Постперестройка

ЧТО ДАЛЬШЕ?

Долгие годы мы жили под тяжелым прессом. Кто не хотел быть духовно  раздавленным, тратил на пассивное сопротивление почти все силы. Но вот  нежданно пришла долгожданная свобода - и мы оказались почти в  растерянности. Мы лишились привычного вектора, ежеминутно указывавшего,  где низ, где верх. Что делать, как жить дальше? Теперь уже мало просто  сохранить свободу мысли.

Раньше мы всё ворчали, но ворчали шепотом. Теперь мы тоже ворчим, к  тому же громко, так что заразили ворчанием и тех, кто раньше не ворчал.  Раньше ворчание было простительно: оно было проявлением какого-никакого  свободомыслия (проявлять свободомыслие как-то более конструктивно почти  все мы боялись). Теперь пустому ворчанию нет оправдания: если ты чем-то  недоволен - попытайся это исправить, теперь за такое не сажают.

Поводы для недовольства есть, конечно. После кровавых десятилетий -  гражданской войны, "коллективизации", 37-го года, войны с Германией, еще одного 37-го года - пришли относительно спокойные и сытые времена.  Правда, люди по-прежнему оставались винтиками, и отвертка не выпадала  еще из дряхлеющей руки. А кто не хотел быть винтиком, подвергался  жестокой каре. Правда, сытость достигалась за счет ограбления природы,  дополнившего ограбление деревни. Но большинство не отдавало себе в этом  отчета. В какой-то степени почти все мы верили в преимущества  социализма. И вдруг оказалось, что преимуществ нет, и спокойствию конец, и сытость под угрозой. Ну как тут не разворчаться? Удивительно другое:  что мы до сих пор верим сталинско-брежневской пропаганде - что при  социализме не было ни голодных, ни рабов, ни аварий, ни воров.

Перестройка началась немного раньше, чем большинство почувствовало  надвигающийся экономический крах. Поэтому многим она кажется не  следствием, а причиной этого краха. Думают: будь наши правители чуть  умнее - коммунистический колосс стоял бы вечно. Никто не задает себе  вопрос: зачем Горбачев стал рубить сук, на котором сидел? Он, правда,  сумел перепрыгнуть на другой. Но всякий согласится: срубленный был куда  удобней да и, как будто, надежней. Но срубил, потому что видел: всё  дерево прогнило насквозь, и надо срочно что-то менять. Вероятно, затевая Перестройку, ее лидер надеялся на более удачный с его точки зрения исход - что-нибудь вроде китайского. Да, видно, гнили оказалось больше. И  слава Богу: китайцы до сих пор живут под коммунистами, а мы уже,  кажется, освободились от них.

Ремонт в доме - не самое приятное время для жильцов. А капитальный  ремонт, да еще без выселения - совсем неприятно. Кого-нибудь может и  кирпичом уроненным пришибить. Но если дом сгнил - ремонтировать  приходится. А если в этом доме находится детский сад, то дети,  наверняка, решат, что взрослые сошли с ума: зачем-то разбирают крышу, не обращая внимания на дождь. Не уподобимся же этим детям. Согласимся, что  ремонт был нужен, и что Горбачев провел его не самым худшим образом.  Теперь, когда дело сделано, легко указать на тысячи просчетов. Всё же  думаю, если бы за ремонт взялся кто-то другой - крови могло бы пролиться гораздо больше. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Ошибаюсь под влиянием естественного чувства благодарности раба к хозяину, отпустившему его на  волю. И не важно, чем руководствовался хозяин. Вероятно, тем, что рабов  стало нечем кормить. Радоваться этому или огорчаться?

Как ни плох был социализм, большинство согласилось бы терпеть его  бесконечно, чтобы избежать Перестройки. Лучше жить на коленях, чем  умереть стоя. Я тоже предпочел бы погромам в Сумгаите, Баку и Фергане  социализм (конечно, в брежневской, а не в сталинской версии). Но  социализм прогнил до основания. Так уж лучше ремонт, чем обвал.

