жук

Девятилетняя белокурая девочка в простенькой черной юбке, в белой футболке и старой поношенной курточке вышла из школы. Она даже не шла, а пританцовывала и подпрыгивала, как делают все дети, когда радуются и когда у них отличное настроение. У Таси был такой вид, будто она получила драгоценный приз, и теперь её прямо-таки распирало от радости и гордости. Сегодня она впервые за три года учебы в школе получила по математике пятерку. Настоящую заслуженную пятерку.

Вот бы мамочка увидела, как учительница похвалила меня и погладила по голове, думала Тася. Может, мамочка еще спит, еще не успела выпить, и тогда я расскажу ей про пятерку и про то, как меня похвалили на физ-ре, когда я дальше всех прыгнула в длину.

Тася несла тяжелый школьный рюкзак, держа его за одну лямку, — она размахивала им в такт прыжкам, — но вдруг что-то затрещало, лямка, которая держалась уже на паре ниточек, оборвалась, и рюкзак с размаху улетел в кусты. Тася кинулась за ним, а вынырнув из кустов, неожиданно уткнулась лбом во что-то теплое и мягкое.

Перед девочкой стояла маленькая бабулька, её голова была вытянута вперед, а спина согнута чуть ли не под прямым углом, на ней была маленькая серая шляпка и такое же серое пальтишко, в правой руке она держала старый серый зонтик. Она опиралась на него как на клюку, видимо, чтобы не переломиться совсем. Её совершенно белая кожа казалась ненастоящей, и выражение лица было точно как у Черепахи Тортиллы.

- Мой ангел, — улыбнулась старушка. — Не бойся ничего, — она сделала еще шаг и оказалась с девочкой лицом к лицу. — Отойди в сторону. — Тася сделала шаг назад, она подумала, что преграждает бабушке дорогу, но странная бабулька вновь подошла к ней. — Просто отойди, — уже без улыбки и очень четко проговорила она, на мгновение застыв с широко открытыми глазами и чуть приоткрытым беззубым ртом, а потом вдруг опустила голову и, обойдя девочку, как улитка — мелкими шагами, плавно и не торопясь, — поплыла дальше. Тася смотрела ей вслед, пока та не скрылась из виду — свернула во двор около ближайшего дома.

Тася пошла дальше, лицо странной бабульки еще какое-то время стояло у нее перед глазами, а ее слова звучали в Тасиной голове, но вскоре всё это вытеснили другие мысли, более важные, более значимые.

Тузика, наверное, опять не покормили, думала она. Он совсем отощал, бедный. Надо было не есть булочку в столовой, а положить в портфель, сейчас бы Тузику отдала. Вот я глупая! Тузик маленький, а я большая, и должна заботиться о нём. А если мама выпустила его на улицу одного, он может потеряться, он ведь ещё совсем щенок, или его заберут другие дети, и тогда кому я буду перед сном рассказывать сказки...

- Привет.

Тася вздрогнула и обернулась — черная блестящая машина медленно катилась рядом с ней. Стекло опущено, дяденька с сигареткой в зубах улыбается ей.

- Подвезти тебя домой? — он остановился, и Тася остановилась.

- Ага, — улыбнулась в ответ Тася. Наверное, сосед. Денег на автобус у нее всё равно нет, а пешком идти ой как далеко.

- Садись, подвезу.

- Спасибо.

Тася забралась в машину. Там было тепло и пахло чем-то очень вкусным. Она поставила портфель рядом с собой на сиденье и тут же увидела открытую коробку конфет. Тася видела такие конфеты только в фильмах — красивая металлическая коробочка, конфетки лежат каждая в своей золотой ячейке, все разных форм, цветов и размеров. Наверное, в каждой своя начинка, подумала Тася.

- Бери конфеты, не стесняйся, — предложил дяденька и снова улыбнулся ей, глянув в зеркало заднего вида.

Тася робко взяла одну конфетку, уже поднесла ее ко рту, но чуть замешкалась: ей было страшно есть такую красоту. Она еще немного полюбовалась ею, а потом запихнула всю в рот и стала жевать. Начинка оказалась сладкой и горькой одновременно. В первый момент Тася даже хотела выплюнуть конфету, но это было бы совсем не вежливо, поэтому она прожевала странную конфету, стараясь не морщиться.

- Понравилось? — спросил дяденька и развернулся к ней, когда они остановились на светофоре. Он щелчком выкинул в окно сигарету.

- Да, очень, — соврала Тася.

- Ну, раз понравилось, тогда угощайся, не стесняйся. Хоть все съешь.

Отступать было некуда, и Тася взяла еще одну конфетку. Как ни странно, в этот раз она не показалась ей такой горькой и невкусной, как первая, — конфетка ей даже понравилась. За второй последовала третья, за третьей четвертая, Тася не заметила, как коробка опустела. Она глянула в окно и вдруг обнаружила, что сгущаются сумерки. Стало темно, как бывает вечером, когда солнце уже село и вот-вот наступит ночь. Странно, подумала девочка, уроки заканчиваются в час дня, домой я обычно прихожу не позже трёх... Как же это все странно — может быть, я попала в сказку, и сейчас произойдет что-нибудь волшебное и чудесное.

