду вам близнецов!
Брови хозяина немного поднялись:
– Ты знаешь кто я?
– Снегирь, – слова прозвучали негромко, но четко, другой информации у меня не было.
Несколько секунд горящие глаза хозяина не отрывались от моих глаз. Потом он кивнул на лавку справа от стола:
– Садись!
Я осторожно опустился на сидение.
– Пару часов назад мне был звонок от старшего близнеца, Толика. Сказал, что Павиан и Валька с ними, едут за тобой в школу. Больше звонков не было, телефоны не отвечают. Что скажешь?
От его пронзительного взгляда хотелось закрыться  локтем, но я старался быть невозмутимым
– Павел Иванович! Предлагаю такой план мероприятий: во-первых, если они ехали за мной в школу, уточнить у гайцов на посту возле въезда в Куровск, в котором часу они проехали. Автомобиль у них, наверное, заметный, если даже Курт на «Тахе» ездит. Во-вторых, уточнить, откуда они сделали последний звонок, – моя спина покрылась потом. – Если они не сказали сами, то узнать у оператора. Можно позвонить в справочную службу и сделать запрос на определение местонахождения абонента, указав его номер телефона. В-третьих, если вы знаете телефон Валентины, – проделать такую же процедуру. В-четвертых, для контроля не помешает проверить мои передвижения сегодня и опросить выявленных свидетелей на предмет опознания близнецов.
Я внимательно смотрел в горящие глаза Снегиря, стараясь не показывать никакого волнения. Для правдоподобия я морщил лоб, изображая работу мысли, и старался расслабленно держать руки и ноги, чтобы не проявлять своего напряжения.
Наконец хозяин кабинета кивнул и сел за стол. Он взял в руки большой коммуникатор и включил громкую связь. Через пять минут по его репликам я понял, что он разговаривает с кем-то из гаишников Куровска. Информатор сообщил о том, что близнецы мимо них не проезжали, а я на своей белой «Нексии» мотался туда-сюда в одиночестве как дерьмо в проруби. Дав отбой, Снегирь снова уставился на меня.
– Зачем искал Павиана?
– Валентина денег дала, просила найти. Если правильно вас понял, то она сама его нашла, придется деньги возвращать! – я постарался изобразить разочарование и, судя по реакции Снегиря, мне это удалось.
– Сколько дала?
– Сто тысяч, но тридцать я уже истратил!
Хозяин скривил в подобии улыбки свои узкие губы:
– Продолжай поиск Павиана! Даю три дня. Найдешь – оставишь деньги себе, а я добавлю сотню от себя. Просто позвони и дай адрес.
– А если не успею за три дня?
– Похоронишь бабушку!
Зря он так сказал! Весь мой страх ушел, теперь в сердце осталась только ненависть. Я даже слегка улыбнулся:
– Найду!
Снегирь внимательно посмотрел на меня, помолчал, потом повернулся к двери:
– Курт!
В открывшейся двери мгновенно показалась лысая голова.
– Отвези Викинга домой!
– Отвезу!
Я пошел к двери, не прощаясь, и услышал за спиной тихие слова:
– У тебя ровно три дня. Время пошло.
Бабушка и Семен ждали меня. Мы снова сидели на веранде, пили чай и наслаждались тишиной и последними лучами уходящего солнца. Легкий ветер едва шевелил листья яблонь и доносил до нас нежный аромат их кипенно-белых цветов. Белощекая синица села на перила и, наклонив на бок свою покрытую черной шапочкой головку, внимательно смотрела на нас черными бусинками любопытных глаз.
– Чего тебе нужно, желтопузая? – весело спросил Семен.
Синица, пару раз прыгнув, ухватила с перил черную семечку и вспорхнула сквозь яблоневые ветки, унося в маленьком клюве свою законную добычу.
Бабушка, улыбнувшись, посмотрела на меня:
– Послезавтра приезжает тетя Настя.
– Чего это она в гости собралась?
– Так юбилей будет у одного лоботряса! Ой, извини, у одного педагога.
Семка подпрыгнул на месте:
– Точно! Петька, как же мы забыли?
Я растерянно почесал затылок:
– Ну и что же теперь делать?
– Определи, внучек, количество гостей, потом будем закупать продукты, напитки и готовить стол.
Семка сосредоточенно загибал пальцы:
– Мы с Натальей, Игорь Липатов, Резниченко, бабушка, тетя Настя, из школы твоей пара человек припрется, из клуба еще пару знакомых принесет, один никому не знакомый человек обязательно будет присутствовать, да и кто-то с собой друга приведет.
– И сколько же всего набирается? – озадаченно спросил я.
– Пятнадцать человек! – торжественно ответил Котов.
– А где ж мы всех посадим? – всполошилась бабушка.
Я решительно махнул рукой:
– В воскресенье с утра сооружу в саду длинный стол из струганных досок, пристрою лавочки. Погода-то стоит хорошая. Семка, продукты и напитки с Натальей закупите?
– Конечно, мы тебе полный «Запорожец» привезем!
– Ну и ладушки! Денег возьмите, сколько надо. Бабушка, вы тут с тетей Настей вдвоем справитесь?
– К какому времени стол накрыть?
– Да часам к двум.
– Даже не сомневайся, внучек, все будет готово!
Субботнее утро ласковой свежестью прогоняло остатки сна, а когда я по пути в туалет зацепил плечом сливовую ветку и обрушил на голую спину изрядную порцию холодной росы, то последние попытки моего ленивого организма уйти в нирвану были прерваны самым решительным образом.
Через двадцать минут белая «Нексия» устремилась в Куровск, где ожидался легкий рабочий день: мне предстояло провести один классный час со своим девятым. По пути я заехал к Гореловым и забрал с собой счастливого Петьку. Летний домик, служивший теперь жилищем Павиану и Валентине, казался абсолютно необитаемым.
– Как они, Петруччо?
– Странные какие-то на хер. Никуда не выходят, деньги мне дали, чтобы за продуктами ходил.
– Много дали?
– Десять тысяч! Я им плитку купил, чайник электрический. Посуду, ложки и вилки отец им дал.
– Ты о них никому не говори!
– Да понял уже на хер.
Припарковались мы возле школы. Петька под завистливыми взглядами мальчишек гордо сплюнул и, размахивая портфелем, направился в свой класс. Ну а мне пришлось зайти в учительскую. Любопытные взгляды учителей разного возраста, словно рентгеновские лучи, фокусировались то на моей одежде, то на обуви, то на плохо выбритом подбородке. Завуч Осипова открыла дверь своего кабинета:
– Зайдите, Петр Ильич!
Небольшой кабинет был отделан деревянными панелями, на которых висели планшеты с фотографиями выпускных классов разных годов. Два больших стола были составлены буквой «Т», вокруг одного из них стояли стулья, за другим сидела Осипова.
– Петр Ильич, у вас есть план проведения классных часов?
– Когда его нужно сдать, Наталья Леонидовна?
– В начале года! О чем вы сегодня будете с ребятами говорить?
– О здоровом образе жизни.
– Это интересно. Разрешите мне присутствовать?
Что было делать? Я разрешил.
Под любопытными взглядами девятиклассников Осипова прошла по классу и устроилась на последней парте. Я постарался забыть о ней и не обращать никакого внимания на присутствие постороннего человека.
– Сегодня, ребята, мы поговорим о здоровом образе жизни. Какие вы знаете вредные привычки? Учтите, что говорит только тот, на кого показывает моя рука.
Несколько минут класс говорил, а я записывал на доске разные версии, причем от некоторых краснела не только завуч Осипова, но и я.
– Отлично поработали, молодцы! А почему возникают вредные привычки?
Рука Сотниковой поднялась первой.
– Говори, Татьяна!
– Мне кажется, что вредные привычки являются следствием желания получать легкие удовольствия.
– Очень интересная версия. Хотите услышать историческую байку о судьбах великих людей, удовольствиях и вредных привычках?
Явный интерес моих девятиклассников вдохновил меня.
– Три с половиной тысячи лет назад в Древнем Египте молодая прекрасная девушка Хатшепсут в храме верховного бога Фив Амона присутствовала на церемонии коронации малолетнего фараона Тутмоса третьего. Жрецы, несшие тяжелую барку со статуей бога, споткнулись и опустились на колени прямо возле нее, что было расценено фиванским оракулом как благословение Амона новому правителю Египта. Хатшепсут получила абсолютную власть, она стала воплощением бога Гора на земле. Теперь она могла все: строить и разрушать, награждать и отнимать имущество, стать воплощением милости или ангелом смерти.
Но радовалась ли она своему жребию? Нет, ребята, она была несчастна, потому что больше своей жизни любила простого юношу Сенмута, женой которого теперь не могла быть, ибо, став фараоном, она должна была олицетворять мужской образ. Теперь ее ждали мужские титулы, мужская одежда, на людях ей приходилось носить даже накладную бороду. Неужели ради любви ей придется отказаться от власти, от возможности восстановить разоренную завоевателями страну? Она мечтала о величии и процветании своего отечества, но как же хотелось простого человеческого счастья! И тогда Хатшепсут решилась на преступление перед богом Амоном: днем она была фараоном-мужчиной, а ночью становилась страстной женщиной рядом с любимым Сенмутом. Что бы делали мы с вами рядом с любимым человеком? Ответ прост: каплю за каплей пили жгучие и сладкие удовольствия, зная о том, что времени для счастья остается все меньше и меньше, что жрецы не позволят богохульства и убьют дерзкого простолюдина.
Но не такой простой была Хатшепсут. Умная, талантливая, высокообразованная, она тратила каждую свободную от объятий минуту для того, чтобы раскрыть любимому основы математики и экономики, секреты живописи и архитектуры, законы управления и тайны творчества. Сенмут любил ее не просто как женщину, он любил ее как богиню, потому что она открывала ему новый мир. А что же жрецы? Когда они узнали тайну царицы, то решили убить Сенмута. Единственное, чего они боялись, так это мести Хатшепсут, ибо нет страшнее и опаснее врага, чем женщина, у которой отняли любовь.
Придумали жрецы хитрый план: предложили они Хатшепсут провести обряд над Сенмутом и возвести его в ранг жреца. Обрадовалась царица, не подозревала она коварства и согласилась. А жрецы привели юношу в тайный храм, замуровали его в комнате с колодцем, где была чистая ключевая вода и дали папирус с задачей, которую никто ни в Египте, ни во всем мире не мог тогда решить. «Ты станешь жрецом, – сказали они Сенмуту, – когда в оставленную маленькую щелочку выбросишь папирус с решением задачи. А пока будешь решать ее, боги не велят тебе есть». Через день понял Сенмут, что приготовлена ему ужасная смерть, медленная смерть от голода.
Я замолчал и сделал длинную паузу. двадцать пар глаз завороженно смотрели на меня, звенящая тишина, казалось, маленькими иголочками покалывает мне кожу. Я продолжил рассказ.
– Безмерная любовь вдохновляла Сенмута, много знаний передала ему ночами любимая. Через три дня в щелочку выпал папирус с решением задачи, и стена была разобрана. В комнату входил ясноглазый черноволосый юноша, а вышел седой мужчина, который видел свою смерть. Прославился Сенмут своими знаниями на весь Египет, стал он великим архитектором. Для своей любимой построил он великолепный храм в Дейр эль-Бахри на запад от Фив, носивший в древности название Джесер Джесеру – «Священнейший из священных». Величественные колонны храма поражают воображение и в наши дни, безупречная гармония архитектурного комплекса потрясала современников за тысячу лет до возведения Парфенона в Афинах.
Джесер Джесеру состоял из трех крупных террас, украшенных портиками с белоснежными известняковыми колоннами. В центре террасы были разделены массивными пандусами, ведущими наверх, к святилищу храма. Террасы храма были украшены многочисленными колоссальными статуями царицы и сфинксами, многие из которых теперь хранятся в Каирском египетском музее. А живым памятником любви Сенмута и Хатшепсут стала их дочь прекрасная Неферура.
Теперь кто из вас замкнет логическую цепочку и скажет, почему нужно бороться с вредными привычками?
Сбросив с глаз слезинку, подняла сверкающую золотым браслетом руку Комарова.
– Слушаем тебя, Алла!
– Если бы они по ночам только развлекались, то замурованный Сенмут умер бы от голода.
– Хорошая мысль! Молодец! Давай, Крапивин, свои соображения.
– Любые излишества, нерациональная трата времени, компьютерные игры, пьяные посиделки – все это отнимает у нас возможность получить знания, которые нужны для успеха в жизни.
– Отлично сформулировал, Вадик, мне нравится.
Начался бурный обмен мнениями, высказывались практически все ребята. Резкий звук отодвигаемого стула прервал обсуждение. Завуч Осипова подошла к двери.
– Занятные сказки, Петр Ильич. Мы обсудим это на педсовете.
Она вышла из класса, хлопнув дверью. Наступила тишина.
– Петр Ильич, это вы все придумали? – голос Наны Кахиани предательски дрогнул.
– Ну не все, – помолчав, сказал я.
Класс разочарованно замер.
– Нужно было предупредить вас, что Хатшепсут не была простой девушкой. Она была дочерью третьего фараона XVIII династии Тутмоса I и царицы Яхмес. Таким образом, она приходилась внучкой основателю Нового царства фараону Яхмосу I.
Общий смех прервал меня, я видел вокруг счастливые лица.
– А можно вопрос?
– Давай, Сотникова!
– Это правда? Я имею в виду любовь Хатшепсут и Сенмута?
 – Многие египтологи считают, что Сенмут был возлюбленным царицы Хатшепсут, и приводят в качестве доказательства его изображения рядом с самой царицей рядом с входом в храм в Дейр эль-Бахри.
– А что произошло с отстраненным Тутмосом?
– Хатшепсут воспитала его и сделала полководцем, а после смерти царицы он стал фараоном Тутмосом III, великим завоевателем Древнего мира. Но это уже другая история.
Прозвенел звонок. Мои девятиклассники потянулись к выходу. На лицах многих я видел мечтательные улыбки. Я вышел на улицу и увидел обычную для школы картину: молодая мама ругала маленького худенького мальчика лет десяти-одиннадцати.
– Ну как ты мог так задержаться! Ты столько людей подвел, как мы теперь это объясним? – она вплеснула руками и закачала головой, морщась, как от сильной зубной боли, и при этом зажмуривая глаза.
– Таисья Николавна не отпустила, у нее открытый урок был, из пяти школ учителя приехали, – уныло опустив коротко стриженую голову, отвечал тот.
– Ну как теперь успеть в Синегорск! Нам до автостанции только минут двадцать и ехать сорок минут, а добираться по городу еще полчаса!
На маленьком чистом личике сына было такое несчастное выражение, что я не выдержал:
– Садитесь в мою машину, я вас довезу!
Мама посмотрела на меня настороженно, а сын с восторженной надеждой.
– Вам куда нужно?
– В шахматный клуб! – тоненько выкрикнул мальчишка.
– А мы с незнакомыми мужчинами не ездим! – строго сказала мама.
– Это – не незнакомый! Это – наш новый учитель по истории! Он раньше в тюрьме работал! – восторженно пропищал малыш.
Я почувствовал, что краснею под удивленным полупрезрительным взглядом красивой женщины. Слухи распространялись в школе лавинообразно, набирая силу по каким-то непонятным мне законам.
– И чему же вы детей учите? – спросила мама, встряхивая короткой челкой.
– Не опаздывать! – скромно ответил я, открывая заднюю дверь.
Сын начал дергать маму за руку, она немного посомневалась, но уселась вместе с ним на заднее сиденье. Моя белая «Нексия» спокойно выехала на шоссе, и мы направились в Синегорск.
Похоже, мама была заинтригована моими метаморфозами. Поерзав немного, она спросила:
– А какое у вас образование?
– Закончил вечернюю школу. Ходил туда после работы, – с поволжским акцентом гордо сообщил я.
– Как же вы преподаете историю? – возмущенно поинтересовалась мама.
– А чего там сложного? Читай газеты – и все!
– Как это все?!?
– Так все же повторяется, мир развивается спирально. Сперва плотины строили бобры, потом – ацтеки, потом кримляне, потом был Днепрогэс.
– Какие еще кримляне?
– Ну, помните: Древний Египет, Греция, Крим…
– Вы имели в виду Рим?!
– Оп-па! Опять перепутал! Задолбала реклама: «Айскрим, айскрим»! Поневоле оговорился!
– Бедные дети! До чего дошла наша школа! А как же педагогика? Тоже в вечерней школе проходили?
– Вот педагогику я хорошо знаю! Сам в тюрьме воспитателем был!
– И что же это такое, по-вашему? – голос женщины мог заморозить кипящую воду.
– Мне один зэк, бывший учитель, рассказал о том, что вся педагогика держится на дисциплине. Если детей постоянно пугать, то они будут сидеть тихо. А будут сидеть тихо – выучатся чему-нибудь!
– А чего это он в тюрьме сидел?
– Да у него одна девочка на уроке так испугалась, что ее парализовало. Вот и сел за причинение тяжкого вреда здоровью ребенка!
– Бедный ребенок! А вы, значит, ученик этого злодея?
– Любимый ученик! К нему много надзирателей приходило опыт перенимать, а он всем меня в пример ставил. Говорил, что настоящий учитель должен быть или хотя бы казаться садистом!
Женщина неожиданно замолчала. Я посмотрел в зеркало – она испуганно прижимала к себе своего мальчугана, а вот его глазенки весело блестели, и улыбался он как-то по-взрослому. Понял бесенок, что маму разыгрываю. В полной тишине мы доехали до шахматного клуба, и мама, выйдя из машины и вытащив мальчишку, заявила, сердито хмуря свои тонкие брови:
– В понедельник пойду к директору! Садистам в школе не место!
Я помахал ей рукой и отъехал парковаться. До начала матча оставалось двадцать минут.
Наша команда собралась на улице, предоставив помещение клуба для подготовки соперникам. Липатов обрадовался, увидев меня.
– А вот и наш джокер, Андрей Геннадьевич!
Резниченко кивнул мне головой и мягко ответил:
– Одним джокером всех тузов не побьешь!
Игорь улыбнулся и продолжил:
– Расклад такой: по жребию у нас белый цвет. Я играю на первой доске против гросса Южина, Геннадьевич тоже белыми на третьей против мастера Когана. Может быть, нам хоть пол очка на двоих взять удастся. Зато на женской двадцатой доске Марина явно посильнее!
От этих слов мне сразу жарко стало. Играть рядом с Маринкой! Вот бы еще меня где-нибудь возле ее двадцатой доски посадили, меня бы больше всего устроила девятнадцатая!
– А кто будет на второй? – певуче поинтересовалась сероглазая красавица.
– Викинг! – улыбаясь, ответил Игорь.
– Ты что, шутишь? – сварливо поинтересовался старый тролль Резниченко.
Маринка тоже нахмурилась и недовольно покачала головой. Игорь, виновато глядя на меня, начал объяснять свой план.
– На второй у них мастер Климук, чемпион мира среди младших юношей. Он посильнее и меня, и Резниченко, а может быть и Южина. Черным цветом никто не устоит, а кого-то ставить надо. Викинг на нокаут-турнире был вторым, его не стыдно под Климука подставить. Зато у нас с Андреем хоть какие-то шансы будут.
– Что этот парень такой монстр? – огорченно спросил я у Игоря.
– Не тушуйся, играй в свое удовольствие, удиви его чем-нибудь. На первых трех досках мы послабее, а вот на других посмотрим, кому повезет!
Игорь сообщил остальным игрокам номера их столов, и мы вошли в огромный концертный зал, который руководство Дома культуры предоставило для традиционного матча.
По центру зала размещались двумя рядами двадцать шахматных столов с расставленными фигурами и шахматными часами, стоящими по правую руку от игроков команды гостей. На площадке эстрады находились столики судьи и представителей команд, сзади них стояли флаги Синегорска и Куровска. Из речей официальных лиц я узнал, что традиционные матчи проводятся более тридцати лет подряд, и хотя все время побеждает команда Куровска, борьба идет очень напряженная.
Наконец на эстраду вышел высокий худой пожилой человек в строгом костюме темно-синего цвета. На его красном в серую полоску галстуке блестела золотая заколка, седые волосы пышным ореолом окружали небольшую лысину. Ему навстречу поспешил Игорь Липатов, и мужчины, обменявшись вымпелами, начали рассаживать свои команды. Капитан куровчан сел напротив Резниченко, взглянул на меня и спросил Игоря бархатно перекатывающимся баритоном:
– А кто это у вас на второй доске?
– Дронов. Второе место после меня на последнем нокаут-турнире.
За первой доской у куровчан расположился маленький пухленький человек средних лет в синем кардигане и в круглых очках, а вот напротив меня усаживался малыш, которого я привез из Куровска. Только на этот раз на его лице была не смущенная улыбка, а спокойное и уверенное выражение вооруженного охотника, выбирающего себе жертву в стае диких уток. Бархатный баритон Когана произнес долгожданные слова:
– Пускаем часы!
Мальчик протянул мне маленькую худенькую руку:
– Дима Климук.
– Дронов, – я осторожно пожал маленькую руку, а потом нажал на кнопку часов.
Дима размашисто двинул королевскую пешку. Я задумался: как с ним играть? Он – мастер, знает все известные варианты самых разных дебютов. Как же уйти от изученных мальчиком схем? Моя рука неуверенно двинула на два поля ферзевую пешку. Старый мастер Коган, который следил за каждым ходом нашей партии, не забывая делать ходы на своей доске, удивленно хмыкнул.
Зрители, ходившие за натянутыми лентами вдоль столов, общались между собой:
– Викинг играет скандинавскую защиту!
– Так на то он и Викинг!
Маленький Димка действовал очень быстро, мой ферзь в центре доски стал чувствовать себя совсем неуютно, а затем против него в засаду за спиной коня устроился белопольный слон. Теперь конь мог отпрыгнуть с шахом, и мой ферзь должен был погибнуть.
Будь у меня в запасе один лишний ход, то я бы поставил на размен чернопольного слона, ведь уклониться от этого размена маленький мастер не смог бы – слон прикрывал белого короля. Тогда бы моему ферзю удалось укрыться на черных полях. Но времени на этот маневр у меня не было. Так обидно было проигрывать в десять ходов! За моей спиной послышались голоса.
– Не стыдно тебе, Игорь, такую подставу под мастера делать? – это был слегка приглушенный бархатный баритон Когана.
– Давайте дождемся окончания партии. Или я, или вы – кто-то будет извиняться, – холодно ответил Липатов.
Меня даже в жар бросило: Игорь заметил что-то такое, чего не видит никто! Я впился взглядом в переплетение противоборствующих фигур, но жалкое положение черного ферзя не оставляло сомнения в исходе партии. И все-таки, что видит Игорь? Какое-то марево стало заволакивать зал, мой мир сузился до размеров шахматной доски.
Казалось, что я слышу ржание злых коней, топот боевых слонов, мерный шаг пехоты и металлическое бряцание оружия. Моя душа плавно перетекала в деревянную фигуру черного короля, и я уже ощущал тяжесть черненых лат и удобную рукоять своего меча, которую рука поглаживала в бессильной ярости от предвкушения позорного поражения. Мой полководец, мой ферзь мог погибнуть на моих глазах, а что будет с армией без полководца? Но пока есть король – битва продолжается! Я пожертвую ферзя!
Я поднял руку в тяжелой рыцарской перчатке: черный слон, затрубив, помчался на белого двойника. Рыцарь на белом коне перепрыгнул через баррикаду и занес надо мной сверкающий серебром меч. Я снова взмахнул рукой: копье черного воина ударило в сочленение белых доспехов, и по черному древку заструилась алая кровь. Отважный белый рыцарь упал к моим ногам, а его конь умчался за край горизонта.
Но в это время белый слон сбил клыками и начал затаптывать столбами своих ног моего полководца. Теперь вся черная армия смотрела на меня. Я выпрямился во весь свой огромный рост и стал выше всех на поле битвы, наравне со мной был только белый король. Взмах черной перчатки: черный слон вонзил клыки в белого собрата, и тот с трубным стоном упал на бок, подминая и калеча своих наездников. Теперь под угрозой оказался белый король!
Впервые инициатива боя принадлежала мне, и это было опьяняющим счастьем! Белый король торопливо покинул свой роскошный шатер и укрылся за спинами пехотинцев. Еще взмах руки – и падает пораженный слон, затоптавший моего полководца. Три фигуры за ферзя достаточно? Нет!! Моя крепость разбита, скоро ворвется сюда белый ферзь, а за ним –другие воины. Но ферзя я не боюсь, пусть он намного сильнее меня, одному ему меня не взять. Значит, нужно сковать боем белое войско. Вдохновение подхватило меня на свои крылья, сегодня боги войны на нашей стороне!
Мой меч черной молнией взвился вверх, со свистом рассекая воздух вороненой сталью. Черный рыцарь бросился на фалангу пехотинцев, защищавших белого короля, сминая воинов копытами коня, и повиснув вместе с ним на остриях копий. Моя армия, воодушевленная этим подвигом и видом открытого белого короля, с пением гимна двинулась в бой.
– Да тут не в шутку бой идет! – удивленный возглас приглушенного баритона вырвал меня из мира иллюзий.
Побледневший маленький Димка погрузился в раздумья, вокруг нашего столика менялись любопытные игроки, встававшие из-за своих столов, за лентами толпились зрители, причем некоторые уже забирались на стулья, чтобы лучше видеть.
Я снова сосредоточился на игре. Два слона за ферзя – это мало? Но открытые диагонали, вертикаль королевского коня, разорванная цепь пешек позиции рокировки сковывали намертво белые фигуры угрозами мата или вечного шаха. Против моего короля был только белый ферзь, но мат в одиночку он поставить не мог. Несколько раз Димка нападал на мои фигуры, но звенящая струна моего вдохновения сегодня играла рок-н-ролл: я, не обращая на угрозы внимания, находил неочевидные ходы с идеями многоходовых комбинаций, для предотвращения которых белым приходилось отступать назад. Позиции повторялись.
Три часа назад я был уверен, что проигрываю безнадежно и первым из команды бесславно завершу свой поединок. И вот теперь, к моему удивлению, мы с Димкой остались одни, а за нашими плечами стояли завершившие свои поединки товарищи. Мальчишка поднял запавшие от напряжения усталые глаза на Когана.
– Счет равный, Димыч, тебе решать,– мягко кивнул серебряным одуванчиком седой головы старый мастер.
Тяжело вздохнув, мальчишка сделал новый ход, и я заметил, как вздрогнул маленький гроссмейстер Южин. Я тоже увидел блеск разящего удара и, делая ход, неслышно прошептал:
– Тесним мы шведов рать за ратью,
Тускнеет слава их знамен,
И бога брани благодатью
Наш каждый шаг запечатлен!
Шах! Временная жертва ладьи за пешку с завлечением белого короля под удар. Вскрытый шах слоном с выигрышем ферзя с пешкой за фигуру! Размен ладей, фигур и взаимный цейтнот, пулеметный стук ходов в эндшпиле белая ладья с одной пешкой против черного коня с тремя, причем две связанные проходные тараном шли вперед.
Когда мой король прорвался и наступил черед погибать последней пешке белых, Димка закрыл глаза и дал своему флагу упасть. Восторженные крики сзади меня были салютом первой матчевой победе Синегорска. Меня хлопали по плечам, обнимали, кто-то целовал в макушку, а я сидел, опустошенный и обессиленный, и смотрел на сгорбившегося маленького Димку и на печальные черные глаза высокого седого старика с поникшим орлиным носом, который стоял рядом с мальчиком.

Глава 14. Активизация

Шахматы собрали и унесли в клуб, столы сдвинули, и начался традиционный банкет, который от радости хозяев стал походить на свадебное застолье. Из речи быстро опьяневшего представителя спорткомитета города я узнал, что Игорь и Резниченко сыграли вничью с представителями элиты мировых шахмат. Марина получила приз за то, что она выиграла самую захватывающую партию в матче. По словам вручавшего хрустальную вазу гроссмейстера Южина, она трижды имела лишнюю фигуру и трижды уравнивала материал. Старый мастер Коган тихо заметил, что в женских шахматах лишний ферзь – это только позиционное преимущество, а Липатов съязвил, что каждая женщина имеет лишнее в фигуре.
Мой друг Семен Котов, выигравший свою партию в матче, не пропускал ни одного тоста. Изумленно глядя на меня своими большими добрыми глазами, он заявил, что самый большой молодец – товарищ Дронов, он же Викинг, которого бы нужно наградить орденом Дружбы за непокобелимую, то есть непоколебимую связь с народами севера, а именно якутами, чукчами, а также другими скандинавами.
Коган покачал своим серебряным одуванчиком:
– Извини, Игорь, за необдуманные слова. Дронов сражался с Димкой достойно и красиво. Вы с ним готовили скандинавку конкретно против Климука?
– Нет, это экспромт Викинга.
В разговор вмешался Южин:
– Я вообще впервые вижу такую игру. Он ни разу не отвел атакованную фигуру, просто отвечал ударом на удар.
Мастера с интересом начали обсуждать на память варианты нашей партии, а я поймал падающего Семена и повел его на свежий воздух.
Теплый майский вечер начинал набрасывать на наш город прозрачную вуаль сумерек. Я устроил Котова на заднем сидении своей машины, и он сразу заснул, чему-то улыбаясь и смешно шевеля своими пухлыми губами. Не успел я разогнуться, как почувствовал болезненный укол в поясницу. Едва сдержавшись, чтобы не крикнуть, я медленно повернулся. Передо мной стоял лысый Курт, в руке он держал шило.
– В машине Павиан?
– Нет. Шахматист на банкете опьянел, сейчас домой повезу.
– Снегирь просил передать, что завтра – последний день. В понедельник расчет.
Из кустов раздался свист. Курт повернулся и быстро пошел к арке выхода. Я оглянулся и увидел медленно идущего ко мне Резниченко.
– Ты знаешь этого поганца? – сухо спросил он.
– Не успел познакомиться. Не подскажете, Андрей Геннадьевич, кто это такой?
– Куртов Никита, бывший омоновец. Был осужден за мародерство в Чечне. Теперь он правая рука Снегиря.
– А это что за птица?
– Это не птица, это – дьявол во плоти. Офицер разведки спецназа, уволен за издевательства над подчиненными. Считает, что его подставили, обижен на весь мир. Руководит охраной Близнецов. А о них слышал что-нибудь?
– Конечно. А что еще известно о Снегире?
– Его штаб в клубе единоборств «Удар». Там центр империи Близнецов. Рядом их гостиница «Троя». Масса подсобных помещений, много сомнительных людей. Некоторые там ночуют, некоторые живут постоянно. Но Снегирь купил себе участок в деревне Полежайки, построил огромный каменный дом, там и живет, а к 9:00 с точностью хронометра подъезжает к зданию клуба.
– И не боится там один жить?
– Забор высотой три метра с колючей проволокой, сторожевые псы, охрана. Да и деревенские его обожают, он три километра асфальта от деревни до шоссе проложил. В Синегорск, правда, один на своем пятисотом мерсе ездит, но кого он бояться должен? Его блатные номера с тремя семерками все гаишники знают.
– А что с делом Олега Липатова? – я постарался сделать невозмутимое лицо.
Полковник пристально уставился мне в глаза:
– Официальная версия – это сделал Павиан. Но что-то все его ищут, а находят почему-то тебя. Как ты это объяснишь?
– Да я сам его ищу, рассказывал же вам. Вот и пересекаемся.
– Близнецов не встречал? – равнодушно спросил Резниченко, не спуская с меня пронзительного взгляда.
– Не знаком, Андрей Геннадьевич.
– Ну ладно, спасибо тебе за сегодняшнюю игру, – усталой походкой Полковник направился к выходу, но неожиданно остановился и обернулся:
– Остерегайся Курта.
Он помолчал, а потом добавил:
– И помни, Викинг, Снегирь – это дьявол!
Я отвез Семку к нему домой и оставил машину под навесом позади его гаража. Выйдя за ворота, я не торопясь добрался до середины улицы и с ругательством отпрыгнул к забору – трехосный КамАЗ выскочил из-за поворота. Грузовик резко остановился, и чернявый молодой шофер ловко спрыгнул из кабины.
– Ты живой, брат?
– Очумелый черт тебе брат! Чего людей давишь?
– Заблудился я в вашем городе, а мне грузовик передать нужно хозяину.
– Адрес знаешь? Фамилию?
– Клуб единоборств «Удар», хозяин – Снегирь Павел Иванович.
Очень интересно получается!
– Я тебя провожу!
Мы с обрадованным водителем влезли в кабину, и он, следуя моим указаниям, быстро добрался до блестящего в лучах розового заката огромного металлического полуцилиндра. По дороге парень сообщил мне, что он перегоняет новый грузовик из салона, номера – транзитные, в кузове он везет попутный груз – струганые доски из лиственницы для хозяина грузовика, которого он не знает, но ему нужно только передать папку с документами и ключи.
На большой автостоянке возле «Удара» стояло несколько джипов и два мотоцикла. Водитель ловко припарковал КамАЗ и направился в клуб, оставив меня отдыхать на лавочке в аллее среди густых кустов сирени, волшебный запах которой кружил голову своим нежным ароматом, словно бокал токайского вина. Басовито гудели майские жуки, и мне хотелось как когда-то в детстве с веткой, шелестящей зелеными листьями, побегать и попрыгать, сбивая их на лету. Грустно было осознавать, что это время безвозвратно ушло, и мне уже не окунуться в волны беззаботной и радостной игры.
Через пять минут вернулся водитель.
– Представляешь, никого из начальства нет! Дежурный взял ключи и документы и просто положил в ящик стола! – возмущение явственно читалось на смуглом горбоносом лице.
– И что теперь будешь делать?
– Он позвонил в гостиницу, иду заселяться на полный пансион – все включено. Отдохну, помоюсь, поужинаю, посплю, завтра погуляю по городу, а в понедельник получу расчет, – смиряясь с неизбежной задержкой, устало поведал смуглый водитель.
Попрощавшись с новым знакомым, я направился к Марине, мечтая о том, чтобы она была дома одна. Мне не хотелось звонить ей, почему-то казалось, что звонок телефона разрушит волшебную прелесть неожиданной встречи. Я стоял у ее двери, не решаясь нажать кнопку звонка, сердце ныло сладостно и тревожно, я вспоминал ее огромные серые глаза с пушистыми ресницами, ее ласковую улыбку с ямочками на щеках, ее нежный голос. Меня просто бросало в дрожь, когда представлял наши жаркие объятия и ее страстные сладкие стоны.
Так и не решившись позвонить, я прислонился ухом к металлической двери и затаил дыхание. В квартире слышалась негромкая музыка. Я обрадованно нажал кнопку звонка, но никакой реакции не последовало. Затаились! Вновь и вновь я звонил, напряженно прислушиваясь, но кроме записи неизвестной мне певицы ничего расслышать не мог. С кем же там Марина? Игорь был бы рад пригласить меня поучаствовать в их играх, и я, ненавидя самого себя за то, что делю с ним любимую девушку, не смог бы отказаться. Значит, она там с седым длинноволосым врачом! Вот старый кобель! Не могу злиться на Маринку, но его бы сейчас просто задушил! С яростью рванул дверь на себя, и она легко открылась.
Туфли аккуратно легли на коврик, мои шаги легки и бесшумны. Коридор, кухня, туалет, ванна – никого! Двери комнат нараспашку – никого! Где же ты, моя любимая? На комоде в маленькой комнате играет магнитофон, негромким голосом поет незнакомая певица.
Слова песни меня завораживают: на новеньком автомобиле едет гордый владелец и видит мальчика, подающего знаки, чтобы он остановился. Машина не снижает скорости, но сзади ее догоняет летящий камень. Ярость и гнев хозяина, задний ход и готовность растерзать наглеца. Но мальчик не убегает. Он объясняет, что его брат в инвалидной коляске упал в канаву, а у него не хватает сил его вытащить и уже три часа он безуспешно пытается остановить хотя бы одну машину. Брат замерз, надвигается гроза, в полном отчаянии мальчишка бросил камень. Утихает гнев, сильные руки легко поднимают инвалидную коляску вместе с замерзшим мальчиком. Вновь мчится машина, отвозя ребят к ним домой, а для меня звучат последние слова песни:
– И если ты не в силах слышать шепот, тебе вдогонку камень прилетит!
Осмотр начинаю с коридора. Слева от двери в нишу вделаны полки, на них от пола до потолка расставлены книги и DVD-диски. На нижних полках много книг о различных системах оздоровления, ну это понятно – Марина врач. На средних полках любовные романы и диски с сериалами и мелодрамами. Вверху – классика.
Одна книга лежит на полу. Неаккуратно! Поднимаю ее: Стивенсон «Похищенный», «Катриона». Ставлю на полку. Маленький шкафчик с обувью, в верхнем ящике – щетки и кремы разных цветов. Большой шкаф-купе для одежды. На вешалках – изящные ветровки, плащи разных цветов. На верхней полке платки, шляпки, шапочки.
Кухня. Огромный холодильник, передняя дверь покрыта магнитиками с видами городов. Подарки от любовников или любит путешествовать? В холодильнике – молоко, фрукты, овощи, зелень, пакет чищеных креветок, стейки трески, кусок сыра. В ячейках дверцы – разные соусы, в формочках – яйца. Мяса нет. Понятно, мужчины здесь не живут! На круглом столе маленькая чашечка кофе и вазочка с тремя шоколадными конфетами, треть чашки пролита на клеенку. Так, что имеем? Была одна, никого не ждала. Важный звонок? Сильно торопилась? Почему не закрыла дверь? Вытираю стол.
Маленькая комната. Огромная кровать. Бросает в жар от воспоминаний. Комод, уставленный различными иконами в золоченых багетовых рамках, трюмо с зеркалом, шкаф-купе с зеркальной дверью. Как мы смотрелись вместе! Наши тела просто созданы друг для друга!
Ее глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа
И черной проволокой вьется прядь…

Не о ней это Шекспир писал, у Маринки все наоборот, все идеально! На трюмо раскрытая сумочка, кошелек, косметичка. Куда это она налегке полетела?
На комоде тихо играет магнитофон – выключаю. Большая комната. Стенка с огромным телевизором, высокий платяной шкаф с зеркальными стеклами. Рама из железных трубок с натянутыми лесками, рядом пластиковый таз с мокрым бельем. Наверное, в больницу вызвали. Никакое свидание не помешает женщине повесить мокрое белье. А у меня стресс! У меня инсульт с инфарктом! У меня давление шестьсот на четыреста! Я вешаю женское белье: маленькие разноцветные трусики. Как она только там помещает самую красивую часть своего тела?! А это что такое все в кружевах? То ли бальное платье, то ли ночная рубашка. Словно пена. Вот так, наверное, и появилась легенда о рождении Афродиты. Ну, все!
Выхожу в коридор, на ключнице – запасной ключ. При встрече отдам, зато теперь квартира закрыта.
Бабушка Нина встретила меня у калитки.
– Что-то ты совсем захлопотался, внучек! – улыбнулась она.
– Нормально, бабушка! Пойдем чаю попьем, пока я еще молодой!
– Ой! – всплеснула она руками. – А завтра что, старый станешь?
– Пусть не старый, но уже солидный! Тридцать лет все-таки! В школе уже по имени-отчеству зовут, Петром Ильичом!
– Ну ладно, Ильич, пойдем почаевничаем! Я малиновое варенье открыла, – бабушка задумчиво посмотрела на меня.
– А как тебя твои шахматисты величают?
– Викингом, бабушка.
– Ну и правильно! Стричься тебе давно пора.