Да, предперестроечное государство было еще не столь дряхлым, чтобы  позволить отобрать у себя монополию на грабежи и погромы, но уже  достаточно дряхлым, чтобы не очень пользоваться этой монополией.  Впрочем, это как сказать: на своей территории оно старалось не  устраивать больших кровопусканий, но в Венгрии, но в Афганистане...

Но народ огорчается, в основном, не от того, что где-то кого-то убивают (если только не в соседней квартире), а от того, что в магазине всё  труднее что-то купить. Попробуем же сначала разобраться в причинах и  следствиях этого огорчения.

Известно, что человек ко всему привыкает. Но к хорошему привыкает  быстрее, чем к плохому. И почти всегда ему хочется больше, чем он имеет. Так что легкое недовольство - почти постоянный спутник человека. И это  совсем не плохо: недовольство действительностью побуждает нас к  действию. Это главный, наряду с привычкой, двигатель, данный нам  природой. Всё хорошо, пока недовольство не слишком сильное - тогда  надежда что-то исправить пропадает, и руки опускаются, а глаза начинают  искать виноватого.

Одна из главных наших бед - у нас образовался чрезмерно завышенный  жизненный стандарт. Так что он побуждает нас не к труду, а к ворчанию.  Десятки лет нам внушали, что мы лучше всех, и жить должны богаче всех, и даже уже живем богаче всех, кроме горстки кровопийц-эксплуататоров.  Когда железный занавес приоткрылся, мы увидели, что нас обманывали, в  десятках стран живут лучше нас, лучше во всех смыслах, в том числе в  экономическом. И народ смертельно обиделся на коммунистов. Не за то  обиделся, что врали, а за то, что не превратили вранье в правду. Мы  продолжаем верить, что заслужили жить не хуже, чем европейцы. Мы не  хотим понять, что европейский уровень не достижим для нас и наших детей, и вопием: когда же мы начнем жить "по-человечески"?!

Так что же нам делать? Один ответ очевиден, его можно услышать не так  редко: надо работать. Западное благосостояние создано трудом многих  поколений. Если мы, наши дети, наши внуки и правнуки будем работать как  следует, и делать не только оружие, то, глядишь, праправнуки заживут как европейцы и американцы. Но если наше взвинченное состояние не  прекратится раньше, чем мы догоним и перегоним Америку, то мы ее никогда не догоним, потому что раньше, чем мы ее догоним, это состояние доведет  нас до какой-нибудь большой беды. Надо работать, и не ждать чудесных и  быстрых результатов. Но это легко сказать, а как этого добиться? Как  смириться, успокоиться, умиротвориться?

Прежде чем искать дорогу к светлому будущему, зададим себе вопрос: что, собственно, нужно человеку для счастья? Разве богатство? Что, богатый  всегда счастливее бедного? Или хотя бы часто? Мне возразят: богатство не обязательно, но элементарный прожиточный минимум необходим. А что вы  называете прожиточным минимумом? Иметь достаточно еды, чтобы не умереть  от голода, достаточно одежды, чтобы не умереть от холода, конечно,  нужно. Но когда говорят о прожиточном минимуме, обычно имеют в виду  гораздо большее. Выходит, лет сто назад, когда этого большего не было ни у кого, все люди были несчастны? На это обычно возражают: тогда время  было другое, а сейчас без ежегодной пары новых штанов не прожить. Если  так, то плохо наше дело. Пройдет сто лет, Бог простит нам наши грехи,  стороной пройдут катаклизмы, и упорным трудом мы достигнем того, что у  каждого будут каждый год новые штаны, и автомобиль, и видеомагнитофон,: но мы будем страдать не меньше нынешнего, что нет у нас дачи на Марсе,  как у любого американца, и обречены мы жить на загаженной Земле,: или  что нет у нас элексира вечной молодости, а у кого-то он есть.

