Перестройка-убийца

          Толя Голубчиков был из нашей компашки. Такой же шебутной, заводила, озорной, с некоторыми переборами, не украшающими наше бытие. Такой же, да не такой. В рот не брал папиросу. Мы покуривали втихаря от родителей, он – нет. Мы уже баловались непозволительными ребятне напитками, он – нет. Наш сверстник, а был серьезнее нас. Рано пошел работать, освоив профессию токаря, продолжал учебу в школе рабочей молодежи. А еще любил бегать на лыжах.  В Тавде, как и на всем Урале, лыжи – массовый вид спорта. Приобрел лыжи – больше ничего не надо. А когда появились ботинки, да еще с металлическим креплением – вообще красота. В городе часто проходили лыжные гонки. Толя в них не участвовал, но пристраивался на лыжню и бежал, не засекая время в пути. Потом стало очевидным его пристрастие к этому виду спорта. Заметив такой азарт, организаторы стали уговаривать его принять участие в соревнованиях. Не сразу, но все же Толя согласился. Результат был ошеломляющий: новичок выиграл гонку, опередив всех, да еще с рекордным для города результатом. И жизнь его изменилась, и сам он изменился. Работа, учеба, спорт – и никаких неспортивных увлечений в течение жизни. Закончив десятилетку, он поступил в Свердловский медицинский институт. В школе учился не ахти как, но в те времена спортсменов, особенно перспективных, брали в институт, минуя конкурсы. Надо было защищать честь мединститута, и он ее защищал. В большом городе Толя попал в руки серьезных тренеров, которые вырастили из него настоящего спортсмена. Выдающимся лыжником он не стал. Ему не хотелось быть профессиональным гонщиком, он учился, приобретал специальность врача и при этом все же стал мастером спорта. Институт был закончен.
          Переехав жить в Сочи, Толя стал врачом в местном спортивно-физкультурном диспансере, а вскоре и возглавил его. Это было серьезное медицинское учреждение, в котором работали врачи высокого уровня. Спортсмены сборных команд Союза съезжались в Сочи на сборы. Их манил туда райский климат, где можно было продлить тренировки, удрав от мороза, снега, слякоти центральных и восточных регионов. В диспансере работали врачи, к которым спортсмены обращались с любой хворью – от простуды до травм. Там лечились и восстанавливались многие спортивные знаменитости. Я назову одного из них – великий прыгун в высоту, Олимпийский чемпион Валерий Брумель. Анатолий был уже кандидатом медицинских наук, вот у него и долечивался Брумель после уникальной операции курганского кудесника Илизарова, поставившего прыгуна на ноги после неизлечимой на то время травмы. Весь мир знал об этой небывалой доселе операции, и весь мир узнал хирурга-ортопеда, чей новаторский способ восстановления ног и рук после переломов сегодня применяется повсюду. Анатолий был хорошим спортивным врачом, ездил в заграничные командировки, какое-то время работал в Алжирском университете, преподавая там спортивную медицину. Кроме того, он оказался еще и умелым администратором. В те сложные советские годы ему удалось закупить медицинскую технику, оборудование, спортивные снаряды – все необходимое для успешной работы с заболевшими или травмированными спортсменами. Но главное его достижение – это сплочение коллектива единомышленников, врачей высшей категории.
          Дома тоже был порядок. Жена, двое сыновей, квартира с отделкой, выполненной собственноручно, и его гордость – лоджия. Каждую досочку, каждую стоечку он отстругал, подшлифовал, покрыл морилкой, а в завершение – бесцветным мебельным лаком. Все своими руками. Толя часто прилетал в Москву по служебным делам. Мы обязательно встречались, я показывал ему столичные заповедные уголки. Мы дружески общались, много говорили. И неожиданно для себя я обнаружил в его разговорах полное непонимание происходящих в стране перемен. Конечно, тогда был полный раздрай – самое начало перестройки. Очень многие мои однокашники в силу схожести воспитания и семидесятилетнего втемяшивания в наши головы превосходства социализма искренне во все верили.
          Мне посчастливилось прозреть раньше многих моих друзей. И сегодня немало тех, кто пребывает в слепой любви и приверженности к идеям ленинизма-сталинизма. Особенно это относится к людям, которые жили, казалось, зажиточно, да и то по нашим заниженным меркам. Значительная часть моего поколения по-прежнему живет с этим и уходит из жизни, жалея оставшихся людей. Ничего не поделаешь. Перестройка оказалась шоковой, нежданной, разбойничьей, несправедливой, приведшей народ к массовому обнищанию. И многим невдомек, что не сама она виновата, а виноваты те, кто предложил ее уродливые формы.    