Она поглядела в другое окно: дома стали ярче, как будто их заново покрасили, дорога — шире, а дома будто удалились, спрятавшись за деревьями. Тася закрыла глаза, и разноцветные круги стали мелькать перед ней, заполнив все пространство, наползая друг на друга, меняя цвета, кружась и переливаясь...

- На, попей газировки, — услышала она голос: он звучал глухо, как будто издалека.

Тася сделала над собой усилие и раскрыла глаза. Машина остановилась, странный дядька развернулся, — он протягивал ей бутылку с какой-то красной жидкостью. Тася покорно взяла бутылку и отхлебнула. Вкусно. И вдруг ей стало так легко и радостно, в голову пришла мысль, что вот она проснется утром, а дома чисто, на столе вкусная еда, а мама больше не пьет и к ним больше не ходят всякие страшные дядьки, — они иногда бьют мамочку, а мамочка плачет и снова с ними пьет. А может быть мама купит ей новый красный рюкзачок... Так трудно не закрывать глаза, это ведь нехорошо уснуть прямо здесь, в этой машине, на теплом мягком сидении... как трудно не спать... я смогу... смогу...




***


Вольдемар остановил машину перед девятиэтажкой. В этом доме он жил с рождения, тут умерла мать, отца он выгнал сразу после ее смерти. Теперь дом готовили под снос, но его квартира на девятом этаже все еще служила ему прибежищем. Два года колонии многому научили Вольдемара. У мужика должна быть нора, куда он может заныкаться и где его не станут искать. 

Вольдемар ненавидел свое имя, ненавидел его всегда, такое имя подошло бы слабаку-интеллигенту или педику оно вполне сгодилось бы, только не ему. На имени Вольдемар настоял отец, черт его знает зачем, а мама никогда не могла ему возразить. Похоже, отец хотел избавиться от него ещё до его рождения — сперва имя, потом бесконечные побои. Вольдемару казалось, что лупили его всегда, но первое четкое воспоминание о побоях впечаталось в его детский мозг, когда ему было года три, — отец избил его так, что Вольдемар пару недель не мог сидеть, в садик его эти две недели не водили, чтобы воспитатели не увидели страшных багровых синяков на попе, спине и ногах.

Вольдемар начал ненавидеть свое имя, когда его, двухлетнего малыша, впервые привели в садик — дети начали смеяться над ним, коверкая его имя так и сяк. А потом уже в школе, аж до самого восьмого класса над ним ржали и потешались, пока Вольдемар наконец не превратился в Дэма. Был какой-то очередной дурацкий субботник, мальчишки отклеивали бумагу с окон, чтобы их после зимы можно было помыть; здание старое, окна высокие, девчонкам было туда не забраться. Один из пацанов дразнил его, называя кальмаром-кошмаром, ухохатываясь над собственным остроумием, другие пацаны его поддерживали, соревнуясь друг с другом в мастерстве сарказма. Вольдемар вдруг почувствовал бешеную ярость: она разрывала и душила его, ноги сами понесли его. Мальчишка уже открыл окно и стоял спиной к открытому проему, продолжая нагло улыбаться, когда Вольдемар схватил его за щиколотку и одновременно толкнул. Пацан выпал из окна спиной вперед, Вольдемар успел заметить растерянное удивление на его лице, - он как будто не верил, что потерял опору под ногами, что больше не сможет ухмыляться и скалить зубы. Мальчик остался жив — реанимация, потом инвалидное кресло, - а Вольдемар загремел на малолетку. К тому моменту, к середине восьмого класса ему было уже шестнадцать, два раза оставался на второй год. С тех пор его называли только Дэм и никак иначе.

Он тряхнул головой, пытаясь избавиться от воспоминаний. Оглянулся. На заднем сидении его машины мирно спала девочка. Ее косички расплелись и соломенного цвета волосы разметались по сиденью, она что-то очень тихо бормотала во сне. Вольдемар открыл дверь, достал из мятой пачки сигарету и закурил. Курил жадно, взатяг, как будто эта сигарета была последней, разглядывал темные окна девятиэтажки: они чернели пустотой, а все стекла на первом этаже были выбиты. Вольдемар докурил, сплюнул, вылез из машины, достал девчонку, кинул ее себе на плечо и вошел в подъезд. Тут же вступил в кучу дерьма, выматерился.

- Вонючих бомжар перестрелять всех на хер!

Обтер о ступеньку ботинок и стал подниматься, проходя этаж за этажом.

- До моей квартиры им не добраться, — бормотал он, поднимаясь все выше и выше. Остановился на пятом этаже, поправил неподвижное тело на плече. — Лакомый кусочек сегодня мне достался, — пропел он на мотив какой-то детской песенки, — лакомый, лакомый, лакомый кусочек.