Выходит, главная наша беда - зависть. Причем не только к американцу, а  и к соседу, сумевшему скопить немного больше, чем я. Оно и не  удивительно. Ведь зависть бедного к богатому - главная компонента  идеологии, господствовавшей 70 лет. Идеология эта рухнула как трухлявое  дерево, ничего, кажется, от нее не осталось. Нет, зависть осталась.

На самом деле человеку нужно совсем не много. Но беда в том, что он,  как правило, отворачивается от того немного, что нужно, и тянется за  многим ненужным. Предпочитает полезному приятное. Что ж, имеет право.  Жаль только, что сам страдает от своей лени и глупости, да и окружающих  заставляет страдать. Ведь полезное только тем и полезно, что на деле  оказывается более приятным, чем то, что кажется таковым.

Не богатство нужно человеку, а удовольствия. Некоторые удовольствия  можно купить, некоторые нельзя. Буржуазная мораль несколько  преувеличивает возможность денег в деле приобретения удовольствий. Этим  она подталкивает людей к зарабатыванию денег, т.е. к труду. И мы усвоили этот западный предрассудок, хотя у нас важнее денег всегда был блат.  Между прочим, и благополучие нашей феодальной верхушки до 1861 года и,  особенно, после 1930 было основано не на деньгах.

Если мы хотим добиться максимума суммы удовольствий, то должны первым  делом разобраться, что приносит больше всего удовольствий и  неудовольствий. Значит, самой уважаемой наукой должна стать психология,  а не экономика.

А может, мы уже решили, что главный источник удовольствий и  неудовольствий - в руках экономики? А, например, здоровье? Мне возразят: в нашей нищей стране, естественно, и медицина нищая. Ну, во-первых,  страна не такая уж нищая, могла бы тратить на медицину побольше, если бы захотела. Мне опять возразят: для себя власти создали очень неплохую  медицину, а на нас им плевать. Это не совсем так. Власти всегда боятся  бунта. Поэтому они вынуждены в какой-то мере заботиться о том, чего  народ хочет особенно сильно. Так что, если они о чем-то не заботятся,  значит, народ этого не очень хочет. Но главное не это. Главное, что  вовсе не медицина определяет уровень нашего здоровья. Медицина, в  основном, направлена на то, чтобы облегчить страдания больного и не дать ему умереть. Поэтому с развитием медицины больных становится не меньше,  а больше. Я это не к тому, что не нужна медицина, а к тому, что надо  самому заботиться о своем здоровье - больше двигаться, меньше есть. А то без здоровья какие уж удовольствия.

А человек не очень склонен печься о здоровье. Он может поворчать на  правительство, травящее его радиацией и химией, но не бросит курить, не  уволится из вредного цеха, не уедет жить в деревню. И общество в целом  озабочено ростом/падением материального благосостояния гораздо больше,  чем, скажем, охраной среды. Выходит, оно направляет свою энергию не на  то, что действительно способствует увеличению удовольствия и уменьшению  неудовольствия, а на то, к чему неосознанно стремятся его члены.  Стремления эти заложены, в основном, самой природой, которая, конечно,  мудра. Но закладывала она их медленно, на протяжении десятков тысяч лет. Тогда опасности переедания и гиподинамии практически не было, зато очень реальны были противоположные опасности. Поэтому следование своим  естественным желаниям приводило бы нас к удовольствиям гораздо чаще,  если бы условия нашей жизни были ближе к тем, которые преобладали в  течение тысячелетий. Поэтому ради чистого воздуха мы не отказываемся от  автомобилей, атомных станций и химзаводов.

Аналогичным образом дело обстоит не только со здоровьем. Худой мир  лучше хорошей ссоры. Но неосознанное стремление ответить злом на зло  господствует в отношениях между людьми и даже между народами. Оно  подчиняет себе сознание, заставляет его придумывать оправдания  агрессивности. Ясно, что это не способствует увеличению общего  количества удовольствия на земле.

Я не хочу сказать, что у общества не может быть более высокой цели, чем максимум удовольствия своих членов. Люди смутно чувствуют, что должно  быть что-то более высокое, но что? Не находя правильного ответа,  разочаровавшись в коммунизме, некоторые ударились в шовенизм. Правильный ответ, вероятно, может дать только религия. Но я здесь пишу о вещах не  столь высоких.