Среди бескрайнего океана затерялась моя маленькая льдина. Я лежал, прижимаясь к ней всем телом, потому что кто-то очень большой чесал о нее свою спину, и моя последняя опора вертелась подо мной, словно обезумевшая лошадь. Громкий всплеск, удар огромного хвоста, маленькие капельки ледяной воды потекли по моему лицу. Льдина приподнялась, и я покатился в бездну, на встречу с неведомым чудовищем.
– А-а-а! – я вскочил на колени, вцепившись в край матраса и в ужасе вытаращив глаза.
Мой друг Семен, ехидно улыбаясь, тащил на себя нитку, которая была днем ранее беспорядочно выложена под моей простыней. Его жена Наталья, еле сдерживая смех, стояла с чашкой холодной воды и моей же бритвенной кисточкой брызгала капельки на мое лицо. Самое удивительное, что рядом стояла моя веселая бабушка и совсем не возражала против этого терроризма.
– Вы что, ребята, охренели?! – прохрипел я.
Мои визитеры бросили свои приспособления, стали плечом к плечу (то есть Семен встал плечом к бедру Натальи) и складно затянули:
– Хэппи бездей ту ю!
– Ах вот в чем дело! Издеваться над беспомощным новорожденным может каждый!
– А мы не издеваемся, мы по книжке готовились! – заявила Наталья своим певучим голосом.
– Что за книжка? Древнекитайские пытки?
– Вот! Мы по ней сценарий подготовили! – Семен торжественно протянул мне брошюру, украшенную нерезкой фотографией стройного хлыща средних лет.
– Ананий Семенюхин. «Как креативно провести день рожденья».
– Ребятки! Вы мои самые близкие друзья! Я вас так люблю! Наташ, хочешь, буду тебе картошку окучивать? Семка, пожизненно буду протирать твой «Запорожец»! Давайте попразднуем как обычно? Не хочу слушать Семенюхина!
Котовы переглянулись с моей бабушкой и, улыбаясь, синхронно кивнули.
Я быстро привел себя в порядок, и мы с Семкой соорудили из досок длинный стол на прочных козлах, а рядом с ним расставили напиленные чурбаки. В сарае были готовы струганные доски, так что можно было рассадить любое разумное количество пришедших гостей.
К двум часам дня стол был накрыт симпатичными обоями, а на них красовались разнообразные бутылки и закуски. Калейдоскоп поздравлений начался вместе с появлением Игоря Липатова и Резниченко. От клуба и спонсоров за вчерашнюю победу над мастером Димкой выставили телевизор с метровым экраном. Тосты произносили родственники, друзья, одноклассники, соседи, шахматисты, знакомые, малознакомые и совсем незнакомые люди, а я постоянно поглядывал на калитку в ожидании той, чье поздравление было самым желанным. Сначала мне было очень грустно, что нет рядом Марины, потом стало просто грустно, потом, слушая выступавших, с удовлетворением понял, что я очень хороший человек.
Сказать вслух это я не захотел, потому что за уже изрядно разоренным столом сидели люди, с которыми то ли не успел познакомиться, то ли забыл, как их зовут. К вечеру появился лысый Курт со своими ребятами и вручил в подарок запечатанную коробку, на которой был нарисован снегирь. Мы с ними выпили, и я уже на автопилоте аккуратно пошел спать, стараясь не упасть, чтобы не огорчить бабушку.
Жажда, сухим рашпилем разодрав мое горло, разбудила меня. Стараясь не стонать от головной боли, я осторожно вышел в сени и налил в ковшик из трехлитровой банки поставленный заботливой бабушкой прохладный огуречный рассол. Живительная сила целебной влаги отскребла остатки моего мозга от стенок черепа, и я вспомнил, что сегодня мне нужно провести пять уроков. Мне так жалко стало свое измученное тело, что едва не заплакал.
С трудом повернув голову, я увидел, что на скамейке лежит коробка с рисунком снегиря. Подарок! Трясущимися с перепоя руками мне удалось сорвать целлофановую обертку, красивая коробка легко открылась. В глазах у меня потемнело, сердце забилось в грудной клетке, как птица, попавшая в силки. В коробке лежала кукла, которая одевается на заварной чайник. Она была удивительно похожа на мою бабушку, но было одно явное отличие: матерчатая голова была аккуратно отрезана.
Сегодня истек срок поиска Павиана! Я выскочил на улицу, предрассветный туман прозрачным белым облаком лежал у моих ног. Ветви сливового дерева сбросили на меня тысячи прозрачных капель холодной росы. Стало легче и мне, и моему страдающему мозгу. Что же делать? В голове возникло слово «Полежайки». Я прислонился к тонкому стволу, сорвал несколько листьев и стал растирать ими лицо. Свежий аромат зелени, легкий шелест листвы и холод раннего утра стали аккомпанементом моего окончательного пробуждения.
У меня появился план! Теперь были безразличны и головная боль, и страдание отравленного организма – с целеустремленностью летящего под откос поезда я начал собираться. Из сарая был вынут выцветший, но еще не рваный геологический костюм, который пять лет назад знакомый снабженец обменял на бутылку коньяка. В этой спецодежде я красил дом и забор, но разноцветные пятна сегодня не были помехой. Мою голову украсила облезлая серая бейсболка с большими красными латинскими буквами N и Y. Московский приятель уверял, что привез ее из Нью-Йорка, но на беленьком ярлычке нахально красовалась надпись: Made in China. Рваные кроссовки Sprandi завершили мой наряд.
В старый маленький чемоданчик я положил брюки, туфли новые носки, чистый платок и белую рубашку – это была спецодежда для школы. Перед выходом из дома я полчаса просидел над атласом автомобильных дорог, внимательно изучая окрестности Синегорска.
Первые розовые лучи восходящего солнца застали меня перед огромным металлическим полуцилиндром бойцовского клуба. Камеры видеонаблюдения над входом заставили задуматься. Спрятав в кустах возле стоянки автомобилей свой чемоданчик, я медленно обходил здание по периметру, держась от него подальше и опустив козырек бейсболки так, чтобы возможная видеосъемка не зафиксировала мое лицо.
В противоположном от входа торце на высоте около пяти метров была открыта форточка обычного окна с двумя деревянными рамами. Я вернулся на автостоянку и под тентом КамАЗа выбрал длинную и узкую гладкую доску, которую аккуратно принес к месту моего вторжения. Длины доски хватило для того, чтобы, уперев один конец в решетку дренажного стока, прислонить другой к стене рядом с окном на уровне форточки.
Доска была струганая, стертые подошвы кроссовок проскальзывали, но я непреклонно продвигался к цели. Наконец моя левая рука зацепилась за фрамугу, и я, извиваясь как червяк, медленно вполз в форточку и упал на высокую стопку мягких матов. Странный коктейль запахов первым напряг мои органы чувств: я чувствовал аромат неизвестных растирок, пыльные тона слежавшихся тряпок, легкий след нашатырного спирта, и все это объединял всеобъемлющим облаком резкий запах пота, пролитого многими людьми.
Постепенно адаптировались мои глаза, и начинало возвращаться зрение. В полутьме меня испугали человекообразные фигуры, плотной группой лежащие рядом с моим ложем. Я затаил дыхание, приглядываясь к ним. У них не было ног! Осмелев, я подполз поближе – это были кожаные манекены, набитые то ли опилками, то ли песком. За группой манекенов стояли тренажеры с торчащими в разные стороны отростками, а вот за ними я обнаружил закрытую дверь. Накладной замок имел круглую рукоятку отвода ригеля, помещение можно было открыть изнутри без ключа. Стараясь не шуметь, я осторожно сделал два поворота и легонько толкнул деревянную дверь маленького склада. Я стоял на знакомом балконе, по нему меня приводили к Снегирю.
Неяркий светильник над входом в анфиладу спортивных залов выхватывал из темноты небольшое пространство, его света было достаточно, чтобы разглядеть ступеньки лестницы, ведущей на мой балкон. Абсолютная тишина огромного пространства немного успокаивала напряженные нервы, и я медленно двинулся к выходу, стараясь невысоко поднимать подошвы старых кроссовок.
У двери, ведущей в фойе, я замер, услышав непонятные звуки. Прошло несколько минут, и мне удалось распознать ритмическое сопение спящего человека. Я тихо открыл дверь и выглянул из-за нее, стараясь двигаться как можно медленнее. На месте охранника никого не было, включенный компьютер показывал несколько изображений с различных видеокамер. К своему облегчению, я не увидел на экране приставленной к стене здания доски. Спящий охранник слегка захрапел, и мне удалось по этим звукам понять, что он расположился на кушетке в раздевалке, которая была отгорожена от фойе высоким барьером. Путь был свободен.
Подойдя к столу, на котором стоял работающий компьютер, я достал из кармана носовой платок и, накинув его на маленькую металлическую дугообразную ручку, аккуратно вытащил выдвижной ящик из его гнезда. Передо мной лежала папка с документами, а рядом с ней соединенные между собой ключи зажигания. В этот момент храп прервался, и я замер, ощущая как по спине потек холодный пот. Полминуты я слушал тишину, а потом вновь раздались прекрасные музыкальные звуки – охранник спал!
Забрав ключи и документы, задвинув ящик и протерев еще раз его ручку, я двинулся назад со скоростью южноамериканского ленивца. Ничто не помешало мне добраться до приоткрытой двери маленького склада. Я сел на маты и задумался о том, как же выбраться на свободу с минимальным шумом, да еще не оставить следов.
Подгоняемый первыми лучами рассвета, я протер платком замок, ручку, край двери, стекло окна и, закутанной в платок рукой осторожно открыл раму. Папку с документами я заткнул за пояс, а ключи просто спрятал в карман. Встав на подоконник, мне удалось дотянуться до моей доски, оседлать ее и, как в детстве по перилам, аккуратно съехать вниз. От физического и нервного напряжения я взмок, но, не отдыхая, вместе с доской отправился к КамАЗу. Через пять минут доска заняла свое место в кузове, чемоданчик с чистыми вещами – в кабине, а я медленно отъезжал от бойцовского клуба, мечтая стать невидимой тенью.
Двухполосная асфальтовая дорога к большому селу Савельево была абсолютно пуста. Проехав по ней пятнадцать километров, я остановился возле небольшой группы лиственных деревьев, которые закрыли КамАЗ от обзора со стороны широкой грунтовой дороги, ведущей из деревни Полежайки. Теперь оставалось только ждать. Для редко проезжающих по асфальту машин мой грузовик, стоящий на обочине, был обычной дорожной картинкой: водитель после ночного перегона спит, поставив автомобиль в тени деревьев.
Я лежал на сидении и через щелочку открытой двери наблюдал за грунтовой дорогой. Через час на ней показалась первая машина, едущая из Полежаек, к моей радости это был черный пятисотый «Мерседес».
Когда тихо урчавший лимузин приблизился к асфальту, я тронул с места грузовик и, постепенно набирая скорость, двинулся к месту встречи. Три семерки на белом номере сорвали последний предохранитель с кипевшего ненавистью котла моих чувств. Огромный грузовик стрелой вылетел из-за деревьев и врезался в борт выкатившегося на дорогу черного «Мерседеса». Последнее, что я видел перед ударом, были горящие дьявольским огнем глаза Снегиря.
Иномарка от удара слетела с дороги и, несколько раз перевернувшись, упала в придорожную ложбину. Я остановил на обочине помятый грузовик и спрыгнул к лежащему на крыше лимузину. Из раскрытой двери со стороны пассажира наполовину вывалилось тело моего недруга. Я не верил своим глазам: на нем не было видно никаких повреждений! Он смотрел на меня, оскалившись, но руки и тело были неподвижны.
– Не нужно было, Снегирь, угрожать моей бабушке.
– Щенок! – свистящий шепот был еле слышен. – Кому нужна твоя бабушка! Возьмутся люди за твою девушку!
Крепкие челюсти Снегиря тянулись к моей старой кроссовке, но в полной мере в нем жили только горящие ненавистью глаза. Неестественно вытянулась его шея, крупные белые зубы из последних сил сжали прорезиненный рант, и лицо врага подернулось тенью – неистовая душа вырвалась из раздавленного тела.
Двадцать минут дорога была пустынна. Слуге дьявола должны были понравиться погребальные костры из двух машин. В кузове КамАЗа горели мои старые вещи и фанерный чемоданчик, а я, переодетый в легкие серые брюки, серые туфли и белую рубашку, не торопясь шел по асфальту в сторону Куровска: до развилки асфальтовых дорог, где находилась автобусная остановка, было два километра.

В школу я приехал на час раньше начала своего урока и нарвался на первую неприятность.
– Петр Ильич! – обрадованно встретил меня директор – у нас учитель математики заболела.
– Сочувствую!
– Нет ни одного свободного человека на замену, у всех уроки. Проведете урок алгебры в восьмом «А» классе? – голос директора был слаще меда.
– Григорий Иванович, да я вообще алгебру не помню! – ужаснулся я.
– Петр Ильич, да у них повторение. Тема – квадратные уравнения. Класс хороший, вызывайте к доске ребят, пусть решают задачи по учебнику.
Какие задачи, какой учебник?! Как я буду ставить оценки?!
– А что за класс, Григорий Иванович?
– Хороший, спокойный. Есть одна небольшая проблема: в классе учатся дети богатых и влиятельных родителей, и они не принимают в свой круг Наташу Кутузову. Она живет в неполной семье с мамой, одевается небогато и немодно. Но девочка способная, учится хорошо.
– Есть еще какие-нибудь сложности?
Директор замялся:
 – На уроке будет сидеть член родительского комитета школы Нина Михайловна Климук.
– Это почему? – с легким замешательством спросил я.
– Туда перевели из пятого класса ее сына Диму. Он экстерном сдал экзамены за три класса. Сейчас он адаптируется к новому коллективу.
Я безнадежно махнул рукой, взял журнал и направился в восьмой «А».
В классе было двадцать пять учеников, сидели дети по двое, только перед моим столом в одиночестве расположилась невысокая худенькая симпатичная девочка в застиранной выцветшей блузке с двумя косичками, перетянутыми тонкими черными резинками. Она сидела сгорбившись и не смотрела по сторонам. Парта сзади нее не была занята. За последним столом в левом ряду находилась моя знакомая Нина Михайловна, которую вместе с мастером Димой я подвозил на своей машине в Синегорск. Смотрела она на меня с брезгливостью и презрением. Сам Димка был за первой партой у двери рядом с плечистым подростком с орлиным носом, квадратной челюстью и курчавыми черными волосами.
Я посадил вставший в приветствии класс.
– Здравствуйте, дети! Меня зовут Петр Ильич. Сегодня я проведу урок вместо заболевшей Тамары Дмитриевны. Тема урока – решение уравнений. Есть вопросы?
– Петр Ильич, а правда вы обыграли Климука в шахматы? – с места спросил курчавый брюнет. Димка от неожиданности съежился.
– Это было случайно и больше не повторится! – холодно ответил я. – Положите ручки, закройте учебники и тетради.
Немного шума, суматохи, веселые детские голоса. Стою молча, не двигаясь. Класс затихает.
– Кто из вас был в Италии?
К моему удивлению, поднялся лес рук, только девочка на первом столе сгорбилась еще сильней. Горячая волна сочувствия обожгла мое сердце. Я обвел класс гневным взглядом, и мой голос зазвенел в полной тишине.
– Солнечная Италия, город Брешиа, начало шестнадцатого века нашей эры. На площади перед собором бедно одетый маленький пятилетний мальчик Никколо под лучами яркого майского солнца чертит прутиком на земле. Он ждет свою маму, которая молится светлой мадонне о том, чтобы суметь прокормить своего единственного сына. Наступили тяжелые времена, идет война, и отец мальчика пропал без вести.
Никколо слышит отчаянные крики людей, звон металла, цокот подков по брусчатке мостовой, и на площадь врываются французские латники, безжалостно убивая бегущих перед ними мирных жителей. Из собора выбегают люди и тоже гибнут под ударами разъяренных солдат. И вот огромный воин в тяжелых доспехах поднимает над мальчиком сверкающее на солнце ослепительным блеском лезвие окровавленного меча. «Нет!!!» – прекрасная молодая женщина бросается под удар, своим телом закрывая единственного сына. Хищное лезвие рассекает ее плоть и поражает испуганного мальчика.
Пауза. Абсолютная тишина. Класс потрясенно молчит, у Нины Михайловны округлились глаза.
Теперь мой голос звучит спокойно.
– Солдаты ушли. Плачущие жители, оставшиеся в живых, собирают трупы. Под разрубленным телом прекрасной молодой женщины нашли живого мальчика, раненного в голову. Его узнают и забирают дальние родственники. Мальчик выжил. Но рана не только обезобразила лицо, смерть любимой матери так его потрясла, что он стал заикой.
И снова звенит от гнева мой голос:
– Вы все хорошо знаете, что самые жестокие существа на земле – это дети.
Вижу удивленные и потрясенные лица ребят.
– Они еще не умеют сочувствовать, не научились понимать и прощать. «Заика, заика!» – дразнят они мальчика, бьют его и рвут его бедную одежду, насмехаясь над ним. Некому его защитить, некому его пожалеть – ведь у него нет ни мамы, ни папы. У него нет ничего, даже имени, Никколо стал Тартальей – по-итальянски это заика.
Отверженный всеми, маленький Тарталья находит радость только в математике. Он решает и придумывает задачи, изобретает головоломки и чертит схемы дворцов и крепостей. Мальчик становится лучшим учеником своей школы, затем лучшим студентом университета. Наступает радостный и волнующий день в его жизни: Тарталью допустили участвовать в конкурсе на должность профессора математики. Условия конкурса простые: претенденты придумывают по двадцать задач и обмениваются ими, кто больше решит – тот победитель.
Я слышу свой голос как бы со стороны, словно марево накрывает меня. Я вижу пыльную узкую улочку Вероны среди каменных одноэтажных домов, полы моего длинного черного плаща развеваются над широкими носами коричневых кожаных туфель – это модные «медвежьи лапы», мягкий темно-синий берет прикрывает мою голову от холодных капель нудного моросящего дождя. Меня не беспокоит завтрашний конкурс, я уверен в своих силах.
Сегодня я слушал лекцию ученика Рафаэля Джулиано Романо. Он показывал чертежи своего будущего дома, дома, который построит в Мантуе. Это простое каменное здание с плоскими дугообразными фронтонами на окнах. Интересно, как он рассчитывал сечение стропил? А как прекрасны придуманные Джулиано интерьеры во дворце герцогов Гонзага! Как великолепен Палаццо дель Те, маркизский загородный замок, рустиковую чешую которого рассекают дорические пилястры. Средняя галерея строения с ее широкими полукруглыми пролетами, между которыми каждая пара колонн соединена коротким прямым карнизом, поражает своей величественной красотой.
Эти мысли прерывает грубая грязная рука, схватившая ворот моего плаща. Передо мной уличный грабитель, не знающий жалости и не верящий в божью милость.
– У м-меня нет д-денег, б-брат, – смиренно говорю я, не пытаясь вырываться.
Обезображенное шрамами лицо вплотную приближается ко мне, и я вижу черные глаза, горящие неистовым огнем.
– Мне не нужны твои деньги, Тарталья!
– Кто т-ты? Т-ты знаешь м-меня? – удивленно спрашиваю я.
– Знаю ли я тебя? – горько усмехается бродяга в лохмотьях. – Ты – зудящее клеймо на моем сердце! Ты был самым последним отбросом в нашем городе Брешии, а я был сыном богатого купца. Мы все смеялись над тобой и били тебя. Все дразнили тебя Тартальей, и мир забыл твое имя. Ты должен был подыхать от голода, а я жить во дворце. Но сегодня я ищу кусок хлеба, а ты надеешься стать профессором Вероны! Я не меньше тебя просил мадонну о милости, о богатстве, о счастье! Посмотри на это серое небо! Я каждый день молюсь о тепле, чтобы согреть свои больные суставы, но после этих молитв мое тело снова лижет холод, а мои слезы смывает холодный дождь.
Сильные руки встряхивают меня:
– Как ты молился, косноязычный, что мадонна услышала тебя?!
– Я м-молился за м-мою м-мам-мочку.
Страшный удар грома разорвал тишину, яростный блеск росчерка молнии ослепил мои глаза, и благодатное солнце бросило свои лучи, чтобы согреть замерзающий город. Грубые руки отпустили меня – бродяга опустился на колени и что-то тихо шептал.
Марево ушло, я снова был в классе и молча смотрел на ребят. Слезы текли по лицу Наташи, сидящей за первым столом, всхлипывал маленький мастер Димка, вытирали глаза некоторые девчонки.
– Что было дальше, Петр Ильич? – хриплым напряженным голосом спросили Нина Михайловна.
– Бродяга поведал Тарталье, что неделю назад умер знаменитый математик Сципион дель Ферро, который открыл тайну решения уравнений третьей степени. Записи дель Ферро с формулой для решения этих уравнений достались конкуренту Тарталье на звание профессора.
За дверью класса послышался строгий голос директора:
– Ты чего здесь делаешь, Крылов?
– Дайте дослушать, пожалуйста, Григорий Иванович, – тихо попросил Антон.
И снова я слышал свой голос со стороны. Вокруг меня оказались голые стены небольшой комнаты, широкий стол был завален обрывками исписанной бумаги и сломанными гусиными перьями – бесплодными результатами ночного труда. Казалось, что я так близок к решению, но все время оно ускользало от меня. Иногда мне слышался гнусный шепот:
– Пообещай мне свою душу, и ты увидишь решение!
Тогда я зажигал новые свечи и осенял себя крестным знамением. Вместе с мраком уходили мои галлюцинации, но формула Сципиона дель Ферро мне не давалась. Отчаянье владело моим сердцем, измученный мозг отказывался работать. Мой взгляд замер на иконе, стоящей на деревянном сундуке напротив окна. Первый луч восходящего солнца осветил лицо мадонны, и она взглянула на меня добрым взглядом моей мамочки. Светлая радость смыла усталость и отчаяние, я услышал пение ангелов, увидел улыбку мадонны, и моя рука написала самую совершенную формулу – формулу решения уравнений третьей степени!
Урок продолжался. Чувствуя себя совершенно разбитым, я сел за учительский стол. Но теперь я мог молчать: у всех ребят было желание сказать что-то о Тарталье, о Сципионе дель Ферро, о справедливости и смысле жизни. Мне достаточно было кивнуть головой, улыбнуться и ответить: «Спасибо!», чтобы выступающий завершил свою речь, и показать рукой, чтобы начал высказываться следующий.
Урок прошел незаметно, звонок расстроил, как мне показалось, не только меня. Никто не вставал с мест. Первой не выдержала паузу Наташа Кутузова:
– Петр Ильич! После того как Тарталья стал профессором, он жил спокойно?
– Нет, Наташенька, он встретил на своем пути настоящего дьявола: талантливого врача, математика, механика, беспринципного авантюриста и бессовестного предателя Джироламо Кардано.
Кто-то тихо охнул.
– Но это тема нашего следующего урока. Что же вы поняли сегодня, ребята? Чему научила вас история маленького Никколо?
Мастер Димка решительными шагами подошел к моему столу, но смотрел он не на меня.
– Наташ, можно я с тобой сидеть буду?
Девочка посмотрела на него и кивнула головой, зеленые глаза светились, как два огромных чистой воды изумруда.
После уроков мы с Петькой зашли в магазин и купили продуктов, чтобы не с пустыми руками навестить гостей Гореловых. К моему удивлению, Павиана не было. Валентина, одетая в новый нарядный красный халат, по поверхности которого были разбросаны изображения синих якорей и золотых цепей, улыбаясь, ходила с лейкой за старшим Гореловым, разматывавшим по грядкам рулон туалетной бумаги. Алексей работал молча, лицо его было серьезным и спокойным, чуть-чуть прихрамывая, он быстро переходил от грядки к грядке.
– Ну и дела! – удивленно пробормотал Петька.
Я тоже не вник в ситуацию.
– Алексей, Валентина! Приветствуем вас! Чего бумагу переводите?
– Привет, Петя, – изуродованное лицо Горелова осветилось улыбкой. – Это мы морковку сажаем. Семена на бумагу наклеили, а теперь ее расстилаем по грядкам.
– Это чтобы морковка сразу в упаковке выросла?
– Нет, это чтобы лишних семян не тратить. Бумагу дождями размоет, а овощи будут расти с заданной плотностью, и прореживать не придется. С морковкой закончим, будем редьку сажать.
– Пап, помочь надо?
Горелов-старший посмотрел на Валентину.
– Вы кушать хотите?
Хороший женский вопрос! Оживает Валентина после шока.
– Мы не будем вам мешать. Я малого заберу на обед с собой, его помощь нужна. Пойдешь со мной, Петруччо?
– Пойду, а чего делать будем?
Мы, как прирожденные начальники, покинули работающих товарищей и вошли в дом.
– Павиан давно испарился?
– Вчера утром на хер.
– Петь, а что ты все на хер да на хер? У тебя брат – учитель. Неудобно получается.
Петька наморщил маленький лоб.
– Так я же для связки слов!
– Ты – парень умный, и так все свяжешь!
– Ладно! Постараюсь, брат, – он сделал паузу, а потом добавил: – Отец пить перестал.
– Здорово! Павиан на скутере уехал?
– Нет. Я смотрел, скутер в сарае.
– Пушку мою далеко спрятал?
– Пойдем, покажу! – мальчишка заулыбался.
– Сначала пообедаем, помогай мне готовить.
Сначала вымыли свежие зеленые пупырчатые огурцы и огромные красные помидоры, почистили репчатый лук и чеснок. Нарезанные лук и чеснок жарились на маленьком огне в подсолнечном масле, рядом в кастрюле варились спагетти, а мы мелко порубил помидоры и огурцы, посолили и перемешали с густой холодной тридцатипроцентной сметаной. Сначала плотная сметана лежала большими белыми комками, напоминая скатанные снежки. Петька долго гремел большой ложкой, и постепенно красные и зеленые кусочки помидоров и огурцов оделись в белые прозрачные покрывала.
Когда салат в большой миске был готов, наступил черед макарон. Мы откинули их на дуршлаг, промыли холодной водой, а потом уложили на сковородку к жарящимся овощам и добавили кетчуп. Подождав, пока перемешанная шкворчащая масса станет горячей, натерли на нее сверху большой кусок сыра, который, расплавляясь на наших глазах, обнимал спагетти нежными желтыми потеками.
– Знаешь, Петруччо, в чем секрет заварки? – спросил я, обваривая кипятком маленький фарфоровый чайник.
– В чем, Петь?
– Не нужно жалеть чая!
Я бросил на дно чайника шесть маленьких ложечек Эрл Грея и залил их крутым кипятком. Пока чай заваривался, мы большими ложками ели из глубоких тарелок свежий салат. Помидоры дали сок, и кисло-сладкий вкус сметаны вносил нежные ноты в мелодию вкуса чуть подсоленных сочных свежих грунтовых овощей, перебиваемую знакомыми аккордами хрустящего теплого белого багета. Длинным розовым языком Петька вылизал свою тарелку и виновато посмотрел на меня. Я укоризненно покачал головой и улыбнулся:
– Сковородку, брат, тоже лизать будешь?
– Извини, брат, очень вкусно!
Тарелки мы мыть не стали, а просто положили туда горячие спагетти, одетые желтыми облаками расплавленного сыра, и сменили ложки на вилки. Петька выбрал себе самые спекшиеся комочки, покрытые золотисто-коричневыми полосками жареного лука. Пережевывая и глотая, он постанывал от удовольствия и с опаской посматривал на меня, ожидая замечания. Но я сам наслаждался горячей упругостью расплавленного сыра, сладковатой нежностью жареного лука и чесночным привкусом похрустывающих на зубах слегка пережаренных спагетти.
Пока я мыл посуду, мальчик разливал чай и нарезал вафельный тортик.
– Петь, я разрезал на восемь частей: по два куска Валентине, отцу, тебе и мне.
– Нет, Петруччо! Мне не надо. Сладкое мешает по-настоящему ощутить аромат чая. Принюхайся! Ты почувствуешь запах Индии: нежный цветок лотоса, пряный плод маракуйи, жгучий поцелуй острого перца, ласковое томление ванили…
– Вот здорово! – восхитился мальчишка.
Я немедленно загордился своим красноречием.
– Тогда я съем четыре куска!
После обеда Петька повел меня к покосившемуся от времени сараю, возле которого лежало несколько серых от старости обрезков досок.
– Давай, братишка, угадай, где твоя пушка. Ты сейчас рядом с ней, – мальчишка хитро улыбался.
– Под досками, – не раздумывая брякнул я.
– Горячо! – разочарованно сказал Петька.
Я отбросил обрезки и внимательно посмотрел на примятую пожухлую траву. Никаких следов! Горелов-младший с любопытством наблюдал за мной. Я недоуменно спросил:
– Это здесь?!
Петька радостно закивал головой:
– Очень горячо!
Не веря своим глазам, я присел и начал изучать зеленую поверхность. Мальчик топтался рядом, повизгивая от удовольствия. Ну что за наваждение? Перемещая взгляд и меняя свое положение, я получил возможность видеть этот пятачок под разными углами зрения. Была в нем какая-то излишняя прямолинейность: трава имела узкие, но упорядоченные промежутки, которые вырисовывали прямоугольник с размерами двадцать на тридцать сантиметров.
Я достал из кармана нож Хорька и аккуратно начал выскребывать землю по увиденным границам. Прокопав канавки глубиной два сантиметра, я подцепил лезвием пласт дерна и потянул его вверх. Словно крышка от кастрюли, тот приподнялся и открыл прямоугольную ямку, на дне которой я увидел оранжевый целлофановый пакет с надписью «Согласие». Я аккуратно вынул тяжелый пакет и заботливо вернул на место пласт дерна, засыпав земляной крошкой узкие швы. Старые серые обрезки досок прикрыли тайник маленького Петьки.
От сарая к старой яблоне было натянуто несколько рядов проволоки, покрытой желтой поливиниловой оболочкой. На них сушилась постиранная одежда, среди которой я заметил старые клетчатые рубашки Алексея.
– Алексей! – позвал я старшего Горелова. Он подошел к нам с Петькой, поглядывая на поливавшую грядки Валентину.
– У тебя есть новая белая рубашка?
– У меня ничего нет нового, – щека с багровым шрамом задергалась.
– Давай меняться! Отдаю тебе свою в обмен на клетчатую ковбойку.
– Что за благотворительность, Петр?
– Да я сейчас на скутере поеду, мне ковбойка больше подойдет.
Горелов усмехнулся:
– Я тебе ее просто подарю!
– Спасибо, предпочитаю обмен.
Алексей пожал плечами. Я снял ковбойку, а на ее место повесил снятую с тела белую рубашку. Когда я надел шлем и клетчатую рубашку, то стал одним из многих не привлекающих взгляд байкеров. Попрощавшись с Гореловыми и Валентиной, я поехал в Синегорск, ощущая за поясом солидную тяжесть револьвера.
Остановив скутер возле дома Марины, я поднялся к ней на этаж и с волнением нажал кнопку звонка. Ни звука из-за двери! Маринкиными запасными ключами я открыл дверь и вошел внутрь. Как настоящий мужчина иду первым делом на кухню. На круглом столе маленькая чашечка кофе и вазочка с тремя шоколадными конфетами. На столе оставленная мной тряпка. Что же это?! Домой не заходила?!
Достаю сотовый телефон: абонент не доступен или находится вне зоны действия сети. Маленькая комната. На трюмо раскрытая сумочка, кошелек, косметичка.
Да где же ты, моя девочка?
Сажусь на кровать, морщу лоб, вспоминаю свой последний визит сюда. Что за книжка валялась на полу в коридоре? Выхожу, смотрю – все книги аккуратно расставлены. Что же я поднял с пола? Беру первую попавшуюся книгу, бросаю на пол. Поднимаю и на рефлексе ставлю на третью полку. А что у нас тут стоит?
«Смертельная любовь» – нет, не то. «Поцелуй принца» – опять не то. «Осенняя страсть» – бог мой, как она читает это? Тонкие книги в мягкой обложке стоят плотной массой, но одна явно повыше и потолще: Стивенсон! Я нашел ее! «Похищенный» и «Катриона». Может быть, Марина специально бросила ее для меня? А что там бормотал раздавленный Снегирь? «Возьмутся за твою девушку!»
Ну, вот и складывается мозаика! За ней пришли, вытащили из дома, а она в коридоре роняет для меня книгу! Дала знак, что ее похитили. А что там в романе? Кажется, у Дэвида Бэлфура проблемы из-за наследства? Не это ли ключ к убийству Олега? Мотив для Павиана жениться на Валентине и получить все? Бред какой-то! Павиан с его изощренным умом придумал бы что-нибудь более изящное!
Да что это я о мотивах убийства! Где Марину могут держать? Гостиница «Троя» – масса подсобных помещений, много сомнительных людей – так, кажется, говорил Резниченко. Если даже она не там, то что-нибудь можно узнать. Интересно, если меня там ждут, то все служащие ознакомлены с моим лицом? Тогда два варианта: либо гримироваться, либо тайное проникновение…

Глава 15. Атака

На скутере и со шлемом на голове я был похож на одного из надоедливых байкеров-тинейджеров, поэтому смело объехал несколько раз вокруг гостиницы. «Троя» была расположена позади длинного ряда гаражей, над которыми в нескольких местах висели рекламные щиты, изображающие девушек в легких греческих нарядах. Предлагались номера различной комфортности на сутки и на час. В гостиницу пару раз заходили малолетние парочки – похоже, что здесь не брезговали любыми заработками. Позади здания была расположена асфальтированная стоянка для машин, на которой были два черных джипа. На парковку выходило несколько дверей, к одной из которых подъехал маленький пикап «Рено Кенгу». Заинтересованный происходящим, я остановился и заглушил мотор.
Из гостиницы вышел мужчина в белом халате и поварском колпаке и, после недолгой беседы с вышедшим из машины смуглым горбоносым водителем средних лет, вернулся в здание. Открыв задние двери кузова, брюнет несколько мгновений печально изучал свой груз, а затем, увидев меня, оживился.
– Эй, малчик, иди сюда!
– Что надо, дядя?
– Видишь, десять ящиков пива, ящик водки, ящик вина. Ну и по мелочи чуть-чуть. Отнеси на склад, а?
– Сколько платишь?
– Две бутылки пива дам! Для тебя не жалко!
– Пятьсот рублей, дядя!
– Ай, какой жадный малчик! Совсем мало работать надо! Сто рублей бери!
– Я маленький, надорвусь, дядя. За сто рублей сам таскай.
– Э, зачем так сказал? Ты большой, ты сильный, вырастешь – богатырь будешь! Сто двадцать рублей дам!
– Ладно, дядя, я согласен за четыреста.
– Твой папа тебя учил уважать старших? Пионеры всем бесплатно помогали! А я тебе сто пятьдесят рублей даю! Это большие деньги!
– Согласен. Не спорю. Триста рублей.
– Почему такой упрямый? Что деньги? Деньги – это грязь! Разве купишь счастье за деньги? Я тебе сто семьдесят рублей дам!
– Все, дядя! Ты прав, ты меня убедил. Двести пятьдесят!
– Где тебя учили? В школе полы мыл? Столы двигал? Деньги тоже просил? Последние деньги тебе отдаю, завтра кушать нечего будет! Двести рублей!
– Ну, хорошо! Раз последнее – я согласен. Только деньги вперед!
Очень довольный водитель сунул мне две желтоватые бумажки и повел смотреть место, где должны были быть ящики. За дверью оказались два пролета лестницы: один шел вверх, а другой спускался вниз. Мы направились в подвал, который открылся нам высоким куполом небольшого зала, соединенного с другими помещениями двумя арочными проходами. Стены зала были покрыты темно-красными обоями, украшенными рельефными золотыми лилиями. Вдоль стен стояли квадратные столы с темными полированными столешницами. К ним были придвинуты стулья, сиденья и спинки которых были обиты полосатой материей золотых и бронзовых тонов. Тонкий запах ванили встретил нас в арке, соединяющей первое помещение с небольшим складом, где стояли несколько шкафов, большие холодильники, а дальняя стена была покрыта полками, заставленными банками, коробками и причудливыми бутылками.
– Сюда все носи, малчик, – горбоносый указал место для ящиков и ушел по лестнице, ведущей наверх.
За полчаса я не торопясь разгрузил маленький «Кенгу» и сел на стул в подвале отдохнуть и подумать. Если Марина похищена, то держать ее в жилых комнатах гостиницы, где каждый час меняются обитатели, я бы не стал. Подвал – самое спокойное место, сюда чужие не войдут. Но тут может быть охрана, и мой шлем, который на улице маскировал лицо, явно привлечет внимание.
Я вернулся на склад и открыл первый шкаф – в нем была посуда и разноцветные жестяные и деревянные подносы. Во втором обнаружились более интересные для меня вещи: халаты, шапочки и колпаки белого цвета. Оставив шлем в шкафу, я напялил на голову колпак огромного размера, который съезжал мне на уши и закрывал лоб до самых глаз. Белый халат дополнил мою униформу и, как я надеялся, сделал меня неприметным для невнимательного взгляда. На черный лакированный поднос я установил две бутылки пива и отправился в путь, держа его перед собой.
Через вторую арку я попал в анфиладу небольших залов, обставленных мягкой кожаной мебелью и низкими столиками, в середине которых высились бронзовые подсвечники с оплывшими свечами. В третьем зале от входа негромко бормотал плоский телевизор, закрепленный на стене. Плечистый парень в красно-синем спортивном костюме неохотно оторвался от просмотра поединка двух зверообразных мужиков на восьмиугольном ринге.
– Ты куда?
– Сказали Курту отнести.
– Дверь слева, – равнодушно процедил парень и снова развалился на диване, уставившись в телевизор.
Медленно и осторожно я открыл дверь и заглянул внутрь. Курт в джинсах, но с голым торсом навалился на стонущую девушку, чьи руки наручниками были пристегнуты к спинке кровати. Рядом с лысой головой мужчины по подушке рассыпалась знакомая прядка светлых волос.
В три неслышных шага я приблизился к кровати, поставил поднос на рядом стоящий стул и со всего маху резко опустил бутылку пива на лысый затылок. С легким звоном посыпались осколки, Марина вскрикнула под обмякшим облитым пивом насильником. Телевизор в коридоре замолчал, я повернулся к двери и вынул из-за пояса незаряженный револьвер. На пороге комнаты показался плечистый охранник, в руке которого была небольшая черная дубинка. Он замер, увидев нацеленный ему в живот револьвер.
– Если выстрелишь, тебе конец! Уйти не дадут!
Я улыбнулся, подумав, что это блеф, как в покере: убедить человека с дубинкой, что твой револьвер не пустой.
– Ты – умный парень! Я – тоже умный. Это очень плохо!
– Почему плохо? – повелся охранник.
– Я стреляю три раза тебе в живот, потом прибегают твои дружки. Два умных умирают, а концентрация быдла на Земле возрастает.
Охранник побледнел:
– Если ты уйдешь, Снегирь изрежет меня на куски!
– Посмотри на мою правую кроссовку! – тихо сказал я.
– И чего?
– Сегодня Снегирь грыз ее от злости. Завтра свечку ему поставишь, а пока ложись на пол и откати дубинку.
Охранник недоверчиво посмотрел на носок кроссовки, потом кинул взгляд на кровать, судорожно вздохнул и лег на пол лицом вниз.
– Откати дубинку, родной, и отвернись от меня!
Еще один вздох, и дубинка откатилась. Я поднял ее и с оттяжкой опустил на затылок лежащего. Через пару минут облитый пивом Курт лежал рядом с охранником. Он застонал и начал шевелиться, но черная дубинка оказалась на редкость сильным успокоительным лекарством. Марина смотрела на меня измученным взглядом, и я без всяких слов, вытащив из джинсов Курта маленький ключик, освободил ее из наручников, которыми соединил руки лежащих на полу. Девушка села на кровати и закрыла руками свое лицо.
Я обнял ее за плечи и шепнул на ухо:
– Пойдем, мое солнышко!
– У меня вся одежда разорвана, – горько пожаловалась Марина.
– Надевай! – я скинул с плеч белый халат.
Через минуту, одев на голову Марины свой шлем, я вывел ее во двор. Никто не попался нам по пути, и мы, оседлав тяжело осевший скутер, не торопясь поехали на Заводскую улицу к дому старого мастера. Девушка обнимала меня за живот и прижималась всем телом. Как мне хотелось, чтобы этот путь никогда не кончался!
Через пролом в заборе мы въехали в заброшенный двор.
– Где мы? – гладкий шлем щекотал мою шею.
– Ты слышала легенду о старом мастере?
– Да, Игорь мне рассказывал.
– Если не побоишься мумии, то сходим к нему в гости!
– Чего боятся мертвых! Живые страшнее.
Мы поднялись на высокое крыльцо по скрипучим ступенькам, и я нажал на железный язычок щеколды. Лязгнул тяжелый засов, и дверь со скрипом открылась. Знакомый запах гнилого дерева и пыли щекотал ноздри, грязное окно давало так мало света, что мы были почти в полной темноте. Марина положила шлем на стол и схватила меня за руку.
– Что-то мне страшно, – ее легкий шепот был еле слышен.
Старый дом жил своей жизнью: за деревянной дверью маленькой хозяйственной комнаты что-то шуршало, поскрипывала покосившаяся ставня окна, еле слышно, но вдохновенно исполняя свою брачную песню, стрекотал сверчок.
– Не бойся, солнышко! – я погладил нежную прохладную руку девушки.
Вторая дверь. С лязгом открывается щеколда, со скрипом – дверь, и мы входим в таинственный мрак большой комнаты. Марина судорожно сжимает мою руку, темное пространство брошенного дома явно не вдохновляет ее. Слабый свет огонька зажигалки освещает рассохшиеся доски пола. Где-то здесь я получил по голове, судя по шишке – с левой стороны, следовательно, падал направо.
– Маринка, ищи печку!
– Здесь в стене проход, он закрыт занавеской! – взволнованно звучит девичий голос.
Темная комната без окон, слева большая белая печь, под ногами квадратный лист железа.
– Солнышко, посвети! – передаю девушке зажигалку.
Ложусь головой на железо и слепо шарю рукой по маленькой железной дверце внизу печки.
– Петя, Петенька, что с тобой?! – отчаянно зовет Маринка.
Она присела рядом и трясет мое плечо.
– Не бойся, родная! Ищу тайник.
Открывается железная дверца, рука ощупывает пространство внутри открывшейся ниши. Углей нет, но в углу нащупываю металлический штырь. Тяну его на себя и чувствую, как почти бесшумно проваливается вниз квадратный люк.
По деревянной лестнице аккуратно спускаемся вниз, Маринка попискивает от страха, но идет следом, крепко сжимая мое плечо.
В тусклом свете огонька зажигалки я нахожу бра на стене и зажигаю огарок свечи.
– Ай, что это?! – испуганно спрашивает девушка.
– Это – старый мастер.
– Пойдем скорей отсюда!
– Сначала посмотри сюда! – я достаю из сундучка и подаю ей кожаный мешочек.
Марина зачарованно разглядывает золотые монеты, а я тряпьем протираю оставшиеся в промасленном свертке патроны для револьвера.
– Эй, Маринка, осторожней! Золотой дьявол высасывает души людей, – поддразниваю я девушку.
– Ты знаешь, сколько стоят эти монеты?
– Здесь килограмма два бородатых дядек. Если один грамм стоит полторы тысячи рублей, то три миллиона. На покупку квартиры хватит.
– Есть монеты редкие, они стоят дороже!
– Намного дороже? – любопытствую я.
– При закладывании фундамента церкви святой Ольги под Санкт-Петербургом в августе 1907 года в основание храма поместили сто золотых монет достоинством пять рублей в честь столетия битвы с Наполеоном под Фридландом. На церемонии присутствовали Николай II, императрица Александра Федоровна и великая княжна Ольга Николаевна, в честь рождения которой и сооружалась церковь. От обычных денег эти монеты отличались только датой выпуска, поскольку в 1907 году золотые пятирублевые монеты для обращения не выпускались. От специального выпуска осталось лишь девять монет. В 2011 году на аукционе золотая пятирублевая монета 1907 года была продана дороже четырех миллионов рублей.
– Одна монета 1907 года? – я в шоке от такой новости.
– Не только 1907! – авторитетно заявляет моя любимая.
– Монета достоинством двадцать пять рублей 1908 года считается очень редкой. В начале XX века в Сибири был найден огромный золотой самородок весом пять килограммов. По распоряжению Николая II из него были отлиты монеты, которые император подарил ближайшим друзьям и родственникам во время празднования своего дня рождения в 1908 году. Одна такая монета стоит около четырех миллионов рублей.
Я лихорадочно рассовываю протертые патроны в карманы брюк и отодвигаю кровать от стены.
– Прости меня, мастер! Похороны беру на себя! – я аккуратно заворачиваю останки в старый матрас и опускаю этот сверток в образовавшуюся у стены щель. Сорванная клетчатая ковбойка ложится на доски самодельного ложа.
– Высыпай, Маринка, золото! – азартно командую я.
Мелодичный звон золотых монет завораживает.
– Пиастры! Пиастры! – я вздрагиваю от резких звуков.
Довольная собой, Маринка смеется:
– Так кричал попугай Джона Сильвера!
Мы садимся на кровать, рубашка с золотом оказывается между нами. Начинаем перебирать пяти- и десятирублевые монеты. Золотые диски разного размера с бородатым царем имеют датировку от 1898 года до 1903. Я разочарованно пожимаю плечами. Маринка смотрит на меня и хихикает.
Продемонстрированная жадность сменяется нестерпимыми муками стыда, и я, уныло сгорбившись, сижу, испытывая страдания от своего унижения.
Легкая нежная рука гладит меня по голове, тихий ласковый голос читает стихи:
– Вновь ждет тебя мой старый дом,
Я тоже жду тебя в томленье.
Люблю, мечтаю лишь о том,
Что встреча станет воплощеньем

Нежнейших игр, сладчайших ласк
И упоительных лобзаний,
Касаний рук, сиянья глаз,
Двух тел пленительных слияний.

