Элегия

У родника на опушке, ютился лесник в избушке.
     Днём лес оберегал, и на грибников взирал.
     Люди с леса проходили, воды испить просили.
     Лишь одна гордо проходила, пить не просила.
     Ласково  на  лесника голубые глазёнки косила.
     Как-то раз не спросясь, сразу к роднику подалась.
     Попив воды, вернулась, по сторонам оглянулась.
     -Знаю, днём лес охраняешь,- далее - как коротаешь?
     - Лес да дом,  так и живём, - пошутил лесник Пахом.
     - Как зовут, - Пахом изрёк?- Дуськой батюшка нарёк.
     - Домом, или как живёшь, сеешь, пашешь, жнёшь?
     - С матушкой  больной, да коровой старой и худой.
     - А ты откуда - кто такой? здесь жил старик седой.
     Дуська устроила допрос, убрав со лба клок волос.
     - Можно - буду приходить? будем о жизни говорить.
     - Скажи тебе, сколько лет? Жду - правдивый ответ…
     - Скажу, но без - огласку, шестнадцать было в пасху.
     Не ведая, как любовь кралась, и она в неё попалась.
     По лету Дуська редко ходила, а осенью зачастила.
     Летела, мотая косой, ноги мочила утренней росой.
     Гонимая, чувствами любви, счастье ждало впереди.
     В объятиях его замирала, что любит её, она знала.
     С деревьев  лист облетел, всё чаще снежок  летел.
     Стали о свадьбе говорить, дабы одной семьёй жить.
     Узнав о свадьбе старуха-мать, стала пуще хворать.
     Оттого начала страдать, нечего в приданое дать.
     Перед смертью пришла сила, встала и благословила.
     А под рождественский пост, унесли матушку на погост.
     Поп панихиду отслужил, гривенник в карман положил.
     Тризну правили всем селом, часто ходила и божий дом.
     Дуся слезами обливалась; нет матушки, одна осталась.
     В отчем доме жить не могла, в миг вещи в узел собрала.
     Взяв корову и не взирая, на сором, пошла к Пахому в дом.
     Радости Пахома не было конца, на руках занёс с крыльца.
      Лесник  обет держал, вожделеньем Дуську, недомогал.
      А в канун нового года, подул ветер, испортилась погода.
      Метель кружила и свистела, в окна охапками снег кидала.
      Пахом в углу, что-то чинил, одним глазом за ней следил.
      Дуся у печи хлопотала, и с суженого глаз не спускала,
      В тот день стряпня удалась, сели за стол богу молясь.
      Пожелав здоровья, выпили вина,  эликсир  любви и сна.
      К концу трапезы оба  зарделись, их страсти разгорелись.
      Дуся долго ждать не стала, подойдя, обвив шею, сказала.
      Нежно озирая ласковым взором. - Ты мне, послан богом,
      Девичества вовсе мне не жаль, лишь убери с лица печаль.
      Коль наречены - друг другу, бери и люби меня, как супругу!                               
      Вьюга кроны леса закачала, кружа в миг, молодых обвенчала.
      Их уста и плоть слились, от блаженства в небеса вознеслись.
      На любовь двое суток дали боги, на сластолюбие они строги.
      Так чета пылко плоти обнимали, и в любви ребёночка зачали.
      Тогда они думать не могли:«Что боги его на смерть обрекли».
      Будним днём в обход собрался, долго жену целуя, прощался.
      - Пахом не ходи,- просила Дуся,- одной страшно,- боюсь я. 
      Смотри  далеко не  заходи, к  ужину буду  ждать, приходи.
      Лесник ушел, у леса оглянулся, больше домой  не вернулся.
      Дуся в муках неделю прождала, за помощью в деревню пошла.
      Мужики из артели собрались, оседлав коней,искать, подались.
      Первые сутки по краю искали, на вторые,  останки отыскали.
      По одежде и ружью мужик сказал: - Пахома шатун задрал.
      Его, рядом с матерью схоронила, сутки дико на могиле выла. 
      Жить на опушке  не смогла, забрав пожитки,  домой пришла.
      Так гонимая судьбой, поделила участь меж невестой и вдовой.
      Волей рока себя в траур облачила, душу  заживо  похоронила.
      Угрюмая, была на работе, затем шла на погост - вся в заботе.
      Зима прошла, весна настала, тяжела, нервна и сонлива стала.
      В селе бабы шептаться стали, по походке, брюхатой признали.
      Как то, проснувшись  во вдовью ночь, отошла  от дома  прочь.               
      Положила руки на живот, и не поняла, отчего он у неё растёт.
      Подумав и минуту  спустя, поняла, под сердцем  носит  дитя.
      Дитя прошлой и страстной любви, дитя счастья двойной крови. 
      Тот день запомнила до старости, чуть не заплясала от радости.
      Вспомнила Пахома, взгрустнула, вошла в дом,  легла и уснула.
      В ту ночь приснился сон, голос молвил: «Сына  назови Мирон».
