10. Бонс Билли. ХЗ

   Эпиграф
"Клянусь своей жизнью и любовью к ней,
что никогда не буду жить ради другого человека
 и никогда не попрошу
 и не заставлю другого человека
 жить ради меня".
Айн Рэнд "Атлант расправил плечи"



     Детство Иван Ивановича, а когда-то просто Ванечки, до 1977 года было безмятежным. Точнее, до 4-го марта 1977 года, когда, утром, в старом доме по улице Исполкомовской, в квартире на втором этаже случилось чудо. Не смирившись, что днем ранее, родители увезли из города маленькую девочку, со стоящего у окна старого комода скатилась жемчужина. Звонко стукнувшись о подоконник и подхваченная внезапным порывом ветра, она бросилась в открытое окно, где упала в палисадник, испуская невидимые волны. Ванечка был мал и события не заметил. Винить его в этом было нельзя. Во-первых, он жил на другой улице, а во-вторых, в городе это событие не заметил никто. Однако, результат неконтролируемого перемещения жемчуга во вселенной был ошеломляющим и широко освещался. Через час город подвергся мощнейшему землетрясению. Причину природного бедствия так никто и не узнал.   

    Много лет спустя, поздней весной 1991 года в кабинете декана кафедры металлургического топлива Металлургического института Мухина Ю.И, раздался звонок. Несколько раз сказав в трубку "да-да конечно", Мухин распорядился срочно вызвать к нему студента первого курса Ивана Ивановича Нехохо 74-го года рождения, неженатого, несудимого, русского. Нехохо сухо сообщили, что он потребовался Родине и отправили на служебной машине в учреждение госбезопасности.
Всю дорогу Ванечка волновался. Как оказалось, зря.
В красивом отдельно стоящем здании, использовавшемся еще охранкой, затем - ЧК, во время - оккупации гестапо, а сегодня, во время последнего этапа строительства коммунизма - КГБ, его встретили приветливо.
Дежурный вызвал сопровождающего, который вручил Ванечке пропуск и предупредительно повел по лестнице вверх, к истокам социалистической законности. Возле кабинета на третьем этаже сопровождающий остановился, вежливо постучал, дождался ответа на "Разрешите, товарищ подполковник?" и, распахнув дверь, впихнул Ванечку в кабинет.
На Ванечкин взгляд, владелец просторного кабинета ничем не напоминал подполковника. Ему было около сорока, он был лысоват, невероятно толст и носил легкий свитер ручной вязки. Несколько секунд он пристально разглядывал Ванечку, особо задержав взгляд на помятых брюках, несколько стоптанных туфлях и не особо чистом воротничке белой сорочки.
Ванечка был высок, худощав и быстрыми движениями напоминал мангуста.
Густая черная шевелюра, тонкие губы и заостренные черты лица без единой родинки. Он бы казался опасным, но его выдавали глаза - слишком мягкие и спокойные. Глаза просто кричали о том, что их хозяин рохля и не способен стать настоящим коммунистом. Стоило в них заглянуть, и настороженность рассыпалась.
Движения, манеры превращались в безобидную аномалию, а мангуст - в доброго и тощего студента.
Наконец подполковник встал из-за стола, представился Юрием Петровичем и провел Ванечку к удобному стулу для посетителей.
Вблизи он оказался на полголовы ниже Ванечки, что вкупе с его манерами, успокаивало.
- Иван Иваныч, - начал разговор владелец кабинета, устроившись на прежнем месте, - как ваши дела в институте?
Ванечка опять взволновался. Дело в том, что в детстве он не любил Родину.
Ну, что может быть интересного в советском нескончаемом бордюре и бутылке молока за двенадцать копеек? Ни шлем рыцаря найти под домом, ни в прятки поиграть на развалинах замка. Безликие восьмиэтажки, безликие улицы, безликие магазины, заполненные трехлитровыми банками березового сока - тоже безликими. В отличие от Родины, Ванечка любил тайны.
Тайн в его детстве было полно. Дождь смывал краску с домов в центре города, и на них проступали старинные надписи с буквой ять. Река, с удовольствием бродящая нежное тело искусственно намытого людьми пляжа, иногда оставляла для Ванечки на грязноватом песке истертую древнюю монетку с арабской вязью.
Старая церковь, переделанная под музей атеизма, хранила для него настоящий костюм Джанибекова и мумию женщины под стеклом.
Ванечка обожал дома, реку и музей.
В музее ему нравилась суровая надпись, гласящая, что египтянке четыре тысячи лет и требование не трогать руками окаменевший лук той же эпохи. Сама мумия его завораживала. Казалось, она смотрит сквозь него, оскалив рот с сохранившимися зубами. Лук, конечно же, оттает, только возьми его в руки. Наполнится старым египетским солнцем и упругостью, как и тысячи лет назад.
Река, широкая и необъятная, хранила в глубинах больше тайн, чем музей. Говорили - даже целый бронепоезд времен гражданской войны. Ванечка верил.
