Театральный маньяк

(криминальная драма)

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1.

Маленький провинциальный городок Низовск, несмотря на все политические и экономические передрязги в столице, жил своей тихой, отрешенной от суеты жизнью. Люди работали на двух небольших заводиках и одном из лучших в своей отрасли научно-исследовательском институте фармакологии. Делали свое дело честно и добросовестно, получая за это, пусть и небольшую, но регулярную зарплату. На жизнь, как говорится, хватало. И не только на жизнь, но и развлечения, хотя последних было и не так много: танцы, футбол да театр. Но зато каждый уважающий себя житель Низовска считал обязательным, хотя бы раз в месяц отметиться и там, и там.
 Раз были поклонники, значит, должны быть и таланты. И они были. На-пример, на театральных подмостках блистали Марина Золотникова и Александр Сергеев. Маленький город не то, что большой. Здесь каждый о каждом знал практически все. А если, к тому же, эти люди были на виду, то и вовсе для посторонних не существовало никаких тайн.
 Поэтому и не удивительно, что все знали о том, что Золотникова с Сергеевым уже несколько лет проживали вместе, хотя и не расписанными. Разумеется, высоконравственным обитателям Низовска это казалось в высшей степени распут-ством, но что запрещено простым смертным, то позволено богам. А артисты и казались олицетворением неких земных богов.
А совсем недавно известно стало и о какой-то серьезной размолвке между этой парой. Впрочем, актеры продолжали играть и в жизни, на людях создавая иллюзию благополучия и полного согласия.
Младший следователь угрозыска Вячеслав Станиславович Банных относился к заядлым театралам и раз в две недели обязательно посещал театр, порою смотря один и тот же спектакль по нескольку раз. Больше всего восторгался он, естественно, Золотниковой. Поэтому каждый раз приходил с букетом ее любимых цветов — желтых тюльпанов. 
Вот и в этот раз он сидел в пятом ряду, с содроганием сердца следя за перипетиями на сцене. Была премьера — впервые давали драму Михаила Лермонтова «Маскарад». В главных ролях, конечно же, они, местные звезды. Она – Нина. Он – Арбенин. Банных настолько отрешился от окружающей его действительности, что даже не обратил внимания на то, что наступил своей туфлей на ногу сидевшей рядом привлекательной женщины средних лет с короткой стрижкой каштановых волос. А, между прочим, зря не обращал на нее внимания. Это была старшая сестра Золотниковой, также большая поклонница театра и, особенно, таланта своей младшей сестры.
Надежда Игоревна Золотникова хотела было возмутиться таким беспардонством соседа, но, увидев, какими очарованными глазами он смотрел на сцену, тут же простила ему этот проступок. И даже улыбнулась, после чего и сама снова устремила взгляд на сцену. А там как раз выясняли отношения Арбенин и Нина.
АРБЕНИН:
Теперь молиться время, Нина:
Ты умереть должна чрез несколько минут –
И тайной для людей останется кончина
Твоя, и нас рассудит только божий суд.
НИНА:
Как? умереть! теперь, сейчас – нет, быть не может.
АРБЕНИН (смеясь):
Я знал заранее, что это вас встревожит.
НИНА:
Смерть, смерть! он прав – в груди огонь – весь ад...
АРБЕНИН:
Да, я тебе на бале подал яд.
                Молчание.
НИНА:
Не верю, невозможно – нет, ты надо мною
                (бросается к нему)
Смеешься... ты не изверг... нет! В душе твоей
Есть искра доброты... с холодностью такою,
Меня ты не погубишь в цвете дней –
Не отворачивайся так, Евгений,
Не продолжай моих мучений,
Спаси меня, рассей мой страх...
Взгляни сюда...
                (Смотрит ему прямо в глаза и отскакивает.)
О! Смерть в твоих глазах.
                (Падает на стул и закрывает глаза.)
Зал в восторге неистовствует. Звучат крики: «браво!». Ложа для руководства театра и почетных гостей сегодня заполнена практически вся. Даже мэр го-рода с супругой почтили премьеру своим вниманием. Вся местная элита также аплодировала. Главный режиссер театра Болдырев со своим помощником Кузицким сидели несколько в стороне от остальных и нервно сжимали и разжимали кулаки. Конечно, они волновались. Не каждый день играются премьеры, и не каждый спектакль посещает мэр. От сегодняшнего успеха или неуспеха зависел театральный бюджет на этот, а возможно, и следующий год. Разумеется, не хотелось ударить в грязь лицом.
- Как она играет, как она играет сегодня, а, Олег Иванович? – Кузицкий тронул главрежа за локоть. – Словно это последняя роль в ее жизни.
 Но он тут же осекся и прикрыл рот ладонью, испуганно искоса поглядев на Болдырева, но тот, к счастью, был весь на сцене и не обратил внимания на слова своего помощника.
- Примадонна! – только и прошептал в ответ Болдырев.
АРБЕНИН (плачет):
... Да, я тебя люблю, люблю... я все забвенью,
Что было предал, есть граница мщенью,
И вот она: смотри, убийца твой
Здесь, как дитя, рыдает над тобой...
                Молчание.
 Нина внезапно бледнеет, хватается одной рукой за сердце, другой за край стола. Голос ее тут же подсел.
НИНА:
Сюда, сюда... на помощь!.. Умираю –
Яд, яд – не слышат... понимаю,
Ты осторожен... никого... нейдут...
Но помни! Есть небесный суд,
И я тебя, убийца, проклинаю.
Она медленно идет влево к двери, но, не дойдя, падает, скорчившись от боли.
- Это невыносимо! Это гениально!.. – бормотал еле слышно Кузицкий. –Это... страшно!
Он смахнул с ресниц внезапно набежавшую слезу, еще раз глянул на Болдырева, тихо поднялся и покинул ложу.
АРБЕНИН (подходит к Нине):
... Бедное созданье, Ей не по силам наказанье...
                Стоит, сложа руки.
Бледна!
                Содрогается.
Но все черты спокойны, не видать
В них ни раскаянья, ни угрызений...
Ужель?
НИНА (еле слышно):
Прощай, Евгений!
Я умираю, но невинна... Ты злодей...
АРБЕНИН:
Нет, нет – не говори, тебе уж не поможет
Ни ложь, ни хитрость... говори скорей:
Я был обманут... так шутить не может
 Сам ад любовию моей!
Молчишь? а месть тебя достойна...
Но это не поможет, ты умрешь...
И будет для людей все тайно – будь спокойна!..

Сергеев-Арбенин ждал ответной реплики, но ее не последовало. Нина-Золотникова молчала, как-то неестественно лежа на канапе. Сергеев подошел к Марине, удивленно взглянул на нее, затем его растерянный взгляд устремился за кулисы, где собрались некоторые коллеги-актеры, упоенные невероятной игрой Золотниковой. Грим прикрывал невероятную бледность лица Сергеева, но внезапно задрожавшие руки выдали его сильное волнение. Он подошел к жене, склонился и вдруг припал к ее груди, прислушиваясь к биению сердца. Зал завороженно следил за всем этим действом, казалось, напрочь позабыв о сюжете. Публика посчитала это новой находкой режиссера спектакля – Кузицкого.
Сергеев поднялся с колен и больше за кулисы, чем в зал, задрожавшим голосом произнес:
- Она скончалась!
Эти слова утонули в аплодисментах и криках «браво!». По команде Кузицкого осветитель выключил освещавшие сцену юпитеры. Занавес закрылся. А сам помощник режиссера с искаженным лицом тут же побежал к режиссерской ложе, где все еще находился Болдырев, уже готовый наброситься на Кузицкого за своевольничанье актеров. Но не успел он даже рта открыть, Кузицкий опередил его.
- Олег Иванович, Марина не дышит!
- Как, то есть, не дышит? – не понял Болдырев.
- В прямом смысле. Нужен срочно врач.
Услышав эти слова, в соседней ложе поднялся мэр города Андрей Гайкович Баблумян. Болдырев, заметив это краем глаза, схватил Кузицкого за руку и быстро увлек за собой.
- Мне сейчас не хватало еще объяснений с мэром, – зашептал он больше для себя, чем для Кузицкого.
Едва не бегом они подошли к тому месту, где лежала Золотникова, которую на руках со сцены вынес Сергеев. Вокруг них уже собрались актеры и рабочие театра.
- Расступитесь! – локтями расталкивал всех Болдырев. – Дайте пройти... Что случилось, Саша? 
Сергеев поднял голову и ненавидящими глазами глянул на главрежа снизу вверх. Голос его дрожал, но был решителен.
- Она умерла, Болдырев. Она вдруг схватилась за сердце. Я почувствовал, что она задыхается.
- Попробуем ее спасти. Быстро ее в мой кабинет и срочно за врачом, – Болдырев растолкал толпу, освобождая путь Сергееву и Кузицкому, несшими тело Золотниковой.
- Я уже послал, – ответил Кузицкий.
Вдруг все услышали явный ропот и неодобрительный гул публики. Болдырев вернулся на сцену, подошел к занавесу и, слегка отогнув его край, глянул в зал. Затем вбежал в свой кабинет, где уже хозяйничал доктор. Подозвав к себе Сергеева, Болдырев шепотом спросил его:
- Саша, сможешь играть дальше? У нас еще четвертое действие не сыграно. Публика недовольна.
- Вы в своем уме, Болдырев? – главреж в этот момент ощутил на себе всю силу ненависти Сергеева. – У меня жена умирает, а вы меня на сцену гоните.
- Не поднимай шум, – спокойно одернул его Болдырев. – Жене ты сейчас все равно помочь не сможешь, а спектакль сорвешь. Ведь ты же артист. Так доиграй свою роль до конца.
Сергеев взглянул на доктора, делавшего в этот момент Золотниковой массаж сердца, пытаясь заставить его работать, и вдруг обхватил голову руками, ничего и никого не замечая.
- Хорошо, давайте занавес, – Сергеев направился в сторону сцены.
В этот момент в коридоре появился мэр с супругой. Увидев их, Болдырев прикрыл дверь своего кабинета и побежал к ним навстречу.
- Все в порядке, Андрей Гайкович! Прошу вас в ложу.
- Что все-таки случилось?
- Нашей приме, Золотниковой, стало плохо и сейчас над ней колдует доктор. Но спектакль продолжается.

                2.
Майор милиции, следователь угрозыска Андрей Петрович Скоробогатько что-то неотрывно записывал в свой блокнот, иногда заглядывая в лежащую рядом открытую папку с чьим-то делом. Решив немного отдохнуть от писанины, Скоро-богатько откинулся на спинку стула, заложив руки за голову, и бросил взгляд на читавшего газету своего молодого помощника. Его веселил этот недавний стажер. Если не ударится в политику, к чему Банных был весьма предрасположен, или в журналистику (что, в некоторой степени, весьма похоже), из него получится хороший следователь: въедливость и небоязнь рутины – не самые последние качества для сыщика.
Вот и сейчас Банных обстоятельно, от корки до корки, читал газету, иногда комментируя то или иное событие, при этом умудряясь не мешать и не отвлекать старшего товарища. Банных разговаривал как бы сам с собой, хотя и обращаясь по имени к Скоробогатько.
- Просто удивительно, Петрович, как такую актрису не замечает столица! Даже всезнающие газеты молчат.
- Наверное, слишком далеко от нас до Москвы, – не отрываясь от писанины, заметил Скоробогатько. – Даже репортерам не добраться.
- Но ведь есть же, в конце концов, региональный собкор. Ты посмотри, вся местная пресса по полстраницы уделяет игре Золотниковой, а центральная молчит.
- Так за чем дело стало, Слава? – отложив в сторону ручку, улыбнулся Скоробогатько. – Напиши сам, ведь ты же иногда балуешься журналистикой, и через того же собкора отправь статью в столичную газету. А еще лучше, бросай ты эту неблагодарную работу и иди к Золотниковой в продюсеры. Сейчас это модно, а у тебя получится.
- Шутишь все! – Банных свернул газету и отодвинул ее в сторону. – А между тем в наш век всеобщей компьютеризации и телекоммуникации совершенно исчезает феномен живого общения. Однако же никто и ничто не заменит, никакой видак, никакой телик, той атмосферы, которая царит в театре. Это надо видеть и чувствовать. Когда актер знает, что ему дается только один дубль, что он общается со зрителем вживую, что любая его фальшь тут же ударит обухом зрителя, смотрящего, затаив дыхание, в его глаза, он должен не играть, а жить свою роль. Иначе ему лучше сменить профессию. Ты бы видел, Андрей, как играла вчера Золотникова. Как она умирала! Нет, это фантастика!

В это время в кабинете начальника городского отдела внутренних дел, подполковника Евгения Степановича Семенова раздался телефонный звонок, сильно его озадачивший. Звонил мэр, просил разобраться с театром, в котором, по его мнению, происходит что-то странное. Ведущая актриса едва ли не умирает прямо на сцене, а главный режиссер приказывает актерам доигрывать спектакль. Едва Семенов успел положить трубку, как в кабинет вошел его помощник с кожаной папкой в руке и довольно мрачным видом.
– Поздравляю, Евгений Степанович, с очередным ЧП.
Положив папку на стол перед начальником, помощник добавил:
- Докладная дежурного – неожиданно скоропостижно скончалась актриса Золотникова. Едва ли не прямо на сцене. Есть подозрения на убийство. Заключения экспертов пока еще нет. 
Семенов как-то испуганно снизу вверх посмотрел на помощника и подвинул папку к себе, молча изучая ее содержимое. Помощник, не говоря больше ни слова, вышел.
   
- Как-нибудь, я затащу все-таки тебя в театр, шеф, – Банных продолжал свой разговор со Скоробогатько. – Ты сам окунешься в эту атмосферу и убедишься, что я прав.
Банных вынул из портфеля свой ежедневник, одним пальцем быстро пролистав его.   
- Вот, тринадцатого дают «Гамлета». В главной роли, кстати, Сергеев, муж Золотниковой. Тоже, между прочим, талантище. Ну как, уговорил?
Скоробогатько вздохнул и посмотрел на часы.
- Хорошо, Слава. Доживем до тринадцатого – посмотрим. А сейчас давай за работу. На нас с тобой, не забывай, одно убийство висит и два ограбления.
- Ну, вот так всегда. Я о высоких материях, а ты меня на грешную землю носом в дерьмо.
Банных захлопнул ежедневник, швырнул его на стол, открыл ящик стола и достал оттуда пухлую папку. В это время зазвонил телефон.
 - Скоробогатько у аппарата.
- Здравствуй, Андрей Петрович, – раздался в трубке голос Семенова.
- Я вас приветствую, Евгений Степанович, – Скоробогатько даже как-то непроизвольно выпрямился.
Банных тут же поднял голову и насторожился.
- Зайди-ка ко мне срочно, дело есть. Да, и прихвати с собой своего театрала. Где он, кстати?
- Да вон, напротив сидит.
Скоробогатько положил трубку и, тяжело вздохнув, кивнул Банных.
- Пошли, Слав. Шеф срочно вызывает. Дело у него, видите ли, есть. Как будто у нас их нет.
Скоробогатько поднялся и направился к выходу. Банных последовал за ним.
– Разрешите, Евгений Степанович? – майор приоткрыл дверь и заглянул в кабинет начальника.
- Проходите, присаживайтесь.
- Как у тебя дела продвигаются с убийством Сальникова? – едва вошедшие устроились на стульях, Семенов тут же посмотрел на Скоробогатько. 
- Прорабатываем две версии, Евгений Степанович. Кажется, ухватились уже за кончик клубка.
- Уже пора убийцу на скамью подсудимых сажать, а ты только за кончик хватаешься, – недовольно произнес Семенов.
– Товарищ подполковник, вы прекрасно знаете, что это дело гораздо сложнее, чем казалось, – Скоробогатько достал из кармана носовой платок и вытер вспотевший лоб. – Заказное убийство, как одна из версий, вообще вряд ли когда будет раскрыто. Заведомый, извините за прямоту, висяк. Не забывайте, что Сальников – бизнесмен с немалыми деньгами, а таких людей многие не любят.
- Хорошо, хорошо, – Семенов закурил. – Если ты его не раскроешь, оно будет до конца твоей службы в милиции висеть на тебе грузом совести. Когда это было, чтобы прославленный Скоробогатько не раскрывал преступления, пусть да-же и заказное убийство?
- Если бы еще этому прославленному Скоробогатько зарплату чуть побольше да спецтехнику чуть получше, то всякие там скотланд-ярды с фэбээрами ему бы и в подметки не годились.
- Ну вот, стоит тебя чуть пожурить, так ты сразу шантажировать начинаешь, – Семенов улыбнулся и голос его стал мягче. – Ну, ладно.
Подполковник взял папку, вышел из-за своего стола, обошел его и сел за длинный стол, приставленный к его столу буквой  «т», напротив своих подчинен-ных. Открыл папку, взял несколько листов, положил перед ними.
– Вот, знакомьтесь.
Это были первые листы дела о скоропостижной смерти ведущей актрисы Низовского драматического театра, заслуженной артистки России Золотниковой Марины Игоревны: заключение медиков, милицейский протокол, а также первые свидетельства очевидцев ее внезапной кончины – актера Александра Сергеевича Сергеева, ее мужа, помощника режиссера Павла Васильевича Кузицкого, актрисы Ольги Николаевны Игнатовой и главного режиссера театра Олега Ивановича Болдырева. Все они, по их показаниям, были рядом с Золотниковой в последние часы ее жизни. Для Банных это известие стало настоящим шоком. Он, словно рыба на суше, хватал воздух открытым ртом и не мог ничего произнести. Семенов же молча переводил взгляд со Скоробогатько на Банных, ожидая их комментариев. Наконец, Семенов не выдержал и спросил:
- Ну, что молчите пинкертоны и шерлоки холмсы?
- Когда будут результаты судмедэкспертов о причине смерти? – поинтересовался Скоробогатько.
- Завтра во второй половине дня.
- Ну, знаете ли, товарищи начальники... это уму непостижимо, – пробормотал довольно невпопад Банных.
- Что именно непостижимо твоему уму? – съязвил Скоробогатько.
- Да то, что, вы не поверите, я был на этом спектакле в тот злополучный день и, оказывается, был свидетелем смерти актрисы. Но только все мы, публика, и предположить не могли, что Золотникова умерла на сцене по-настоящему. Нам-то казалось, что она играла...
- Вот это уже интереснее! Ну, значит, тебе и карты в руки. Никто лучше тебя не раскопает это дело. Ты как считаешь, Андрей Петрович, – Семенов посмотрел на Скоробогатько, – не пора ли уж Вячеславу выходить на самостоятельную дорогу? Разумеется, под твоим присмотром.
- Думаю, что когда-то надо начинать, – согласился Скоробогатько. – Вот только боюсь, как бы ему эмоции не помешали расследовать это дело.
- Вот ты, как старший товарищ, и поможешь ему избавиться от лишних эмоций. Берите дело в свои руки, товарищ Банных, и жду от вас регулярных докладов... Да, и вот еще что, это дело взял под личный контроль сам мэр.
- Понятно, – хмыкнул Банных.– А я как раз вчера принял лекарство от бессонницы. Знаете, Евгений Степанович, спать я стал плохо почему-то.
- Бабу тебе хорошую с вечера нужно, и спать будешь, как убитый, – хмыкнул Семенов, провожая следователей до дверей.