Я смотрю на Марину и тону в сверкающем влажном блеске ее глаз. В горле почему-то пересохло и я хрипло спрашиваю:
– Это Цветаева?
Девушка улыбается и чуть-чуть покачивает головой:
– Нет, это я написала, когда сидела утром рядом с тобой и смотрела, как ты спишь.
Мое воображение раздвигает полутемный подвал до размеров сверкающего хрусталем, ярко освещенного светом тысяч свечей высоченного зала королевского дворца. Откуда-то с потолка на мои обнаженные плечи падает дождь из розовых лепестков, и под тихую музыку «Лунной сонаты» я беру Марину за руку и шепчу, глядя в ее смеющиеся глаза:
– Я тебя люблю!
Через полчаса мы входили в Маринину квартиру и прячем мешочек с золотом среди старого хлама на антресолях. С чувством выполненного долга моя любимая направилась в ванную комнату принимать душ, а я, скромно усевшись на кухне, пытался решить головоломку, созданную последними событиями. Зачем похитили Марину? Чтобы я пришел за ней? Тогда почему меня не ждали? Как она в суматохе похищения сумела найти книгу, чтобы дать мне знак? Почему не была закрыта входная дверь? Кто пишет этот дьявольский сценарий и чего он добивается? Вопросы легко было формулировать, но ни одного разумного ответа мне в голову не приходило.
Теплая волна колыхнула мое сердце: Маринка вышла на кухню в коротком синем халате, украшенном изображениям мелких светло-голубых незабудок. На ее голове было накручено золотистое льняное полотенце.
– Ну, Викинг, буду кормить тебя скандинавским ужином, – с лукавой улыбкой заявила девушка.
В небольшой прозрачный полиэтиленовый пакет она насыпала муки, добавила соли, перца, каких-то неведомых мне, но пряно пахнущих приправ, и, бросив туда два больших стейка трески, долго потряхивала и переворачивала пакет. Разогрев на плите сковороду с оливковым маслом, Марина аккуратно опустила в нее покрытые слоем панировки стейки и выжала на них половинку лимона. Немедленно рядом с первой сковородой появилась вторая, меньшего размера, и в оливковое масло после нарезанного мелкими кусочками чеснока были высыпаны чищеные креветки.
Пока в закрытых крышками изделиях фирмы «Тефаль» происходило таинство кулинарии, ловкие нежные полуобнаженные руки девушки промыли холодной водой какую-то зелень, очень похожую на листья одуванчиков. Марина быстро разложила их на две огромные плоские белые тарелки и достала прозрачную коробку малокалиберных помидоров, размерами походивших на крупные черешни. Помидоры были разрезаны пополам, и получившиеся маленькие полусферы легли красивыми красными окружностями на тарелки по периферии зеленых листьев. Горячие креветки бело-розовым облаком покрыли зеленые горки листьев, затем они были политы острым темно-коричневым соевым соусом, и в завершение эту яркую палитру дополнили золотые завитки натертого сверху твердого сыра.
Марина вилкой взбила в маленькой миске пару яиц и, перевернув стейки трески, полила их желтоватой жижей. В шипящую сковороду поверх стейков посыпался золотой сырный дождь, и это был апофеоз кулинарной увертюры.
Маленькими дредноутами покрытые золотистой корочкой стейки причалили к красным холмикам помидоров, защищающих береговую линию зелено-бело-розовых островов. Вооруженные вилками и ножами, мы приступили к штурму скандинавского архипелага. Свежий оттенок зелени переплетался с нежным вкусом креветок, острые нотки соуса дразнили рецепторы языка, сочный сок маленьких помидоров восхитительно аккомпанировал терпкости натертого сыра.
– Это просто чудо какое-то, – не выдержал я, – как это называется?
– Салат из рукколы с креветками, – улыбнулась Марина, – тебе правда понравилось?
– Не то слово, – хитро улыбнулся я, – это не хуже, чем Биг Мак!
– Подай мне скалку, пожалуйста, – вежливо попросила девушка.
– Зачем? – насторожился я.
– Поучу тебя, как шутить с усталой женщиной!
– Все! Больше не буду разговаривать, а то рыбьей косточкой подавлюсь!
Такой вкусной рыбы я еще не ел. Плотную мякоть трески, покрытую хрустящей золотисто-коричневой корочкой снизу и яично-сырной сверху, я нарезал небольшими кусочками, проверял их на отсутствие костей и, изящно оттопыривая пальчик, специальной рыбной вилочкой левой рукой доносил до основного рабочего органа настоящего мужчины – рта. Симфония вкусов захватывала меня: норвежская брутальность трески смягчалась аккордом горячего расплавленного сыра, аранжированного в яичной тональности, в унисон этому аккорду вторили еле слышные тона чабера, розмарина и базилика, диссонансными всплесками вплетались раскушенные шарики черного перца.
Когда тарелки опустели, Марина нежно взглянула на меня:
– Сварить тебе кофе?
У меня сбилось дыхание, но головой кивнуть я сумел.
Немного жареных зерен колумбийской арабики девушка высыпала в цилиндрическую кофемолку. Нежное жужжание малосильного мотора расслабляло мое уставшее за день тело. Когда крышка кофемолки была откинута, ноздри ощутили легко узнаваемый запах, который обещал предвкушаемый аромат элитного напитка. В медную турку девушка высыпала две чайные ложки тростникового сахара и добавила немного воды.
Она разогревала сахар на плите до тех пор, пока по кухне не поплыл карамельный запах. Тогда турка была решительно снята, и Марина медленно добавила туда воды, помешивая содержимое специальной ложкой с очень длинной ручкой. Затем две чайные ложки темно-коричневого порошка исчезли в глубине турки, и медный сосуд снова оказался на плите.
Пока кофе варился, на столе появились ситечко, две маленькие фарфоровые чашечки и бутылка кубинского рома «Гавана Клаб». Под волнами завораживающего запаха я смотрел, как девушка через ситечко наливает чашки, наполняя свою почти доверху, а мою на три четверти. Не успел я пошутить по этому поводу, как в чашки был добавлен кубинский ром.
– Что это за рецепт, Мариночка?
– Кофе-карамель с ромом.
Незнакомый вкус не мог принадлежать кофе! Я чувствовал зной жаркого колумбийского лета, карамельный аромат праздничных напитков моего детства, пьянящую дерзость Острова Свободы. Это был волшебный напиток!
– Это приворотное зелье?
– Да! – огромные серые глаза ласково смотрели на меня так, что по коже побежали мурашки.
– Софи Лорен говорила, что собственноручно сваренное женщиной для любимого мужчины кофе является приворотным зельем!
Какое-то замыкание отключило мой мозг. Я вскочил, схватил Маринку на руки и понес в спальню.
Через два часа усталые, расслабленные и счастливые, мы лежали рядышком на ее кровати, и я, опершись на локоть, неотрывно смотрел в красивые серые глаза любимой.
– Когда я пришел к тебе в воскресенье, Маринка, дверь была открыта. Меня удивило то, что ты уходила явно торопясь, оставив и сумочку, и ключи. Я поднял сброшенную тобой на пол книгу, но сразу не догадался, что название романа что-то значит.
– А какое было название?
– «Похищенный» Стивенсона.
– Странно. Я ничего не бросала на пол! Два парня в спортивных костюмах ждали меня у двери, отобрали ключи и сумку. Один повел меня в машину, а другой зашел в квартиру.
– Значит разлитый кофе, включенный магнитофон, сброшенная книга – это все дело рук спортсмена?
Маринка задумалась, смешно хмуря брови.
– Похоже, что кто-то хотел тебя найти. Но не очень сильно почему-то хотел. Ты обо мне кому-нибудь рассказывал?
– Нет. Даже бабушке ничего пока не сказал!
– Имеем: кто-то знает, что ты зайдешь ко мне. Он уверен, что ты будешь беспокоиться и искать меня, поэтому на полу оставляет намек – книгу с что-то сообщающим тебе названием. Похоже на литературные загадки Павиана, но проще. Значит, этот кто-то знает, что ты можешь понять намек, возможно, он в курсе того, что ты разгадываешь загадки Павиана. Рассуждаем дальше. Наверное, такой информированный человек сумел бы найти тебя быстрее. Что же ему мешало? А если он, зная неуступчивый характер Викинга, искал дополнительный аргумент, чтобы поторговаться? Этим аргументом мог быть твой друг, твоя бабушка, а уж для самых информированных добавляется девушка Викинга.
– В субботу мне подарили куклу, похожую на бабушку, с оторванной головой.
– Как ты отреагировал?
– Резко. Обещали больше таких подарков не делать, но намекнули на возможные проблемы с тобой.
– Знаешь, я вижу только одного человека, удовлетворяющего загадке по всем параметрам.
– Снегирь?
Марина удивленно подняла брови:
– Это кто такой?
Я смешался и махнул рукой:
– Да так, уже никто! А ты кого имела в виду?
– Игорь Липатов подходит по всем параметрам!
– Ты шутишь! Зачем ему Павиан?! Зачем ему я?!
Марина криво улыбнулась:
– Если Игорь что-то задумал, то сразу не разгадаешь. Он любитель длинных комбинаций!
– Слушай, а может он Олега убил из-за наследства?
– Я думала уже об этом. Не сходится. Игорь – родной брат. По закону он – наследник второй очереди. Пока жива Валентина – ничего не получит!
– А если он и ее? – я черканул ладонью по горлу.
– Сразу будет понятно, кому это выгодно! Примитивно как-то… Проще уж повесить это дело на Павиана: убийство по любви!
– Для Павиана тоже какое-то неинтеллектуальное преступление!
– Согласна. Мне кажется, что тот, кто все это задумал, все время где-то рядом. Если бы Павиан не сумел спрятаться, то списали бы все на него. Вот убийца и ищет Ваню, задействуя всех, кого может. Мало того, думаю, что он Ване завидует, ценит его. Использовал его идею с намеками.
– Маринка, может быть, в книге есть еще один намек?!
– Принеси-ка ее сюда!
Я, стыдливо повязав чресла полотенцем, помчался в коридор и принес томик Стивенсона. Девушка взяла книгу в руки, открыла ее и с любопытством посмотрела оглавление:
– «Похищенный» и «Катриона».
Марина задумчиво уставилась в потолок, при этом белая простыня сползла с ее груди, и я немедленно начал гладить двумя пальцами продолговатый розовый сосок.
– Викинг, дай подумать! – рука-агрессор была отброшена, а очаровательная грудь надежно прикрыта.
Марина строго взглянула на меня:
– Знаешь, Дронов, возможно, ты прав. Это серия про Дэвида Бэлфура, про борьбу за наследство. Получивший наследство находит и свою любовь. Может быть, мы мыслим примитивно, считаем только на один ход?
– Что ты имеешь в виду?
– Вдруг комбинация рассчитана на несколько ходов? А если Олега убили не как источник наследства, а как нежелательного наследника?
– Так. Нежелательным наследником он мог стать вместе с Игорем. Значит, должны убивать Игоря!?
– Или все должен получить Игорь!
– Маринка, у меня возникла пара вопросов!
– Что ж, вы на правильном пути, молодой человек, – девушка ехидно улыбнулась, – после вопросов могут и мысли появиться!
Я с серьезным видом показал ей средний оттопыренный средний палец на сжатом кулаке.
– Это что за жесты! – рассердилась Маринка.
– Первый вопрос! – невозмутимо ответил я и увернулся от брошенной подушки. – Не стоит ли тебя на пару дней спрятать, красавица?
Девушка ненадолго задумалась:
– Есть такая пословица: «Птичка на одну голову два раза не какает»! Думаю, что нужно прятаться тебе. Первый раз я была только приманкой, а теперь ты сам станешь более актуальной целью.
Я показал средние оттопыренные пальцы на обеих руках и увернулся от второй подушки.
– Второй вопрос. Тебе не будет жалко, если виноватым окажется твой парень?
– Он уже не мой парень. Игорь – собственник. Он никому не дает использовать свои вещи. Если он привел тебя ко мне, то это было прощание!
Волна жгучей радости охватила меня, я навалился на девушку, крепко обнял ее и нежно зашептал в маленькое розовое ушко:
– А у меня есть постоянная работа! Я учителем истории в Куровске устроился! Могу я теперь жениться?
Маринка со смехом отбивалась, но я все-таки стащил с ее нежного пухленького тела простыню и, глядя в ее потемневшие глаза, утопая в расширившихся черных зрачках, решительно вторгся в свою, теперь уже свою нежную, упругую и влажную вселенную.
Теплые струйки воды сбегают по спине, изящная упругая грудь любимой прижимается к моим ребрам, ее руки обнимают меня, а острые ноготки легонько царапают кожу. Я без устали исследую красивое тело Марины, сжимая, поглаживая, пошлепывая, смывая мыльную пену и сбрасывая капли на дно ванны. От пронзительного счастья хочется петь, но лейка душа направляет прозрачные тонкие струйки воды в мое лицо, я захлебываюсь, фыркаю как вынырнувший из холодного океана морж, отворачиваю лицо, закрывая свои глаза.
– Сонька, вставай, – звонкий голос девушки вытаскивает мое сознание из наслаждения, испытанного во сне.
Или это было наяву? Услужливая память разворачивает кинолентой кадры прошедшей ночи. Боже, мы не спали и двух часов! Как же прекрасна моя любимая!
– Викинг, просыпайся! – Марина делает вид, что сердится.
Тонкая простыня, которая служила нам одеялом, летит в сторону, я вскакиваю с кровати и хватаю в объятья неосторожно приблизившуюся девушку. Маринка со смехом отбивается:
– Посмотри на мой рот, террорист! Как я с такими распухшими губами пойду на работу?!
– Вижу, вижу! Нацеловалась качественно! Выглядишь очень сексапильно. И глаза стали блестеть как звездочки!
– Пойдем завтракать, подлиза! Я свежий салат приготовила!
– Если не напоишь меня кофе, то я сегодня я на уроке усну!
Крепкий кофе на этот раз Марина приготовила в большом эмалированном кофейнике красно-коричневого цвета. Черная струя бодрящего напитка наполняла большие фаянсовые кружки, распространяя божественный аромат колумбийской арабики, усиленный специфическими нотками пряных добавок. Мы жевали горячие сэндвичи, ели салат из помидоров и огурцов, добивали остатки сна с помощью кофе, а наши глаза жили своей жизнью: мы не отрываясь смотрели друг на друга.
– Знаешь, Петенька, если бы ты смог узнать родословную Игоря Липатова, то мы сумели бы определить, имел ли он мотив к преступлению.
От неожиданности я чуть не поперхнулся куском хлеба с ветчиной и салатом.
– Ты думаешь, что это он убил брата?
– Не знаю, но что-то слишком много совпадений по мелочам.
Я задумчиво покачал головой, пока не решаясь рассказывать Марине о смерти близнецов и Снегиря.
– Маринка, а Игорь сумел бы организовать работу киллеров?
– Игорь может все, – сухо ответила девушка.
– К вечеру будут данные по родословной. Во сколько тебя встретить?
Марина счастливо улыбнулась:
– Давай встретимся в пять вечера в кафе «Тифлис»!
Я кивнул головой, и на несколько мгновений наши тела соединились в объятии.
Марина ушла, а я оседлал свой скутер и под успокаивающий стрекот маленького мотора по дороге в свой дом вспоминал волшебную ночь.
– Ну, наконец, вернулся! А я уж волноваться начала! – бабушка обняла меня своими сухонькими руками.
– Бабушка! Ты не будешь против, если я сегодня приведу представить тебе свою девушку?
Лицо старой женщины осветила улыбка.
– Приводи, Петенька! Завтракать будешь?
– Нет, меня накормили! Пойду переоденусь – и на работу!
Я забежал на крыльцо и оглянулся: бабушка стояла лицом к еле видной из-за деревьев маковке колокольни далекого храма. Я с трудом расслышал тихие слова:
– Храни тебя Господи, внучек!
За полчаса из старой перчатки я скроил и сшил удобную кобуру, которая заняла свое место на ремне джинсов. Просторная плотная рубашка в мелкую синюю клеточку, надетая навыпуск, скрыла заряженный револьвер. Чувствуя себя вполне защищенным, я отправился к Котовым и, поболтав с ними полчаса, поехал в Куровск на белой «Нексии».
Возле учительской выпускной класс окружил директора. Жаркая беседа прерывалась отрицательными репликами Григория Ивановича. Увидев меня, все замолчали. Я, заинтригованный эффектом своего появления, спросил:
– В чем проблема у наших ветеранов?
После нескольких секунд неловкого молчания Григорий Иванович объяснил:
– У них урок пропадает, учительница литературы заболела. Я их на улицу убирать участок посылаю, а они к вам на урок просятся!
Я осмотрел маленькую толпу подростков: пятнадцать человек, на всех мест не хватит.
– Девчонки – на свободные места, мужики сидят на полу! Согласны?
С визгом и радостными криками старшеклассники умчались занимать места.
Григорий Иванович задумчиво посмотрел на меня:
– Ваши уроки становятся притягательными!
Я улыбнулся, кивнул и отправился за журналом.
Класс переполнен, молча стою перед ребятами и наслаждаюсь секундами тишины. Негромко и неторопливо начинается мой рассказ.
– Два мальчика росли вместе и вместе жили в княжеском тереме: смуглый, жилистый холоп Васька Шибанов и белокожий изнеженный пухлый княжич Андрей, наследник знатных князей Курбских. Хорошо Ваське! Безродный сирота накормлен, одет, обут, зимой носит справный теплый тулупчик. Хорошо Андрею! Как он не напроказит, всю вину на себя Васька берет, его и секут на конюшне. А если чужие княжичи обидеть младшего Курбского захотят, то смертным боем бьется холоп, защищая своего господина. Так и шла жизнь Андрея и Васьки. Прошло много лет, и стал князем Андрей Курбский. Не был забыт верный Василий, теперь он – стремянной князя Андрея. Ходил Василий в нарядном кафтане, в кожаных сапогах, ездил на гнедом жеребце. Но пришла беда на Русь – спустил с цепи царь Иван Грозный своих опричников.
С моих губ слетают чеканные стихи графа Алексея Константиновича Толстого:
– Звон медный несется, гудит над Москвой;
Царь в смирной одежде трезвонит;
Зовет ли обратно он прежний покой
Иль совесть навеки хоронит?
Но часто и мерно он в колокол бьет,
И звону внимает московский народ,
И молится, полный боязни,
Чтоб день миновался без казни.
В ответ властелину гудят терема,
Звонит с ним и Вяземский лютый,
Звонит всей опрични кромешная тьма,
И Васька Грязной, и Малюта,
И тут же, гордяся своею красой,
С девичьей улыбкой, с змеиной душой,
Любимец звонит Иоаннов,
Отверженный богом Басманов.

Один за другим в муках погибают князья, страх удушливым одеялом повисает над Москвой. Тяжелым кошмаром рвет сердце тучного князя Андрея жуткий сон. Видит он себя висящего на дыбе перед сидящим в кресле царем. Острый конец посоха царя втыкается в ногу князя, ручьем течет кровь, но еще страшнее становится, когда царь встает и подходит к дыбе. Страшны безумные глаза Иоанна, цепкие пальцы, унизанные драгоценными перстнями, задирают голову Курбского, острые гнилые зубы вонзаются в горло. По-заячьи верещит князь Андрей, вскакивает на кровати в холодном поту. В коридоре легкие шаги стремянного, а вот и он в полной амуниции, на боку висит сабля.
Легкое прозрачное марево опускается на класс. Я в старинной сводчатой спальне, передо мной на кровати, покрытой собольими мехами, бородатый тучный мужчина в белой ночной рубахе. Он хрипит и задыхается, левая рука судорожно сжимает горло, выпученные глаза с ужасом смотрят на меня.
– Одевайся, князюшка! За тобой Малюта едет!
Ослабли ноги князя Андрея, одеваю его как ребенка.
– Не успеем, Васька, не успеем!
– Ничего, князюшка! Все готово! Лошади оседланы, сумы приторочены.
Помогаю князю надеть штаны и кафтан, теплый плащ скрывает тучное тело. Мы узкой галереей выходим к потайной двери, за дверью нас ждут лошади. У ворот крики, лязг металла, стук подкованных копыт. Пора! В узкую калитку медленно, стараясь не шуметь, выезжает князь, за ним я. Калитка закрывается, сзади нас – смерть, впереди – надежда.
Скачем в полной темноте, но зарево освещает темное небо – это горит княжеский терем. Вижу слезы на лице князя.
– Куда поедем, князь?
– В Литву! Другого пути нет!
– Это же враги Руси, князь!
– Бросаешь меня, Васька?
Как же болит мое сердце! Как можно предать свою страну? Но я дал клятву верности своему господину.
– Нет, князь, в горе и в радости, в успехе и в опале, перед лицом смерти и на Божьем суде – всегда буду тебе верен.
Мы скачем несколько дней, удаляясь от безумного царя и безжалостных опричников.
– Ну, Шибанов, через три часа мы будем в Литве! Давай прямо через лес!
– Князь, по дороге надежней!
– Не могу больше ждать! Литва совсем рядом!
Мы держим путь через лес. Слева слышу протяжный волчий вой. Лошади беспокойно ржут, прядают ушами. Вой справа от нас.
– Волки, Васька!
Мы скачем во весь опор, пена пузырится на лошадиных губах. Волчий вой не отстает от нас. Впереди удар, хруст сломанного дерева и звук падения тяжелого тела – князь не заметил низкий сук. Взмыленная дрожащая лошадь убегает. Спешиваюсь рядом с упавшим.
– Все цело, князь?
– Да, но волки вокруг! – дрожащему голосу Курбского аккомпанирует замораживающий кровь вой.
– Моего гнедого волкам не остановить!
Подсаживаю князя в седло, и он, не сказав мне ни слова, пришпоривает коня и исчезает за пологом леса. Я выхожу на большую поляну, покрытую желтыми опавшими листьями, и вижу могучий дуб в три обхвата. Подхожу к нему, поглаживаю жесткую темную кору:
– Помоги, батюшка дуб! Прикрой спину!
Показалось или нет? Качнулись толстые ветви, а ветра нет! На сердце у меня спокойная радость – я теперь не один!
Поворачиваюсь спиной к дереву и вижу, как на поляну один за другим выбегает стая волков.
– Да вас немного, ребята! Не взять вам меня! – улыбаюсь я, глядя в желтые безжалостные глаза матерого вожака.
С тихим шелестом обнажается булатный клинок моей сабли – спасибо тебе, князь Андрей, за дорогой подарок. Со скрипом лезет из ножен длинный кинжал – это мой трофей из Казани. Срубил я татарина, который моего князя на землю сбил и этим лезвием добить хотел. Жалко, что с Курбским умчался мой верный лук, притороченный к седлу. Я бы вас сейчас, серые псы, встретил двурогими стрелами!
Жуткое рычание вожака, и три серые тени рванулись ко мне. Дважды сверкнул смертельным булатом мой клинок, два поджарых переярка упали на золотой ковер листвы, а злобная волчица, успев ударить меня лапами в грудь, повисла на крестовине сабли. Если бы не ствол дуба за спиной – сбила бы меня серая тварь на радость всей стае. Рвут у плеча желтые клыки зеленый рукав моего толстого тегиляя, сатанеет зверь от вкуса и запаха моей крови, но уже вонзается между ребрами хищника безжалостный татарский кинжал. Отбрасываю поверженную волчицу перед собой, и она, мелко подрагивая лапами, пытается приподняться, но злой клинок, отведав ее крови, выпил почти всю ее жизнь.
Рядом с огромным вожаком появляется седая волчица. Она завывает, ворчит, тявкает. По спине течет холодный пот – это оборотень?
Пристально смотрит в мои глаза желтоглазый вожак.
– Давай, – кричу я, – чего молодых пускаешь?! Не трусь!
Жуткое рычание матерого волка, серой молнией бросился огромный зверь, за ним две тени поменьше. Свист клинка – падает мне под ноги мертвое тело хищника, кинжал нашел горло второго, а третий повис на плечах и рвется зубами к горлу, но высок ворот тегиляя, толстый холст с металлической прокладкой не дает прорвать яремную жилу.
Брызжет слюна разъяренного зверя мне в лицо, трижды вонзается татарский клинок в серое тело. Сбрасываю серую тварь на покрывающую поляну листву. С тихим повизгиванием ползет волк к седой волчице, размазывают неподвижные задние лапы по золоту опавшей листвы кровавый след. У ее лап останавливается, смотрит ей в глаза и падает бессильно голова хищника.
Плачет седая волчица, словно человек, слышу хныканье, завывание тоскливое. Смотрит на меня яростным взглядом.
– Давай, – говорю, глядя в ее черные глаза, – жду тебя!
Отворачивается волчица, ворчит и тявкает. Уходит она в чащу леса, за ней следуют пять серых теней. Бессильно опускаюсь на землю, сажусь, опираясь на огромный теплый ствол, и смотрю, как тихонько покачивается толстая ветвь, и подрагивают на ней редкие, узорно вырезанные, золотые листья.
Уходит серая пелена, стою перед классом, потирая левой рукой ноющее плечо. Десятки пар горящих увлеченных глаз десятого и одиннадцатого классов заводят пружину моего выдохшегося тела. Снова играет тембрами мой голос.
– С почетом встретили литовцы знатного врага. В богатом шатре сидит князь Андрей, злобно кривя губы, выводит он гусиным пером на шведской бумаге буквы, которые складываются в дерзкие слова. Хочет князь уязвить ненавистного царя.
И снова я читаю стихи графа Толстого:
– И пишет боярин всю ночь напролет,
Перо его местию дышит,
Прочтет, улыбнется и снова прочтет,
И снова без отдыха пишет,
И злыми словами язвит он царя,
И вот уж, когда занялася заря,
Поспело ему на отраду
Послание полное яду.
Но кто ж дерзновенные князя слова
Отвезть Иоанну возьмется?
Кому не люба на плечах голова,
Чье сердце в груди не сожмется?

Я молчу несколько секунд, глядя в тревожно блестящие детские глаза. Потом продолжаю:
– У входа в шатер шум, выходит князь Андрей. Литовские воины привели усталого, измученного человека в рваном и окровавленном зеленом кафтане.
– Васька! Живой! Добрался! – радуется Курбский.
– Князь Андрей! – устало улыбается Шибанов. – Я же обещал: в горе и в радости, в успехе и в опале, перед лицом смерти и на Божьем суде – всегда буду тебе верен!
– Ты вовремя пришел! Отвезешь письмо в Москву, отдашь безумному Иоанну!
Вижу потрясенные лица ребят, среди мертвой тишины тихим шепотом кричит Антон Крылов, судорожно кривится его рот:
– Нет! Не надо!
Я слышу, как отчаянно бьются детские сердца, вижу, как кусает губы будущая медалистка Инга Шатрова, как намертво сжались челюсти разгильдяя Сашки Завадова.
Негромко и неторопливо я продолжаю рассказ:
– Пропала улыбка на лице стремянного. Устало согнулись его плечи. Но не стал перечить верный слуга.
– Когда ехать, князь?
– А вот прямо сейчас! Коня своего возьмешь. В суме у тебя моя казна оставалась, так я тебе на дорогу серебра дам.
– Не нужно, князь, тебе еще пригодится, а мне, пожалуй, уже не понадобится.
Шибанов пристально смотрел на Курбского. Что хотел разглядеть он? Чего он ждал? Новые слуги подвели оседланного гнедого жеребца. Узнал тот хозяина, ткнулся мягкими губами в его лицо.
Торопился Курбский Андрей Михайлович:
– Не мешкай, Васька, скачи в Москву!
Тяжело влез на своего коня Шибанов, невесело улыбнулся:
– Храни тебя Бог, князь Андрей!
– Скачи, Васька! – махнул рукой Курбский и скрылся внутри шатра.
Тишина душным облаком придавливает класс. Первой не выдерживает Ира Рощина: тонкие ладони закрывают лицо, трясутся узкие плечи. Хриплый басок Завадова звучит с неистовой надеждой и снижает напряженность момента:
– Петр Ильич! Он не поехал?!
– Он поехал, Саша! Под тревожный звон колоколов въехал Шибанов в Александровскую слободу. Встретили его всадники с чудным снаряжением: на шеях вороных коней висели отрубленные оскаленные собачьи головы, а на колчанах со стрелами закреплены были метлы. Одеты всадники во все черное, а желтые глаза предводителя жгут недобрым взглядом. Вздрогнул Васька от страха: взгляд матерого волка-вожака узнал. Но смолчать не смог: «Письмо царю от князя Курбского!»
Оскалился предводитель, рукой махнул. Проводили Шибанова в терем. На белом троне сидит в черной рясе и черной шапочке грозный царь, борода редкая, шея тонкая, а глаза страшные – ледяной стужей душу сковывают. В руках у царя посох узорчатый, постукивает им по полу царь, звенит на камнях острое железное жало.
За спиной царя охрана, лица мрачные, одежды черные.
– Опричный двор! – догадался Васька.
– С чем приехал? – царь спрашивает, а от взгляда его волчьего во рту пересыхает.
– Письмо от князя Андрея Курбского привез.
Покачал головой царь дурашливо:
– Богат на людей Андрюшка, если верного раба на смерть прислал.
Сжалось сердце у Василия, но виду не подает.
– Читай! – грозный царь приказывает. Открыл свиток Шибанов:
– Царю, Богом прославленному, ныне же ставшему супротивным, совесть имеющему прокаженную, какой не встретишь и у народов безбожных!
Вздрагивает Василий, стараясь не застонать – железное жало посоха пронзает его ногу. Торжественно и четко произносит Шибанов обидные царю слова. Наваливается царь на посох всем телом, струей льется кровь из раны. Спокоен голос Василия: обещает князь Андрей Иоанну Грозному час возмездия.
И вновь я читаю стихи баллады Толстого:
– И молвил так царь: «Да, боярин твой прав,
И нет уж мне жизни отрадной,
Кровь добрых и сильных ногами поправ,
Я пес недостойный и смрадный!
Гонец, ты не раб, но товарищ и друг,
И много, знать, верных у Курбского слуг,
Что выдал тебя за бесценок!
Ступай же с Малютой в застенок!»