Дома со старинными надписями, в них жили люди сто лет назад, правда?
Пара десятков каменных истуканов, выставленных на улицу перед историческим музеем, игры с друзьями, папа с мамой, все это Ванечка тоже любил.
Затем Ванечка вырос, выучил зачем-то немецкий язык, серьезно занялся боксом и поступил в институт. Он влюбился в девушку, мечтавшую о месте за кульманом с видом на реку, в сигареты Бонд и совсем неожиданно для себя - в туркменский насвай. Еще он научился отделять реку, девушку и маму с папой от Родины.
Сейчас Родина сидела перед ним, и Ванечка был не готов к разговору с подполковником госбезопасности Голобом Юрием Петровичем.
- Все в порядке, - сдержанно ответил Ванечка. Иван Ивановичем его называли так редко, что сомнений в серьезности разговора у него не осталось.
- Вот и хорошо, - обрадовался хозяин кабинета, - прекрасно, когда у молодежи порядок. Как ваши успехи в спорте?
Ванечка начал понимать, зачем его пригласили.
Ванечку понесло.
Торопливо глотая слова, он рассказал, как выиграл область, как старается на военной кафедре, как прочел всего Вилиса Лациса в школе, как рад помочь Родине, чем может, как просто рад, что.
Подполковник оборвал Ванечку на полуслове.
- Иван Иваныч, а вы хорошо помните свой детский сад?
Ванечка поперхнулся.
Свой детский сад он не помнил совсем.
- Ребят в садике, воспитательницу?
Ванечка не помнил.
Подполковник размерено объяснил.
- С вами в детский садик ходила девочка. Ее звали Миллиция. Потом родители увезли ее в США, и сегодня она считается восходящей звездой подиума.
Остановив взгляд на Ванечкином недоуменном лице, он раздельно повторил:
- Миллиция. А, подиум, это там, где модели дефилируют.
Звезда настолько восходящая, надо же, что на ее капризы их министерство культуры связалось с нашим. Девочка в детстве выносила в садик мамины кольца и раздавала детям.
Он сделал паузу и резко спросил:
- Было?
- Было, - признался Ванечка.
- Было, - протянул подполковник. - Так вот, отдала она кольцо с жемчужиной своей первой любви. И звезда эта … зда, - невнятно произнес подполковник, - хочет пригласить на свою первую большую премьеру, - он перевернул лист в тетрадке и прочел название, -"Возвращение в Голубую лагуну", того самого мальчика. Говорит, судьба. Наш Минкульт считает это важным. По всем нашим сведениям, Иван Иванович, этот мальчик - вы.
Юрий Петрович открыл ящик стола и достал из него увесистый альбом.
Быстро пролистав, ткнул пальцем в фото какой-то девочки и в портрет самого Ванечки на другом снимке.
Фотография была выдернута из бурной Ванечкиной молодости.
Он - разудалый малец четырех лет от роду, единственный, в отличие от других детей, сидящих на длинной детсадовской лавке, стоял, гордо глядя в камеру.
На другом фото на той же скамейке сидела девочка. Ее свиту составляла малышня от силы двух лет от роду.
- Это не моя группа, - осторожно сказал Ванечка, всмотревшись.
- Да, - согласился подполковник, - Мила была на две группы младше.
- В Америку хочешь поехать? - спросил он без перерыва, - В город Лос-Анджелес?
- Нет, - признался Ванечка.
- Почему?
Почему, Ванечка не знал. Он просто не хотел. Возможно, из-за Даши, с которой у него вот-вот все должно получиться, возможно, из страха куда-то ехать.
- Это плохо, - сказал подполковник, и вытащив из ящика стола кольцо, положил его на стол, - должен хотеть.
- Можно? - спросил Ванечка.
- Смотри, - разрешил Юрий Петрович.
Кольцо было большим, тяжелым и немного грязным. Белая жемчужина, стиснутая мощными массивными дужками, смотрелась в нем инородно, как задыхающаяся, закованная в желтые цепи пленница. Ванечка перевернул кольцо и нашел на внутренней стороне истертую надпись "V для Галочки".
- Здесь надпись, - сказал Ванечка.
Юрий Петрович отошел к окну и курил в распахнутую форточку.
- Есть, - подтвердил он, - по ней в ломбарде и нашли. Валялось там все это время. И как его не продали? Мать твоя сдала пятнадцать лет назад. Так тебя и нашли. Да и маменька ее, Галина, гражданка наша бывшая, тебя вспомнила.
Он передразнил:
- "Ванечка, где кольцо?", а ты бэкал-мэкал, не знал, где цаца потерялась.
- Я не помню, - признался Ванечка, - и девочку эту, Миллицию, тоже не помню.
- Ну и не помни на здоровье, - добродушно сказал подполковник, - кому какое дело? Кольцо беречь нужно. Пропуск это твой в кащеево царство. Без кольца моделька тебя не признает. Так и написала: "Не хранил, значит, не судьба".
Встретишься, раззнакомишься, а там и второй Каузов из тебя получится. Ты с бабами как?
Ванечка зарделся.
- Ну, ничего, - улыбнувшись, сказал Юрий Петрович, - поговоришь с нашими специалистами, психологами, они тобой займутся. Будешь себя хорошо вести, и небольшие практические занятия тебе организуем.
Прощаясь, Ванечка чувствовал, что его лицо горит.