Остановился у двери на девятом этаже, достал из кармана ключ, вставил в скважину, повернул. Шагнул в душное, темное помещение. Уверенно сделал еще два шага, толкнул другую дверь. Уличный фонарь освещал комнату, обозначая старый грязный диван и стол со всяким хламом, в углу валялся матрац и куча тряпья.

Вольдемар бросил девочку на диван и вышел. Пусть очухается. Люблю, когда визжат и брыкаются, подумал он.

Зашел на кухню, достал из стенного шкафчика початую бутылку, глотнул из горла и повалился тут же на раскладушку, предварительно скинув ботинки. Уже через пару минут он храпел, запрокинув голову, подставив лунному свету острый кадык, всхлипывая и присвистывая на вздохе.



***

Тася проснулась и не открывая глаз стала прислушиваться к звукам. Она всегда так делала, ей нравилось слушать, определять по звукам, что происходит вокруг, а уж потом смотреть; ей нравилось предугадывать, быть готовой к любым неожиданностям. Вот течет вода, звякнула крышка, наверное, чайник. Ага, включили газ. Стук ножа о доску. Как хочется пить, а есть еще больше хочется. Мамочка на кухне, это точно она. Неужели мы сегодня одни? Никаких друзей и подружек? Только мы? Вдруг стало совсем тихо, больше никаких звуков не было — ни голосов, ни шагов. И тут среди этой тишины она услышала пение, и даже не пение, а скорее бормотание, знакомый мотив, но голос был совсем не мамин, голос был мужской...

- Да чтоб тебя! — донеслось из кухни, и Тася вздрогнула. В этот момент она вспомнила. Вспомнила сразу всё — как села в машину, как ела конфеты и как потом уснула...

Она набралась смелости, приоткрыла один глаз и тут же распахнула оба. Это была вовсе не ее комната и даже не ее кровать, она так и спала в той одежде, в которой была вчера — в школьной форме, гольфах и туфельках. Ноги слегка онемели и затекли, поэтому Тася сбросила туфли и села. Она уже собралась было встать и посмотреть в окно, когда услышала кашель и шаркающие звуки за дверью. Она мигом плюхнулась обратно на диван, свернулась калачиком и крепко зажмурилась.

Тася слышала, как отворилась дверь — противно скрипнула и стукнулась о стену. Один шаг, еще один, еще... Кто-то остановился прямо около неё и наклонился над ней — она почувствовала едкий запах одеколона, вонь перегара (она хорошо знала этот запах) и услышала порывистое, слегка с хрипотцой, дыхание. Дыхание участилось, от этого запах стал просто невыносимым. Потом был звук, как будто расстегнули молнию, и тут же кто-то схватил ее за руку. Сильно. Твердые пальцы обхватили ее тоненькую ручку, страшно сжав ее.

Тася не могла больше выдержать этого — запахи, звуки, боль, неизвестность, она вскрикнула и распахнула глаза. Вчерашний дядька, но улыбки нет, и его лицо от этого совершенно изменилось. Небритые щеки, мутный взгляд направлен куда-то поверх ее головы, рот приоткрыт, видны желтые зубы и черные гнилые пеньки. Брюки спущены, одной рукой он держит ее, сжимая всё сильнее, а другой неуклюже стягивает с себя белые в черный горошек трусы. Девочка почувствовала отвращение и ужас, так страшно ей было только однажды, когда утром она не смогла разбудить мамочку.

В тот день был выходной, она проснулась и сразу побежала к мамочке в комнату. Мама лежала на спине, на грязных скомканных простынях, на полу и тумбочке стояла грязная посуда, пустые бутылки, окурки, их тушили прямо о линолеум, от этого вокруг всей кровати красовались черные пятна. Мама лежала с закрытыми глазами, совершенно синим лицом и совсем не дышала. Тася приложила ухо к ее груди и, как ни прислушивалась, дыхания и стука сердца не услышала. Мамочка вся была холодная и какая-то неживая. Тася отлично запомнила каждую секунду — как вначале трясла мамочку, надеясь, что она проснется, потом разрыдалась, а потом схватила ее за обе руки и вдруг почувствовала как что-то горячее потекло из ее ручек в мамины. Так наливают чай в чашку, только здесь не было краев, горячий поток все лился и лился и лился и лился... вдруг у Таси всё потемнело перед глазами, мама хрипло и громко вздохнула, зашевелилась и открыла глаза, посмотрев на нее пустым взглядом, не узнавая. Тася смутно помнила как приехали врачи, а дальше уже не помнила ничего.

Вот и теперь, ничего не соображая от страха, Тася вцепилась страшному дядьке в руку. В ту, которой он держал ее, вцепилась обеими руками. Его взгляд вдруг прояснился, он уставился прямо на Тасю. Он пялился на нее так, как будто его шибанули электрическим током или треснули кирпичом по голове. Тася уже не чувствовала своих рук, ей казалось, что они превратились в две расплавленные огненные реки. Она чувствовала, как Нечто мощно и неотвратимо перетекает из неё в него.

В какой-то момент страшный дядька разжал пальцы, отпустил Тасину руку, его глаза закатились, голова запрокинулась, ноги подломились, он сделал два нетвердых шага в сторону окна и повалился лицом вниз, прямо на грязный облупленный пол.