                3.
Результаты судмедэкспертизы были несколько обескураживающими: во-первых, Золотникова умерла не своей смертью – она отравлена каким-то сильно, хотя и не сразу действующим, ядом, который можно будет определить лишь после долгих лабораторных исследований. Во всяком случае, в Низовске случаев отравления подобным ядом до сих пор ни разу зафиксировано не было. Во-вторых, она оказалась на третьем месяце беременности. По крайней мере, стало ясно, что смерть актрисы случилась не сама собой – это было целенаправленное, четко продуманное  и блестяще осуществленное убийство. Улик практически никаких, если не считать... осколки блюдца, из которого Нина Золотникова ела на балу мороженое. Обследовав сцену и все закулисье, Скоробогатько догадался заглянуть и в мусорный ящик, который, вследствие ЧП и временного закрытия театра не освобождался от мусора. Опросив работников сцены и режиссера, выбрав из хлама, извлеченного из мусорного ящика, все, что могло иметь непосредственное или даже косвенное отношение к последнему спектаклю, приказал все это упаковать в полиэтиленовый мешок и отправить на экспертизу. Больше всего Скоробогатько заинтересовали осколки разбитого блюдца, поскольку именно из него (согласно пьесе) ела мороженое Нина-Золотникова прежде, чем уронить его на пол  и разбить. Эти соображения Скоробогатько передал и Вячеславу Банных. Тот про себя возблагодарил всевышнего за такого наставника и куратора – самому Вячеславу, считавшему себя чистюлей и интеллектуалом, и в голову не пришло бы копаться в мусоре.
Еще раз опросив тех свидетелей, показания которых он читал в самом начале и, не вынеся из этих показаний ничего нового, Банных решил наведаться к родной сестре погибшей актрисы – Надежде Игоревне Золотниковой.
 Надежда Игоревна была дома и дверь открыла сразу. Моментально узнав в посетившем ее молодом человеке того самого, который в театре, на последнем спектакле Марины, наступил ей на ногу, она удивилась и хотела было уже даже спросить Банных, не пришел ли он извиниться за тот проступок, но Вячеслав опередил ее.
- Здравствуйте, Надежда Игоревна. Я – лейтенант милиции Банных, – предъявил он ей удостоверение. – Разрешите войти?
- Да, пожалуйста, – Надежда открыла дверь пошире и посторонилась, пропуская Банных.
Закрыв за ним дверь, она поправила на голове черную ленту и жестом при-гласила следователя пройти в комнату.
- Вы так похожи на свою сестру, что я даже не засомневался, что вы и есть Надежда Игоревна.
Золотникова улыбнулась.
- Ну, сходство у нас не такое уж и разительное, но, тем не менее, я, действи-тельно, сестра Марины.
Они сели в кресла друг напротив друга и Надежда внимательно посмотрела на Банных.
- Я вас слушаю, молодой человек.
- Надежда Игоревна, – Банных слегка прокашлялся, отгоняя прочь неожиданно появившуюся в голосе хрипотцу. – Я хотел бы поговорить с вами о вашей сестре, о ее привычках, увлечениях, друзьях, знакомых, врагах, если они у нее бы-ли. О муже, наконец.
- Кого вы имеете в виду под мужем?
- То есть как? – искренне удивился Банных. – А разве Марина Игоревна была замужем не за Сергеевым?
- Да, извините, конечно же, вы можете быть не в курсе... Марина с Сашей, действительно, жили несколько лет вместе, но расписаны не были. В последнее же время у них началась размолвка и, если бы не эта нелепая смерть, они, наверное, расстались бы.
- Они жили с вами?
- Нет, как и практически все актеры театра, в театральном общежитии в своих двух комнатах.
Надежда встала, посмотрев на Банных:
- Я вижу... Простите, как вас зовут?
- Вячеслав Станиславович... – Банных при этих словах несколько смутился и уже чуть тише добавил. – М-можно просто Слава.
- Очень хорошо, Слава. Я вижу, разговор у нас будет долгий. Не хотите ли чай, кофе?
- Спасибо, от чая не откажусь.
- Тогда пойдемте на кухню. Я буду готовить и отвечать на ваши вопросы.
 Банных пошел на кухню вслед за хозяйкой. Сел за стол на табурет и даже присвистнул от неожиданности: во всю противоположную от плиты стену висела светло-коричневая полированная полка в два ряда, уставленная разного размера и цвета пузырьками, баночками, колбочками, некоторые из которых были заполнены разными порошками и жидкостями целиком, другие наполовину, а иные вообще и того меньше. Все это помещалось в определенном, одной хозяйке ведомом, порядке.
- Я смотрю, у вас тут целая химическая лаборатория, – удивленно произнес Банных.
- Да, у меня есть обыкновение иногда дома заниматься опытами. Порою на работе не хватает времени, а потом, вдохновение может посетить в любой момент.
- Вы где работаете?
- В НИИ фармакологии?
- Понятно. Лекарства, значит, изобретаете?
- Вообще-то лекарства изобретают фармацевты, – улыбнулась Золотникова. – А фармакология – это наука о влиянии лекарств на организм человека... Ну вот, чай готов, прошу. Правда, у меня, кроме печенья, ничего нет.
- Не беспокойтесь! Я просто чисто символически выпью чаю.
Банных придвинул к себе чашку и размешал ложечкой сахар. Посмотрел на Золотникову.
- Значит, вы говорите, у Марины с Сергеевым начались размолвки? Давно ли?
- Ну-у... уже несколько месяцев-то точно.
- А поточнее нельзя ли, Надежда Игоревна?
- Неужели это так важно?
- Видите ли, – Банных сделал маленький глоток, – как установила экспертиза, Марина была беременна на третьем месяце...
- Как!? – воскликнула Золотникова. – Вы это серьезно?
- Увы!
- Мне она об этом ничего не говорила.
- Значит, могла не говорить и Сергееву?
- Вполне! Она вообще была не очень разговорчивой и родители, если честно, были весьма удивлены, когда узнали, что Марина решила поступать в театральный институт...
- Итак, Надежда Игоревна, вернемся к моему вопросу, если не возражаете. Давно ли у Марины с Сергеевым начались размолвки?
Золотникова молчала несколько минут, отхлебывая из чашки чай, словно собираясь с мыслями и решая, надо ли говорить об этом постороннему человеку, пускай и расследующему убийство ее сестры. Банных не торопил ее.
- Хорошо, – вздохнула Золотникова. – Я попробую рассказать вам о последних месяцах жизни Марины, а там вы сами решайте все... Как-то, где-то около полугода назад, Марина прибежала ко мне глубоко за полночь, вся в слезах и рас-трепанная. Сказала, что хочет остаться у меня до утра. Это произошло не в первый раз, поэтому я не очень удивилась. Размолвки у Марины с Сашей были и раньше. Нужно сказать, что он никогда не бил сестру, но словесно оскорбить мог... Утром же рассказала, что, наверное, она уйдет от Сергеева. Я восприняла и эти слова спокойно. Зря, что ли, говорится: «Милые бранятся, только тешатся»? Я ушла на работу. Она, однако, пришла ко мне и в тот день и на следующий. Тогда я поняла, что произошло действительно нечто серьезное. И решила поговорить с сестрой. И Марина мне рассказала, что в последнее время на нее положил глаз главреж Болдырев, разведшийся некоторое время назад со своей второй женой. Сами понимаете, в какое положение попала Марина. Не отвечать на его намеки она не могла – ведь от Болдырева всецело зависело, будет играть Марина или нет, останется она в театре или нет. Сами понимаете, актрисе в нашем захолустье, если ее выгонят из театра, деваться некуда. Но и отвечать не могла – она любила Сашу и, мне казалось, они были взаимно счастливы. Первое время она все это держала в себе, но вскоре и сам Саша заметил косые взгляды Болдырева, которые тот бросал на Марину. Ведь все прекрасно знали, что Марина с Сергеевым жили не расписанными, а значит, вроде как и незаконно. Вот Болдырев и рассудил, что особо церемониться с Сергеевым и не следует. Тем более, что тот также всецело зависел от него, главного режиссера театра.
- И какова же была реакция Сергеева, когда он узнал об ухаживаниях Болдырева за Мариной?
- Он сказал: «Я его убью!»
- Это очень важно, Надежда Игоревна. Сергеев сказал Марине: «Я его убью!»  – или: «Я тебя убью!».
- Нет: я его убью. Я очень хорошо это помню, поскольку весь этот разговор происходил здесь, у меня, и в моем присутствии, когда Саша пришел ко мне за Мариной после нескольких дней ее отсутствия.
- Как вы считаете, от кого могла забеременеть Марина: от Сергеева или от Болдырева?
- Сложно сказать. Я же вам говорю, что сестра даже мне ничего об этом не сказала. Третий месяц – это как раз тот срок, когда у нее началась интимная близость с Болдыревым. Но ведь и с Сашей она по-прежнему жила.   
Банных подробно записывал в своем блокноте, перелистывая лист за листом. Картина преступления все еще была туманной, но одна из версий убийства уже родилась. Золотникова допила свою чашку чая, встала за чайником, жестом спросив следователя, не подлить ли и ему. Тот, не отрываясь от блокнота, отрицательно покачал головой.
- Надежда Игоревна, а что вы можете сказать о Сергееве? Замечали ли вы в нем какую-то мстительность, злопамятство, вспыльчивость?
- Нет, что вы... – Золотникова вдруг поняла, чего от нее хотел Банных. – Я вижу, Слава, у вас уже родилась мысль о том, что Марину убил Саша. Уверяю вас, он на это не способен.
- И тем не менее, он же грозился убить Болдырева.
- Ну, это, знаете ли... А вы вспомните, редко ли вы, в сердцах или в гневе грозились кому-то убить его или ее?
- Было, было, – согласился Банных. – Но разница лишь в том, что после моих угроз люди оставались живы, а здесь мы имеем в наличии вполне реальный труп.
- И все-таки, поверьте моему чутью, Саша в этой трагедии невиновен. И это говорю вам я, женщина, сестру которой убили.
- Ну хорошо, – громко выдохнул Банных и поднялся. – Я не хочу вас больше утомлять сегодня. Но, если не возражаете, я бы еще как-нибудь навестил вас.
- Пожалуйста.
- Кстати, если вдруг у вас появится что-то, на ваш взгляд, важное для следствия, я бы очень просил вас позвонить мне вот по этому телефону, – Банных склонился над столом, написал на блокнотном листке свой номер телефона, вырвал листок и протянул его Золотниковой.
- Конечно, конечно, – Золотникова взяла листок, положила его в карман халата и встала, чтобы проводить гостя.
Уже в дверях она слегка придержала его за локоть.
- Честно говоря, Вячеслав Станиславович, когда я увидела вас на пороге, я подумала, что вы пришли извиниться за то, что вы наступили мне на ногу.
- Не понял? – на лице Банных появилось искреннее недоумение.
- Дело в том, что на том самом, последнем для Марины спектакле, мы сидели с вами рядом, и вы так увлеклись действом, что даже не заметили, как несколько раз наступали мне на ногу.
- Правда? – лицо Банных залилось краской. – Если это так, то приношу вам свои искренние извинения и уверяю, что я не умышленно это делал. Просто я действительно, был настолько увлечен игрой вашей сестры, что ничего другого для меня уже не существовало.

                4.
Впервые за много лет ближайшие два спектакля в театре были отменены. Под угрозой срыва оказался и готовящийся в новой постановке «Гамлет», режиссером которого на этот раз выступал Кузицкий. Он пребывал в этой неопределенности целый день. Главреж Болдырев закрылся в своем кабинете и никого к себе не пускал. Труппа также находилась в неведении относительно своих дальнейших действий: ходить на репетиции или нет?
Кузицкий пошел в буфет и заказал себе сто граммов коньяку, бутерброд с семгой и чашку крепкого кофе. Закурил, держа сигарету между двумя дрожащими пальцами. Мысли одна ужаснее другой роились в голове. Никогда еще он не чувствовал себя таким несчастным, почти уничтоженным...
- Ах, вот ты где!
Кузицкий даже вздрогнул от неожиданности. Больше всего он сейчас не хотел видеть Ольгу Игнатову. Но это была именно она.
- Я тебя обыскалась. Ты – единственный, кто сейчас может хоть как-то воздействовать на Болдырева, в смысле продолжения работы.
- Ты ошибаешься, – Кузицкий пригубил рюмку с коньяком. – Он меня не только видеть, но и слышать не хочет.
- Да, но ты ведешь спектакль. И в твоих силах доказать Болдыреву, что спектакль этот нужен театру. Хотя бы в память о Марине.
Кузицкий посмотрел на Игнатову своими бесцветными рыбьими глазами и усмехнулся.
- Какой спектакль? Какой «Гамлет», Олечка? Лучшая Гертруда, которую я видел, умерла...
Игнатова побледнела, но быстро взяла себя в руки, обняла Кузицкого за шею и присела к нему на колени, внимательно посмотрев на него.
- Паша, но ты ведь даже не смотрел меня в этой роли. Или ты считаешь меня менее талантливой, чем Марина? Не забывай, Марина была моей подругой и ради памяти о ней я готова выложиться на все двести. Но ты должен пойти к Болдыреву и убедить его, что необходимо сыграть спектакль, посвятив его Золотниковой.
Кузицкий снова усмехнулся, стряхнув пепел в пепельницу.
- Ну, что касается убеждения, то, уверен, у тебя, по старой памяти, это по-лучится лучше.
- Не хами! – с железом в голосе ответила Игнатова, пересев с колен Кузицкого на стул. – Ты прекрасно знаешь, что у меня с ним давно уже все в прошлом.
- Было в прошлом, почему это не может повториться и в будущем?
- Паша, милый, – Игнатова обняла обеими руками щеки Кузицкого и поцеловала его в кончик носа, – не говори ерунды. Я ведь все это говорю совершенно серьезно. Сам посуди: при наших нынешних заработках еще отказываться от новой постановки... Да мы завтра все, абсолютно все, и Болдырев в том числе, по миру пойдем с протянутой рукой. Нам нужен «Гамлет», и ты, как режиссер спектакля, должен убедить в этом главрежа.
- Ну, хорошо, – Кузицкий снова отхлебнул коньяк, – предположим, мне удастся убедить Болдырева. Предположим. Но я очень сильно сомневаюсь, что Саша будет в такой форме, чтобы сыграть Гамлета. А ты сама понимаешь, что если Гертруду можешь сыграть ты, то второго Гамлета у нас в театре просто нет.
- Если ты уломаешь Болдырева, то Сергеева я беру на себя. Идет?
Кузицкий долго печальным взглядом смотрел на Игнатову. Затем последний раз затянулся сигаретой, допил коньяк, закусив бутербродом. Устало и как-то затравленно покачал головой.
- Не надо было всего этого затевать, Оленька.
- Чего затевать? – не моргая, смотрела на него Игнатова.
- Видишь, как все оборачивается...
- И все-таки, ты идешь к Болдыреву или начнешь сейчас плакаться в жилетку?
Кузицкий тяжело вздохнул и поднялся.
- Ну, хорошо, попробую еще раз.

                5.
Данные экспертизы и следы вещества, сохранившиеся на осколках блюдца, из которого Марина Золотникова ела во время спектакля мороженое совпали. Это было некое вещество из семейства фосфорорганических соединений в опасной концентрации – не сразу действующий, но смертельный яд, для отравления которым достаточно было определенное время лишь вдыхать его. Что-то более конкретное сказать было трудно, но и это уже хоть какая-то зацепка. Впрочем, зацепка двусмысленная: значит, отравитель должен быть либо химиком, либо, по крайней мере, разбираться в химии. В театре таких вряд ли можно найти. И значит, версия о Сергееве-убийце притянута за уши. Хотя все остальное вполне поддается логике: ревнивец-муж, узнав, что жена ему изменяет, решает покончить с ней, а поскольку и он, и она – актеры, то и смерть должна быть красивой. К тому же, какой муж, узнав, что его жена при смерти, продолжает играть спектакль, как ни в чем не бывало? – вслух рассуждал Банных.
- Рациональное зерно в твоих рассуждениях есть, – поддержал Скоробогатько мысли вслух своего товарища. – Но есть и весьма жесткие возражения. Во-первых, как все-таки быть с фосфором?
- Нужно тщательно изучить биографию Сергеева, – Банных сидел, развалившись, на стуле и держа перед собой до половины исписанный блокнот. – Возможно, и есть у него какое-то химическое прошлое.
- Предположим. Но есть и второе возражение, и даже, если хочешь, версия. Точно такие же основания для убийства Золотниковой мог иметь и главный режиссер театра. Ведь она все никак не решалась уйти от Сергеева, несмотря на то, что у Болдырева были и квартира, и машина. Потом, беременность Золотниковой тоже могла послужить Болдыреву основанием для убийства: он не мог быть уверенным стопроцентно в том, что это его ребенок, и во избежание излишней огласки и возможных в будущем скандалов, а то и судебных разбирательств, решил по-кончить одним махом и с любовницей, и с ее плодом. Далее, элементарная логика подсказывает, что Болдырев был заинтересован в продолжении спектакля, дабы раньше времени не привлекать внимания к трагическому случаю (ведь на спектакле, не забывай, присутствовал и мэр), а самому в это время убрать лишние улики. Есть здесь и третья сторона медали. Марина Золотникова, запутавшись во взаимоотношениях с мужем и любовником и, не видя выхода из этого замкнутого круга, могла сама подсыпать себе яд.
- То есть, ты хочешь сказать, что Золотникова пошла на сознательное само-убийство?
- Я ничего не хочу сказать, Слава. Я просто выдвигаю свои версии в противовес твоей. И настоятельно тебе советую не рубить сплеча, а не спеша, сантиметр за сантиметром, распутывать клубок.
Банных некоторое время молчал, пролистывая свои записи и заглядывая в папку с делом, поглаживая подбородок. Скоробогатько тихо ходил по кабинету, дымя сигаретой. И вдруг Банных стукнул кулаком по столу и зло чертыхнулся. Встал, нервно прошелся по кабинету и остановился напротив Скоробогатько, вынул из кармана брюк носовой платок и вытер мигом вспотевшие лоб и шею.
- Петрович! Это или наваждение, или... Химия, фармакология, Надежда Игоревна Золотникова. Ничего общего не находишь?
- Честно говоря, нет.
- Я сам, собственными глазами видел на квартире у старшей Золотниковой целую аптеку банок-склянок с химическими порошками и жидкостями.
- Да, да, припоминаю. Она ведь работает в НИИ фармакологии.
- Ну да!
- Слава, эта версия не выдерживает никакой критики. Марина – единственный родной для Надежды человек, к тому же никаких любовных интриг и соперничества между ними не было.
- Правильно! И я о том же! Но у Золотниковой все эти препараты находились открыто и вполне какой-нибудь общий знакомый сестер (кстати, тот же Сергеев или, если следовать одной из твоих версий, сама Марина) мог прийти и взять нужный ему порошок, предварительно даже в ничего не значащей беседе выведать, как им пользоваться.
- Ну, Вячеслав, при большом твоем старании из тебя получится отличный сыщик.
Банных лишь хмыкнул в ответ. И снова наступила пауза, как и всегда бывает после водопада слов и мыслей.
- Чтобы уж точно идти до конца, остается узнать, бывал ли в доме у Надежды Золотниковой Болдырев, – Скоробогатько затушил сигарету о дно пепельницы, положил туда окурок и сел на свое место.
- Что ж, видимо снова придется идти к Надежде Золотниковой.
- Давай, Слава, а я, тем временем, наведаюсь к Сергееву.