      Встала на заре и пошла к старухе, к знатной в деревне повитухе.
      -Давно жду, встречи нашей искала, пришла знать, время настало.
      Уж пол срока, как я погляжу, сыночка  родишь, так тебе скажу.
      По деревне  слухи  слыли,  что  с  лесником  не  венчано жили.
      -Так вышло после маминой смерти, одна боялась, попутали черти.
      -Посему сходи в божий храм, батюшка научит, как замолить срам,-
      Напутствовала повитуха вдовицу, провожая Дуську на улицу.
      И вот в одно воскресенье, на коленях замаливала прегрешенье.
      И батюшка сказал:«Молись, негоже  дитя в грехе и трауре носить».
      После моления в храме, сняла траур с бледного лица и расцвела 
      Засим, она стала счастливая ходить, нежно об отце, сыну говорить
      -Ты будешь сильный и пригожий, знаю, на отца будешь похожий.
      Не бойся, мы не пропадём, да мы лучше всех с тобой заживём,-
      Ходила так, не считая дней и срок, как вдруг что-то ткнуло в бок.
      Мостясь, ребёнок долго пинался: «Ах, озорник, ты куда собрался?
      - Спросила Дуська, про себя – я счастлива сынок и люблю тебя!»
     Уж скоро увидишь свет божий, силой с Муромцем будешь схожий.
     Всё лето в артели трудилас и сыну тряпьё покупала, не скупилась.
     В работе ни от кого не отставала, а на «Сергия»,- спина болеть стала.
     Артельщики, сказали: «Судьбу не искушай, молодица, домой ступай.
     Роди и взрасти нам крепкого косаря,  младого красавца, богатыря». 
     Так Дуська с артелью простилась, повязав спину, домой притащилась.
     Два дня места не находила, на третий повивальную бабку пригласила.
     Повитуха ощупав, велела лечь, соседка поставила греть воду на печь.
     -Роженице и дитю тепло нужно, а от любопытных и детей завесь окно.
     Сама у образов, склонилась, взяв икону, шепча, над Дусей - молилась.
     Прочитав молитву, дала икону целовать.- Теперь с богом давай рожать,
     Ты не бойся и долго не томись, не торопись, а хорошенько соберись, 
     Выбери момент и сильно напрягись, теперь же на лавке удобно уложись.
     Едва  Дуська на лавке удобно легла, как тут же со стоном, сына родила.
     Повитуха, обрезав и завязав пупок, подняла его высоко под потолок,                ,         
      И от слабого повитухи шлепка, сын подал голос из-под потолка.
      Увидев сына, обессиленная мать, протянула руки, чтобы его взять.
      - Счастье моё,- в слезах Дуся шептала,- что на отца будет схож, я знала.
      - Лежи пока, и спокойна, будь, сейчас укутаю и положу тебе на грудь.
      Ощутив живой комочек на груди, обняла и сказала: - Ты строго не суди,
      В гибели отца, нет моей вины, расти, а пока спи смотри сказочные сны.
      А, как подрастёшь в школу пойдёшь, там многому научишься - поймёшь.
      С того дня окружила сына заботой, справлялась дома и тяжкой работой.
      Шли годы, быстро подрос Мирон, и в означенный год в школу пошел он.
      Учился Мирон, так-сяк, рос и мужал, в игры играл, себя в обиду не давал.
      Дуська  же,  как  цветок  расцвела,  красивые  формы  тела  обрело.
      Иные уж глаз на неё положили, не раз, сватать с подарками приходили.
      Она всех отвергала культурно, говорила: - Мне замужество не нужно.
      Я, Пахому, буду до гроба верна, выучу сына, женю и буду жить одна.
      Не напрасно были говорены слова, в селе хорошая о ней шла молва.
      Между тем окончил школу её «карапуз», уехал в город и поступил в ВУЗ.
      В первый год он матери часто писал, летом в деревне работал и отдыхал.
      По мере взросления - отдалялся, подрабатывал, денег просить стеснялся.
      Дуся страдала, боялась за Мирона, ночами выла и просыпалась от стона.
      А в доме казалось холодно пусто, даже в постели было зябко и грустно.
      Мирон,под конец стал хорошо учился, прошло шесть лет, отлично защитился.
      Зоотехником в деревню возвратился, долго не думая на зазнобе женился.
      И под новый год свадьбу сыграли, в деревне кто хотел, все до утра гуляли.
      А Евдокия с седой прядью волос, у сосны грезила, вытирая слёзы и нос,
      Радовалась: «Сын вышел весь в отца, статью, походкой, в одном два лица!
      И зачем дети хотят в свой дом перейти. Как мне старческий покой обрести?
      И зачем мне теперь покой и уют, стара теперь, уж вовсе замуж, не возьмут:
      -Так она думала, с морщинами у виска, - да и немощь уж теперь близка.               
      Сорок лет, бабий век, нечего ждать. Хотя до ягодки, ещё лет пять - ждать».
      Лишь в торце стола  сосед-мужик, не думал так, глядя на её чудный лик.