Тася подскочила с дивана и бросилась к входным дверям, она дергала ручку со всей силы, но дверь не поддалась. Она кинулась искать ключи. Ключа нигде не было. Тася посмотрела на полочке в прихожей, заглянула в старый облезлый шкаф в той же прихожей, обшарила всю кухню и, не найдя ничего кроме бутылки водки, мусора в углу, засохшего хлеба и куска колбасы, на котором виднелся отпечаток зубов, Тася вернулась в спальню. Было еще одно место, где мог находиться ключ — в кармане у страшного дядьки, но лазить по его карманам Тася не решилась. Он всё еще лежал поперек комнаты, уткнувшись носом в пол, одна его рука была где-то под ним, а другая была вытянута вперед, как будто он потянулся за чем-то, да так и застыл в этой нелепой позе. Было слышно, как он хрипит и всхлипывает, иногда всё его тело вздрагивало, а потом опять замирало. Брюки так и остались спущенными, они как тряпка болтались на его вздрагивающих волосатых ногах. Вокруг него появилась лужица, запахло мочой. Тася стояла в дверях, со страхом и отвращением разглядывая дядьку, она так и не смогла перебороть себя, подойти и поискать ключ в его карманах. Ей казалось, что в любую секунду он может подскочить и снова наброситься на нее.   



***

Вольдемар помнил, как наклонился над девчонкой, помнил, как вдохнул тот восхитительный сладкий детский аромат, который не похож больше ни на что, и нет ничего прекраснее его. Он наклонился и втянул в себя этот чудесный запах, зажмурился от удовольствия, и тут он почувствовал — что-то пошло не так — она не кричит и не брыкается, не вопит, как те другие... Он заглянул в ее глаза — испуганные, с нотками ужаса — ну да, всегда одно и то же выражение на их лицах, но в этот раз было что-то еще... Вольдемар не сразу понял что, он только почувствовал, как будто проваливается куда-то, ее глаза совершенно поглотили его, засасывая в бездну, как нога вязнет в трясине, и чем больше дергаешься, тем быстрее тонешь... Вдруг Вольдемар почувствовал, что не может оторваться от ее глаз, он ощутил, как его руки коснулось что-то холодное, обжигающе холодное, и в этот момент он окончательно потерял связь с реальностью.

Он опять был мальчиком, маленьким мальчиком девяти лет, который напроказничал и сейчас будет принимать наказание. О Боже, как ему страшно! Он уже слышит голос отца, но голос пока спокойный, только слегка сердитый, потому что отец устал и еще не успел поужинать. Пока отец не поужинал, его нельзя ни о чем просить, и лучше вообще не попадаться ему на глаза, пока он голодный. Слышно, как мама накрывает на стол; вот отец наливает себе рюмку водки, теперь стук ложки о тарелку, он ест. Вольдемар усаживается в уголок между шифоньером и кроватью, прислоняется спиной к холодной стене и ждет — сейчас отец поужинает и придет к нему в комнату. Наказания не избежать, сегодня он по-настоящему набедокурил, он упал с велосипеда и повредил колесо, теперь надо менять не только спицы, но и все колесо полностью, а это стоит денег. Отец сейчас зайдет, увидит шишку на его лбу, увидит ободранную коленку и обязательно спросит — что это? Вольдемар слышит, как ножки отцовского табурета проехались по дощатому полу кухни — отец встал из-за стола. Вот его шаги за дверью. Вольдемар почувствовал, как взмокла спина, он изо всех сил вжался в стену, как будто мог пройти сквозь неё и исчезнуть из этой комнаты, исчезнуть навсегда.

Дверь распахнулась, отец молча вошел, остановился напротив Вольдемара, повернулся в его сторону. Мальчик сидел сгорбившись, втянув голову в плечи; чувствуя взгляд отца, он поднял голову, оторвав взгляд от пола.

- Кто тебя так разукрасил? — отец ухмыльнулся, он никогда не ругал сына за драки, говорил, что мужчина должен уметь драться, и чем раньше научится этому, тем лучше.

Врать не было смысла, изувеченный велик стоял в кладовке, в любой момент отец мог открыть ее, и тайное тут же станет явным. А жить в ожидании наказания страшнее, чем само наказание.

- Я упал.

Отец присел на корточки, взял Вольдемара за подбородок и стал поворачивать его лицо, разглядывая его со всех сторон.

- Откуда свалился?

- С с с велика, — Вольдемар почувствовал как во рту пересохло, от этого слова не хотели произноситься, они цеплялись за сухой шершавый язык и никак не выходили наружу.

- Велик цел?

- Только колесо. Папочка, я починю, я сам всё починю, — затараторил Вольдемар. — Вовкин отец сказал, что даст мне другое колесо от их старого велика, он уже... — договорить он не успел, отец схватил его за руку и выволок из спасительного угла.