                6.
Сергеев был дома, но долго не хотел открывать. Не помогало даже то, что Скоробогатько официально представился. Сергеев открытым текстом послал его  подальше и снова замолчал. Наконец, после довольно долгих уговоров, открыл. В нос Скоробогатько сразу же шибанул запах спиртного. Он осмотрелся – на полу валялось несколько пустых бутылок, еще одна, едва початая, стояла на столе. Закуски не было практически никакой, если не считать полбуханки черного хлеба, ломанного руками, и двух соленых огурцов с головкой лука. Скоробогатько понял, что Сергеев был пьян. Хотел было уже попрощаться, повернуться и уйти, но в последний момент передумал. Пьяный человек более откровенный в силу меньшей управляемости языка и мозга, и может сказать такое, что в трезвом виде не сообщил бы ни за что.
- Мы с вами и с вашим коллегой, по-моему, уже обо всем поговорили, – Сергеев был явно недоволен очередным визитом следователя. – Мне вам добавить нечего.
- Зато мне есть что нового сказать вам.
 Скоробогатько убедился, что Сергеев был не настолько пьян, как можно было бы судить по валявшимся бутылкам. Во всяком случае, мысли свои извлекал он вполне осмысленно и четко. Сергеев с некоторым удивлением посмотрел на Скоробогатько и, сбросив с табурета на пол спортивные брюки, жестом предложил тому сесть.
- Я вас слушаю.
- Как часто вы посещали квартиру Надежды Игоревны Золотниковой?
- И это все то новое, которое вы мне хотели поведать? – вопросом на вопрос ответил иронически хмыкнувший Сергеев.
- Разумеется, нет. Но из вашего ответа на этот и несколько других вопросов будет видно, сообщать мне вам эту новость или нет.
- Ага, понятно. Вы считаете, что это именно я отравил свою супругу.
- Не буду скрывать, это одна из версий следствия. Поэтому в ваших же интересах, если вы не причастны к убийству, всячески помогать нам в поисках настоящего убийцы.
- Бесполезно, – раздраженно произнес Сергеев.
- Отнюдь нет. Поэтому я и прошу вас ответить на мой вопрос: как часто вы посещали квартиру старшей Золотниковой?
- Не очень часто и без особой необходимости старался этого не делать.
- Когда вы там были в последний раз?
- Точно не помню. Кажется, когда Марина призналась, что уходит от меня.
- Вы знали, что Надежда Золотникова дома иногда занималась химическими опытами и для этого держала в квартире разного рода препараты?
Сергеев удивленно-настороженно взглянул на Скоробогатько, но тут же отвел глаза в сторону.
- Я личной жизнью Надежды никогда не интересовался.
- Вы знали, что ваша жена была беременна?
Тут Сергеев вздрогнул и, уже не отводя глаз, посмотрел на следователя.
- Да, она за день до смерти открылась мне. Причем, сделала это своеобразно, прислав в мою гримерную записочку.
- Вы сохранили эту записку? – оживился Скоробогатько.
- Разумеется... нет, – Сергееву было интересно понаблюдать за реакцией следователя на свои слова. Интересно, как актеру, который может это рано или поздно использовать в своем творчестве.
Но Скоробогатько практически не среагировал на его актерскую паузу и взгляд Сергеева тут же снова потух.
- Я тут же, по прочтении порвал ее, – закончил он свою мысль. – Я же не знал, что этот клочок бумажки может стать важной уликой в деле будущего убийства моей жены.
- Даже несмотря на то, что Марина ушла от вас, вы продолжали ее считать своей женой? Почему?
- Да, продолжал, потому что любил ее. И я знал, что и она меня любит... Если бы не этот...  козел Болдырев...
Сергеев встал, подошел к столу, налил себе полный стакан вина, даже не предложив Скоробогатько, и залпом выпил.
- Извини, майор, мне так хочется тебя послать на... Лучше уйди, а.
Скоробогатько не заставил себя упрашивать. В принципе, все, что хотел, он выяснил. Попрощавшись, он ушел.

                *                *                *
А в это же время Банных покидал квартиру Надежды Золотниковой. Его встреча с ней была ничуть не длиннее  визита Скоробогатько к Сергееву. Проверив свою аптеку, Надежда Игоревна подтвердила, что пропажи никакой нет, во всяком случае, все на месте и даже стоит в том же порядке, в каком она это сама расставила. Болдырев к ней никогда не заходил ни под каким видом. Она даже вблизи его толком ни разу так и не видела. Да и вообще, к ней, помимо, естественно, Марины и Сергеева из актеров захаживала лишь близкая подруга Марины Ольга Игнатова. И все. Несмотря на свое увлечение театром и сестру-актрису, Надежда не водила знакомств с артистическим бомондом.   

                7.
Марину Золотникову хоронили по высшему разряду всем городом. Организацией похорон распоряжался лично мэр, очень любивший игру этой актрисы. Отпели ее в местной церкви и до самого кладбища, а это добрых четыре километра везли на открытой машине с опущенными бортами. Впереди шли под руку Надежда Золотникова и Сергеев. За ними двигалась вся труппа, затем следовала большая толпа поклонников. Скоробогатько с Банных были тут же. Во-первых, им тоже хотелось отдать дань уважения знаменитой актрисе. Во-вторых, важно было проследить за реакцией всех подозреваемых в убийстве. Психология в сыскном деле – не самая последняя штука.
Сергеев все время похорон вел себя на удивление спокойно. Пожалуй, больше нервничал Болдырев. Однако, речь произнесенная им на могиле Золотниковой внесла некоторую ясность в его заметное волнение. Чувствовалось, что это решение далось ему с немалым трудом.
- Обещаю вам, – говорил Болдырев, – что Марина Золотникова не будет забыта. Ее имя навсегда будет записано золотыми буквами в театральных анналах города Низовска. Я приложу максимум сил, чтобы, несмотря на все экономические и политические трудности, переживаемые нашим народом сегодня, выполнить данное мне вам сейчас обещание. Хочу сказать, что наш театр готовил практически еще одну премьеру сезона. Мы хотели порадовать вас новым спектаклем по пьесе Шекспира, где Марина должна была играть главную женскую роль. Не скрою от вас, после ее смерти мне хотелось дать отбой репетициям. Более того, хотелось бросить все, этот театр, этот город и куда-нибудь далеко-далеко уехать. Но, посмотрев на то, с какой любовью вы провожали в последний путь приму нашего театра, я понял, что от судьбы не уйдешь. И сейчас, во всеуслышание, хочу заявить... вернее, нет, хочу пригласить всех вас... всех жителей Низовска на спектакль, на посмертный бенефис Марины Золотниковой. На спектакль «Гамлет», который мы посвящаем безвременно усопшей великой нашей актрисе Марине Игоревне Золотниковой.
Больше у Болдырева не нашлось никаких слов. Впрочем, больше слов и не нужно было. Скоробогатько дернул Вячеслава за рукав.
- Пойдем, Слава. Работать нужно. Поступила одна очень интересная информация по делу Сальникова. Мне кажется, она выведет нас на след, по крайней мере, исполнителя или исполнителей.
Банных последний раз окинул взглядом свежую могилу Золотниковой, уже всю усыпанную цветами, и пошел следом за своим начальником.
 
                8.
Кузицкий репетировал «Гамлета». С таким самозабвением он не работал давно. Даже Болдырев, уже давно не игравший, а только ставивший спектакли, решил, что называется, тряхнуть стариной, оставив за собой роль Призрака отца Гамлета. Ему эта роль показалась как нельзя более кстати. Тем более, что принца датского играл Сергеев. Кузицкому интересно было наблюдать за поведением обоих, смогут ли они, ради искусства, перебороть взаимную неприязнь. Но кошки заскребли у Кузицкого, когда Призрак-Болдырев дошел до слов:
- О, слушай, слушай, слушай!
 Коль ты отца когда-нибудь любил...
Столько страсти и неподдельного гнева вложил в эти слова Болдырев, что Кузицкий даже забыл, что он – режиссер спектакля. Он чувствовал сейчас себя обыкновенным зрителем.
ГАМЛЕТ:  О боже!
ПРИЗРАК: Отомсти за гнусное убийство.
ГАМЛЕТ: Убийство?
ПРИЗРАК: Убийство гнусно по себе, но это
Гнуснее всех и всех бесчеловечней.
Здесь Кузицкий даже испытал настоящее наслаждение. Сидевшие в зале и стоявшие за кулисами актеры затаили дыхание. Казалось, было слышно, как назойливо где-то над сценой жужжит муха. Но вдруг Сергеев-Гамлет замолчал, зло сверкнув глазами. Он подступил к Болдыреву вплотную и с высоты своего роста посмотрел на плотно сбитого, но невысокого главрежа.
- О, как прав был Шекспир. Убийство гнусно по себе, но ЭТО гнуснее всех и всех бесчеловечней.
- Ты на что это намекаешь, Сергеев? Не забывай, что я пока еще не призрак, а реальный человек. К тому же, не схваченный за руку, а, стало быть, чистый перед законом и перед своей совестью, и перед твоею, кстати.
Сергеев схватил Болдырева за лацканы рубашки и громко зашептал в самое лицо:
- Ты знал, что Марина была беременна твоим ребенком?
- Это еще не факт! – Болдырев пытался освободиться от железной хватки Сергеева, но тщетно.
- Ты прекрасно знаешь, что ребенок был твой! И клянусь, я все сделаю для того, чтобы твое убийство было доказано, и ты понес вполне заслуженное тобою наказание.
Все замерли от неожиданности. Практически никто не слышал, о чем говорили между собою сцепившиеся на сцене, но и так все было ясно. Боялись только одного: как бы не дошло до большой драки. Но неожиданно Болдыреву удалось оторвать от себя руки Сергеева, он отступил на шаг и вполне спокойным, даже примирительным негромким голосом произнес:
- Пойми, Саша, я слишком любил Марину как женщину и ценил ее как актрису, чтобы избавиться от нее. Я, помимо прочего, главный режиссер театра и мне небезразлично, какие актеры в нем играют. Я не убивал ее, но сделаю все возможное, чтобы, даже, может быть, с твоей помощью, найти и по всей строгости наказать убийцу.
Сергеев опешил от этих слов и от тона, каким они были сказаны. В его душу закралось настоящее сомнение в виновности Болдырева. Он даже не заметил, что все еще держал свои руки на уровне плеч главрежа. А Болдырев повернулся к Кузицкому, сидевшему в первом ряду, и бросил на ходу:
- На сегодня репетиция закончена!
Болдырев направился в свой кабинет, как всегда в волнении, широко размахивая руками. Пройдя по длинному коридору, он свернул за угол и тут, лицом к лицу, столкнулся с Игнатовой. Та даже отпрянула от неожиданности, но тут же пришла в себя и едва успела схватить уходившего главрежа за руку.
- Олег!
Тот остановился в недоумении. Никак не мог сообразить, кто стоит перед ним и как она посмела его остановить.
- Олег, я хочу с тобой поговорить. Пойдем к тебе.
Наконец Болдырев опомнился и пустым, ничего не выражающим взглядом посмотрел на Игнатову.
- Мне не о чем с тобой говорить, тем более в своем кабинете.
- Но я ведущая актриса театра и потом... я считаю, что не совсем чужая тебе... была, по крайней мере.
На Болдырева в этот момент было страшно смотреть. Его лицо сделалось почти безумным.
- Это ты! – закричал он своим хорошо поставленным голосом. – Ты убила ее... из ревности! Ты отомстила ей за свою отставку!
- Заткнись, дурак!
Игнатова завертела головой во все стороны, стараясь убедиться, что их никто не слышит.
- Один тр-ряпка, другой дур-рак, – сквозь зубы процедила она. – И оба помешались на одной в общем-то заурядной бабенке.
Она круто развернулась и почти бегом пошла прочь.

                9.
В кабинет Болдырева постучали. Главный режиссер театра молча смотрел телевизор. Точнее, в сторону телевизора. Он смертельно устал. Репетиции, внутренние склоки и разборки, неожиданная смерть Золотниковой, допросы следователей, подозрения Сергеева, кстати, вполне объяснимые... А ведь нервы не железные. Да и возраст – за шестьдесят. Да еще финансовые неурядицы. Что делать? Как быть?
Перед Болдыревым стояла едва початая бутылка армянского коньяка. Лучшее его средство для снятия стресса. Уже не так часто, но все-таки он мог себе позволить побаловаться этим лекарством. Он даже забыл, что к нему постучали. Более того, стук в дверь стал для него как бы сигналом: пора, мол, наполнить рюмочку. Что он и сделал. И только после повторного стука Болдырев пришел в себя.
- Да, войдите!
Тут же дверь открылась и вошел Сергеев. Болдырев ничуть не удивился этому визиту. Он даже будто ждал его. И даже обрадовался.
- Можно, Олег Иванович?
В голосе Сергеева чувствовалась некая неуверенность, даже осознание какой-то вины, но, тем не менее, держался он решительно, и было видно, что он не уйдет отсюда прежде, чем добьется поставленной на эту встречу цели.
- Конечно, можно, Саша, – Болдырев взял пульт и несколько приглушил звук телевизора. – Проходи, садись. Сейчас коньячком угощу.
Болдырев ни словом, ни жестом не намекнул о том, что не так давно произошло между ними. Ему самому нужен был этот разговор. Он встал, прошел к шкафчику, стоявшему у задней стены, достал оттуда еще одну рюмку и вазу с остатком шоколадных конфет. Все это поставил на стол, наполнил вторую рюмку коньяком и сел напротив Сергеева за маленький журнальный столик, одним концом упиравшийся в стол Болдырева.
- Давай, Саша, выпьем, помянем Марину и забудем все, что было до сей минуты между нами.
Болдырев взял свою рюмку и держал ее на весу, ожидая ответного хода Сергеева. А тот, идя сюда, не предполагал ничего подобного и первое время даже не знал, как поступить: то ли Болдырев издевается над ним, то ли разыгрывает, то ли в самом деле искренен. Он посмотрел в глаза главрежу и лишь после того, как тот выдержал его взгляд, понял, что Болдырев действительно не шутит. Сергеев взял рюмку и, в воздухе сделав жест приветствия, чокаться не стал, одним глотком осушив рюмку. Болдырев ничуть не обиделся. Он также выпил свой коньяк, отставив рюмку далеко в сторону.
- Ну, вот и хорошо. Теперь, я думаю, нам и разговаривать станет легче, – Болдырев зашуршал фольгой обертки и положил в рот конфету. – Кстати, ты знаешь, почему молдаване не едят шоколада?
- Нет! – пожал плечами Сергеев.
- А у них изжога от фольги, – засмеялся Болдырев, обнажив испачканные шоколадом зубы.
Но Сергеев никак не среагировал на эту шутку.
- Олег Иванович, давайте говорить начистоту.
- А мы разве на репетиции говорили не на чистоту? – пережевывая конфету, ответил Болдырев.
- Согласен, – кивнул Сергеев. – Разговор у нас тогда получился откровенный. Потому я и пришел сейчас к вам (заметьте, сам пришел), чтобы его продолжить. А может и закончить.
- Ну-у, закончим мы его сегодня вряд ли, – философски произнес Болдырев, – ибо говорить нам нужно много. Но поговорить, действительно, нужно.
Болдырев встал, взял со стола связку ключей, выбрал нужный, подошел к двери, закрыл ее на ключ, затем, по пути назад, прибавил у телевизора звук и сел снова напротив Сергеева.
- Вот теперь нам действительно никто не помешает разговаривать.
Болдырев еще раз наполнил обе рюмки, но пить не стал ни он сам, ни Сергеев.
- Итак, я тебя слушаю, Саша.
- Не хочу вас обидеть недоверием, но еще раз повторю свой вопрос: это вы?..
- Нет! – тут же прервал его Болдырев. – Дальше!
- А дальше, в таком случае, нам нужно вдвоем докопаться до того, кто это сделал.
- Но ведь ведется же следствие.
- Олег Иванович, вы мне в отцы годитесь, а такой наивный. Я не верю этим ментам. Кого они подозревают в убийстве? Ну, вы не догадываетесь?
Болдырев молчал.
- Вас сколько раз допрашивали? – продолжал спрашивать Сергеев.
- Трижды или четырежды... Честно говоря, не помню.
- И даже домой к вам, наверное, приходили?
- Да, был... этот... Скоробогатько.
- Вот видите! И меня столько же допрашивали, и ко мне домой тоже приходили, кстати, оба по очереди, поскольку я на их вызовы не являлся... А теперь пойдем дальше. Кому еще из труппы наша славная милиция оказывала столь благосклонное внимание?
- Да-а, пожалуй... Ну-у, опросили-то всех в начале.
- Я не про опросы, а про допросы, Олег Иванович. И могу вас уверить, что больше никого они так рьяно не допрашивали. Логику улавливаете? Это же проще простого. Раз к нам такое персональное внимание, значит нас, именно нас с вами, и подозревают в убийстве Марины. Для них главное что? Статистика! А мы с вами на поверхности лежим. Тех, кто поглубже, им не достать. Дыхалки не хватает. А может и не хотят. Поэтому и нужно нам с вами, нам с вами вдвоем, Олег Иванович, найти убийцу и принести ментам его голову на тарелочке с голубой каемоч-кой. Пусть потом празднуют свою победу в этом деле. Для статистики. Мы же с вами всего лишь артисты. Нам слава комиссара Мегрэ не нужна, не так ли?
- Богу богово, а кесарю кесарево, – согласился Болдырев.
Он встал, обошел вокруг стола, открыл один из ящиков, порылся в нем, нашел нужную бумагу, задвинул ящик и вернулся на свое место, положив перед собой два листка, скрепленных стиплером.
- Второй тост, Саша, я предлагаю за успех нашего дела.
Они взяли каждый свою рюмку, и на сей раз чокнулись. Оба тут же взяли по конфете. Пауза длилась пару минут. Затем Болдырев снова взял в левую руку лист бумаги, правой достал карандаш и все это придвинул к Сергееву.
- Вот, здесь полный список наших сотрудников. Давай будем двигаться от противного. То есть, кому Марина могла чем-то (в данном случае, все равно, чем, пусть даже когда-то просто наступила кому-то на ногу) насолить. Таким образом, мы будем вычеркивать, на наш взгляд, невиновных, а оставшихся будем прорабатывать. Не знаю вот только, получится ли?
- Получится, Олег Иванович. Обязательно должно получиться, если того очень захотеть.
Сергеев придвинул к себе список, перевернул его, бегло пробежал по нему глазами.
- С вашего позволения, я сразу вычеркну три фамилии, – Сергеев взял карандаш и посмотрел на главрежа.
Тот молча ждал.
- Итак, нужно понимать из нашего разговора, что ни Олег Иванович Болдырев, ни Александр Сергеевич Сергеев, ни, тем более, Марина Игоревна Золотникова нас более в этом деле не интересуют.
Сергеев снова взглянул на Болдырева и после того, как тот согласно кивнул, трижды черкнул карандашом по бумаге.
Они сидели и ломали голову над списком довольно долго. Каждую фамилию словно бы просвечивали с разных сторон. Путем различных умозаключений в списке осталось лишь три невычеркнутые фамилии – Игнатова, у которой Марина часто отбирала лучшие роли, хотя и считалась ее лучшей подругой; Кузицкий, который был безответно неравнодушен к Марине и на этой почве у них часто на репетициях вспыхивали перебранки; и декоратор Токарев, у которого несколько раз были серьезные стычки с Мариной, а следовательно, могли быть и причины для сведения счетов.
На том и остановились. Их и решили прорабатывать.