И снова пауза. Страдание написано на лицах многих ребят. Они сейчас всем своим маленьким пока еще сердцем сочувствуют верному слуге. А я продолжаю нагнетать напряжение.
– Рвут жилы и дробят кости Василия Шибанова, вся в ожогах его кожа, без сознания часами висит он на дыбе. Каждый день интересуется великий царь, что сказал гонец. Каждый день отвечают палачи, что молится он за своего господина.
На третий день приходит к измученному пленнику сам царь. Бессильно висит страшно израненный Шибанов, даже стонать от боли уже не может.
Занозой в мозг Васьки ползет пронзительный голос Ивана Грозного:
– Ну, что, Шибанов, предал тебя на муки твой князь?
Из последних сил поднимает стремянной голову, но кровью залиты глаза, не видит он царя. Медленно, еле слышно шепчут разбитые губы:
– Спаси, Господь, моего князя, прости лютость великому царю, сохрани нашу святую Русь!
Без сил падает его голова, покидает светлая душа истерзанное тело.
Мрачно смотрит на дыбу властелин Московского царства, качает редкой бородой. Мягкими шагами подходит к царю палач, сгибается в поклоне низкорослая фигурка, взлохмаченная рыжая борода метет пол. С горькой усмешкой спрашивает царь:
– Скажи мне, Малюта, будет ли кто так молиться за меня?
– Бог на небе, государь, а ты на земле!
Чувствую усталость и слабость – выложился полностью. Сижу за столом и жестами по очереди даю возможность высказаться тем ребятам, которые хотят выразить переполняющие их чувства. Ох, как же крутится в своем гробу сейчас князь Курбский! Подводят десятиклассники итог урока, и под самый звонок вопрос Инги:
– Петр Ильич! А зачем возили с собой опричники собачью голову и метлу?
Не буду рассказывать мистические версии об образе демонического черного всадника, образе, наводящем ужас на всех людей, лишающий их способности к сопротивлению.
– Инга, собачья голова и помело – это символы девиза «Выгрызай и выметай». Речь идет об изменниках.
Перемена! Выхожу из кабинета, оставляя за спиной жаркие споры.
Через три часа усталый, но довольный, я шел в учительскую по коридору второго этажа, сжимая журнал под мышкой. У центрального окна стояла неразлучная пара подружек из моего девятого класса: Алла Комарова и Нана Кахиани. Я остановился возле них, сильно удивленный слезами на лице Наны, которая до этого напоминала мне характером стойкого оловянного солдатика из сказки Андерсена.
– Нана, что случилось?
Девочка всхлипывала, кисти рук были сжаты в кулачки, по смуглым щекам текли слезы. Ответила Алла:
– Нанка сегодня на контрольную опоздала, ей Макса обещала за год четверку поставить!
– Во-первых, что за Макса?
– Ну, химоза наша, Марина Александровна, – смутилась Алла.
– Во-вторых, четверка – хорошая оценка, да и в аттестат оценка не пойдет, ты, Нана еще два года учиться будешь.
Девушка заплакала еще горше.
Алла обняла подругу, ее огромные зеленые глаза с печалью посмотрели на меня.
– Дедушка Наны – химик, профессор. Он еще пять лет назад сказал, что умрет тогда, когда Нанка по химии четверку за год получит. А сейчас он как раз сильно болеет.
– Да, сочувствую. А по оценкам у Наны пятерка никак не выходит?
Карие глаза смуглой стройной девушки сверкнули таким огнем, что я почувствовал, как загибаются от этого энергетического удара мои ресницы.
– У Нанки вообще нет четверок по химии. И не было никогда! – зеленые глаза тоже что-то опасно загорелись.
– Ничего не понимаю, девчонки! В журнале пятерки, а за год четверка!
Изящно вычерченные губы на смуглом лице экспрессивно произнесли несколько слов на неизвестном мне гортанном языке, но по тому, как они презрительно искривились, смысл я понял без перевода.
– Макса, в смысле Марина Александровна, чего захочет, то и поставит. Ее даже директор боится, – заявила Алла, безнадежно махнув рукой.
– Ладно, разберемся! Ты, Нана, завтра подойди ко мне.
Оставив печальных подруг у окна, я зашел в учительскую. На стене справа от входа была подвешена полка с высокими и узкими вертикальными ячейками, над каждой из которых была закреплена бирка с названием класса. Я взял журнал своего девятого и открыл страницу химии. Действительно, у Кахиани одни пятерки. Ошибка какая-то!
В учительской Максы не было. Спустившись по лестнице на первый этаж, я вошел в огромный кабинет, воздух которого был насыщен запахами аммиака, серы, гари и ванили. Столы черного цвета были с помощью металлических уголков намертво прикреплены к полу, на изъеденных какими-то реактивами столешницах стояли высокие железные штативы. Стены были украшены плакатами с химическими формулами, над огромной доской висела многоцветная таблица Менделеева. Несмотря на то, что в кабинете никого не было, слышались непонятные шорохи и постукивания.
– Что за дьявольское местечко! – пробормотал я.
– Кто там? Зайдите в лаборантскую! – пронзительный голос раздавался из угла, расположенного справа от доски.
Подойдя поближе, я обнаружил открытую дверь, за которой находилась небольшая и узкая, как пенал, комната, заставленная стеллажами с колбами, ретортами, пробирками, мензурками, коробками, ящичками и прочими принадлежностями, призванными помогать демонстрировать чудеса химии. У единственного окна стоял стол, за которым сидела крупная молодая женщина с каштановыми волосами средней длины. На ней была черная блузка с золотистыми стразами и темно-серые брюки, а на спинке стула висел небрежно брошенный белый халат, покрытый пятнами разного цвета и размера. Круглое лицо владелицы кабинета украшали толстые губы, намазанные фиолетовой помадой с яркими блестками.
– О, кто к нам пожаловал! Герр Петер! – фиолетовые губы раздвинулись в улыбке, обнажая большие пожелтевшие зубы.
– Приветствую вас, Марина Александровна! У меня к вам вопрос.
Карие глаза с длинными, слипшимся от избыточного применения туши ресницами с любопытством и бесцеремонностью оглядели меня с ног до головы.
– Для вас, герр Петер, все что угодно!
– В моем девятом классе учится Нана Кахиани. Она сказала мне, что вы собираетесь поставить ей четверку за год. Я посмотрел журнал, у Кахиани стоят только пятерки. Это ошибка?
Макса посмотрела на меня со странным любопытством, а потом криво ухмыльнулась:
– Давайте сюда ваш талмуд, проверим, что там у этой грузинки!
Открыв журнал, она несколько секунд изучала страницы, над которыми красивым почерком была выведена надпись «Химия», затем взяла ручку и между пятерок в строчке Наны стала спокойно и уверенно выводить двойки.
– Вот и нет ошибки! Будет тройка за последнюю четверть и итоговая четверка за год! – злорадно объявила мне она.
Первоначальный ступор сменился у меня вспышкой ослепительной ярости. Правой рукой я схватил Максу за затылок и сильно сжал его.
– Ты что, сука драная, шутить решила?!
От неожиданности женщина вскрикнула и выронила ручку из пальцев. Она тяжело дышала и опиралась руками о стол.
– Петер, вы так с женщинами в тюрьме обращались?
– Да! Я тебя, тварь, сейчас наизнанку выверну! – моя рука пригнула голову Максы ниже к столу.
Послышался какой-то утробный стон, язык женщины быстро облизал фиолетовые губы.
– Какие у тебя руки, Петер! – голос Максы стал тонким и прерывистым, частое дыхание мешало ей говорить.
Я накрутил на кулак каштановые волосы и резко поднял женскую голову вверх от стола.
– Бери ручку, делай, что хочешь, но чтобы сейчас же у Кахиани стояла пятерка за год!
– Возьми меня, Петер, а? – невнятный лепет, фиолетовые губы влажно блестят слюной.
Боже, кто работает в школе! Мне было и противно, и очень жалко эту, скорее всего одинокую, женщину.
– Бери ручку, тебе говорят!!
Рука Максы вывела несколько пятерок, в том числе в колонках четвертных и годовых оценок. Я выпустил волосы из рук. Жалобный взгляд больших карих глаз и растрепанная прическа щемили мне сердце.
– Пе-етер?
Я погладил теплое женское плечо:
– На выпускном вечере пообщаемся, Марго! – и с чувством стыда и какой-то неосознанной неудовлетворенности направился в учительскую, чтобы поставить журнал на место.
Решая, где мне пообедать, я сидел в своей машине и набирал на телефоне полузабытый номер.
В трубке раздался энергичный голос:
– Алло!
– Привет, капитан! Дронов на проводе.
– Петька, вот здорово! Ты где сейчас, друг?
– Звоню из Куровска, работаю здесь учителем.
– Вот молодец, а ребята говорили, что ты совсем спился.
– Да пока трезвый, только из школы вышел. Я веду тут небольшое частное расследование, можешь установить родственные связи одного человека?
– К вечеру что-нибудь нарою. Давай исходные данные.
– Липатов Игорь Иванович, возраст тридцать-тридцать пять лет, место рождения – город Синегорск.
– Принято. Когда в Москве будешь?
– Пока не знаю, Влад.
– Ну, до вечера, Дронов!
Довольный тем, что часть проблем успешно переложена на старого товарища, я выехал из Куровска. Наслаждаясь движением по почти пустой дороге, я мечтал о вечере с Мариной.
Мои нескромные мысли прервал появившийся в зеркале заднего вида большой черный джип, который с большой скоростью приближался ко мне. Уступая дорогу, я перестроился в правый ряд, но, приближаясь ко мне, джип тоже вильнул вправо! Сильный удар отшвырнул маленькую «Нексию» на обочину, которая нависала над трехметровым обрывом, тормоз, вжатый в пол, и судорожный поворот руля не предотвратили падения. Мягко совершив полный оборот через крышу, моя «Нексия» упала на колеса.
Отстегнув спасший меня ремень, я выключил зажигание, открыл дверь и выпал в нее, откатываясь от машины. Голова кружилась так, что я боялся подняться на ноги. Джип остановился на дороге метрах в тридцати впереди от места падения, и из него выскочил человек, явно собираясь мне помочь. Он не торопясь спускался по песчаному крутому обрыву у своей машины, и лучи солнца отражались от его лысой головы и лезвии десантного ножа, зажатого в правой руке. На лице лысого я увидел детскую мечтательную улыбку. Это был Курт!
Моя рука нырнула под рубашку, и черный револьвер покинул свою кобуру. Перекатившись на живот, я прицелился в приближающегося врага. Мягкий улыбающийся рот сменила узкая щель, даже губы Курта стали похожи на два лезвия. Теперь он приближался ко мне скачками, постоянно перемещаясь то влево, то вправо. Так как плечи и голова Курта сильно раскачивались, то я перевел прицел в область живота и выстрелил три раза, слегка смещая мушку слева направо. По крайней мере один выстрел оказался удачным. Выронив свой нож и схватившись обеими руками за живот, лысый со стоном осел на землю и завалился на правый бок. Его ноги медленно подтягивались к животу, и окованный металлом носок правого ботинка оставлял за собой в песке кривую борозду.
От созерцания этой познавательной картины меня отвлек громкий выстрел откуда-то сверху. Я поднял голову и похолодел: от джипа в меня целился какой-то спортсмен из помпового ружья. Второй выстрел стрелка был удачнее, пуля зарылась в полуметре передо мной, бросив немного песка на мои руки. Я поднял револьвер и прицелился в тело под ружьем. Время стало непонятно вязким и почти остановилось. Мне казалось, что дуло помпового ружья дотягивается до моего лба, и я видел, как движется палец стрелка, нажимая на спусковой крючок.
Мысли сменяли друг друга с необыкновенной быстротой: я успел подумать о том, что такое же замедление времени чувствовали на дуэлях Пушкин и Лермонтов; о том, что мое тело может остаться в канаве, и на него слетятся голодные вороны, которые со счастливым карканьем будут погружать окровавленные клювы в мои глазницы и в расколотый пулей череп; о том, что шанса на второй выстрел у меня не будет, и надо очень плавно нажимать на спусковой крючок.
Два выстрела слились в один. Горячий хлыст ожег мое бедро, но, к моей радости, стрелок упал лицом вниз. Низко пригибаясь, из джипа выскочил водитель и затащил спортсмена в машину. Через несколько секунд джип заурчал мотором и помчался в сторону Синегорска, оставив Курта валяться на песке.
Я попытался встать, и, к моему удивлению, мне это легко удалось. Руки и ноги были целы, правда, пуля разорвала брюки и прочертила кровавую борозду на коже моего левого бедра. Не зная, что делать дальше, я сел за руль помятой белой «Нексии» и машинально включил зажигание. Как ни странно, мотор завел свою привычную песню, как будто не было кувыркания по обрыву. Передо мной простиралась ровная песчаная поверхность, и «Нексия», аккуратно обогнув лежащего в позе эмбриона Курта, медленно поехала вдоль дороги.
Через полкилометра мне удалось выбраться на грунтовую дорогу, и я повернул направо, удаляясь от трассы. В районе правого заднего колеса слышались сильный скрежет и легкое постукивание, но машина по-прежнему чутко реагировала на повороты руля. Впереди показался знак населенного пункта Ипатьево. Деревня выглядела заброшенной: разрушенные заборы, пустые глазницы разбитых окон, проваленные крыши и покосившиеся дома производили тоскливое впечатление.
Въехав за сорванные ворота третьего с краю деревни двора, я остановил машину в тени высокого дома, сруб которого был собран из толстых, потрескавшихся и посеревших от времени бревен. Ну что, теперь нужна помощь друга. Я достал телефон.
– Привет, Семка! Чего делаешь?
– Здравствуй, пропавший Викинг! Мы с Натальей в Куровске, мясо на рынке закупаем.
– Молодцы. Домой скоро поедете?
– Через полчаса двинемся.
– На обратном пути не захватите меня с собой?
– Захватим! А ты где?
– Деревню Ипатьево знаешь?
– Ипатьево? Нет. Подожди секунду. Наташка тоже не знает.
– От Куровска по трассе к Синегорску пятнадцать километров, потом по грунтовке направо километров пять.
– Найдем! У меня карта есть в машине.
– От начала деревни третий дом справа.
– Накрывайте там стол, через час заедем.
Проблема с транспортом решена. У меня час в запасе. Поднимаюсь на высокое крыльцо, покосившаяся дверь полураспахнута. Протискиваюсь в сени: пахнет гнилью и плесенью. Немудрено – над головой через прорехи в крыше видна голубизна чистого неба. Покосившаяся серая лавка иссечена сверху неглубокими следами от ударов топора, на ней лежит дощечка с набитыми ржавыми гвоздями. Чесалка для шерсти? Не знаю. Плашки пола поражают своей шириной, несмотря на почтенный возраст щели между ними очень тонкие. На плашках мусор, растет какой-то мох – давно сюда не ступала нога человека.
Дверь в первую комнату открыта настежь, сверху свисает гнилой обрывок занавески. Потолок в комнате цел, но центральная балка так прогнулась, что страшно под ней стоять. В центре комнаты – большой прямоугольный стол, рядом пара стульев со сломанными спинками. Вдоль стены – широкие лавки, в дальнем углу единственным светлом пятном белеет большая печь. На стенах в застекленных рамках старые фотографии, за стеклами – засохшие дохлые мухи. Всматриваюсь в лица людей, живших в этом доме. Странное чувство охватывает меня: кажется, что все они рады видеть живого человека там, где было пережито столько счастливых минут, где рождались их дети и внуки, где раздавался счастливый смех влюбленных, спокойные и уверенные голоса мужчин, привычное ворчание стариков.
Где теперь подросшие птенцы этого гнезда? Может быть, в Синегорске или в Куровске? Или ищут свое счастье в больших городах?
Перехожу во вторую комнату. Запах гнили и плесени здесь почти не чувствуется, здесь царство незнакомых мне ароматов. Ставни закрыты, через единственную щель пробиваются лучи солнца, освещая веселую пляску в воздухе маленьких пылинок. Иду вдоль стены, от нее неожиданно веет ароматом бескрайней степи, который на следующем шаге сменяется запахом хвойного леса.
Когда мои ноздри улавливают сладкий отзвук весеннего сада, я, устав от загадок, щелкаю зажигалкой и подхожу к стене. На огромных гвоздях висят пучки трав, связки веточек и каких-то стеблей, в подвешенных туесках лежат горки сушеных ягод и плодов, аккуратными стопочками сложены разнообразные листья, маленькими поленницами выглядят корешки и кусочки коры. Последняя берестяная подвеска хранит деревянную коробочку. Открываю ее: внутри небольшой смешной корешок, очень напоминающий человечка. Сколько знаний, труда и древних преданий скрыто в этой природной аптеке! Как жалко, что внуки не оценили дар своих предков!
Лучи передвигаются вместе с солнцем и высвечивают высокий комод из темного дерева. На нем тусклым блеском оживает оклад старой иконы. Подхожу ближе и рассматриваю небольшой кусок доски размерами примерно пятнадцать на двенадцать сантиметров, расписанный яркими красками и окантованный когда-то блестящим, а сейчас потемневшим металлом.
На меня глядят внимательно и спокойно неожиданно взрослые, всепонимающие глаза Младенца в короне, сидящего на левой руке своей тоже коронованной Матери. Лазурью, пурпуром и золотом блистают ее богатые одежды, кипенная белизна платка отсекает тяжелое золото убора от нежного лица. Чуть склонив голову, спокойно и ласково смотрит она на меня, правой рукой указывая на маленького сына. Стоит Божья Матерь на облаке, а чуть ниже изобразил иконописец ангелов и людей.
Не оставлю я такую икону в брошенном доме, отвезу Марине! Открываю верхний ящик комода – там стопка серых от времени салфеток. Бережно заворачиваю икону и кладу сверток за пазуху рубашки. Под иконой нахожу записку: крупным твердым почерком простым карандашом кто-то написал: «Упокой, Господь, душу рабы твоей Шульгиной Полины Никитичны!»
А что делать с револьвером? Слишком успешно я стрелял, можно попасть под раздачу на въезде в Синегорск. Тщательно протираю все поверхности и заворачиваю револьвер в чистую тряпку. Открываю нижний ящик – он полон полуистлевшего тряпья. Среди этой кучи теряется мой тяжелый сверток. Протираю руки использованными тряпками и бросаю их за комод.
Слышу шум подъезжающей машины и выглядываю через щель. Между деревьями ярким синим пятном мелькает «Запорожец» Котова.

Глава 16. Развязка

Я встретил Семена и Наталью во дворе, они вылезли из своего синего чудовища, и Семка приветствовал меня радостным воплем.
– Петька! Привет! Ты как сюда забрался?
Наталья увидела помятую машину и запричитала:
– Как же ты так ее сильно смял! Сам цел?
– Со мной все нормально, ребята! Натаха, ты целебными травами не занимаешься?
– Немножко! – настороженно ответила женщина. – У меня бабушка была травницей.
– Зайди тогда в дом, во вторую комнату. Посмотри экспозицию на стенах.
Наташка честно пыталась протиснуться через заклиненную дверь, но результатом ее усилий было то, что она плотно застряла.
– Сема, Петька, вытащите меня отсюда! – жалобно взывала женщина.
Семка радостно заулыбался, видя такую картину:
– Вот другую оставил бы тут и уехал, а любимую жену буду спасать!
Котов открыл передний капот, где у нормальных машин располагается двигатель, и достал из багажника маленький туристический топорик. Быстро подрубив нижний край покосившейся двери, он восстановил ее подвижность и освободил жену из тесного плена. Наталья чмокнула мужа в макушку и исчезла в глубинах дома. Через минуту послышался ее крик:
– Семка, тащи фонарь! – и мой друг снова нырнул в закрома «Запорожца».
Теперь в глубину ушел Котов, и скоро оттуда раздались восторженные вопли Натальи.
В Синегорск я ехал, зажатый в самый угол горой мешочков, пакетов и сверточков. С закрытыми глазами я впитывал ароматы неизвестных мне трав и воображал себя то в сказочном эльфийском лесу, то в таинственной пещере друидов, то в бескрайней скифской степи, то среди высокогорного луга, покрытого цветами эдельвейсами, которые возвращают угасающую любовь.
Котовы высадили меня возле бабушкиного двора. Взяв с них обещание забыть навсегда поездку в Ипатьево и помнить только то, что они подсадили меня в машину у школы, я вошел в свой дом и услышал, как бабушка недовольно ворчит на кого-то. Осторожно заглянув в комнату, я встретил насмешливый взгляд Резниченко, сидящего рядом с моей бабушкой за столом, покрытым белой скатертью.
– Давай, Викинг, заходи скорей!
Едва я зашел, как сильные руки двух мужчин в штатском, но с пронзительными взглядами полицейских, быстро и профессионально ощупали меня и, вытащив из-за пазухи сверток, положили его на скатерть перед Полковником.
– Здесь револьвер, Дронов? – спросил ставший серьезным меднорожий тролль.
– Андрей Геннадьевич, в войну не наигрались? – я старательно слежу за тем, чтобы моя рука прикрывала прореху в брюках, сделанную пулей помпового ружья.
Тролль засопел и развернул сверток. Бабушка, внимательно следившая за его руками, ахнула:
– Это же «Всех скорбящих Радость»!
Угловатое лицо Резниченко смягчилось:
– Где взял?
– Ученик подарил!
– Какой ученик? – Полковник был явно удивлен.
– В школе работаю. В Куровске. Историю преподаю.
Резниченко задумался.
– Мне позвонил неизвестный и сказал, что ты пострелял на трассе Куровск – Синегорск. Есть убитые и раненые.
Я кивнул головой:
– Да, Андрей Геннадьевич! Подбил два танка и один самолет. Мне не нужен сразу орден, я согласен на медаль!
Внимательный взгляд на кисти моих рук.
– Как думаешь, парафиновый тест ничего не покажет? – теперь мутно-голубые глаза впиваются в мое лицо.
У меня в животе похолодело от страха: а вдруг я плохо вытер руки? А вдруг на тряпках есть мое ДНК?
– Я же не школьник, тесты по химии не сдаю! – стараюсь отвечать небрежно, но сердечко-то у трусливого зайчика заколотилось.
– Где твоя белая «Нексия»?
– Угнали сегодня, Андрей Геннадьевич! Напишу вам заявление.
– А как ты доехал домой? На автобусе, наверное?
Ага, в поддавки играет! Скажи ему, что на автобусе, так он всех кондукторов и пассажиров разыщет и опросит.
– Семен Котов в Куровск ездил, меня на обратном пути подхватил!
Короткий взгляд Полковника – и пулей срывается с места один из остроглазых помощников.
А Резниченко неторопливо расспрашивает меня о школе, о поисках Павиана, о планах на будущее. Гораздо легче общаться с ментом, когда ты учитель. Куда сложнее, когда безработный! Возвращается помощник и на взгляд Полковника отвечает молчаливым кивком.
Тот встает:
– Скажи мне, Викинг, одну вещь. Ты ввязываешься в чужое дело, тебя хотят убить. Но странная картина: с твоими врагами все время происходят какие-то непонятные события. Исчезают близнецы, погибают Снегирь и Курт. Кто будет следующим, Дронов?
Я внимательно смотрю в маленькие глаза:
– А я помню Волчка. Кого вам из них больше всех жалко, Андрей Геннадьевич?
– Ну-ну, Дронов, – покачивает головой Полковник и идет к выходу.
За ним шагает его молчаливая свита. На пороге Резниченко поворачивается и, посмотрев на центр стола, где стоит старая икона, спрашивает:
– Нина Тимофеевна! А что означает «всех скорбящих радость»?
– Исцеляет больных и избавляет от бед, – сердито отвечает моя бабушка.
Неожиданно Полковник склоняет голову и осеняет себя крестом, затем поворачивается и быстро уходит, оставляя нас стоять с открытыми от удивления ртами.
– Ну, внучек, в нехорошие дела ввязался? Милиция в дом приходит! – сердито отчитывает меня моя старая бабушка, переставляя икону на специальную полочку, где у нее стоит изображение святого Николая.
Смотрю на ее строго сжатые губы, тонкие руки со сморщенной кожей, и так грустно становится: чего я всю жизнь так мало о ней заботился? Встал, побежал, пришел, поел, рукой помахал – что она видела от родного внука? Стирает, моет, готовит – вот и вся радость для старой женщины. Подхожу к ней, обнимаю, прижимаюсь щекой к старому платку. Господи, в чем она у меня ходит?!
– Бабуль, – тихонько говорю я – пойдем-ка в магазин! Купим тебе чего-нибудь новенького!
Старушка гладит меня по плечу:
– Спасибо, Петенька! Мне, старой, уже ничего не нужно! Лишь бы у тебя все было хорошо. Пойдем лучше за стол, я блинов напекла, сметана свежая есть.
Мы садимся рядышком, бабушка от души накладывает мне в миску горку блинов, ставит рядом глечик сметаны и с улыбкой наблюдает, как с невероятной скоростью исчезают золотисто-коричневые тонкие кругляши, покрытые белоснежными наплывами чуть кисловатого молочного изделия. Когда мы начинаем пить чай с вишневым вареньем, я интересуюсь:
– Скажи-ка, икона, которую я тебе привез, хорошая?
Бабушка задумчиво улыбается.
– Знаешь, Петенька, это одна из самых известных и поразительных чудотворных икон. Летом 1888 года в Санкт-Петербурге разразилась необычайно сильная гроза, и молния ударила в часовню Тихвинской иконы Божьей матери. Начался пожар, который смогли потушить. Люди стали выносить церковную утварь, и с удивлением обнаружили, что икона «Всех скорбящих Радость» обновлена небесным огнем. Потемневший от времени лик Божьей Матери просветлел, и к нему прилепились одиннадцать медных монет из разбитой молнией кружки для пожертвований.
Весть о дивном происшествии разлетелась быстро, и уже на следующий день пришло много богомольцев, желавших видеть икону. Затем верующие стали приходить в поисках исцеления и избавления от нужды. Ведь на самой иконе вверху были две надписи: «Нагим одеяние» и «Больным исцеление», а после чуда, свершившегося с ней, вера в ее силу и мощь в помощи страждущим еще больше усилилась.
Несмотря на то, что часовня находилась на окраине города, близ Невской Заставы, и путь к ней лежал непростой, через глухую местность, люди всех сословий и родов шли к иконе. Скоро весть об иконе разнеслась и по другим городам и селам. Множество исцелений произошло у благодатного образа. А в 1998 году распоряжением патриарха Алексия II было указано именовать ту икону Санкт-Петербургской иконой Божией Матери «Всех скорбящих Радость с грошиками».
– Знаешь, бабушка, поставлю-ка я перед ней свечку за твое здоровье!
Удивленно заморгали выцветшие редкие ресницы:
– Да ты же, Петенька, не ходишь в церковь!
– Глаза и Матери, и Младенца на иконе смотрят прямо в душу. Кажется, что понимают они каждое слово.
Я взял стоящий на старом буфете маленький подсвечник с тонкой красной свечой, поставил на полку рядом с иконой и зажег язычок фитиля зажигалкой. Мысленно просил я Божью Матерь дать здоровье и радость жизни моей старенькой бабушке. Блики маленького пламени отражались на старом лаке, и мне показалось, что ангелы взмахнули крыльями.
Без четверти пять я вышел к сараю забрать свой скутер. В скважине подвесного замка белела свернутая трубочкой бумажка. Я осторожно вынул ее и развернул. Простым карандашом было написано: «Рябчик шахматный у Смирнова. 10 000 семян в полдень». Ниже было нарисована смешная мордочка типа смайлика, и рядом с ней написано число 100. Бред какой-то! Опять загадка Павиана. Посмотрим, что скажет моя умная Марина.
Через десять минут я припарковался возле кафе «Тифлис». Знакомый полумрак квадратного зала был наполнен гудением голосов. Свободным оказался только один столик у самого выхода. Я заказал у запыхавшейся официантки чашечку эспрессо и сел дожидаться свою девушку. Обвитая веревкой бутылка, стоящая в центре стола, служила по вечерам подсвечником, и ребристую поверхность обмотки покрывали причудливые полупрозрачные потеки парафина. Глядя на изгибы застывших завитков, я думал о превратностях своей непростой судьбы.
Теплое дуновение шевельнуло волосы на моей макушке, защекотало кожу затылка. Я повернулся и увидел огромные серые улыбающиеся глаза и удивительные ямочки на нежных щечках моей любимой женщины.
– Привет, сонька!
– Привет, родная!
Я встал и, обняв нежные плечи, поцеловал ямочку на щеке Марины.
– Кушать хочешь?
– Нет. Закажи мне чашечку кофе латте.
Через некоторое время я смотрел, как моя возлюбленная маленькой чайной ложечкой зачерпывает пышные мягкие воздушные кусочки взбитой молочной пены и с наслаждением слизывает их нежными розовыми губами. Этот процесс явно вызывал у нее положительные эмоции, ее лицо светилось от счастья, и я начал размышлять о том, что дает девушкам большее удовольствие: общение с любимым мужчиной или поглощение любимой еды?
Наконец шаловливый язычок медленно прошелся по пухленьким губкам, и Марина вернулась из мира детских наслаждений в жестокий мир реальной жизни.
– Что у тебя сегодня нового? – спросила она, глядя мне в глаза и накрывая мои пальцы своей рукой.
Представив себе, какое впечатление мог бы произвести на нее мой рассказ о падении в машине, перестрелке, об испорченных пулей брюках, которые пришлось заменить, об убитом мною человеке, я улыбаюсь:
– Все было спокойно и привычно, милая. Но в замочной скважине нашел очередную загадку! – и на столе появляется свернутая в трубочку записка.
Марина с горящими глазами разворачивает ее:
– «Рябчик шахматный у Смирнова. Десять тысяч семян в полдень». Ниже смайлик и сто,– она задумывается, смешно шевелит губами и морщит свой лобик.
– Знаешь, это не Павиан писал!
– Это почему? – удивляюсь неожиданному ходу мысли.
– Конек Павиана – литературные загадки. Почерк у него аккуратный. Писал он всегда ручкой.
– А кто же это написал?
– Сначала давай решим загадку, – из своей сумочки она достает семидюймовый планшет «Самсунг Гэлэкси Таб» и подключается к интернету.
– Рябчик шахматный – это многолетнее травянистое растение семейства лилейных. Тысяча семян весят 1,9 грамма. Значит, десять тысяч семян весят 19 граммов. Похоже на то, что тебя ждут в полдень 19 мая. Это воскресенье.
– Здорово! Потрясающе! А где меня ждут? У Смирнова? Кто это?
– Думаю, что речь идет не о человеке с фамилией Смирнов.
– А у кого еще может быть такая фамилия? У кролика?
Марина молча погружается в интернет, быстро водит пальцами по экрану планшета. Я с интересом слежу за ее поисками. И вот она улыбается.
– Рододендрон! Рододендрон!
Пышный цвет оранжереи,
Как хорош и как наряден
Ты в руках вертлявой феи!

– Это что такое, родная?!
– Афанасий Фет, сонька! Это просто красивые стихи. А еще добавлю: есть такой сорт – рододендрон Смирнова!
– Так. Картина проясняется: 19 мая в воскресенье возле рябчика шахматного, который растет возле рододендрона Смирнова. Остаются вопросы: где растет эта флора, и как ее отличить от георгинов и пионов?
– Отличить просто: рябчик имеет цветы в виде колокольчиков шахматной раскраски. Рододендрон Смирнова – это кустарник с белыми цветами. А место встречи сообщает смайлик.
– Это он тебе сообщает, со мной почему-то не хочет разговаривать.
– Смотри на смайлик. Как его можно еще назвать?
– Морда, рожа, лицо, – безнадежно махнул рукой.
– Правильно! А если взять сто лиц, то получается столица!
– Точно! Встреча в Москве, 19 мая в полдень. А где точнее?
– Интернет подскажет. Смотри: всего в Москве три ботанических сада. Ботанический сад Академии наук в Москве – крупнейший в Европе, с богатейшей коллекцией растений открытого и закрытого грунта, насчитывающей свыше семнадцати тысяч видов и сортов. Основан он был в 1945 году. Сегодня его территория насчитывает более 330 гектаров земли. На такой территории заблудишься, вряд ли в записке имеется в виду это место. Второй – ботанический сад МГУ на Воробьевых горах, его площадь 30 гектаров. Туда пускают только в составе экскурсий. Тоже не подходит. А вот третий – Аптекарский огород на проспекте Мира – небольшой, его площадь всего 6,5 гектаров. Вот и место встречи! Не по всему же саду рододендроны и рябчики растут!
– Решено! В воскресенье еду на встречу!
– Мне кажется, милый, что это неправильно! Если Павиан в Москве, то ты ему не нужен. Кто-то хочет тебя встретить в неудобном для тебя месте.
– А почему Аптекарский огород неудобен для меня?
– Там много тихих уголков. Ты будешь искать рябчик шахматный, а кто-то, кто тебя знает, будет выбирать время и место для контакта.
– Что же делать?
– Возле растений в Аптекарском огороде на земле стоят таблички. В 11:30 в воскресенье я прищепкой прикреплю нашу записку.
– Нет! Это может быть опасно!
– Ни в коем случае! Ждут тебя. За полчаса до встречи никто не захочет спугнуть главную дичь!
– А что же будет в нашей записке?
Марина задумалась, потом рассмеялась:
– Во-первых, мы напишем записку на кусочке картона, который я вырежу дома из пустой коробки кофе. Он называется «Ямайка Блю Маунтин». Там, кстати, будет фирменная этикетка с овалом и львом на щите.
– Не понял, встреча на Ямайке будет, что ли?
– А как ты понимаешь «Блю Маунтин»?
– Синяя гора? Понял! Мы назначаем встречу в Синегорске!
– Правильно! А на обратной чистой стороне картонки напишем: «Зеркальная полиция на Острове невезения, а Харламов на Гоголевском бульваре».
– Правильно ли я понимаю, что Остров невезения ассоциируется с понедельником?
– Молодец, Викинг! Незабываемый фильм «Бриллиантовая рука»: «»то они ни делают, не идут дела, видно в понедельник их мама родила».
– Дальше труднее. Что такое «Зеркальная полиция»?
Марина сделала перепуганное лицо:
– Милый, быстро, срочно! Нужен телефон полиции!
– 02, а что случилось? – взволновался я.
– Ничего, – улыбнулась девушка, – проверка ассоциаций. А если взять этот номер в зеркальном отражении?
– Класс! Получается двадцатое число, понедельник! Подожди-ка, попробую дальше сам! Харламов – фильм «Легенда № 17». Гоголевский бульвар знает каждый любитель шахмат, там Центральный дом шахматиста. Получается, что встреча переносится на понедельник в Синегорск, и состоится она в 17:00 в шахматном клубе!
– Знаешь, Викинг, пожалуй, распространенное среди женщин мнение о том, что все мужчины тупые – не всегда правильно. Ты – явное исключение!
– А ты знаешь, почему мужчины бывают тупыми?
– Расскажи свою версию.
– Представь себе, что сидят рядом двое влюбленных, ну, хотя бы мы с тобой.
Марина лукаво посмотрела на меня, но ничего не ответила.
– Сидят плечом к плечу, нежно прижавшись щекой к щеке. И вдруг одна мысль девушки через ухо проскакивает в мозг мужчины. Мысль девушки испуганно рассуждает: «Ой, сейчас меня здесь засмеют! Здесь все мысли такие умные, интеллигентные, куда мне до них!». Смотрит она вокруг и видит абсолютно пустые извилины! Вдруг из-за поворота, сильно хромая, выкатывается колченогая и кривобокая всклокоченная мыслишка на костыле. Смотрит на девичью мысль и командует: «Ты что тут делаешь?! А ну-ка, давай за мной! Все наши уже внизу!!»
Маринка засмеялась, а я, бросив деньги на столик, потащил ее за руку на улицу. Через две минуты верный скутер вез нас к дому возлюбленной, руки ее, сидевшей сзади, обнимали мой торс, а мое сердце сжималось в самом сладостном предвкушении.
Назойливый звонок моего сотового телефона вырвал меня из полузабытья, истощенный бурными объятьями организм неохотно возвращался в реальную жизнь. На смятых и влажных от пота простынях слабо шевелилось прекрасное измученное любовью тело моей нежной девушки. Я снизил голос до хриплого шепота:
– Алло!
– Привет, Петька! Чего шипишь, заболел?
– Привет, Владик! Ангина. Постпивной синдром.
– Чай с малиной попей! – озаботился бывший сослуживец.
– Подожди, сейчас записную книжку возьму! Что ты сказал с малиной пить нужно?
– А, хохмишь, Дронов! Значит, живой! Я тебе информацию на твоего Липатова собрал.
– Вот спасибо, капитан! Давай помаленьку!
– Липатов Игорь Иванович, 1982 года рождения. В 2005 году закончил Санкт-Петербургскую химико-фармацевтическую академию. Есть старший брат Липатов Олег Иванович – 1980 года рождения. Олег Иванович – крупный бизнесмен.
– Интересная у тебя информация, а главное – очень актуальная.
– Не понимаю твою иронию. Из близких родственников у них остался дядя Антонов Николай Тимофеевич. Входит в список журнала «Форбс». Основные виды деятельности – добыча природных ископаемых. В последнее время вкладывает очень большие деньги в добычу и обработку алмазов в Архангельской области.
– Влад, ты что, издеваешься? Какие алмазы на севере Европы?
– Ошибаешься, Дронов! В Архангельской области открыта единственная в Европе алмазоносная провинция, прогнозные запасы которой оцениваются более чем в 800 миллионов карат. Архангельская область занимает второе место в стране по учтенным запасам алмазов, которые составляют порядка 20 % общероссийских. В сентябре 2003 года начаты вскрышные работы на трубке Архангельская. С выходом на мощность пять миллионов тонн руды в год доля добываемых здесь алмазов составит около 14 % от уровня добычи компании «АЛРОСА».
– Влад, ты дал очень ценную информацию!
– Это еще не все! Игорь Липатов в 2010 году проходил свидетелем по делу Синегорской организованной преступной группы. Дело практически развалилось из-за того, что умер главный свидетель. Осуждены были только несколько рядовых боевиков.
– Я твой должник, капитан! Проси, чего хочешь!
В трубке послышался смех моего бывшего сослуживца:
– Ты что, уже забыл мои вкусы? Приезжай в гости с бутылкой текилы «Ольмека»!
Закончив разговор и положив телефон на подушку, я повернулся и увидел один открытый серый глаз.
– Я все слышала, у тебя очень громкий динамик, – заявила Марина.
Моя рука немедленно потянулась к пухленькому бедру, но была с негодованием отброшена:
– Прекрати меня терзать, маньяк! Давай лучше подумаем, что делать.
– Узнать адрес и телефон Антонова?
– Правильно! Если Игорь входит в организованную преступную группу, то у него масса возможностей!
– Он может кого-то послать убрать Антонова!
– Нет, Викинг! – мою руку снова изгнали из пределов розового соска. – Такая информация посадит его самого на крючок, легко можно будет шантажировать нового олигарха. Если ставки столь высоки, то Игорь сам может решиться завершить комбинацию!
– Ты думаешь, что Олега он сам убил?
– Не знаю! Но завидовал он ему сильно, да и не любил старшего брата. Сколько раз… Отстань! Сколько раз он говорил мне… Да отстань же! Он его просто… Ай!
Серые глаза потемнели, как летнее небо перед сильной грозой, нежные руки Марины снова теплым упругим кольцом обнимали меня. А я уже погружался в бездну нежности, любви и страсти.
Белый искрящийся снег покрывал равнину праздничной скатертью. Свежий морозный воздух прохладными поцелуями пощипывал мои щеки и нос. Я шел по следам Марины, любуясь узкими отпечатками ее пушистых коричневых унтов. Невозможно спутать след ноги любимой женщины! Я опустился на корточки и вгляделся в след внимательнее: в глубине отпечатка лежал тонкий пучок вмятых волосков буроватой оленьей шерсти, мой нос ощутил запах Маринкиных волшебных духов от Живанши «Ангел или демон».
Мягкая теплая тяжесть легла на мое плечо и легонько встряхнула. Медленно поворачиваю голову и вижу огромного белого медведя, стоящего на задних лапах. Открыта жуткая пасть, ослепительно сверкают бриллиантовые клыки.
– А-а-а!
– Ты чего орешь, сонька! Пора вставать, завтрак уже готов! – Маринка гладит мое плечо.
Очумело верчу головой, медленно отходя от сна. Украдкой провел рукой по простыне – слава богу, сухая.
– Уже бегу умываться, родная! – мимоходом щипаю девушку за что-то мягкое и получаю вдогонку нежный подзатыльник.
Через десять минут едим воздушный омлет со свежим салатом из помидоров и огурцов. А вместо кофе сегодня растворимый цикорий.
– Это что за напиток? – недовольно спрашиваю, изображая муки Лаокоона, умирающего в объятьях змеи.
Марина довольно улыбается и начинает маленькую лекцию:
– Корень цикория содержит витамин С, пектин, витамины группы B, каротин, органические кислоты, белковые и дубильные вещества. Цикорий содержит порядка 40–60 % полезного инулина. Цикорный корень благодаря инулину способствует нормализации работы всей пищеварительной системы и улучшению обмена веществ. Растворимый цикорий нормализует микрофлору кишечника. Кстати, ни в кофе, ни в чае инулина нет. Растворимый цикорий по цвету и, особенно, по вкусу очень напоминает натуральный обжаренный кофе, но при этом в составе цикория нет кофеина.
– И мы теперь всегда будем пить эту, хм, прелесть?
– Это для твоего же здоровья! А то от кофеина ты какой-то перевозбужденный! Ай! Отстань, Петька! – со смехом Марина отбивается от меня и убегает в коридор.
На улице мы нежно целуемся, и я, оседлав скутер, со стрекотом уезжаю, оставив любимую на автобусной остановке. Дорога серой лентой стелется под колеса маленькой железной лошадки, и через полчаса я въезжаю во двор Гореловых. Валентина в нарядном шелковом халатике развешивает во дворе белье, а таз за ней носит слегка прихрамывающий Алексей.
– Привет, ребята! А где мой братик Петруччо?
Валентина с улыбкой здоровается, а вот старший Горелов что-то сильно смущается и молча пожимает мою руку. Любопытно!
– Привет, Ильич! – улыбаясь во весь свой щербатый рот, орет Петька, сбегая с крыльца и размахивая портфелем. Валентина и Алексей, стоя рядышком, смотрят, как мы уходим.
Уже за воротами Петька глядит на меня серьезными глазами:
– Отец совсем бросил пить.
– Здорово! Ты, брат, теперь его поддерживай!
– Да я чего! А если Валентина его бросит?
У меня от неожиданности глаза лезут на лоб, но удается сдержаться и не прокомментировать новость ненормативной лексикой.
– Они, Петька, взрослые люди, разберутся. А у отца всегда есть опора – это ты!
Петька молчит и тяжело вздыхает. Незаметно мы доходим до школы, и Петька исчезает за дверями, а меня на крыльце останавливает молодой мужчина с высокими залысинами в сером и легком полотняном костюме:
– Вы – Петр Ильич?
– Да. Чем могу помочь?
Неожиданно мужчина вцепляется в воротник моей рубашки:
– Убью, с-сука!
От неожиданности мой мозг цепенеет, но срабатывает рефлекс, полученный в детских дворовых разборках: толчок носком правой ноги, включаются разгибатели бедра, туловище начинает вращаться справа налево, правая рука наносит удар в челюсть. Хорошо попал!
– Да ты у меня, сука, в КПЗ калекой станешь! – тихий сдавленный голос лежащего на ступеньках человека мне смутно знаком.
– Капитан? Точно, мент поганый! Ты мои деньги замылил, урод!
– Какие деньги?! Ты псих? – капитан с трудом поднимается на ноги.
– Пойдем-ка на спортплощадку, у меня нет первого урока, а там сейчас свободно.
Мы, злобно поглядывая друг на друга, идем к железным символам здорового образа жизни: турникам, брусьям, горизонтальным и вертикальным лесенкам. Останавливаемся у баскетбольного щита на краю асфальтированной площадки и смотрим друг другу в глаза, пытаясь подавить, запугать, обескуражить и, в гораздо меньшей степени, понять.
– Ты зачем Марину обольщаешь? – первым не выдерживает капитан.
– Жениться на ней хочу! – удивленно отвечаю я. – А ты ей родственник, что ли?
– Му-уж! – глаза капитана наливаются кровью.
– Какой муж?! Откуда ты взялся?! Мы с ней живем вместе, а я не знал, что она замужем! – я буквально рычу от злости и неожиданности.
– Как это живешь?! – подпрыгивает ревнивец. – Где?!?
– В ее квартире, в Синегорске!
Капитан выпучивает глаза:
– А у нее нет квартиры в Синегорске!
– Мы там ночуем, значит, квартира есть! – даже в запале я нахожу разумный аргумент.
– Ночует Марина со мной! – тоном ниже сообщает конкурент.
Неожиданное озарение одновременно посещает наши плохо функционирующие в данный момент мозги.
– Слушай, ты о какой Марине говоришь? – с опаской спрашиваю я.
– Марина Александровна, учительница химии.
– Вот, гад, как же ты меня напугал! А я живу с Мариной Дмитриевной, врачом из Синегорска.
Капитан недоверчиво смотрит на меня:
– А чего она все время только о тебе и говорит?
Макса! Ну, теперь все понятно!
– Как тебя зовут, ментяра?
– Валентин.
– Что ж ты, Валик, так к жене плохо относишься?
– Охренел?! Да я пылинки с нее сдуваю! – яростно сверкают зеленые кошачьи глаза.
– Расслабься. Я скажу тебе как психолог, что нужно сделать, чтобы Марина Александровна говорила только о тебе. Ты – мент, у мента всегда присутствует аура силы. Жена ждет проявления этой силы в любви, а ты пылинки сдуваешь. Вот и думает, наверное, что ты ее не любишь!
– Как? Как мне доказать, что я ее люблю? – капитан напрягся в ожидании.
– Будь грубее, бесцеремоннее. Покажи свою силу. Используй наручники, швырни ее на кровать, словно завоеватель свою добычу, не давай говорить, души крики поцелуями. Докажи ей, что ты мужик, что дома ты – повелитель и бог.
Валентин неуверенно покачал головой:
– Я ее слишком люблю!
– Ты ее потеряешь!
Капитан задумался и тихо сказал:
– Ладно. Попробую.
Он повернулся и пошел к дырке в школьном заборе, но, вдруг остановившись, повернулся ко мне:
– А ты не тот охранник из магазина, где расстреляли джип Сафара?
– Что, деньги решил вернуть? – ехидно поинтересовался я.
– Как же ты попал в учителя? – меланхолично спросил задумчивый влюбленный мент.
– Куда ж мне было после ментовки? Из магазина уволили, а я ничего делать не умею!
Рассеянно кивнув, Валентин нырнул в дырку забора и оставил меня на школьном дворе в одиночестве.
В коридоре, с нетерпением переминаясь с ноги на ногу, меня ждет мастер Димка.
– Здравствуйте, Петр Ильич! У Наташи Кутузовой мама заболела, она из-за этого в школу не ходит! – у мальчишки от волнения покраснели уши.
– Привет, Димка! А почему ты классному руководителю это не сказал? – удивляюсь я.
– Я сказал, но ей все равно! – маленькие глаза с такой мольбой смотрят на меня, что не хватает духу оставаться в стороне.
– Сколько у тебя уроков сегодня?
– Пять! – выпаливает Димка.
– Если подождешь меня до конца шестого урока, то сходим вместе в гости! – говорю я, не обращая внимания на внутренний голос, который издевательски нашептывает: «Зачем тебе это надо?».
– Буду ждать возле школы! – улыбается во весь рот маленький мастер.
Шестой урок у меня в десятом классе. К этому времени обычно я так устаю, что не хочется разговаривать. Пришлось придумать маленькую хитрость: сегодня у нас защита рефератов на свободную тему. Самому интересно слушать выступления ребят. Многие перенимают мою манеру драматического рассказа, иногда мурашки по спине бегают. После «Сражений русско-японской войны» следует реферат «Рыцарские ордена»: с увлечением слушаем о тамплиерах, госпитальерах, о Тевтонском ордене.
Третий и последний на сегодня реферат представляет тихий белобрысый юноша, который отмалчивался на всех моих уроках. Пока он выходит к доске, уставшие за день дети начинают тихонько разговаривать и в классе возникает легкий шум.
– Борис Савушкин, десятый класс. Реферат «История ядов».
Вот это тема! С чем связан его выбор? Гул в классе мгновенно стихает. Монотонный голос словно гвозди вбивает в мозг ужасные факты жестоких преступлений.
– Персидский царь Артаксеркс I очень любил свою жену Статиру. Мать царя Парисатида ревновала сына к молодой женщине, так как боялась потерять свое влияние. Она решает покончить с невесткой. Обе женщины обедали вместе, но, опасаясь друг друга, ели одни и те же кушанья с общих блюд и тарелок. Однажды поданную к обеду дичь Парисатида разрезала ножом, который со стороны невестки был смазан ядом, обтерла и подала ее Статире, а сама стала есть свою часть. Умирая в жестоких муках и судорогах, Статира обо всем догадалась и успела рассказать о преступлении царю. В страшном гневе Артаксеркс I казнил всех слуг жены. Матери он ничего не сказал, ни в чем ее не обвинял, но выслал из столицы и больше ни разу не встречался с ней.
– Писатель Мелет подал жалобу на философа Сократа, требуя его смерти: «Это обвинение составил и, подтвердив присягой, подал Мелет, сын Мелета из дема Питтос, против Сократа, сына Софроникса из дема Алопеки: Сократ повинен в отрицании богов, признанных городом, и во введении новых божественных существ; повинен он и в совращении молодежи. Предлагается смертная казнь».
Суд вынес смертный приговор. Сократ не хотел просить о помиловании. Тюремный служитель Критон принес яд в кубке.
– Что я должен сделать? – спросил Сократ.
– Выпей это!
Сократ спокойно опорожнил кубок. Он ходил, пока его не охватила слабость. Сократ лег на спину и рассказывал Критону, как теряют чувствительность и холодеют его ступни, колени, живот. Когда похолодела грудь, Сократ умер.
Римский император Тиберий, в свою очередь, ненавидел своего родственника Германика и завидовал ему, потому что тот был удачливым воином, отличался храбростью, был красноречив, хорош собою, любим в армии и в народе. Сначала по приказу императора был отравлен сам Германик, затем его жена со старшими сыновьями, а младшего Гая (Калигулу) император держал при себе. Живя у Тиберия, Гай ненавидел его, но никто не слышал от него жалоб на судьбу своих родных, замученных Тиберием. Приближенные императора издевались над беззащитным юношей, – голос Савушкина неожиданно приобрел силу и зазвенел, теперь он бросал слова в затихший класс, словно тяжелые свинцовые шарики. – Но наступил день отмщения, когда Гай подсыпал яд в пищу императора. Тиберий страшно мучился, но никак не умирал. Тогда Калигула задушил его, бросив сверху ворох одежды. Прожил Калигула двадцать девять лет, правил три года, десять месяцев и девять дней. Всех обидчиков бывшего униженного Гая ждала ужасная и мучительная смерть. Светоний писал о нем: «До сих пор речь шла о правителях, далее придется говорить о чудовище».
Голос Бориса снова становится монотонным и невыразительным:
– Калигула был знатоком ядов. Он знал их свойства, составлял различные смеси и проверял их на рабах. Когда гладиатор по имени Голубь одержал победу, но был слегка ранен, Калигула вложил ему в рану смесь ядов, с тех пор называемую им «голубиной», и записал под этим названием в список отрав.
Римский император Марк Аврелий Антонин вошел в историю под именем Каракаллы. Этот император царствовал шесть лет и был дик, жесток и мстителен. Каракалла собрал во дворце огромную коллекцию ядов, которые он получал из Азии частично в дар, а частично платя за них очень большие деньги. Множество неугодных ему людей были отравлены различными снадобьями. После смерти императора его коллекция была уничтожена огнем.
Римский папа Александр VI Борджиа активно использовал яд для устранения своих противников и любых неугодных ему людей. Александр VI владел ключом, рукоятка которого заканчивалась незаметным острием, натираемым ядом. Когда гостя приглашали открыть этим ключом покои, где хранились произведения искусства, тот слегка оцарапывал кожу руки, и этого было достаточно для смертельного отравления.
Сын Александр VI Чезаре Борджиа владел кольцом с незаметно открывающимся тайником, где хранился яд, который можно было высыпать в бокал вина. Знаменитые кольца с ядом, принадлежащие семейству Борджиа, сохранились до наших дней. Так, на одном из них стояли дата 1503 года, надпись «Чезаре Борджиа» и девиз на древнефранцузском языке: «Выполняй свой долг, что бы ни случилось». Под оправу этого кольца была вмонтирована скользящая панель, образующая крохотный тайник для яда.
Смерть Александра VI была вызвана случайностью. Он решил отравить неугодных ему кардиналов, но зная, что те опасаются его трапез, попросил кардинала Адриана ди Карнето уступить на день свой дворец для устройства пира. Предварительно Борджиа послал туда личного камердинера с отравленным вином и наказал подавать напиток тем, на кого укажет. Но в силу роковой для Александра VI ошибки он сам осушил бокал этого вина. Папа скончался после четырех дней мучений.
Екатерина Медичи стала регентшей Франции при десятилетнем короле Карле IX. Королева-мать вступила на политическую арену, она была умна, ненасытна в своем честолюбии, создана для интриг, изобретательна на обман, до тонкости постигла искусство лицемерить. Ничто не могло ее остановить в исполнении желаний: яд был ее оружием. Екатерина привезла с собой во Францию традиции дома Медичи, к ее услугам были и исполнители: знаток черной магии и астролог итальянец Козимо Руджиери, а также флорентиец Бианки – изготовитель косметики.
Лейб-врач королевской семьи, известный хирург Амбруаз Паре считал, что за всеми этими предметами стоят яды, и писал поэтому, что лучше было бы избегать итальянских кремов и духов как чумы и выпроводить итальянцев из Франции. Екатерину считают виновницей смерти королевы Наваррской Жанны д'Альбре, матери будущего короля Франции Генриха IV. Причиной ее смерти был яд, который через надушенные перчатки проник в мозг женщины.
Последние слова Савушкина падают в стылую тишину. Нужно подводить итог урока, но у меня ступор, словно сам напился отвара цикуты.
И все же:
– Боря, что нового дала тебе работа над этим рефератом?
Мрачное удовлетворение на бледном лице:
– Я могу теперь изготовить десять различных смертельных ядов и знаю размер летальных доз!
С трудом шевелю губами:
– У поэта Михаила Светлова было такое маленькое стихотворение:
У меня есть паучок, паучок-крестовичок.
Если кто меня не любит, паучок того погубит!

