Иуда

У городского парка вдоль дороги тянулись цветочные ряды. Торговки в непонятном тряпье как обычно клейко приставали к прохожим, предлагая купить букетик. У одного из этих рядов, плотно вжавшись в грязную ржавую стенку, сидела старуха на сколоченном из грубых досок ящике. Стоял конец апреля, погода была скорее тёплой, чем холодной. Несмотря на это, старуха была наглухо замотана в ветхое зимнее пальто коричневого цвета с засаленным, почти истёршимся меховым воротником; на поджатых худых ножках-прутиках были зимние сапоги непонятного цвета со сбитыми носами –  такие же старые, как и их обладательница. Она зябко куталась в свои одеяния, словно мёрзла и поёживалась в своей дрёме. Весь её жалкий вид был как бы обращён к торговкам и говорил им: извините, извините, я тут тихонечко посижу, ведь я вам совсем не мешаю. Она им действительно и не мешала. Торговля шла вяло, к тому же, день уже клонился к своему закату. Прохожих становилось всё меньше. Торговки начинали собираться. Уже почти никого не осталось. Только старуха продолжала дремать на своём грубо сколоченном насесте-стуле, да одна девчонка завозилась с цветами – всё никак не могла собраться. Наконец, уложив вещи, она не спеша двинулась прочь от парка и уже завернула за угол, как вдруг её внимание привлекли чьи-то крики. Это была толпа пьяных молодчиков – они громко разговаривали, смеялись и переворачивали попадавшиеся на их пути мусорные урны. Старуха проснулась от шума, пугливо озираясь и не понимая спросонья, что происходит. Толпа приближалась к ней… Их было пять человек – протравленные насквозь водкой, невозможно зловонные от дешёвых сигарет и соков жизни. В их искаженных пьяным экстазом гримасах сложно было найти что-то разумное, или, если угодно – человеческое. Безумный взгляд одного из них застыл на старухе… Палёная водка уже сделала своё дело, теперь всю компанию, точнее, их штаны распирало от пьяного вожделения. Одна и та же мысль родилась в голове пятёрки почти одновременно. И, похоже, что компания уже нашла объект своего излияния… Старушка продолжала непонимающе озираться по сторонам, как вдруг один из молодчиков подлетел к ней и резким рывком сдёрнул с ящика. Она упала, беспомощно распластавшись на земле. Дряхлая, оперлась онемевшими ногами и локтями в пространство перед собой и так и замерла, стоя на четвереньках, не в силах даже перевести дух. Пьяные отморозки радостно улюлюкали в предвкушении лёгкого пира… Девушка успела найти укромное место для наблюдения. Задвинув подальше вещи, она стояла в нескольких метрах, расширенными глазами смотря на происходящее – кажется, она уже понимала, что произойдёт дальше. Первой её мыслью было придти на помощь, побежать туда… Но вторая мысль о том, что и с ней произойдёт потом тоже самое, что и со старой женщиной, буквально пригвоздила подошвы её сапог к асфальту. И как назло поблизости не было людей – улица словно вымерла вечером. А между тем молодчики уже тащили слабое не сопротивляющееся тело прочь от парка. Двое тянули старуху за руки через безлюдную улицу, а тройка поодаль, чуть впереди, выплясывала, извиваясь в диких танцах и горланя что-то нечленораздельное, звериное. Тело, словно тряпичная кукла гулко билось об асфальт, старушка лишь тихонечко плакала, почти беззвучно – скулила, как обессилевший от голода щенок. Только однажды, в момент проблеска, когда будущее стало известным, она жалко пискнула: "Ой, что же вы делаете, сыночки?" И всё – далее слышны были безумные вопли насильников и звук тела, тащимого по земле. Старые скрюченные суставы с адской болью принимали каждый выступ дороги, каждый камень врезался в сухое тело сквозь ветхие одежды. (Испытывал ли Иисус тоже самое на своём пути?..) Впереди показался полуразрушенный сгнивший забор и два гаража – они стояли так близко друг к другу, и казалось, что их неумело прилепили стенами. Закуток оказался идеальным – изолированный, на пустынной улице… Единственное место, с которого открывался обзор на эту мерзость, находился как раз с той стороны, где спряталась молоденькая продавщица цветов. Она стояла, не шелохнувшись за выступом дома, осторожно выглядывая, даже боясь дышать.  