Во всяком случае, максимальное удовольствие своих членов кажется мне  более высокой целью для общества, чем максимальное их богатство. Правда, в защиту экономики как фундамента общественной жизни есть один серьезный аргумент. Удовольствия бывают разные: бывают такие, за которые в скором  будущем приходится расплачиваться неудовольствиями, а бывают обещающие  незатухающий поток всё больших удовольствий. Уважаемой целью можно  считать только вторые. А богатство дает возможности, которыми можно  пользоваться и для достижения самых продолжительных удовольствий. Но и  согласившись с этим, одновременно надо согласиться, что мы этими  возможностями пользуемся как на пользу, так и во вред. Так что важно не  какие возможности, а на что их употребить. То ли чтобы увеличить урожай, то ли чтобы сделать его чище,: то ли чтобы построить ликеро-водочный  завод, то ли - вытрезвитель,: то ли наводнить улицы автомобилями, то ли сперва подумать о гаражах и стоянках, о подземных переходах и, главное,  о менее ядовитом бензине.

Итак, главную роль в обществе играют психиатры, священники и  журналисты, убеждающие, что не стоит огорчаться по пустякам. Впрочем,  журналисты последнее время, в основном, убеждают нас в обратном. К месту и не к месту они восклицают: "В наше трудное время у всех у нас одна  забота - выжить", или: "Перед лицом хаоса, холодной зимы, гражданской  войны время ли думать о культуре, о морали, о космосе, о любви", или:  "правительство Павлова ограбило народ, партийная мафия сеет  межнациональную рознь, торговая мафия всё гноит и закапывает, а еще  какая-то мафия продает за границу наши танки и золото". Я отнюдь не за  лакировку, но зачем любую сказку начинать с мрачной  политико-экономической присказки?

Счастье есть состояние ума. Так что главное для счастья - правильно  настроить свой ум. Впрочем, производство - тоже дело нужное. И вот мы  ворчим на Перестройку, что она-де привела к падению производства. А  почему оно падает? Ясно: раньше был порядок, а теперь хаос, раньше люди  чего-то боялись, а теперь не боятся. Вот и стали плохо работать. Не все, конечно, я вот работаю, как работал, да и другие добрые люди. Но есть же и недобрые, вредители, и вот они... А если я и стал хуже работать - так  что вы хотите за такую зарплату. Другой бы вовсе забастовал, а я хоть  как-то шевелюсь. Да если и большая у меня зарплата - вам-то какое дело?  Есть такие, у кого в сто раз больше, а тоже ни черта не делают. Воруют  только. Да и что купишь за эту зарплату? Раньше хоть что-то можно было  купить - я и работал как лошадь, дурак был. Да и попробовал бы тогда не  работать - живо мозги бы прочистили. А теперь и некогда работать, всё по очередям, по очередям...

Ну и что же тут плохого? То есть очереди, конечно, - плохо. Но вы же  сами этого хотите. Как сами?! Да ведь не хотите, чтобы цены повышали. А  низкие цены - главная причина очередей. Тут уж на меня обрушится лавина  праведного гнева: и эти цены ты называешь низкими?!! Называю. Раз  очереди, значит - низкие. А впрочем, хватит об этом. А то еще  догадаются, что я - мафиози, что могу покупать всё по проклятым  павловским ценам. Я только хотел сказать, что очереди - плохо. А вот то, что люди стали хуже работать, я не уверен, что плохо. Мы получили больше свободы. Некоторые воспользовались ею, чтобы больше работать, другие -  чтобы меньше, и можно ли тут кого-то упрекать. На то и свобода, чтоб  каждый пользовался ею как захочет. Только надо понимать: оба желания -  богаче жить и меньше работать - не осуществимы одновременно. Но наш  обыватель хочет много и вкусно есть, ездить на автобусах и автомобилях,  тепло и красиво одеваться,: он готов ради этого отстоять любую очередь, но побольше работать - ни в коем случае. Конечно, работать надо уметь.  Но ведь и кто умеет, тоже не всегда предпочитает очереди дополнительную  работу. Хотя стояние в очереди - тоже работа, нелегкая, да только  абсолютно бесполезная.