                10.
В квартире Золотниковой раздался звонок. Надежда Игоревна пошла открывать и была искренне удивлена, увидев на пороге Игнатову.
- Оля?! Привет, дорогая! Проходи.
- Сколько лет, сколько зим, Наденька, – улыбнулась в ответ Игнатова, чмокнув хозяйку в щеку.
- Ну, про зимы говорить не стоит. Не так уж и давно мы с тобой виделись. Но я, честное слово, рада твоему приходу. Думала, после смерти Марины меня все ее друзья и подруги позабудут.
Они прошли в комнату и уселись рядом на диване.
- Ну, вот и здрасьте. А я-то, наивная, считала и тебя тоже, как и Марину, своей подругой.
- Я тебя тоже, но... Впрочем, ладно. Рассказывай, какие у тебя новости, слухи, сплетни.
- Ты разрешишь покурить? – Игнатова открыла сумочку, доставая пачку сигарет и зажигалку.
- Что с тобой поделаешь, кури, – Надежда Игоревна встала, прошла на кухню за пепельницей и, вернувшись назад, поставила ее на журнальный столик у дивана.
- В театре сейчас разброд и шатание, – сделав несколько затяжек, произнесла Игнатова. – Но, с другой стороны, все работают, как проклятые. Скоро выпустим возобновленного «Гамлета». В честь Марины. Обязательно приходи. Будет нечто потрясающее. Обещаю.
- Гамлета Саша играет?
- А кто же еще?
- Как он там? Я ведь его со дня похорон не видела.
- Саша как Саша. Пить стал больше. Мне показалось, издергался он весь в последние дни.
- Передай ему, пусть не забывает меня. Заходит. Ты же знаешь, я к нему очень хорошо отношусь и хочу, чтобы и впредь наши взаимоотношения не менялись.
- Завтра же и передам. А то и вовсе – возьму его за руку и приведу сюда.
- Буду благодарна.
Игнатова стряхнула пепел и взглянула на часы.
- Ты торопишься? – перехватила ее взгляд Надежда. – Я хотела тебя хоть чем-то угостить.
- Не беспокойся, я ничего не хочу. Я, в самом деле, зашла тебя проведать по дороге на одну важную встречу. Да, кстати, можешь себе представить, – лицо Игнатовой засияло в улыбке, – иду на встречу к одному бизнесмену. Он предложил мне сняться в рекламном ролике его фирмы. Сказал, что видел меня на сцене и я очень ему понравилась, поэтому очень хочет видеть меня в своей рекламе... Прав-да, если честно, я актриса и не хотелось бы размениваться на такие мелочи, как реклама, но жить и кушать хочется.
- Поздравляю, Оленька, и не вздумай отказываться. Подумаешь, праведница, размениваться ей не хочется.
 В это время зазвонил телефон. Золотникова встала, сняла трубку.
- Да, алло!.. Да, это я... Не знаю, а вы кто, простите?
Игнатова еще раз взглянула на часы, потушила окурок о днище пепельницы и поднялась. Подошла к Золотниковой положила ей на плечо руку.
- Это кто? – шепотом спросила она.
Золотникова в ответ недоуменно пожала плечами.
- Да, да, я вас слушаю.
- Схожу пока в туалет, – Игнатова помахала Надежде Игоревне кончиками пальцев, та кивнула.
Игнатова вернулась в комнату, когда Золотникова уже положила трубку.
- Кто звонил?
- Ты знаешь, звонок какой-то странный был. Какой-то мужчина, кстати, так и не представился, хотя меня называл по имени-отчеству.
- Поклонник, наверное.
- Ага, – улыбнулась Золотникова. – Спросил, свободен ли у меня завтрашний вечер.
- Ой, ты прости меня, Надюша, я и правда опаздываю.
- Беги, беги. А вечером позвони обязательно. Я хочу знать результат твоего визита.
- Конечно, конечно. И Сашу приведу к тебе обязательно.

                11.
 Сергеев пошел в театральный буфет. В последнее время он был какой-то рассеянный, ни на кого не обращал внимания. А раньше здоровался не только со всеми работниками сцены, но даже с буфетчицами и уборщицами. Впрочем, ему и раньше многое прощалось, как всеобщему любимцу, а уж теперь, когда случилось это несчастье, все воспринималось и объяснялось без обид и обвинений в высоко-мерии.
За одним из столиков в буфете спиной к двери сидел декоратор Токарев. Его мощные плечи, бычью шею и крупную кудрявую голову нельзя было спутать ни с кем другим. Увидев Токарева, Сергеев даже обрадовался. Предоставлялась возможность определиться с одним из подозреваемых в отравлении Марины.
- Пятьдесят коньяку и двойной кофе, – Сергеев произнес это машинально, даже не глядя на буфетчицу.
Взяв заказ в обе руки, он прошел в угол и сел за соседний с Токаревым сто-лик, повернувшись прямо лицом к нему.
- Привет! – бросил Сергеев, подняв рюмку с коньяком в знак приветствия.
Токарев улыбнулся.
- Здравствуй, Саша!
И продолжил есть свое мороженое, аппетитно причмокивая и всякий раз облизывая ложку. Затем, как бы извиняясь, виновато взглянул на Сергеева.
- Мороженое – это моя слабость. Уж вроде дожил до сорока лет, а ничего с собой поделать не могу. Люблю и все тут. Лучше кусок хлеба не съем, но мороже-ное мне дай.
И снова принялся за мороженое.
Сергеев смотрел на Токарева практически в упор. Ему было интересно, как психологу, изучать состояние декоратора. Но у того было сейчас настолько благо-душное лицо и он был так увлечен поеданием мороженого, что даже не замечал устремленного на него взгляда.
Сергеев откинулся на спинку стула, достал сигарету из пачки, которую за-благовременно положил перед собой, вынул из кармана зажигалку. Прикурил. За-думался. Настолько, что даже не заметил, как Токарев подошел к нему.
- Саш, извини, ради бога. Хочу стрельнуть у тебя сигаретку.
Сергеев встряхнул головой и поднял глаза кверху.
- А, пожалуйста!
Токарев сделал несколько затяжек и стоял в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу. Сергеев понял, что он хочет что-то сказать.
- У тебя ко мне какое-то дело, Володя?
Тот даже обрадовался и, виновато улыбаясь, кивнул головой.
- Ты извини, Сашок. Я понимаю твое состояние. Но...
- Говори, говори, я слушаю тебя, – Сергеев сделал пару глотков кофе. – Да ты присаживайся. Ты ведь и так на голову выше меня, да еще стоишь.
Токарев присел на самый краешек стула и несколько секунд собирался с мыслями. Затем стряхнул пепел в пепельницу и, наконец, решился.
- Знаешь, Саша... Да ты знаешь, конечно же, это ни для кого не секрет, что у меня с Мариной несколько раз были ссоры... по чисто профессиональным вопро-сам. Я же творческий человек, как и она, Я – художник. И тоже имею право на свою точку зрения. Мне казалось, что я оформляю сцену самым лучшим образом, а Марине порою не всегда так казалось... О вкусах ведь не спорят...
- Ты что, извиняться надумал передо мной? – усмехнулся Сергеев, глядя в упор на собеседника. – Так это все надо было говорить перед Мариной.
- Да нет, – Токарев даже покраснел от смущения. – Впрочем, я перед Мари-ной извинялся... Кстати, и она тоже передо мной.
Токарев улыбнулся, и Сергеев был поражен, как у такого громадного чело-века может быть такой детской улыбка.
- Но я, действительно, не по этому поводу к тебе подошел. Я хотел... – он полез во внутренний карман пиджака и достал оттуда небольшую картинку в узор-чатой рамке. – Я хотел оставить это на память себе, а потом... потом подумал, что тебе, может быть, она будет дороже и нужнее.
Он положил это себе на ладонь и протянул ее Сергееву. Тот опустил глаза и был поражен тем, что увидел. На картине была изображена Марина в платье Нины из своего последнего спектакля.
- Это что?.. – неожиданно задрожавшим голосом спросил Сергеев.
- Я... по памяти написал эту миниатюру на другой день после трагедии... Хотел оставить ее себе. Но решил... Я хочу подарить ее тебе, Саша. Не сочти ни за что. Это просто мой тебе подарок.
Токарев нервно затушил сигарету о дно пепельницы, встал и, не говоря больше ни слова, вышел.
Сергеев сидел просто оглушенный этим. Не заметил даже, как вошел в бу-фет Кузицкий, как тот поздоровался с ним. Купив сигарет, Кузицкий подошел к столику, за которым сидел Сергеев, и увидел, как отрешенный от мира Александр достал из кармана листок бумаги со списком им подозреваемых, развернул его, хо-тел было положить перед собой на стол. Но тут, наконец, пришел в себя и заметил рядом стоящего Кузицкого. Сергеев от испуга даже приподнялся, затем мгновенно схватил листок и, скомкав его, снова положил к себе в карман, а миниатюру Тока-рева прикрыл рукой.
Кузицкий довольно странно посмотрел на Сергеева.
- Чего смотришь? – огрызнулся тот.
- Ничего, – пожал плечами Кузицкий. – Просто подошел поздороваться.
- Поздоровался, ну и вали теперь отсюда.
Кузицкий злобно хмыкнул и пошел прочь.
Буфетчица вышла из-за прилавка и подошла к столику, за которым Токарев ел мороженое. Взяв в одну руку блюдце, буфетчица другой, в которой была тряпка, начала вытирать стол. И тут Сергеева осенило.
- Лиза! – довольно громко и, главное, неожиданно произнес он.
Буфетчица вздрогнула. Перестала работать тряпкой.
- Что, Александр Сергеевич?
- Тогда, перед тем спектаклем, мороженое брали у тебя?
- Естественно! А где же еще?
- Ты сама его накладывала в блюдце?
- Сама.
- А кто относил его за кулисы?
- Ой, не помню, Александр Сергеевич.
- Вспомни, пожалуйста, это очень важно.
Лиза поставила на стол блюдце, рядом положила тряпку и села на стул, об-локотившись о стол согнутой в локте рукой. В этот момент в открытую дверь бу-фета заглянула Игнатова. Постояла в нерешительности, хотела войти, но переду-мала. Однако Лиза, случайно повернув голову в ее сторону, заметила ее. Игнатова повернулась и ушла.
- Постойте, постойте! Не уверена, но, кажется, за этим мороженым заходи-ла... Да, по-моему, сама Ольга Николаевна.
- Игнатова?
- Ну да!
- Ты не ошибаешься? Может быть, Кузицкий или кто-то еще?
- Да нет, Александр Сергеевич, не путайте меня. Я и так сомневаюсь... И все-таки это была Игнатова.
- Спасибо, Лизанька. Ты просто золото.
Сергеев подошел к буфетчице обнял ее за плечи и поцеловал в щеку.

                12.
 - Значит, судя по твоей логике, подсыпал яд Золотниковой именно Серге-ев?
Банных со Скоробогатько сидели в кабинете Семенова за столом. Напротив них курил сигарету за сигаретой  прокурор города Войкин. Сейчас решалось, на чье имя будет подписан прокурором ордер на арест.
- Именно Сергеев, Евгений Степанович. Уверен на все сто.
- А какие-нибудь улики или факты, кроме твоей уверенности, имеются? – Семенов все же сомневался.
- Хорошо, тогда давайте пройдемся по Сергееву с самого начала. Ему изме-нила жена. Ушла к главрежу. Он решает отомстить ей. Но как это сделать, чтобы не оставить следов? И тут он вспоминает свое детское увлечение химией, а также то, что сестра Золотниковой имеет дома целую химическую лабораторию. Ведь выбрать именно тот яд, который нужен, способен только человек, знающий толк в химии, не так ли?
- Предположим! – согласился Семенов.
- А почему нельзя предположить совершенно противоположное? – загово-рил Скоробогатько. – Главреж Болдырев понимает, что ему вряд ли удастся надол-го удержать Золотникову, а тут еще узнает, что она беременна, но не уверен точно, что ребенок от него. Ведь время ухода Золотниковой к Болдыреву известно весьма предположительно, не так ли?
- Допустим, – нехотя соглашается Банных.
- Тогда его, Болдырева, начинают мучить муки ревности, и он решается из-бавиться и от Золотниковой, и от ее плода одновременно.
- А как быть с ядом? – не сдается Банных.
- А ты уверен, Слава, что Болдырев нигде не мог бы проконсультироваться даже не вызывая ничьих подозрений? – Семенов поддержал Скоробогатько. – В конце концов, главный режиссер театра – лицо в городе известное и ему бы в кон-сультации никто не отказал.
- Но возможен и третий поворот, Евгений Степанович, – Скоробогатько прокашлялся. – Убийца – Кузицкий. Согласитесь, и у него немало для этого при-чин. Он когда-то был влюблен в Золотникову, но получил от ворот-поворот. И ладно бы с этим, с кем не случается. Но тут он узнает, что Золотникова начинает сожительствовать с главрежем. Что получается? Ему был отказ, а Болдыреву нет. Элементарная зависть и те же самые муки ревности.
- Логично! – кивнул прокурор. – К тому же, след Сергеева – самый легкий путь. Все хорошо складывается, убийца легко просчитывается... Наивно все как-то.
Все замолчали и повернули голову в сторону Семенова. Тот сидел так же молча, поглаживая рукой затылок. Наконец он вскинул голову и взглянул на Бан-ных.
- Ну что, лейтенант, ты ведешь это дело, к тебе и последний вопрос. Может, нет смысла спешить с арестом Сергеева? Может, еще поработаешь?
Банных слегка прихлопнул ладонью по столу.
- Да, у меня нет прямых улик против Сергеева. Но, согласитесь, и у него са-мого нет алиби. Кроме того, интуиция сыщика мне подсказывает, что виновен все-таки Сергеев. Хотя, естественно, я не отвергаю и все остальные версии. И даже думаю, что есть необходимость поработать и с ними. Но сейчас я настаиваю на аресте Сергеева. 
- Хорошо! – прокурор загасил окурок сигареты о дно пепельницы и при-хлопнул ладонью по столу. – Я подпишу ордер на арест Сергеева, но если он в от-веденный срок не признает своей вины, я его немедленно выпущу на свободу, ибо все ваши умозаключения шиты белыми нитками. Доказательств вы мне не пред-ставили никаких, но мэр торопит с этим делом не только вас, но и меня.
Войкин расписался на ордере, протянул его Семенову, взял свою папку, молча встал и вышел.
- Действуйте! – Семенов вручил бумагу Скоробогатько.
Скоробогатько с Банных вышли в коридор и направились к себе в кабинет.
– Я смотрю, ты будто и не рад ордеру, хотя добивался его весьма настойчи-во, – Скоробогатько посмотрел на младшего товарища с некоторым удивлением.
- Ты прав, Петрович. Я почему-то уверен, что не ошибаюсь в своих подоз-рениях. Но сейчас передо мной настоящая дилемма: завтра дают «Гамлета». Спек-такль посвящен памяти Золотниковой. Значит, в какой-то мере, праздник. И не хо-телось бы его портить ни в чем не повинным людям, то бишь зрителям.
- Я не совсем тебя понимаю, Слава.
- Да что тут непонятного, – вспыхнул Банных. – Ведь Гамлета играет не кто иной, как Сергеев... Слушай, Андрей, – Банных остановился и тронул Скоробо-гатько за рукав. – У меня к тебе предложение. Давай арест отложим до завтра и сходим с тобой на спектакль. Тем паче, я ведь взял обязательство когда-нибудь сводить тебя, начальник, в наш театр. А тут такой случай подворачивается. А по окончании зайдем в гримерную к Сергееву и предъявим ему ордер на арест.
Скоробогатько задумался. Действительно, почему бы и не дать людям на-сладиться зрелищем. Тем более, что Сергеев не рецидивист, бежать не собирается. В принципе, и ему самому давно хотелось сходить в театр, да все как-то не было времени. Скоробогатько согласился.
- Билеты я беру на себя! – обрадовался Банных. – Места будут самые луч-шие.

                13.
Театр был полон. Администрации пришлось даже устанавливать допол-нительные стулья. Такого аншлага Болдырев давно уже не видел. Поэтому и акте-ры волновались.
Как и обещал, Банных достал билеты во втором ряду в самой середине. Лучшего места и придумать было нельзя. Спектакль игрался на едином дыхании. Сыщики настолько увлеклись действием, что порою даже забывали о конечной цели своего нынешнего визита в театр. Естественно, особенно следили они за иг-рой и состоянием Гамлета-Сергеева. А тот играл бесподобно. Особенно впечатлил его монолог – «Быть или не быть...».
Впрочем, Банных опытным глазом театрального гурмана определил, что, чем ближе спектакль двигался к своему финалу, тем более усталым выглядел ис-полнитель главный роли: и голос его садился, и движения становились менее уве-ренными... Он обратил на это внимание Скоробогатько, после чего тот стал вни-мательнее присматриваться к Сергееву.
- Я согласен с тобой, с ним что-то не то, – шепнул Скоробогатько на ухо Вячеславу.
Cпектакль, тем не менее, продолжался.
КОРОЛЬ. Вино на стол поставьте. – Если Гамлет
                Наносит первый иль второй удар
                Или дает ответ при третьей схватке,
                Из всех бойниц велеть открыть огонь;
                За Гамлета король подымет кубок,
                В нем утопив жемчужину ценнее
                Той, что носили в датской диадеме
                Четыре короля. – Подайте кубки,
                И пусть литавра говорит трубе,
                Труба – сторожевому пушкарю,
                Орудья – небу, Небеса – земле:
                «Король пьет здравье Гамлета!» – Начнемте
                А вы следите зорким оком, судьи.
ГАМЛЕТ. Начнем!
ЛАЭРТ. Начнемте, принц.
Начинают драться на рапирах. И Скоробогатько не без удовольствия отме-тил, что делали это актеры довольно умеючи. Заметив улыбку на лице своего ше-фа, Банных придвинулся к нему и спросил шепотом:
- Чему улыбаешься, Петрович?
- Хорошо фехтуют, – также шепотом ответил Скоробогатько.
- Талантливый актер должен быть талантлив во всем.
Скоробогатько в ответ лишь плечами пожал.
КОРОЛЬ. Постойте, выпьем.– Гамлет, жемчуг – твой.
                Пью за тебя.
Трубы и пушечные выстрелы за сценой.
                Подайте кубок принцу.
ГАМЛЕТ. Сперва еще сражусь; пока отставьте.
                Начнем.
 Опять бьются...
В этот момент Банных почувствовал, как сердце его сжалось. С чего бы это? Он не мог понять, что случилось. Он смотрел на сцену до рези в глазах, будто силясь увидеть что-то сверхъестественное. Вдруг он на ощупь нашел руку Скоро-богатько и крепко сжал ее в своей ладони.
- Слава, не принимай все так близко к сердцу, – улыбнулся Скоробогатько. – Эмоции хороши лишь тогда, когда они ограничены чувством меры.
- Нет, не то, Андрей. Извини, но у меня предчувствие... Как бы чего не вы-шло.
Скоробогатько высвободил свою руку и легкомысленно махнул ею в ответ на реплику Банных.
- Псих, помешавшийся на театре, – сказал больше для себя.
В это время на сцене Лаэрт ранит Гамлета. Затем в схватке они меняются рапирами, и Гамлет ранит Лаэрта.
КОРОЛЬ. Разнять! Они забылись!
ГАМЛЕТ. Нет, еще!
Королева падает.
ОЗРИК. О, помогите королеве! – Стойте!
ГОРАЦИО. В крови тот и другой. – В чем дело, принц?
ОЗРИК. Лаэрт, в чем дело?
ЛАЭРТ. В свою же сеть кулик попался, Озрик;
                Я сам своим наказан вероломством.
ГАМЛЕТ. Что с королевой?
КОРОЛЬ. Видя кровь, она
                Лишилась чувств.
КОРОЛЕВА. Нет, нет, питье, питье, –
                О Гамлет мой, – питье! Я отравилась.
ГАМЛЕТ. О злодеянье! – Эй! Закройте двери!
                Предательство! Сыскать!
ЛАЭРТ (падает). Оно здесь, Гамлет. Гамлет, ты убит;
                Нет зелья в мире, чтоб тебя спасти;
                Ты не хранишь и получаса жизни;
                Предательский снаряд – в твоей руке,
                Наточен и отравлен; гнусным ковом
                Сражен я сам; смотри, вот я лежу,
                Чтобы не встать; погибла мать твоя;
                Я не могу... Король... Король виновен.
ГАМЛЕТ. Клинок отравлен тоже! –
                Ну, так за дело, яд!
Поражает короля.
ВСЕ. Измена!
КОРОЛЬ. Друзья, на помощь! Я ведь только ранен.
ГАМЛЕТ. Вот, блудодей, убийца окаянный,
                Пей свой напиток! Вот тебе твой жемчуг!
                Ступай за матерью моей!
Король умирает.
ЛАЭРТ. Расплата заслужена: он сам готовил яд.
                Простим друг другу, благородный Гамлет.
                Да будешь ты в моей безвинен смерти
                И моего отца, как я в твоей!
Умирает.
ГАМЛЕТ. Будь чист пред небом! За тобой иду я.
                Я гибну, друг. Прощайте, королева
                Злосчастная! – Вам, трепетным и бледным,
                Безмолвно созерцающим игру,
                Когда б я мог (но смерть, свирепый страж,
                Хватает быстро), о, я рассказал бы...
                Но все равно, Горацио, я гибну;
                Ты жив; поведай правду обо мне
                Неутоленным.
Гамлет-Сергеев вдруг побледнел, схватился за горло. Голова его закружи-лась, но он удержался на ногах. Актер, игравший Горацио, принял все это за чис-тую монету – игру и не обратил внимания, продолжая свою роль.
ГОРАЦИО. Этому не быть;
                Я римлянин, но датчанин душою;
                Есть влага в кубке.
Усилием воли Сергеев продолжал играть.
ГАМЛЕТ. Если ты мужчина,
                Дай кубок мне; оставь; дай, я хочу,
                О друг, какое раненое имя,
                Скрой тайна все, осталось бы по мне!
                Когда меня в своем хранил ты сердце,
                То отстранись на время от блаженства,
                Дыши в суровом мире, чтоб мою
                Поведать повесть.
За сценой раздались выстрелы, зазвучал марш.
                Что за бранный шум?
ОЗРИК. То юный Фортинбрас пришел из Польши
                С победою и этот залп дает
                В честь английских послов.
ГАМЛЕТ. Я умираю.
Могучий яд затмил мой дух; из Англии
Вестей мне не узнать. Но предрекаю:
Избрание падет на Фортинбраса;
Мой голос умирающий – ему.
Так ты ему скажи и всех событий
Открой причину. Дальше – тишина.
Сергеев вновь хватается за горло и камнем падает на сцену, вызвав удивле-ние даже у своего брата актера. Стоявший за кулисами, Болдырев даже головой за-качал:
- Гений! Так ведь можно и все свои кости поотшибать.
Когда закончился спектакль, погасли юпитеры и закрылся занавес, Сергеев все продолжал лежать в том же неудобном положении. Зрители, не жалея ладоней, аплодировали, кричали «бис». Пора была артистам выходит на поклон, но Сергеев продолжал лежать все в той же позе. Болдырев, Игнатова, Кузицкий с другими ак-терами спектакля готовились выйти к зрителям. Болдырев скомандовал поднять занавес.
- Саша, поднимайся, пора выходить, – негромко произнес Болдырев.
- Это успех, Олег Иванович, – Кузицкий был просто счастлив.
В это время рабочие сцены стали убирать некоторые реквизиты и один из них едва не наступил на руку лежавшему в самом углу сцены Сергееву.
- Ой, Александр Сергеевич! Вы что лежите-то? На «бис» зрители просят.
Но Сергеев не откликнулся. Рабочие присели рядом с ним, один из них, бо-лее пожилой, приложил ухо к его груди.
- Слушай, блин, не дышит он. Беги за доктором.
Рабочий стремглав помчал за кулисы, зашибив по пути и декоратора Тока-рева, и Кузицкого, и самого Болдырева, стоявших в кулисах, готовясь выйти к зри-телям. 
- Седов, твою мать! Не видишь, куда летишь? – загремел недовольно Бол-дырев, потирая ушибленный бок.
- Простите, Олег Иванович, – остановился Седов. – Там, на сцене Саша ле-жит. Палыч говорит, не дышит он.
Болдырев побледнел и, ни слова не говоря, какими-то странными прыж-ками подбежал к Сергееву, взял его руку, попытался нащупать пульс, затем при-ложил ухо к груди артиста. Ни пульса, ни сердечного биения не было...
Зрители неистово, не жалея ладоней, аплодировали, вызывая актеров на бис. Начавший было подниматься занавес, вдруг снова резко опустился. Через ка-кое-то время из-за кулис на сцену вышли практически все задействованные в спек-такле актеры. Не было только Сергеева и Болдырева. Актеры поклонились зрите-лям и покинули сцену. Больше они не выходили, несмотря на аплодисменты.
Скоробогатько с Банных переглянулись.
- Андрюха, здесь что-то не то, – губы Банных задрожали. – Идем, немедля, за кулисы.
Когда они поднялись на сцену и зашли за занавес, там уже началась паника. Сергеев был мертв.