Слава богу, звенит звонок. Крайне недовольный окончанием урока, отношу в учительскую журнал и выхожу на улицу. Меня ожидают двое: Петька Горелов и Димка Климук.
– Петруччо, ты с нами?
– Возьмите меня, я тоже помочь Наташке хочу!
– Это благородно, сэр рыцарь! Берем тебя с собой!
Димка ведет нас, но все время поглядывает на меня, не решаясь задать какой-то каверзный вопрос.
– Ну, товарищ Климук, вижу, что-то хотите спросить?
Димка собирается с духом и выпаливает:
– Петр Ильич, а где вы учились истории?
Я качаю головой:
– Эх, Димка! Учился я в вечерней школе, а учителя истории там не было. И вот как-то поздно вечером, когда совсем стемнело, заходит в наш класс маленький, хромой и смуглый человек в черном костюме и черном берете. Я ваш новый учитель, говорит. А нас в классе было только два человека: я и мой товарищ Семка. Мы с ним в то время на стройке работали. И говорит тот человек, что урок сегодня будет на старом заброшенном кладбище, там он нам покажет памятники последних графских родов России. Нам интересно стало, вот мы и согласились.
Повел он нас через лес, а лес-то какой-то странный: деревья черные, мертвые стоят, и тишина вокруг абсолютная. Идем мы куда-то вниз, под гору, луна светит мертвенным светом, оступился учитель с тропинки. Тут Семка мне на его след показывает, а сам весь дрожит. Смотрю я, а след-то полукруглый, на копыто похожий. Тут и мне не по себе стало. Оборачивается черный учитель и нехорошо так улыбается. «Что это вы, братцы, остановились?» – спрашивает. А Семка глаза выпучил и на след тычет.
Посмотрел учитель на отпечаток, удивился. Мол, чего след моего каблука вас удивляет? Я и говорю, что нормальный каблук – круглый сзади, а ваш-то – круглый спереди, на след копыта похоже очень! «Это у меня нога подвернулась, не беспокойтесь», – отвечает черный учитель, а я смотрю, берет у него что-то странно на голове оттопыривается, как будто две пачки спичек он туда положил. Семка совсем растерялся, говорит: может быть, днем сходим на памятники смотреть? А черный учитель оскалился: нет, говорит, раз вы на мой урок добровольно пришли, то на сорок пять минут вы – мои.
Смотрю на мальчишек, аж рты разинули, захватывает их история про черного учителя.
– Что делать, пошли дальше. Тропинка привела к заросшему черным мхом гнилому забору, черный учитель показывает на дыру – полезай, мол, Семен, ты первый. Посмотрел на меня друг так жалостно, что я уже сам хотел лезть, но он махнул рукой и влез в дыру. Жутко закричал Семка, а потом замолк.
Иду молча. Мальчишки с огромными глазами и бледными лицами забегают вперед, заглядывают мне в глаза. Первым не выдерживает Димка:
– Петр Ильич, а что дальше было?
– Может быть, лучше в другой раз рассказ закончу?
– Не-ет!!! – оба хором протестуют.
– Ну ладно, слушайте дальше. Смотрю я на черного учителя, а глаза у него, как угольки красные, смотрит так, что ноги отнимаются. «Полезай теперь ты», – приказывает. За забором страшно, а оставаться с ним вдвоем – еще страшнее. Пролез я в дыру и наткнулся на что-то мягкое. Это был Семка.
Опять задумчиво молчу, делаю вид, что вспоминаю.
– Мертвый? – с ужасом спрашивает Петька.
– Живой. Стоит, дрожит весь, пальцем на какой-то необычный скелет мне показывает. Тут и черный учитель в дыру влез. «Чего остановились?» – спрашивает. Скелет, говорю, лежит. «Собаки мертвой не видели, что ли, пойдем дальше», – командует черный учитель.
«А почему рога у собаки», – спрашиваю. «Откуда я знаю, – отвечает, – порода, наверное, такая». Идем дальше, и выводит нас тропинка к разрытой могиле. Вдруг слышим: то ли волки голодные где-то рядом тоскливо воют, то ли ветер холодный через щели забора так странно просвистывает. Подходит к нам черный учитель, кладет руки на плечи, а у нас язык к небу прилип.
Я кладу руки на плечи мальчишкам и резко ору:
– Прыгайте в могилу!
– Нет! – дергается Петька, Димка с вскриком отскакивает от меня.
Делая вид, что ничего не заметил, я продолжаю:
– Мы были, словно околдованные, опустились в могилу и смотрим, как черный учитель берет лопату и начинает сыпать на нас землю. Комочки почвы сыпались по волосам на плечи, с плеч с легким шуршанием падали на дно могилы. Все выше и выше поднималась земля, а мы не могли и пальцем шевельнуть.
Опять замолкаю, но теперь мальчишки схватили меня за руки, с необъяснимым сладким ужасом ждут они развязки.
– И когда земля поднялась нам до пояса, вдруг раздался тихий-тихий далекий звонок. Завыл черный учитель жалобно, жалуясь, что урок его кончился. Сказал злобным голосом, что если не будем учить историю, то он вернется и проведет второй урок. Сказал – и исчез во тьме. Не помню, как мы из могилы вылезали, как дорогу домой нашли, но историю с тех пор учили на совесть. Очень боялись, что вернется черный учитель.
– Это взаправду было? – хриплым голосом спрашивает Петька.
Оба мальчишки – как перепуганные воробушки.
– Не знаю! – задумчиво говорю я, – Может быть, обоим одинаковый сон приснился. Но учились мы после этого на одни пятерки. Думаю, что вам тоже рисковать не стоит, зачем ждать черного учителя?
– Нет! На хер! – сплевывает Петька. – Да я теперь на день вперед готовиться буду!
– Я тоже историю пропускать не буду! – обещает Димка. – А если поеду на соревнования, то возьму с собой учебник.
– Молодцы! – одобряю я и веду ребят в магазин.
Мы покупаем курицу, хлеб, фрукты, овощи, сыр, колбасу, масло, майонез, сметану, молоко и кефир. Отдельный большой пакет наполнен пачками с гречкой, рисом, пшеном и макаронами, другой такого же размера – соками и сладостями. Изрядно нагруженные, поднимаемся на второй этаж трехэтажного дома и звоним в дверь. Открывает нам Наташа в застиранном и потерявшем цвет ситцевом халатике, пяля в изумлении свои зеленые глаза:
– Ой, что это?
– Давай, Димыч, объясняй!
Димка, красный как вареный рак, шаркает ножкой.
– У тебя мама заболела, а мы навестить пришли. Ну и помочь немного.
– Петр Ильич, у нас не прибрано!
– Запускай бойцов, Наталья! Пусть убираются, а сама на кухню – обед варить! А я с мамой поговорю.
Входим в чистую, бедно обставленную квартиру. В прихожей стоит старая поношенная обувь, над обувным ящиком – самодельная вешалка. У боковой стены разместился небольшой комод, над ним есть прямоугольное зеркало. Квартира двухкомнатная, мебель очень старая, на окнах тюлевые занавески. В квартире отчетливо пахнет лекарствами, а еще сильнее слышится запах бедности.
Мальчишки гремят посудой на кухне, а Наташа провожает меня в маленькую комнату, где на узкой кровати лежит с закрытыми глазами молодая женщина с бледным лицом. Ее тело накрыто тонким одеялом в простом пододеяльнике. Прозрачные руки сложены на груди. Спит? Нет, женщина открывает такие же, как у Наташи, огромные зеленые глаза.
– Мам, это наш учитель Петр Ильич! Он с ребятами нас навестить пришел.
Женщина горько улыбается и говорит тихим голосом:
– Извините, нечем вас угостить!
– Как маму зовут, Наташа?
– Ирина Антоновна! – девочка с жалостью и любовью смотрит на мать.
– Иди вари курицу, Наталья! Мальчишки без тебя не справятся! – девочка с улыбкой уходит, а мы остаемся с мамой Наташи вдвоем.
– Как вы себя чувствуете? – сажусь на жесткий стул у кровати.
– Почти вылечилась. Воспаление легких было, температура высокая. Теперь только слабость осталась.
– Вот и прекрасно! Петруччо, беги сюда с соком и шоколадом!
На мой крик прибегает Петька с тарелочкой, на которой лежит плитка «Аленки» и стоит стакан апельсинового сока.
– Не надо было… – тихо пытается возражать женщина, но я молча отламываю кусок шоколада и подаю ей.
– Спасибо! – она понемножку откусывает и запивает соком, глаза ее как-то странно блестят.
Через два часа все накормлены куриной лапшой и макаронами с сыром, напоены чаем с конфетами. Мы сидим и слушаем, как в соседней комнате Петька и Димка наперебой рассказывают Наталье историю обо мне и черном учителе. У них получается более занимательно, чем у меня, и Наталья повизгивает от страха.
Ирина Антоновна слушает ребят и улыбается:
– Спасибо вам, Петр Ильич!
Как же мне сейчас хорошо! Не знаю, как поют ангелы, но что-то похожее слышит сейчас моя душа.
– Извините, Ирина Антоновна, а где Наташин отец?
– Он умер три года назад, – лицо женщины стало отрешенным.
– Извините. Сочувствую вам.
– Он очень любил нас. Мы с ним в один год окончили художественно-промышленную академию, работали в рекламном агентстве. Эта квартира осталась ему после смерти бабушки, здесь родилась Наташа. Мы были очень счастливы, – женщина замолчала и задумалась. – Все изменилось, когда в жизни Миши появились шахматы. Он пропадал в шахматном клубе сначала на выходные, потом стал играть каждый вечер, иногда играли даже ночь напролет. На работу приходил небритый, с красными глазами. Правда, выигрывал призы, какие-то деньги. Спонсоры послали его и Игоря Липатова на турнир в Испанию в маленький город Виану. Там произошел первый загадочный случай.
Женщина замолчала и устало откинулась на подушку.
– Ирина Антоновна, хотите сладкого чая?
– Нет, хочу вам все рассказать о Мише. Помогите мне сесть.
Я прислонил подушку к стенке и помог женщине опереться на нее. Ирина, немного волнуясь, начала рассказ:
– Турнир проходил по швейцарской системе, участвовало больше ста человек. В последнем девятом туре и Игорь, и Миша быстро проиграли и рано освободились. К ним подошел незнакомый испанец и на английском языке пригласил в гости к своему хозяину. Хозяин жил в старинном двухэтажном доме, в холле на первом этаже висел щит со странным гербом: на золотых и лазоревых шахматных клетках были две красные вставки с золотыми кружками на тонких линиях. Слуга провел Мишу и Игоря на второй этаж, где в полутемной комнате лежал на огромной кровати с балдахином древний седой старик. Хозяин услышал, как вошли гости, и заговорил на испанском языке, а слуга переводил. Миша рассказывал, что голос больного напоминал карканье ворона.
Старик сказал, что он хранит перстень с именем «Бешеный Бык» и при жизни может передать его только тому, кто согласится бороться за наследие ада и будет сильнее владельца в дьявольской игре. С удивлением гости узнали, что дьявольской игрой хозяин называет шахматы. Он предупредил, что несколько лет перстень помогает владельцу, а потом изводит его род и переходит к следующему. Если владелец не найдет безбожника, желающего выиграть у него перстень, то сам погибнет в страшных муках.
Миша играть за перстень отказался, а Игорь согласился. Хозяин о чем-то распорядился, и слуга выкатил к кровати шахматный стол и поставил стулья. Игорь белыми разыграл испанскую партию. Пять часов шла упорная борьба, в эндшпиле Липатов сумел переиграть уставшего старика. Из потайного ящичка шахматного столика тот вынул прекрасный золотой перстень и отдал Игорю. На прощание хозяин сказал, что Липатов теперь под защитой дьявола, но душа его в жуткой опасности. Каждый раз, когда Игорь оденет перстень на палец, он будет терять часть своей души.
Ирина замолчала и закрыла глаза.
– А вы, Ирина Антоновна, видели этот перстень?
– Да. Это был второй загадочный случай. У Игоря и Миши открылась совместная фирма, они куда-то ездили, с кем-то встречались, что-то покупали и продавали. У нас дома впервые появились свободные деньги, я гордилась, что мой муж – предприниматель. Потом начались неприятности, Миша говорил, что бандиты хотят отобрать фирму. Игорь предлагал отдать все и начать сначала. Мой муж не согласился. Он подал заявление в милицию, несколько человек, что пришли отбирать деньги и товары, были арестованы. Должен был состояться большой процесс, но Миша умер.
На глазах женщины заблестели слезы.
– Ирина Антоновна, его убили?
– Нет. Как он умер – загадка для меня. Думаю, что во всем виноват «Бешеный Бык»!
– Как же это могло произойти?
– Незадолго до первого заседания суда к нам вечером пришел Игорь. И я, и Миша сразу обратили внимание на то, что на его мизинце надет золотой перстень с головой быка. Украшение было из красного золота, бык выглядел очень натурально. Мне казалось, что его налитые кровью глаза смотрят прямо на меня. Раздувающиеся ноздри, нахмуренный лоб и яростные глаза показывали гнев животного. Мне стало понятно, почему перстень прозвали «Бешеный Бык».
Мы ужинали вместе. Игорь ел очень аккуратно, пользуясь ножом и вилкой, и движущаяся голова быка завораживала и меня, и Мишу. У нас обоих было нехорошее предчувствие, поэтому мы обрадовались, когда Липатов ушел. Но «Бешеный Бык» сделал свое дело: на следующий день Миша заболел. Была рвота, сильные боли в животе, понос. Правда, через пару дней ему стало лучше, но потом он стал терять сознание, бредить. Его отвезли в больницу, я сидела рядом с мужем. Когда он мог говорить, то все время просил меня убрать красного быка.
– А что сказали врачи?
– Дело было осенью, они сказали, что это отравление грибами. Сколько не говорила им, что мы не ели грибов, ничего не слушали!
– А что стало с фирмой Игоря и Миши?
– Ее отобрали. Миша не выступил свидетелем, а Игорь почти ничего о бандитах не знал. Дело благополучно развалилось.
– Как же вы теперь с Наташей живете?
– Нелегко нам. Рекламное агентство закрылось. Спасибо Игорю, он покупает мои картины. Пусть не дорого, но нам с дочкой хватает.
– Покажите мне свои работы.
– Наташка! Иди сюда!
Через пятнадцать минут все собираемся в большой комнате. Диван, стулья и стол уставлены холстами без рамок, листами бумаги и картона. Меня привлекает серия листов бумаги, где яркими, сочными акриловыми красками изображены изящные цветы.
– Сколько стоит такая работа?
Ирина Антоновна задумывается на секунду:
– Тут работы на час. Двести рублей.
– Петька, Димка! Вот вам тысяча рублей, бегом на рынок, купите белые деревянные рамки тридцать на тридцать сантиметров. Они по сто рублей там стоят. Наталья! Берешь белую бумагу и делаешь паспарту по четыре сантиметра от края рамки. Завтра, ребята, приносите десять работ в школу. Ирина Антоновна! Не забудьте поставить автограф художника! За работу, ребята!
Мальчишки побежали на рынок, я прощаюсь с мамой и дочкой. Как же красивы зеленые глаза, если в них светится радость!
Выхожу на улицу и вижу парня лет двадцати, одетого в синий комбинезон, который открывает дверь фургона с надписью «Почта России». Смутная мысль об опасностях дороги делает меня предприимчивым.
– Куда едешь командир?
– В Синегорск на почтамт.
– За сто рублей довезешь?
Парень улыбается:
– Садись в кабину!
Сегодня дорога в Синегорск должна быть спокойной.
Фургон не спеша двигался по шоссе, а я старался не обращать внимания на обгоняющие нас черные джипы. Если меня кто-то хотел встретить, то он явно не рассчитывал на мою поездку в почтовой машине. Без приключений добравшись до Синегорска, я расплатился с веселым водителем и направился к Марине, на ходу доставая телефон.
– Алло!
– Привет, сонька!
– Ты дома?
– Дома. Жду тебя.
– Что купить, родная?
– Вино. Анжуйское розовое, 1902 года. Если его не будет в «Пятерочке», то можно литр любой водки.
– Люблю твои шутки! А если серьезно?
– Купи очищенных креветок и помидоры черри, сделаю твой любимый салат.
Приобретя заказанное, я влетел на второй этаж, где увидел в чуть раскрытой двери любопытный серый глаз.
Войдя в дверь и поставив пакет на пол, я выпрямился и тут же был заключен в объятья нежных рук. Не отпуская друг друга, мы закрыли дверь и начали целоваться. У нас это получалось по-разному: поцелуи Марины были нежными и ласковыми, как дуновение легкого ветерка в жаркий солнечный день на морском побережье. Мои поцелуи были похожи на попытку голодной беззубой собаки съесть аппетитные девичьи губы. При этом наши руки жили своей особой жизнью: нежные пальцы Марины легонько и романтично гладили мои волосы, плечи, спину; мои пальцы проводили научное исследование, проверяя тактильные ощущения от изменения формы выпуклых поверхностей женского тела в результате приложения к ним разнонаправленных и различных по продолжительности сдавливающих воздействий. Уже на пороге спальни Марина заметила неправильный вектор нашего перемещения и решительно потащила меня на кухню.
– Рассказывай, сонька, как прошел день! – девушка начала готовить еду.
Тяжело вздохнув от сожаления о том, что мы не попали в спальню, я рассказал о поразившем меня реферате Савченко. О ядах, о древних царях, императорах, о семействе Борджиа, о Екатерине Медичи и Жанне д'Альбре, о том, что мальчишка, наверное, был столько раз обижен более сильными и жестокими одноклассниками, что готов мстить любыми средствами. Марина кивала головой, сочувствовала, но было видно, что ее это не очень сильно взволновало.
– Ладно, девушка, после еды вас ждет таинственный рассказ.
Пока мы ели любимый салат с рукколой, а потом пили божественный жасминовый чай, Марина с любопытством поглядывала на меня, но вопросов не задавала. Когда посуда была помыта и убрана, мы сели рядышком за круглым столом.
– Испания… Виана… Старый дом… Герб с золотыми и лазоревыми шахматными клетками и золотыми кружками… Дьявольская игра… Золотой перстень «Бешеный Бык» … Дьявольское заклятье перстня … Погибший Миша…
Мой рассказ зажег в глазах Марины неподдельный интерес. Она бросилась за любимым планшетом. Пять минут поиска в интернете принесли неожиданные плоды.
– Бери, сонька, ручку и записывай!
Девушка напряженно всматривается в разноцветный экран своего Самсунга:
– Виана – это город в Испании, провинция Наварра. В XV–XVI веках город был предметом спора между кастильской и наваррской коронами. В начале XVI века от имени Кастильской короны Виану удерживал граф Леринский. Наваррский король отправил на отвоевание Вианы своего зятя Чезаре Борджиа. Во время осады тот был убит. Его тело захоронено в вианской церкви Девы Марии.
– Вот это новость! – от удивления я вскакиваю со стула и тоже впиваюсь глазами в экран.
– Теперь найдем информацию о графе Леринском, – пальцы девушки нежно ласкают поверхность экрана.
– Вот информация! Графство Лерин – феодальное владение на землях наваррской короны со столицей в Лерине, созданное в 1424 году Карлом Благородным по случаю брака его побочной дочери Хуаны с Луи де Бомоном. Первый граф Лерин и его потомки носили почетный чин коннетаблей Наварры. А гербом их был тот самый щит с золотыми и лазоревыми шахматными клетками и золотыми кружками на красных вставках. Судя по хронологии, против Чезаре Борджиа бился Луи де Бомон, второй граф Лерин, первый маркиз Уэскар.
– Маринка, а кто такой коннетабль?
– Во Франции XVI века так называли командующего войсками. Смотри, милый, какая логическая цепочка: с убитого Чезаре снимает перстень его победитель – Луи де Бомон. Наверное, он надевает украшение. После этого поместья графа и его имущество конфискует король Наварры, а сам граф отправляется в изгнание. В 1508 году Луи де Бомон был казнен. Четвертый граф Лерин (старший сын третьего) стал последним из Бомонов мужского пола. После его смерти в 1565 году титул графа Лерина унаследовал его зять – второй сын герцога Альба.
– Ты хочешь сказать, что «Бешеный Бык» уничтожил Бомонов?!
– Такая версия выглядит правдоподобно. Можно предположить, что последний Бомон на смертном одре, проклиная злосчастную судьбу, передает перстень другу и рассказывает о поверье, связанном с этим кольцом.
– А причем здесь шахматы? – недоверчиво спрашиваю я.
Марина снова ныряет в пространство интернета. Через пару минут ее озаряет торжествующая улыбка:
– В 1061 году кардинал Дамиани называл шахматы измышлением дьявола. В 1128 году основатель цистерцианского ордена и автор устава ордена тамплиеров Бернард Клервосский писал о необходимости бороться с увлечением шахматами. В 1208 году французский епископ де Сюлли запрещает священнослужителям прикасаться к шахматам и иметь их на дому. Запрещали эту игру польский король Казимир II, король Франции Людовик IX Святой, король Англии Эдуард IV.
– Получается, что церковь проклинала шахматы?
Маринка недовольно морщится.
– Нет. Моя версия здесь имеет слабое место. В 1393 году Регенсбургский собор изъял шахматы из числа запрещенных игр.
– Дай-ка я пофантазирую. Чезаре Борджиа не стесняется травить и врагов, и приспешников с помощью яда из перстня, постоянно носит «Бешеного Быка» на пальце. Однако яд микродозами через кожу поступает и в его организм. Лицо Чезаре темнеет, он теряет свою красоту и начинает носить маску. Свита шепчется о кознях дьявола. Кстати, многие правители играли в шахматы. Иван Грозный по преданию даже умер во время игры. Макиавелли считал Чезаре идеалом государя. Если очень вольно воспользоваться силлогизмом, то Борджиа мог играть в шахматы.
Далее. Граф Лерин Второй носит перстень, не зная о его тайном предназначении и о том, что через потайные поры просачивается яд. Он тоже большой любитель шахмат и других игр, ведь герб коннетаблей намекает на подобные увлечения. Из-за особенного напряжения во время партии начинает галлюцинировать отравленный мозг. Граф видит дьявола, общается с ним и, придя в себя, записывает проклятие перстня.
Четвертый граф Лерин, последний Бомон, умирая без наследника, окончательно формирует текст легенды и передает его своему другу или дальнему родственнику. В этом тексте есть путь к спасению: проигрыш в дьявольской игре позволяет отдать дьявольский перстень. С тех пор и пытаются владельцы избавиться от перстня с помощью шахматной игры.
– Да, Викинг, похоже ты и родом с Севера. И предок твой мне хорошо знаком: Ганс Христиан Андерсен!
– Легко обидеть юродивого! Не отнимай мою копеечку!
– Не плачь, маленький! Давай исследуем другой момент. Как умирал Миша Кутузов?
– Ужин, боли в животе на следующий день, затем стало легче, потом опять кризис, бред, потеря сознания, смерть.
– Смотрим ссылку «Яды».
Толкаясь головами, мы с азартом читаем действия различных ядов. Аконит, болиголов, безвременник, белена черная, белладонна, вех ядовитый, лыко волчье, дурман обыкновенный, можжевельник казацкий – сколько раздолья для злоумышленника!
– Нашла! – кричит Маринка. – Это аманитотоксин!
– Никогда не слышал, – удивленно качаю головой.
– Это яд из бледной поганки! Полностью совпадают все признаки отравления у Миши! Ты понимаешь, что это значит?
– Пока нет!
Марина зачитывает текст:
– Симптомами отравления являются боли в животе, неукротимая рвота и сильный понос. Моча становится кровавой. Чувство усталости, постоянной жажды, судороги в икроножных мышцах. На третий – четвертый день наблюдается период ложного благополучия. Жертве становится легче, симптомы отравления утихают. Но именно в этот момент начинается усиленное разрушение печени и почек. Смерть наступает на четвертые – шестые сутки, несмотря на все усилия врачей. Специфического противоядия не существует.
– Да, это похоже на рассказ Ирины Антоновны, – соглашаюсь я.
– Уникальность аманитотоксина в том, что его действие проявляется не сразу, а спустя шесть – десять часов. То есть убийца спокойно уходит, а на следующий день сложно определить виновника.
– Так, – рассуждаю я, – если Игорь первый раз попробовал перстень с аманитотоксином, то он мог сделать это второй раз! Но почему Олег не был отравлен?
– Перстень – это тайное оружие, его нельзя применять часто. Если Олега убил Игорь, то у него не было проблемы, как подобраться к жертве. Брат ведь полностью ему доверял. Да и Павиан был очень грамотно подставлен: и мотив убийства был, и орудие с отпечатками пальцев.
– Маринка, а в интернете есть что-нибудь о «Бешеном Быке»?
Девушка с уважением смотрит на меня:
– Знаешь, Викинг, а у тебя, оказывается, мозги не только о сексе думают!
Зря она это сказала, теперь ей приходится с ворчанием отбиваться от моих нежных интеллигентных поползновений. Маринка хватает сковородку, и я, сразу успокоившись, сажусь на стул.
Мы снова терзаем планшет. Ссылка – перстни Борджиа. Я читаю найденный текст:
– Сын Папы всегда носил при себе красивый перстень с большим рубином, который называл «Пламя Борджиа» и часто рассказывал, что именно это кольцо неоднократно спасало ему жизнь.
Перстень «Пламя Борджиа» изготовил никому не известный мастер в начале XVI века. Эскизы для работы предоставил сам Чезаре. Хитрость заключалась в потайном резервуаре для яда под камнем, остальное было делом ловкости рук. В процессе дружеской трапезы Борджиа незаметно сдвигал рубин и подливал яд в кубок неугодного ему человека. Далее оставалось только дождаться скоротечной смерти последнего.
В коллекцию Чезаре входил еще один предмет его изощренной гордости – перстень из золота с изображением льва. Владелец называл его «Коготь льва» и надевал для смертельного рукопожатия. В этом кольце предусматривались скрытые шипы, смазанные ядом, и в момент рукопожатия срабатывал механизм впрыскивание.
Марина задумчиво смотрит на меня:
– А где же «Бешеный Бык»?
– Может быть, «Пламя Борджа» и «Коготь льва» примелькались, люди стали их опасаться. Тогда и был изготовлен перстень с более совершенным механизмом.
– Что ж, Викинг, это дела давно минувших дней, преданья старины глубокой. На сегодня у нас есть олигарх Антонов Николай Тимофеевич, предполагаемый ассасин Липатов Игорь Иванович, орудие для совершения убийства – перстень «Бешеный Бык», средство для идеального убийства – аманитотоксин из бледной поганки. Вопрос: а как ассасин попадет к олигарху?
– Может быть, что-нибудь найдешь в интернете?
Марина с сожалением смотрит на меня:
– Не очень креативно мыслите, молодой человек!
– Хоть как-то мыслю!
– Значит, хоть как-то и существуешь!
Тем не менее девушка лезет в интернет, хотя на лице ее очень скептическое выражение.
– Бинго! Молодец, Петя!
– Что нашла? – живо интересуюсь я.
– Антонов Николай Тимофеевич родился 18 мая 1953 года.
– Надеюсь, что это не начало некролога?
– Ты что, не понял? В субботу Игорь поедет на день рождения дяди!
– А зачем встреча со мной в воскресенье?
– Подчистка хвостов. Да он и не собирается с тобой лично встречаться. Не велика персона!
В моем телефоне играет музыка из передачи «В мире животных».
– Привет, Семен!
– Извини, что звоню по запасному номеру. Возле твоего двора стоит большой джип с тонированными стеклами.
– Спасибо за информацию. Разберемся.
– Помощь нужна?
– Нет, Семка, спасибо! Что там за шум? Ты на улице?
– На работу иду, сегодня я в ночную.
– Иди, брат, спокойно. Все под контролем.
Я выхожу в коридор и обуваюсь.
– Что случилось, Петя? – волнуется Маринка.
– Семен позвонил. Есть работа. Жаль, конечно, от тебя уходить. Тем слаще завтра будет!
Нежно целуемся в дверях. На этот раз я тоже нежен и мечтателен, на этот раз все мои мысли – в голове.
Быстро шагаю вдоль заборов Заводской улицы, фонари, как обычно, не горят, темнота скрадывает мою фигуру. Большой джип действительно припаркован возле угла нашего забора. Значит, в калитку хода нет. Перехожу на параллельную улицу, отодвигаю доску, висящую на одном гвозде, и тихо влезаю в наш сад. Стою минут десять: и зрение, и слух напрягаю до предела, но кроме шороха листьев на легком ветру ничего не слышу. Очень медленно переступаю по полшажочка, продвигаюсь в центр участка. Темнота формирует призраки в моем мозгу: то шевелится и ползет по грядкам что-то гибкое и наверняка кусачее, то в кустах шуршит что-то большое и наверняка злобное. Сон разума рождает чудовищ.
Хлопок автомобильной двери воспринимаю с облегчением, здесь все понятно, – гости. К калитке подходят двое, между нами всего десять метров, их тихие голоса звучат отчетливо.
– Грыз, зачем тебе это надо? Сказали ведь Дронова ждать!
– А я спрошу у бабки, где он!
– Напугаешь старушку, а вдруг инфаркт?
– Это не мои проблемы. Мне нужен Викинг! Я ему за Курта задолжал!
– Я с тобой не пойду, Грыз!
– Жди здесь, через десять минут вернусь!
Грыз уверенными шагами шел по тропинке в моем направлении. Я присел, чтобы куст крыжовника скрыл очертания моего тела.
Вот он, красавец! На голову повыше меня, сто килограммов мышечной массы, упакованной в спортивный костюм. Щелкнул выкидной нож Хорька, и этот звук напряг Грыза и заставил остановиться. Вовремя! Скачок – и узкое лезвие ножа глубоко вонзается в область почки. Сдавленный всхлип. Грыз оседает на землю. Торпидная фаза шока у пацана. Это тебе не бабушку пугать!
– Грыз! Грыз! Что там у тебя? – у калитки приятель беспокоится.
Давай, давай, парень! Забирай напарника!
Я снова за кустом крыжовника. Хлопает дверь джипа, на сцене появляется еще один спортсмен. Две пары ног осторожно топают к упавшему.
– Вась, глянь-ка, что с ним?
– Бля, кровища хлещет!
– Как это? Никого нет же здесь!
– Упал, наверное, на острое! Тащим в тачку!
– А потом?
– В травмпункт повезем.
Матерясь и проклиная какого-то Громова, парни вытаскивают на плечах тяжелое тело из сада. Хлопают двери, урчит движок, и наша улица снова свободна. Нож Хорька несколько раз вонзаю в мягкую землю, затем протираю куском ветоши, которую после выбрасываю в выгребную яму. Беру в сарае телогрейку и устраиваюсь на его плоской крыше: вдруг еще кто-нибудь пожалует?
– Петька! Ты чего на сарай забрался? – резкий голос бабушки будит меня.
Я сладко потягиваюсь:
– Бабуль, я на звезды залез посмотреть! Искал твой знак зодиака!
– И что ты там нашел, шалопай? – подозрительно спрашивает старушка.
– Звезды Сад-ад-Забих говорят, что ты, родная, через год будешь правнука няньчить!
– Правда?! А свадьбу когда играть будем, Петенька?
– Сегодня тебе невесту представлю, если срочных дел не появится!
– Наконец-то, Петенька! Пойду готовить вам вкусненькое!
– А что у нас на завтрак?
– Царская еда! – ехидничает бабушка. – Картошка с селедкой!
Я спрыгиваю с сарая: день начался!