Ну ладно - работать не хотят. Но ведь они, гады, воспользовались  свободой не только для этого. Они же принялись грабить и насиловать. Так долой свободу, да здравствует порядок!

Это так. Работать каждый волен столько, сколько хочет, но всё же воля  должна иметь границы. Моя свобода кончается там, где она начинает  угрожать свободе другого. В этом и только в этом случае мою свободу  можно ограничить.

Однако я не уверен, что между ростом свободы и ростом преступности есть связь. Преступление потому и преступление, что игнорирует законы,: так  что мягче стали законы или жестче - преступникам всё равно. Правда,  обычно думают иначе. Наше общество надеется запугать преступников  строгими наказаниями, надеется, что они от страха перестанут быть  преступниками. Какая наивность! Не только наивность, но и жестокость.  Мера гуманности общества - его отношение к изгоям - одиноким старикам и  детям-инвалидам, сумасшедшим и арестантам. Уничтожать их надо, говорят  самые добросердечные матроны. Воистину, простота хуже воровства. Они  думают, что на жестокость преступники не ответят жестокостью. Почему-то  закон "око за око" действует в голове обывателя только в одну сторону. А что большинство настоящих преступников остается не пойманными, что среди пойманных, Бог знает, сколько поймано по ошибке - этого простодушный  обыватель, просто, не берет в голову. Милиция охраняет вождей, разгоняет митинги, ловит "спекулянтов", ей просто некогда заниматься  преступниками. Да и среди милиционеров больше преступников, чем среди  прочих граждан. Сажать их всех надо. Кого всех? Да всех. И вождей, и  спекулянтов, и самих ментов. А сажать-то кто же будет? Сталин нужен,  иначе порядка не дождемся.

Мы надеемся, что страх перед строгим наказанием остановит преступников. Как будто бы мы сами никогда не перебегали дорогу перед мчащимся  автомобилем, и страх нас не останавливал. Вот и преступник всегда  надеется, что не попадется. И если он не дурак, надежда эта обоснованнее надежды небрежного пешехода. Да и есть множество людей, не очень  дорожащих жизнью: самоубийств случается не многим меньше, чем убийств,: и во все времена были солдаты-наемники, рискующие жизнью за хорошее  жалованье и возможность пограбить. Пусть таких не много, всё же их  хватит, чтобы совершить куда больше преступлений, чем их совершается  нынче. Так что берегитесь. А я даже думаю, что угроза посадки  развязывает преступнику руки, потому что как бы освобождает его от  ответственности перед собственной совестью.

Я это вот к чему. Нельзя требовать, чтобы все люди стали святыми. А  только святые никогда не делают плохо другому, чтобы стало хорошо им.  Вот и мы делаем плохо пойманным преступникам, надеясь, что станет  немножко лучше нам. Так было, так будет. Но желательно, чтобы всякое  действие было более-менее целесообразно. Это невозможно, если речь идет  о действиях человека - человек часто поступает машинально. Но общество  должно стремиться действовать разумно. А делать другому плохо без всякой пользы для себя - совсем не разумно. Глупо во время войны воевать с  пленными и забывать про фронт. Общество ведет вечную войну с преступным  миром, и должно ее вести. Но с пленными надо обращаться хорошо - этого  требует и гуманность, и выгода.

Как и отдельный человек, общество имеет право применять насилие лишь в  пределах необходимой самообороны. Как и отдельный человек, оно не должно забывать идеала, открытого нам Христом: вовсе обходиться без насилия,  платить добром за зло.