Девушка только безучастно наблюдала за происходящим, расширенными и почти обезумевшими от страха и отвращения глазами… Путь на Голгофу преодолён. Тело старухи грубо швырнули на груду битого кирпича и щебня. Она нелепо распласталась на мусоре, а потом попыталась приподняться и отползти в сторону. За спиной возникла стена гаража, бежать было некуда, а на голову несчастной уже обрушились первые удары… Очевидно, начиная что-то разрушать, человек теряет всяческий контроль. Так же было и здесь – компания не собиралась довольствоваться простым актом сношения с древней старухой, её обязательно нужно было жестоко избить, нанести как можно больше увечий. (Если бы лик божества склонился над мирозданием, разве его не исказила гримаса отвращения и ужаса?! И если это расплата за несуществующее прошлое, то имеет ли право каратель со столь извращённым чувством юмора судить?) Удары продолжали градом сыпаться на жалкое старушечье тело. Она даже не сопротивлялась им… Да и был ли от этого толк? Ветхий платочек в мелкий синий цветочек сбился, съехал вбок, седые волосы выбились наружу, спутались. Они уже стали багровыми – щека старухи была сильно рассечена, из неё хлестала кровь. Наконец, компании надоело развлекаться подобным образом… Один из них подошёл к телу… Он грубо дёргал пальто, вырывая с мясом пуговицы, пытаясь высвободить из него крошечное, почти детское тельце. Затем зачем-то он сорвал с неё платок… И вот старуха уже осталась с одном ситцевом платьишке, шерстяных чулках и огромных сапожищах, которые, казалось, чудом держаться на тоненьких ножках. Окинув жертву плотоядным взглядом, насильник набросился на тщедушное существо, полностью подмял его под себя и затих… Пару минут ушло на то, чтобы разодрать платье и содрать нелепые белые панталоны. Четверка окружила их, нетерпеливо переминаясь в ожидании. Они радостно улюлюкали, казалось, что это маленько стадо дикарей, движимое одними инстинктами… Первый быстро утолил свою похоть. Довольный, он поднялся со старухи, уступив место следующему… Он разорвал платье сверху, обнажив старушечью обвисшую грудь. Наблюдавшие заржали. Насильник с силой сжал сморщенный комочек… Дальше картина повторилась под одобрительный гогот сотоварищей. Старуха плакала. Слёзы текли по испещрённому морщинами лицу, смешивались с кровью, волосами, чужой слюной и спермой… Настал черёд третьего. Он взял её за шкирку и поставил на четвереньки. Насильник медлил, словно предоставлял насладиться остальным зрелищем того, что с женским телом сделали годы. Сморщенные ягодицы дрожали от холода и обрушиваемых на них шлепков и ударов. Словно играя в Казанову, даже пытаясь изобразить на лице подобие страсти, он раздвинул половые губы, выставляя напоказ сморщенные прелести, а потом грубо запихнул грязные пальцы в недра старушечьего влагалища. Старушка плакала всё сильнее, в её глазах застыло отчаяние и ужас на грани сумасшествия. Её разум помутился от тех ужасных вещей, которые с ней сейчас проделывали эти нелюди. А третий между тем не менее грубо вошёл в неё. Он долго не мог кончить и это вызывало нетерпение у оставшихся. Четвёртый зашёл сбоку с приспущенными штанами. Ухмыляясь, он начал засовывать свой член в рот старухи. Она пыталась сопротивляться, но насильник начал бить её по лицу и в итоге ему удалось засунуть член почти полностью. Старуха задыхаясь билась в конвульсиях, а озверевшее от своей безграничной власти над тщедушным тельцем примат продолжал своё гнусное дело. Он, не дожидаясь своей очереди, сношал старуху в рот. Ей нечем было дышать, она задыхалась и заходилась в судорогах тошноты. Спустя несколько секунд этого орального кошмара, старуху стошнило. Это привело в ярость отморозка и он с силой начал бить женщину ногами по груди и животу. Один продолжал насиловать её, а другой избивал… Это длилось минут пять, но этого хватило, чтобы искалечить старое дряхлое тело. Закончив, третий грубо отшвырнул от себя женщину и она упала лицом прямо в лужу собственной рвоты. Пятый опустился уже на совсем измученное и растерзанное тело. Он как  и первый закончил слишком рано и ему показалось, что он получил мало удовольствия. Чтобы ещё повеселить себя и своих дружков, он помочился на полу умирающую старуху. Громко гогоча, он натянул на себя штаны и направился к своим дружкам. Они смотрели на то, что совершили, но в них не было ни капли сожаления, они вообще не отдавали себя отчёта в том, что только что совершили. Вскоре они ушли прочь на поиск новых жертв и подвигов над ними.
Всё это время молодая продавщица цветов стояла в своём убежище и смотрела на происходящее. Крупные слёзы катились по её щекам и застилали глаза. Она плакала от ужаса и жалости. Она плакала от своего бессилия. Это была досада, что она не побежала за помощью. На ватных ногах она подошла к старухе. Та лежала в луже из блевоты, крови, мочи и спермы и тихо выла. Девушка опустилась на колени перед ней. Старуха смотрела на неё взглядом затравленного зверька. И даже теперь, вместо того, чтобы броситься за помощью или хотя бы вызвать врача, девушка не сделал ничего. Она лишь достала из-за пазухи свёрнутые в трубочку деньги и зажала их в старушечьей руке. Та уже перестала что-либо понимать, она уже была далеко отсюда – она умирала.