- Ах ты паршивец, — прошипел он, наклонившись, мальчику в самое ухо. — Вот значит, для чего я работаю, — он встряхнул Вольдемара, тот ударился ногой об угол кровати и непроизвольно вскрикнул. — Ты еще вопить вздумал, мелкий бездельник?

- Прости, папочка, я больше не буду.

- Снимай штаны.

- Папочка, пожалуйста, не бей меня, завтра велик будет как новенький...

Отец стал медленно расстегивать на своих брюках ремень — огромная металлическая пряжка со звездой; мальчик знал, что это ремень деда, отец всегда носил только его, не признавая никаких других ремней. Вольдемар почувствовал как трясутся и подгибаются его ноги, но он старался это скрыть, знал, это еще больше взбесит отца — надо принимать наказание молча и стойко, как мужчина. Вольдемар спустил брюки и медленно повернулся к отцу спиной. Закусил указательный палец, чтобы не дай Бог не вскрикнуть, иначе наказание продлится дольше. Он услышал как отец размахнулся и нанес первый удар. Вольдемар вздрогнул всем своим тщедушным телом, но удержал крик в себе, почувствовав, как нестерпимо обожгло спину. Опять он услышал замах, увидел краем глаза, как отец размахнулся, занеся ремень над головой. Вольдемар зажмурился и еще сильнее закусил палец. На этот раз ремень обрушился на него, и мальчик не удержался на ногах, упал лицом на постель, колени подогнулись, и он остался в этой позе, утопив крик в мягком одеяле. Отец тут же хлестанул его еще два раза, попав больше по ногам, чем по голой попе. Вольдемар почувствовал, как из прокушенного пальца потекла горячая соленая струйка. Кровь — мысль скользнула по краю сознания — боли от укуса не было.

- А теперь запомни, — процедил отец, наклонившись к самой его голове, на Вольдемара дыхнуло водкой и луком, — не смей портить вещи. Не смей!

Вольдемар подумал, что всё кончилось, что вот сейчас отец развернется и уйдет из его комнаты. Он расслабился, вытащив окровавленный палец изо рта и уже начал оборачиваться, как вдруг отец перевернул ремень, и мальчик успел увидеть только взмах — желтая блестящая пряжка сверкнула, пролетая над отцовской головой, она отразила свет неоновой лампочки, и страшный удар обрушился на маленькую худую спину. Пряжка припечаталась с левой стороны, как выяснилось потом, прямо на его левую почку. Ремень хлестнул по спине, Вольдемар вскрикнул и осел на пол. Последнее, что он почувствовал, было что-то теплое, что потекло по его ногам, а потом свет померк.   



***

Вольдемар очнулся, попытался встать и обнаружил, что его правая рука затекла, потому что он лежал на ней неизвестно сколько времени. Он хотел вначале подняться на корточки, опираясь только на одну руку и на колени, но не смог и плюхнулся на задницу, тут же обнаружив, что сидит в луже собственной мочи.

- Бля! — выругался он, кое-как поднялся с пола, опираясь на одну руку, другая висела безжизненной плетью, но он уже чувствовал как в неё возвращается жизнь — онемение уходило, превращаясь в колючие болезненные мурашки. — Чё это бля такое было? — бормотал он, натягивая мокрые трусы и брюки с пятном мочи на правой штанине.

Вольдемар сделал несколько шагов, но тут же ухватился за косяк, потому что голова у него дико закружилась, а в глазах на несколько мгновений потемнело. Он постоял немного, всё еще держась за косяк, потом двинулся в кухню, не отнимая руку от стены, — ему совсем не улыбалось снова грохнуться на пол.

Добравшись до кухни, Вольдемар открыл кухонный шкаф и достал оттуда пятилитровую пластиковую бутыль с водой. Дом давно расселили, все  коммуникации отрезали — ни воды, ни газа, ни света не было, поэтому Вольдемар предусмотрительно запасся живительной влагой, такой бутылки ему хватало надолго.

Что, черт возьми, произошло, думал Вольдемар, глотая застоявшуюся, чуть с душком, воду прямо из бутылки. Она текла ему не только в рот, но и за шиворот, смывая липкий вонючий пот. И вдруг он вспомнил про девочку. Грохнул бутылку об стол, развернулся, вылетел из кухни в прихожую, по дороге зацепив ногой табурет. Его появление сопровождалось таким грохотом, что Тася, сидевшая всё это время на корточках в прихожей, в углу между шкафом и стеной, непроизвольно вскрикнула, зажмурилась и закрыла лицо ладошками.

Вольдемар остановился в дверях, уставился на ребенка. И что мне теперь с ней делать, думал он, царапая голову грязными обгрызенными ногтями. От этой привычки он так и не избавился, как ни старался, в моменты тревоги и отчаяния, - а таких моментов в его жизни было предостаточно, - он начинал с каким-то болезненным остервенением грызть ногти, иногда выгрызая их до мяса. Его сальные черные волосы растопорщились и как налакированные торчали в разные стороны. Если отпустить, думал он, разглядывая трясущегося ребенка на полу своей прихожей, соплячка расскажет родителям, те поведут ее к ментам, а они по базе вмиг меня вычислят. Нееет, в тюрьму я не вернусь, лучше сдохнуть, но не туда. Но не убивать же ее теперь. Бля! На мокруху не пойду. Он грохнул кулаком о стену, девочка вздрогнула, но рук от лица не убрала. Вольдемар развернулся и побрел на кухню.