    Перед тем как отпустить, Голоб подробно его проинструктировал, что можно рассказывать родителям, а что нет. С собой он дал Ванечке журнал. На обложке, припечатанная названием Mademoiselle, красовалась девочка с зелеными глазами, ярким макияжем и в дурацкой красной шапке. Та же девочка, но уже в купальнике, нашлась и на других страницах. На вид ей было лет десять. Неуклюжая поза, а особенно, потуги тощего ребенка выглядеть взрослым, вызывали у Ванечки страх. Слава богу, в журнале кроме Милы были и другие. Ванечка внимательно и с большим удовольствием всех изучил.
То, что он девочку совершенно не помнил, родителям говорить было нельзя.
А вот, что времена сейчас бурные, выпал счастливый билет, и хорошо, что ему скоро восемнадцать, сообщить нужно было обязательно. Ванечка и сообщил.
Папа очень внимательно смотрел на маму во время пересказа эпизода с кольцом, а она отводила глаза и все повторяла: "Господи, такая удача, как же повезло!"
Удача, действительно, пришла. За две недели жизнь семейства Нехохо сильно изменилась к лучшему.
Очень предупредительный с родителями двадцатитрехлетний лейтенант Коля все устраивал как по мановению волшебной палочки. Он привозил продукты в больших коробках; когда маме отказали в отгуле - звонил ее начальнику, и даже, освободил Ванечку от сдачи сессии. В холодильнике появились свежая говядина, вкусная литовская сырная паста, водка "Смирнов" и "Пепси" в маленьких стеклянных бутылочках.
Маме с папой была показана новая четырехкомнатная квартира и обещан ордер.
Для Ванечки, Коля стал требовательным братом. На новенькой шестерке он возил его к бесконечно сменяющимся психологам, на ускоренные курсы английского, лекции по истории разведки и даже к парикмахеру. На индивидуальных занятиях его учили; тренировать память, правильно, по-свойски, улыбаться, не перебивать собеседника.
По утрам, еще до восхода солнца, они ездили на пляж плавать и отрабатывать взаимодействие друг с другом; жесты, мимику, знаки. Для Коли, первое загранзадание было событием, и Ванечка чувствовал свою ответственность.
С друзьями ему встречаться запретили, но для Даши Коля сделал исключение.
Она приехала к Ванечке сама, на ведомственную дачу, где частью обучения было просматривать видеокассеты о заграничной жизни. Коля предупредительно вышел "по делам", и они просидели два часа на кухне за вкусным кофе, который так не напоминал морковный экстракт, который Ванечка пил раньше.
Осмелев, они разбавляли его коньяком и непринужденно болтали.
Ванечке было легко, как никогда. Жизнь была яркая, насыщенная, в ней появилась цель. Родина приобняла Ванечку, и даже безликие восьмиэтажки перестали ему мешать. Ехать он никуда не хотел, особенно сейчас, когда костлявый призрак армии перестал маячить рядом. Даша настаивала, чтоб ехал.
Она восхищалась жизнью, в которую он попал - "Как же это хорошо посмотреть мир!". Он спорил. Она завидовала белой завистью. Она убеждала его, что повезло. Говорила, что он герой. Сидя с ней на кухне, он чувствовал, что готов ехать, куда угодно, лишь бы она смотрела на него так. Пару раз червь сомнения "как же она раньше" поднимал голову, но он безжалостно давил его и подливал коньяк в кофе. Сначала стесняясь друг друга, а затем открыто, они шутили над Милой Йовович, и представляли себе, как вместе едут в Америку на подвиги. Он сделал попытку поцеловать ее, но засмущался, почувствовал себя крайне неловко в этом чужом месте, и вдруг испугался, что Коля вернется вот-вот. Хотя знал, что тот вышел не просто так. Уходя, Даша обещала ждать.