Дикость нашего народа идет гораздо дальше желания непременно отомстить  обидчику. Многие полагают, что за преступления человека - истинные или  мнимые - можно обрушиться не только на него, но и на всех его  соплеменников. Такой взгляд, разумеется, в любую эпоху надо  квалифицировать как антигуманный,: но в древности, когда средства  убийства были не столь значительны, он, вероятно, был частью механизма  естественного отбора на уровне популяций. В последние же тысячелетия он  был отвергнут этикой как не только антигуманный, но и самоубийственный  для человечества. С тех пор только самые темные толпы им  руководствуются. По справедливости он заклеймен как главный признак  фашизма.

Печально, до какой степени распространены среди нас фашистские взгляды. Раньше это было не так заметно, потому что нам запрещалось иметь какие  бы то ни было взгляды, так что мы их не очень демонстрировали. Но пришла весна, растаял снег, и обнажился скрывавшийся под ним мусор. Сегодня  очевидно: наша политическая жизнь ближайших лет будет заключаться в  противостоянии демократов и патриотов=фашистов. Коммунисты быстро сойдут на нет.

Тут надо уточнить терминологию. Слово "патриот" употребляют в двух  совершенно разных смыслах. Раньше патриотами называли тех, кто готов  жертвовать своими интересами ради своего народа. Такой патриотизм  прекрасен. Теперь патриотами называют тех, кто готов жертвовать  интересами других народов ради своего. Такой патриотизм безобразен.

Разбирать аргументы фашистов так же противно, как употреблять в  приличной статье неприличные слова. Но если прятаться от них  по-страусиному - нечего и пытаться рисовать картину нашего времени.

В январе 1990 года в Баку шли погромы. Громили квартиры последних  уцелевших армян. Когда с армянами было покончено, пошли громить местное  ЦК КПСС. Тут-то московские власти всполошились и послали в Баку солдат.  А народу сказали, что их посылают на усмирение межнационального  конфликта - так у нас называют погромы. Обывателю плевать на то, что  делается далеко от него. Но на усмирение послали его родных и соседей,  на это уже было не плевать. Народ возмутился: пусть они там друг друга  режут, а наши дети при чем?! И пошел на рынки бить армян. Но ведь  человек стремится иметь рациональное объяснение любого своего действия - что оно разумно, целесообразно и, желательно, нравственно. Как же  фашиствующая толпа оправдывала себя в данном случае? А вот как. "Наши  дети вас защищают, а вы тут спекулируваете!". Таким образом в головах  этих людей происходит типичное для первобытного мышления отождествление  сходных субстанций, в данном случае - бакинских армян и армян, торгующих на российских рынках. Я уж не говорю о присваивании торговле  оскорбительного имени "спекуляция" и, как следствие, требовании  торговцам перестать делать свое дело. По щучьему велению, по моему  хотению, пусть южные фрукты окажутся на моей кухне без всякого участия  человека.

Нам долго вбивали в головы, что человек не имеет права жить там, где  ему хочется. И, кажется, вбили. Теперь появилось побуждение ограничить  это право в связи с национальностью. К счастью, это побуждение - выгнать кого-то откуда-то - разделяют пока немногие. К тому же человек гораздо  чаще ненавидит какую-то нацию, чем своего соседа - представителя этой  нации. Конкретный, живой человек, которого мы лично знаем, даже не очень хороший, реже вызывает наш страх и злобу, чем абстрактный прохожий, лица которого мы не разглядели. Точнее, мы нередко беспричинно ненавидим  соседа, но обычно не позволяем себе выражать эту ненависть действиями.  Будем надеяться, что никогда у нас не повторятся выходки, подобные  недавней, когда некоторые московские таксисты требовали выселить из  Москвы чеченцев (самих бы их выселили!). Но если, не дай Бог, такое  повторится, то, всё равно, я уверен, выселять никто никого не  попытается. Потому что у большинства внутренние тормоза еще работают, и  не дадут совершить насилие над живыми людьми. Такое гораздо легче  приказать другому, чем сделать самому.