Надо выпить, на сухую такие сложные вопросы не решают.

Он нашёл вчерашнюю бутылку, вылил всё её содержимое в стакан — получилось чуть больше половины. Резко выдохнул, залпом выпил, чуть сморщился и занюхал откушенной колбасой, которая так и лежала на столе. По ней деловито ползала муха, видимо, намереваясь через пару дней отложить в неё яйца. Вольдемар смахнул муху и отхватил кусок, оставив на колбасе вновь отпечатки зубов — металлические коронки противно щелкнули, передние зубы были выбиты еще в детстве, всё той же дедовской пряжкой со звездой.

Вольдемар тряхнул головой, отгоняя воспоминания.

- Маловато будет, — пробормотал он, — надо бы добавить.

Он пошарил в карманах, нашел там две сторублевых купюры и остался доволен находкой. Вышел в прихожую, девочка уже отняла руки от лица и теперь затравленно смотрела на него из своего угла. Он потянулся, стал шарить ладонью по крышке шкафа, нашарил ключ, отомкнул дверь, на пороге обернулся на девочку и вдруг улыбнулся и подмигнул ей. Она опять вздрогнула, как будто он коснулся её, еще сильнее прижала колени к груди и вся задрожала.

- Никуда не уходи, я скоро вернусь, — сказал он, вышел в подъезд и закрыл за собой дверь.



***

Тася слышала, как повернулся ключ в замке, потом шаги стали всё тише и тише, и в какой-то момент до неё донеслось пение, усиленное эхом подъезда.

- Я вернусь, я обязательно вернусь...

Тася встала с пола и подошла к двери. Она слышала, как удалялся и понемногу затихал голос, потом хлопнула подъездная дверь, и стало совсем тихо. Она побежала к окну на кухне, забралась на табурет и успела увидеть, как Вольдемар вышел из подъезда, сел в машину и уехал, а Тася осталась стоять коленками на табурете, разглядывая довольно неприглядный пейзаж. Несколько опустевших домов стояли стройным рядком, около них валялись кучи мусора, остовы разобранных машин, несколько чахлых деревьев торчали то тут то там, стая собак рыскала между кучами мусора, обнюхивая все подряд и огрызаясь друг на друга. Тася встала на подоконник и открыла окно. Оно поддалось не сразу, но Тася несколько раз стукнула кулачком по раме, и окно распахнулось.

- Помогите! — закричала она, набрав в легкие побольше воздуха. — По-мо-ги-теее! - ее голос звенел, улетая в безоблачное небо и не достигнув ничьих ушей, кроме разве что собачьих, - парочка бродячих псов начали оглядываться, пытаясь определить источник звука, - больше никто на этот крик не отозвался. Да и некому было его услышать — сразу за старыми выселенными домами начиналась стройка, огороженная высоким забором, было видно только стрелу высотного крана, да несколько этажей новенького элитного дома — разноцветные панели и причудливые конструкции не оставляли сомнений, что здесь будут жить весьма богатые люди.

Тася слезла с подоконника и пошла обследовать квартиру. Пока его нет, надо всё тут осмотреть, думала она, может, я найду еще один ключ или хоть что-нибудь, чем можно открыть дверь.

Из прихожей вели две двери: в одной из комнат со старым диваном, где Тася спала этой ночью и где потом валялся страшный дядька, Тася уже побывала, а вот вторая дверь оказалась закрытой. Тася потянула за ручку, дверь легко поддалась. Пустая душная комната. Ни мебели, ни мусора в ней не было, ничего кроме облезлых стен, облупившихся полов и вонючего спертого воздуха. Тася прошла через нее, подошла к окну и обнаружила балкон. Она легко открыла балконную дверь — точно такая же ручка, как у нее дома, - распахнула ее и впустила в квартиру свежий воздух. Тася шагнула на балкон и чуть не улетела вниз — перил на балконе не было, вместо них кое-где торчали металлические штыри, но часть балконных перил все-таки была на месте, прямо около бетонной стены, за них-то и ухватилась Тася. Она аккуратно шагнула назад в комнату, не поворачиваясь спиной к пустоте балкона.