У ворот школы меня встречает ревнивый мент.
– Здравствуйте, Петр Ильич! – улыбка до ушей, – я вам конвертик принес!
– Здравствуй, Валентин! Что за конверт?
– Помните, в отделении я забыл вам деньги отдать?
Конверт что-то очень толстый, но не препираться же на улице. Голова с залысинами наклоняется ко мне:
– Петр Ильич! Спасибо вам! Вы дали просто волшебные рекомендации. Маринка в восторге, я такого кайфа даже представить себе не мог!
– Я рад, Валентин, что у вас все наладилось!
– Если у вас будут какие-нибудь проблемы, то вот мой телефон. Всегда помогу! – счастливый мент отдает мне визитку и серым облачком плывет к своей машине.
Прячу карточку в карман, конверт – за пояс, иду в школу, довольный, что одной семье жизнь стала улыбаться.
В школе меня встречают Петька и Димка с большими сумками.
– А где Наталья?
– Она сегодня еще с мамой посидит! – говорит Петька.
Димка подозрительно шмыгает носом.
– Что случилось, Дим?
– У нее туфли порвались, а кроссовок нет, вот она и стесняется.
– Та-ак! А вчера чего молчал?
– Сам не знал!
– Раз такое дело, будешь наказан!
Димка удивленно смотрит на меня.
– Снимаю вас обоих с урока! Сейчас пойдете и купите Наташке самые красивые кроссовки!
– Купим! – парни улыбаются, такое тяжелое наказание, как пропустить урок, почему-то их не пугает.
Вскрываю конверт Валентина – он явно перестарался!
– Вот вам три тысячи. Берите Наталью с собой в магазин. Формулирую задачу: купить ей самые красивые и удобные кроссовки!
Мальчишки исчезают, словно Чеширский Кот Льюиса Кэрролла, оставив после себя широкие улыбки. А я заношу сумки с картинами в учительскую, где перед вторым уроком стало многолюдно.
– Здравствуйте, Петр Ильич! – расцветает Макса.
Вежливо здороваюсь с ней и с остальными ударницами педагогического труда.
– Какие новости из женской тюрьмы? – явно кокетничает учительница химии.
– Вчера навещал свой отряд, принес вам подарки, – импровизирую с ходу.
Общий интерес привлечь удалось. Выставляю картины в белых рамках на столы.
– Боже, какая прелесть! – восторгается учительница математики.
– Посадили молодую художницу, примерно ваших лет, – неопределенно сообщаю я в сторону разновозрастного коллектива. – Убила мужа, который изменил ей с ее лучшей подругой. Женщина голодает, родственников нет. Пишет картины и выставляет на продажу по смешной цене в пятьсот рублей. Через двадцать лет каждая подписанная ею работа будет стоить тысячи долларов.
– Молодец! Правильно сделала, что убила кобеля! – по-женски солидарна Нина Николаевна, учитель географии, шатенка средних лет с лишним весом.
– Да всех этих козлов блудливых расстрелять нужно! – горячится Софья Акимовна, учитель русского языка и литературы, пенсионерка, потерявшая мужа в процессе бесконечных проверок тетрадей.
– Какой идиот придумал сказку про принца на белом коне? Кругом одни уроды, пьяницы и импотенты! – а это голос Светланы Павловны, учительницы начальных классов, высокой худой брюнетки, которая стесняется своего роста и из-за этого немного горбится.
– Петр Ильич, – обращается ко мне завуч, – я возьму картины с пионами, ромашками, васильками и цикорием.
– Иди ты в жопу, Наталья Леонидовна, – лапидарным и сочным русским языком реагирует Софья Акимовна.
– Действительно, Наталья Леонидовна, всего десять картин, а ты хочешь четыре! Губа не треснет? Всегда из подарков родителей тебе больше всех достается! – требует справедливости учитель биологии Инна Борисовна, плохо крашеная блондинка предпенсионного возраста с большим стажем и нервным тиком.
– А мне опять ничего не достанется! – печально заявляет молодой специалист Ольга Николаевна, красивая стройная девушка с большими добрыми карими глазами, сидящая за столом в дальнем углу учительской.
– А зачем тебе картины? Ты лучше засос на шее припудри! – ехидно замечает Наталья Леонидовна.
– Юбку себе нормальную купи, а то такая прозрачная, что через нее этикетка на твоих трусах свободно читается! – презрительно цедит Софья Акимовна.
– То-то к ней на собрания одни папы ходят! Чего она там показывает? – нервно моргая одним глазом, интересуется Инна Борисовна.
Ольга Николаевна склоняется к столу, на глазах блестят слезы. Похоже, что утешать ее никто не собирается.
Что ж, теперь моя очередь.
– Дорогие коллеги! Только в высокообразованном интеллигентном коллективе можно наблюдать неподдельный интерес к изобразительному искусству. Даосская практика символического освоения пространства фэн-шуй приветствует украшение жилища картинами живой природы. Фэн-шуй – это поиск благоприятных потоков энергии ци и их использование на благо человека. В ваш дом вместе с картинами придут счастье, мир и благополучие. Вас здесь десять интеллигентных женщин. Перед вами только первая партия, как раз десять картин. Я напишу на бумажках числа от единицы до десяти, сверну бумажки и брошу их в этот странный керамический горшок. На обратной стороне картин мелом поставлю такие же числа. Каждая из вас не глядя достанет бумажку и получит возможность купить свою картину.
– Это не горшок, это наглядное пособие – обиженно заявляет учитель рисования и черчения, маленькая сухонькая Любовь Ивановна.
– Как здорово придумал, Петр Ильич! – задумчиво оттопыривает фиолетовые губы Марина Александровна.
– А когда будет вторая партия? – с блеском в глазах интересуется Софья Акимовна.
– Скоро. Я кладу листок бумаги. Каждая пишет название картин и количество штук, которые хочет купить. Я имею в виду, что такая картина – это очень дешевый, но прекрасный подарок интеллигентным друзьям или родственникам.
Я гляжу на дергающийся глаз Инны Борисовны, и неожиданно меня осеняет креативная идея.
– Есть еще один вариант заказа, коллеги. Он дороже: пять тысяч рублей. Допустим, Инна Борисовна заказывает свой портрет в императорском платье Анны Иоанновны. Или Софья Акимовна получает портрет в платье княгини Волконской. Приходят к вам гости, а вы их интригуете: «Посмотрите на мою прапрабабушку: правда мы с ней похожи?»
Дамы бросаются к столу, ругаясь и отталкивая друг друга, записывают свои заказы.
За это время я приготовил все для того, чтобы слепой жребий нашел каждой картине новую хозяйку.
– Прошу к горшку, Наталья Леонидовна! – серьезно говорю я.
Завуч, подозрительно глядя на меня, достает свернутую в трубочку бумажку.
– Давай, давай, Наташка, не обделайся! – подбодряет коллегу Софья Акимовна.
Процесс пошел! Наконец все картины нашли своих владелиц. Деньги собраны, заказов для Ирины Антоновны – на год работы. Довольный собой, я интересуюсь:
– Все в порядке, коллеги?
– Петр Ильич, – это географ Нина Николаевна, – мне достались лилии, а у меня от их запаха голова болит!
В учительской раздаются ехидные смешки, но я предельно серьезен. Беру из верхнего лоточка органайзера сломанную скрепку:
– Нина Николаевна, вот вам специальная подковка, подвесьте ее на ниточке дугой вверх сзади картины на том же, на чем ее прикрепите. Ниточку лучше всего брать белого цвета. Запах цветов с картины больше не почувствуете. Это фэн-шуй.
Смешки стихают, все озадаченно смотрят на меня. Ничего, зато теперь все счастливы.
На следующей перемене в моем кабинете появляются сияющие мальчишки и смущенная, но явно довольная Наталья. На ногах симпатичная пара Nike Air Max Skyline.
– Спасибо, Петр Ильич! У меня никогда такой обуви не было!
– Картины проданы, Наталья! Держи пять тысяч, а вот листок с заказами для мамы. Теперь у нее много работы.
Убегают счастливая Наталья и довольные ребята, приходят мои девятиклассники. Я расслабленно отвечаю на приветствия, и вдруг меня обжигает взгляд такой энергии, что мороз идет по коже.
– Петр Ильич! – голос Наны с легким кавказским акцентом слегка звенит.
– Как вы уговорили Максу не ставить мне четверку за год?
– Понимаешь, Нана, каждый учитель боится происшествий на своих уроках. Сама знаешь, если что с ребенком произойдет, то его посадят. Так я в обмен на твою годовую пятерку гарантировал Марине Александровне отдельную камеру с холодильником.
Смеются ребята, окружившие стол. Нана, глядя своими черными глазищами прямо в мои глаза, тихо говорит что-то на незнакомом языке. На этот раз она явно не ругается. Странно, почему я смущаюсь и краснею?
Закончен последний урок, еще полчаса уходит на заполнение журналов, и я с чистой совестью спускаюсь по лестнице.
В коридоре первого этажа меня встретил директор.
– Петр Ильич, мне в комитет по народному образованию поехать нужно, вы не можете у меня в кабинете посидеть двадцать минут до звонка? Потом вас сменит Наталья Леонидовна.
– А тогда разрешите войти в интернет на вашем компьютере и сделать один непродолжительный звонок по межгороду?
Григорий Иванович улыбнулся:
– На двадцать минут вы – хозяин кабинета!
Кабинет директора располагался на первом этаже. Первая комната была вотчиной секретаря: шкафы с папками и старыми классными журналами, сейф, стулья и диван для посетителей расставлены вдоль стен. У единственного окна помещался письменный стол с компьютером и телефоном. Вторая комната была центром школьной власти, именно здесь директор принимал судьбоносные решения. Стол для совещаний окружали черные кожаные кресла, а кресло за полированным директорским столом больше походило на высокий коричневый кожаный трон.
Стеклянные витрины роскошной стенки заполняли кубки, вымпелы, грамоты и дипломы в рамках разного цвета. На столе директора располагались ноутбук, органайзер и большая бронзовая статуэтка, изображающая не совсем одетого плечистого мужика, сгибающего ударами молота огромный меч. Приклепанная пластинка сообщала, что это подарок от выпускников 1998 года. Из далеких глубин памяти неожиданно вынырнуло: «И будет Он судить народы, и обличит многие племена; и перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы: не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать».
Подумав немного, я решил оставить копию творения Вучетича в одиночестве и расположился за столом секретаря. Подключившись к интернету, набрал в Яндексе «Антонов Николай Тимофеевич», после чего узнал массу интересных сведений о том, как быстро стать миллиардером. Основной компанией Антонова значилась «Звезда Севера», и я быстро нашел в интернете адрес московского офиса и номер телефона. Глубоко вздохнув, я снял трубку и потыкал пальцем в нужные кнопочки.
Несколько длинных гудков, а затем девичий голос:
– Добрый день, московское представительство компании «Звезда Севера».
– Здравствуйте, меня зовут Петр Ильич. Мне нужно сообщить информацию начальнику службы безопасности.
Небольшая пауза, потом неуверенный голос задает вопрос:
– Петр Ильич, вам можно перезвонить по этому телефону через некоторое время?
– Да. Но у меня в запасе только десять минут, – и я кладу трубку.
Через пять минут заливисто заверещал школьный телефонный аппарат.
– Алло!
– Петр Ильич? – спокойный негромкий голос.
– Да. С кем имею честь разговаривать?
– Заместитель директора по общим вопросам Азаркин Алексей Михайлович.
– В субботу 18 мая возможна попытка ликвидации Николая Тимофеевича Антонова.
– Может ли встретиться с вами мой помощник?
– Нет. Информация может быть несколько неприятной для Николая Тимофеевича.
– В вашем Куровске есть вертолетный клуб, предлагаю встретиться там через два часа.
– Я буду ждать вас, Алексей Михайлович.
С помощью интернета нахожу описание программ вертолетного клуба «Альбатрос», его базу и аэродром в десяти километрах от Куровска.
Звенит звонок, и через пару минут передо мной появляется Наталья Леонидовна.
– Сдаю дежурство, – облегченно говорю я.
– Да, да, – отвечает завуч. – Петр Ильич, разрешите посетить завтра ваш урок в десятом классе?
– Милости прошу!
С чувством выполненного долга я вышел на улицу. Как добираться до «Альбатроса»? Начнем с похода в магазин. Помидорные стены «Пятерочки» привлекли мое внимание. Возле входа большой плакат рассказывал о скидках на разные продукты. Звонок Петьке:
– Петруччо, привет! Ты где?
– Дома. Валентина с отцом уехали куда-то.
– Обедал?
– Нет. Я только пришел.
– Ставь чайник, чисть пять картошин – вместе пообедаем!
Быстро набив в корзину морковку, лук, любительскую колбасу, сосиски, банку зеленого горошка, хлеб, горчицу и подсолнечное масло, я разбудил дремлющую в пустом зале кассиршу, расплатился и вышел на улицу.
Через пятнадцать минут мы с Петькой опустили в кипящую в трехлитровой кастрюле воду натертую морковь и начали обжаривать небольшие кубики колбасы. Когда колбаса подрумянилась, мы бросили ее в кастрюлю вместе с мелко нарезанной картошкой. Потом я чистил и нарезал лук, а Петька вытирал свои слезы и ругался. Опустив в кастрюлю источающие фитонциды кусочки, я обратил внимание на висящие возле плиты засушенные ветки.
– Петр Алексеевич! А что это за веник у вас висит?
– Не знаю, может быть, валерьянка?
– Налей-ка пол стакана кипятка!
Мы бросили пару листочков в горячую воду, и ароматный запах лаврового листа защекотал наши ноздри.
– Блин, есть хочется! – пожаловался мальчишка.
– Пять минут, месье Горелов!
Лавровый лист нырнул в кастрюлю последним аккордом нашей кулинарной сюиты. На случай провала я поставил вариться сосиски. Приятный запах щекотал ноздри, и вскоре две тарелки горячего супа были на столе.
Первые ложки ароматной жидкости упали в сжавшиеся от голода желудки.
– О-о-о! Какой кайф! Ты в ресторане не работал? – мальчишка блаженно щурился.
– Два года! – гордо ответил я.
– Поваром? – восхитился Петька.
– Охранником, – скромно поведал я, – зато узнал главный секрет вкусной пищи!
– Какой? – загорелись глаза младшего Горелова.
– Сосиски нужно есть с горчицей!
После горячего ароматного супа сосиски с горчицей и зеленым горошком тоже получили одобрение всех присутствующих на обеде. Выпив чаю, Петька мечтательно произнес:
– Вот бы мне научиться так готовить!
– Я расскажу тебе, где узнать самые секретные рецепты! – торжественно произнес я.
– Опять на кладбище? – подозрительно спросил мальчишка.
– Нет. Поступай в кулинарный техникум!
Сытый Петька помог мне вытащить скутер из сарая, и застрекотавший двигатель бодро потащил меня к неведомому «Альбатросу». Серая лента шоссе послушно ложилась под маленькие колеса, высокие стены соснового леса прикрывали дорогу от ветра.
Через двадцать минут после поворота передо мной открылась широкая асфальтированная площадка, размеченная кругами и линиями. В некоторых кругах стояли похожие на больших стрекоз вертолеты, возле одного из них остановилась машина с цистерной и засуетились люди. Вокруг площадки располагались несколько металлических ангаров и двухэтажное белое здание, облицованное сайдингом. Над входом под окнами второго этажа я увидел прямоугольный щит, с одной стороны которого был нарисован золотой вертолет, а с другой – пузатая птица с длинными тонкими крыльями. Горящая неоном вывеска «Альбатрос» намекала на вид птицы, хотя с моей точки зрения можно было бы написать «Летучий пингвин».
Поставив скутер на стоянку, я прошел через рамку металлодетектора и под строгим взглядом охранника направился на второй этаж, вдохновленный надписью «Ресторан».
Прямоугольные деревянные столы были охвачены с двух сторон модульными диванами с мягкими сиденьями и спинками. Мое тело сразу подало сигнал том, что пора бы расслабиться. Я занял место в дальнем углу и с удовольствием ощутил, как уютно откинуться назад и оказаться в нежных объятьях кожаной мебели. Молодой человек в клетчатой жилетке принес мне меню, и я заказал маленький чайник зеленого чая лунцзин, который в разделе напитков торжественно назывался «Колодец Дракона с озера Си Ху».
Я налил чай в белую фарфоровую чашку и стал любоваться настоем прозрачного нежно-изумрудного цвета. Мои ноздри затрепетали, вдыхая нежный аромат и, взяв салфетку, я написал на ней:
Лунным сияньем
Залиты чая кусты.
Вижу, под ветром
Ветки тоскливо дрожат, –
Значит, листву оборвут!

Не Кагава Кагэки, конечно, но Марине эту танку можно показать.
Маленькие глотки зеленого чая успокаивали, я отрешался от опасностей жестокого мира и потихоньку начинал медитировать.
– Петр Ильич?
Знакомый уверенный голос вернул меня в действительность.
Возле стола стоял высокий широкоплечий и абсолютно лысый мужчина в идеально сидящем темно-сером костюме с серебристо-черным галстуком на белой рубашке. Его большие близко посаженные карие глаза внимательно и спокойно смотрели на меня. Крупный нос уравновешивал квадратный подбородок с небольшой ямочкой.
– Присаживайтесь, Алексей Михайлович! Хотите зеленый чай?
– Спасибо, нет! В «Альбатросе» знают мои вкусы.
Действительно, через минуту перед Азаркиным стояла чашечка двойного эспрессо.
– Рассказывайте, Петр Ильич.
– Я расскажу вам, Алексей Михайлович, свою фантазию. Можем считать это пересказом моего сна.
Азаркин, не моргнув глазом и не перебивая, спокойно смотрел на меня. Я оценил его выдержку.
– У Николая Тимофеевича Антонова было два племянника: Олег и Игорь Липатовы. Когда у них появились шансы на наследство, Игорь убил Олега, сумев перевести подозрение в убийстве на другого человека. У Игоря есть старинный золотой перстень семейства Борджиа, который носит имя «Бешеный бык». В этот перстень старые мастера вмонтировали емкость для яда. Игорь испытал перстень, убив человека с помощью аманитотоксина – это яд бледной поганки. Вероятно, в субботу 18 мая на дне рождения дяди Игорь постарается использовать этот же прием, а потом уехать. Яд начнет действовать через шесть часов, поэтому доказать что-нибудь будет непросто. Теперь, Алексей Михайлович, в связи с тем, что у меня нет доказательств, можете сказать как Станиславский: «Не верю!», и мы с вами расстанемся.
Азаркин кивнул головой:
– Очень интересная история! Приглашаю вас полететь со мной в гости к Николаю Тимофеевичу.
– Куда это?
– В поселок Северная Звезда. Там живут высшие менеджеры нашей компании, там живет и сам Николай Тимофеевич. Отсюда триста километров, полет продлится чуть больше часа.
– Не хватало еще разбиться на частном самолете!
– Я прилетел на вертолете, принадлежащем Антонову. Это четырехместный «Робинсон R44». Полет будет приятным и безопасным.
– Не могу. У меня пятница расписана с утра до вечера, – с важным видом отказался я от тревожившего меня предприятия.
– А что у вас в субботу? – голос Азаркина был нейтрален и абсолютно спокоен.
– Неужели вам не интересно своими глазами увидеть развязку этой истории?
– В субботу тоже нужно лететь?
– Да. За стол гостей попросят в 14:00. В 11:00 вас здесь будет ждать вертолет.
– Англичане говорят, что любопытство сгубило кошку. Я согласен.
– До встречи в субботу, Петр Ильич!
Ладонь Азаркина была тверже древесины старого дуба, но рукопожатие было аккуратным, мои пальцы остались неповрежденными.
Я остался за столиком один и спокойно с удовольствием допил Колодец Дракона, наблюдая за тем, как уходит в небо серебристо–синяя механическая стрекоза.
На вертолетной площадке готовился к полету желто-синий «Робинсон». С любопытством я подошел к нему и оказался в небольшой группе гостей, слушающих маленькую лекцию инструктора в зеленом комбинезоне.
– Вертолет «Робинсон R44» – четырехместный, имеет винт с двумя лопастями на верху, боковой винт с двумя лопастями на хвосте. На нем можно летать на охоту в лес, также имеется функция автоматического облета линий электропередач, предусмотрен автоматический поиск животных в лесу, можно летать на рыбалку, так как стоит встроенный эхолот. В случае внезапного окончания топлива «Робинсон R44» плавно садится, а при посадке на воду – не тонет. На лопастях вертолета расположены две солнечные батареи.
В этот момент закрутились винты, шум мотора заглушил слова инструктора, но я услышал звонок сотового телефона. Опять музыка опасности, опять «В мире животных».
– Алло!
– Викинг, Семен и Наталья Котовы ждут тебя в течение часа. На них разлился бензин. Через час им будет очень жарко.
– Кто это? – мой голос абсолютно спокоен.
– Громов.
– Ты слышишь грохот, Громов?
– Да.
– Я лечу на вертолете. Парашюта у меня нет. Сейчас 17:35. В 19:30 буду в Куровске. В 20:10 встречай меня, Громов, у Котовых. Если обидишь их, не обессудь, я предъявлю тебе личный счет.
– Я жду тебя, Викинг! Помни, в 20:11 твоим друзьям будет жарко! Если с тобой кто-то придет, все испортишь. Котовы у меня в гостях. Придешь один, поедем к ним вместе.
Семкин телефон отключился. Прыгаю на скутер. Вперед, родной!
Выжимаю из слабенького мотора все возможное, до Куровска долетаю за десять минут. Дальше труднее: трасса на Синегорск полна машин, заняты обе полосы, по обочинам тоже ползут нетерпеливые водители. Наплевать! Лечу по встречной, уворачиваясь от машин и задевая плечами зеркала попутчиков. Слабенький японский скутер легко обходит монстров с сотнями лошадиных сил под капотом. Какой драйв! Теперь я понимаю Серого, теперь меня не тошнит!
Сзади раздается запоздалая ругань, наверное, зеркало свернул. А вот и хищный свисток повелителя полосатой палочки. Хрен тебе от меня, инспектор! Номеров нет, лицо в шлеме, а меня сегодня не догнать! Въезжаю в Синегорск. Время – 18:17.
Нужен план действий. Первое – Громов. Это кто? Парни в спортивных костюмах, навещавшие меня вчера, поминали его добрым словом. Значит, цель – клуб «Удар». Брать языка, тащить информацию. Скутер летит к полуцилиндру бойцовского клуба. Оставляю железного друга на стоянке среди шикарных джипов. Не снимая шлема, захожу в фойе. Вид у меня непредставительный, конечно. За стойкой один охранник в спортивном костюме, из-за двери справа от него доносятся голоса людей и лязг металла. На моих часах 18:32.
Высокий рыхлый парень с веснушками на лице грозно встает мне навстречу:
– Ты куда, пацан?
Переминаюсь с ноги на ногу, жалко блею:
– В туалет пусти, пожалуйста!
– Охренел, щенок?! – ярится охранник.
Правильно, он тут босс, а я никто.
– Иди срать в кусты! – раскрытая пятерня с пальцами-сосисками тянется к моему плечу.
С резким поворотом ребром  ладони наотмашь рублю нижнее ребро.
– О-о-ох! – задыхаясь, складывается пополам верзила.
А теперь безжалостный крюк в челюсть! Надо же! Глаза закатил, но шевелится! Ладно, так даже лучше. Закидываю руку конопатого на плечо и по-братски вывожу его на свежий воздух. Перед клубом никого нет. Удачно! Ковыляем подальше от входа в беспорядочные заросли кустов. Сбрасываю тяжелое тело на землю. Мы теперь, брат, наедине.
На часах 18:39, охранник приходит в себя и с недоумением смотрит на щуплого шкета в шлеме. Снимаю головной убор.
– Викинг, – хрипит перепуганный охранник.
Ласково киваю, достаю нож Хорька и щелкаю лезвием.
– Не шуми, не люблю шума! – тихонько говорю конопатому. Он судорожно кивает.
– Я задаю семь вопросов. Один неверный ответ – смерть! Понятны условия поля чудес?
– Да-а, – парень мелко трясется.
– Первый вопрос: откуда меня знаешь?
– Сегодня показывали твою фотку, говорили, что ты замочил Курта и Грыза.
– Не договорился я с ними. Вопрос второй: кто ты?
– Леня я, Куваев.
– Молодец, Леня! Вопрос третий: кто такой Громов?
– Их двое. Старший брат заменил Курта. Начальник охраны. Младший – музыкант. На пианино играет в оркестре ресторана «Троя».
– Как относятся друг к другу?
– Колька, ну, старший, за Витьку любого распишет. У них больше никого нет. Детдомовцы.
– Пятый вопрос: где живут?
– Вот их дом с зеленой андулиновой крышей, за дорогой двадцать метров налево, и будет их калитка.
– Где сейчас Витька?
– Дома, к 19:00 он придет в ресторан, работать будет.
Смотрю на часы – 18:43.
– Слушай, Леня! Я сейчас тебя спеленаю, а ты полежишь два часа на теплой земле на свежем воздухе. За тобой придут. Будешь орать, расскажу Кольке о том, что ты сдал Витьку!
– Я полежу! – хрипит Леня.
Режу на полосы спортивные штаны, вяжу конопатого очень качественно. Чтобы не дергался, разрезаю в трех местах трусы от резинки до нижнего края.
На часах 18:47. Одеваю шлем и бегу к дому с зеленой крышей. Вовремя! Из дома на крыльцо выходит невысокий щуплый парень с длинными волосами и поворачивается, чтобы закрыть дверь.
– Витька, захвати пассатижи! – кричу, влетая в калитку.
– Ты кто? – удивляется длинноволосый.
– Меня Колька послал! – двусмысленно отвечаю я.
Пожимая плечами, длинноволосый исчезает за дверью. Спокойно захожу за ним на террасу. Парень чертыхаясь роется в большом ящике с инструментами, отставляя ненужные в сторону. Киянка с резиновым бойком откатывается к моим ногам. Поднимаю ее и резко опускаю на волосатый затылок. Аут!
Захожу в дом, любуюсь дорогой мебелью, коврами, картинами на стенах. На середину первой комнаты вытаскиваю большое полированное кресло с подлокотниками. Обивка в виде золотых лилий на светлом фоне. Притаскиваю волосатого, усаживаю в кресло. Беру из ящика с инструментами изолированную проволоку и намертво прикручиваю руки к подлокотникам, а ноги – к ножкам кресла.
Выхожу во двор, слева от дома открытый гараж. Машины нет, но нахожу полную канистру с бензином. Захожу в дом с открытой канистрой в руках, тщательно поливаю бензином ковры на полу, покрывала на кровати, портьеры на окнах, одежду привязанного к креслу человека. От резкого запаха он начинает шевелиться. Смотрю на часы: 19:20. Иду на кухню и открываю большой холодильник, снимаю шлем, наливаю стакан холодного апельсинового сока и мелкими глотками не торопясь пью ароматную жидкость. Нужно входить в роль.
Часы на микроволновке показывают 19:30. Можно начинать. Отключаю свой телефон.
Надеваю шлем и возвращаюсь к привязанному. Он пришел в себя и с ужасом смотрит на своего мучителя.
– Где твой сотовый, грешная душа?
– В нагрудном кармане. Ты кто? Что тебе нужно?!
– Молись. Сегодня мы с тобой умрем!
– Не надо! Я не хочу!!! – по лицу Виктора текут слезы.
Беру его дорогой смартфон. В телефонной книжке нахожу запись «Коля». Показываю длинноволосому:
– Это брат?
– Да! – в глазах появляется свет надежды.
Включаю громкую связь, нажимаю вызов. Играет музыка группы Rammstein.
– Витька, я перезвоню. Извини, очень занят!
У лица длинноволосого щелкает клинок выкидного ножа.
Дикий отчаянный крик привязанного человека.
– Витька, Витька!! Что с тобой? – взволнованный голос брата.
Мой голос гулко звучит из шлема:
– Вижу разрушенным весь мир, безнадежно попранными добродетели и добрые нравы; нигде нет живого света и существа, стыдящегося своих пороков!
Взмах ножа у лица и снова крик испуганного младшего Громова.
– Кто ты, урод?!? Я же за брата тебя загрызу! – отчаянно кричит старший.
– Счастлив только тот, кто живет грабежом, кто питается кровью ближнего, кто обирает вдов и сирот и толкает в пропасть бедняков.
Я подношу смартфон к длинноволосому и киваю ему.
– Колька! Он связал меня! Все облил бензином! Говорит, что сожжет!!
– Викинг?! – страшно хрипит Николай.
– Умным считается только тот, кто побеждает силой и коварством, пренебрегает Христом и Богом и вечно думает, как бы погубить ближнего.
– Прошу тебя, не убивай брата! – слова выплеснуты из самого сердца.
– Род человеческий склонен ко злу, особенно когда живет без закона и страха, необходим страх, чтобы обуздать дерзость дурных людей!
– Викинг, почему твой телефон не отвечает?!?
Я достаю зажигалку и показываю ее привязанному Виктору, его полный ужаса крик ломает волю брата.
– Я отпущу Котова и его жену! Не убивай Витьку! – в голосе Николая звучит мольба.
– Те, кто хочет жить хорошо и быть в безопасности, должны жить по закону; особенно потому, что нет более дурного животного, чем человек без закона.
– Викинг, пожалуйста, не убивай брата. У меня в жизни больше ничего нет. Сожги дом, если хочешь. Слова не скажу, – тихо просит Николай.
– Кто хочет наказывать других, должен быть сам безупречен. Поройся же в своей совести – и ты увидишь, должен ли ты наказывать, или следует наказать тебя самого.
– Хочешь, убей меня как Курта и Грыза! Не трожь Витьку! – болью наполнены слова старшего брата.
Не могу больше! Конец играм.
– Ты где сейчас, Коля?
– Санаторий «Лесные тропы».
– Сможешь забыть про меня и моих друзей?
– Мамой клянусь! – в голосе отчаянная надежда.
– Отправляй Семена с Натальей домой.
– А как ты?
– Не осуждай грешника, лучше оплакивай его грехи и имей сострадание к нему.
– Ты не убьешь брата?
– Нет. Сиди в санатории со своими бойцами. Пусть Семка позвонит мне из дома. Я тебе после этого перезвоню.
Я открыл окна, чтобы проветрить дом. Нашел в гардеробе спортивные штаны для лежащего в кустах Лени. Большие настенные часы показывали 19:45.
– Прощай, Виктор! Если твой брат не будет искать со мной встречи, то ты обо мне можешь забыть.
Я засовываю смартфон в карман Виктора, включаю свой телефон и с трофейными штанами иду освобождать Леню.
Через полчаса позвонил Семен, они с Натальей были дома. Я набрал номер Николая:
– Алло! – дрожащий от напряжения голос Громова.
– Мы можем делать добрые дела. Если что нас отличает от животных, так это свободная воля. Брат ждет тебя дома, Николай.
Через час я впервые привез Марину в бабушкин дом. Долю секунды, показавшуюся мне вечностью, женщины внимательно смотрели друг на друга, а затем улыбки украсили родные лица. Пропахший бензином мужчина был изгнан в летний душ, а они дружно готовили ужин и накрывали стол в саду. Чарующий аромат сирени кружил мне голову, первые звезды робкими светлячками расползались по темнеющему небу, нежный шепот листьев аккомпанировал плеску струек теплой воды, и я понял, какое состояние души можно назвать счастьем.
После ужина бабушка ушла спать, а мы с Мариной долго сидели в саду и любовались звездным небом, обнявшись и закутавшись пледом. В тишине сада басовыми струнами звучали майские жуки, в траве возле забора фыркал ежик, словно маленькое привидение, бесшумно материализовался соседский пушистый кот, блеснул огоньками своих глаз, и так же тихо исчез.
Прижавшись к моему плечу, Марина тихо зашептала:
– Тысячи лет люди развивают науку, технологии, искусство, а для счастья нужны тишина, тепло, сытый желудок и любимый человек рядом. Представь себе, что мы с тобой одни на этой земле!
– Легко представляю, – нежно шепчу я, – мы всегда сыты, нам тепло, мы рядом, никто не мешает и не шумит. Тебя зовут Ева, меня Адам.
Марина легонько кусает меня за ухо:
– Почему ты такой противный?!
– Cogito ergo sum, – шепчу смиренно.
– Где это ты сегодня так выкупался в бензине? – неожиданно меняет тему любимая девушка.
– Помнишь, как мы с тобой нашли информацию о семействе Борджиа?
– Это связано с бензином?
– Я готовил эту тему к уроку в школе и нашел имя неизвестного мне раньше священника. Тебе говорит что-нибудь имя Савонарола?
– Конечно! Он обличал семейство Медичи, призывал отказаться от книг и искусства, можно сказать, был первым пуританином.
– Послушай-ка, родная: «Движущее начало жизни – страх. Посмотри на зайчика: когда его преследует собака, он, убегая, делает зигзаги, чтобы сбить с толку врага, так чтобы собака его не поймала. И этому его научили не иное что, как боязнь и страх перед собакой. Так, если ты будешь помышлять об аде как о твоем враге, ты не будешь грешить так, как теперь грешишь, но научишься бежать от него; и когда к тебе придет искушение сделать зло, скажешь: «Хочу ли я ради немногого удовольствия, ради немногой чести, ради немногого имущества потерять рай, где утешение вечное, и пойти в ад, где непрестанная скорбь?»
– Что-то мне не нравится в основу жизни ставить страх!
– Хорошо! Тогда другая мысль Джироламо Савонаролы: «Движущее начало жизни – любовь. Ласточка учится делать гнездо и выводить своих птенцов, движимая только любовью к своим птенцам. Любовь является наставницей, которая учит действиям. Следовательно, если ты возымеешь любовь к Вечной жизни, то ты приложишь усилия приобрести и удержать ее и не будешь грешить».
– Классические кнут и пряник! Ничего нового.
– Понимаешь, мне сегодня нужно было убедить одного человека не делать плохое дело. Я просто говорил слова Савонаролы. Любовь и страх сумели уберечь его от греха.
– А как закончилась жизнь Савонаролы?
– Он правил Флоренцией четыре года, обличая грехи и проповедуя. Затем его Александр VI Борджиа отлучил от церкви. Последовали пытки, смерть, сожжение тела.
– Я не хочу, чтобы ты обличал кого-нибудь, милый! Мне не нравится судьба Савонаролы.
Марина нежно обнимает меня, а я поднимаю ее на руки и уношу в дом. Старый дом приветствует нас: скрипят половицы, поет тихую песню сверчок, темнота набрасывает плотную вуаль на мебель и стены. Мы остаемся вдвоем, мы только друг для друга. Сейчас мы – Адам и Ева.
Кто-то легонько подергивает мое ухо, и я просыпаюсь.
– Тихо, сонька, слушай!
Из-за открытого окна раздается волшебное пение, неужели соловей?
– Я насчитала двенадцать колен! – с восторгом заявляет Марина.
Медленно подходим к окну. На старой сливе сидит небольшая птичка и увлеченно поет на все лады. Оливково-бурая спинка переходит в буровато-серые бока, затем в беловатый животик. На шее – пестрое серовато-желтое пятно. Мы с восторгом любуемся невзрачным тенором, а он, щелкая клювиком, ведет свою песню. Словно разбуженное божественным пением, поднимается ласковое солнышко, бросая золотые лучи сквозь листву садовых деревьев. Закончив маленький концерт, солист взмахнул крыльями, слетел пониже и скрылся среди кустов смородины.
Мы с Мариной умывались, брызгая друг в друга холодной водой, а бабушка Нина уже звала нас завтракать. После блинов, сметаны и ароматного чая мы оседлали маленькую «Хонду». Верный скутер быстро домчался до рынка, и легкий поцелуй как глоток ароматного вина поднял мое настроение. Помахав девушке рукой, я направился в Куровск.
У Гореловых с утра кипела работа: Алексей обновлял забор, Валентина хвостиком ходила за ним, подавая штакетник, гвозди и оказывая моральную поддержку.
– Привет, Петр! Завтракал? – на лице старшего Горелова непривычно мягкая улыбка.
– Привет честной компании! Да, бабушка накормила. Младшего разбудили?
Из дома пулей вылетает взъерошенный Петька с портфелем:
– Опаздываем?!?
Алексей с Валентиной смеются, она приглаживает непослушные волосы мальчишки. Господи, дай им счастья!
Мы с Петькой ставим скутер в сарай, и, не торопясь, направляемся в школу. Не успев взойти на школьное крыльцо, наблюдаем нестандартную картину: с треском открываются двери, из них вылетает заплаканная Алла Комарова и бежит мимо нас к школьным воротам. Реагирую так же, как мой армейский старшина Брежнев – ору дурным голосом:
– Стоя-я-ять!
Алла останавливается, но не поворачивается ко мне. Оглядываюсь. Присел от испуга Петька, но птицы с деревьев не попадали, стекла в школе целы. Далеко мне до старшины!
На крыльцо выбегает перепуганные Инна Борисовна, охранник и Нана Кахиани. Охранник переминается за женскими спинами. Алла по-прежнему в ступоре.
– П-пачему сапоги не начищены?! – ору почти в ухо, подходя к жалко сгорбившейся девочке.
Петька с удивлением смотрит на изящные девичьи ножки, начинающиеся (или оканчивающиеся?) белоснежными балетками.
– А-а! – успокаивается Инна Борисовна. – Это вы, Петр Ильич, детей воспитываете! Давно было пора учителей из тюрем набирать! – ворчит она.
Инна Борисовна и охранник удаляются, Нана подбегает к нам.
– Что случилось? – спрашиваю уже нормальным голосом.
– Мы готовили к последнему звонку маленький спектакль, Алла сама сценарий написала, – торопливо рассказывает Нана, – сегодня утром Софья Акимовна посмотрела репетицию и сказала, что это полная ерунда!
По лицу Аллы снова ползут слезы.
– Почему ерунда? – интересуюсь я.
Алла отвечает, опустив голову:
– Она сказала, что главная героиня – русалка. Но у нас не русалка, а телка в юбке. Ни сисек, ни хвоста!
По лицу девочки снова текут слезы.
– Отставить! Будут для Софьи Акимовны и сиськи, и хвост!
Быстро объясняю, как правильно показать грудь и как отрастить хвост. Девчонки начинают улыбаться. Нана замечает трущегося рядом Петьку.
– Ты чего здесь, мелкий, делаешь?! А ну-ка, бегом в школу!
Мальчишка обиженно хватает меня за руку:
– Это мой брат!
– Да-а-а??? – девчонки смотрят на меня с нездоровым интересом.
Покачиваю указательным пальцем:
– Двоюродный! Зовут – Петька!
Теперь две пары глаз из-под длинных пушистых ресниц рентгеном прошивают мальчишку.
– Петь, лягушкой будешь? У нас лягушки нет! – спрашивает уже улыбающаяся Алла.
– Буду! – сияет младший Горелов как начищенный самовар.
Смотрит он на Комарову так, как будто та только что спустилась с неба и сложила крылья. Да он, пожалуй, не только лягушкой, он кем угодно для нее готов стать. Рановато ты, парень, впал в первую любовь!
– Во сколько сегодня генеральная репетиция?
– В 15:00. Вы придете, Петр Ильич?
– Обязательно. А ты, лягушка?
– Да-а-а!! – счастливый Петька так сильно и часто кивает головой, что начинаю опасаться за его мозги.
Что ж, первая проблема сегодня решена. Что еще у нас сегодня? Посещение завуча?
Наталья Леонидовна приходит на урок в десятый класс. У меня сегодня тема «Россия. XVIII век», но, как назло, нет вдохновения. Поздоровался, посадил детей, сижу, листаю классный журнал. Кого бы спросить чего-нибудь, чтобы самому не напрягаться?
– Петр Ильич!
Поднимаю голову, это Ира Рощина.
– Мы на перемене спорили, могли ли граф или князь по-настоящему влюбиться в крепостную девушку и жениться на ней?
– Почему нет, – отвечаю, – любовь – чувство очень сильное.
– Какая любовь, – презрительно скривив губы, басит с последней парты Коля Морозов, – имели они крепостных девок везде и по-всякому. Об этом Толстой писал.
У Ирочки задрожали губы, с ехидством смотрит на меня Наталья Леонидовна, мол, не начал нормально урок, теперь выпутывайся.
Я встаю из-за стола, смотрю на ребят не видящим взглядом. Тихо начинаю свой рассказ.
– В конце июля 1768 года случилась радость в семье крепостного кузнеца Ивана Горбунова: первый ребенок! Появилась на свет хорошенькая девочка, назвали Прасковьей. Конечно, отец мечтал о сыне-помощнике, но девчурка так забавно улыбалась, что сердце Ивана пело от радости. Кузнец и предположить не мог, что Прасковью ждет удивительная судьба, и что именно ей вся семья будет обязана своим освобождением.
Девочка подрастала, нянчила появившихся младших братьев и пасла гусей. По решению хозяина всей семье переменили фамилию. Отец был кузнецом, вот и стали они Ковалевыми. Под этой фамилией семилетняя Прасковья попала на ежегодный смотр юных крепостных дарований, которых граф Петр Борисович Шереметев отбирал для своего театра.
За день до события маленькая девочка сидела на пенечке посреди чудесной лесной полянки. Вместе с другими детьми послали ее в лес за грибами, но она засмотрелась на золотые солнечные лучики, пробивающиеся через листья орешника, и отстала. Теперь оставалось только ждать кого-нибудь, кто выйдет из леса и покажет ей путь домой. Зашуршали листья, и на полянку вышел грязно-бурый медведь. Девочка замерла от страха. Маленькие медвежьи глазки недобро смотрели на нее, из пасти зверя капала слюна. Шаг, еще шаг, медведь направлялся прямо к ней, сердце девочки сжалось от ужаса.
– Постой, брат! – звучный голос вывел ее из оцепенения.
Стройный молодой человек в зеленом кафтане встал перед пеньком и заслонил девочку своим телом. Медведь зарычал и поднялся на дыбы, выставив вперед огромные лапы с острыми черными когтями.
– Нет, брат, я тебе ее не отдам! – спокойно сказал мужчина.
Злобно рыча, раскачиваясь из стороны в сторону, медведь приближался к человеку в зеленом кафтане. Тихо прошелестел клинок кинжала, освобождаясь из ножен: человек и зверь сошлись в смертельном объятии. Покачнулись деревья, опрокинулось небо, упала маленькая девочка с пенька, потеряв от страха сознание.
– Эй, девчушка, ты как?
Неземной аромат нежно скользящей по лицу ткани возвращает сознание маленькой Прасковье. Огромные темно-синие глаза с бархатными ресницами ласково смотрят на нее, кажется девочке, что этот взгляд гладит и ласкает ее сердце.
– Кто ты? – робко спрашивает она.
– Николай, – улыбаясь, отвечает мужчина, – а ты?
– Прасковья – смущенно говорит девочка.
– Нет, – смеется синеглазый, – я нашел тебя на полянке, теперь ты будешь Полинкой!
Глаза девочки широко открываются, она со страхом показывает на разорванный когтями медведя кафтан, из плеча по рукаву течет кровь.
– Ты ранен?!
– До свадьбы заживет, – смеется синеглазый. – Выйдешь за меня замуж?
– Ты мой суженый, – серьезно отвечает малышка, – один-единственный на всю жизнь!
– Ну, невеста, – теплая твердая ладонь сжимает маленькие пальчики, – пойдем домой!
Уходя с полянки, оборачивается она, и замирает маленькое сердечко от страха: кажется ей, что мертвый зверь злобно смотрит на нее.
На следующий день записывает управляющий имена девочек, которые будут петь на смотре.
– Полина, – сообщает свое имя малышка.
– Вчера ты была Прасковьей, – смеется управляющий.
– Теперь я Полина, – молнией сверкают темные глаза.
– Ладно, будешь Полиной, – удивленно соглашается старик.
Не раскрывается голос Полины в зале с колоннами, морщится старый граф. Открываются двери, входит стройный мужчина с рукой на белой перевязи. Бархатный взгляд синих глаз снова согревает сердце девочки.
– Можно я еще спою? – решительно говорит Полина.
Пожимает плечами старый граф:
– Ну, спой еще раз.
Поет девочка:
– Тщетно я скрываю сердца скорби люты,
Тщетно я спокойною кажусь.
Не могу спокойна быть я ни минуты,
Не могу, как много я ни тщусь.
Сердце тяжким стоном, очи током слезным
Извлекают тайну муки сей;
Ты мое старанье сделал бесполезным,
Похититель вольности моей!