                14.               
- Ты сколько еще будешь мне лапшу на уши вешать? Пока всю труппу не перетравят? Расследование близится к своему логическому завершению!.. Следст-вие ведут лучшие наши сыщики!.. Короче, Евгений Степанович, я даю тебе на все про все ровно три дня! Если через три дня преступник или преступники не будут пойманы, ты далеко улетишь со своего кресла, понял? Да еще самого вшивого дворника попрошу сраной метлой замести твои следы.
Мэр города негодовал. Он расхаживал по своему кабинету, заложив руки за спину. Семенов сидел, опустив голову, вперив взгляд на лежавшую перед ним черную кожаную папку, и нервно теребил дрожащими пальцами края кожи. Он чувствовал себя нашкодившим школяром перед грозным учителем. И ведь ничего не попишешь – мэр прав. Немного выпустил он это дело из-под своего контроля, понадеявшись на Скоробогатько... Но ведь Андрей Петрович и в самом деле лучший сыщик в городе.               
- Андрей Гайкович, и все-таки я настаиваю на том, что следствие было на правильном пути, – Семенов заметно волновался, то и дело вытирая платком по-крывавшийся испариной затылок. – Разрабатывалось несколько версий и следова-тели уже имели на руках ордер на арест...
- На арест кого?
- Подозреваемого в убийстве Золотниковой.
- Но это, тем не менее, не помешало убийце совершить еще одно преступ-ление. Кого же все-таки они хотели арестовать, эти твои шерлоки холмсы?
- Сейчас это уже не имеет значения, – после некоторой паузы произнес Се-менов, понимая, что фамилия Сергеева могла вызвать у мэра неадекватную ситуа-ции реакцию. – И я настаиваю на том, что следователь Скоробогатько, занимаю-щийся этим делом – лучший в городском отделе. Он не виноват в том, что ему и его коллегам не хватает техники для более оперативной работы.
Мэр остановился напротив Семенова и выкатил на подполковника свои черного цвета глаза.
- Ты охренел, Семенов, что ли? Я тебе про убийство, а ты мне про технику...
Мэр подошел к столику, на котором стоял графин с водой, перевернул ста-кан, наполнил его до половины водой и на одном дыхании выпил.
- У меня нет больше слов, Евгений Степаныч. Я тебе дал три дня. Иди и ра-ботай. Но запомни, о ходе следствия ты лично будешь докладывать мне дважды в день все эти три дня – утром и вечером. Понял? Я взял это дело под личный кон-троль. И, пока не поздно, если не справляешься, вызови следаков из области.
- Не нужны мне следаки из области, – обиженно буркнул Семенов, подни-маясь. – Сами справимся.
Мэр Низовска сел в свое кресло, а начальник городского отдела внутренних дел, взяв подмышку свою папку, не прощаясь, вышел из кабинета.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
                1.

Болдырев перебирал бумаги в ящиках своего письменного стола. Причем, делал это с основательностью человека, готовящегося покинуть этот кабинет если не навсегда, то надолго. Дверь не была закрыта, и поэтому он даже не заметил, как перед ним вырос Кузицкий, державший в руках какой-то лист, исписанный акку-ратным почерком.
- Олег Иванович, у в-вас было открыто и потому я... без стука.
Болдырев даже вздрогнул от неожиданности.
- Тебе чего надо? – грубо бросил Болдырев, мгновенно нахмурив брови, и на переносице при этом появилась широкая продольная морщина.
 - Олег Иванович, извините, мне очень неловко в такое время...
- Нельзя ли покороче? Не видишь, я занят!
- Я... Вот! – Кузицкий дрожащей рукой положил лист бумаги на стол перед Болдыревым.
- Это что?
Болдырев полез в карман за очешником и стал укреплять очки на переноси-це.
- Это заявление. По собственному... Ухожу я, Олег Иванович.
Болдырев бегло пробежал по написанному, снял очки и в упор посмотрел на Кузицкого. Он сейчас ничего не мог понять.
- Как это уходишь? Почему, не понимаю... – больше себя, нежели Кузицкого спрашивал Болдырев.
- Так, ухожу... Мне с-становится страшно, Олег Иванович, понимаете. Мне здесь становится страшно.
Болдырев продолжал недоуменно смотреть на Кузицкого. Они же с Сашей вычислили Кузицкого в качестве одного из... А тут вдруг он уходит... Стоп! Ну, конечно же, заметает следы. Ведь вполне вероятно, что и Сергеева отравил он, Ку-зицкий! И здесь Болдырев вполне овладел собой. Взгляд наполнился решимостью доискаться до истины. Он встал, обошел вокруг стола, подошел к двери, выглянул в пустой коридор, затем плотно прикрыл дверь и вернулся назад.
- Нет уж, милок, извини. Ты не выйдешь отсюда до тех пор, пока не рас-скажешь всего.
- Я вас не понимаю, Олег Иванович.
- Понимаешь, Паша, понимаешь, – ухмыльнулся главреж.
- Что я должен рассказать?
- Ну, для начала, хотя бы о причинах своего страха. Я понимаю, когда мне подают заявления на увольнение рабочие сцены, осветители, массовщики, нако-нец. Им действительно страшно: как же, в театре появился настоящий театральный маньяк! Но я не могу взять в толк, ты-то чего боишься?
- Не чего, а кого?
- Как это, кого?
- Да-да, именно кого. Его же – театрального маньяка – я и боюсь.
И здесь Болдырев снова растерялся.
- Тогда давай все по порядку, Паша.
- Я вас не понимаю, Олег Иванович. Вы что, меня в чем-то подозреваете?
- Почему в чем-то? Ты прекрасно знаешь, в чем я тебя подозреваю. И в чем, кстати, тебя подозревал Сергеев.
Кузицкий побледнел. Галстук почему-то стал ужасно стягивать его шею. Он ослабил его хватку, и сразу стало немного легче дышать. В этот момент зазвонил телефон. Болдырев снял трубку, по-прежнему не отрывая глаз от Кузицкого.
- Да, алло!
- Олег Иванович? – раздался голос на другом конце провода.
- Я вас слушаю.
- Майор Скоробогатько на проводе, здравствуйте. У меня к вам большая просьба, Олег Иванович. Срочно соберите всю труппу, от режиссеров до уборщиц, и не выпускайте их из здания театра до нашего прибытия.
- Но это сделать довольно трудно. Некоторые сотрудники уже ушли домой, а другие подали заявления об уходе...
- Олег Иванович, это, если хотите, приказ начальника ОВД. У нас есть ос-нования полагать, что убийца – один из ваших сотрудников. Пожалуйста, вызо-вите из дому уже ушедших и никаких заявлений об уходе пока не подписывайте. Наряд милиции уже окружил здание театра и имеет приказ никого не выпускать, вплоть до применения оружия. Мы с подполковником Семеновым сейчас выезжаем к вам. Всё!

                2.
Экспертиза подтвердила догадку Скоробогатько и Банных – Сергеев был отравлен тем же ядом, что и Золотникова. Для Вячеслава это было первым серьез-ным ударом в его следовательской карьере. Интуиция его подвела. Семенов был зол на него и совершенно справедливо. Даже сейчас, когда сам Семенов со Скоро-богатько уехали в театр, его оставили дежурить, хотя вести дело изначально было поручено ему, Банных. Впрочем, долго скучать ему не пришлось: тишину разрезал телефонный звонок. Банных тут же схватил трубку.
- Алло, Банных у аппарата!
- Вячеслав Станиславович, здравствуйте. Это Надежда Золотникова беспо-коит.
- Надежда Игоревна? – искренне удивился Банных. – Очень рад вас слы-шать. Что-нибудь случилось?
- Случилось, потому и звоню. Вы можете меня принять и выслушать? У ме-ня очень важная для вас новость... я надеюсь.
- Что за вопрос! Приезжайте немедленно, я вас жду.
Сердце у Банных забилось учащенней, кровь прилила к вискам: он почувст-вовал, что Золотникова поведает что-то действительно важное.
Пока Банных маялся в своем кабинете, ожидая прихода старшей Золотни-ковой, Семенов со Скоробогатько прибыли в театр, на ходу еле отбившись от на-седавших на них журналистов из местных и даже областных газет.
- Я надеюсь, здесь собрались все ваши сотрудники? – поинтересовался на-чальник ГОВД у Болдырева.
- Да, практически все.
- Практически?
- Да, за исключением второй нашей примы – Ольги Игнатовой.
- Что с ней? Где она? – тут же встревожился Скоробогатько.
- Она... она дома. Она приболела... Лежит с температурой, – заметив недо-верчивые взгляды милиционеров, Болдырев встрепенулся. – Она на самом деле больна, на бюллетене. Я звонил ей после вашего звонка...
Семенов переглянулся с Скоробогатько.
- Понял, Евгений Степанович. Либо ее привезут сюда, либо будут охранять дома. Никитский! – позвал Скоробогатько сержанта, стоявшего тут же. – Ты все слышал? Дуй на Комарова, 13.
- Будет сделано.
Собрав всех в холле, подполковник без обиняков объявил:
- Не буду скрывать от вас ничего. Вы все прекрасно знаете, что произошло в вашем театре. Такой страшной трагедии в нашем тихом городе еще не было. И, как это ни печально признавать, эта трагедия произошла в одном из немногих очагов культуры Низовска. Не уверен, что после всего этого публика будет ходить в театр. Не знаю, задумывался ли над этим театральный маньяк, но своей цели  он добился. И у нас есть все основания предполагать, что убийца находится среди вас, в этом холле...
Скоробогатько показалось странным, что после этих слов Семенова вместо тревожного ропота зазвенела мертвая тишина, словно этих слов уже давно ждали. Впрочем, наверное, так оно и было. Ведь и перед первым, и перед вторым спек-таклями за кулисами никто из посторонних не появлялся.
А между тем Семенов продолжал.
- Во избежание всяческих недоразумений, а также и возможных дальней-ших жертв, я попросил главного режиссера собрать всех вас здесь. Здание театра блокировано милицией. Отсюда никто не выйдет, пока мы основательно не допро-сим каждого. Кроме того, каждый из вас должен будет дать подписку о невыезде из города до тех пор, пока преступление не будет раскрыто. Это не значит, что мы подозреваем каждого из вас, это нужно для пользы дела.
- Мы бы хотели просить разрешения у Олега Ивановича занять его кабинет для допросов, – произнес Скоробогатько.
- Да, да, конечно, пожалуйста, – Болдырев поднялся со своего кресла. – Я даже готов первым уединиться с вами.
- Вот уж нет, Олег Иванович, – Скоробогатько подошел к Болдыреву и, по-ложив руку ему на плечо, посадил его на прежнее место. – Вас мы оставим на де-серт. А первым, с кем нам хотелось бы побеседовать, будет Павел Иванович Ку-зицкий, который, насколько нам известно, недавно подал главрежу заявление об уходе из театра по собственному желанию.
Присутствующие удивленно повернули головы к Кузицкому, а тот встал и, втянув голову в плечи, подошел к Скоробогатько.
- Я к вашим услугам, товарищ майор. Готов еще раз побеседовать с вами.
Едва только офицеры с Кузицким покинули холл, у каждой двери появи-лись по два милиционера с автоматами.

                3.
 - Итак, Павел Васильевич, мы хотели бы знать причину вашего внезапного решения покинуть стены этого здания? – Скоробогатько сидел напротив Кузицко-го, повернув стул спинкой вперед, облокотившись об нее локтями.
Семенов устроился на месте Болдырева и закуривал сигарету. Кузицкий вдруг почувствовал абсолютное спокойствие и уверенность в себе. Он готов был отвечать на любые, даже самые каверзные вопросы следователей. Он уже знал, как и что ему отвечать.
- Все очень просто, господа. Мне страшно работать в театре, главный ре-жиссер которого не останавливается ни перед чем, добиваясь своих целей.
- Поясните, пожалуйста, что вы имеете в виду? – Скоробогатько удивленно посмотрел сначала на Кузицкого, потом на Семенова, для которого последние слова Кузицкого также стали весьма неожиданными.
- Разумеется, я отдаю себе отчет в том, что могу отвечать перед законом за свои слова, но я буду говорить только то, в чем уверен, хотя и не имея никаких на то доказательств, кроме оснований.
Кузицкий замолчал, переводя взгляд с одного милиционера на другого.
- Мы вас внимательно слушаем, Кузицкий, – сказал Семенов.
- Да, так вот. Повторюсь, что ничего доказать я не смогу, но я больше чем уверен, что и Золотникову, и Сергеева убил... Болдырев.
- Вот как? – Скоробогатько даже встал со стула и стал прохаживаться по ка-бинету. – И на чем же вы строите свои основания?
 - Ну, вы прекрасно знаете о той ситуации, которая сложилась в отношениях между Золотниковым, Сергеевым и Болдыревым...
- Предположим, но хотелось бы услышать вашу интерпретацию этих взаи-моотношений.
- Хорошо, тогда начну, что называется, с нуля.
- Начните с нуля, – Скоробогатько удовлетворенно кивнул и сел на свой прежний стул.
- Сергеев с Золотниковой жили так называемым гражданским браком. Не знаю, хорошо ли жили, но долго – это точно. Но вот в один не очень прекрасный день за Мариной Золотниковой начал приударять Болдырев. Не знаю, в курсе ли вы, что у главрежа до тех пор была иная фаворитка – Ольга Игнатова...
При этих словах Семенов удивленно посмотрел на Скоробогатько: вот это новость так новость!
- Почему они расстались – одному богу известно. Но факт в том, что Бол-дырев бросил Игнатову и стал, как я уже сказал, приударять за Золотниковой. Бо-лее того, стал жить с ней. Сергеев был на грани убийства. Когда же Болдырев уз-нал, что Марина беременна, он, по-моему, испугался. Он хотел заставить Марину сделать аборт, но та отказалась.
- Откуда у вас такие сведения? – перебил Кузицкого Скоробогатько.
- Знаете, мы живем в маленьком городе, – после некоторой паузы произнес Кузицкий, – работаем в маленьком коллективе, все на виду, как в одной семье... Здесь очень трудно сохранять все в тайне... У Марины это был единственный шанс родить ребенка, так сказал ей врач. И она не хотела лишаться этого шанса.
- Хорошо, продолжайте дальше.
- А что продолжать, майор. Что было дальше, всем хорошо известно. У Болдырева с Мариной произошла серьезная ссора, после которой она ушла от главрежа и вернулась к Сергееву. Болдырев слишком ревнив. Куда там Отелло...
- Должен сказать, что вы нас, Павел Васильевич, не убедили в том, что именно Болдырев явился отравителем Золотниковой, – взял слово Семенов. – Со-гласитесь, это все слова и – ни одной улики.
- Так я вам и сам это вначале говорил. Какие могут быть здесь улики! – впервые вспылил Кузицкий. – Я исхожу из чистой логики: кому была выгодна смерть Марины. Ее же не зарезали, не застрелили, не заставили выпить цианистый калий, наконец, где очень легко найти улики – нож, пистолет, стакан. Ей дали по-дышать долгоиграющим ядом, и не известно, когда это случилось.
- А кто вам сказал, что яд был именно «долгоиграющим»? – мгновенно ух-ватился за ниточку Скоробогатько.
- Это уже несколько дней является секретом полишинеля, – Кузицкий на удивление быстро взял себя в руки и ответил совершенно спокойно, даже слегка улыбнувшись.
- Хорошо, допустим мы согласились с вами в том, что Золотникову убил именно Болдырев, – теперь уже Семенов поднялся и стал прохаживаться по каби-нету. – Допустим, повторяю!
 Он повернулся к Кузицкому и посмотрел ему в глаза. Тот, однако, взгляд подполковника выдержал, хотя желваки на его щеках заработали гораздо быстрее, чем обычно.
- Но какие, пусть и логические, как вы утверждаете, доказательства вы смо-жете нам представить относительно причастности Болдырева к убийству Сер-геева?
- Да боже мой! – Кузицкий даже оживился. – Проще простого. Всем в театре известно о серьезной стычке, происшедшей прямо на сцене между Болдыревым и Сергеевым. Едва до драки не дошло тогда.
- Ну-ка, ну-ка, если можно поподробнее, пожалуйста, – Скоробогатько что-то быстро записывал в свой блокнот.
- Как это началось, я честно говоря, не совсем в курсе. Здесь вам лучше спросить у тех актеров, кто в тот момент был непосредственно на сцене. Я же то-гда вел репетицию «Гамлета». Вы знаете, что Болдырев играл Тень отца Гамлета, а Сергеев самого принца датского. Так вот, до меня донеслась только последняя фраза Саши: «Я убью тебя, Болдырев!» После этого он схватил главрежа за петли-цы пиджака. Тут я остановил репетицию, и все бросились их разнимать... Если для вас и это не доказательство, тогда увольте меня. Или обвините меня самого в этих убийствах...
Скоробогатько закрыл свой блокнот и поднял глаза на Семенова. Они не-сколько минут смотрели друг на друга, потом подполковник кивнул и развел рука-ми.
- Можете идти, Павел Васильевич, – сказал Семенов. – Если вы нам еще раз понадобитесь, мы вас позовем.
Кузицкий встал, подошел к двери, взялся за ручку, но вдруг повернулся в сторону следователей.
- А как быть с моим заявлением об уходе?
- Пока никак, Павел Васильевич. Придется подождать, пока мы не закончим следствие, – Семенов произнес это таким тоном, что Кузицкий понял – дальше спрашивать о чем-либо бесполезно.
Он вышел и закрыл за собой дверь.
- Одного я не могу понять: играет он или в самом деле хочет завалить Бол-дырева? – Семенов налил воды из графина, стоявшего на столике у окна, выпил, поставил стакан на место.
- Если следовать логике самого господина Кузицкого, то в заваливании главрежа у него есть прямой резон, – Скоробогатько потянулся, закинув руки за голову и вытянув вперед ноги. – Если Болдырева обвинят в убийстве и арестуют (пускай потом суд и оправдает его), освободится место руководителя театра, а это в нашем маленьком городке с единственным театром не так уж и маловажно. Со-гласитесь, Евгений Степанович!
- Пожалуй, ты прав, Андрюша. Однако, не пора ли нам побеседовать со следующим человеком?
- Пора, товарищ подполковник. И я думаю, нужно пригласить буфетчицу... Как ее..., – Скоробогатько порылся в папках с личными делами, нашел то, что нужно и открыл ее. – Вот! Спиридонова Елизавета Алексеевна. Я пошел за ней?
- Давай!