Дверь на балкон Тася закрывать не стала, а распахнула ее до предела. Ей нравилось слышать шум города, чувствовать свежий ветерок, который врывался в комнату через балконную дверь и через окно на кухне, создавая сквозняк. Его Тася особенно любила, ей всегда казалось, что этот игривый ветерок живой, что он играет с ней, и она в ответ может поиграть с ним. Тася опять пошла на кухню, ей ужасно хотелось пить и есть. Она подошла к раковине, стала крутить краны, но ни из одного, ни из другого вода не полилась. Тася стала озираться и тут обнаружила пластиковую бутыль с водой. Она налила себе воды и попила. Кусок колбасы не вызвал у Таси желания съесть его, а вот засохшую корочку хлеба она взяла, отломила кусочек и сунула его в рот. Вначале он был твердый и колючий, но потом размяк и его стало возможно прожевать и проглотить. Вдруг Тася почувствовала, что ужасно устала, что хочет где-нибудь сесть и отдохнуть — в пустой комнате с балконом было неуютно, в комнате со старым диваном было страшно, она еще не забыла, как жуткий дядька схватил ее за руку, - на руке остались синяки от его пальцев, - как чудовищно пахло у него изо рта, и его безумный взгляд она тоже не забыла. К тому же в этой комнате была лужа, от неё мерзко воняло, поэтому Тася закрыла дверь в эту комнату, а сама залезла в шкаф, который стоял в прихожей, и на котором, как оказалось, все это время лежал ключ.

Ах, если бы я знала это раньше, подумала Тася, откусывая сухой кусочек хлеба. Я глупая, почему не заглянула туда, пока он спал.

Тася сняла туфли, вытянула ноги и почувствовала, что её ноги уперлись во что-то мягкое. Она наклонилась, протянула руку и потянула на себя — это оказалось старое женское пальто, оно еще немного пахло духами, конечно, оно сильнее пахло старым затхлым драповым пальто, но этот запах для Таси был несоизмеримо лучше, чем все другие запахи в этой квартире, поэтому она завернулась в пальто, уткнулась носом в его воротник, - там еле заметный запах духов чувствовался сильнее, - закрыла глаза и стала мечтать.   

Тася мечтала о море. Она никогда не бывала на море, но много раз видела его по телевизору, и каждый раз у нее замирало сердце при виде накатывающих пенных волн, а когда показывали бескрайнюю морскую гладь, Тася чувствовала, что от восторга у нее сейчас просто разорвется сердце. Она сидела в шкафу с закрытыми глазами, и ей казалось, что она слышит шум волн, будто бы она сидит на большом камне, прямо на берегу океана (она откуда-то знала, что это именно океан, а не море), болтает ногами — волна то приближается, лизнув холодным языком ноги и окатив веером брызг, то уползает, оставив на камне белую пену и водоросли. Вот Тася видит новую волну, вот она уже близко, и на этот раз волна поглощает не только ее ноги, но задевает и край юбки. Тася со смехом вскакивает, спрыгивает с камня и бежит по берегу. Она бежит так быстро, как только может, соленый холодный воздух проникает в легкие, рождая ощущение свободы и счастья. Она знает, что в ее жизни больше нет страха, у нее все хорошо, и она может вот так беззаботно бегать по пляжу, наслаждаясь шумом волн и ветром, может просто кружиться и петь, смеяться и радоваться...

Дверной замок щелкнул, входная дверь открылась, противно скрипнув, потом ещё два щелчка — дверь закрылась. Тася проснулась от этих звуков, в голове у нее все ещё шумел океан, она облизнула губы, они были соленые, а ноги, закутанные в пальто — холодные и мокрые. Тася сидела неподвижно, стараясь дышать как можно тише, ей было страшно, она боялась, что ужасный дядька обнаружит её и вытащит из этого уютного укрытия. Опять звякнули ключи, прямо у неё над головой. Он положил их на место, подумала Тася, они всегда там лежат. Тася услышала, как он что-то неразборчиво бормочет себе под нос, потом он пошёл, судя по звукам, на кухню, звякнуло стекло, что-то забулькало и снова стало тихо. Выпивает, подумала Тася, может, он напьется и ляжет спать, тогда я смогу достать ключ и сбежать. Она почувствовала запах дыма, его затянуло в щелочку между дверцами шкафа.

- Лакомый кусочек, куда же ты пропала? Аууу. Лакомый кусочек, куда ты подевалась, аууууу, — на букве «у» он начал подвывать как настоящий пес, потом засмеялся сиплым лающим смехом, он закашлялся, смачно харкнул, а потом опять запел, продолжая ходить из комнаты в комнату — звуки то удалялись, то приближались. — Лакомый кусочек, куда ж ты подевалась?

Шаги замерли прямо около шкафа. Тася опять зажмурилась, она вся дрожала. Тася никак не могла понять, чего же от нее хочет этот странный дядька, но она точно знала, она чувствовала это всем своим существом — с ней вот-вот случится что-то плохое, что-то очень плохое, такое плохое, какое еще никогда не случалось.

Дверцы шкафа отворились.

- Ку-ку. Я тебя нашел.

Страшный дядька протянул руку, и ей ничего не осталось, как встать, выбравшись из теплого пальто, и выйти из шкафа; ей совсем не хотелось, чтобы он опять хватал и тащил ее.

- Вот и умница, вот и молодец, — улыбнулся он, и только теперь Тася увидела, что в квартире царит полумрак.

Неужели наступил вечер? - пронеслось у нее в голове. Наверное, я уснула и не заметила, сколько проспала.

Огонек сигареты прекрасно освещал его лицо, Тася видела его совершенно отчетливо. Страшный дядька раскачивался, то поднимаясь на носки, то опускаясь, он как будто качался на невидимых качелях.