Чистый, очень сильный голос девочки завораживает всех, замер у дверей и синеглазый.
– Зреть тебя желаю, а узрев мятуся
И боюсь, чтоб взор не изменил;
При тебе смущаюсь, без тебя крушуся,
Что не знаешь, сколько ты мне мил.
Стыд из сердца выгнать страсть мою стремиться,
А любовь стремится выгнать стыд.
В сей жестокой брани мой рассудок тьмится,
Сердце рвется, страждет и горит.

Восхищен граф, хлопает в ладоши свита.
– Какой голос! Какая песня! Откуда знаешь?
– Ночевал у нас в избе офеня, который книжками торгует. Он эти стихи мне прочитал. Запомни, говорит, это Сумароков!
– Молодец, Полинка! С одного раза запомнила! А музыка?
– Так сердце само поет!
Взяли Полинку в театр. Репетирует, учит роли. Только тошно ей, синеглазый сын графа Николай по красивым актеркам бегает, пьянство и разгул у него на уме. Ничего, думает девочка, вырасту, красивой стану, иностранные языки выучу, лучшей актрисой буду – полюбит меня мой суженый!
Неполных одиннадцати лет Полинка выходит на сцену в опере француза Гретри «Опыт дружбы», через год спела главную партию Белинды в «Новом селении» итальянского композитора Саккини. К тринадцати годам она была уже одной из ведущих актрис кусковского театра, имея в репертуаре главные роли. Восхищенный граф дает ей фамилию Жемчугова.
Полина Жемчугова становится любимицей московской публики. Успех следовал за успехом, и в семнадцать лет она была настоящей оперной звездой. У девушки удивительный голос: завораживающее сопрано совершенно неповторимого тембра. Она стала одной из лучших русских певиц того времени. Утонченные манеры, владение европейскими языками, скромность и доброта удачно подчеркивали природное обаяние Полины. А возвышенно-драматические сюжеты опер наполняли ее душу предчувствием любви.
Свершилось! Синеглазый Николай Петрович заметил юную красавицу и стал галантно ухаживать за ней. Но тут неожиданно умирает старый граф, и Николай становится самым богатым женихом России. Красивые и знатные женщины ищут его внимания, на запах золота слетается беспутная молодежь. Разгул, пьянство, азарт легкой жизни кружат голову Николаю.
Прозрачное марево накрывает меня.
О, как же мне плохо! Последнее, что помню: очередной кубок вина, звон в ушах, искривленные уроды перед глазами, дьявольская музыка и визг развратных актерок. Надо мной на стене висят рыцарские доспехи. Значит, я упал в Марсовом зале своего дворца. Соленый привкус крови, что это? Правый глаз закрыт багровой пеленой, похоже, падение было неудачным. Где же слуги, где друзья и любовницы? Кислый гнусный вкус рвет мою гортань. Неужели мне суждено умереть одному, задыхаясь в собственной блевотине? А кому ты нужен, граф Николай?
Ты мог стать ученым, как Леонард Эйлер или Михаил Ломоносов – ведь закончил Лейденский университет. Мог стать дипломатом, как князь Голицын или граф Воронцов – ведь за пять лет объездил всю Европу, знакомясь с королями и вельможами. Мог стать композитором – ведь твоими сочинениями, твоей игрой на виолончели восхищались Гендель и Моцарт. А теперь в тридцать пять лет ты подыхаешь, словно брошенная и никому не нужная собака, и даже самый последний слуга обходит, брезгливо сморщив нос, твое смрадное тело. На моей могиле, наверное, напишут: «Проклятый богом и брошенный людьми».
Соленые капельки текут по щеке и достигают моего хрипящего рта. Неужели я способен плакать? Разве мое каменное сердце не иссушило все мои чувства? Боже, я заслужил эти муки и эту отвратительную смерть!
– Милый, любимый, единственный! Не умирай!! Пожалуйста, не умирай!!!
Что это? Чей ангельский голос звучит над моим презренным телом? Нежная рука ароматным батистовым платком убирает мерзкую жижу с моего лица.
– Боже! Забери мою жизнь вместо жизни моего любимого!
Я знаю, что это бред. Кто может любить пьяницу и развратника? Кому нужно от меня что-нибудь, кроме моих денег?
Странным гулким колокольным звоном прямо в угасающем сознании слышу слова:
– Ты примешь страшную болезнь, чтобы спасти его?
– Да! Да!! Да!!!
– И это все, что тебе нужно для счастья?
– Дай мне родить ему сына!
Нежные руки поднимают мое непослушное тело и перекладывают на кушетку. Мокрый от девичьих слез платок протирает мои глаза, смывая запекшуюся кровь. Полинка! Девочка, которую я сам отобрал в театр моего отца. Девочка, которой я придумал фамилию «Жемчугова». Самая скромная и нежная из наших актрис. Лучший, волшебный голос Москвы. Она любит меня!
Я смотрю на ее милое заплаканное лицо, я тону в глубоких озерах ее темных глаз, трескается каменный панцирь моего сердца, и непослушные губы тихо шепчут слова, которых никто никогда не слышал от меня:
– Я тебя люблю!
Я снова в классе. Горящие глаза ребят, закрытый ладонями рот Натальи Леонидовны. Жуткая усталость буквально сгибает меня, но напряженный интерес класса мгновенно заряжает мои аккумуляторы. Я продолжаю рассказ.
– Полина и Николай стали неразлучны и зажили как любящие супруги. Актрисы-фаворитки были забыты, главным делом жизни Николая Шереметева стал кусковский театр, в котором звездой первой величины блистала Полина Жемчугова. Камергер двора, предводитель дворянства, директор банка – все занятия отошли на второй план. Шереметев с утра до вечера проводил репетиции, выписывал для руководства труппой лучших режиссеров, не жалел денег на реконструкцию и украшение театральных зданий. На спектаклях граф усаживался в оркестр, где виртуозно играл на виолончели.
Счастье Николая Петровича тревожил только сон, который частенько посещал его: стоящий посередине солнечной поляны на задних лапах страшный оскаленный медведь и тихий шепот листьев: «Береги жену!»
Граф вызвал лучших врачей. Выяснилось, что мучившие Полину приступы кашля вызваны не легким недомоганием, а страшной чахоткой – смертельной в те годы болезнью. Петь она больше не могла, и жизнь потеряла бы для нее всякий смысл, если бы не было рядом Николая. Граф дал ей вольную и заботился о невенчанной супруге так, как только мог. Надеясь, что столичные врачи смогут ей помочь, он взял с собой любимую в Петербург. Но вышло еще хуже: суровый питерский климат только ускорил течение болезни.
Граф мог окружить ее немыслимой роскошью, но, как выяснилось, Полине нужно было совсем другое. Влюбленная женщина мечтала родить Николаю Петровичу сына, причем законного наследника.
Шереметев прекрасно понимал, что жить с бывшей крепостной и жениться на ней – совершенно разные вещи. Высший свет считал женитьбу вельможи и крестьянки преступлением против общественной морали, поэтому венчание было тайным.
Ночью после свадьбы графу приснился прекрасный сад в яблоневом цвету. Осыпаемая белоснежными лепестками, в ослепительно белом платье по тропинке, сверкавшей золотыми искорками, шла его любимая жена. Она была прекрасно, но лицо было печальным. Граф услышал тихий шепот листьев:
– Ты готова умереть?
В холодном поту вскочил он с постели – жены рядом не было. В панике граф зажег свечу и выбежал из спальни. Какая-то неведомая сила влекла его в большой зал с колоннами, где когда-то он впервые услышал, как поет маленькая Полина. Его жена лежала в центре зала без сознания, и у нее шла горлом кровь.
– Милая, любимая, единственная! Не умирай!! Пожалуйста, не умирай!!!
Рвет граф на груди тонкую рубашку, собирает батистовыми лоскутками кровь любимой женщины.
– Боже! Забери мою жизнь вместо жизни моей любимой!
Тихим шелестом вползают в его мозг слова:
– Ты отдашь двадцать лет жизни, чтобы подарить ей несколько месяцев?
– Да! Да!! Да!!!
Я замолкаю. В классе мертвая тишина. Побелели пальцы Костика Никонова, вцепившегося в крышку стола. Глаза девчонок наполнены страданием так, что стали глубокими разноцветными ранами их маленьких, но таких открытых для любви сердец.
Напряжение такое, что мороз идет по коже. Я продолжаю:
– На руках отнес граф бесчувственную Полину в спальню. Были вызваны лучшие врачи. Диагноз оказался страшен: последняя стадия чахотки.
Безутешный граф все утро молился в дворцовой часовне. Маленькая икона «Всех скорбящих Радость» теплым отблеском своего оклада привлекла его внимание. Взяв образ, он направился в спальню к жене.
Полина спала, на бледном лице граф увидел счастливую улыбку. Поставив икону на комод рядом с кроватью, он сел на кресло и долго смотрел на любимую женщину. Бессонная ночь сказалась, и он тоже заснул. Через некоторое время Николай пришел в себя от того, что нежная ладонь гладила его заросшую щетиной щеку. Рядом с ним стояла Полина с ангельской улыбкой на устах:
– Любимый! Я беременна!
Их счастью не было предела, но страшная болезнь забирала силы Полины. Все чаще она кашляла, прижимая платок к губам, и снежно-белые платки становились алыми.
В начале февраля 1803 года у Шереметевых родился сын, а через три недели Полины не стало. Сразу после рождения ребенка Николай Петрович отправил покаянное послание императору Александру I, раскрывая тайну своей женитьбы и прося о снисхождении за то, что не спрашивал у государя разрешение на брак.
Император ответил незамедлительно: «Граф Шереметев властен жениться когда угодно и на ком хочет». Но царское решение не изменило мнения высшего общества. Никто из родственников и друзей Шереметева не пришел на похороны графини в петербургской Александро-Невской лавре.
Прошло шесть лет. Еще не старый и полный сил граф проснулся ночью от какого-то шороха. Тлели угольки в камине, а на стене напротив он увидел, как огненные отблески складываются в буквы. Николай прочитал только одно слово: «Завтра!».
Поняв все, он бросился к столу и стал писать письмо сыну Дмитрию – повествование о своей великой любви и о любимой женщине. «Я питал к ней чувствования самые нежные, самые страстные, – писал он. – Долгое время наблюдал свойства и качества ея и нашел украшенный добродетелью разум, искренность и человеколюбие, постоянство и верность... Сии качества пленили меня больше, нежели красота ея, ибо они сильнее всех прелестей».
Завершая письмо, завещал граф похоронить его рядом с любимой женой, но пышного погребения распорядился не устраивать, а все предназначенные для этого деньги раздать беднякам.
Утром слуги нашли графа мертвым с пером в руках за письменным столом.
Делаю длинную паузу, слушаю звенящую тишину. Затем продолжаю:
– На следующий год после смерти графа Николая Петровича в Москве на Сухаревке открылся огромный Странноприимный дом, на строительство и содержание которого Шереметев потратил и завещал огромные деньги. Среди множества благотворительных дел, которыми сто с лишним лет славился Дом, была и ежегодная денежная помощь ста неимущим невестам, совершавшаяся 23 февраля – в день смерти Полины Жемчуговой, графини Шереметевой. И тысячи бедных крестьянских девушек благословляли в этот день память ее, не ведая, что и она была когда-то крепостной.
Пожалуй, я перестарался, у некоторых девчонок трясутся плечи, Наталья Леонидовна трет глаза.
– Что, Коля, – обращаюсь к Морозову, – не веришь в любовь между графом Николаем и простой девушкой?
– Верю! – истово говорит Коля, шмыгая носом. – Не было у графа настоящих друзей!
– А как бы поступили вы на месте графа в разные периоды его жизни? Какие качества человека могут вызвать любовь к нему? – спрашиваю класс.
Начинается привычное обсуждение. Завуч удивленно смотрит на ребят: базара нет! Все знают, что долго говорить нельзя, но зато тебя никто не прервет, и дадут высказаться всем. Звонок никто не ждет, дискуссия жаркая и напряженная. Подводим итоги урока одновременно со звонком. Сегодня было неплохо.
В учительской ко мне подходит Наталья Леонидовна. На ее лице красные пятна, но она улыбается:
– Спасибо, Петр Ильич!