                4.
Надежда Золотникова вошла в кабинет Банных вся какая-то взъерошенная, с сумасшедшим взглядом. На одном плече у нее висела дамская сумочка, а в другой руке она держала какой-то пузырек. Банных даже испугался ее вида.
- Можно, Вячеслав Станиславович?
- Да, да, конечно, Надежда Игоревна! Проходите, садитесь, успокойтесь.
Он подошел к ней, взял под руку, подвел к стулу, бережно усадил, налил в стакан воды из графина и подал Золотниковой.
- Вот, выпейте, Надежда Игоревна, и успокойтесь.
- Спасибо!
Золотникова сделала несколько глотков и вернула стакан Банных.
- Помните, Слава, когда вы ко мне приходили, вас удивило, что у меня на кухне было полно всяких банок-склянок и колбочек-коробочек с моими хи-микатами?
- Да, конечно, помню.
- Я вам тогда еще сказала, что иногда люблю дома в спокойной обстановке проводить всякие опыты.
- А я вас попросил проверить, на месте ли все эти ваши банки-склянки?
- Совершенно верно! Я тогда бегло пробежала по ним глазами и сказала, что все вроде бы в порядке.
И тут Золотникова расплакалась, закрыв лицо руками, не выпуская из одной пузырек. Банных даже растерялся, не зная, что предпринять. Он снова поднес Золотниковой стакан воды, приговаривая:
- Ну, успокойтесь, Надежда Игоревна. Вот, попейте еще водички, успокой-тесь и расскажите все по порядку.
На этот раз Золотникова выпила весь стакан и, поставив, наконец, пузырек на стол Банных, полезла в сумочку, достала платок, стала утирать слезы и нос.
- Это я виновата в смерти сестры и Саши. Зачем я все это держала дома?
- Надежда Игоревна, – голос Банных стал тверже. – Расскажите, пожалуй-ста, что произошло.
- Да, простите, – Золотникова последний раз вытерла глаза кончиком платка и кивнула на пузырек. – Вот в этом пузырьке и находится тот самый белый по-рошок из семейства фосфоритов, которыми и были отравлены Марина с Сашей. Только сегодня, после всех этих событий, у меня появилось желание поработать дома, причем, именно с этим химикатом. Я взяла пузырек и, о боже, обнаружила, что порошка в нем гораздо меньше, нежели было раньше.
- Вы уверены в этом?
- Абсолютно! Я человек точный и все, что делаю, фиксирую в своем днев-нике. Порошка оказалось на двенадцать граммов меньше.
Банных нервно зашагал по кабинету, в мыслях уже выстраивая схему пре-ступления. Наконец он остановился, пригладил волосы рукой, прошел на свое ме-сто и сел, открыв записную книжку.
- В таком случае, Надежда Игоревна, попытайтесь тщательно вспомнить, кто мог взять у вас этот пузырек. Причем, взять незаметно и, так же незаметно, вернуть его на место.
- Взять его незаметно было практически невозможно.
- Не горячитесь, Надежда Игоревна. Ведь вы же сами утверждаете, что по-рошка в пузырьке стало на целых двенадцать граммов меньше, чем было раньше.
- Совершенно верно, – кивнула Золотникова.
- Следовательно, если не вы его использовали...
- Не я!
- Значит, это сделал кто-то другой. Кто? Кто имел свободный доступ в вашу квартиру? Кому вы доверяли?
- Господи, да неужели же вы думаете, что я впущу к себе человека, которо-му не доверяю?
- Значит, пузырек мог взять только кто-то из ваших хороших знакомых. Кто?
- Право, не знаю, – Золотникова снова прикрыла лицо руками.
- Хорошо, попробую вам помочь. Поскольку речь идет об убийстве близких вам людей, следовательно, тот, кто взял пузырек, в принципе, должен был быть знаком и с вашей сестрой, и с Сергеевым. Более того, они оба должны были пе-рейти им в чем-нибудь дорогу, в противном случае, убивать их просто не было смысла.
- Не знаю, все равно не знаю.
- Ладно! Тогда перейдем к конкретике. Я буду называть вам фамилии из-вестных нам с вами людей, а вы мне говорите (да или нет), заходили ли они к вам и могли ли взять злосчастный пузырек. Идет?
- Давайте попробуем.
- Болдырев!
- Нет! Вот уж он-то ни разу не был у меня. Много чести!
- Кузицкий!
- Нет! Этот если и был здесь, то очень давно и как-то случайно... Нет!
- Игнатова!
- Нет!
- Как нет?! Вы же говорили, что она была тоже и вашей подругой и нередко навещала вас.
- Совершенно верно! Это так, но она не могла взять яд. Зачем ей было уби-вать Марину, а тем более Сашу?
- Ну, что касается Сергеева, я еще могу с вами согласиться, и то не до конца, а вот в отношении Марины... На мой взгляд, причины ее убрать у нее вполне мог-ли быть. Ну, например, ей хотелось бы стать первой примой, надоело быть все время второй...
Золотникова вскинула удивленные и в то же время испуганные глаза на Банных.
- Вы знаете, я об этом как-то даже не задумывалась... Но, согласитесь, это же так мелочно.
- Ну, знаете ли, для единственного в городе театра не так уж и мелочно. На-дежда Игоревна, остановимся на том, что пока я ни в чем Игнатову не обвиняю, я лишь подозреваю ее, а подозреваем мы нескольких человек... Работа у нас такая – в каждом мало-мальски подозрительном человеке видеть потенциального пре-ступника. Иногда за это мы и получаем шишки либо от начальства, либо от право-судия, но от этого никуда не денешься. Итак, вспомните, когда к вам в последний раз заходила Игнатова?
Золотникова задумалась на некоторое время, устремив взгляд в пол. Ей ка-залось невероятным всяческое подозрение Игнатовой в преступлении. Хотелось вспомнить ее светлое отношение и к Марине, и к ней самой. Но все же в памяти всплыл эпизод последнего посещения Игнатовой ее квартиры.
- Вы знаете, Слава, она была у меня уже после смерти и похорон Марины... Да, да, незадолго до премьеры «Гамлета».
- Вспомните, пожалуйста, о чем вы с ней говорили тогда, – оживился Бан-ных.
- Да ни о чем, практически. Марину вспоминали, о премьере говорили, сплетничали о театре... Так, обычные бабские разговоры.
- Ну, может быть, у вас был разговор о Сергееве или...
- Да, правильно! Я спросила у Ольги, как там Саша поживает?
- Вы спросили или она, Игнатова, первая начала разговор о нем?
- Нет, нет, именно я первой заговорила о Саше. Он мне всегда нравился. И, несмотря на его последние ссоры с сестрой, я не разочаровалась в нем. Я ведь по-нимала, чем были вызваны эти ссоры.
- Надежда Игоревна, если можно, давайте поконкретнее о вашем с Игнато-вой разговоре.
- Вы что, и в самом деле думаете, что Марина могла?..
- Я уже говорил вам, Надежда Игоревна – работа у нас такая: думать о лю-дях не только хорошее. Итак, вы заговорили о Сергееве...
- Да, я спросила у Ольги, как он себя чувствует после всего и попросила ее привести его как-нибудь ко мне. Пожалуй, вот и все.
Банных что-то пометил в своем блокноте и снова поднял глаза на Золотни-кову.
- Скажите, вы беседовали где: на кухне, в комнате, в коридоре?
- Ну, зачем же в коридоре, – женщина даже несколько обиделась. – Мы си-дели с ней в комнате. Она даже попросила у меня разрешения закурить. Я терпеть не могу табачного дыма, но к Ольге питала слабость и она этим пользовалась, – улыбнулась Золотникова.
- Так, так! При этом она никуда не выходила? На кухню, скажем.
- Нет, зачем. У нее была зажигалка... Впрочем, погодите! Во время нашего разговора внезапно зазвонил телефон... Да, да, был какой-то странный звонок. Я даже не поняла его смысла...
- Кто звонил? Мужчина, женщина?
- Мужчина, но я его совершенно не знаю...
- Простите, что перебил вас. Вы начали говорить о том, что Игнатова во время вашего разговора по телефону...
- Да, Ольга в это время вышла, простите, в туалет.
- Сколько это длилось?
- Что, ее поход в туалет?
- Да нет же! Ваш разговор и ее отлучка.
- Ну, буквально, минуты две-три, не больше. Потом я положила трубку и пошла на кухню...
- А где в это время была Игнатова?
- Ну, я же вам сказала – в туалете.
- Так! – Банных удовлетворенно хлопнул ладонью по столу. – Но это вовсе не означает, что она не могла сначала зайти на кухню, а потом пойти в туалет. Ведь вы же не можете наверняка утверждать, что она пошла сразу в туалет, не за-ходя на кухню.
- Нет, конечно, но... – Золотникова несколько замялась, задумавшись.
- Надежда Игоревна, представьте себе картину: Игнатова, идя к вам, заранее договаривается со своим сообщником, чтобы он позвонил вам в такое-то время и поговорил, о чем попало. Сама же Золотникова в этот момент делает вид, что идет в туалет, но сначала сворачивает на кухню, ставит на место пузырек с ядом и толь-ко затем уже попадает в туалет.
Золотникова ошалела от подобных слов и только и смогла вымолвить:
- Прямо детектив какой-то.
- Детектив и есть, – согласился Банных. – Для меня сейчас важно, чтобы вы согласились с таким сюжетом. Вы готовы его принять или нет?
- Ну, если вы настаиваете...
- Я не настаиваю, Надежда Игоревна. Я просто спрашиваю вас: возможно ли было такое или нет?
- Наверное, возможно, – после некоторой паузы как-то неуверенно произ-несла Золотникова.
- Так! – Банных поднялся, стал собирать со стола нужные ему бумаги, за-крыл блокнот и положил его в карман, после чего снова посмотрел на Золотнико-ву. – Надежда Игоревна! Вы являетесь, пожалуй, самым ценным свидетелем в деле об убийстве вашей сестры и ее мужа. Я попрошу вас проехать сейчас со мной в одно место и рассказать там все то, что вы только что рассказали мне.
- Куда я должна ехать?
- Мы с вами сейчас поедем в театр. Там в данный момент находится мое ру-ководство и вся труппа. Пора закрывать дело! Поехали?
- Ну, поехали, – пожала плечами Золотникова и встала.

                5.
В кабинет Болдырева вбежал весь раскрасневшийся сержант Никитский. Глаза его бегали туда-сюда, взъерошенные волосы выбились из-под фуражки. Се-менов со Скоробогатько встревоженно переглянулись. В этот момент оба только что начали допрашивать буфетчицу Лизу. Женщина тоже невольно вздрогнула, не зная, что ей делать: то ли встать и выйти, то ли оставаться здесь. Поскольку на нее не обращали внимания, она все же решила остаться.
- В чем дело, Никитский? – наконец спросил Семенов.
- Игнатовой дома не оказалось, товарищ подполковник.
- Что значит, не оказалось?
- А то и значит, что приехали мы к ней, звоним в дверь – не открывают, звоним еще, опять молчание. Мы с Дудкиным решили взломать дверь: квартира оказалась пустой. Хотя, по всем приметам, еще недавно там была хозяйка. Рас-спросили соседей, никто ничего не видел и не знает.
- Следов насилия, ограбления не заметили? – спросил Скоробогатько.
- Нет, все чисто... Ну, в смысле, все нормально. Так, только по-домашнему неубрано, а так все нормально.
- Зови сюда Болдырева! – приказал Карелин.
Сержант вышел, а Семенов со Скоробогатько снова переглянулись.
- Вот тебе, бабка, и юрьев день! – выдохнул Скоробогатько.
Семенов, не задумываясь, снял телефонную трубку, набрал нужный номер.
- Дежурный по городу старший лейтенант Осипов слушает.
- Осипов, слушай сюда, это Семенов говорит. Срочно всем опергруппам: объявить в розыск Игнатову Ольгу... Как ее по отчеству? – Семенов посмотрел на Скоробогатько, но, пока тот рылся в своих бумагах, подала голос буфетчица.
- Николаевна.
- Николаевна! – повторил в трубку Семенов, кивком головы поблагодарив Лизу. – Фото пришлем в течение получаса. Обзвони больницу, морг, травмопунк-ты, все кассы, отправь оперов на станцию и автовокзал... Действуй! Если что-то срочное, найдешь меня по телефону главного режиссера театра.
 - Интересная картинка получается, товарищ подполковник, – Скоробогать-ко прохаживался по кабинету.
- Никуда ей не деться из этого города.
- Я не о том, Евгений Степанович. У меня тут вдруг мысль сработала: а что если это обходной маневр?
- Чей маневр? – не понял Семенов.
Но Скоробогатько ответить не успел, дверь открылась, и в комнату вошел Болдырев в сопровождении Никитского. Скоробогатько обратил внимание, что главреж даже как-то осунулся за те несколько часов, что они находились в театре.
- Как же так, Олег Иванович? – каким-то назидательным тоном обратился Семенов к Болдыреву. – Вы нам сказали, что Игнатова больна и находится дома, а вот товарищ сержант, посетивший квартиру вашей сотрудницы, утверждает, что Игнатовой дома нет.
Болдырев заволновался и вдруг задрожавшим голосом произнес:
- Честное слово, у меня были сведения о том, что Игнатова больна и явиться в театр по вашей просьбе не сможет. Я сам лично отправлял к ней человека, и у меня нет оснований этому человеку не доверять.
- Что это за человек? – поинтересовался Скоробогатько.
- Поскольку я понимал, что дело чрезвычайно серьезное, я не мог отправить к Игнатовой никого из актеров и обслуживающего персонала и попросил съездить к Ольге Николаевне нашу уборщицу Анну Евдокимовну. Если желаете, ее можно пригласить сюда.
- Нет, спасибо, в этом пока нет необходимости, – Скоробогатько остано-вился напротив Болдырева в раздумье. Посмотрел на Семенова, потом снова на Болдырева. – На что, все-таки, жаловалась Игнатова, ссылаясь на болезнь?
- Анна Евдокимовна утверждает, что Игнатова действительно выглядела ужасно, температура была явно высокой и все жаловалась на желудок.
- Так, понятно! Ну что ж, Олег Иванович, пока спасибо. Можете идти к своим коллегам, только большая просьба – об исчезновении Игнатовой никому ни слова.
- Разумеется!
- И еще! У вас наверняка есть фотографии всех ваших артистов.
- Разумеется! – снова повторил Болдырев.
- Я вас прошу дать фотографию Игнатовой, вон, сержанту Никитскому, ко-торый должен отвезти ее оперативному дежурному для поиска.
- Не беспокойтесь, ваш сержант получит самую лучшую фотографию Игна-товой.
Болдырев покинул свой кабинет какой-то старческой усталой походкой, бу-фетчица сразу обратила на это внимание и даже головой покачала.
- Бедный Олег Иванович, – вырвалось у нее.
И тут следователи вспомнили и про нее.
- Вас это так же касается, Елизавета Алексеевна, – предупредил ее Скоробо-гатько. – Речь идет о неразглашении всего того, что вы только что здесь услышали.
- Конечно, конечно, уважаемые. Я же тоже не глупая женщина, все пони-маю... Только вот, коль уж речь зашла об Ольге Николаевне, я вспомнила один эпизод... Можно?
Елизавета даже сама испугалась своей смелости и как-то робко из-под бро-вей посмотрела на стоявшего рядом с ней Скоробогатько. Тот с любопытством взглянул на нее, взял стул и подсел к ней поближе.
- Конечно, можно, даже нужно, Елизавета Алексеевна. Мы для этого, соб-ственно, вас сюда и пригласили.
Елизавета выпрямилась, глубоко вздохнула и негромко начала рассказы-вать.
- Как-то раз, это уже после смерти Марины Игоревны было, сидел в буфете Александр Сергеевич и пил кофе...
- Надо полагать, вы имеете ввиду не Пушкина, а Сергеева? – перебил ее Скоробогатько.
- Ну да, конечно, – поначалу Лиза опешила, но, когда поняла шутку следо-вателя, даже рассмеялась.
- Ну, ну, простите, что перебил вас. Продолжайте.
- Так вот! А потом вошел Кузицкий и они о чем-то с ним поговорили.
- О чем?
- Не знаю, я не прислушивалась, но, судя по их лицам, разговор был не из приятных.
- Хорошо, что было дальше?
- Потом, когда Кузицкий ушел, я стала убирать посуду и протирать столы. Когда подошла к Александру  Сергеевичу, он меня возьми и спроси: «Лиза! А кто готовил мороженое для Марины во время спектакля «Маскарад»?». Я говорю: «Я, а кто же еще».
Скоробогатько посмотрел на Семенова. Тот также оценил последние слова буфетчицы. Стараясь не пропустить не только слова, но и жесты свидетельницы, он то и дело отгонял от себя клубы сигаретного дыма.
Тут открылась дверь и в кабинет вошли Банных с Надеждой Золотниковой. Банных хотел было что-то доложить Семенову, но тот махнул на него рукой и ука-зал обоим на стоявший у стены диван. Лиза, увидев знакомое лицо вошедшей женщины, стушевалась и на какое-то время замолчала.
- Продолжайте, Елизавета Алексеевна, – подбодрил ее Скоробогатько. – Это наш сотрудник и сестра Марины Игоревны.
Лиза оценивающе взглянула на присевшую на диван Золотникову, кивнула головой, словно удовлетворившись сходством с Мариной, прокашлялась и, нако-нец, собравшись, продолжила.
- Да, так вот1 А он у меня и спроси, а ты не помнишь, мол, Лиза, кто при-ходил за мороженым, чтобы отнести его за кулисы? Я действительно, вспомнила не сразу. Это ведь не первый спектакль был, и каждый раз кто-то приходил за блюдцем, которое я всегда наготове в холодильнике держала. Но я все-таки вспомнила – это была Ольга Николаевна Игнатова.
Скоробогатько с Банных даже привстали. Золотникова задрожала и стала указательными пальцами тереть виски.
- Вы не ошибаетесь, Елизавета Алексеевна? Хочу вам сказать, что от ваших показаний будет зависеть судьба того или иного человека, – Семенов потушил си-гарету и рукой отогнал в угол сигаретный дым.
- Тоже самое мне, между прочим, сказал тогда и Александр Сергеевич. И я ему тоже повторила: нет, я точно помню, что в тот день, когда с Мариной Игорев-ной случилось несчастье, за мороженым в буфет приходила именно Игнатьева.
В кабинете воцарилась тишина, которую прервал телефонный звонок. Трубку снял Семенов.
- Семенов слушает!
- Евгений Степанович, это Осипов.
- Слушаю тебя, Осипов.
- Все нормально, товарищ подполковник! Нашлась Игнатова. И фотография не понадобилась. В больнице она, сама туда приехала. Диагноз – острое отравле-ние.
- Все понял. Спасибо, Осипов. Отбой всем опергруппам.
По удовлетворенному лицу Семенова все поняли, что он получил какое-то хорошее известие.
- Нашлась Игнатова. В больнице она. То ли кто-то пытался, то ли она сама хотела отравиться, но вовремя одумалась.
Скоробогатько облегченно вздохнул. Вячеслав Банных встал со своего мес-та и подошел к столу главрежа, за которым сидел Семенов.
- Товарищ подполковник, Евгений Степанович. Я бы хотел, чтобы свиде-тельница хотя бы на время вышла из кабинета, а вы бы послушали рассказ Надеж-ды Игоревны Золотниковой.
Семенов тут же перевел взгляд на Скоробогатько.
- У тебя, Андрей Петрович, есть еще вопросы к Елизавете Спиридоновой?
- Пожалуй, нет! Спасибо, Лиза, вы нам очень помогли. Ваши показания, пожалуй, были самыми ценными.
Елизавета встала, пожала плечами, хмыкнув, и вышла.
Едва за ней закрылась дверь, Банных подошел к Золотниковой, взял ее под руку, помогая подняться, и подвел к столу.
- Присаживайтесь сюда, Надежда Игоревна, доставайте из сумочки ваш пу-зырек и расскажите, пожалуйста, здесь все то, что рассказывали вы мне у себя до-ма.