          Толя был искренним противником грядущей неизвестности. Он чувствовал ее изнанку и ее черные гнилые проявления. Это укрепило в нем неприятие всего происходящего. А вскоре явились чиновники из властных городских структур и без объяснения отняли здание врачебно-физкультурного диспансера – его главное детище в центре Сочи, взамен предложив заброшенное, захудалое строение на окраине города. Анатолий понял, что сопротивление натиску чиновников-бандитов бессмысленно, так как силы слишком неравны. Пережить это было очень сложно. Он продолжал еще какое-то время работать, но такая несправедливость серьезно подорвала его здоровье. Сильный, некурящий, непьющий, ведущий здоровый образ жизни человек сломался и вскоре умер от инфаркта.
         
          Володя Курочкин тоже был нашим школьным товарищем. Компания одна, бедокурили все вместе. Отличался он тем, что лучше нас учился (был стабильный хорошист) и играл в русский хоккей с мячом. Вот и все его отличия. В остальном – такая же непутевость, те же неуемные забавы, которые из сегодняшней дали достойны серьезного осуждения. После окончания десятилетки Володя стал студентом Свердловского лесотехнического института. Жизнь в большом городе изменила молодого человека из провинции. Да еще положительно влияла студенческая среда обитания.
          Учеба, спорт, участие в общественной работе – все это поглотило его, он окунулся в бурную здоровую студенческую жизнь. Это была другая жизнь, которая скорректировала его взгляды, сформировала отношение к человеческим ценностям. 
          Пять лет учебы пролетели быстро. Молодого дипломированного инженера направили работать на Тавдинский фанерный комбинат. Володя имел хорошие теоретические знания, которые в сочетании с практикой довольно быстро помогли ему стать квалифицированным специалистом. Если к этому добавить еще и умение общаться с коллективом, желание работать с людьми, то человек уже готов к карьерному росту. Хорошее предприятие, маленький городок, нехватка специалистов – и вот он уже главный инженер. Это правильно, справедливо. Именно таким образом в советское время выдвигались специалисты на руководящие должности. Бытует фраза, что «положение обязывает». И это правда. Появилась ответственность. Главный инженер предприятия – это технический директор. Он знает производство до последнего винтика, он лучший специалист, знаток, наставник, организатор производства. Новая техника, рационализация, социалистическое соревнование и, главное, выполнение плана. Ох, как это знакомо. План любой ценой! За невыполнение – долой с работы. Объективных причин невыполнения плана не должно быть, да это и в голову никому не приходило. Нет плана – значит, плохо работаешь. И эта причина единственная. Начинается та самая капиталистическая система выжимания пота. И это при развитом социализме. Сначала продление рабочего дня, затем работа в субботу, воскресенье, даже в праздничные дни. За работу в сверхурочное время платили по повышенным тарифам, да и то не всегда, так как зарплата была лимитированной. Народ безмолвствовал. В больших городах, в столице, где сильный рабочий класс, – и там молчали. А уж на периферии, в небольших населенных пунктах трудящийся человек был совершенно беззащитен: поищешь справедливость и сразу же окажешься за воротами. За тебя, конечно, может заступиться профсоюз, партком, но это просто так, для порядка, для формы. В конце концов, непокорный работник все равно будет уволен. Такие порядки были во всей стране, а на периферии – тем более. Руководитель предприятия – обязательно член КПСС. Это догма, аксиома, это неписаный закон. Естественно, Володя стал партийным. Он заметен в городе, его знают и уважают, и первый секретарь горкома КПСС уже положил на него глаз. Такого положительного героя пора выдвигать на партработу. И вот в Тавде появляется новый молодой секретарь горкома Курочкин Владимир Александрович.
          Началась новая жизнь, а для человека честного – сложная и трудная. Мышление теперь не заводское, а районное; ответственность не заводская, а районная, и масштаб работы уже районный. А сама партийная работа – совсем другая, новая.