В 14:45 спускаюсь в спортивный зал. Четверть просторного помещения отсекает занавес, там полным ходом мои девятиклассники готовятся к спектаклю. Перед занавесом – два ряда стульев. Скромно сажусь во второй ряд. За пятнадцать минут оба ряда заполняются. На первом ряду директор, завуч, учителя русского языка и литературы. Стуки, шорохи, голоса за занавесом затихают. Из-за него высовывается любопытная рожица и исчезает. Истошно кричит кто-то:
– Начинаем! Включай!
Страстная, порывистая музыка гипнотически завораживает меня. Что это? Неужели увертюра Даргомыжского?
Музыка замолкает, занавес открывается. На пенечке сидит неузнаваемая Алла, обилие зеленой косметики сделало симпатичное лицо каким-то мертвенным. Зато прозрачная кофточка позволяет усмотреть нечто розовое, очень живое и симпатичное. Ноги прикрыты пледом. Софья Акимовна не выдерживает:
– Ну что это за русалка! Телка с кошелкой! Вместо хвоста – тряпка какая-то!
Если бы гневный девичий взгляд мог убивать, тут бы ей и конец! Впрочем, в этом случае не осталось бы в живых ни одного мужчины старше восемнадцати лет. Царственным движением руки зеленолицая русалка отбрасывает в сторону плед, обнажая блестящее зеленое тело, из глубокого пластикового таза с водой вырывается зеленая лопасть хвоста, обдавая первый ряд фонтаном брызг. По-моему, вопить женщины начали не из-за брызг, а от ужаса реальной трансформации ученицы в русалку.
Успех был полный. К торжеству Аллы, после генеральной репетиции Григорий Иванович лично отметил отличный сценарий, талантливую игру актеров и замечательные костюмы.
Мы идем с Петькой домой, он никак не может успокоиться:
– Здорово Алка ластой училок облила!
– Зря она так! Ласта могла с ноги сорваться.
– Не-а! Ей Нанка прозрачным скотчем не только лосины обмотала, но и ластовую калошу к ступне накрепко прикрутила.
– А ты чего свое «ква-а-а» не вставил?
– Так я же без репетиции! – возмущается Петька.
– Ну да, слова иностранные, разве сразу запомнишь?
– Вот ты смеешься, а знаешь, как по-разному лягушки кричат?
– Как ни странно, знаю.
– Рассказывай! – недоверчиво требует мальчишка.
– В Алжире лягушки кричат «гар-гар», в Китае – «гуо-гуо», в США – «риббит-риббит», в Англии – «кроак-кроак», во Франции – «коа-коа», в Венгрии – «бре-ке-ке», в Италии – «кра-кра», в Испании – «кру-кру», в Японии – «керо-керо», в Корее – «гае-гул», в Таиланде – «об-об», в Турции – «врак-врак».
– А ты, Петр Ильич, не в Турции случайно эти крики услышал? – язвит Петька.
– Sic transit gloria mundi!
– Что это ты сказал?
– Это латынь, язык Древнего Рима. Означает: «Так проходит земная слава».
– Не понял я, о чем это? – младший Горелов чешет затылок.
– Обидеть учителя может каждый. Еще вчера по-дружески смотрел, сегодня заряжает самострел!
– Не обижайся, я не хотел! Завтра в школу не нужно, давай попросим отца отвезти нас на рыбалку? Заодно и лягушек на закате послушаем!
Я задумался. Сегодня критический день, завтра Игорь должен выходить на акцию. Есть резон не возвращаться в Синегорск, мало ли что придет в его умную голову! Набираю номер Марины.
– Алло, сонька!
– Привет, родная. Завтра на работу идти не нужно. Хочешь провести романтическую ночь в компании рыбаков?
– Хочу! Обожаю рыбалку!
– Тогда так. Сейчас 16:30. Срочно убегай с работы, пулей лети домой за одеждой потеплее, забеги к бабушке Нине и скажи, что мы едем на два дня на экскурсию. Затем на автобус до Куровска. Жду тебя на автостанции. Постарайся никому не говорить, куда ты едешь. Я на связи. Чуть не забыл! Захвати, пожалуйста, три золотые десятки разных годов выпуска.
– Рыбу на блеск золота ловить?
– Нет. Завтра лечу на день рождения Антонова. Будут ему подарком.
– Будет исполнено, херр оберст!
– Жду вас, майне либен фройляйн!
Мы с Петькой заходим в магазин, берем ведерко куриного шашлыка, хлеб, огурцы и помидоры. Потом переходим в отдел напитков и безнадежно смотрим на сотни бутылок из разных стран. Как сделать выбор? Продавец, стройный молодой брюнет в белой рубашке и черных брюках, спешит на помощь.
– Могу ли я помочь вам?
Петька молчит, вино – не его профиль. Я тоже чувствую себя неуверенно: последнее время я больше специализировался на водке, выбирая по принципу «подешевле и побольше».
– Как выбрать вино для вечерней беседы?
– Вы имеете предпочтение к винам какой-нибудь страны?
– Пусть будет Испания, – говорю я навскидку.
Продавец кивает головой, очевидно одобряя мой выбор.
– Испания – это страна красного вина. Испанские красные вина имеют тенденцию быть полными, ароматными, с определенным привкусом дуба. Превосходные красные вина имеют уникальные вариации аромата и цвета, которые трудно повторить где-либо еще. Самый известный производитель прекрасных красных вин – регион Риоха, но замечательные виды также производят Каталония, Наварра, Арагон и Руэда.
– Мы хотим белое вино из Наварры, – зацепился я за знакомое слово.
– Очень хороший выбор! – серьезно заметил брюнет.
– Белые сухие вина из Наварры, выдержанные или выброженные в дубовых бочках, имеют золотисто-соломенный цвет, фруктовый аромат с оттенками ванили и сухой травы. Вкус достаточно насыщенный и округлый. Выдержанные белые вина бывают только Crianza. У белых десертных вин из Наварры золотистый цвет, характерный сортовой аромат мускатного винограда, хорошо сбалансированный вкус.
Но розовые вина Наварры считаются лучшими в Испании. Они экспортируются во многие страны, в том числе во Францию. Эти вина могут быть как сортовыми, так и купажными. Цвет их варьируется от оттенка луковой шелухи до карамельно-розового; аромат свеж  и изящен, с тонами красных лесных и садовых ягод, цветков ириса, экзотических фруктов; вкус гармоничный, гибкий, шелковистый, с выраженным фруктовым фоном.
– А что за странное слово «крианца» вы употребили?
– Надписи на бутылке Vino de Mesa или Garantia de Origen указывают на молодое вино. Vino Crianza – выдержанное вино, обычно в течение двух лет, первый из них в бочке. Reserva выдержано дольше, и Gran Reserva провело по крайней мере два года в бочке и три в бутылке перед продажей. Слово Ano – год – также указывает на время, проведенное в бочке, например, 4'Ano – четвертый год, то есть разлитый в бутылки на четвертом году.
– Какие вина из Наварры у вас есть, уважаемый?
Продавец смутился:
– К сожалению, сегодня у нас нет вина из провинции Наварра.
Я хотел съязвить, но не успел. Прямо передо мной на полке стояла бутылка вина, на этикетке которой был изображен мой профиль в костюме тореадора. Морда атакующего черного быка была совсем рядом.
– Это что за вино? – спрашиваю я дрогнувшим голосом.
– Это белое сухое вино из Валенсии. Называется «Фиеста». Приятное и недорогое испанское вино. Оно относится к классификации Vino de Mesa. Кстати, белое вино «Фиеста» очень хорошо сочетается с рыбными блюдами и фруктами.
Завороженный странным совпадением, я покупаю четыре бутылки, и мы отправляемся к Гореловым.
Алексей и Валентина сразу же поддержали идею рыбалки. Гореловы занялись снаряжением, Валентина – продуктами, а я получил задание встретить Марину и зафрахтовать микроавтобус для выезда на место отдыха.
На станции было малолюдно. Автобусные маршруты в направлениях дачных поселков уже развезли основную массу желающих копать, полоть и сеять. Последний рабочий день этой недели только закончился, и люди перемещались в спальные районы города. Несколько маршруток приткнулось за полосатым красно-белым шлагбаумом, перегораживающим въезд на большое асфальтовое поле, предназначенное для стоянки автобусов. Крайняя из них была редкого синего цвета, причем следы ржавчины на кузове показывали, что ее лучшие времена давно миновали. В кабине сидел усталый водитель, его круглое лицо с пухлыми губами и вздернутым, похожим на поросячий пятачок, носом было унылым и недовольным. Редкие и тонкие седые волосы, как опушенные семянки одуванчика, торчали в разные стороны. Я подошел поближе:
– Как дела, командир?
– Какие тут дела! Пассажиров мало! – седой удрученно махнул рукой.
– Машина на ходу?
– Да хоть сейчас стартовать в ралли Париж – Дакар! – оживился водитель.
– Коммерческие рейсы берешь?
– Тебе куда? Во Владивосток – поеду, в Чикаго – нет!
– Оп-па! Вот незадача! А если мне в Чикаго?
– Визы у меня нет! Если подождешь минут двадцать, сбегаю в ЗАГС, сделаю.
Мы посмеялись, водитель уже серьезно спросил:
– Тебе куда?
– Сегодня на ночную рыбалку, завтра – забрать домой. Каждый рейс – тысяча рублей.
– Годится! Когда стартуем и куда везти?
В этот момент поднявшийся шлагбаум пропустил на стоянку автобус из Синегорска. Из передней двери вышло несколько пассажиров, и среди них Марина. Она была в джинсах и клетчатой ковбойке, на плече висела черная спортивная сумка. Я запрыгал, размахивая руками, как гиббон, пытающийся сорвать низко висящий банан. Мои усилия не пропали даром: Марина направилась к нам. Мы уселись в салон, и седой, следуя моим указаниям, скоро подъехал к дому Гореловых.
Быстро перезнакомив Марину с куровчанами, я позаимствовал у Алексея джинсы, кроссовки, ветровку, пару рубашек и чистое белье, переоделся по-походному и сложил брюки, белую рубашку и начищенные туфли в маленький чемодан, чтобы после рыбалки быть готовым к визиту во дворец хозяина «Северной Звезды». Выйдя во двор, я включился в погрузку большой кучи приготовленных к поездке необходимых, полезных и просто приятных вещей.
Когда самая суматошная часть мероприятия была закончена, мы с Мариной и Петька втиснулись в салон, Алексей с Валентиной заняли в кабине штурманские места, и, наконец, синяя птица Горьковского автозавода понесла нас навстречу таинству, которое зовется рыбалкой. Марина тихонько шепнула:
– Выключи сотовый телефон, чтобы сегодня нас никто не смог найти!
Я обесточил свой FLY, благодарно кивнув девушке головой. Действительно, можно определить место нахождения включенного телефона. А нам незваные гости не нужны.
Через час мы высадились на излучине реки Белянки, недалеко от брошенного мельзавода, который мрачными кирпичными башнями нависал над окружавшим его лесом. Проводив синюю газель, мы начали разбивку лагеря. Женщины раскладывали продукты и вещи, мы с Алексеем установили огромную армейскую палатку и выложили спальные мешки, Петька развел костер.
Наконец приготовления закончились, мы собрались у палатки.
– Как нужно ловить? – поинтересовалась Марина.
– Щука пришла в себя после нереста, – сообщил Алексей, – сейчас у нее период жора. Берите спиннинги, забрасывайте и медленно протягивайте у края кустов. Там водятся щуки-травянки.
Женщины и Петька взяли в руки орудия ловли и помчались на крутой берег Белянки искать удобные места.
– Ты тоже иди, – сказал Горелов, – а я посижу у костра и приготовлю ужин.
– Нет, брат! Я же вижу, что остался последний спиннинг! Я не рыбак по натуре, у костра посижу я.
Алексей благодарно хлопнул меня по плечу и, взяв черную пластиковую удочку с серебристой катушкой, отправился на берег искать себе щучье место. Рассудив, что до ужина далеко, рыбаки скоро не вернутся, я взял из рыбацкого ящика Горелова три донки с тяжелыми свинцовыми грузилами и пошел через негустой лес в сторону мельзавода, где по моим расчетам должны были быть большие глубины.
Лес расступился, и я вышел на берег Белянки. На другой стороне реки возвышалась громада брошенного завода. Две высокие квадратные башни, увенчанные ржавыми звездами на шпилях, делали здание похожим на рыцарский замок. Железный забор, выкрашенный когда-то суриком, сильно проржавел, кое-где покосился, а в некоторых местах просто упал, открывая проход на заросшую травой территорию. Излучина реки делала течение более спокойным, несколько водоворотов намекали на присутствие омутов. Ширина Белянки напротив мельзавода была намного больше, чем возле нашего лагеря, по моим оценкам она приближалась к семидесяти метрам.
Я подумал, что если бы был крупной рыбой, то плавал бы здесь. Размотав толстую леску с тяжелыми свинцовыми грузилами, я уставился на устрашающие крючки тройника. Какая же должна быть приманка?
Плюхнувшаяся с берега в прибрежную тину лягушка подсказала ответ. Я разделся, вышел на песчаную отмель и стал ходить вдоль берега, надеясь отловить несколько земноводных. Повсюду виднелись их высовывающиеся над поверхностью воды мордочки, но мое приближение было для лягушек сигналом к подводному бегству. Десятки моих неуклюжих бросков, брызги холодной воды и ошметков тины, вязкий ил под ногами, холод, пробирающий меня до позвоночника – такой была романтика моей рыбалки.
Изловив трех самых неуклюжих и глупых лягушек, я, дрожа от холода и ругаясь, вылез на берег. Нацепив пленников на тройники, я забросил донки в три предполагаемых омута на расстоянии двадцати метров одна от другой. Свободные концы лески были привязаны к тонким стволам высокого кустарника, спускавшегося до самой воды. Трясясь от холода, я оделся и помчался к костру, надеясь согреться. На мое счастье он не потух. Подбрасывая сухие ветки, я сидел, поворачиваясь к огню то одним, то другим боком, испытывая огромное наслаждение от впитываемого телом тепла. Теперь мне стало понятно, в чем наслаждение рыбака!
Дав костру прогореть до углей, я достал шампуры, нанизал на них кусочки маринованных куриных грудок и стал готовить старинное русское блюдо с забавным названием «шашлык». Шампуры с прожаренной курицей снимались с импровизированного мангала, горячие кусочки куриного мяса сбрасывались в большой термос с широким горлом.
Садящееся солнце изменило свой цвет, начинался красный закат. У противоположного берега раскатистым громким голосом обозначила свое присутствие лягушка. Через несколько секунд ей ответила другая, потом я услышал третью. Вскоре мощный хор лягушачьего народца вел свою любимую мелодию с воодушевлением патриотов, исполняющих гимн родной страны. Гладкая поверхность реки отражала звуки весенней песни, создавая полифонические эффекты к удовольствию и исполнителей, и слушателей.
Я слушал ораторию природы, которую исполнял маленький зеленый народец, и восторгу моему не было предела. Вдруг словно дирижер махнул палочкой: на реке наступила тишина. Пару раз квакнули молодые оркестранты, но, не поддержанные басами и меццо-сопрано звезд речной музыки, стыдливо замолкли.
Солнце уже утопило нижний край диска за горизонт и от смущения покраснело. Постепенно стали возвращаться рыбаки. Как ни странно, всем сопутствовала удача. Марина и Петька принесли по две килограммовые щуки, Алексей вместе с Валентиной поймали семь, причем одна была матерая, килограмма на три. Запустив рыбу в большой садок, Горелов погрузил его в воду. Надо моей рыбалкой у костра ехидно подшучивали, но когда я достал из воды охлажденные бутылки с вином и газированной водой и предъявил готовый шашлык и нарезанные овощи, радости голодных рыбаков не было предела.
Не успели мы съесть шашлык, как закапал нудный дождик. Наша компания с бокалами и бутылками переместилась в палатку. Алексей подвесил фонарик к потолку, и тусклый свет с помощью моего воображения преобразил брезентовые стены в гобеленовую обивку роскошного дворца.
Вино оказалось нежным и романтичным, оно легким намеком наводило образы персиков и абрикосов, освежающее послевкусие было приятным, как дуновение теплого ветерка ранним утром. Петька смаковал кока-колу. Я расслабился, было так хорошо, что говорить не хотелось. Но не тут-то было!
– Кто-нибудь знает историю этого мельзавода? Почему здесь такая разруха? – спросила Валентина.
– Если вопрос про историю, то это к Петру Ильичу, – съязвила Марина, – он у нас учитель истории.
Я вздохнул, выходя из своей приятной нирваны.
– Все хотят услышать историю мельзавода? – с надеждой отвертеться спрашиваю я, но хор утвердительных голосов не оставляет мне выбора. – Что ж, расскажу вам странную историю. Чтобы лучше работало воображение, нужно погасить свет.
Алексей поднимается и гасит висячий фонарик. Я делаю маленькую паузу, чтобы настроиться, и начинаю рассказ.
– Когда мы ехали сюда, я ничего не знал о мельзаводе. Вы ушли на рыбалку, а я пошел за дровами. Вдруг за спиной треснул сучок. Я обернулся – вижу, рядом стоит горбатая старушка в черном платье и черном платке. После того, как я с ней вежливо поздоровался, она спросила, откуда я родом. Узнав, что из соседнего района, заявила, что мне повезло, и объяснила, что это место проклято, и что родившегося здесь ждет смерть неминучая. По моей просьбе она рассказала историю проклятия.
Мельзавод до революции построил богатый немец с подходящей для этого дела фамилией Мюллер. Дела пошли хорошо, Мюллер быстро богател. Работники были очень довольны, платил хозяин щедро и вовремя. Возле завода рос поселок, строились большие и светлые дома. Когда во дворах зазвучали детские голоса и затопали маленькие ножки, немец построил школу, пригласил учителя из города. Наступил 1914 год, началась большая война. Бывший учетчик Ермолай Попов, которого Мюллер уволил за пьянство, объявил немца шпионом и написал донос в город. Доносу хода не дали, а Ермолая забрала полиция.
Через три года власть сменилась. Мюллер исчез, а Ермолай вернулся комиссаром, стал директором завода. Теперь жизнь стала другой: денег уже не платили, а работать заставляли. Чтобы прокормить детей, работники брали немного муки. Ермолай с охранниками по ночам врывался в дома, искал украденное. Так и встретил он Настю Фролову. Исполнилось Насте семнадцать лет, росту была маленького, телом стройная, косу русую длиной ниже пояса заплетала в руку толщиной, глазами смотрела васильковыми, а голос ее звенел валдайскими колокольчиками.
Решил Ермолай Настю себе в полюбовницы взять, да была препона: жених у девушки был – Степаном Бурковым звали. И вот вызывает Ермолай Степана и говорит: «Отвезешь письмо в город, отдашь в ЧК. Дождешься ответа и возвращайся». Пришел Степан к Насте прощаться. Плачет Настя, горюет: «Чую я, говорит, не суждено нам свидеться. Если ровно через три дня не вернешься, брошусь вниз с башни мельзавода». Смотрит Степан на башню, а там часы круглые, немцем установленные, как раз двенадцать бьют.
Попрощались они, сел он на лошадь и поскакал в город. Долго ехал и уже у городской стены понял Степан, что нет у него времени дожидаться ответа. Распечатал конверт, а там написано, что податель сего письма Степан Бурков – бывший офицер, который агитирует за царя, собирает банду. Понял все Бурков, скачет он обратно, торопится к Настеньке.
День в день прискакал, скоро двенадцать будет, а как пройти мимо охраны? Вспомнил про тайный поземный ход, что своими руками для немца строил. Ползет Степан по осыпавшейся земле, еле-еле пролазят его широкие плечи. Вот и развилка: к башне с часами путь камень-валун указывает. Птицей взлетел на башню Степан, смотрит – а на верхней площадке нет никого. Выглянул в окно, а на противоположной башне часы двенадцать бьют. Помертвел Бурков, не поймет, как ошибся. Вдруг видит: с верхней площадки девушка в белом платье падает.
Я замолчал, слушая взволнованное дыхание спутников.
– Продолжай, пожалуйста! – не выдерживает Валентина.
– Старуха в этом месте тоже долго молчала, – оправдываюсь я и продолжаю.
– В это время стояла Настя в башне под часами, трудно было на страшное дело решиться. Видит, Ермолай к ней поднимается. Сняла она шаль свою белую, бросила с башни вниз, к смерти готовится. Вдруг заметила, что в окне башни напротив появился Степан. Крикнул, прости, мол, меня, любимая, и бросился вниз. Плохо видел он, думал, разбилась Настенька.
Увидел падение соперника Ермолай, обрадовался: «Не зря, – говорит, – я камень-валун в подземелье переставил, теперь ты моя!» Только видит он, что васильковые глаза девушки потемнели, чернота смотрит ему прямо в душу, чувствует Ермолай холод леденящий и страх неосознанный. Не шевелятся побелевшие губы Насти, но четко слышит Попов жуткие слова, которые прямо в череп ему ввинчиваются: «Проклинаю! Нежить ты, Ермолай, и быть тебе среди нежити. Где работал ты – все разрушится, там, где дом твой был – будут волки выть, кто к тебе пойдет, злую смерть найдет!»
Прыгнула Настя в окно и упала рядом с возлюбленным. Похоронили ее да Степана рядышком, в одной могиле.
Сильно пить стал Ермолай. Рассказал как-то собутыльникам о Настином проклятье. И начались в поселке странные дела твориться: то корова ногу сломает, то мужик пьяный зимой замерзнет. Стали люди косо на Ермолая смотреть. Как-то ночью слышат, волки воют. Выглянули – дом Попова горит. Никто не решился ему помочь, сгинул в огне Ермолай. После этого стал народ разъезжаться с проклятого места. А когда людей не стало, то и заводу конец пришел.
В тягостном молчании прошло несколько секунд, а затем слышу жалобный голос Петьки:
– Вам хорошо, я один в Куровске родился!
Вот незадача, напугал ребенка!
– Знаешь, Петруччо, заклятья молодых девушек на лиц мужского пола до шестнадцати лет не действуют!
– Это точно?
В голосе Петьки слышалось сомнение.
– Гарантия! В понедельник в школе возьмешь в кабинете химии справочник по черной магии.
Прыскают женщины, смеется Алексей.
– Спи, Петька, – говорю я, а то вдруг горбатая бабка где-то рядом.
Мальчишка вздыхает, и начинает возиться, устраиваясь поудобней. В тишине и темноте палатки начинают засыпать уставшие рыбаки, я тоже постепенно проваливаюсь в сон.
Передо мной огромная шахматная доска с живыми фигурами. Белые против красных. Позиция эндшпиля: конь с тремя пешками у красных против слона с двумя пешками у белых. Всматриваюсь в позицию. Доска приближается. Белый король мне знаком: это же Игорь Липатов! А белый слон – его брат Олег. Красный король – человек в маске, а вместо коня – яростный красный бык. Красный бык прыжком приближается к белому королю. Игорь ставит на размен слона – Олега.
– Нет! – кричу, – не нужно! Проигрыш!
Но над доской не слышно ни звука.
После размена необычно за спину друг другу зашли пешки. Связанная пара белых и разрозненная тройка красных рвется вперед. Положение Игоря безнадежно: две белые пешки остановлены человеком в маске, а он не в силах остановить трех красных пехотинцев. Мука на белоснежном лице Игоря, он с грохотом падает и скатывается за край доски. Хохочет человек в маске.
Просыпаюсь в холодном поту. Темнота палатки наполнена звуками. Нежное дыхание женщин, похрапывание Алексея. А где же Петька? Выползаю из спальника и аккуратно вылезаю на улицу.
Небо у горизонта краснеет, потом наливается золотом. Над лесом появляется ослепительно яркий солнечный ломтик. Застрекотала проснувшаяся птица, плеснула хвостом охотящаяся рыба, хрустнула ветка под ногой крупного зверя. Поворачиваю голову – это из леса появился заспанный взъерошенный Петька.
– С добрым утром, Петруччо!
– Привет, Петь!
– Ты чего так рано встал?
– Кока-колы много выпил, – ворчит мальчишка.
– Пойдешь со мной проверять донки?
– Пойду! А где они? – разом оживляется младший Горелов.
– Напротив завода.
Петька мнется, но стремительно выплывающий в голубое небо ослепительный солнечный диск прогоняет ночные страхи.
– Чего с собой возьмем? – интересуется мальчишка.
– Бери пустой мешок и брезентовые рукавицы – вдруг чего поймаем!
Мы идем через лес к излучине Белянки, и когда чаща расступается, а перед нами возникают две башни мельзавода, мальчик начинает волноваться.
– Петь, а Петь, может, ну их, эти донки? Все равно там ничего нет!
– Не бойся, брат! Мы быстро смотаем леску – и назад.
Первая донка легко вытягивается из глубины. Снимаю с тройника лягушку, а младший Горелов наматывает леску на небольшую фанерку. Вторая донка тоже пуста. Переходим к последней. Начинаю тащить, как вдруг сильный рывок обжигает леской мою ладонь и чуть не сбрасывает меня в воду.
– Петька, рукавицы давай! – азартно ору я.
Мальчишка подает рукавицы и смешно подпрыгивает от нетерпения, пока я тащу толстую леску из воды. На поверхности показывается огромная черная голова с маленькими глазками и с длинными усами.
– Сом! Сом! – взволнованно кричит Петька.
Я вытаскиваю рыбу на мелководье и, сбросив с ног кроссовки, прямо в джинсах захожу в реку. Кипящий в крови адреналин делает холодную воду теплой, словно молоко. Рукой в брезентовой рукавице хватаю черную голову за пасть и оттаскиваю огромную рыбину подальше от воды. На воздухе сом как-то успокаивается и лежит на траве, слабо шевеля огромными челюстями и длинными усами.
– Какой большой! – радуется Петька.
На мой взгляд – это самая большая рыба на нашей планете! В длину – метра полтора, на вес – килограммов пятнадцать. Мы рассматриваем морду с широченной пастью. К моему удивлению, кроме двух больших усов сверху, под нижней челюстью у сома есть еще четыре небольших усика. Я вынимаю тройник из верхней челюсти, а Петка сматывает последнюю донку.
Загружаем рыбу в большой мешок, я одеваю кроссовки, слегка отжимаю мокрые джинсы и взваливаю добычу на свои, хочется думать, могучие плечи.
Когда мы с Петькой выходим к палатке, там уже кипит работа. Женщины обмазывают потрошеных щук толстым слоем мокрой глины, а Алексей размещает рыбьи саркофаги в костре.
– Привет рыбакам-добытчикам! – смеется Марина, – что поймали?
– Да есть одна рыбка, – скромно говорю я.
– А джинсы почему мокрые? – не унимается девушка.
– Вспотел, пока тащил, – говорю и сбрасываю мешок на траву у костра.
Петька раскрывает горловину и оттуда высовывается усатая морда.
– Ай! – от неожиданности Маринка отпрыгивает в сторону, Валентина и Алексей раскрывают от удивления рты пошире нашего сома.
– Это мы с Ильичом поймали! – ликующе вопит Петька.
Как приятно нежиться в лучах славы и признания! По отзывам друзей и родных, мы с Петькой – достойные последователи старика, поймавшего свою большую рыбу. Если бы Хемингуэй был жив, то написал бы о нас свою новую книгу.
Через час из костра Алексей достает растрескавшиеся глиняные поленья и разбивает их на листе старого ватмана. Печеные щуки оставляют чешую на глине и готовы к еде. Мы завтракаем по-королевски: нежная рыба, свежие овощи, бокал испанского вина. Петька, запивая рыбу своей кока-колой, тихонько спрашивает меня:
– Слушай, а кто такой Хумингуэй?
К десяти утра, когда на синей ржавой «Газели» подъехал седой водитель, все вещи были собраны и упакованы, а я переоделся во все чистое.
– Привет честной компании! – лихо затормозив, приветствовал он нас.
– Как улов?
Петька с гордостью открыл мешок и большой пакет, продемонстрировав сома и оставшихся щук.
– Ого! Да вы профессионалы! – изумился седой.
Эта экспрессия нейтрального зрителя очень порадовала всех рыбаков.
– Это еще что! Видели бы вы, какая огромная щука у меня сорвалась! – заявил Петька.
Женщины засмеялись, а Алексей серьезно спросил:
– Теперь понятно, кто настоящий профессионал?
Микроавтобус бодро вез нас к Куровску.
– Скажи, командир, вертолетный клуб «Альбатрос» у нас по пути? – спросил я.
– Мы будем проезжать в паре километров от него.
– Забросишь?
– Без проблем!
В 10:30 мы остановились на краю пустой вертолетной площадки. У ангаров уже возились люди, возле здания клуба под рисунком пузатой птицы стоял маленький грузовичок «Портер».
Я протянул водителю деньги и начал прощаться с попутчиками. Последней была Марина.
Она нежно поцеловала меня и сунула в руку красную бархатную коробочку.
– Это что? – удивился я.
– Это, сонька, подарок олигарху.
Синяя «Газель» исчезла за зеленой полосой деревьев, а я направился в «Альбатрос», надеясь на то, что в ресторане можно будет посидеть и выпить чашечку кофе. Маленький грузовичок «Портер» стоял под разгрузкой, несколько человек попеременно заносили коробки и ящики в ресторан. Кивнув охраннику, я поднялся вслед за ними на второй этаж.
Зал был открыт, но персонала не было. На этот раз мне показалось удобным место у большого окна, где можно было расположиться и наблюдать за вертолетной площадкой. Желто-черная полосатая оса, с жужжанием описывая в воздухе возле окна петли и кольца, вновь и вновь возвращалась к стеклу в тщетной надежде вырваться на свободу. Я с любопытством наблюдал за бесплодными попытками насекомого, оказавшегося в чужом враждебном мире, в котором даже голубое небо предавало и отбрасывало назад, прерывая свободный полет и замыкая пространство. Уставшая оса сложила крылья и поползла по стеклу, но жужжание не прекратилось – в голубом небе появился серебристо-синий вертолет.
Через десять минут в зале ресторана появился одетый в джинсы и рубашку поло брюнет среднего роста. Аккуратная шкиперская бородка, резкие носогубные складки, обветренное лицо и внимательные темные глаза – спроси меня, кто это, не сомневаясь, сказал бы: моряк.
Обычной походкой без раскачивания вошедший направился ко мне.
– Петр Ильич?
– Да. Кто вы и как меня узнали?
– Алексей Михайлович дал мне вашу фотографию. Меня зовут Дмитрий, я доставлю вас в «Северную Звезду».
– Что ж, Дмитрий, я готов.
Мы вышли на площадку, где на полозьях стоял серебристо-синий вертолет. Дмитрий влез в правую дверь, я разместился рядом. Впервые оказавшись в винтокрылой машине, я с любопытством осматривался. Лобовое стекло казалось огромным, носки наших туфель почти упирались в нижний край. Перед летчиком был напоминающий руль велосипеда изогнутый штурвал с двумя ручками, на передней панели располагались около десятка приборов, но их количество не поражало воображение. Дмитрий выдал мне наушники с гарнитурой, затем повернул ключ, оживляя машину. Вертолет взлетал как-то странно: набирая высоту, он перемещался немного назад и вправо, на асфальте площадки появилась его тень с вращающимся винтом. Набрав высоту, пилот направил машину в сторону автотрассы. Под нами медленно ползла вереница разнокалиберных машин, ограниченных обочинами, светофорами, зажатых постоянными пробками. Измученные водители, останавливаемые алчными инспекторами дорожного движения, могли только мечтать о свободном полете. Я чувствовал себя уставшей осой, чудом вырвавшейся в открытое небо.
Тень нашего вертолета стала совсем маленькой, но она упрямо бежала перед нами по пашням, асфальту дорог, запрыгивала на верхушки деревьев лесных массивов и на крыши многоэтажных зданий. Каждая клеточка моего тела наслаждалась полетом, если бы не грохот двигателя, то я бы понял, что чувствуют птицы и ангелы.
Впереди показался высокий склон, покрытый ровным зеленым ковром подстриженной травы. В верхней трети выделялись слова, выложенные белым камнем. «Северная Звезда».
Вертолет завис над плоской поверхностью холма, открывая отличный обзор. Поселок строился по лучевой схеме: в центре его огромную площадь занимал трехэтажный дворец, окруженный лесистым парком, вокруг парка была проложена кольцевая дорога, а от нее ровными лучами расходились радиальные улицы, соединенные еще двумя асфальтовыми кольцами. Вдоль улиц располагались двух- и трехэтажные коттеджи. Серебристо-синяя машина опустилась на железобетонную площадку неподалеку от огромного серого дворца. Дмитрий заглушил мотор, и мы ступили на землю, где находились истоки денежных рек, впадавших в финансовые моря и океаны.
Серый дворец был огромен: два симметричных крыла с полуколоннами коринфского ордера примыкали к центральной части с роскошным порталом входа. Широкая мраморная лестница каскадами спускалась к воротам, и по краям каждой ровной площадки стояли белоснежные постаменты с величественными мраморными львами. Кроме лестницы к центральному входу подходил пандус, по которому сейчас подъезжал породистый длинный автомобиль неизвестной мне марки, на капоте которого располагалась устремленная вперед фигура в развевающемся одеянии с откинутыми назад руками.
Мы поднялись по бесконечным ступеням лестницы и остановились в роскошном фойе возле мраморного фонтана, в котором медитировали живые зеленоватые черепахи с красными полосками на голове.
По покрытой ковром лестнице к нам спускался лысый мужчина в темно-синем костюме и голубом галстуке на белой рубашке. Меня встречал лично товарищ Азаркин.
– Здравствуйте, Петр Ильич! Спасибо, что воспользовались приглашением господина Антонова!
– Здравствуйте, Алексей Михайлович! До начала праздника еще полтора часа, где бы я мог их провести?
– Сначала зайдем в библиотеку, а потом я провожу вас в фуршетный зал.
Библиотека на втором этаже больше напоминала городскую площадь средних веков. Огромный зал окружали двенадцать круглых башен из полированного темного дерева, соединенных крытыми галереями. На каждой башне в геральдическом щите были изображены символы, очевидно имеющие отношение к находящимся в них книгам. В центре зала стояла высокая мраморная статуя Афины Паллады, вокруг нее располагались столы со стилизованными под старину настольными лампами.
Открылись створки ворот башни, на щите которой оскалившаяся змея обвивалась вокруг ножки плоского широкого бокала, и оттуда вышел странный невысокий человек, одетый в джинсы и красную толстовку. Его стройные ноги и узкие бедра могли принадлежать бегуну или боксеру, но живот выпирал вперед, как у беременной женщины за неделю до рождения ребенка. Лысая голова покоилась на короткой шее, которая казалась еще короче из-за толстой складки под затылком, нависающей как застывший воск оплывшей свечи. Лицо вошедшего казалось круглым блином, на котором над толстыми валиками губ и ноздреватой картофелиной носа вращались выпученные светло-серые глаза.
При ходьбе странный человек постанывал, как будто шел по острым осколкам битого стекла. Он подошел к нам, и Азаркин, почтительно склонив голову, представил меня:
– Петр Ильич Дронов. Прилетел из Куровска.
– Я – Антонов, – голос круглолицего оказался удивительно звучным и чистым тенором.
– Алмаз поставил меня в известность о ваших фантазиях.
– Какой алмаз? – удивился я.
– Алексей Михайлович Азаркин произносить долго. Я зову его Алмазом.
Лицо Азаркина оставалось невозмутимым.
– У меня к вам просьба, Петр Ильич.
– Слушаю вас.
– Что бы вы ни увидели или ни услышали за столом, не подавайте вида до тех пор, пока я не попрошу вас высказаться.
– Хорошо, Николай Тимофеевич.
– Проводи Викинга в зал, – распорядился Антонов и отправился назад в открытые ворота деревянной башни.
Огромный зал на третьем этаже поражал полированным паркетом со сложным геометрическим рисунком и высокими зеркалами в золоченых рамах, которые разделялись прямоугольными малахитовыми полуколоннами. В зеркалах отражалось небо, видневшееся в арочных высоких окнах, расположенных симметрично напротив. Сводчатый потолок был расписан в виде воздушного пространства, наполненного парящими орлами. Создавалось впечатление, что ты тоже в полете, и этому не мешали две огромные хрустальные люстры, таинственно мерцающие в свете падающих из окон и отражающихся из зеркал лучей.
По периметру зала высились накрытые белыми скатертями столы, на нескольких столах стояли батареи самых разнообразных бутылок и подносы с чистыми бокалами. Молодые бармены в серебристо-синей форме готовы были налить любой напиток или сделать коктейль. Другие столы были полны холодных рыбных, мясных, овощных закусок в большом ассортименте, рядом с яствами стояли стопки фуршетных тарелок и лежали столовые приборы. Третья серия столов была накрыта фруктами и ягодами всех стран мира, некоторые из которых были настолько экзотичны, что я не знал их названий.
По залу бродили группы дам и джентльменов в парадной одежде, причем дамы чаще останавливались у столов с фруктами, а мужчины предпочитали напитки. Я решил последовать доброму примеру и подошел вслед за группой молодых гостей к особо богатой выставке спиртного. Заказы звучали очень романтично: «Текила санрайз», «Харви Волбэнгер», «Киото Сауэр», «Кампари сорбет», «Хайбол ретро». Когда подошла моя очередь, то чувствуя неловкость от того, что моим самым употребляемым коктейлем была водка с огурцом, я решил импровизировать:
– «Дайкири квартерон на скалах», пожалуйста.
Бармен замялся:
– Простите, я знаю «Дайкири на скалах», но что значит квартерон?
– Четверть – белого рома, четверть – темного, половина – сок лайма. Сиропа не нужно.
С уважением посмотрев на меня, парень на треть наполнил большой фужер льдом.
– Ром кубинский?
– Предпочитаю «Бакарди», – независимо ответил я.
Получив свой коктейль, я занял место у окна и наблюдал за тем, как к главному входу лимузины доставляют гостей. Коктейль своим горьковато-свежим вкусом создавал у меня романтическое настроение. Потягивая холодный напиток из трубочки, я совершенно успокоился и перестал комплексовать под прессом ауры огромных денег. Вторая порция «Дайкири квартерона на скалах» привела меня в философское расположение духа.
Удивленный такими перепадами настроения, я решил провести научный эксперимент, но третий коктейль заказать не успел, так как был перехвачен Азаркиным и отведен в небольшой зал, стены которого были украшены полированным красным деревом. В центре комнаты стоял огромный овальный стол, за которым сидело примерно тридцать человек.
Я взглянул в центр стола, и у меня перехватило дух: там помещалась хрустальная ваза в рост человека, а хрусталь светился изнутри разными цветами. Ваза была разноцветной, половина – ярко голубая, половина – темно-синяя. На голубом фоне сияло ослепительным золотом солнце, которое освещало бледно-розовые облака и летящих разноцветных птиц. А на темной-синей стороне серебрились луна и звезды, освещая хоровод снежинок.
– Это же работа Старого Мастера из Синегорска, – зачарованно произнес я.
От центра малой дуги овала приподнялся невысокий лысый человек с круглым лицом:
– Ты знаешь историю Старого Мастера?
– Да, Николай Тимофеевич! Вот вам подарок, имеющий к нему отношение!
Подойдя к Антонову, я вручил ему красную бархатную коробочку. Открыв ее, олигарх долго любовался монетами.
– Откуда они у тебя?
– Это клад Старого Мастера!
– Есть еще монеты?
– Около двухсот штук в кожаном мешочке!
– Да! Дед мне рассказывал про этот мешочек! Где он? Я хочу его купить!
– Мешочек у одной дамы. Цена – пять миллионов, – вдохновленный атмосферой богатства или коктейлями, я готов был торговаться.
– Да! Да!! Я покупаю! Садись, Викинг! Я расскажу про то, откуда я знаю Старого Мастера.
Азаркин проводил меня к противоположной стороне стола и усадил рядом с Игорем Липатовым, которого я сразу не заметил. Игорь холодно кивнул мне, но я как зачарованный смотрел на его правую руку: на мизинце был надет большой золотой перстень с головой быка. Налитые кровью глаза животного смотрели прямо на меня. Бык раздувал ноздри, хмурил лоб, и, казалось, вот-вот бросится в смертельную атаку. Зная его ядовитое нутро, я даже немного отодвинулся. Так вот ты какой, «Теленок аленький»!
Антонов сел на место и начал говорить:
– Мой дед пришел на синегорский стеклозавод в 1915 году. Совсем еще мальчишкой был, без отца рос. Повезло ему, попал он в подручные к Старому Мастеру, звали того Улитин Федор Иванович. Через год начал создавать Улитин вот эту хрустальную вазу, делал он ее по большой любви, дней и ночей не спал. Никто не хотел работать с ним круглыми сутками, а мой дед шага от него не отходил. Когда ваза была готова, большие деньги заплатил хозяин завода Федору Ивановичу, да не ради денег тот старался.
Не сложилась его судьба, не ответила взаимностью любимая. Остался у Улитина только один человек, кому он немного доверял – это был мой дед. Стал Федор Иванович учить его, передавать свои секреты. После революции сделал мальчишка карьеру: мастер, главный технолог, директор завода. Как родного отца опекал он Улитина, да не уберег ни его, ни себя. Написал кто-то на них донос, и исчезли оба в 1937 году. Отцу моему тогда десять  лет было. Через четыре года пришел он на завод, а через неделю началась война. Тяжело было всем, но выжил отец, после войны стал технологом, а еще через десять лет – директором завода. Слышал он от своего отца про секреты Федора Ивановича, рассказал мне эту историю, а перед смертью завещал хранить память о Мастере и собрать его уцелевшие работы. Вот перед вами ваза его работы, а еще я нашел два хрустальных бокала. Один сейчас передо мной, а второй перед моим племянником Игорем.
Я, как и все сидящие, стал рассматривать хрустальные реликвии. Ваза была прекрасна, но и бокал перед Игорем был необычайно хорош. Высокий хрустальный сосуд больше походил на маленькую вазу: сотни граней концентрических, звездчатых и растительных гравировок отражали солнечные лучи, как грани бриллианта. Казалось, бокал сам излучает сияние, а налитое в него белое вино таинственно мерцало изнутри жемчужным светом.
Но это было не все! Овальный наплыв хрусталя в центре бокала был украшен серебряным выпуклым изображение атакующего орла. С поразительным мастерством Мастер выполнил горельеф: взмах мощных крыльев, грозный клюв, растопыренные страшные когти – вот-вот хищная птица вопьется в жертву. Бокал Николая Тимофеевича отличался только цветом орла – на блистающем отраженным светом хрустале на добычу пикировала золотая птица.
Подождав, пока гомон восхищенных менеджеров утихнет, Антонов продолжил:
– К сожалению, след Улитина теряется. Моего деда ночью восьмого августа 1937 года арестовали, а потом расстреляли как врага народа. В этот же день должны были арестовать Федора Ивановича, но он исчез. Я бы заплатил любые деньги за информацию о нем, но ее нет ни в одном архиве.
– Николай Тимофеевич, – негромко говорю, – я нашел тайник Улитина, и в этом тайнике сейчас его останки.
Антонов, задыхаясь, вскочил и, быстро обогнув огромный овал стола, подбежал ко мне:
– Где он?!?
– В Синегорске.
– Что ж, теперь я смогу его достойно похоронить!
Постояв с закрытыми глазами и взяв себя в руки, олигарх занял свое место.
– Все присутствующие менеджеры, наверное, задают себе вопрос: почему я собрал вас в столь узком кругу, почему остальной персонал празднует мой день рожденья отдельно от нас в большом зале? Сегодня действительно счастливый день! Нашелся Старый Мастер, но я отыскал еще одного интересного человека. Мне хочется узнать ваше мнение о нем. Давай, Викинг! Твой ход!
Я встаю, мне очень неудобно смотреть на рядом сидящего Игоря, но, глядя ему в глаза, рассказываю:
– У Николая Тимофеевича Антонова было два племянника: Олег и Игорь Липатовы. Когда у них появились шансы на наследство, Игорь убил Олега. У Игоря на руке сейчас старинный золотой перстень. Перстень носит имя «Бешеный Бык». В этот перстень старые мастера вмонтировали емкость для яда. Игорь уже пытался или собирается попытаться сегодня с помощью аманитотоксина – это яд бледной поганки – убить Николая Тимофеевича.
Смертельно побледневший Игорь прикрыл рукой золотой перстень. После нескольких удивленных возгласов наступила абсолютная тишина.
– Что скажешь, племянник? – Антонов весело улыбался.
– Это неправда! – хриплый шепот Игоря в абсолютной тишине наждаком царапнул слух.
– Алмаз! – небрежно бросил команду олигарх, как будто спуская с цепи собаку.
Сидящий рядом Азаркин поднялся и, взяв бокал с золотым орлом, подошел к нашему краю стола.
– Выпейте из этого бокала, Игорь! – тихо сказал он, поставив золотого орла рядом с серебряным.
Большие карие глаза спокойно смотрели на Липатова. Лицо племянника стало каким-то серым. Он оттолкнул золотого орла, судорожно схватил бокал с серебряной птицей и залпом выпил вино.
– Quod erat demonstrandum, – кивнул квадратным подбородком Азаркин и спокойно вернулся на место.
Присутствующие смотрели на Антонова, а он явно веселился.
– Ну, Игорь, расскажи, как ты дошел до жизни такой?
Игорь с ненавистью посмотрел на меня:
– Во всем виноват этот долбаный Викинг! Я так все хорошо продумал, набрал людей, наладил связь, предусмотрел все! Откуда он свалился на мою голову?!
– Рассказывай по порядку! – шевеля толстыми пальцами, перебил его олигарх.
– Еще четыре года назад я стал подбирать людей для силовых акций. Это были бывшие десантники, морские пехотинцы, спортсмены – все, у кого жизнь не удалась. Меня они не знали. Через интернет я давал им задания, организовывал прикрытие бизнеса Олега, разрабатывал и осуществлял захват других компаний. Чтобы легализовать силовую деятельность, я зарегистрировал на имя моих людей бойцовский клуб «Удар». Три года назад привлек к делу ненадежного человека и чуть не завалил весь бизнес. Помог тогда вот этот перстень, который я привез из Испании, – Олег поднял руку, и красные глаза «Бешеного Быка» с ненавистью бросили взгляд на присутствующих.
– После того, как ненадежный компаньон умер, я восстановил свою структуру в Синегорске. Дела шли хорошо, но хотелось более высокого уровня. План с получением наследства я разработал год назад. Жену Олега я познакомил с судимым парнем, которого за склонность к женскому полу прозвали Павианом. Когда у них не на шутку разыгрался роман, я стал дожидаться удобного момента. Дождался. Валентина с Павианом уехали на его дачу. У меня был приготовлен ломик с отпечатками пальцев Павиана. Утром я приехал к брату, убил его этим ломиком и бросил орудие преступления у дверей.
Все было бы идеально, но поленился идти домой пешком и поехал на автобусе. Когда я вышел на автостанции, то увидел там Викинга. Я не был уверен, что он меня не заметил. Мне нужно было, чтобы менты взяли Павиана. Тогда у них были бы судимый уже преступник, мотив преступления, орудие убийства. Никто ничего не стал бы копать. Но Павиан исчез, а Викинг ввязался в его поиски.
Я несколько раз пытался его перехватить, помешать ему, наконец, убрать его, но он словно заговоренный! Сначала менты застрелили моего киллера, арестовали чистильщика. Затем исчезли два моих лучших бойца, погиб в автокатастрофе начальник охраны бойцовского клуба, после – еще два отличных исполнителя. Я спланировал засаду на Викинга, но он так запугал бригадира, что засада сорвалась. Я не в курсе, как он узнал о «Бешеном Быке». Не могу понять, как он вычислил, когда я буду проводить акцию и против кого. Не представляю, как он определил яд и как оказался здесь.
Липатов замолчал и обхватил голову руками.
– Что скажете? – весело спросил Антонов.
– Вызвать полицию? – предложил двухметровый, похожий на трехстворчатый шкаф, смуглый брюнет в белом костюме, который, возможно, был сшит из парашюта.
– А другие мнения есть? – поинтересовался олигарх.
Менеджеры молчали, как солдаты-первогодки перед пьяным дембелем.
– Эту акцию по моему убийству первым задумал не Игорь, а я! – удивленные возгласы явно польстили Николаю Тимофеевичу.
– Как это получилось? – хладнокровно спросил Азаркин.
– Мне нужен руководитель дочерней фирмы, которая будет добывать, обрабатывать и продавать алмазы. Это очень суровый бизнес, конкуренты зубасты и не боятся принимать радикальные меры. Необходимо было найти волка, причем злого, сильного и умного волка. Я сообщил племянникам об огромном наследстве, надеясь, что хотя бы один из них ради этого сумеет подняться над моралью быдла. Игорь поднялся. Он достоин быть одним из нас.
Азаркин внимательно посмотрел на хозяина:
– А если он повторит попытку?
– Не бойся, Алмаз, он теперь у нас на крючке! Весь! С потрохами! А чтоб ему было веселее, возьмем ему крутого начальника службы безопасности. Пойдешь ко мне работать, Викинг? – светло-серые глаза пронзительно впились в мое лицо.
Я вздохнул, собираясь выдать пару ругательств, но прикусил язык, увидев предостерегающий взгляд на встревоженном лице Азаркина. Тревога невозмутимого, как индеец, Алмаза что-то значила.
– Я взвешу свои возможности, Николай Тимофеевич! – дипломатичный ответ не понравился олигарху, но дискутировать он не стал.
– А где же твой подарок, племянник? – весело спросил Антонов.
Игорь встал и развел руками:
– Ты, Николай Тимофеевич, обыграл меня по всем статьям! Перстень «Бешеный Бык» теперь твой!
Заливистый, радостный смех олигарха, толкотня желающих поближе увидеть «Бешеного Быка», скрип стульев и гомон голосов – я пробираюсь на выход. В дверях меня догнал Азаркин:
– Я распоряжусь доставить вас в Куровск.
– Алексей Михайлович, неужели убийца Липатов останется безнаказанным?
– Я не судья ни Липатову, ни тому, кто прервал жизнь близнецов, Снегиря, Курта и Грыза.
– Так там же была самооборона! – возмущение мое вполне искренне.
– В полицию с повинной пойдешь? – спокойно спрашивает Алмаз.
– Нет, – уныло отвечаю я.
Азаркин провожает меня до серебристо-синего вертолета. Весь обратный путь я тупо смотрю на приборную доску и вижу лица Олега, близнецов, Снегиря, Курта, широкую спину Грыза. Иногда мелькает незнакомый мужской образ, чем-то неуловимо похожий на восьмиклассницу Наташу Кутузову.

Эпилог

Через неделю в Синегорск на микроавтобусе «Мерседес», оборудованном специальными полозьями, Азаркин привез небольшой роскошно отделанный бронзой полированный гроб. Его помощники бережно перенесли в него останки Мастера из тайника в подвале заброшенного дома. Некоторые вещи оттуда тоже были взяты для будущего музея. Кожаный мешок с золотыми монетами Алексей Михайлович поменял на небольшой пакет весом чуть больше килограмма. Увидев мое удивление, он спросил:
– Антонов обещал вам пять миллионов рублей?
– Да.
– Здесь десять пачек пятитысячных купюр, в каждой – по сто штук. Всего тысяча купюр, каждая весит чуть больше грамма.
– Надо же! А я думал, что пять миллионов – это много.
– Это не много. За то, что вы нашли тайник с телом Мастера, Николай Тимофеевич просил передать вам эту черную кожаную папку с документами. Посмотрите ее потом, когда останетесь один.
– Не обиделся он на меня за вежливый отказ работать с ним?
– Нет. Антонов не так прост. На роль руководителя дочерней фирмы у него было пять кандидатов, которые должны были показать себя. Племянники погибли, два кандидата не выдержали испытания, пятый оказался и зубастым, и управляемым.
– Как это племянники погибли? Игорь ведь жив!
– Произошел несчастный случай. Игорь по недоразумению выпил свой же яд.
– Как это могло быть?!? Я видел, что он пил из своего бокала!
– В пятницу накануне дня рождения я долго рассматривал бокал Антонова, любовался золотым орлом. Вдруг я заметил, что на правой лапе птицы задний коготь круглый. Странно, что при такой доскональной точности изображения мастер сделал круглый коготь. При нажатии на него открылась еще одна тайна Старого Мастера – щелкнул маленький замочек, и птица легко снялась с овального хрустального наплыва. В хрустале было закреплено золотое гнездо с замком, а в гнездо вставлялся штырь небольшого диаметра, отлитый вместе с изображением орла. У Антонова был второй бокал – с серебряным хищником. Я немедленно проверил его, замок был идентичным. Драгоценные изображения были взаимозаменяемыми! У меня сразу родился план: в удобный момент поменять орлов местами.
Когда я увидел, что Игорь крутится возле стола, где разливали вино, то понял: вы, Петр Ильич, сказали правду. Бокал Антонова с золотым орлом перепутать невозможно. Дождавшись, когда всех гостей уведут из сервировочной комнаты за стол, я принес чистый бокал с серебряным орлом, налил туда вина и, пересадив на него золотую птицу, лично отнес безопасный сосуд к Антонову. Перед Игорем поставили сомнительный бокал, на котором теперь сидел серебряный орел. Я не ожидал того, что все интриги идут от Николая Тимофеевича, и думал, что если Игорь решил отравить человека, пусть попробует это на себе. Если же он невиновен, то просто будет пить хорошее вино из красивого бокала.
Вы сами видели: Игорь отказался пить из сосуда с золотым орлом. Он залпом выпил вино из бокала, стоявшего перед ним. Ночевал он в «Северной Звезде», а наутро ему стало очень плохо. Умирая, он просил позвать дядю.
– Антонов пришел?
– Нет! Он сказал, что не любит лузеров.
– Получается, что ради бизнеса он пожертвовал двумя племянниками.
– Антонов – шахматист-любитель. Он сказал, что начинает большую игру, и ему не жалко пожертвовать две пешки. «Северная Звезда», по его словам, разыграла северный гамбит.
– Ваш Антонов – большая гнида!
– Посмотрим, сохранится ли у вас, Петр Ильич, это мнение, когда вы ознакомитесь с документами из черной кожаной папки.
Мы прохладно попрощались, и Азаркин уехал, увозя с собой останки Старого Мастера.
Марина посещала спа-салон, бабушка ушла в гости к старой подруге, так что я остался один наедине с черной кожаной папкой.
Открываю ее с опаской, предчувствуя подвох. Ого! Согласно документам, я являюсь собственником двухэтажного коттеджа с полезной площадью триста квадратных метров, с подключенными коммуникациями, подсобными строениями и баней. Все это располагается на моем участке земли площадью двадцать соток. Смотрю на экспликацию помещений, и чудится мне ухмылка красного быка.
Отказаться? Жаба душит! Как хорошо было бы перевезти в коттедж бабушку и Марину! Тем более что у бабушки в Куровске сестра. Согласиться? Значит, купил тебя Антонов с потрохами?
В расстроенных чувствах я оседлал скутер и отправился в кафе «Империал». Большая золотая корона таинственно мерцала светом неоновых огоньков. Припарковавшись на стоянке рядом с кафе, я миновал дорические колонны у входа и вошел в первый зал. Белые гобеленовые портьеры и картины царей в тяжелых рамах на стенах создавали ауру надежности, спокойствия и респектабельности. Мягкий диван с вензелем Наполеона нежно принял меня в свои объятья, и я, расслабив тело, попытался вновь обдумать сложившуюся ситуацию. Нужно честно признать, что мне очень хочется оставить себе подарок Антонова. Но как жить дальше с червоточиной в душе?
Подошедшая официантка отвлекла меня от тягостных мыслей. Заказав жюльен с грибами, уху по-царски и стейк семги под соусом бешамель, я попросил принести сразу маленький чайник «Зеленого дракона». Горячий ароматный горьковатый напиток помогал мне отвлечься от неприятных дум. Джироламо Савонарола говорил, что дьявол всю жизнь играет с человеком в шахматы и ждет прихода смерти, чтобы дать ему мат. Он предупреждал флорентийцев, что каждый день нужно искать выигрышный ход, чтобы выиграть битву за жизнь.
Шум в соседнем зале отвлек меня. Заглянув через арочный проем, я увидел сдвинутые буквой «Т» богато накрытые столы и большую компанию южан, громко общающихся на непонятном мне языке. Худой пожилой мужчина в светлом костюме махнул рукой, приглашая меня подойти. Крупный горбатый нос, большие черные глаза, тяжелый подбородок были мне знакомы. Это же азербайджанец Сафар!
Я подошел и сел на свободный стул рядом с ним.
– Здравствуй, Петр Ильич! – степенно поздоровался он.
– Здравствуй, Сафар!
– Большим человеком становишься, это хорошо. Я хочу тебя пригласить в гости в свой дом.
– Есть два вопроса, Сафар.
– Слушаю тебя, Петр Ильич.
– Во-первых, почему ты решил, что становлюсь большим человеком? Во-вторых, почему приглашаешь в гости?
Большие черные глаза спокойно смотрели на меня.
– Ты больший дом купил, это хорошо. Мы теперь соседи с тобой, а соседи должны жить дружно. Приходи в следующую субботу к четырем часам. Придешь?
– Сначала ответь мне на сложный вопрос.
– Конечно, дорогой! – черный глаза прищурились, в их уголках появились маленькие морщины.
– Что нужно делать, если богатством тебя искушает дьявол?
Сафар долго молчал, нахмурив лоб.
– Мой дед говорил: если ты нажил сто рублей и совесть беспокоит тебя, то сделай друзьям подарки или устрой им праздник.
Неожиданная мысль молнией блеснула и захватила меня. Я встал со стула:
– Спасибо тебе, Сафар! В следующую субботу приду к тебе в гости!
– Буду ждать тебя, Петр Ильич! – на смуглом лице появилась мягкая улыбка.
Я вернулся к своему столу и набрал телефон Котова.
– Привет, Семен! Чем занят сейчас?
– Мы с Натальей обед заканчиваем.
– Можете мне помочь купить машину?
– Конечно, Петька! О чем речь! Куда за тобой заехать?
– Кафе «Империал» возле шахматного клуба. Ты паспорт с собой захвати.
– Будем через полчаса.
Я не торопясь заканчивал обед, поглядывая в окно на стоянку. Когда остался только чай, из-за поворота появился синий «Запорожец».
Наталья предусмотрительно сидела на заднем сиденье, поэтому моя посадка не заняла много времени.
– Петька, какую машину покупаешь? – Семен искренне радовался за меня.
– Хочу с тобой посоветоваться. Что скажешь про «Рено Дастер»?
– Здорово! Клиренс – двадцать сантиметров, четыре ведущих колеса! Это мечта!
– Коробка-автомат?
– Ну, не знаю! Зачем лишний расход бензина? Ты же хорошо водишь!
– А где купить эту мечту?
– На Лесной улице салон «Рено». Едем?
– Едем!
Через двадцать минут мы были в салоне. Выбор был большой. Продавец советовал люксовую комплектацию, Семен предлагал мне купить промежуточный вариант.
– Зачем тебе куча подушек безопасности? Зачем тебе парктроник? Чего лишние деньги тратить?
– Наталья, какой цвет выбрать? – обратился я к женщине.
Она засмущалась:
– Я насоветую, а тебе не понравится!
– Понравится! Давай-ка, дизайнер, определи цвет машины!
– Как вам ореховый? – несмело предложила жена Котова.
– Что скажешь, Семен?
– Хороший цвет!
– У нас ореховый цвет машины с четырьмя ведущими колесами и механической коробкой есть только в люксовой комплектации, – сообщил молодой продавец.
– Поехали на тест-драйв! Сема – за руль, я после ресторана.
Пара кругов вокруг салона, и мы паркуемся на большой стоянке.
– Классная машина! – Семен не скрывает восхищения.
– Сиденья большие, удобные, не то, что в «Запорожце», – поддерживает его супруга.
– Оформляем! Давай, Семка, паспорт! – командую я.
– Зачем? – искренне удивляется друг.
– Я вам машину покупаю.
Семен теряет дар речи. У Натальи на лице выступает румянец. Она машинально поглаживает капот орехового цвета.
– Ты что, Петька, сдурел? – голос Семена дрожит.
– Хватит Наталью на «Запорожце» возить!
– А как же ты? – жалостливо спрашивает Наталья.
– Завтра поможете нам с Маринкой машину купить.
Мы едем домой караваном: впереди на  «Дастере» орехового цвета счастливые Котовы, за ними на «Запорожце» я. Красный бык меня больше не беспокоит.