                6.
Банных сидел в кабинете у лечащего врача Игнатовой. Он же – и главврач больницы. Доктор держал перед собой медицинскую карту, что-то в нее дописы-вая. Банных терпеливо ждал, пока врач освободится. В коридоре у двери палаты, где лежала Игнатова, стоял на дежурстве сержант Никитский.
- Ну, я вас слушаю, лейтенант, – доктор, наконец, отложил в сторону ручку и придвинул медкарту к себе поближе.
- Каков точный диагноз болезни Игнатовой?
- Пока не могу сказать с уверенностью. У меня еще нет данных анализов и рентгеновских снимков, но большое подозрение на отравление. Во всяком случае, все симптомы – за это.
- У меня к вам две просьбы, доктор, – Банных положил свою ладонь на стол, слегка прикрыв пальцы врача.
- Я весь внимание.
- Во-первых, мне необходимо допросить Игнатову как подозреваемую в убийстве двух человек.
- Да что вы! – искренне удивился доктор, высвободив свои пальцы из-под ладони сыщика. – Известная актриса и вдруг – убийца.
- Я н-не сказал, что она убийца. Я сказал – подозреваемая в убийстве. И, в связи с этим, необходимо переселить ее в какой-нибудь отдельный бокс.
- Где же я вам найду отдельный бокс, молодой человек. У меня, вон, не-сколько больных в коридоре лежит.
Но Банных сделал вид, что не слышал никаких возражений. Он гнул свою линию.
- Нам необходимо выставить охрану Игнатовой. Это нужно и для нее са-мой. На всякий случай.
- То есть, вы предполагаете, что на нее саму тоже могут покушаться?
- Всяко может быть. Не известно ведь, сама ли Игнатова отравилась, или ей кто-то подсунул яд.
 Доктор на несколько минут задумался, роясь в своих бумагах и каких-то схемах. Затем снял трубку телефона и позвонил по местному, вызывая старшую медсестру.
- Лариса Семеновна, зайдите, пожалуйста ко мне... Я попробую найти место в отдельном боксе, но не ранее, чем завтра, – обратился он теперь уже к Банных.
Вячеслав удовлетворенно кивнул.
- Что же касается допроса... Игнатова сейчас в таком состоянии, что вряд ли в состоянии будет воспринять хоть один ваш вопрос... Впрочем, как хотите, но я могу дать вам не более пяти минут.
- Хорошо! – Банных поднялся. – Я бы хотел встретиться с Игнатовой не-медленно. И охрану выставить сегодня же.
Главврач пожал плечами. В этот момент дверь открылась и вошла старшая медсестра больницы. Искоса посмотрев на незнакомого ей молодого человека, по-дошла к своему шефу.
- Лариса Семеновна, что у нас с боксом номер три?
- Сокольников Павел Леонидович... Инфаркт миокарда...
- Сколько он уже лежит?
- Восемь дней.
- Как его самочувствие?
- Второй день стабильное.
- Завтра с утра переведите его в общую палату, а в бокс необходимо поло-жить сегодня поступившую нашу известную актрису Ольгу Игнатову.
- Но...
- Да, и самое главное, наша славная милиция, – главврач кивнул на стояв-шего у двери Банных, – выставит к боксу охрану. Отнеситесь к этому с понимани-ем.
Лариса Семеновна от удивления даже рот приоткрыла.
- А сейчас проводите лейтенанта к Игнатовой. Я позволил ему в течение пя-ти минут пообщаться с ней.
Старшая медсестра кивнула головой и, обойдя Банных, открыла дверь, при-гласив его следовать за ней.
- Вы не беспокойтесь, Лариса Семеновна, – на ходу успокаивал медсестру Банных, – охрана будет в штатском, а сверху накинут белые халаты. Так что, вни-мание почти не будут привлекать.
Банных зашел в палату, где лежало восемь больных. В нос ему сразу же ударил резкий запах медикаментов и пота. Игнатова лежала у самой двери. На мо-лодого человека тут же устремились взгляды больных. Кто-то из женщин интуи-тивно укутался в одеяло. Медсестра внесла в палату из коридора стул, поставив его у ног Банных.
- И помните, у вас только пять минут.
- Да, да, я помню.
Банных взял стул за спинку и поставил его у самого изголовья кровати. Присел и несколько секунд молча смотрел на бледное лицо Игнатовой, пытаясь в нем распознать некогда цветущую актрису, одну из самых своих любимых в теат-ре.
Игнатова, почувствовав на себе взгляд, открыла глаза и с ужасом посмотре-ла на Банных. Тот понял, что Игнатова пришла в себя.
- Ольга Николаевна, вы меня слышите?
Та слегка кивнула. Банных слегка склонился над Игнатовой, стараясь гово-рить не очень громко.
- Я лейтенант милиции Банных Вячеслав Станиславович. Вы сможете отве-тить на несколько моих вопросов?
Игнатова лежала, не шевелясь, и Банных ждал в недоумении. Наконец, она еле слышно прошептала.
- Если смогу.
- Вас привезли сюда с подозрением на отравление. Вы помните, что с вами произошло?
Игнатова кивнула и снова открыла рот, несколько минут, как рыба на суше, беззвучно хватая воздух.
- Это... Кузиц... Кузицкий. Он хочет моей ...смерти.
- Вы в этом уверены?
Игнатова слегка кивнула, прикрыв глаза.
- Но у него, вероятно, для этого есть какие-то причины?
Игнатова долго молчала, потом покачала головой.
- Я н-не знаю.., но он... маньяк... я боюсь.
- Мы выставили у палаты охрану, оснований кого бы то ни было бояться у вас нет... Кто отравил Золотникову?
- Не знаю...
- Может быть Кузицкий?
- Не знаю!
Игнатова начала нервничать, голос ее задрожал.
- Кто убил Сергеева?
- А-а-а! – вдруг закричала Игнатова и начала конвульсивно дергаться.
- Ой, истерика у нее. Сестра! Доктор! – засуетились соседки по палате.
Банных вскочил со стула, не зная, как себя вести. Тут же вбежала медсестра, через некоторое время – врач. Он надавил руками на плечи Игнатовой, прижимая ее к кровати и успокаивая.
- Успокоительное, – кивнул врач сестре и та тут же побежала за шприцем. –Вынужден вас огорчить, – обратился врач к Банных, – но сегодня больную больше тревожить я вам запрещаю.

                7.
 Семенов принял решение отпустить всех сотрудников театр по домам. Рас-следование практически закончилось. Для полноты картины оставалось выяснить лишь некоторые детали, ускользавшие прежде из поля зрения сыщиков. А для это-го было достаточно двух человек – Болдырева и Кузицкого.
Причем, Болдырев теперь уже выступал только в качестве свидетеля, а Ку-зицкий – подозреваемого. Их роли диаметрально поменялись. Когда Скоробогать-ко сообщил об этом главрежу, тот даже прослезился.
- Наконец-то! Поверьте, сколько седых волос и нервов стоила мне вся эта канитель. Но, как бы то ни было, я все равно никак не могу поверить в то, что слу-чилось, и в то, что Павел Васильевич мог пойти на такое. Я понимаю, он мог ме-тить на мое место и делать на меня всевозможные поклепы, но зачем ему было убирать ведущих актеров!? Ему же с ними только работать и работать...
- Именно эти же вопросы мучают и всех нас, Олег Иванович, – Скоробо-гатько расхаживал по кабинету Болдырева, уже настолько освоенному им, что ему казалось, будто он работал здесь всегда. – И для того, чтобы их прояснить и полу-чить на них ответы, мне бы хотелось услышать от вас совершенно искренний рас-сказ обо всех театральных перипетиях, любовных драмах и трагедиях, взаимоот-ношениях и переплетениях судеб. Совершенно искренний! Только в этом случае мы сможем распутать морской узел этих страшных преступлений.
- Ну хорошо! – Болдырев вздохнул, достал из нагрудного кармана платок, вытер им лицо, лоб, шею, положил обратно, еще раз вздохнул и помолчал, словно собираясь с духом.
- История здесь действительно запутанная. Боюсь, как бы и самому ее еще больше не запутать. Но все же... У меня довольно продолжительное время с Игна-товой был роман. Причем, большой роман, взаимный. Я ее искренно любил. Дело даже шло к женитьбе. Я решил развестись со своей женой ради Ольги. Именно ра-ди Ольги, а не Марины Золотниковой, как всем казалось позже. Не знаю, что меня тогда удержало. Возможно, характер Игнатовой. Не то, чтобы вздорный, но... слишком жесткий, что ли... Не женский, в общем. Стоило только отпустить во-жжи, как она тут же начинала тобой управлять. А я сам человек волевой и не люб-лю, когда мною вертят, тем более подчиненные, тем более женщина... Словом, я попытался ее урезонить. Мягко так. А потом, не знаю, как и почему, но постепен-но стал приударять за Мариной... Не знаю, мне на первых порах показалось, что и Золотникова отвечает мне симпатией. Возможно, потому, что у нее начались нела-ды с Сашей Сергеевым. В театре, особенно в таком маленьком театре, как наш, знаете ли, все на виду. Секрет удержать невозможно. Короче, на старости лет, втюрился я в Золотникову. Заметив это, Ольга стала устраивать мне скандалы, за-катывать истерики, чем окончательно выводила меня из себя. Я полностью порвал с ней. Стал, честно говоря, зажимать ее в репертуаре. Ее роли отдавал Марине... А они ведь были подругами... Словом, ситуация, согласитесь, идиотская. Я не знал, как выпутаться. Потому, возможно, восстановлением «Гамлета» и не стал зани-маться сам, отдал спектакль Кузицкому... Кто же знал тогда, что все так...
Болдырев тяжело со всхлипом вздохнул, снова достал платок, высморкался, извинившись, и замолчал.
- Не знаю больше, что еще вам рассказать, – после паузы произнес он.
- Однако нам удалось выяснить, что яд брала из квартиры старшей сестры Золотниковой именно Игнатова, а не Кузицкий, который там вообще не появлял-ся, – заговорил Банных. – Вы что-то могли бы сказать по этому поводу?
- Только то, что Игнатова всегда нравилась Кузицкому.
- Вот как? – удивился Скоробогатько.
Болдырев поднял голову и перевел взгляд с Банных на Скоробогатько, за-тем на Семенова. Пожав плечами, он развил свою мысль.
- Ни для кого в труппе не было секретом, что Кузицкий был тайным по-клонником Марины с первых дней своего появления в театре. Но, понимая, что конкуренцию с Сергеевым ему не выдержать, он все это держал при себе, лишь из-редка присылая ей инкогнито цветы с записками, в которых было признание в любви. Саша, кстати, тоже знал об этом, но относился снисходительно. А вот с Игнатовой у них одно время было обоюдное влечение, прервавшееся тогда, когда у меня начался с ней, как я уже говорил, большой роман. Но тут же это влечение возобновилось, как только я порвал с Ольгой...
- То есть, вы хотите сказать, что Игнатова могла взять яд у Золотниковой-старшей по просьбе Кузицкого? – спросил Банных.
- Я ничего не хочу сказать, потому что ничего в данном случае не знаю, – парировал Болдырев.
- Хорошо, Олег Иванович, – прервал разговор Скоробогатько. – Спасибо вам за очень ценную информацию и не смеем вас больше задерживать.
Болдырев поднялся и направился к двери, но его остановил голос Семенова.
- Погодите, Олег Иванович! Майор Скоробогатько хотел сказать, что мы больше не будем вас держать в коридоре, и вы можете спокойно занимать вновь свой кабинет, а с Кузицким мы теперь уже будем беседовать в своих кабинетах.
Семенов улыбнулся и вышел из-за стола главного режиссера.
- Располагайтесь на своем законном месте и еще раз простите за доставлен-ные вам неприятности.
- Да это не главное, – голос Болдырева даже повеселел. – Главное, что убийца найден и понесет заслуженное наказание.
Трое милиционеров по очереди пожали Болдыреву на прощание руку и уда-лились из его кабинета. Семенов тут же поехал на доклад к мэру, а Скоробогатько с Банных, отдав приказание Никитскому отконвоировать  Кузицкого в КПЗ, реши-ли пешочком прогуляться по городу. Теплый ветерок приятно щекотал лицо. Ды-шалось легко. На душе было спокойно и радостно.

                8.

- Кузицкий, я могу понять, почему вы все валили на Болдырева. У вас был шанс подсидеть шефа и занять его кресло. Но не могу понять, почему Игнатова валит на вас абсолютно все, хотя нам известно, что именно она вынесла яд из квартиры старшей Золотниковой?
Банных сидел напротив Кузицкого и выпускал в его сторону кольца табач-ного дыма. Бывший помощник главного режиссера был жалок, но старался дер-жаться уверенно и отвечать молодому следователю по-хамски. Тот, впрочем, делал вид, что не замечает этого.
- Так вы бы ее об этом и спросили, – съехидничал Кузицкий.
- Спрашивали.
- Ну, и что?
- Говорит, вы ее так запугали, что она по ночам даже спать боялась. Все ждала, что вы придете и расправитесь с ней.
- Это она-то боялась? Ха-ха-ха! Не смешите меня! Да она, по-моему, вообще не знает, что такое чувство страха.
- Ну, вы знаете, когда я беседовал с ней в больнице первый раз в глазах ее действительно стоял невероятный страх.
- Она же актриса, и притом не из последних, молодой человек. А вы еще слишком юн, чтобы раскусить хитрости такой женщины.
- По-вашему выходит, она же сама себя и отравить пыталась тем же порош-ком, которым были отравлены Золотникова с Сергеевым?
Тут уже Кузицкий испугался. Он понял, что ему не выкрутиться и лучше по крупицам выдавливать из себя правду, чем по-прежнему во всем отпираться.
- А вы не задавались вопросом, почему убийство Золотниковой и Сергеева состоялось, а Игнатова выкарабкалась?
- Ну, вероятно, либо доза была не та, либо она вовремя оказалась в больни-це.
- Вот именно! – Кузицкий даже привстал. – Доза была не та! Потому что я и не мог знать, какая доза будет достаточной, а какая нет.
- То есть, вы признаете себя виновным в том, что пытались отравить Игна-тову?
- Что пытался отравить, но не отравил – да, признаю. И не более того!
- А в убийстве Золотниковой и Сергеева?
- Нет! Я же сказал – не более того.
- А каковы причины вашей нелюбви к Игнатовой?
- Это глубоко личное. Если можно, я не буду отвечать на этот вопрос. Тем более, что Игнатова осталась жива. Следовательно, преступление не состоялось.
- Ну, здесь вы ошибаетесь. У нас есть все основания предъявить вам обви-нение и по делу об отравлении Золотниковой и Сергеева.
- И каковы же эти основания, позвольте полюбопытствовать? – снова не без ехидства спросил Кузицкий.
- Извольте, – в тон ему подыграл на сей раз Банных. – Оба актера были от-равлены тем же ядом, что и Игнатова, что, согласитесь, вполне достаточно для то-го, чтобы все три дела объединить в одно. К тому же, вещество это настолько ред-кое и экзотическое, что чистых совпадений и случайностей здесь быть не может.
Кузицкий тяжело выдохнул и выпрямил спину, разминая ее.
- Я устал, лейтенант. На жестких нарах мне как-то спать не привычно, вот и устал потому. Если можно, давайте отложим допрос на завтра?
- Ну что ж, – немного помолчав, согласился Банных и нажал на кнопку звонка, вызывая конвойного.