Еще одна серьезная опасность - мода выяснять, где чья исконная земля.  Каждое место на планете в разное время завоевывали разные народы, нет  такого, на которое не могли бы совершенно законно претендовать многие. В Африке колонизаторы проводили границы по линейке, мало интересуясь, где  какой народ. Всё же, получив свободу, народы сочли за лучшее не  устанавливать справедливые границы, а принять такие, какие есть.  Справедливость - не главное благо. Худой мир лучше хорошей ссоры. Не  худо бы нам поучиться у африканцев. Ну а если менять границы всё-таки  приходится, то решающим должно быть не мнение историков, не мнение  политиков в столицах, не мнение всего народа, а мнение жителей спорной  территории. В конечном счете жители любой территории и только они имеют  право решать, кому она должна принадлежать,: или даже стать  самостоятельным государством.

Социализм закончился, но до стабильности и процветания еще далеко. Что  же делать человеку, желающему принять участие в общественной жизни?  Главное, вероятно, - способствовать понижению температуры разгоряченных  мозгов. Эти мозги уверены: если что-то плохо, значит, кто-то виноват.  Надо его найти, обличить, уничтожить - и станет хорошо. Такой взгляд не  удивителен после 70 лет разрушения культуры и борьбы с всяческими  врагами. Ильичи выгоняли умных людей за границу, Виссарионович их просто убивал. И все вожди с 1930 года по 1986 включительно сживали со свету  людей работящих. Так удивительно ли, что так возрос процент дураков и  бездельников. Скорее приходится удивляться, что остались живы в народе и ум, и доброта, и трудолюбие.

Надо восстанавливать культуру. Этого не сделаешь за один год, за один  век. Настроимся же на медленную, продолжительную работу.

И не будем верить мрачным предсказаниям, что рынок добьет культуру.  Предсказания эти исходят от бездарных членов Гильдии германских  писателей... виноват, ошибся - Союза советских писателей. Это они всё  жалуются на остаточный принцип финансирования. А настоящих писателей  наше государство если и финансировало, то по статье "расходы на  содержание заключенных". Впрочем, заключенные у нас на самоокупаемости.

Неправда, что люди охотно платят только за порнографию, что деньги на  настоящую культуру надо отнимать у них силой. Нет, церкви закрывались не потому, что прихожане перестали нести туда свои копейки. И за светские  книги люди платили втридорога, а иногда и риском посадки.

Я, конечно, немножко утрирую: некоторые виды искусства и науки не могут существовать без поддержки меценатов. В наших условиях таким меценатом  может быть только государство. Ужасно, до какого упадка довело оно наши  библиотеки, включая ленинскую. Но и библиотеки пострадали больше от  чисток, чем от обветшания.

Выходит, выход, если он есть, только такой: работать, каждому на своем  месте. Давайте, настроимся не на борьбу, а на работу! Когда было с кем  бороться, большинство из нас боялись. А теперь коммунисты ушли, теперь  надо просто работать. Пусть бизнесмен организует производство и торговлю (ведь очереди у нас не только от того, что не хватает товаров, но и от  того, что не хватает продавцов). Пусть рабочий поменьше бастует, пусть  ищет, не где можно поменьше работать, а где можно побольше заработать.  Пусть интеллигент изучает и пропагандирует духовные богатства, созданные предками, пусть пополняет их, если может. Пусть политик убирает камни с  нашего пути, убирает остатки тоталитарного государства, мешавшего жить  всем, чтобы государство мешало жить только нарушающим законы, а  остальные чтобы пореже о нем вспоминали. И пусть все не боятся  безработицы, т.е. не боятся, что придется уйти с работы, где можно  ничего не делать, и начать делать что-то нужное людям.

А впрочем, пусть каждый живет как хочет, лишь бы другим не очень мешал. Всё вышесказанное - не идеал, который я хочу вам внушить. Речь шла  только о том, как поскорее достичь столь вожделенной всеми цели -  всеобщего богатства. И на пути к этой цели не передраться, не передушить тех, кто к ней идти не хочет или не может, или идет своим путем.

Но главное, пусть все не будоражат, а успокаивают друг друга, пусть все стараются поднять настроение себе и другим. Не голод и холод страшны, а  озлобление и ипохондрия. Разве нет?

1991