          Прошло много лет. Курочкин уже в Москве, работает начальником союзного «Главфанерспичпрома». Вот так название. А попал сюда он очень просто. Его Тавдинский директор был переведен в Москву и долгое время возглавлял этот Главк. Готовя себе замену в связи с предстоящим уходом на пенсию, он «выдергивает» из Тавды в Москву своего бывшего главного инженера. Опыт производственный и опыт партийный – лучшая характеристика и аргументированная рекомендация для дальнейшего продвижения вверх по служебной лестнице. Вот так в 39 лет Володя переехал в Москву. У него и у его семьи начался новый этап жизни. Я знал, как было трудно начинать московскую жизнь. Представьте себе, каково руководителю маленького захолустного таежного района, на которого навалились заботы союзного ведомства. Масштаб Тавдинского района превратился в масштаб страны. Мне встречалось немало людей с периферии, выдвинутых на руководящую работу в Москву, но не многие из них смогли удержать на своих плечах такой груз ответственности. Несмотря на то, что Володя успешно вошел в роль руководителя союзного масштаба, далось ему это очень нелегко. Как дальше шла бы его жизнь, трудно сказать. Но судьба на то и судьба – не предусмотришь, соломки не подстелешь…, как говорил Франклин Рузвельт: «Видеть легко. Трудно предвидеть». Точнее не скажешь. Прошло несколько лет. Партия и правительство приняли решение о создании политотдела в Министерстве внутренних дел. Был такой офицер МВД Чурбанов, прославившийся женитьбой на дочери Брежнева, в результате чего быстро ставший заместителем министра. Вот он и пригласил к себе начальника лесопромышленного Главка Курочкина. После полуторачасовой беседы из его кабинета вышел начальник политотдела, он же заместитель начальника главного управления лагерей СССР – полковник Курочкин. А через три года он уже генерал-майор. С ума можно сойти от такой метаморфозы.
          Володя с ума не сошел, а просто стал работать.    
          Начался новый виток жизни. На вновь созданную должность назначили бывшего секретаря горкома партии. Совершенно естественным было то, что политотдел возглавил опытный партийный работник, да еще глубоко знающий лесоперерабатывающую отрасль, в которой трудились многие тысячи заключенных. Появилась новая персональная машина. Материальное обеспечение (форма и другие виды довольствия), зарплата – все это было более весомое и ощутимое. Вот ведь как у нас было… Человек взлетел высоко – и тут же надо его сразу задействовать: он и член парткома МВД, он и член редколлегии центрального ведомственного журнала и еще много других общественных нагрузок.
          Так как дело было новое, незнакомое, Володя весь без остатка окунулся в процесс познания неизвестной среды обитания. Его все радовало в новой работе: и сама новизна, и генеральство, и форма парадная и камуфляжная, и другие атрибуты высокой должности. Он работал без устали. Мы часто встречались и много говорили, особенно когда вдвоем уезжали с ночевкой ко мне на дачу. Володя был человек партийный и до мозга костей советский – весь без остатка. А я давно уже стал другим. Мы спорили о нашей системе в стране. Спорили мирно и, периодически, чокаясь. Володя был человек осторожный, и, несмотря на наше знакомство с детства, он со мной даже не столько спорил, сколько полемизировал, аккуратно подбирая слова. Будучи человеком, не очень образованным, марксистско-ленинскую литературу знал назубок. И главные его аргументы – это цитаты из трудов Ленина. Он любил повторять: «Никто из вас не прочитал ни одного тома Ленина. А я изучил все и теперь точно знаю и уверен в правоте его идей. Читайте Ленина». Мне было скучно с ним говорить об этом, и мы ложились спать. Он продолжал генеральствовать. Человек по натуре добрый и честный, мягкий и сердобольный. Не понимаю, как он инспектировал свои спецобъекты, проверяя и следя за исполнением социалистической законности. Ему приходилось видеть множество безобразий, нарушений и просто преступных действий чиновников с офицерскими погонами. Володя очень много рассказывал о своих инспекторских поездках в места не столь отдаленные. Вот тогда мне показалось, что в нем что-то надломилось. Или, скорее всего, появились какие-то сомнения в твердости убеждений. Он продолжал служить в МВД.
          Началась перестройка, все вокруг задвигалось, стало рушиться, а Москва так совсем забурлила. К власти пришел Ельцин. Огромное количество людей (и я в том числе) встретили первого Президента с энтузиазмом и надеждой. Мои близкие люди, друзья – тоже. И только один Володя плевался, услышав о народном избраннике. Они были знакомы, потому что в годы своей работы секретарем горкома партии его партийным начальником был первый секретарь Свердловского обкома КПСС Ельцин. Он и ему не верил, и в него не верил. А больше всего Володя возмущался модными тогда лозунгами, клеймившими привилегии, а ведь Ельцин и взлетел на волне борьбы с привилегиями. Володя был уверен в том, что именно Ельцин породил привилегии для себя и своих уральских сподвижников. Его же он обвинял в популизме и в других неблаговидных делах в период работы на Урале. Он весь закипал, услышав ненавистную фамилию, но это кипение видел только я. Только при мне он мог бурно возмущаться сегодня, сейчас, а завтра генерал-майора везли на службу, и лицо его было спокойным, непроницаемым и никак не выдающим внутреннее беспокойное, а нередко и мучительное состояние.
          Служба продолжалась, он ожидал вторую генеральскую звезду, но не дождался. А все мы дождались ГКЧП. Вскоре рухнул СССР, а вместе с ним – союзные структуры, в том числе МВД. Володя остался без работы и уединился в своей квартире.