    Ванечка был упрям и ехать не хотел, но кольцо вокруг него сжималось. Он чувствовал себя той жемчужиной в цепях. Мама радостно тараторила: "Папу перевели в исследовательский отдел, зарплата там на тридцать пять рублей выше! Вернешься из Америки сынок, его начальником лаборатории сделают, вот увидишь!". Коля, такой ответственный, заботливый, ну как Ванечка мог его подвести? Даже папа не возражал, что было хуже всего. Теперь Даша. Черту, под его желанием жить своей жизнью, подвел Голоб. Они встречались дважды.
Первый раз в кабинете, где, Ванечка не читая, подписал какую-то бумагу, а Голоб отдал ему заполненную зачетку. Второй раз Юрий Петрович приехал на пляж, куда они ходили с Колей. Несмотря на раннее утро, подполковник был пьян.
Он услал Колю "проветриться" и, напевая "Давно когда-то, юна и чуть поддата", сел на песок возле обсыхающего Ванечки.
- Плохие времена Иван, - сказал Юрий Петрович, - народу вот-вот станет нечего жрать. Будут бузить.
Он закурил сигарету и, смяв полупустую пачку, бросил ее на песок.
- Хоть с тобой мне повезло. И тебе повезло, - он хохотнул, - к американцам поедешь, кобылку американскую оседлывать. Хочешь, нет?
Ванечка кивнул.
- Правильно, - одобрил подполковник, - врага нужно знать в лицо.
Скривившись, Голоб долго смотрел на реку пустыми глазами.
Вспомнив, что Ванечка рядом, бессвязно продолжил:
- Не дрейфь. Мы с тобой таких дел наворотим, в такую гору пойдем, закачаешься.
Не подведи только, верю я в тебя. Не подведешь?
Ванечка отрицательно покачал головой.
Посидев еще немного и потеряв интерес к так и не сказавшему ни слова Ванечке, подполковник бросил окурок под ноги и, с трудом поднявшись, ушел к ожидавшей его машине.