***

Стоило ему взглянуть в глаза девочке, как он уже не мог от них оторваться, он опять падал в открытый космос, он летел, переворачивался через голову, как космонавт в невесомости, он падал и нырял, нырял и падал...

Но всё когда-нибудь заканчивается, закончилось и это падение. Вольдемар обнаружил, что стоит посреди комнаты, это была всё та же квартира, в которой он провел своё детство. Он находился в комнате родителей, прямо перед ним стояла мама и протягивала ему что-то сияющее. Он сделал шаг к ней, стал приглядываться — что же это такое лежит на ее открытой ладони?

- Возьми сынок, это брошь, — услышал он знакомый голос и почувствовал, как перехватило горло. 

Вольдемар протянул руку, и мама положила брошь на его ладонь. Брошь излучала такой яркий свет, он окутывал её словно туман, что Вольдемару пришлось поднести её к самым глазам, чтобы получше разглядеть. Это был жук. Огромный, величиной с ладонь, сверкающий разноцветными драгоценными камнями в золотой оправе, прекрасный сияющий жук. Вольдемар старался разглядеть жука со всех сторон, крутя его и так и эдак, а жук смотрел на него своими изумрудными глазками и сиял рубиновой спинкой, усыпанной сапфирами и маленькими голубыми брильянтами. В голове у Вольдемара уже кружились мысли о том, как он продаст его и разбогатеет, как он заживет в свое удовольствие... Вдруг Вольдемар почувствовал, как одна лапка шевельнулась и царапнула его по ладони: в этом месте остался красный след, выступили бисеринки крови. Жук шевельнул другой лапкой, и снова красная дорожка прочертила ладонь Вольдемара. Он вскрикнул и бросил жука на пол. Тот упал на спину совершенно бесшумно и стал неистово молотить всеми шестью лапками, пытаясь перевернуться. Вольдемар начал пятиться, пока не уперся спиной в стену, и тут вдруг он понял, что жук стал больше. Чем дольше он сучил лапками, тем больше становился; теперь он был размером с небольшую собачку, но продолжал расти, сияя всё сильнее и сильнее. В какой-то момент жук увеличился настолько, что одна из его лапок коснулась дверной ручки. Тут же движение лапок прекратилось, жук замер, схватился этой лапкой за ручку и, обретя точку опоры, тут же перевернулся, встав на все свои лапки. Пару секунд он стоял неподвижно, только изумрудные глаза вращались в орбитах, испуская невероятной красоты зеленый свет, но тут его взгляд поймал Вольдемара. Жук засеменил лапками по паркету, при этом звук был такой, как будто санки катятся по натоптанному снегу — его лапки шуршали и немного скребли пол. Вольдемар почувствовал как как от этого звука волосы на голове зашевелились. Жук приближался, а Вольдемар начал обходить его справа, пытаясь пробраться к двери, но жук, словно угадав его мысли, тоже сделал шаг в сторону, и места для побега из комнаты не осталось. Вольдемар отступал к балкону, он пятился, не забывая поглядывать назад, открытая балконная дверь теперь была прямо за его спиной. А жук все приближался и приближался, и вот он уже совсем близко, если протянуть руку, можно до него дотронуться.

- Чего ты хочешь?! — завопил Вольдемар. Жук как будто услышал его, он замер, только его золотые челюсти да усики с огромными брильянтами на концах, продолжали шевелиться. — Чего тебе надо?! - снова заорал Вальдемар, но крик получился жалкий и мог напугать только его самого.

«Выбирай», — услышал Вольдемар голос у себя в голове. Он звучал совершенно отчетливо.

- Выбирать что?

«Чудовище в тебе, и я пожру его», — пророкотал голос.

Вольдемар почувствовал, как в его животе что-то зашевелилось, жук сделал еще один шаг, его челюсти стали двигаться с ужасающей скоростью, и тут Вольдемар каким-то шестым чувством понял, что за его спиной кто-то есть. Он обернулся.

Девочка стояла в дверном проеме, преграждая ему путь на балкон. Вся она была окружена ореолом света, она сияла и переливалась не меньше чем жук, но этот свет был другой — мягкий и теплый, он как будто укутывал и согревал Вольдемара. И вдруг он с ужасающей ясностью понял, какой перед ним стоит выбор. Вольдемар обернулся через плечо, глянул еще раз на жука, потом отвернулся от него.

- Отойди, — проговорил Вольдемар, обращаясь к девочке, и его собственный голос показался ему чужим. Девочка что-то ответила, но он не мог понять что, только видел, как шевелятся ее губы, она продолжала стоять перед ним, преграждая путь. Вольдемар протянул руку, чтобы отодвинуть её, но тут девочка сделала шаг в сторону, освобождая проход.

Вольдемар шагнул на балкон, увидел красный шар заходящего солнца — он окрасил облака в розовый и вишневый, собираясь скрыться за горизонтом. Вольдемар в последний раз взглянул на него и шагнул в пустоту.


Рецензии
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.