                9.
Скоробогатько вошел в палату к Игнатовой в тот момент, когда она завер-шала обед. Просьба Банных была выполнена, Игнатову поместили в отдельный бокс, дверь которого всегда была слегка приоткрыта так, чтобы сменявшие друг друга милиционеры-охранники в штатском контролировали помещение палаты. Было все спокойно, Игнатова понемногу приходила в себя после процедур, кото-рые ей прописали. Ела, правда, все же с какой-то опаской, будто боялась, что ее и здесь могли отравить. Врач сказал Скоробогатько, что дело пошло на поправку и здоровый организм актрисы позволяет надеяться на полное выздоровление уже в ближайшие два-три дня. Поэтому Скоробогатько и решил навестить Игнатову в больнице, где она могла быть более откровенной и спокойной, нежели в кабинете следователя.
- О-о, я вижу дела у нас уже пошли на поправку, раз стали уплетать за обе щеки. Здравствуйте, Ольга Николаевна.
- Здравствуйте, товарищ майор. Что же касается обеих щек, то на этих больничных харчах не особенно-то и поуплетаешь, – голос Игнатовой был все еще слаб.
- Зато ни готовить не надо, ни стол накрывать.
- Разве что, – улыбнулась женщина, отставляя в сторону пустую тарелку из-под каши и делая несколько глотков чая.
Скоробогатько взял за спинку стоявший у стены стул, поставил его у крова-ти и присел. В этот момент заглянула сестра-хозяйка, пришедшая за посудой, но, увидев следователя, тут же закрыла дверь палаты и ее тележка запищала своими колесами дальше по коридору.
- Ольга Николаевна, я бы хотел с вами поговорить на, я так полагаю, уже изрядно надоевшую вам тему, но для нас, пока еще дело не закрыто, весьма важ-ную. Прежде врачи были против, но сегодня, как мне сказали, вам уже лучше и вы сможете мне уделить столько времени, сколько понадобится.
- Опять о Марине и Саше? – сделала недовольную гримасу Игнатова, допи-вая чай.
- Нет! – улыбнулся Скоробогатько. – На сей раз о вас.
- Обо мне? – удивилась женщина.
- Ну да, о вас.
- Что касается Золотниковой и Сергеева, там уже все ясно. Задержанный нами Кузицкий сознался в совершенных преступлениях и уже взят нами под стра-жу.
Скоробогатько не спускал глаз с Игнатовой и тотчас же после этих слов от-метил, что ее глаза удовлетворенно засверкали, а лицо довольно округлилось. Майор понял, что он на верном пути.
- Однако меня продолжает мучить один вопрос, на который без вашей по-мощи я ответить не смогу.
- Я готова помочь вам... если смогу.
Игнатова поправила подушку, подтянулась на руках, усаживаясь получше, опершись спиной о железную спинку кровати.
- Нам было понятно, почему поначалу Кузицкий все валил на Болдырева. Ведь, в случае, если бы мы пошли по этому ложному следу, Павел Васильевич вполне мог занять место главрежа... Но нам абсолютно непонятно, зачем ему было убирать еще и вас, вторую приму театра. Ведь он же, как режиссер, должен был понимать, что после трагической гибели Золотниковой и Сергеева, вы – единст-венная надежда труппы, вы – тот человек, на которого ходят зрители. А если бы ему удалось и вас отравить, с кем бы он остался? Если можете, Ольга Николаевна, ответьте мне на мой вопрос.
Бледность лица Игнатовой постепенно исчезала, уступая место слабому ру-мянцу. Ей, как и всякой женщине, было приятно, когда ей льстили. Но она все еще размышляла, стоит ли открывать всю свою душу перед этим сыщиком. Скоробо-гатько же уловил колебания актрисы и решил ей помочь. Но сделал это мягко, словно бы продолжая свою прежнюю мысль.
- И это тем более непонятно, потому что, как утверждал сам Кузицкий и это подтвердил потом и Болдырев, он был здорово влюблен в вас. И, как ему казалось, не совсем безответно.
- Вот именно, ему казалось, это вы правильно заметили, – не без кокетства произнесла Игнатова, довольная тем, что ей не придется начинать свой рассказ с азов, и Скоробогатько понял, что клубочек стал распутываться.
- Впрочем, не все было так просто, как вам кажется, – тут же заметила Иг-натова, подняв глаза на следователя.
- Вот как? Тогда расскажите, как все было на самом деле.
- А на самом деле было так... – Игнатова вздохнула, снова бросив мимолет-ный взгляд на Скоробогатько, и тут же опустив глаза. – Впрочем, если вы знаете о моих взаимоотношениях с Кузицким, то наверняка осведомлены и о нашем с Бол-дыревым романе? – она с тревогой ждала ответа от следователя.
Но тот долго ее ждать не заставил.
- Совершенно верно, Ольга Николаевна. К сожалению, именно все эти лю-бовные треугольники и сыграли свою роковую роль в случившейся трагедии.
- Ну, тогда я и не буду вдаваться в подробности. Скажу лишь, что когда Болдырев порвал со мной, он стал сближаться с Мариной. В то же время ни для кого не было секретом, что Марине тайно симпатизировал Кузицкий. Впрочем, нет. Точно так же, как с Мариной, заигрывал он и со мной. Но, если в первом слу-чае он понимал, что Марина любила Сергеева, и у него там не было никаких шан-сов, то со мной случай был еще более невеселым – за моей спиной стоял главреж. А теперь поставьте себя на место Кузицкого: Болдырев бросает меня и тут же на-чинает ухаживать за Мариной. Я в глубокой прострации и вообще никого и ничего не замечаю. Кузицкий в полном смятении. Он пытается добиться моего расположения, но поначалу лишь для того, чтобы выяснить, насколько серьезен разрыв главрежа со мной и какова степень его же ухаживаний за Золотниковой. Я же сама была настолько подавлена всем этим, что прямо в глаза ему сказала, что Марина для него потеряна навсегда, так как она стала любовницей Болдырева, да и Саша Сергеев не намерен от нее отказываться. Что же касается меня, то я... Я, мол, готова наложить на себя руки, у меня, мол, для этого уже и яд приготовлен.
«Вот оно!» Скоробогатько понял, что его чутье вновь не подвело. Теперь главное – не вспугнуть зверя.
- Вы именно так и сказали, что у вас уже для этого и яд приготовлен? – пе-респросил Скоробогатько, все показания Игнатовой записывая на бумагу.
- Да, да! Хотя на самом деле тогда у меня никакого яда не было.
- Ну, и как среагировал на это Кузицкий?
- Естественно, он тут же стал просить у меня этот яд, говоря, что, в таком случае, и он готов разделить мою участь, приняв яд, поскольку жизнь для него по-теряла всякий смысл.
- И что было дальше?
- А дальше... – Игнатова замолчала на некоторое время, что-то раздумывая про себя. – Дальше я подумала, что и в самом деле, зачем жить, если все так не-складно получается... И тут я вспомнила, что на самом деле могу достать яд у Нади Золотниковой. Сказала об этом Кузицкому, он прямо загорелся... Это я теперь по-няла, какой он мстительный и ничтожный человечишко, а тогда я считала его чуть ли не товарищем по несчастью. Потом он и возомнил, что он мне тоже нравится. Хотя... может и нравился, отрицать не буду. Знаете, общее несчастье сближает лю-дей.
- Я вас попрошу, Ольга Николаевна, продолжить свою мысль.
- Да что продолжать! Вы же знаете, что у Надежды дома была целая лабора-тория – порошки, жидкости, колбы, пробирки.
- Да, это я знаю, но согласитесь, что несведущему человеку не разобраться в том, где яд, а где просто, скажем, химикат...
- Так то несведущему! – улыбнулась Игнатова. – Я же в свое время два кур-са отучилась на химфаке в институте и кое-что помнила.
- Вот как?! – искренне удивился Скоробогатько.
- Вы разве не знали?
- Первый раз об этом слышу. А как же вы тогда стали актрисой?
- Так я же играла в институтском студенческом театре, режиссер которого, Артем Борисович Эткин, и посоветовал мне бросать химию и идти на профессио-нальную сцену. Так что, это, можно сказать, с его легкой руки я и стала актрисой.
- Ну, теперь мне все ясно! – простодушно заметил следователь. – Вы попро-сили у Надежды Золотниковой злополучный пузырек с белым порошком, Кузиц-кий выпросил его у вас якобы для себя, а затем последовательно отравил Марину Золотникову, Сергеева и попытался отравить вас. Так?
- Не совсем. Я не просила у Надежды порошок. Она бы мне просто не дала.
- То есть, вы хотите сказать, что вы его у нее... украли?
- Опять же, не совсем так, – засмеялась Игнатова. – Не украла, а одолжила. На время.
- Ну да, ну да, – согласился Скоробогатько. – Но, когда вы захотели вернуть его на место, вам понадобилась помощь Кузицкого, который отвлек старшую Зо-лотникову своим непонятным телефонным звонком. Не так ли?
- Совершенно верно.
И тут Игнатова поняла, что сказала чересчур много лишнего. Она прикуси-ла губу. Пальцы ее задрожали. Но Скоробогатько углубился в дописывание прото-кола и не заметил этого. Или сделал вид, что не заметил.
- Спасибо, Ольга Николаевна. Мы с вами очень мило побеседовали. Наде-юсь, вы не очень устали. Ведь все же в вас еще чувствуется слабость.
Игнатова молча следила за действиями следователя, судорожно соображая, что ей делать. А Скоробогатько, как ни в чем не бывало, протянул ей исписанные листы.
- Ознакомьтесь с протоколом и, если там все верно записано, подпишите его, пожалуйста.
- Зачем? – с дрожью в голосе спросила Игнатова.
- Так полагается. И потом, это ведь ценные свидетельства о совершенном Кузицким преступлении. Вы же не хотите, я надеюсь, чтобы преступник оставался на свободе и безнаказанным.
- Не хочу, – согласилась вконец обессиленная женщина.
Подумав еще немного, она, не читая, подписала протокол и вернула его следователю.
- Поправляйтесь, Ольга Николаевна. Не буду вас больше тревожить.
Он протянул ей на прощание руку. Та слегка притронулась к его руке своей маленькой влажной ладошкой. Скоробогатько поднялся, поставил на место стул и вышел. При виде его тут же поднялся дежуривший у двери милиционер в штат-ском. Скоробогатько похлопал его по плечу и, притянув за рукав поближе к себе, огляделся вокруг. Коридор был пуст.
- Ты когда сменяешься, Сизов?
- Завтра в восемь утра, товарищ майор. Мы же по суткам дежурим.
- Кто сменщик?
- Никитский.
- Очень хорошо! Как только придет Никитский, берите с ним вдвоем нашу актрису под белы рученьки и в КПЗ. Только смотрите, не попадитесь на всякие там штучки. Артисты, особенно талантливые – люди непредсказуемые.
- У нас не пройдет, Андрей Петрович. Доставим в лучшем виде.
- Ну, ну! – Скоробогатько еще раз похлопал Сизова по плечу и направился по коридору к выходу.

                10.
С одной стороны, мэр был доволен, что преступление, всколыхнувшее весь город, было раскрыто. Но, с другой стороны, его привело в ужас сообщение о том, что убийцами оказались помощник режиссера и ведущая актриса театра. Он не хо-тел в это верить. Поэтому и пригласил к себе главных действующих лиц всех со-бытий (со стороны закона, разумеется) – начальника ГОВД Семенова, прокурора и обоих следователей, ведших это дело – Скоробогатько и Банных. Секретарше было строго-настрого приказано никого к нему не пускать и ни с кем по телефону не со-единять. Поздравив всех с успешным завершением следствия и арестом подозре-ваемых, он тут же высказал подозрение.
- А вы не того, не перестарались, господа правоохранители? Все-таки нуж-но быть довольно храбрым или достаточно безрассудным человеком, чтобы ре-шиться на мокрое дело.
- Здесь, Андрей Гайкович, скорее второе, чем первое, – согласился Семенов. – К тому же, оба арестованных, и Кузицкий, и Игнатова, оказались людьми по ха-рактеру мелкими, завистливыми и мстительными.
- Но ведь все же артисты... – пытался возражать мэр.
- Ну и что? Артисты что, не люди? – пожал плечами прокурор Соснин. – Они ничем от нас с вами не отличаются.
- Более того, – заговорил Банных, – возьму на себя смелость утверждать, что им, артистам, сейчас гораздо сложнее приходится, нежели нам, приземленным. Ведь большинство из них ничего другого, кроме лицедейства, делать не умеет. По-этому и держатся они за свою сцену мертвой хваткой, и строят друг другу козни, и подставляют друг друга, лишь бы самим удержаться в фарватере. Что такое быть артистом, да еще в провинциальном городке с одним-единственным театром?
- Ну, к счастью, таких провинциальных городков, как наш, сотни. И в каж-дом почти есть театр, – возразил мэр. – Нет места здесь, можно поехать в другой город. Существуют сейчас всякие репризы, наконец.
- Да, но ведь и в других театрах есть свой репертуар и свои исполнители. Поди впишись туда. А реприза – это все удел богатых столичных городов.
Все пятеро сидели за длинным столом – мэр с одной стороны, остальные четверо с другой. Кто курил, кто барабанил пальцами по столу. Прокурор откинул-ся на спинку стула и слегка прикрыл глаза, отдыхая.
 - Ну, хорошо, – мэр слегка прихлопнул ладонью по столу. – Я бы хотел ус-лышать все подробности этого дела.
- В таком случае, лучшего мастера-рассказчика, чем майор Скоробогатько, нам в городе не сыскать, – кивнул в сторону своего заместителя Семенов.
Скоробогатько усмехнулся и качнул головой.
- Ладно, – выдохнул он и затушил о дно пепельницы сигарету. – Черт его знает, с чего все началось, и как назвать ту ситуацию, которая и привела к траге-дии, я не знаю. Это даже не любовные треугольники, а, скажем так: ситуация, ко-гда Саша любит Машу, Маша любит Петю, а Петя любит Дашу и так далее. Хоть суть и в этом, но в такие дебри удаляться не будем.
- Не будем, – согласился мэр.
- Если коротко обрисовать картину, то нужно начать с того, что две жертвы – Золотникова и Сергеев – много лет жили гражданским браком. У главрежа Бол-дырева, наоборот, была законная жена. А также, как это почему-то принято у бо-гемы, вполне официальная любовница – Игнатова. Отношения между Болдыре-вым и Игнатовой зашли настолько далеко, что Олег Иванович даже решил развес-тись с женой и жениться на Игнатовой. Однако, все повернулось в другую сторо-ну. По какой-то причине у главрежа с Игнатовой произошла крупная ссора, он ее не хотел больше видеть. Все ведущие роли отдал Золотниковой, держа Игнатову либо на вторых ролях, либо в дублершах. Та, естественно, не могла этого перенести. К тому же, наметилось сближение в личном плане между Болдыревым и Мариной Золотниковой. Следовательно, был затронут еще один человек – Александр Сергеевич Сергеев. Игнатова попыталась сблизиться с последним, чтобы таким образом насолить своей подруге Марине, которая, даже несмотря на ссору с Сергеевым, никогда не скрывала, что по-прежнему любила его. Просто у Золотниковой не было выбора: от ласк главрежа в единственном в городе театре отказаться было трудно без последствий, то бишь, затирания на вторые роли. Но Сергеев не принял игры Игнатовой. И тогда последняя обратила свой взор на Кузицкого, который, надо сказать, был истинным поклонником обеих прим нашего театра. Душа его рвалась на части: ведь любовь к обеим была безответной. И вдруг Кузицкий узнает, что Золотникова уходит от Сергеева. Он к ней! Но не тут-то было! Марина уже «занята» главрежем. Представляете, какие чувства к Болдыреву воспылали в душе Павла Васильевича! Ведь он «держал» при себе сначала одну его любовь, затем сразу же вторую. Как тут не родиться чувству мести. И именно в этот момент в его судьбе проявилась Игнатова. Поплакавшись о своей незадачливой любви и объяснив Кузицкому, что ему нужно навсегда забыть о Золотниковой, она, как бы между прочим, сказала ему, что готова наложить на себя руки и для этого даже припасла себе яд. Кузицкий клюнул моментально. Он попросил у нее «кусочек яда» и для себя. Так у них родился план. Игнатова дружила и со старшей сестрой актрисы Надеждой Золотниковой. Та работает в НИИ фармакологии и имеет разрешение на вынос химикатов и прочего для проведения опытов в домашних условиях. Часто бывая в доме и разбираясь в химии, отучившись в свое время два курса на химическом факультете, Игнатова безошибочно выбрала самый жестокий яд, действующий безотказно, – из семьи фосфора. Этим ядом достаточно просто подышать, и летальный исход обеспечен, она же еще подсыпала его в мороженое Марине Золотниковой во время спектакля «Маскарад». Расчет был тонким – взбешенный изменой Марины, Сергеев во всеуслышание заявлял, что убьет и Марину, и Болдырева. Признаться, и мы с лейтенантом Банных поначалу грешили на Сергеева. Но последний прекрасно знал, что не он убил свою жену. И начал вести собственное расследование, в первую очередь, заподозрив Болдырева. Но главреж как-то сумел убедить Сергеева, что он также не причастен к убийству Золотниковой. И они решили объединить свои усилия в поиске истинного убийцы.
- То есть, вы хотите сказать, что актеры вели свое расследование парал-лельно с вами? – перебил следователя мэр.
- Совершенно верно, Андрей Гайкович. Возможно, если бы мы изначально не пошли по этому ложному следу, Сергеев остался бы в живых.
- Н-да-а, – покачал головой мэр. – Ну что же, продолжайте. Я вас внима-тельно слушаю.
- Как бы то ни было, преступники поняли, от кого исходит для них главная угроза. Боясь, как бы он не вывел их на чистую воду, они решают убрать и Сергее-ва. Благо, спектакль снова выбран удачно – «Гамлет». В кубок принца датского снова подсыпан тот же самый яд... Да, совсем выпустил из виду. Перед этим, по-нимая, что на квартиру Надежды Золотниковой обязательно нагрянут сыщики, не-обходимо было вернуть пузырек с ядовитым порошком. Но у страха глаза велики. Игнатова боится, что у нее не будет возможности остаться хотя бы на минуту од-ной, чтобы поставить пузырек на место. И в качестве громоотвода здесь выступает Кузицкий. В определенное заранее время он звонит Золотниковой, разумеется, ни-как ей не представляясь, и пока та с ним разговаривает, Игнатова выходит из ком-наты якобы в туалет и ставит пузырек на место. Естественно, отсыпав несколько граммов порошка «на всякий случай». Случай этот и представился – Сергеев. Не могла же она, в самом деле, знать, насколько щепетильна в своей работе старшая Золотникова. На наше счастье, она все свои граммы записывает в особый блокнот. Таким образом, и обнаружилась пропажа нескольких граммов порошка. Дальше уже было делом техники вычислить тех, кто мог этот порошок одолжить.
- Это понятно! – мэр щелкнул зажигалкой, закуривая очередную сигарету. – Но кто отравил саму Игнатову?
- Пытался отравить, – поправил его Скоробогатько. – А вот это уже дело рук Кузицкого. Он-то не химик. И откуда было ему знать, сколько нужно этого са-мого порошка? А убрать Игнатову было необходимо: во-первых, он боялся, что она его сдаст нам; во-вторых, он боялся, что она его тоже может отравить. То есть, здесь сработал принцип: кто не успеет, тот опоздает. Знаете ведь, когда лес рубят, щепки летят.
- Спасибо за столь детальный рассказ, майор. Но вы, признаться, меня и озадачили, – задумался мэр.
- Озадачил? – удивился Скоробогатько.
- Именно! Ведь, ежели в нашем театре такое творится, его нужно закрыть. Но если его закрыть, то исчезнет один из немногих очагов культуры города. Куда тогда деваться нашим людям? В кабаки, что ли, ходить по вечерам?
- А зачем же его закрывать, Андрей Гайкович, – подал голос Банных. – Ведь зло повержено, добро восторжествовало. Возможно, первое время люди будут об-ходить театр стороной, но, в конце-то концов, все же понимают, что в семье не без урода. Я лично считаю, что именно сейчас, в такое трудное время, театр нужно поддержать не только морально, но и материально. Чтобы артисты не разбежались.
- Ну, лейтенант Банных у нас известный театрал, – улыбнулся Семенов. – Его хлебом сыщицким не корми, дай только в театр сходить.
- Это вы зря, Евгений Степанович, – обиделся Банных. – Я свою работу люблю не меньше театра, а за артистов заступаюсь потому, что сейчас им не поза-видуешь.
- И в этом ты прав, лейтенант. Положение у них сейчас хуже губернаторского. Но не я буду мэром, если не поддержу театр. Спасибо, господа сыщики, вы свободны.
                Конец.