    За месяц до отъезда Коля сообщил новость.
Приехал киевский корреспондент "Известий" и хочет сделать для статьи пару фотографий с Ванечкой и кольцом.
Ванечку нарядили в костюм, идеально уложили волосы, и ровно в пять вечера он стоял на маленьком пешеходном мосту, ведущему на монастырский остров. Место съемок было выбрано не случайно. С моста открывался великолепный вид на реку, город и сам остров, утопающий в зелени.
Съемки длились недолго. Ванечку просили бросать задумчивый взгляд на реку, и он бросал. Они уже заканчивали, когда на мост выехала черная Волга. Из ее нутра вылез Голоб и открыл дверь полному вельможе средних лет. Толстяк был пьян и развязан.
- Куда собрался? - обратился он к Ванечке.
-Это Леонид Макарович Кравчук, - торопливо вставил Голоб, - первый секретарь обкома.
Ванечка знал.
- Говорили мне "для налаживания двухсторонних связей", а я не верю. Ох, как не верю. Нечего в той Америке нашей молодежи делать. Я вот и внука не пустил. У нас вот пусть стажируется, - секретарь обвел рукой открывающуюся перед ними панораму, добавил, - плохо что ли?
- Хорошо, - сдавленно сказал Ванечка, - очень хорошо.
- Конечно, хорошо, - подтвердил Кравчук и закутался в принесенный водителем плед.
- Сам-то хочешь? Не отвечай, по глазам вижу - хочешь! Не ценишь. Лодырь.
- Леонид Макарыч…, - начал Ванечка, но секретарь его оборвал.
- Что Леонид Макарыч?! Удумали тут!
- Товарищ первый секретарь… - Голоб настороженно сделал шаг вперед.
- Молчи! - рявкнул на него Кравчук. - Чего едет?!
- Утверждено на уровне Москвы, - сказал подполковник.
Кравчук отвернулся, и Голоб отвел Ванечку в сторону.
- Разрешит, - сказал он шепотом, побуянит и разрешит. Его внуку не согласовали обмен с американцами, так он его в Москву отправил литературой заниматься. Ничего, перебесится.
- Иди сюда! - крикнул Кравчук, и Ванечка пошел к нему на ватных ногах. - Хочешь ехать?
Ванечка видел, что спрашивают его не всерьез. Пропал блеск в глазах секретаря. Моргнет и отпустит.
- Не хочу, - сказал Ванечка, глядя секретарю прямо в глаза, и внезапно увидел в них испуг, - а ну вас всех в жопу.
Он сделал широкий шаг к перилам и, сквозь истошный крик Голоба "Назад!", сильно, как гальку, кинул кольцо в реку.


Ванечка стоял с папой на том самом мосту. Показав Ванечке в последний раз бульдог, принесенный дедушкой с войны, папа выкинул его в реку.
- Жалко, - сказал Ванечка.
- Жалко, - согласился папа, - но теперь хранить опасно.
- Да, - сказал Ванечка.
- Знакомый у меня в военкомате, - сказал папа, - я ходил к нему, поговорил. Он обещал, что оставит тебя служить дома. Ну, если особо цепляться не будут, скандал был крупный.
- Не будут, - сказал Ванечка, - я пока несовершеннолетний.
- Хоть объясни, - попросил папа, - мать плачет, со мной не разговаривает. Что, в армию, лучше, чем в Америку? Чего тебе не ехалось? С девочкой бы познакомился. Глядишь, и жизнь другая была.
- Пап, я не знаю. Насели они все на меня, а я не хотел и все. И пигалица мне эта не понравилась, тощая она какая-то. Только маме не говори.
- Ну и ладно, - сказал папа, - хотя непонятно. Я тебя научу в арбуз водку колоть, чтоб незаметно было. В августе на пункт поедешь, тебе пригодится.



© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2015
Свидетельство о публикации №215122100016 

Обсуждение здесь http://proza.ru/comments.html?2015/12/21/16