          Это затворничество длилось 40 дней. У него хватило сил взять себя в руки, привести себя в порядок, надеть парадную генеральскую форму и явиться на прием к новому первому министру МВД России генералу Ерину. Министр приветливо его встретил и внимательно выслушал. Генерал-майор Курочкин рассказал Ерину о том, что он работал на производстве, но до пенсионного стажа не дотянул. Перевели на партийную работу – и тут он пенсионный стаж не набрал. И сейчас, когда, находясь на службе в МВД, ему до выхода в отставку надо бы еще три года дослужить – он остался безработным, так как союзное МВД ликвидировано. Впору идти в подземный переход и переворачивать парадную генеральскую фуражку. Министр его выслушал, не перебивая, и кратко, по-военному сказал: «Не беспокойтесь, в течение недели Вы будете трудоустроены». И, правда, через неделю Володя стал заместителем начальника Главного управления лесных лагерей России. Машины служебной уже не было. Он добирался на метро до своей новой работы в красивое, старинное зеленое здание на Садовом кольце напротив кинотеатра «Форум». Здесь коллеги относились к нему, мягко говоря, сдержанно. Всю жизнь они служили, чтобы получить такие звания, а он, выскочка, сразу стал полковником и через три года генералом. Да еще пришелец из бывшей вышестоящей организации союзного уровня. Но главная причина их сдержанности, я думаю, в том, что Володя, все-таки, был для них инородным телом. Ведь служба в МВД начинается с юношества, с училища, продолжается долго. Она обязательно по-особенному влияет на человека, формируя его характер, как и любая специальность. Володя был человеком сугубо гражданским со сложившимся мирным характером. Конечно, служить в МВД ему было интересно, носить форму приятно, быть генералом почетно, а приезжать в Тавду в парадной форме, туда, где стоят войска МВД, охраняющие тысячные лагеря заключенных, – это просто апофеоз. 
          Встречи, проводы, охота, рыбалка, чинопочитание и холуйское раболепие – это свойственно нашему люду, особенно живущему в глубинке. Классик сказал, что мы должны по капле выдавливать из себя раба. Очень много в советском человеке этих капель, и никто не знает, когда они закончатся. Через три года Володю выпроводили в отставку, назначив скромную пенсию. Для того чтобы получить достойную генеральскую пенсию, надо было служить не 20, а 25 лет, но ему не дали такой возможности. А идти к своему министру и просить об этом он не мог, считая недостойным для себя обращаться к человеку, который являлся одним из разрушителей идеального, по мнению Володи, строя. 
          Он еще был полон сил и энергии и не работать не мог. Я помог ему устроиться на работу, которая, в общем-то, удовлетворяла его материально. Но человеку с такими взглядами претило быть помощником у нового русского, который нередко использовал его в качестве свадебного генерала. Теперь ни занятость, ни зарплата, ни подаренная подержанная «Волга» не приносили удовлетворения. Черты характера и особенности службы сделали его человеком не широкого размаха. У него почти не было близких московских знакомых.
           Он опять оказался в сумасшедшей и безжалостной Москве, как будто вновь перенесся из родного уральского гнезда в чужую и холодную сутолоку. Друзей нет, увлечений нет, заняться ничем не мог. Вот здесь его и подкараулила безысходность, навалилась тоска, крепости характера не хватило… Володя тяжело заболел и очень скоро умер. Он похоронен на генеральской аллее Троекуровского кладбища с военными почестями, ружейным залпом, и я проводил его в последний путь.

           Ушли из жизни два моих земляка. Судьбы у них были разные, а воспитание одно, советское. Им были непонятны объективные причины развала страны и историческая закономерность крушения последней на планете империи. И они не виноваты в этом. Когда неожиданно для большинства населения свалилась на головы перестройка, шестая часть планеты забилась в конвульсиях. Разваливались все отрасли народного хозяйства, наступала безработица, убегали целые народы со своими республиками, все рушилось. В головах застревала путаница, правда поменялась местами с кривдой; грабежи, разбои – какой-то библейский Армагеддон. 
          Прекрасная идея отказа от коммунистической идеологии реализовывалась людьми, не знающими, как это делать. Никто и не мог тогда знать правильные пути капитальной перестройки. От неведения и бесчестности многих лидеров перестройки этот путь привел к таким бедам, в которых мы пребываем и по сей день. А для многих это просто стало трагедией.
          Мне неизвестно, сколько людей погибло в этой переделке страны. Но я знаю точно, что перестройка убила двух моих школьных товарищей, двух честных тавдинских парней, которые были моими друзьями. И нет ей за это прощения.